Мишель Цинк 12 страница

Димитрий подходит к кровати и подтыкает вокруг меня одеяло.

– Вот теперь тебе будет тепло и сладко спать под дыхание волн.

Нагнувшись, он целомудренно целует меня в губы.

– Доброй ночи, Лия.

Внезапно я смущаюсь.

– Доброй ночи.

Димитрий задувает свечу, и я слышу, как он устраивается на одеялах на полу. Впрочем, длится это совсем недолго – постель широка и непривычна, и мне не нравится думать, что Димитрий мерзнет на холодном полу.

– Димитрий.

– М‑ м‑ м?

– А ты мог бы спать в моей кровати, не… не нарушая законы моего мира?

Интересно, слышит ли он улыбку в моем голосе.

– Запросто.

Улыбку в его голосе я слышу совершенно отчетливо.

– Силы небесные! – Голос Луизы пробуждает меня от глубокого сна. – Однако, смотрю я, ты уже привыкла к местным порядкам!

Я сажусь, с трудом выбравшись из объятий Димитрия. Он медленно открывает глаза, ничуть не смущенный столь неожиданным приветствием.

– Пожалуй. И все же давай сохраним это между нами, ладно?

Луиза приподнимает брови.

– Я твои секреты не выдам, если ты не выдашь мои.

– Не знаю я никаких твоих секретов! Во всяком случае, недавних, – говорю я, потягиваясь. Мне очень хочется улечься обратно к Димитрию.

– Я исправлю столь прискорбное положение дел, если только ты отошлешь своего юного островитянина на то время, пока будешь одеваться и умываться, – заявляет Луиза и направляется к шкафу.

Мне вовсе не хочется, чтобы Димитрий уходил – ни на минуточку. Однако мне надо подготовиться к встрече с Соней, а заодно и узнать, как там тетя Абигайль.

Наклонившись, я нежно целую Димитрия в губы, пользуясь тем, что Луиза стоит к нам спиной и роется в шкафу.

– Прости, – шепчу я.

Он проводит пальцем вниз от спутанных волос у меня на виске, по щеке, шее, и ниже – туда, где начинается вырез моего платья.

– Ничего страшного. Мне надо переодеться и побеседовать со Старшими по поводу твоего свидания с Соней. Я скоро вернусь.

Я киваю.

– Спасибо, что остался.

– Тебе спасибо, – усмехается он. – Давно уже мне так сладко не спалось. – Он поднимается и поворачивается к Луизе, которая стоит в ногах кровати, держа свежее платье. – Всем на острове известно о моих чувствах к Лие. И меня не волнует, проведают ли мои сограждане, где я провел ночь, – но ради нее благодарю вас за молчание.

Моя подруга выразительно возводит глаза к потолку.

– Да‑ да, конечно. Но теперь уходите, ладно? А то ее из комнаты вовек не выпровожу, пока вы тут.

– Что ж, хорошо. – Он улыбается и, не сказав ни слова, выходит.

Стоит ему скрыться за дверью, Луиза разражается хохотом.

– Ты что? – Я пытаюсь изобразить святую наивность, однако щеки у меня так пылают, что из этой попытки ничего не выходит.

Луиза швыряет мне платье.

– Уж со мной‑ то можешь не скрытничать, Лия Милторп! Я слишком хорошо тебя знаю.

– Да я вовсе не скрытничаю. Ничего такого и не произошло. Он… он чтит законы нашего общества.

Луиза сдавленно хихикает, пытается прикрыться ладошкой, а затем валится на кровать в припадке неудержимого хохота. Мне даже слегка обидно – смеется‑ то она надо мной, но я не в силах вымолвить ни слова в защиту Димитрия. Луиза говорить не может, она жадно ловит ртом воздух и снова заливается смехом – очень заразительным смехом.

Мне из принципа не хочется присоединяться к ней, ведь причина этого неуместного хохота – именно я, но удержаться невозможно. Вскоре обе мы смеемся так сильно, что по щекам у Луизы катятся слезы, а у меня от смеха болит живот. Понемногу смех наш затихает, перемежаясь иногда судорожными вспышками, и вот мы лежим бок о бок на покрывале, не в силах отдышаться.

