Мишель Цинк 13 страница

– Да, но мы ведь завтра уезжаем? Неужели нельзя обождать?

Он кивает.

– Собственно говоря, об этом я и просил. Я должен ответить пред Советом за свое вмешательство в той истории с келпи, но попросил отложить разбирательство до того, как мы найдем недостающие страницы.

Я пожимаю плечами.

– Вполне логично.

– Да, – соглашается Димитрий. – Совет сообщит мне о своем решении к завтрашнему утру. Однако есть и другие вопросы. Касательно тебя.

– Меня? – Я резко останавливаюсь, чуть‑ чуть не доходя до тропы, что ведет к Святилищу. Тут уже более людно, по пути к главному зданию нам повстречалось несколько Сестер.

Димитрий берет мои руки в свои.

– Лия, ты – законная Владычица Алтуса.

Я качаю головой.

– Я ведь уже сказала: я не хочу. Не сейчас. Я не могу… – Я отворачиваюсь. – Даже думать не могу об этом, когда впереди ждет еще столько всего.

– Понимаю. К сожалению, Алтус остался без правительницы, и ты должна либо принять эту роль, либо отказаться от нее.

Во мне снова вскипает угасшая было досада.

– А почему бы Совету Григори не обратиться прямо ко мне? Уж верно, учитывая передовые взгляды Алтуса, они не считают, что обращаться к женщине – ниже их достоинства?

Во вздохе Димитрия сквозит усталость.

– Так просто не делается. И вовсе не потому, что ты женщина, а потому, что старейшины Совета Григори держатся обособленно – всегда, кроме самых экстренных ситуаций. Это… это своего рода затворничество, как вот у монахов в твоем мире. Вот почему члены ордена Григори обитают на другой стороне острова. Специальные гонцы вроде меня обеспечивают им сообщение с Сестрами. И поверь мне, Лия: если тебя когда‑ либо вызовут на сбор Совета Григори, это не будет означать ничего хорошего.

Я сдаюсь и оставляю безнадежные попытки разобраться в тонкостях устройства политики на острове. Сейчас у меня попросту нет времени вникать во все хитросплетения законов и правил.

– И каков мой выбор, Димитрий? Какие возможности?

Он глубоко вздыхает, как будто для предстоящего разговора иначе не обойтись.

– Собственно говоря, возможностей всего три: ты можешь принять роль, что принадлежит тебе по праву, и назначить кого‑ нибудь править вместо тебя до твоего возвращения. Можешь принять роль и остаться править самой, хотя это будет значить, что вместо тебя за недостающими страницами придется отправить кого‑ то другого. И, наконец, ты можешь отказаться от власти.

Прикусив нижнюю губу, я обдумываю все эти варианты. Отчасти мне хочется отказаться от власти, выбросить все из головы и полностью сосредоточиться на поиске недостающих страниц. Однако другая часть моего существа – разумная и здравомыслящая – понимает: сейчас не время для опрометчивых решений.

– А что будет, если я откажусь?

Ответ Димитрия прост.

– Поскольку Элис презрела законы, установленные Советом Григори, и более не может занять место правительницы, то власть перейдет к Урсуле.

Урсула. Это имя повергает меня в пучину сомнений. Не знаю, возможно, она станет мудрой и сильной Владычицей, однако я уже привыкла доверять инстинктам. Могу ли я уступить человеку, внушающему мне тревогу, такую важную вещь, как будущее Алтуса, которому тетя Абигайль отдала всю себя? Нет уж! Если я и правда законная Владычица Алтуса, то Совет Григори выполнит то, о чем я попрошу его в интересах острова.

Почему‑ то я твердо уверена в этом.

Я смотрю на Димитрия, и во мне крепнет решимость.

– Я не стану ни принимать титул, ни отказываться от него.

Он качает головой.

– Лия, такой возможности у тебя нет.

