Валери Нортон. Сопротивление ветра

Валери Нортон

Сопротивление ветра

А если что-то не нужно большинству, то это, наверное, просто совсем не нужно, а может, даже вредно или даже очень вредно. И может, если это нравится только единицам, это вообще отклонение, расстройство или даже заболевание... Короче, в дурдом их всех, нафиг: )

В скорости есть риск. Чувство опасности, собственной ловкости, напряжения в мышцах и эйфория от движения - все это стимулирует нервные клетки мозга и в кровь впрыскивается долгожданный адреналин. Ветер в лицо, его трение об одежду, ощущение полета и падения на крутых спусках, запахи бензина, травы и дорожной пыли, в глазах - далекий вечерний горизонт. Ощущение, что дорога не кончится никогда. Большая скорость, сильная машина, которая, кажется, вот-вот расправит свои железные крылья, и ты вместе с нею взмоешь в небо. Ведь ты здесь уже ничем не связан, может быть, лишь немного силой притяжения, но и та уже норовить тебя отпустить.
Теперь, став совсем взрослым, я больше понимаю Андрея. То, в чем он находил для себя радость, теперь стало моим.
Ким.

1 часть

Ким.

И когда солнце зашло,
Как же ты просила
Взять за собою тебя
На вершину мира….
Brazzaville
21st Century Girl

1.
-Кимчик, а дома тебе не влетит? Вообще-то одиннадцатый час уже.
Ким перевел взгляд на белые ушастые ходики стоящие на письменном столе. Часы в виде котенка, стрелки – они же усы. Остались еще с тех времен, когда подруга Валя была девочкой – аниме. Не так уж давно это было. Кажется, классе в седьмом.... А теперь только эти игрушечные ходики напоминали о том забавном времени. Плакаты со стен ее комнаты незаметно исчезли. Валька сама стала другая. Долгоногая, какая-то совсем взрослая.
-Мне-то все равно, хоть вообще оставайся, - добавила она. –Ты же знаешь.
-Да я в курсе. Сейчас….
Он, нахмурившись, молча покидал книги и тетрадки в рюкзак. У порога нарочито громко крикнул:
-До свиданья!
Надеясь, что ее родители, сидящие в зале, перед орущим телеком, его услышали. И знали, что он наконец-то ушел.
-Давай, до завтра.
-Ага.
Он прислушался к звуку запираемой за спиной двери, потом не спеша потопал вниз. На третьем этаже резко кончился свет. Как обычно в этих старых убогих
хрущевках и зимой и летом пропитанных удушливыми кухонными запахами. Сразу стало жутко и холодно. Пришлось ему, преодолевая брезгливость, схватиться за облапанные перила, идти на ощупь. Под подошвами кроссовок противно скрипел сухой песок.

«-Я вообще немного трус, врать не буду. В переходном возрасте мне часто снились всякие кошмары про высокие лестницы. Снилось, как будто я нахожусь в полуразрушенном грязном высотном доме типа какой-то замшелой коммуналки. Поднимаюсь вверх, а ступени вдруг кончаются под моими ногами. И нужно прыгать наверх, через пустоту, чтобы подняться дальше.
Еще мне снились пролеты без перил, темные, узкие. Где мне приходилось идти, прижимаясь спиною к шершавой стене, цепляясь за ее поверхность, и глядеть вниз, в серую пустоту. Я часто видел во сне, как ползаю по каким-то узким тесным норам, в которых опять же, для чего-то понастроены эти мерзкие ступени. Всякий раз гадкое, липкое чувство, какой-то глубинный животный страх, идущий из живота, преследовал меня, стоило только вспомнить про сон.
И это далеко не единственная моя фобия».

Мальчишка с радостью выскочил на улицу. Во дворе было тихо. Темно. Он глубоко вздохнул, втягивая в себя прохладный осенний воздух. В нос ударил запах опавшей сухой листвы, влажной земли и сигаретного дыма. Кто-то оставил здесь свои следы: на лавочке у подъезда мерцала брошенная недопитая бутылка пива.
На остановке уныло топтались припозднившиеся гуляки. Бестолково прождав минут с десять, потеряв надежду и терпение он плюнул и побрел домой пешком. Ссутулившись слегка, как будто под весом своего рюкзака. По тротуару, навстречу ему, прямо под ноги, катились пыль и дневной мусор. На ветру было холодно, замерз лоб и уши. Одной рукой он выпростал из под куртки капюшон и натянул на голову.
Брел не спеша, до тех пор, пока в кармане джинсовки нервно завибрировал телефон.
-Да.
-Але? Ким, ты где? Ты в курсе, который сейчас час?! Где тебя носит?
-Мам, я иду. А ты чего не спишь?
-Ты сам-то как думаешь, почему? Сколько уже можно трепать мне нервы?! Или ты считаешь, мне забот мало?
-Мам, да подхожу я уже. Я у Вальки был.
-У тебя что, своего дома нет, что ты у нее сидишь? Давай бегом, я тебя жду! Тебе же завтра в школу! Ты вообще соображаешь хоть что-то?? – кричала она.
Ким поморщился и нажал на «отбой». Спрятал телефон в карман. Остановился, прижавшись спиной к решетке чугунного старого забора. Достал пачку сигарет. Повертел ее в руках, закурил.
Слева, метрах в десяти, светился круглосуточный магазинчик, типа «киоск». Сквозь полукруглую, стеклянную стену было видно, как у прилавка толкутся две девушки. Обе в длинных черных сапогах, которые вверху облепляли их ноги как резина. Юбки короткие, тоже в обтяжку. Под юбками зазывно светились округлые полные ляжки.
Когда девчонки вышли, он как раз докурил и спрятал замерзшие руки в карманы. Дождался, когда они подойдут поближе.
-Вам одним не страшно? Может проводить?
-Сопли вытри. – бросила одна из них.
-Что пьете? «Ягуар? » – снова поинтересовался он.
Вторая девушка презрительно зыркнула, и они молча двинули к центру.