– Ну что, теперь, когда ты так неплохо повеселилась за мой счет, не хочешь рассказать мне про свою ночь с Ризом? – спрашиваю я, уставившись в потолок.

– Скажу тебе одно: для Риза желание «чтить законы нашего общества»… – Тут Луиза снова начинает смеяться. – …не входит в список приоритетов.

Я швыряю в нее подушку.

– Ладно же, смейся‑ смейся. Вы с Ризом удовлетворяете ваши не слишком добродетельные страсти, а вот Димитрий самоотверженно беспокоится о традициях нашего общества.

– Ты совершенно права, Лия. – Луиза старается подавить снова разгорающийся смех. – Димитрий джентльмен до мозга костей. Хвала небесам, что Риз – нет!

– Ты… ты просто невозможна! – Я сажусь, хватаю новое платье и пытаюсь сделать серьезное лицо, – Ты что‑ то говорила про ванну? Хотелось узнать, где я могу ее обрести.

– Ты всегда отлично умела сменить тему. – С этими ее словами не поспоришь, и я очень признательна, что Луиза не пытается вернуться к прежнему разговору. Она встает. – Я попрошу кого‑ нибудь принести тебе ванну и наполнить горячей водой. Мне приносили.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста. – Она направляется к двери и на пороге оборачивается. – Лия, я просто дразнюсь.

Я улыбаюсь подруге в ответ.

– Знаю.

Ее ответная улыбка затуманена легкой грустью.

– Ты очень дорога Димитрию.

– И это я тоже знаю.

Я и вправду это знаю – хотя Димитрий еще не говорил мне этого лично.

– Знаешь, тебе ведь вовсе не обязательно с ней встречаться, – говорит Луиза.

Мы с ней сидим на кровати и ждем, пока Димитрий придет и отведет нас к Соне. Как Луиза и обещала, ко мне в спальню принесли большую медную ванну, наполнили ее горячей водой, добавили ароматического масла из прозрачного флакона. Не знаю – потому ли, что я давно толком не принимала ванны, то ли это было так необыкновенно, но она запомнится мне надолго. А каким райским блаженством было ощутить потом, как гладкий шелк платья скользит по моей чистой ароматной коже!

Я поворачиваюсь к Луизе.

– Если не сейчас – то когда? Я же уезжаю завтра, помнишь?

Я лишь в самых общих чертах рассказала подруге о следующей части нашего путешествия: нам с Димитрием доверена задача найти страницы, а Луиза останется приглядывать за Соней, пока та окончательно не выздоровеет.

Луиза теребит складки платья, светло‑ фиолетовый шелк мерцает и переливается у нее в пальцах.

– Не хочешь дождаться, пока Соня придет в себя и сможет вернуться в Лондон?

Я качаю головой.

– Ждать я не могу. Соня – наша ближайшая подруга, и я никогда не прощу себе, если не навещу ее перед отъездом. Будь на ее месте ты, я поступила бы точно так же.

– Что ж, будь по‑ твоему, – со вздохом отвечает Луиза. – Я пойду с тобой.

– Может, тебе лучше подождать? Нелегко видеть Соню в таком состоянии.

Луиза касается моей руки.

– Я тебя не брошу. Сейчас или никогда. Мы пойдем вместе.

Я улыбаюсь и пожимаю ей руку. В эту секунду раздается стук в дверь, и в проеме появляется темная голова Димитрия.

– Доброе утро еще раз! – Он многозначительно улыбается.

Луиза закатывает глаза.

– Идем, Лия. Надо трогаться с места, пока Димитрий не устроился поудобнее.

Димитрий протягивает мне руку, помогая подняться.

– А, понятно. Ну что ж, я не против.

