Мишель Цинк 11 страница

Димитрий внезапно вмешивается в наш разговор.

– Прошу прощения, сестра Урсула, – ледяным от ярости голосом произносит он, – но требования пророчества совершенно очевидны, разве нет? Оно гласит, что Лия больше, чем просто Врата – она Ангел, единственные Врата, наделенные властью призвать или отвергнуть Самуила. И будучи Ангелом, Лия вольна избрать любой путь. Разве вы, во всей вашей мудрости, не согласны, что мы должны благодарить ее за то, что она избрала сторону добра?

«Ну что, съела? Победа! – думаю я. – Во всяком случае, на данный момент».

Я крепко сжимаю руку Димитрия. Мне не хочется причинять ему еще больше хлопот, но я благодарна за столь пылкое заступничество.

За столом воцаряется молчание, которое иначе, как неловким, не назовешь. Спасает появление Астрид у самого локтя Урсулы.

– Матушка, – начинает девочка с легким поклоном, – можно мне сесть за вашим столом? Так хочется поближе узнать наших гостей.

Голосок у нее сладок и скромен – ни следа снисходительной самоуверенности, с которой она разговаривала со мной в моей спальне.

«Матушка»? Матушка?! Урсула – мать Астрид?

Урсула улыбается, но взгляд Астрид все так же прикован к моему лицу.

– Конечно, милая. Садись рядом с Братом Марковым.

Щеки Астрид вспыхивают, точно маков цвет, она торопливо кланяется матери, поспешно садится с другой стороны от Димитрия и устремляет на него взор, исполненный неприкрытого обожания.

– Без тебя Алтус был совсем не тем, – с притворной скромностью говорит она.

В глазах Димитрия я замечаю раздражение, но он искусно скрывает свои чувства.

– И я тоже совсем не тот без Алтуса. – Он поворачивается ко мне и улыбается. – Как тебе ужин? – Наклонившись ко мне совсем близко, так что я даже ощущаю аромат вина от его уст, он шепчет: – Если не считать общества, разумеется.

Я широко улыбаюсь.

– Чудесно.

Далее трапеза проходит без происшествий. Астрид дуется по другую руку от Димитрия, а Луиза всецело поглощена Ризом. В скором времени где‑ то в конце зала начинает играть странная медленная музыка. Риз поднимается, протягивает руку Луизе и они идут танцевать – как и многие прочие из‑ за нашего и других столов.

Димитрий берет из чаши на столе роскошную спелую клубнику и подносит к моим губам. На этот раз я без малейшего колебания скусываю заманчиво мерцающую ягоду прямо со стебелька. Димитрий улыбается, и между нами проскальзывает некое тайное тепло.

Он откладывает стебелек на тарелку. Лицо его внезапно становится серьезным.

– Лия, прости.

– За что? – спрашиваю я, проглотив остаток ягоды.

– За Урсулу. За все это.

Я качаю головой.

– Ты тут ни при чем. Это же не твоя вина.

Он обводит взглядом кружащиеся по залу пары – вращающийся под медленную грустную песню калейдоскоп фиолетового и черного шелка.

– Это же мой народ. Моя семья. А ты… ты, Лия, для меня стала даже большим, как наверняка уже и сама знаешь. – Он берет меня за руку и целует в ладонь. – Я хочу, чтобы они были добры к тебе.

Я, в свою очередь, беру его руку и повторяю этот жест.

На краткий миг я словно бы впервые гляжу в его глаза. Теряюсь в них, и ничто другое уже не имеет никакого значения. Мелодия резко сменяется новой – веселой и быстрой. Димитрий встает и тянет меня за собой.

– Окажи мне честь…

Это не вопрос. Не успеваю я опомниться, как мы уже на середине зала в самой гуще танцующих. Среди толпы я различаю Луизу, но она теряется так же быстро, как и появилась, так что я ни в чем не уверена.

– Но… я не умею танцевать под такую музыку! – растерянно говорю я, глядя на лихо отплясывающих танцоров вокруг.