Домой пришел поздно. Отчим уже спал, мама сидела на кухне. Выскочила в коридор и тут же набросилась, тряся руками перед лицом.
-Ну? Где ты был? Куришь снова! Я же просила тебя не курить. Ты меня до инфаркта доведешь своим бродяжничеством!!
Ким сбросил рюкзак на пол.
-Мам, у Вальки был. Говорил уже. Есть чего покушать?
-Не ври мне!
Она схватила сына за воротник. Он слегка отпрянул. Голос у матери был сердитый, говорила она быстрым сиплым шепотом, чтобы не разбудить младшего сына. Киму вспомнился придурочный Дональд Дак и он улыбнулся. Мать опустила руки, устало глядя на него.
-Зачем ты врешь? Ты же знаешь, как я переживаю….
-Да позвони ей сама, если не веришь мне.
-Кому я должна звонить в двенадцать ночи? Издеваешься? Ты разве не знаешь во сколько я встаю? А завтра еще и анализы Борькины везти в поликлинику.
-А Вадим на что?
-Он в командировку уезжает.
-Ну хочешь, я сам их отвезу? Проблем то…..
Он устало опустился на корточки и расшнуровал кроссовки. Чувствовал как ноют уставшие за день ноги. В тепле к тому же захотелось спать. А мама все стояла и не двигалась. Разувшись, он пошел мимо нее на кухню, и она пришла следом. Прикрыла за собою дверь.
-Ну вот скажи мне, что тебя из дома гонит? Все у тебя есть. И тепло и чисто. Что мы не так делаем? Слишком строгие? Но как еще с тобой по-другому можно? Может, сам подскажешь, как мне себя с тобой вести? Чего тебе не хватает?
Ким вздохнул:
-Мам, мне реферат по физике нужно сдать к среде. Нужен интернет. Не в библиотеку же идти, чтобы переписывать всю эту фигню из книжек? Я делал у Вальки уроки.
Он отвернулся к черному ночному окну. Внизу, в большом дворе, тихо спали освещенные желтым уличным фонарем, припаркованные в «карманах» легковушки. Ночью двор казался совсем другим. Страшным и незнакомым и это даже несмотря на то, что он всю жизнь в прожил в этом дворе.
-Интернет… – мама нерешительно замялась. – Ким, тебе картошку подогреть?
-Ага.
Он быстро уселся за стол. Вспомнил, что есть хотелось еще с утра, а школьный серый суп с сухой булкой только раздраконили аппетит.
Мама переложила в белую тарелку остатки ужина, сунула в микроволновку.
-Так ты заедешь утром в поликлинику? – спросила она.
Он улыбнулся в ответ.
-Да, мам.
-А уроки? Успеешь?
-Ну, да.
Спустя пару минут мама поставила на стол тарелку. Включила чайник.
-Вот, купила снова «Штурвал». Помнишь, ты любил раньше? Будешь?
-Да. С молоком?
-Конечно.
Она села напротив, намешала какао и придвинула чашку. Вздохнула. Устало опустила подбородок на скрещенные пальцы, наблюдая как этот полумужчина-полуребенок метелит за обе щеки. В последнее время с ним стало особенно трудно находить общий язык. После рождения Борьки семнадцатилетний Ким незаметно отгородился от семьи и дома все чаще вел себя словно гость.
-Я поговорю с ним на счет интернета. Это ведь нужное дело, да? Завтра поговорю, хорошо?
Говорила она нерешительно. Как всегда, если дело касалось отчима.
-Да, - сонно ответил Ким, звякнул вилкой о тарелку. - Мам, я спать, ладно?