Я со смехом целую его в щеку, и мы втроем выходим в коридор, закрыв за собой дверь. Встречным мы вежливо киваем и здороваемся, но многие из них, увидев, что мы с Димитрием держимся за руки, мрачнеют и отворачиваются. Мне не хочется вслух выражать отвращения, что вскипает и бурлит у меня под кожей. Сегодня у меня полно дел поважнее.

– Димитрий, а как там Соня? Что говорят? – Мне хочется заранее подготовиться к тому, что нас ждет.

– Сегодня утром мне как раз сообщили, что, по мнению Старших, перелом совершился. О полном выздоровлении речи не идет, но, по крайней мере, за последние сутки Соня ни разу не упомянула ни призрачное воинство, ни медальон.

«Впрочем, это еще не значит, что падшие души ушли и больше не таятся в темных глубинах ее разума».

Поймав себя на этой мысли, я невольно задаюсь вопросом – смогу ли когда‑ нибудь доверять Соне как прежде.

Мы доходим до конца наружной галереи. К моему удивлению, Димитрий ведет нас вниз по узенькой лестнице, а не сворачивает за угол к зданию, известному как Святилище.

– Куда это мы? – спрашивает Луиза, оборачиваясь на дом, где спим мы.

Димитрий шагнул на вымощенную каменными плитами дорожку, по которой вчера мы ходили в рощу.

– В Сонины покои.

– А где… – вопросительно начинает Луиза.

– В другом здании, – отвечает Димитрий.

Луиза никогда не отличалась терпением, поэтому я удивлена и обрадована тем, что на сей раз она не спорит и со вздохом устремляет взор на дорожку, ведущую через поля к морю.

Небо все той же невозможно глубокой, ясной синевы, как и все дни со времени нашего приезда. Наверное, я теперь всю жизнь про себя буду называть этот цвет «синевой Алтуса». Мы доходим до того места, где вчера Димитрий утянул меня с тропинки, но на сей раз идем прямо. Тропинка спускается к морю.

Эта часть острова совершенно безлюдна. Кругом нет ничего, что могло бы сойти за пристанище. Я начинаю гадать, не заперли ли Старшие Соню в какой‑ нибудь пещере, но потом замечаю на краю уступа небольшое каменное строение.

Я непроизвольно выдергиваю руку из руки Димитрия и останавливаюсь. До чего же опасно стоит эта хибарка – непонятно, каким чудом держится!

Димитрий понимает, куда это я так уставилась, и снова берет меня за руку.

– Лия, честное слово, там неплохо.

Луиза вихрем разворачивается к нему. Ее красивое, яркое личико разгорелось от гнева.

– Неплохо? Да ведь… да ведь это просто лачуга на краю света! Иначе, чем «унылая» и не скажешь!

Он вздыхает.

– Да, выглядит несколько… сурово. Но внутри все те же удобства, что и в Святилище. Этот домик используют для определенных ритуалов и таинств, требующих тишины и уединения. А для ритуала изгнания падших душ уединение просто необходимо. Вот и все.

Невозможно понять, отчего это я, не пролившая ни единой слезинки над ложем тети Абигайль, вдруг чувствую, как глаза мне жгут слезы. Должно быть, я до сих пор не могу поверить, что пророчество затянуло Соню в мрачное место, вдали от любви и дружеской заботы. Мне хочется кричать в голос, но я отворачиваюсь от Димитрия и устремляю взгляд на воду, стараясь овладеть собой.

Через несколько минут моей руки касаются легкие, точно бабочки, пальцы Луизы.

– Идем, Лия. Я с тобой.

Кивнув, я трогаюсь с места, упрямо переставляя ноги. Строение впереди, похоже, совсем не такое крохотное, как показалось издалека – не на одну комнату, а побольше, хотя все равно, конечно, гораздо меньше Святилища. Внешней галереи нет, зато само здание выстроено из такого же синеватого камня и накрыто такой же медной крышей, как и наше обиталище.

Узкая дорожка вьется по роскошному саду. Я облегченно вздыхаю: тут не просто очень мило, тут красиво и мирно – идеальное место для отдыха и восстановления сил.