– Значит, будет. – Я расправляю плечи. – Я законная Владычица Алтуса, и в то же время ради ордена Сестер должна отправиться на поиски недостающих страниц. Мне придется попросить отсрочки, поскольку, во‑ первых, я не могу находиться в двух местах одновременно, а во‑ вторых, не могу полностью сосредоточиться на предстоящем путешествии, если над головой у меня висит столь важная задача, как управление всем островом.

Я отхожу на несколько шагов от Димитрия и поворачиваюсь к нему лицом. Чем больше я обо всем этом думаю, тем сильнее укрепляюсь в своем решении.

– Я назначу Совет Григори править островом вместо меня, пока я не вернусь с недостающими страницами.

– Так никогда прежде не делалось, – просто отвечает Димитрий. – Должно быть, настало время.

Луиза сидит в библиотеке, в озерце мягкого света, падающего от светильника на столе. Я гляжу на ее черные локоны, спадающие по белоснежным щекам, и внезапно остро осознаю, что завтра – впервые с начала нашего путешествия – останусь без ее общества. Как мне будет недоставать ее быстрого ума и веселого нрава!

– Луиза, – окликаю я как можно мягче, стараясь не напугать подругу, однако волнуюсь напрасно. Она поднимает голову, и на лице ее разлито целое море спокойствия.

Нежно улыбаясь, она поднимается из‑ за стола и идет мне навстречу, обвивает меня обеими руками. Несколько секунд мы стоим, замерев в дружеском объятии. Потом она чуть отодвигается, пристально вглядывается мне в лицо и спрашивает:

– Ты как?

– Все в порядке, – улыбаюсь я ей. – Пришла вот попрощаться. Мы уезжаем завтра утром, рано‑ рано.

Она грустно улыбается мне в ответ.

– Не стану и спрашивать, куда именно вы направляетесь. Знаю, ты все равно не можешь ответить. Скажу только, что буду ждать тебя тут и заботиться о Соне, пока ты не найдешь страницы. Это очень правильное разделение обязанностей, правда? А потом мы все вернемся в Лондон…

Ах, если бы я могла уйти сейчас, пока обе мы в хорошем расположении духа и с надеждой смотрим в будущее. Однако я не обрету покоя, если не объясню своего поведения утром.

Я вздыхаю.

– Мне очень хочется снова доверять Соне.

– Конечно. Это обязательно случится. – Луиза снова обнимает меня, на этот раз горячо и крепко‑ крепко. – Лия, доверие придет в свой срок, ведь всему свой срок. Теперь не время переживать за Соню. Я позабочусь о ней, пока тебя не будет, а ты позаботься о собственной безопасности и думай только о предстоящем пути. Отыщи страницы. Все остальное мы обсудим после твоего возвращения.

Мы еще несколько мгновений обнимаемся, но я все пытаюсь заглушить рвущийся из глубин разума ответ: «Если я вообще вернусь, Луиза. Если вернусь».

Я еле дышу от волнения и тревоги. Со времени моего прощания с Луизой прошел уже целый час. Я сижу на кровати, дожидаясь Димитрия, и от беспокойства нервы мои натягиваются все туже и туже, словно вот‑ вот лопнут. Что решит Совет Григори?

Очень не скоро в дверь негромко стучат. Я бросаюсь через комнату и распахиваю дверь. На пороге стоит Димитрий. Без дальнейших приглашений он заходит в комнату.

Я молчу, покуда за ним не закрывается дверь, но дольше ждать не могу.

– Что они сказали?

Он кладет руки мне на плечи, и в первый миг я боюсь услышать от него: «Принимать решение надо сейчас». Подобное решение свяжет меня навеки. Но нет, хвала небесам, этого не происходит.

– Лия, они согласны. – Он улыбается и покачивает головой. – Самому не верится, но Совет согласился дать отсрочку нам обоим. Мне пришлось нелегко, однако я сумел убедить их, что тебя не следует карать за усердные труды во имя пророчества, а меня – за то, что я охранял тебя по просьбе леди Абигайль.

Волна облегчения смывает все мои тревоги.

– Они дают нам время, пока мы не найдем страницы?