В восемь утра он уже несся в поликлинику со звенящими баночками, мужественно выстоял там очередь из нервных теток на приеме, едва успел до закрытия лаборатории. Потом уже помчался в школу.
Кошмар начался для Кима уже на первом уроке. Он не выспался и теперь едва сдерживался, чтобы не раззеваться на весь класс. Мучился и чуть челюсть себе не свернул, подавляя настырный зев. Будь, конечно, первым уроком литература или русский, он бы не стеснялся. Зевал бы себе, сколько хотел. Но только не на алгебре.
Время тянулось бесконечно. Хотелось пить, есть. Хотелось в туалет и просто хотелось чесаться. Двадцать восемь одиннадцатиклассников сидели как пришпиленные булавками бабочки. Завуч, остроносая, неопрятная, совершенно чокнутая, и повернутая на своем предмете математичка, буравила класс взглядом словно стадо подопытных животных. Стояла гробовая тишина. На ее уроках всегда было тихо, иначе просто было невозможно выжить. Вера Ивановна ничего никому не спускала. И не прощала. То ли личная жизнь ее не сложилась, то ли в детстве ее кто-то сильно обидел – но характер ее был более, чем жестким. При ее появлении в коридоре даже первоклашки переставали бегать и боязливо выстраиваясь в ряд у стены.
Сегодня начали новую тему. Размашисто, кроша мел, Вера Ивановна выводила цифры на доске, все писали. Двойки у нее всегда были круглые, страшные и изогнутые, как змеи. И Кима они жалили беспощадно, ибо в алгебре он был откровенный слабак.
Он даже не пытался что-то понять, ему очень хотелось спать. Лечь в теплую мягкую постельку и баиньки. И чтобы Борька тоже спал, а не орал за стенкой, как ненормальный. Кима даже слегка качало, будто на волнах. Алгебра и резкий голос учительницы били по нервам. Голос у нее, как ржавое колесо, как скрипучая телега, как пенопластом по стеклу. Фу-у. Он не выдержал и отвернулся к окну.
Снова было пасмурно. Теплая, туманная осень. Видно было, как по дороге за почти что уже прозрачным школьным парком, снуют туда-сюда прохожие, мелькают резвые желтые маршрутки. И все это быстро, словно в ускоренной съемке. А на высоких старых тополях, которые еще в сентябре облетели, сидят черные, как уголь, крупные грачи.
Внезапно, вся стая резко сорвалась. И взлетела, крича громко, свободно и пронзительно, никого не стесняясь.
-Авсеев! Ты вообще с нами? Что там такого показывают за окном? На птичек смотрим, да?
Ким очнулся и медленно перевел тяжелый сонный взгляд на Веру Ивановну.
-Что ты смотришь на меня? Спишь, что ли? Ты можешь повторить то, что я только что сказала?
-Вы спросили, что там такого показывают за окном, - меланхолично ответил он.
Класс дружно заржал. Толстая Нинка, соседка по парте, закатила глаза.
-Вон из класса! Дневник на стол.
Ничего не оставалось, как подчиниться. Он не спеша поднялся. Положил ей на стол свой дневник и под всеобщее молчание вышел в коридор.

Захотелось есть. Ким пошел в столовую на первый этаж, купил у рыжеволосой толстой буфетчицы бутерброд и кофе. Но сидеть одному в пустом гулком помещении, где звенят тарелками и кастрюлями было неуютно. Он вышел, обжигаясь о мягкий и горячий пластиковый стаканчик. Огляделся и устроился на широком низком подоконнике в холле.
Сразу под окном начинались узкие и длинные школьные клумбы, огороженные низеньким кованым заборчиком. Кое-где на клумбах еще доцветали высокие фиолетовые сентябрята, да пучками торчали зеленые сочные морозостойкие дикие хризантемы. Остальные цветы уже пожухли. Маленькие ноготки склонили серые, засохшие головки, георгины замерзли и почернели.
Он поднял голову наверх. А небо так и не прояснилось. Даже еще сильнее заволокло. Должно быть, скоро пойдет дождь. Унылый случился октябрь в этом году, совсем некрасивый.
Он все сидел и клевал носом, глаза заволакивало сном, зрение теряло резкость. Но растревожил звонок, началась перемена. Ким встрепенулся, огляделся. Народ повалил в коридоры. Пятиклассники понеслись в буфет, десятиклассники, как были в сменке - вниз, на улицу, курить за гаражами.
Из пестрой, разнокалиберной толпы галдящих детей выскочил одноклассник Леха и подсел рядом.
-Привет, террорист. Ну? На фига ты ее доводишь? Тебе проблем захотелось? Считай, что ты уже попал.
-Я не специально. Просто с языка сорвалось.
-Сорвалось… лучше бы молчал. Вечно у тебя не то срывается. Что там у тебя?
Леха выдернул стаканчик и отхлебнул кофе. Скривился.
-Три в одном. Гадость. И это в школьном буфете продают. А ты чего жуешь тут с утра. Дома не кормят?
-Да так. Я просто с утра замотался. Брат плакал всю ночь. Наверное, зубы у него. Или живот опять болит….
Но Леха не слушал. Неожиданно оживился, глядя куда-то мимо. Выпучил серые и круглые, окруженные белесыми ресничками глаза. Ким замолчал и проследил за его взглядом.
-Смори, смори телка какая! Чешет. Нормальная, да. Ниче, да? – зашептал Лешка, схватив Кима за рукав.
-Нормальная. Восьмой «А», если не ошибаюсь. Четырнадцать лет всего. – ответил тот, провожая взглядом темноволосую и стройную Валечкину подругу. –Смотри не перегрейся.
Леха разочарованно фыркнул:
-Восьмой! А выглядит на все восемнадцать. Слушай, а ты вечером придешь под лестницу. Валюху тоже приводи.
Ким отхлебнул из стаканчика приторно-сладкого мутного химического месива. Сморщился.
-Ким? Заснул, да?
-Ну да… типа того…. Я приду, а Валька нет. Думаешь, ей интересно вас слушать? Мать-перемать, е* твою мать. Одно и тоже….
-Ой, то же мне… королева! Ты ей лучше скажи, что Макс подкатит. Она вперед тебя прискачет.
-Привалов что ли?
-Да.
-И что?
-Ну что? – Леха ухмыльнулся. – Она же сохнет по нему. Сам знаешь. Или завидуешь ему? Она же твоя подружка, кажется?
-Хм…
-Тогда приводи.
-Ты, что, блин, городская сваха? Тебе это на хрен надо?
-Дебил ты, - обиделся Леха. – Можешь вообще не приходить.
Он поднялся и ушел. Ким проводил его взглядом. Леха быстро обижался, но так же быстро отходил от своих обид. У него был вообще крайне легкий характер.