Дорожка упирается в здание над обрывом. После спокойствия и умиротворенности сада я слегка удивляюсь, обнаружив, что по бокам огромной двери стоят два рослых Брата. Оба одеты точно так же, как одеваются все мужчины в Алтусе, как одет и Димитрий: белая туника и брюки. Вроде бы и не подумаешь, что это стражи, несущие караул, однако у меня возникает отчетливейшее впечатление, что они здесь именно для этой цели.

– Доброе утро, – здоровается Димитрий. – Мы пришли повидаться с Соней Сорренсен.

Они почтительно кланяются Димитрию, а вот на меня косятся с подозрением.

– Неужели за время моего отсутствия в Алтусе изменились традиции? Мы больше не приветствуем Сестер? – Голос Димитрия полон едва сдерживаемого гнева.

Я кладу руку ему на локоть.

– Не надо, все в порядке.

– Ничего подобного, – отрезает он, даже не поворачиваясь в мою сторону. – А вы знаете, что именно эта Сестра, весьма вероятно, станет вашей следующей Владычицей? Врата она по воле пророчества или Хранительница – неважно. Главное, что она на нашей стороне и, возможно, в самом скором времени станет править вами. А теперь, – цедит он сквозь стиснутые зубы, – приветствуйте Сестру, как подобает.

Оба стражника склоняют голову, а мне становится ужасно неловко.

– Доброе утро, Сестра, – хором произносят они.

Я отвечаю поклоном на поклон. В моей груди разгорается гнев, однако направлен он отнюдь не на этих двоих.

– Доброе утро. Спасибо, что заботитесь о моей подруге.

В глазах стражей появляется стыд. Они открывают дверь и отступают в сторону, освобождая нам проход.

Мы шагаем по коридору, что тянется во всю небольшую длину здания и упирается в стеклянную дверь, за которой проглядывает море. Я отвожу Димитрия в сторону и оглядываюсь на Луизу.

– Луиза, оставь нас на минутку, пожалуйста.

Она пожимает плечами, отходит на несколько шагов и принимается разглядывать картину на стене – большего уединения в столь тесном пространстве достичь невозможно.

Я поворачиваюсь к Димитрию.

– Никогда больше так не делай.

Он недоуменно качает головой.

– Как?

– Как? – сердито шепчу я. – Да вот так! Не унижай меня перед Братьями или кем угодно еще на этом острове!

– Лия, я вовсе не унижал тебя, – оскорбленно замечает он. – Тебя же саму вчера расстроил прием, оказанный некоторыми невежами с нашего острова.

– А ты посоветовал мне набраться терпения. – Я уже не шепчу, но ничего не могу с собой поделать.

Димитрий скрещивает руки на груди. Сейчас он очень похож на капризного ребенка.

– Знаешь… Мне тоже надоели все эти взгляды да перешептывания! Между прочим, ты и в самом деле можешь стать следующей Владычицей Алтуса. С тобой не имеют права так обращаться! Я этого не потерплю!

Гнев оставляет меня так же быстро, как и накатил. Ну как можно злиться на человека, которому я настолько дорога?

– Димитрий… – Привстав на цыпочки, я обнимаю его за шею. – Не знаю, стану ли я следующей Владычицей Алтуса, а вот Сестрой буду всегда. И кем бы я ни была – Сестрой ли, Владычицей ли – мне и только мне самой надлежит заслужить уважение Братьев, Совета Григори и всех остальных Сестер. Лишь я могу сделать это – и, возможно, на это уйдет немало времени. – Я быстро целую Димитрия в губы. – А если им придется выказывать мне почтение, которого, по их мнению, я не заслуживаю, то это заставит их лишь сильнее меня презирать.

Димитрий устало вздыхает.

– Знаешь, что? Для Сестры, которая на острове без году неделя, ты слишком уж мудра. Алтусу повезет, если ты останешься здесь – простой ли Сестрой или новой Владычицей. – Он наклоняет голову и целует меня. – И мне тоже…

– Ох, ради всего святого! – Луиза стоит в нескольких шагах от нас. – Идиллично до отвращения: первый раз поссорились – и тут же помирились! Кстати, картины тут развешаны совсем неинтересные. Может, теперь пойдем к Соне? А?