Димитрий кладет одну мою руку себе на плечо, а другую на талию. Сам он так же обхватывает меня.

– Не волнуйся, это проще простого. Кроме того, какая ж из тебя Сестра, если ты танцевать не умеешь!

И вот мы уже движемся вместе с толпой в такт музыке. Сперва Димитрий просто таскает меня за собой по залу. Движения танца ничуть не проще, чем у тех, что мы учили в Вайклиффе, а музыка только запутывает меня еще больше. Это вам не плавный Шопен или Штраус – мелодия переливается, подскакивает, то и дело меняет темп.

Пока я пытаюсь подстроиться под шаги Димитрия, мы не раз и не два наталкиваемся на соседей, и он ведет меня по залу, поминутно восклицая: «Прошу прощения» и «Извините, пожалуйста». Ужас как неудобно. Правда, через некоторое время я начинаю чувствовать себя увереннее. Димитрий все так же управляет мной, но я хотя бы наступаю ему на ноги уже не на каждом шагу.

Едва я начинаю получать удовольствие, как музыка обрывается. По залу проносится счастливый рев, и в долю секунды Димитрий куда‑ то исчезает. Я оглядываю столпотворение вокруг, но не успеваю заметить, куда же делся Димитрий. На его месте уже стоит какой‑ то другой джентльмен.

– Ой, здравствуйте, – только и выговариваю я.

На нем такой же наряд, как на Димитрии – только, конечно, смотрится совсем не так роскошно. Впрочем, сам по себе мой новый партнер вполне приятен, да и улыбается приветливо.

– Здравствуйте, Сестра.

Не успеваю я подумать, что не так уж плохо будет до возвращения Димитрия провести время с этим славным джентльменом, как он тоже исчезает в толпе, а его место занимает следующий – с волосами золотистыми, как у Сони. Нам едва хватает времени обменяться улыбками, как он, в свою очередь, скользит прочь, сменяясь новым танцором.

Ритм музыки все нарастает, так что у меня, в сущности, нет выбора, кроме как по мере сил держаться наравне со всеми в бесконечном параде партнеров. Наверняка во всем этом безумии есть какая‑ то система, какой‑ то порядок – но я выявить его не могу.

Пару раз я пытаюсь просто‑ напросто сбежать из танца, однако высвободиться от партнеров и всей этой толпы кругом совершенно невозможно. Так что я сдаюсь и позволяю вертеть себя во все стороны, пока голова не начинает кружиться от музыки и смеха.

Очередной мой партнер, упитанный престарелый джентльмен, вращает меня по залу и передает следующему. Смех мой начинает звучать несколько истерически.

– Должен заметить, выглядите вы получше, чем когда я видел вас в последний раз… – Голос этот мне не перепутать ни с каким другим, хотя самого Эдмунда – свежевыбритого, в новом наряде, – я бы насилу узнала.

Я радостно улыбаюсь ему, и мы вместе движемся в вихре танца.

– О вас могу сказать то же самое!

Эдмунд и в самом деле выглядит свежим и отдохнувшим, а точно такой же наряд, как у всех Братьев – облегающие брюки и туника, – придают ему элегантность, подобающую мужчине его возраста.

Он кивает.

– Путешествия в Алтус всегда нелегки, а нынешнее было хуже прошлых. Особенно для вас. Как вы себя чувствуете?

– Гораздо лучше, спасибо. – Сама я уже запыхалась от танцев, а вот Эдмунд свеж и бодр, как будто танцует пару минут, не больше. – Только посмотрите! Да вы настоящий мастер! Рискну предположить, вам не в первый раз доводится танцевать на этом острове!

Глаза его искрятся весельем. Он лукаво подмигивает.

– Ни за что не скажу!

После гибели Генри я еще не видела Эдмунда таким счастливым. Меня омывает волна радости и блаженства. Я собираюсь спросить его, где он был со времени нашего приезда на остров и чем занимался, как вдруг он кивает и наклоняется ко мне:

– Нечестно с моей стороны присвоить одному себе право танцевать с самой хорошенькой из всех Сестер Алтуса. До скорой встречи.