Но вечером не удалось никуда вырваться. Борька покрылся пунцовыми пятнами и орал. Мама качала его, пытаясь убаюкать. Ким сидел у себя в комнате, как узник, дописывая заданное на завтра сочинение. Чувствовал, что голова гудит будто она чугунный колокол. Было душно.
Мыслей про творчество Платонова никаких не было. Он честно пытался хоть что-то прочесть, но так и не смог. Просто камера пыток, мрак и безысходность заставлять себя что-то делать насильно. Но нужно было писать. А потом помочь матери в делах по дому. В последнее время было заметно, что ее уже пошатывает от усталости.
Дома было жарко, пахло подгоревшими котлетами и луком. В ванной глухо гудела стиралка, Борька всхлипывал в соседней комнате. Он был неспокойный, капризный и хорошенький. Как Ким в свое время. Такой же темноволосый, с карими глазенками. Мать часто сравнивала их.
Хлопнула входная дверь. Вернулся с дежурства отчим.
Сосредоточившись, Ким снова погрузился в сочинение. Накатывала злость. хотелось порвать тетрадку в клочья. Итак уже было видно, что выше тройки не поставят. И ладно, лишь бы не заставили переписывать.
Отчим загремел, скидывая в угол свои сапоги.
-И кто у нас тут капризничает? –заорал он еще из коридора. -Оль, ну что ты за мать! Чего он опять у тебя орет? Дай ему капель каких-нибудь что ли!
-Вадик, у него зубки лезут. Вот он и мучается.
-Давай сюда уже ребенка. Пойди, накрой пожрать… Борюсик, ну ты чего? Ах ты мой зубастик!
Ким слышал, как за стеной отчим берет сына на руки. Приговаривает при этом, что-то там бормочет. Слабая, легкая как дымок мысль, едва возникшая в гудящей голове, мысль снова улетучилась.
-Вот у меня он не кричит, видишь? – прогундосил Вадим. –Даже смеется.
-Да. Он к тебе тянется. – мама устало и громко вздохнула. –Ты же папа. А папа – это всегда праздник. Уложишь его? Дел по горло.
-Ладно. Иди уже. Ну, кто у нас тут такой голосистый? Любишь папку? А ну, отвечай…
Каждый вечер в семье проходил примерно так же. Подросток сидел у себя, слушал их разговоры за стеной, и выходил только на кухню, да в ванную. Общей комнаты не было. Одна была Кима, а вторая, та, что побольше - их, общая на троих. Они были Смирновы, а он – Авсеев, по родному отцу.