Я со смехом отстраняюсь от Димитрия.

– Пошли.

Мы проходим по коридору и перед самой стеклянной дверью сворачиваем направо. Димитрий без колебаний подходит к простой деревянной двери, перед которой сидит в кресле пожилая Сестра – тоже, должно быть, страж, только уже иного рода. Она вышивает блестящей зеленой нитью по тонкой белоснежной ткани.

– Сестра… – Димитрий склоняет голову, и мы с Луизой повторяем его приветствие.

Та кланяется в ответ, и на этот раз я встречаю взгляд, исполненный доброты и теплоты. Ничего не сказав, она открывает дверь и впускает нас в комнату, а сама остается снаружи.

Не знаю, чего я ожидала, но в комнате тепло. Так вот что со дня нашего прибытия в Алтус Соня звала своей обителью – просторное помещение, где у одной стены стоит диван с массой подушечек, а у другой широкая кровать, застеленная мягким покрывалом. Напротив входной двери расположена высокая двойная дверь, открывающаяся в засаженный цветами центральный дворик. Откуда‑ то я знаю: стоит только переступить порог – и там окажется Соня. Я без колебаний направляюсь туда.

Выйти во дворик – все равно что шагнуть в другой мир. Вдоль дорожки к зданию растут жасмин, гортензии и пионы. Мягкий воздух пропитан дыханием океанского бриза, вплетенного в саму ткань существования Алтуса. Пожалуй, я больше никогда не смогу ощутить себя дома вдали от него.

За дальним рокотом моря различимо негромкое журчание. Димитрий поднимает брови в безмолвном вопросе, и я иду по усыпанной гравием дорожке на звук воды, за угол. Да, так я и знала – в центре дворика, над грудой камней, весело бьет небольшой прелестный фонтан, словно приглашая меня омыть руки в прозрачной воде. Я бросаюсь бегом вперед, но не к фонтану, а к скамейке подле него, где сидит Соня.

Услышав шорох шагов на гравии, моя подруга встает, и в синевато‑ льдистых глубинах ее глаз я замечаю нерешительность и страх. Я без размышления, инстинктивно кидаюсь к ней, и через секунду мы уже обнимаемся, смеясь и плача одновременно.

– О силы небесные, Лия! Я так по тебе скучала! – Голос Сони приглушен слезами.

Я отступаю на шаг и гляжу на нее: темные круги под глазами, поблекшая кожа, хрупкое тельце исхудало до невозможности…

– Как ты? Расскажи мне.

Соня мнется в нерешительности, но потом все же кивает.

– Давай сядем. – Она тянет меня за руку и вдруг опасливо оглядывается на Димитрия и Луизу. – Простите, – застенчиво добавляет она. – Я с вами не поздоровалась.

Димитрий улыбается.

– Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?

Она ненадолго задумывается, как будто это вовсе не такой уж и простой вопрос.

– Кажется, получше.

Он кивает.

– Хорошо. Оставить вас одних?

Соня качает головой.

– Говорят, ты сын Алтуса. Значит, ты и так все знаешь. Оставайся, я не против. И… Луиза, ты тоже останься, пожалуйста.

Соня пристыженно глядит в глаза Луизе. Не знаю уж, почему – потому ли, что рьяно пыталась убедить меня в предательстве Луизы, или из‑ за своего предательства, – но она еле смеет поднять на Луизу глаза.

Луиза ободряюще улыбается Соне и садится на скамью рядом с нами. Димитрий, джентльмен до мозга костей, присаживается на один из широких камней, ограждающих фонтан. Несколько неловких секунд мы сидим молча. Никто не знает, с чего начать. Лишь раз, один только раз взгляд Сони опускается на мое запястье. Я втягиваю руку поглубже в рукав, пряча медальон, и встречаюсь с Соней глазами. Она торопливо отворачивается.