– Лучше, – смеется он.

– Лучше? – Ума не приложу, что может быть лучше.

Димитрий кивает.

– Нам дали время, пока не разрешится ситуация с пророчеством, – если ты и впредь будешь стараться довести дело до конца. Если же ты передумаешь… если решишь исполнить роль Врат, власть будет передана Урсуле.

Я мотаю головой.

– Такого не случится!

– Я знаю, Лия.

Я отворачиваюсь от него, силясь объять разумом столь быструю перемену позиции Совета Григори.

– Отчего они пошли на столь беспрецедентное решение?

Он вздыхает и отводит взор куда‑ то в угол.

– Димитрий, ответь. – Голос мой звучит глухо от усталости.

Он снова смотрит мне прямо в глаза.

– Совет рассудил, что судьба сама рассудит: если ты покончишь с пророчеством, то будешь вправе принимать решение. Если же потерпишь неудачу…

– Если потерплю неудачу?

– То это будет либо потому, что ты исполнишь роль Врат… либо же потому, что погибнешь, пытаясь избавиться от пророчества.

Уна будит меня так рано, что еще совсем темно.

Она вручает мне стопку сложенной одежды, и сердце у меня падает: я узнаю свои бриджи для верховой езды и рубашку – те самые, что я носила по пути в Алтус, только чистые, выстиранные. А я‑ то уже так привыкла к свободному шелковому платью. Привыкла и ко многому другому.

Пока я одеваюсь, Уна укладывает в дорожную суму еду и питье на первый отрезок пути. Сама я уже приготовила лук и стрелы. Да, Димитрий будет рядом со мной и всегда меня защитит, однако предательство Сони – живое напоминание: надеяться надо только на себя. На всякий случай.

Что взять с собой еще? В голову больше ничего не приходит.

Приятно чувствовать тепло гадючьего камня на груди. Он легко скользит мне под рубашку, и, поправляя рукава, я невольно задерживаюсь взглядом на медальоне, что висит на правом запястье.

Я подумывала оставить его на попечение Совету Григори, Сестрам, даже самой Уне – но мне не верится, что я могу доверить кому‑ либо медальон. Особенно после того, что случилось с Соней.

Уна видит, куда я смотрю, и тоже опускает взгляд мне на запястье.

– Все хорошо?

Я киваю, застегивая рубашку.

– Может быть… – Она заминается на мгновение, но потом продолжает: – Может, ты оставишь медальон здесь? Лия, я бы охотно хранила его для тебя – если от этого тебе будет легче.

Я прикусываю губу, размышляя над ее предложением, хотя, по сути, уже много раз все обдумала.

– Можно задать один вопрос?

– Разумеется.

Я заправляю рубашку в бриджи, тщательно подбирая слова.

– Возможно ли, что кто‑ нибудь из вас, жителей Алтуса – членов Совета Григори, Братьев, Сестер… могут ли падшие души влиять на вас, пытаться сбить вас с верного пути, искушать?

Уна подходит к маленькому письменному столу у дальней стены и что‑ то с него берет.

– Совет Григори – нет. Никогда. Братья и Сестры… ну, не так, как на вас с Элис. Вы – Врата и Хранительница, а потому гораздо уязвимее к воздействию душ.

– Уна, по‑ моему, ты чего‑ то не договариваешь.

Она направляется от письменного стола ко мне, сжимая что‑ то в руке.

– Нет‑ нет, я ничего не скрываю, во всяком случае, нарочно. Просто не так‑ то легко объяснить. Понимаешь, обычные Братья и Сестры не могут непосредственно влиять на проникновение призрачного воинства в этот мир, равно как и на судьбу Самуила. И все же падшие души предпринимают попытки заставить Братьев или Сестер перейти на их сторону – и повлиять на тех, кто наделен большей властью.

Как Соня или Луиза.

– А это когда‑ нибудь случалось тут, на острове? – спрашиваю я.

Уна вздыхает. Похоже, ей больно продолжать.