«Отчим мой, в сущности, он был неплохой чувак. Но вот только его было как-то чересчур много. И меня он совсем не любил, это точно. Поначалу мы как-то ладили с ним. Пару раз даже выбирались на зимний каток. Но после того, как он к нам переехал, все это дружеское общение постепенно сошло на «нет». Обычно он все время был занят. Или отдыхал от работы. А если не отдыхал, то они с мамой предпочитали проводить время вдвоем.
Я-то, собственно говоря, на его любовь и не рассчитывал. Зачем мне это? Матери он нравился с меня и этого хватало, я к ним не лез.
Мне иногда казалось, что Вадим этот с самого рождения был такой - толстый и волосатый. В принципе, само по себе, это не могло быть недостатком. Но вот только он умудрялся своим потным телом одновременно заполнять собой все пространство нашей небольшой квартиры. И как будто вытеснял нас с мамой, отодвигал на край. Меня так вообще размазывал по стенке. Но я его принял, какой он есть. Я ведь отлично помнил то, как мы жили до него, вдвоем с мамой. Помнил, что жили тяжело. Мама много работала и приходила очень поздно, а я вечно сидел дома один. Или бродяжничал во дворе. Но чаще уходил к бабушке. Она и подкармливала и разговаривала со мною по душам. И от отсутствия в моей жизни родного отца я совершенно не страдал».

Пару недель назад Вадим сделал по мнению Кима гадость. Он неслышно подошел сзади и крепко сжал плечо Кима, когда тот тихо сидел в своей комнате. Подросток влип в стул и быстро, резкими щелчками, позакрывал все странички интернета. С минуту так и сидел, нервничая, пока не поймал отражение лица отчима на черном фоне рабочего стола своего ноутбука. Очень ярко выделялись белки его глаз, остальные черты были размыты.
Вадим все молчал. Как в глупом фильме ужасов. Но потом склонился к его лицу и прошептал на ухо:
-Что, интересуемся, да?
Ким, конечно, не ответил. Таращился в свой стол, мысленно пересчитывая трещинки на старой лакированной поверхности.
-А ты себе девочку уже нашел?
Он задавал все эти вопросы очень тихим шепотом, в самое ухо. Это было ужасно. Противно и как-то подло. Ким даже не шевелился, ощущая нереальность происходящего. На виске чувствовал его дыхание и ощущал запах сигарет, а также крепкий дух мужского пота.
-Что ты уже опробовал? Ну? Отвечай мне, не бойся…
Он легонько сжал тощее плечо несколько раз.
Мимо комнаты прошла мама. Остановилась и заглянула. Отчим выпрямился и убрал руку.
-Что такое? – спросила она. – Чего вы тут сидите в тишине?
Отчим усмехнулся.
-Оль, порнушку он тут смотрит, вот что. Я его застукал. Значит, Ким Олегович, никакого тебе интернета. Не за тем я за него плачу, чтобы ты сидел и развлекался тут. Ясно?
После этого он развернулся и ушел. Через полчаса Ким услышал, как Вадим разговаривает с оператором по телефону и требует отключить у них дома интернет.
Ким не стал протестовать. Он вообще не любил конфликты.