Димитрий обводит взглядом сад.

– Я уж и забыл, как тут красиво. С тобой хорошо обращаются? – спрашивает он Соню.

– Да, конечно. Сестры очень добры ко мне, учитывая… учитывая все обстоятельства.

Бледную кожу Сони заливает жаркий румянец стыда, и мы снова умолкаем.

Димитрий встает, вытирает руки о штаны.

– Ты уже гуляла на свежем воздухе? Я имею в виду – не тут, в садике, а за стенами, на воле?

– Один раз, – отвечает Соня. – Вчера.

– Одного раза мало. Здесь так красиво, за один раз не налюбуешься. Давайте пройдемся, а?

Мы выходим через стеклянную дверь в дальнем конце коридора – и перед нами раскидывается море, сверкающее под солнечными лучами. Хотя оно далеко внизу, запах моря здесь сильнее и крепче, чем где бы то ни было еще в Алтусе. Димитрий наклоняется к моему уху, почти касаясь его губами.

– Что скажешь?

У меня просто дух захватывает. Я не нахожу слов, чтобы воздать должное этой красоте, а потому улыбаюсь в ответ.

Димитрий протягивает руку к моим волосам, и глаза его темнеют от какого‑ то чувства, весьма похожего на страсть. Как ни странно, он отводит руку – в ней зажат гребень слоновой кости, подаренный мне отцом.

– Еще чуть‑ чуть, и выскользнул бы, – поясняет Димитрий, отдает гребень мне и поворачивается к нашим спутницам. – Чудесный день для прогулки. Грех было бы упустить.

Он проворно шагает вперед, оставляя нас втроем, а я в который раз дивлюсь его способности делать и говорить именно то, что сейчас более всего нужно.

Мы с Соней и Луизой молча идем дальше. Ветер треплет нам волосы, играет складками платьев. На ходу я машинально потираю гребень – но приятная гладкость слоновой кости ничуть не помогает унять гнев, бурлящий в моем разуме.

Наконец Соня нарушает молчание и тихонько вздыхает.

– Лия, я… мне так стыдно. Последних дней в лесу я толком не помню. – Она отворачивается, глядит вниз, точно черпает силы в море внизу под обрывом. – Я знаю, что делала ужасные вещи. Говорила ужасные вещи. Я была… не в себе. Прости меня.

Я с трудом нахожу слова для ответа.

– Дело не в прощении. – Я обгоняю подруг, надеясь быстрой ходьбой обуздать прилив горечи, что слышу в своем голосе и чувствую в сердце.

– Тогда… в чем? – с отчаянием спрашивает Соня.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к морю.

Звука шагов по гравию не слышно – значит, Соня с Луизой остановились у меня за спиной. Так много слов кипит у меня в голове, так много вопросов и обвинений… Не меньше, чем песчинок на пляже. Впрочем, сейчас значение имеет только один вопрос.

Я снова оборачиваюсь к Соне.

– Как ты могла?

Плечи ее обмякают. Это смирение, эта слабость пробуждают во мне не сочувствие и сострадание, а лишь все сильнее разгорающееся пламя, которое я с трудом сдерживала с той самой ночи, когда проснулась и обнаружила, что она прижимает медальон к моей руке. На один жуткий момент я цепляюсь за возможность выплеснуть чувства наружу.

– Я доверяла тебе! Верила тебе во всем! – яростно выкрикиваю я и швыряю в Соню гребень. – Как тебе теперь доверять? Как тебе вообще когда‑ нибудь доверять?

Соня вздрагивает и отшатывается, хотя гребень, конечно, не слишком грозное оружие. Наверное, в том‑ то все и дело: даже сейчас я все равно люблю Соню. Все равно не могу причинить ей вред, хотя и сдержаться тоже не могу.

Луиза делает шаг вперед, словно желая защитить Соню, заслонить ее от меня. От меня!

– Лия, прекрати.