И, лихо завертев меня, подталкивает к очередному партнеру. Я готова уже запротестовать, сказать, что мы видимся впервые за столько дней – и тут понимаю, что снова оказалась с Димитрием.

– Прости! – заявляет он, перекрикивая гомон толпы. – Я все пытался вернуться к тебе, но…

Он выразительно пожимает плечами и, искусно лавируя, принимается выбираться из царящего вокруг столпотворения. Наконец мы протискиваемся к самому краю отведенного для танцев пространства.

Димитрий продолжает кружить меня, не прекращая танцевать ни на миг. Неожиданно я оказываюсь прижатой спиной к холодному камню стены в темном углу. Несколько секунд мы стоим, пытаясь отдышаться. Даже у Димитрия щеки раскраснелись от плясок, а уж что обо мне говорить!

– Ну как, весело? – спрашивает он, чуть переведя дух.

Я киваю, запыхавшись.

– Сперва совершенно в такт не попадала, но, кажется, в результате у меня получалось неплохо.

Он улыбается.

– Это у тебя в крови.

Я наклоняю голову, охваченная смущением. Как ни странно, но во многих отношениях Димитрий знает обо мне больше, чем я сама.

Он пальцем приподнимает мой подбородок, так что я вынуждена заглянуть ему в глаза.

– Мне не хотелось ни с кем делить тебя сегодня вечером. – Поначалу прикосновение его губ совсем бесплотно, однако постепенно становится все настойчивее, все жарче. Наконец Димитрий с усилием прерывает поцелуй. – Ты на вкус – что клубника.

Я гляжу на его губы, гадая, надежно ли мы спрятаны в этом укромном уголке, но тут за спиной у Димитрия появляется Астрид. Не замечая ее, он наклоняется ко мне для нового поцелуя.

– Гм… – Я легонько кашляю и выразительно гляжу поверх плеча Димитрия, пока и он, в свою очередь, не оборачивается назад.

– Астрид? Мы тебе зачем‑ то нужны?

Лицо ее окаменевает. Она переводит взгляд с Димитрия на меня, потом снова на него. Злость в ее глазах мне не померещилась. Девочка выбирает слова, прикидывает, насколько может дать волю ярости, и, в конце концов, прищуривается и обращается непосредственно к Димитрию, как будто меня тут нет вовсе.

– Уна просит передать, что леди Абигайль проснулась и спрашивает сестру Амалию.

Димитрий кивает.

– Хорошо. Спасибо.

Астрид не двигается с места, как будто ноги у нее прибиты к полу.

– Я сам провожу Лию к леди Абигайль. Можешь идти.

В глазах девочки мелькает вспышка раскаленной добела ярости. Астрид вне себя от того, что ее так пренебрежительно отправили восвояси. Димитрий для нее – старший по рангу, что, несомненно, предполагает определенный уровень почтения. Так ничего и не сказав, она резко разворачивается на каблуках и уходит, исчезает во все еще кружащейся в танце толпе.

Димитрий снова поворачивается ко мне.

– Я знаю, как ты волнуешься из‑ за леди Абигайль. Пойдем скорее к ней.

Сама не знаю, чего я медлю, ведь возможность увидеть леди Абигайль – кульминация всего нашего долгого путешествия, целой жизни, полной сомнений и вопросов. Ключ к моему будущему. К окончанию пророчества.

Наверное, именно поэтому я и замираю несколько секунд, а потом киваю и трогаюсь с места.

Как все‑ таки приятно забыться в танцах, музыке и праздничном пире! Даже противостояние с Урсулой кажется милым развлечением по сравнению с тем, что ждет впереди. Однако ход событий неумолимо вел именно к этому – а потому я иду вслед за Димитрием из пиршественного зала, отчетливо понимая: это начало конца.

И если мне очень, очень повезет – то, возможно, еще и предвестье нового начала.