****
Тамара была родом из глухой деревни, словно забытой кем-то на краю густого, спутанного тонкой лещиной леса. Вдоль дороги с обеих сторон было понатыкано около сорока дворов, окруженных садами и огородами. Дальше простирались широкие черноземные плодородные поля, а также рощи и холмы.
Природа на ее малой родине окутывала простой и душевной красотой в любое время года. Тишина, умиротворенность, летом и зимой. Только громкое кудахтанье кур да протяжное мычание коров нарушали гармонию и нежную, с запахом луговых трав, тишину. За полями вилась прохладная мелкая речка. Девчонкой она с подругами и ребятами пропадала там целыми днями. Под поросшими земляникой невысокими холмами живописно белели остовы бывшего коровника. Все колхозное хозяйство развалилось, и под старыми изломанными крышами вились теперь стрижи, да злые крупные осы.
Тамара еще помнила меланхоличных, рыже-красных вечно жующих буренок. С округлыми, раздутыми боками, с добрыми и равнодушными глазами. Она так же помнила запах молока и навоза. Сена, перемолотой молодой кукурузы, только что привезенной с поля. Запах прошлогодней старой соломы, известковой побелки, дождя, который прибивал к земле крутую, пушистую пыль. Помнила веселых разухабистых доярок, молодой сладкий зеленый горошек, которым ее угощал загорелый дочерна пастух, седлавший тонконогую, черную лошадь. Таким было ее раннее детство.
Мать всю молодость проработала в этом коровнике. Вставала чуть свет, брала с собой дочку, если отец запивал или муж уходил на работу в день, и ее не с кем было оставить. Сердобольные тетки сонную Тамару отпаивали свежим молоком, укладывали спать на чистых фуфайках в «красном уголке». Днем она бродила среди сытых коров и в округе. Плела веночки, сидела, болтая ногами, на заборе, сколоченном из длинных палок, наблюдая за передвижениями стада и работающей техникой.
Днем становилось жарко. Жужжали крупные мухи, кусались оводы. Мать, уставшая после обеденной дойки, вела Тамарку домой под палящим солнцем. На небе ни облачка. А той все было нипочем. Кружилась себе и пела на разные лады, подражая красивым и сверкающим девушкам из телевизора.
Как будто вчера это было.
Тамаре иногда так и казалось, будто все, что происходит сейчас – это сон. И она вот-вот должна проснуться, отряхнуть наваждение и снова стать мелкой девчонкой. Гонять на раздолбанном велике, лазать по малиннику, цепляясь косами за ветки, обдирать до крови локти и колени. Засыпать вечерами, чувствуя запахи и слыша звуки родного старого дома. А утром просыпаться от воплей петуха и песен, что крутили по радио. Ее детство и юность - это сплошное лето, тепло и радость. «Эх, Тамарка! Дите-дитем. » -любила повторять ее мать, ласково глядя на невысокую и хрупкую, непохожую на остальных деревенских, тонконогую рыжую дочку.
Сегодня, стоя у большого, выходящего в заросший бурьяном внутренний дворик, окна, Тамара наблюдала за мечущимися студентами. Среди простых русоволосых парней и девчонок часто мелькали коричневые, шоколадные лица, безумно кучерявые волосы. Попки у африканских девушек были круглые, крутые, ловко обтянутые китайскими синими джинсами. Да и сама Тамара была в таких же джинсах. И ничуть не хуже, а может даже и лучше всех этих «шоколадок»….
Она была такая же рыжеватая, как в детстве. С длинными волосами, зачесанными набок. С нежной кожей, покрытой россыпью замазанных тональным кремом ненавидимых веснушек. Тихая и спокойная, как то место, откуда была родом. Она словно впитала в себя его спокойствие и тишину. Но это только внешне. Внутри у нее полыхало рыжее пламя. И, подогреваемая этим жаром, с некоторых пор, она начала делать несвойственные ей вещи.
Андрей вышел из аудитории и тут же смешался с толпой студентов. Он не выделялся среди них ни ростом, ни лицом. Невысокий, русоволосый, молодой. Худющий, неброско одетый, и неожиданно, до умопомрачения строгий для своего возраста человек. Лицо у него было вечно озабоченное, и взгляд прямо перед собой, ни тени улыбки, ни одной шутки. Никогда не смотрит по сторонам, несется, как будто у него вечно времени в обрез.
Тамара в напряжении сжала губы, пристально следя за ним. Он опять спешил. Подскочил, пару ступенек вверх, легкий быстрый шаг, бежевые мягкие мокасины, черная сумка на длинном ремне через плечо. И все, скрылся.
Тамара машинально продолжала смотреть в конец коридора, хотя он уже ушел. Было в нем что-то… знакомое. Студентом она его не замечала, хотя проучились они в одних стенах целых три года. И вот только сейчас, на четвертом году ее студенчества, когда он перерос-таки в преподаватели, она его увидела. И с тех пор не могла не смотреть на него, чувствуя при этом, как сжимается горло и как на нее накатывает волна жара. Каждый раз при его появлении в коридоре она непроизвольно провожала его глазами до самой двери. Сокурсницы дергали ее за руки.
-Том, привидение что ли увидела? Чего застыла?
Тамара смахивала наваждение хлопая ресницами. И чувствовала себя подавленной, настолько он был далек.
Она уже кое-что узнала. Он математик. Андрей Александрович Эльфантель. Двадцать четыре года, не женат. Имя его казалось ей загадочным. Каким-то белым, чистым, накрахмаленным. И со стороны он весь казался неприступным, как Эверест. Такой занятой, правильный, аккуратный, точный и недоступный для понимания…. Как и предмет, который он с недавних пор преподавал в стенах родного университета.
Глядя на Андрея, Тамара однажды вспомнила, как в детстве, бредя с подружками через поле по старой заросшей дороге, она нашла в траве поржавевшую от времени подкову. И она и подружки ее знали, что это древняя примета к счастью. Теперь Тамара уже почти убедила себя, что вот оно счастье. Ходит по коридору, читает сложные лекции, пьет в столовой вместе со всеми жидкий компот.
Он был тонкий, по-юношески стройный. И «мелковат мужик», как сказала бы ее мать. Лекций у нее он не читал, он вообще не имел к филологии никакого отношения, целыми днями просиживая на своем физмате. Поэтому даже в коридоре его редко можно было встретить. Но, несмотря на это, каждая такая случайная встреча делала в ее душе новую занозу.
Ее, умненькую и скромную деревенскую девушку в безликой одежде, которую первый год обучения, «остроумные» сокурсники за глаза называли лохушкой. Впрочем, это быстро прошло, вчерашние дети быстро поумнели в стенах университета. А Тамара своим добрым, простым и веселым нравом быстро заслужила среди них и дружбу и уважение. Но парни, впрочем, все равно, выбирали других. Тех, кто посмелее, да покруче.
Сейчас Томка и одета уже была как все и вела себя, как все. Притерлась и обвыклась, обзавелась подружками, стала раскованнее. К общаге и ее свободным нравам, правда, так и не привыкла, поэтому снимала напополам с сокурсницей дешевую «однушку» с минимальным набором допотопной мебели.
Размечтавшись после подстроенного ею, пятисекундного свидания с этим молодым математиком, Тамара спохватилась, судорожно полезла в сумочку, нащупывая телефон, он же часы.
-Блин, пол пятого! – пробормотала она. -Опять опоздаю!
Дождик так и не начался, хотя грозил вот-вот сорваться. Повисли тяжелые, больше похожие на снеговые, тучи. Но было на удивление тепло. Тамара перевесила через руку свое вязаное серое пальто и рысью поскакала на вокзал.
Анна Ивановна, Тамаркина мама, была как всегда, в своем репертуаре. Сумки, сумки, пакеты, пакеты. Спасибо, что не плетеные кошелки. Еле вылезла из автобуса, тряся своим добром, загораживая проход, мешая всем и толкаясь.
Тамара поморщилась, издали увидев пышную баклажановую «химию» украшавшую голову ее матери.
-Мам! – Она замахала ей рукой.
Они поцеловались, обнялись.
-Мам, ну что за прическа, а? Ну смотреть же больно….
-Да? А Васька сказал «нормально! »
-А он трезвый вообще был? Давай сумки сюда. Чего ты опять понавезла? Надорвалась, наверное, вся, пока до станции тащила?
-Не-е. Егорыч подвез.
-Что, опять на телеге?
-На Камазе! Том, мы сейчас куда, к Ольге?
-Ко мне на квартиру. К теть Оле вечером пойдем. Смотри, вон тот троллейбус, давай быстрее, там пусто обычно, а нам как раз по пути…Ну, папа как там?
-Да ничо. Спину ломит иногда. А так по-старому.
Пока ехали домой, сидя рядышком и опустив сумки на пол троллейбуса, Тамара подробно расспрашивала обо всей родне. От матери исходило тепло, пахло дождем и травой. Томка, вдруг, осознала, как же сильно она соскучилась по родному человеку за эти полтора месяца. Успокоилась.