– С какой это стати, Луиза? – спрашиваю я. – Почему мне нельзя задать вопросы, которые все равно надо задать, пусть они и страшат нас?

Снова воцаряется молчание. Сказать нечего. Я говорю правду – и мы все это знаем. Да, я и в самом деле скучала по Соне. Я и в самом деле люблю ее. Но нельзя закрывать глаза на вещи, которые могут слишком дорого нам обойтись, которые могут стоить нам жизни.

Луиза подходит ко мне. По дороге она наклоняется, подбирает горсть камушков и, остановившись на самом краю обрыва, забрасывает их в море. В тщетной попытке отвлечься мы следим за их полетом вниз, но с высоты не видно, как они падают в волны.

– Лия права. – Я поворачиваюсь на звук Сониного голоса. Она подобрала мой гребень и разглядывает его так пристально, точно он содержит ответы на все наши вопросы. – Я не оправдала вашего доверия. Теперь никак нельзя знать наверняка, что в следующий раз, когда падшие души попытаются меня использовать, я окажусь сильнее – хоть я и надеюсь, что следующего раза не будет. Они… – Соня ненадолго прерывается, а потом продолжает далеким, глухим голосом: – Они предстали предо мной не как падшие души, а в облике моей… моей матери. – Соня поворачивается ко мне, и в глазах ее плещется боль. – Я встретила ее на Равнинах. Она раскаивалась, что отослала меня жить с миссис Милберн – мол, сама не понимала, что творит, надеялась, что миссис Милберн поможет мне понять мою силу. Так чудесно было – снова обрести мать, пусть даже в ином мире.

– А потом? – еле слышным шепотом спрашиваю я.

– Потом она начала переживать за меня. Волноваться, что со мной что‑ нибудь случится. Говорить, что, храня твой медальон, я подвергаю себя постоянной опасности. Что мы все в опасности из‑ за того, что ты отказываешься открыть Врата. Сперва я не слушала. Но постепенно… Не знаю, как объяснить… В общем, постепенно мне стало чудиться, что в словах ее есть здравый смысл, пусть и странный. Конечно, теперь‑ то я понимаю, что просто была уже не в себе, но… – Она заглядывает мне в глаза, и даже теперь видно, какую власть имели над ней падшие души. Видно, какой силой обладает предложение вернуть то, что казалось безвозвратно утраченным. – Все происходило так медленно, что я даже не знаю, когда именно это началось.

Слова ее поднимаются и опадают в дыхании моря, эхом звучат у меня в голове – и сменяются полным безмолвием. Соня робко протягивает мне гребень.

Я беру его у нее.

– Прости, – говорю я потому, что швырнула в нее гребнем со зла, однако в глубине души я вовсе не уверена, что искренне прошу о прощении.

Соня разворачивает руки ладонями вверх, к небу, точно сдаваясь на нашу милость.

– Нет, это ты меня прости, Лия. Я только и могу теперь, что молить тебя о прощении и клясться, что скорее умру, чем снова предам тебя.

Луиза подходит к ней и кладет руки ей на плечи.

– Соня, этого вполне достаточно. Для меня – достаточно.

Я с трудом делаю несколько шагов по неровной земле и обнимаю Соню с Луизой. Мы стоим, словно в те времена, когда пророчество было лишь неясной загадкой, а не грозной реальностью, что уже навсегда изменило наши жизни, а теперь грозит и вовсе оборвать их.

В тот краткий миг, на вершине холма над морем, я всем сердцем верю, что все снова стало как прежде, когда мы трое безоговорочно доверяли друг другу. Однако в глубине души мы понимаем: никогда уже ничто не станет таким, как прежде.

Прощание с Соней ничего не прояснило, и, тем не менее, я верю: подруга искренне желает нам добра и искренне надеется впредь хранить верность нашей стороне. Теперь остается лишь ждать, пока Сестры сочтут, что она достаточно окрепла и может вернуться в Лондон.

Мы возвращаемся к Святилищу и на полдороге замечаем, что навстречу нам кто‑ то бежит.