– Боюсь, я должен извиниться за Астрид, – говорит Димитрий, пока мы шагаем к покоям тети Абигайль. – Я знаю ее с самого рождения и всегда относился к ней как к младшей сестренке, но она, кажется, видит наши отношения совсем иначе.

Мы идем по длинной галерее, что я запомнила еще с утра – однако она, по всей видимости, вьется вокруг всего Святилища, и я понятия не имею, где мы сейчас находимся.

Я гляжу на Димитрия и лукаво улыбаюсь.

– Ничего страшного. Не мне ее винить.

Не знаю уж, что тому причиной – вино, танцы или мерцающие на черном небе звезды, но прикосновение шелка, вздымающегося и опадающего вокруг моих голых ног, будоражит меня, заставляет очень остро почувствовать себя живой.

Широко улыбаясь, Димитрий тянется к моей руке.

– Сдается мне, на тебя действует воздух Алтуса.

– Возможно.

Губ моих касается легкая улыбка. Мы идем рука об руку дальше.

Я не знаю, сколько еще мы сможем разговаривать свободно, и мысли мои возвращаются к серьезным материям. Мне хочется кое‑ что понять.

– Димитрий?

– Да?

– Почему эта Урсула такая… такая цепкая?

Он смеется, запрокинув голову назад.

– Ты гораздо добрее, чем был бы я на твоем месте.

Он ведет меня за угол и останавливается перед входом в здание. Галерея продолжается и внутрь – только теперь уже, конечно, становится крытым коридором. Я догадываюсь, что Димитрий хочет воспользоваться тем относительным уединением, которое предлагает нам нахождение снаружи.

– Урсула – Старшая, по рангу уступающая одной лишь леди Абигайль. После смерти Абигайль – что, как ни печально, может произойти в самом скором времени – Урсула метит на ее место.

– Не понимаю, я‑ то тут при чем? Я не собираюсь оспаривать ее права. Да я даже не в Алтусе живу.

Он вздыхает, и у меня появляется отчетливое чувство, что мы ведем этот разговор почти против его воли.

– Да, Лия, но есть еще две Сестры, которые вправе притязать на положение выше Урсулы. – Он устремляет взгляд в темноту ночи, а потом снова смотрит мне в глаза. – Твоя сестра Элис. И ты.

В первый миг кажется, что слова его лишены смысла.

– Ты о чем? Это же невозможно.

Он качает головой.

– Отнюдь. Все Сестры – потомки союзов между изначальными Стражами и земными женщинами. Но вы с Элис – прямые потомки Маари и Катлы, породивших пророчество. Потому‑ то вы и избраны на роль Хранительницы и Врат. Так есть, и так было всегда.

– И что?

– Владычица Алтуса должна состоять в как можно более близком родстве с Маари и Катлой. Леди Абигайль происходит от них по прямой линии, и, если не считать Вирджинии, вы с Элис – единственные ее ныне живущие родственники. Единственная ее родная кровь. Элис не годна на эту роль из‑ за нынешнего неповиновения законам Григори. Урсула же из того же рода, но не по прямой линии.

Я переминаюсь с ноги на ногу, силясь осознать его слова.

– Хорошо, а Вирджиния? Она же старше меня. Уж верно, у нее больше прав притязать на титул.

Димитрий пожимает плечами.

– Она не хочет, Лия. Она отказалась от притязаний на титул, когда покинула Алтус, – да и в любом случае, вряд ли ей хватит могущества управлять островом.

Тетя Вирджиния некогда сказала мне, что дары Сестер распределяются еще до рождения: иные из нас получают в дар больше силы, а другие – меньше. Похоже, ее нисколько не тяготило признание, что она сама оказалась слабее, чем ее сестра, моя мать.

– Я тоже не хочу никакого титула! – заявляю я и тут же осекаюсь. – Хотя… я ведь не знаю ничего про Урсулу – не знаю, достойна ли она этого титула.