2.
«Я не люблю семейные праздники.
Началось все еще с детства, когда родители отправляли меня в деревню к бабушке и деду. Обычно это случалось именно на праздники. Родители мои были еще очень молодыми и собирали у нас дома всех друзей, а детей все, кто ими уже обзавелся, отправляли по родственникам, чтобы не мешали. Конечно, им хотелось погулять. Но я этого тогда еще не понимал.
-Ким, мы завтра едем к бабушке. Собери себе игрушки, хорошо?
-Нет! Я не поеду! Не поеду!
Ору, топочу ногами.
-Сынок, а бабушка ведь соскучилась. Мы просто проведаем ее и немного погостим. Там будет горка, ты покатаешься. Знаешь, сколько там снега? По пояс!
-Не-ет! Не хочу!!! Не хочу-у-у!!!
-А чего ты хочешь? Действовать мне две недели на нервы? Будешь тут слоняться из угла в угол как неприкаянный. Собирай свои книжки и игрушки, завтра папа нас отвезет.
-Не поеду я!!! Сами вы туда езжайте!!!
Мама тяжко вздыхает.
-Ким, я тебе приставку куплю. Денди. Хочешь?

Так я и сидел все каникулы на старой печке. Купленный за приставку (конструктор, велосипед, робота-трансформера) и прочие нужные вещи.
Мне было очень скучно. Новый год в деревне отмечался скупо и печально. Под негромкий шепот старого черно-белого телевизора, принимающего единственный канал. Круглые пыльные часы над столом и то громче тикали. В половине первого мы дружно ложились спать. И так до пятого класса.
Летом я тоже жил там, и якобы отдыхал, пил деревенское молоко и дышал свежим воздухом. Но куда там. Деревня глухая, детей почти что нет, только оголтелые обгоревшие тетки, ползающие по грядкам, да орущие на насесте куры. Лето, духота, в тени пищит мошкара и клонит в сон. Речка далеко, никто меня туда не поведет, а одного не отпускают. Дед строгий не в меру, бабушка молчаливая.
Приходящийся на середину июня мой день рождения, вообще грубо и безжалостно игнорировался. Никакого тебе праздника, так, сунут в руки денежку, вот и все внимание. Вот так невесело все детские годы проходили у меня эти самые важные праздники в жизни ребенка.
Это было очень грустно. Сейчас я это понимаю. Думаю, вот от кого набрался молчаливости и угрюмости, от своих стариков. Бабушка еще ничего, а вот дед меня недолюбливал. Мне всегда так казалось. Странные они были люди. Суровые, необщительные. Жили за глухим высоким забором. Как будто всю жизнь ждали чего-то ужасного, войны там, или конца света. Их жизнь никогда, ни разу, не была легкой. А уж молодости, с ее радостями, они вообще не знали. Всю жизнь работали, надрываясь, в колхозе, на поле, в огороде, и потом, получили, на старости лет крохотную пенсию. На которую и доживали тогда свой век.
Впрочем, их уже нет. И домик давно продан.
Так вот, я не люблю сидеть за празднично накрытым столом. Мне грустно и хочется спать. Но дело не в обстановке. Не в маме, и не в моем отчиме. Просто я сам по себе мрачный и странный тип. Резкий, неулыбчивый, со скверным характером и странной внешностью. Таким я вижу себя. Отчим мой, полагаю, видит меня тупоголовым кретином и злобным идиотом, который в один прекрасный день кончит где-нибудь в помойке. Мама моя считает, что я сиротка, несчастный, забитый и обиженный ребенок. Она единственный человек, который любит меня на этом свете.
Есть еще Томка. Моя двоюродная сестра по маме. Она говорит, что я классный. Наверное, издевается».