Димитрий рукой прикрывает глаза от солнца и вглядывается в показавшуюся впереди фигуру.

– Это кто‑ то из Сестер.

Платье Сестры раздувается на ветру, золотые волосы развеваются за плечами, сверкая, точно стекло на солнце. Наконец она добегает до нас, и я понимаю, что никогда прежде не видела эту девочку, должно быть, не старше Астрид. В первую минуту она не может вымолвить ни слова, до того запыхалась. Согнувшись, девочка жадно ловит ртом воздух и, наконец, выпрямляется, хоть дышит все еще прерывисто, а щеки ее залиты жарким румянцем.

– Мне… такое горе… Леди Абигайль… скончалась.

Я не сразу осознаю смысл ее слов. Разум мой пуст, словно неиспользованные холсты, сложенные в классе по рисованию в Вайклиффе. Однако следующие слова юной Сестры пробиваются сквозь это оцепенение.

– Меня послали за вами. Вас просят явиться как можно скорее, госпожа Владычица.

Госпожа Владычица.

Владычица.

«Нет! » – только и могу подумать я.

А потом бросаюсь бежать.

– Лия, ты не виновата, что тебя тут не было. – Уна ставит на стол чашку горячего чая. – Даже и будь ты здесь, это ничего не изменило бы. Леди Абигайль так и не пришла в себя.

С тех пор как я ворвалась в комнату, окончательно запыхавшаяся и надломленная недавней встречей с Соней и известием о смерти тети Абигайль, Уна снова и снова объясняла мне, как все произошло. Однако никакие уверения не могут унять мое чувство вины. Мне нужно было оставаться с тетей. Мне не следовало ни на секунду отходить от нее. Она бы знала, чувствовала, что я рядом – даже сквозь забытье.

– Лия… – Уна садится рядом со мной, берет мою руку в свои. – Леди Абигайль прожила долгую и плодотворную жизнь. Здесь, в Алтусе, она жила в мире и покое, как и хотела. – Уна улыбается. – Перед смертью она успела повидаться с тобой. Думаю, все это время она только того и ждала.

Я наклоняю голову, и слезы капают на стол. Даже не знаю, как объяснить Уне, сколько у меня причин скорбеть по тете Абигайль. Тетя Вирджиния всегда поддерживала и будет поддерживать меня – однако сама признала, что не обладает большим могуществом, и уже научила меня всему, что знает сама.

Я надеялась многое почерпнуть у тети Абигайль! Всякий раз, когда я думала о пророчестве, именно она, ее сила и мудрость, словно бы ограждали меня от него. Именно она казалась самым близким моим союзником, пусть нас и разделяли многие мили. А теперь я снова осталась одна, как прежде.

Остались только я да Элис.

Только я да Димитрий.

Мы стоим на безлюдном морском берегу, глядя на пустые водные просторы. Ладья, уносящая тело тети Абигайль, давно уже скрылась вдали. Тети больше нет – и разошлись все, кто стоял на берегу, пока тело тети предавали морской пучине, что окружает Алтус.

По современным меркам все произошло слишком быстро: похороны состоялись в тот самый день, как тетя умерла – таковы традиции Алтуса. У меня нет причин оспаривать это решение – разве что сославшись на традиции моего мира, а они покажутся народу Алтуса столь же странными, какими кажутся мне местные обычаи. Кроме того, она была Сестрой и Владычицей Алтуса. Что ж, если здесь принято прощаться именно таким образом, то, верно, она бы сама именно этого и желала.

Димитрий поворачивается спиной к морю и, взяв меня под руку, идет прочь.

– Я провожу тебя до Святилища, а потом мне надо предстать пред Советом Григори по поводу некоторых вопросов.

Я удивленно гляжу на него. Даже горе не в состоянии погасить моего вечного любопытства.

– Что за вопросы?

– У нас осталось много неоконченных дел, особенно теперь, после смерти леди Абигайль. – Димитрий глядит прямо перед собой, и я не могу отделаться от ощущения, что он старается не встречаться со мной взглядом.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