– Бывали… отдельные случаи. Несколько раз кого‑ нибудь ловили на попытках влиять на ход событий, попытках изменить его в пользу падших душ. Однако такое случается очень, очень редко.

Последнюю фразу она добавляет торопливо, будто стремясь поскорее заверить меня, что причин для тревоги нет – хотя сама знает, что есть.

Так я и думала. Так и знала. Нет никого, кому я могла бы доверить медальон. Никому, кроме себя самой – хотя подчас я и в себе‑ то сомневаюсь, чувствуя, как оттягивает он мое запястье.

Я застегиваю рукава рубашки, закрываю полоску черного бархата и ненавистную отметину.

Взгляд Уны снова опускается мне на запястье.

– Прости, Лия.

Смешно, но к глазам у меня снова подкатывают слезы. Стараясь взять себя в руки, я последний раз обвожу взглядом комнату, что несколько дней называлась моей. Запечатлеваю в памяти простые каменные стены, тепло потертого пола, здешний запах – чуть сладковатый аромат старины. Не знаю, увижу ли я все это когда‑ нибудь вновь.

Хочется запомнить это навсегда.

Наконец я снова поворачиваюсь к Уне. Она улыбается и протягивает мне какой‑ то сверток.

– Это для меня?

Она кивает.

– Мне хотелось, чтобы у тебя осталось что‑ нибудь… Что‑ нибудь на память обо всех нас и о времени, что ты провела в Алтусе.

Я беру сверток. Какой же он мягкий! Я разворачиваю его – и горло сжимает от наплыва чувств. Руки нащупывают мягкие складки накидки с капюшоном, сшитой из того же сиреневато‑ фиолетового шелка, что и платья Сестер.

Должно быть, Уна неправильно истолковывает мое потрясенное молчание.

– Я знаю, – торопливо говорит она, – когда ты только попала к нам, наши одеяния тебе не слишком понравились, но я… – Она опускает взгляд на руки, тихонько вздыхает и снова смотрит мне в глаза. – Хочется, чтобы у тебя осталось что‑ то на память о нас, Лия. Я привыкла к тебе и к твоей дружбе.

Я порывисто обнимаю ее.

– Спасибо, Уна! За накидку, за дружбу, за все. Сама не знаю, откуда, но я знаю – мы еще встретимся. – Отстранившись, я с улыбкой гляжу на нее. – Я никогда не смогу достаточно отблагодарить тебя за твою заботу о тете Абигайль в ее последние дни. За твою заботу обо мне. Я буду ужасно скучать по тебе.

Я беру лук, заплечный мешок, завязываю на шее ленты накидки, гадая, хватит ли мне духа когда‑ нибудь снять ее, а потом поворачиваюсь к выходу. Такая у меня судьба – уходить оттуда, где мне было хорошо.

При свете факелов мы с Димитрием и Эдмундом шагаем вниз по тропе, что ведет от Святилища к гавани. У меня остались лишь самые смутные воспоминания о том, как мы сходили на берег: только ощущение твердой почвы под ногами – а потом двое суток беспамятства.

Мы идем к морю. Брюки туго обтягивают мне бедра, рубашка натирает грудь. Мир шелковых свободных платьев и обнаженного тела на простынях кажется невозможно далеким.

На Димитрии плащ, очень похожий на мой, только из черного шелка, гораздо менее заметный в тумане. Когда мы с Димитрием встречаемся в предутренней мгле, взгляд его тотчас же зажигается при виде мягких шелковых складок у меня на плечах.

Губ Димитрия касается легкая улыбка.

– Ты чудо как хороша в сиреневом.

Оказавшись на причале, я тотчас же узнаю нашу ладью: на концах ее сидит по Сестре в наброшенном на голову капюшоне и с веслом в руке. Спящий остров требует тишины, и мы поднимаемся на борт, не проронив ни единого слова. Сестры начинают грести, едва мы успеваем рассесться – Димитрий и я впереди, Эдмунд сразу за нами.