Алтус и Сестры. Урсула, Элис, тетя Абигайль, умирающая тут, за стеной. Слишком много всего для меня одной. Я растерянно берусь пальцами за виски, точно тем самым могу отогнать рой неотвязных мыслей.

Димитрий берет меня за руку.

– Идем. Сперва повидаемся с леди Абигайль. Остальное подождет.

Я киваю, признательная ему за то, что могу, не думая, идти, куда он ведет меня. Мы проходим через дверь в просторный холл. Димитрий сопровождает меня на всем пути, на каждом шагу – и я уже не могу представить себе, как буду исполнять пророчество без него, без его верности, его поддержки.

Конечно, все совсем не так просто – но я усиленно изгоняю вопрос, неотступно всплывающий из глубин моего разума: есть ли во всем этом место Джеймсу?

В комнате царит полумрак – но не потому, что шторы и занавески на окнах плотно опущены, как в комнате больного. Напротив, две пары стеклянных дверей стоят нараспашку, впуская в помещение теплый ночной воздух. Тихий морской бриз вздыхает у занавесок, они приподнимаются и опадают, точно дышат ему в такт.

Димитрий остается у двери, а я прохожу вглубь комнаты. Навстречу мне шагает Уна. Позади нее я различаю силуэты еще двух Сестер. Одна из них наливает воду в чашу для умывания, вторая вытаскивает одеяло из массивного шкафа у окна.

– Лия! Я так рада, что ты пришла! – Уна наклоняется и целует меня в щеку. Говорит она тихо, хотя и не совсем шепотом. – Леди Абигайль проснулась с полчаса назад, и первым же делом спросила о тебе.

– Спасибо, Уна. Я пришла, как только смогла. – Я гляжу поверх ее плеча на фигуру на кровати. – Как она?

Лицо Уны затуманивается.

– Старшие говорят, возможно, не доживет до утра.

– Тогда я скорей пойду к ней.

Обойдя Уну, я направляюсь к кровати, приветливо кивнув Сестрам, что ухаживают за тетей Абигайль.

Однако подойдя поближе, невольно замедляю шаг. Я так долго ждала возможности увидеться с тетей Абигайль лично. И вот настал момент, который я ни за что не хотела бы пропустить. Взяв себя в руки, я шагаю вперед.

Я останавливаюсь у края кровати, и камень, висящий на цепочке у меня на шее, начинает пульсировать так сильно, что я почти слышу его биение. Я вытаскиваю его из‑ под платья и обхватываю ладонью. Он горяч – точно только что из огня – но не обжигает руки.

Снова опустив камень в вырез платья, я гляжу на тетю. Она всегда представлялась мне полной жизненных сил и энергии – какой наверняка и была до болезни. Теперь же кожа ее тонка и сморщена, как папиросная бумага, а хрупкое тело едва заметно под толстым одеялом. Дыхание вырывается из груди тети резкими судорожными всхлипами – но когда она открывает глаза, они молоды и ясны – такого же изумрудного цвета, как и у меня. Я тотчас же узнаю в ней сестру моей бабушки.

– Амалия, – окликает она меня в ту же секунду, как открыла глаза, как будто заранее знала, что я рядом. – Ты пришла.

Я киваю и присаживаюсь на краешек постели.

– Ну конечно. Простите, что мне потребовалось столько времени. Я пришла, как только смогла.

Она силится улыбнуться, но уголки ее губ приподнимаются лишь самую малость.

– Путь был неблизкий.

Я качаю головой.

– О да, неблизкий. Однако ничто не могло помешать мне прийти. – Я накрываю ее руку ладонью. – Как вы, тетя Абигайль? Или мне следует называть вас леди Абигайль, как называют все остальные?

Она смеется, и смех переходит в припадок судорожного кашля.

– Уж пожалуйста, окажи мне такую честь, зови меня тетей. – Она вздыхает, голос ее окрашивает печаль. – Сколько времени прошло с тех пор, как я была просто Абигайль – дочерью, сестрой, тетей!