Над океаном поднимается туман, а в голове у меня всплывают слова, сказанные тетей Абигайль. Я надеюсь, что наши провожатые не потеряют оказанного им доверия и что нам с Димитрием не придется самим искать дорогу. И в то же время меня с новой силой охватывает уверенность: я сделаю все, что потребуется, чтобы достичь цели.

Глядя, как безмолвные Сестры ведут нашу ладью все дальше в море, я внезапно вспоминаю вопрос, промелькнувший сквозь дымку усталости по пути к Алтусу, но так и оставшийся невысказанным.

– Димитрий?

– Да? – Он не сводит глаз с воды.

Я наклоняюсь к нему и понижаю голос, боясь оскорбить Сестер:

– А почему Сестры все время молчат?

На лице у него отражается удивление. Похоже, ему в первый раз пришло в голову, как странно, что нас везут через море молчащие женщины.

– Это входит в данную ими клятву. Они поклялись хранить безмолвие, чтобы не выдать местоположение острова.

Я снова гляжу на Сестру, что сидит впереди.

– Так они вообще говорить не могут?

– Могут. Но не говорят за пределами Алтуса. Это означало бы нарушить клятву.

Я киваю, впервые подумав о том, сколь преданны Сестры данному ими слову.

Алтус становится все меньше и меньше, теряется вдали. Мне хочется сказать что‑ то уместное случаю, как‑ то воздать должное и самому острову, и времени, что я на нем провела, но я так ничего и не говорю. В конце концов, слова стали бы лишь жалким, бесцветным отражением воспоминаний о воздухе, пропитанном ароматом жасмина, о ласковом ветерке с моря и о ночи, проведенной в объятиях Димитрия, когда можно было не беспокоиться о том, что обитатели совершенно иного мира сочтут наше поведение неприличным.

Я не спускаю глаз с острова, который словно тает в тумане. Вот только что он был крохотной черной точкой вдали, а в следующий миг уже исчез.

Плавание лишено увлекательных происшествий и приключений. Я сижу, прижавшись к Димитрию, и на сей раз не испытываю ни малейшего желания опустить руку в воду.

Как и в первый раз, я теряю ощущение времени. Сперва я еще пытаюсь определить направление движения, в надежде хоть смутно представить себе, куда мы плывем. Однако туман усиливается, ритмичное покачивание ладьи навевает всепоглощающую апатию, и скоро я сдаюсь.

Мы совсем не разговариваем. Внезапно дно ладьи ударяется о берег, которого я не видела до самого последнего момента, и тут у меня возникает повод пожалеть о нашем молчании. Только теперь я замечаю, что у Эдмунда нет с собой ровным счетом ничего походного. Красноречивее всего отсутствие ружья, с которым он не расставался все время наших странствий по лесам.

– Эдмунд, а где ваши вещи? – После долгого молчания в ладье голос мой звучит слишком громко, колокольчиком разносится в утренней тишине.

Он наклоняет голову.

– Боюсь, здесь мне придется покинуть вас.

– Но… но мы же выступили в путь всего несколько часов назад! Я думала, нам хватит времени попрощаться.

– Хватит, – просто отвечает он. – Мы не прощаемся. Я вернусь в Алтус и позабочусь там о ваших подругах. Когда мисс Сорренсен поправится, отвезу ее и мисс Торелли обратно в Лондон. Там‑ то мы с вами снова встретимся – и очень скоро.

Он говорит с напускной легкостью, однако в его глазах мелькает призрак грусти.

Я даже не знаю, что и сказать. Туман не рассеивается даже теперь, на берегу, и окрестности тонут в густом мареве. Заметно лишь колыхание высокой травы поодаль.

Я снова гляжу на Эдмунда.

– И что нам делать теперь?

Он осматривается, точно ответ на мой вопрос можно найти в затянувшей берег серой дымке.

– Наверное, надо подождать. Мне велено отвезти вас сюда, а самому вернуться в Алтус. Тут вас найдет другой провожатый. – Он оглядывается на Сестер в ладье и, похоже, замечает какой‑ то сигнал, ускользнувший от моего внимания. – Мне пора.