– Для меня вы всегда будете тетей Абигайль. – Наклонившись, я целую сухую морщинистую щеку, сама дивясь тому, как это женщина, которую я вижу впервые в жизни, может казаться такой родной и знакомой.

Цепочка выбивается из‑ за выреза моего платья, и тетя Абигайль, приподняв руку, касается еще горячего камня.

– Он у тебя… – Она отпускает камень, и он снова занимает место у меня на груди. – Хорошо.

– А что это? – Даже пред лицом тетиного недуга я не в силах сдержать любопытства.

– Glain nadredd.

Я не понимаю значения этих слов, однако с тетиных уст они слетают легко и привычно. Зато следующие ее слова звучат гораздо отчетливее.

– Гадючий камень. Но не просто камень. Мой.

Я невольно вскидываю руку к груди и обхватываю ладонью камень, точно тем самым могу заставить его раскрыть все тайны.

– А для чего он нужен?

Взгляд ее скользит к моему запястью и виднеющемуся из‑ под рукава медальону.

– Вот для чего. – Она снова ненадолго умолкает, видно, набираясь сил. – У всех Сестер Алтуса есть камень, пропитанный их магией. Сила камня зависит от силы его владелицы. Мой талисман защищал меня от зла, исцелял от недугов и придавал сил, когда они мне требовались. Теперь он будет защищать тебя от призрачного воинства, ведь ты носишь медальон Врат, и ближайшая твоя подруга пала под натиском Самуила. Однако могущество камня не вечно, и когда его сила – моя сила – исчезнет, тебе придется напитать его своей силой.

– А сколько он еще будет действовать?

– По крайней мере, пока ты не доберешься до страниц. Если нам повезет, то и еще немного. Я… – Она облизывает губы. Я спешу предложить ей воды, но она отказывается. – Все свои силы, дитя, я вложила в этот камень.

Сожаление кинжалом пронзает мою грудь. Теперь я понимаю, отчего тетя Абигайль так тяжко больна: она отдала все остатки своей силы мне через гадючий камень. Должно быть, она ведала о нарастающей мощи Элис, а быть может, и о Сонином предательстве тоже. Невыносимо спрашивать у нее, не я ли причина ее слабости. Невыносимо знать. В любом случае, сделанного не вернешь. Гораздо мудрее и милосерднее использовать с толком то немногое время, которое у нас осталось.

– Спасибо, тетя Абигайль. А если этого окажется недостаточно? Когда ваша сила покинет камень… вдруг я не смогу набрать достаточно сил, чтобы противостоять призрачному воинству, пока не исполню пророчество до конца?

Тетя Абигайль улыбается – слабо, едва заметно, но улыбается. В этой улыбке я вижу силу, что много десятилетий вела за собой Сестер.

– Ты сильнее, чем думаешь, дитя мое. Тебе хватит сил.

Слова ее пробуждают во мне воспоминания. На миг я словно перенеслась в то утро в Верчвуде, когда тетя Вирджиния вручила мне предсмертное письмо матери. «Ты сильнее, чем думаешь, родная», – сказала тогда она.

Тетя Абигайль на миг опускает веки, и тут же вновь открывает глаза. В ее взгляде светится решимость.

– Ты должна найти страницы.

Я киваю.

– Скажите мне, где они, и с их помощью я покончу с пророчеством.

Она крепче сжимает мою руку.

– Не могу… сказать…

Я качаю головой.

– Тетя Абигайль, ведь я именно для того сюда и приехала. Вы же сами пригласили меня сюда. Или вы запамятовали?

– Меня не память подводит, дитя мое.

Я все равно не понимаю.

Тетя Абигайль так слаба, что головы повернуть уже не может. Она медленно оглядывает комнату и понижает голос, так что я с трудом разбираю слова.

– В этом Святилище… слишком много ушей. Кто‑ то подслушает и попробует обратить то, что он узнал, ради блага Сестер. Кто‑ то – ради собственного своего блага.