Я киваю.

– Спасибо, Эдмунд, – говорит Димитрий, выступая вперед. – С нетерпением жду нашей встречи в Лондоне.

Эдмунд пожимает ему руку.

– Я ведь могу доверить вам безопасность мисс Милторп? – спрашивает он, лишь этим выдавая свою тревогу.

– Порукой тому моя жизнь, – подтверждает Димитрий.

Мы не прощаемся. Эдмунд кивает нам, спускается к полосе прибоя и беззвучно шагает по мелководью. Через считанные секунды он уже снова в ладье.

Мне отлично знакома печаль, что тяжкой ношей ложится на плечи. Мы с ней старые друзья. Минута – и ладья с Эдмундом скрывается в тумане. Еще один человек исчез из моей жизни, точно никогда и не существовал вовсе.

– Как ты думаешь, где мы? – спрашиваю я Димитрия.

Мы сидим на песчаной дюне, глядя в серую пустоту. Димитрий озирается по сторонам с таким видом, точно может определить наше местоположение по густоте расстилающегося во все стороны тумана.

– Сдается мне, где‑ то во Франции. Мне кажется, мы плыли слишком долго, так что это не Англия. Но точно все равно не скажешь.

Я обдумываю его слова, гадая, где во Франции могут быть спрятаны недостающие страницы. Но что толку гадать? У меня нет ни малейшей подсказки. Поэтому я перехожу к более насущным вопросам.

– Что будем делать, если проводник так и не появится?

Несмотря на все мои старания, голос у меня звучит плаксиво – я устала, продрогла и проголодалась. Мы с Димитрием не хотим притрагиваться к скудным припасам, привезенным из Алтуса – провиант следует растянуть на как можно более долгий срок.

– Не волнуйся, проводник объявится очень скоро.

Звучащая в его словах полнейшая убежденность придает и мне немного уверенности, однако слепая вера не в моих привычках.

– Откуда ты знаешь?

– Леди Абигайль сказала, что нас встретит проводник – и хотя, возможно, она не способна гарантировать результаты наших поисков, однако наверняка выбрала для такого задания самых доверенных людей. Не говоря уж о том, что на кон поставлены жизнь ее внучатой племянницы и будущей Владычицы Алтуса.

– Я ведь еще не сказала, что приму титул, – напоминаю я.

– Знаю, – согласно кивает Димитрий.

Я прикидываю, не стоит ли призвать его к ответу за столь самодовольный тон, как вдруг в тумане раздается негромкое фырканье и пыхтение. Димитрий, приложив палец к губам, поворачивается в сторону звука.

Я киваю и прислушиваюсь, вглядываясь в серую пелену, в которой вырисовывается какое‑ то чудовище – уродливое, огромное, многоголовое. По крайней мере, так кажется в первую минуту, но тут чудовище вырывается из тумана, приближается к нам, и я различаю, что это всадник, ведущий в поводу двух лошадей.

– Доброе утро. – Голос у него сильный и уверенный. – Я пришел во имя Владычицы Алтуса, да покоится она в мире и гармонии.

Димитрий поднимается и осторожно подходит к незнакомцу.

– А ты кто?

– Гарет из Алтуса.

– Что‑ то я ни разу не слышал о тебе на острове. – В голосе Димитрия сквозит явно слышимое подозрение. Во всяком случае, мне оно слышно отчетливо.

– Я уже много лет не живу в Алтусе, хотя остров остается моим домом, – отвечает новоприбывший. – Он так на многих действует, не замечал? Да и в любом случае, иные из нас служат ордену Сестер тайно и под чужим именем. Уверен, ты меня понимаешь.

Димитрий ненадолго задумывается, а потом жестом подзывает меня. Я слезаю с дюны, спеша посмотреть на нашего нового проводника.