Я поднимаю голову. У окна Сестра складывает простыню. Вторая Сестра куда‑ то ушла. Уна размалывает что‑ то пестиком в ступке, а потом растворяет порошок в воде. Димитрий все так же стоит, прислонившись к стене у входа.

Я снова поворачиваюсь к тете Абигайль.

– Как же я найду страницы, если вы не скажете, где искать?

Она вынимает руку из моей ладони, хватает меня за локоть и подтаскивает к себе, так что ухо мое оказывается рядом с ее сухими потрескавшимися губами.

– Ты уедешь послезавтра. Доверенный слуга твоего отца, Эдмунд, проводит тебя с острова до места первой встречи. Каждый отрезок пути тебя будет вести новый гид. Только Димитрий останется с тобой всю дорогу. Он уже давно служит мне, и я безгранично ему доверяю.

Взгляды наши встречаются, и мне мерещится в ее глазах горделивая искорка.

– Никто не будет знать твой маршрут. Каждый проводник отвечает только за маленький отрезок пути. Даже последний не будет знать, что его кусок – последний. Ему скажут, что это лишь одна остановка из многих…

Я выпрямляюсь, испытывая прилив любви к тете и гордости за нее. Даже больная, на смертном одре, она не утратила остроты разума. Вот только я уже не так доверчива, как прежде.

– А что, если кто‑ нибудь из проводников предаст нас или подпадет под влияние призрачного воинства?

– Проводников выбирали очень тщательно, но с твоей стороны мудро заранее рассматривать разные случайности, – хрипит тетя Абигайль. – Вот почему я скажу тебе и только тебе то, что ты должна знать.

Она жестом велит мне нагнуться ниже. Я повинуюсь.

– Еще ближе, милая. – Я почти прижимаюсь ухом к ее губам, и она шепчет одно‑ единственное слово: – Шартр.

Я озадаченно выпрямляюсь. Не сомневаюсь, расслышала‑ то я правильно – да вот только что это значит?

– Я не…

Она шепотом прерывает меня:

– У ног Хранительницы. Не дева, но сестра. – Взор ее блуждает по комнате. – Как переправишься через море, руководствуйся моими словами. Если придется вдруг продолжить путь одной, ты отыщешь дорогу.

Я повторяю про себя это единственное слово, наслаждаясь тем, как оно приятно звучит. Запоминаю странную фразу – она кажется мне смутно знакомой, хотя вряд ли кто‑ нибудь произносил ее при мне.

По другую сторону кровати появляется Уна. В руках у нее чаша с растворенным порошком. Уна печально улыбается.

– Леди Абигайль пора отдохнуть.

Я гляжу на сестру моей бабушки. Она уже крепко спит. Я наклоняюсь и целую горячий лоб.

– Сладких снов, тетя Абигайль.

Уна ставит чашу на столик возле кровати.

– Мои соболезнования, Лия. Я могу как‑ то облегчить твою скорбь?

Я качаю головой.

– Просто позаботься о ней.

Уна кивает.

– Я тут заварила кое‑ что, чтобы уменьшить боль, но не хотела ее будить – она так спокойно спала. Я прослежу за ней, а как проснется, позабочусь, чтобы она не страдала. – Она улыбается. – Тебе самой надо отдохнуть. Вид у тебя усталый.

Я не осознаю всей правды этих слов, пока Уна не произносит их. Внезапно на меня наваливается изнеможение.

– Обязательно пошли за мной, как только тетя Абигайль проснется. Мне бы хотелось провести с ней как можно больше времени перед…

Уна понимающе кивает.

– Позову вас сразу же, как она придет в себя. Обещаю.

На неверных ногах я бреду к ждущему у двери Димитрию. Он берет меня за руку, мы выходим в коридор и закрываем за собой дверь.

– Тебе надо поспать, – говорит он. – В ближайшие дни тебе понадобятся все силы.

Я гляжу на него.

– Что ты знаешь о местонахождении страниц?

Он сощуривается, старательно припоминая.

– Да почти ничего. Мне велено приготовиться к путешествию. Мы с тобой и Эдмундом в качестве проводника уезжаем послезавтра.