Я почему‑ то ожидала, что он окажется темноволосым и смуглым – но, к моему удивлению, он белокур. Волосы у него не золотистые, как у Сони, но такие светлые, что кажутся почти белыми. Кожа, бледная от природы, покрыта густым загаром, словно наш проводник слишком много времени проводит на солнце. Наверное, в этих краях он недавний гость – тут загореть невозможно.

Он склоняет голову в знак приветствия.

– Госпожа Владычица. Я бы поклонился, не сиди на этой вот скотинке.

Я смеюсь, мгновенно чувствуя себя с ним легко и непринужденно благодаря столь неофициальному приветствию и явственному добродушию.

– Ничего страшного. Вдобавок, я еще не Владычица Алтуса.

Он приподнимает брови.

– В самом деле? Это сулит нам интересную беседу во время предстоящего пути. – Он выводит вперед двух приведенный коней, и я буквально пищу от восторга, узнав Сарджента и жеребца, на котором Димитрий скакал по дороге в Алтус.

Я спешу поскорее погладить гладкую шею Сарджента. Он утыкается мне в волосы и негромко фыркает от удовольствия.

– Как вы привели их сюда? Я уж думала, что не увижу Сарджента вплоть до возвращения в Лондон!

– Настоящий джентльмен никогда не выдает своих секретов, госпожа, – замечает Гарет, склонившись в седле и улыбаясь во весь рот. – Честно говоря, за остроумием я пытаюсь скрыть свое невежество. Понятия не имею, откуда взялись эти лошади. Вплоть до этой минуты я понятия не имел, что они ваши. Они ждали меня именно там, где мне и было сказано.

Димитрий подходит к своему жеребцу.

– Тогда поехали? В этом тумане я точно в клетке. Хочется выбраться на открытое пространство.

– Именно, – соглашается Гарет. – Тогда по коням. Садитесь – и в путь. За день нам нужно одолеть первый участок пути.

– И где у нас первая остановка? – Вставив ногу в стремя, я поднимаюсь в седло.

Гарет поворачивает коня.

– У реки, – возвещает он.

– У реки? – повторяю я. – Ну до чего конкретно!

Вслед за Гаретом мы едем прочь с берега, взбираемся по крутой песчаной дюне. Я боюсь, что Сардженту такая непривычная задача окажется трудна, но мои страхи необоснованны: он шагает легко, как будто родился тут, на берегу. Не успеваю я опомниться, как мы уже едем по лугу среди высокой травы. Местность впереди пролегает все больше равнинная, лишь изредка встречаются пологие холмы. Лесов не видно, и это меня радует.

По мере удаления от побережья туман редеет, а над головой – о чудо! – проглядывает синее небо. Теперь невозможно даже представить, что мы столько времени провели у воды, в сером мареве. Едва золотые лучи солнца высвечивают высокие травы, настроение у меня поднимается.

После лесов, что теснили нас со всех сторон по пути к Алтусу, здешние просторы кажутся самой настоящей роскошью. Мы едем в ряд, чтобы было легче беседовать.

– Так ежели вы не Владычица Алтуса, то кто ею стал теперь, после смерти леди Абигайль? – интересуется Гарет.

– Это довольно‑ таки длинная история, – запинаюсь я, не зная, стоит ли откровенничать с нашим проводником.

– Уж так получилось, что время у меня есть, – улыбается он. – И, если мне будет позволено заметить, Алтусу крупно повезет, если им станет править столь прекрасная Владычица.

– Я не уверен, что мисс Милторп хочет говорить на личные темы, – вмешивается Димитрий. Я различаю в его голосе нотку ревности и с трудом сдерживаю смех. Мисс Милторп?

Я вопросительно смотрю на Димитрия.

– А об этом вообще можно рассказывать? Или запрещено?

Удивление борется на его лице с неудовольствием.

– Нет, в общем, не запрещено. Не секрет, что именно ты наследница титула Владычицы. Я просто подумал, что, может быть, тебе не хочется обсуждать столь личные вопросы с незнакомцем.