Я киваю. Хоть я целиком и полностью доверяю Димитрию, однако дала клятву оправдать доверие тети. Я не скажу ему о словах, которые она прошептала мне в своей спальне.

– Димитрий?

– Да?

Мы сворачиваем за угол, и я узнаю коридор, ведущий к моей комнате.

– Перед отъездом мне непременно надо увидеть Соню.

Меня и так мучает совесть, что я не настояла на этом прежде, – но я не была уверена в своих силах. Хочется верить, что мое умение прощать настолько сильно, что преодолеет все, – однако я никак не приду в себя от потрясения, вызванного предательством Сони. Вряд ли я узнаю наверняка, способна ли простить Соню, если не повидаюсь с ней. А значит, я должна ее увидеть перед отъездом с Алтуса – вероятно, в последний раз.

Димитрий останавливается у двери в мою комнату, и за тенью тревоги в его глазах я различаю лихорадочную работу мысли.

– А стоит ли? Старшие говорят, что ей лучше, но, может, следует подождать, пока она не оправится полностью – до нашего возвращения.

– Нет, Димитрий. Мне надо ее повидать. Я не успокоюсь, пока не добьюсь встречи. Вообще следовало бы сделать это гораздо раньше.

– Лия, от встречи с ней в том состоянии, в каком она прибыла на остров, толку не было бы никакого. К тому же – Старшие запретили. Впрочем, если тебе так необходимо повидаться с ней перед отъездом завтра я поговорю с ними и все устрою.

Я приподнимаюсь на цыпочки и обвиваю руками шею Димитрия.

– Спасибо! – пылко благодарю я, а потом прижимаюсь губами к его губам.

Он отвечает на мой поцелуй с плохо сдерживаемой страстью и неохотно отстраняется.

– Лия, ты должна отдохнуть. Увидимся утром.

Я кладу голову ему на грудь.

– Не хочу, чтобы ты уходил.

Пальцы его перебирают пряди моих волос.

– Тогда я не уйду.

Я недоуменно смотрю на него.

– Ты… то есть как это?

Он пожимает плечами.

– Если ты хочешь, чтобы я остался – буду спать у тебя на полу или где угодно еще. В этом нет ничего постыдного. Во всяком случае, здесь. Да и потом… – В глазах его зажигается озорной огонек. – Я ведь уже пообещал тебе чтить условности вашего светского общества, нравится тебе это или нет.

Жалкие остатки разума – того разума, что еще в Вайклиффе впитал наставления мисс Грей – дивятся, сколь же мало во мне осталось стыда. Однако внутренний голос, напоминающий о приличиях, подобен тусклому пламени свечи, а в груди моей жарко полыхает огонь, разожженный не только все нарастающими чувствами к Димитрию, но и восторгом, который я испытываю при мысли, что предо мной открыты иные пути, иные возможности. Что выбор мой не столь ограничен, как я считала прежде.

Я не могу сдержать улыбки.

– Ладно. Тогда я хочу, чтобы ты остался.

Димитрий открывает дверь моей спальни.

– Значит, я остаюсь.

Я не переодеваюсь перед сном. Если вспомнить, в каком виде я проснулась утром, то ясно, что выбора у меня, в сущности, и нет. Позволить мужчине ночевать у меня в спальне – само по себе скандально, даже для моей новообретенной свободы. Но чтобы при этом я еще и была совершенно нагой, пусть даже и под одеялом – нет, подобное невозможно, даже в таинственном мире Алтуса.

Я поудобнее устраиваюсь на кровати. Димитрий вытаскивает из шкафа одеяла и подушки, укладывает их на полу, подходит к окну и раздергивает шторы. Только теперь я замечаю, что это даже и не окна, а высокие двойные двери, как в покоях тети Абигайль.

Димитрий открывает створку и вопросительно поворачивается ко мне.

– Ты не против? Я люблю морской бриз.

Я качаю головой.

– Я и не догадывалась, что эти двери открываются.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