Мальчишеское упрямство Димитрия смешит меня, но я стараюсь не улыбаться.

– Раз не секрет, то чего уж тут особо личного. Судя по всему, путь нам предстоит долгий. Куда приятнее скоротать его за беседой.

– Как знаешь, – угрюмо бурчит он в ответ.

Я поворачиваюсь к Гарету, и проводник даже не пытается подавить торжествующую улыбку, расплывающуюся по бронзовому лицу.

– Эта вот задача… – я обвожу рукой простирающиеся вокруг поля, и стараюсь говорить абстрактно, – …сейчас важнее всего. Я не могу принять на себя такую ответственность, как управление Алтусом, пока не разрешу некоторые вопросы, а потому мне было даровано время, чтобы довести дела до конца, а лишь потом принимать решение.

– Вы хотите сказать, что можете отказаться от титула? – недоверчиво переспрашивает Гарет.

– Она хочет сказать… – вмешивается Димитрий, но я останавливаю его на полуслове.

– Прости, Димитрий, можно мне самой за себя отвечать? – Я стараюсь произнести это как можно мягче, однако вид у него все равно пристыженный. Я со вздохом поворачиваюсь к Гарету. – Я хочу сказать, что даже думать об этом не могу, пока не закончу нынешнее дело.

– Значит, в случае вашего отказа титул перейдет к Сестре Урсуле?

– Верно. – Оказывается, обычные Братья и Сестры на удивление хорошо осведомлены о тонкостях политики острова.

– Если она придет к власти, я туда ни за что не вернусь! – В голосе Гарета звучит нескрываемое отвращение.

– Могу ли спросить, отчего вы питаете к Урсуле столь сильные чувства?

Перед тем как ответить, Гарет поглядывает на Димитрия, и я впервые замечаю меж ними несомненное сходство.

– Урсула и эта ее властолюбивая дочка…

– Астрид? – уточняю я.

– Она самая, – подтверждает он. – Так вот, Урсула и Астрид ничуть не заботятся об Алтусе. То есть в глубине души их привлекают только власть и могущество. Я ни одной из них ни за что не поверю – да и вам не советую. – Гарет смотрит на поля, лицо у него становится серьезней, и он переводит взгляд на меня. В его глазах больше не видно смеха. – Вы окажете всему острову и его народу огромную услугу, если согласитесь стать новой Владычицей.

Под его пристальным, ищущим взором щеки мои начинают гореть. Димитрий досадливо вздыхает.

– Гарет, ваши слова мне льстят. Но вы же меня совсем не знаете. С чего вы взяли, что я стану хорошей Владычицей?

Он улыбается и постукивает себя по виску.

– По глазам видно, госпожа. Они чисты, как море, что баюкает наш остров.

Я улыбаюсь в ответ, хотя чуть ли не физически чувствую, как Димитрий выразительно гримасничает, возводя взор к небесам.

Перед нами простираются бесконечные поля, ближе к вечеру луговые травы сменяет золотистая пшеница. Мы лишь раз делаем короткий привал подле ручейка, текущего по гладким серым валунам: пьем холодную воду, наполняем ею фляги, поим коней. Я пользуюсь минуткой, закрываю глаза и откидываюсь на поросшем травой склоне. Солнце пригревает лицо, и я вздыхаю от удовольствия.

– Приятно снова почувствовать солнце, да? – раздается рядом голос Димитрия. Я открываю глаза и, загораживая их рукой от солнца, улыбаюсь ему.

– «Приятно» – чересчур невыразительное слово.

Димитрий кивает, задумчиво глядя на бегущую воду.

Я сажусь и крепко целую его в губы. Наконец мы отлепляемся друг от друга, и Димитрий удивленно спрашивает:

– А это еще за что?

– Напоминание, что мои чувства к тебе ничуть не ослабли за время, прошедшее с тех пор, как мы покинули Алтус. – Я дразняще улыбаюсь. – И никакая встреча с очаровательным и обаятельным мужчиной не изменит глубины моих чувств.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