Тамара с матерью приехали после обеда. Обнялись, поцеловались с родственниками. Разместились в тесной маленькой кухне. Ольга быстро накрыла стол. И понеслось…. Ким сидел, прижимаясь спиной к прохладной дверце холодильника и обреченно слушал бесконечный визгливо-эмоциональный женский треп. Чувствовал, как мозги начинают перегреваться, будто его несчастную голову отделили от тела, сунули в микроволновку, а затем врубили на полную мощность.
Матери Кима и Тамары были родными сестрами. Ольга, будучи студенткой первого курса, вышла за отца Кима, Олега Авсеева и осталась жить в городе. А вторая сестра, Анна, всю жизнь прожила в родной деревне, рано, буквально сразу после школы выйдя там замуж. Но, все же, несмотря на расстояние и прошедшие годы, они не утратили крепкой эмоциональной связи двух близнецов.
Жизнь наложила на каждую свой отпечаток, и теперь они были совершенно разными. Мать Кима – тонкая блондинка. Все еще красивая женщина с длинными волосами, заведенными за уши и закинутыми на плечи. Ухоженная, моложавая, хотя и усталая. Теть Аня была более полная, округлая, румяная, как пирожок, и с хищным баклажаном на голове.
Тамарка свирепо косилась на материну прическу, обдумывая, по всей видимости, план мести Любашке, деревенской парикмахерше. Любашка так же погано стригла и саму Томку, пока та училась в деревенской школе. Она двадцать пять лет проработала в местном КБО, но так и не научилась нормально стричь и красить местных женщин. Все плевались, но идти больше было не к кому.
Ким, наверное, смог бы написать про их деревню трехтомную эпопею. Поскольку поневоле сам с пеленок был погружен в мир деревенских сплетен: родственных связей, ссор, любовных похождений, свадеб, разводов, колдовства, детей, старух, мужей и прочее, прочее. Он слушал все эти разговоры, пересуды, сплетни. И в детстве все это казалось ему ужасно важным и интересным. Он даже задерживал дыхание, сидя под столом, прислушивался и боялся пропустить последние новости, которые тетя Аня каждый раз привозила Ольге в дополнение к деревенскому молоку и яйцам.
Борька не сползал с рук теть Ани, радуясь такому терпеливому вниманию. Егозил, пускал слюни, сосал палец, икал и без конца писался. Тетя Аня беспощадно его тискала и сюсюкала, она очень любила малышей.
-Ты ж мой лапусик! Ты ж мой карапузик! –причитала она. - Даже не верится, что моя тоже когда-то такою была…. Олька! Как же ты решилась родить в сорок лет? Ума не приложу. Да я бы ни за что на свете! Это ж надо, а? Ты прям как Мадонна. – в сотый уже наверное раз произнесла теть Аня.
Ким улыбнулся, Томка закатилась хохотом.
-Певица Мадонна? – на всякий случай уточнила Ольга.
-Да. А чего же мы все сидим и сидим без дела! Я ведь вина привезла! Сейчас по чуть-чуть для настроения.
-Нет, Ань, я не буду.
-Оль, ну компот ведь. Чистый компот.
Теть Аня сунула матери Борьку и бросилась на кухню, копаться в своих бесчисленных пакетах.
Томка вздохнула, поднялась из-за стола и полезла в шкаф за стаканчиками.
-Не отстанет ведь. Бли-ин! Теть Оль, прическу видели?
Та молча кивнула.
-Жуть. Она выглядит как будто она ваша бабка, а не сестра. Завтра отведу ее к своему мастеру, пусть сделает, что сможет. Смотреть на это не могу.
Ольга, разливая себе, Томке и Анне вино, покосилась в сторону скучающего Кима.
-Хочешь?
Он отрицательно покачал головой. Он уже знал, какой от этого «компота» будет ужасный перегар. Так уже было, когда он однажды, года два назад, спер одну из привезенных теть Аней из деревни, бутылок. Они с пацанами давясь, выпили вино, сидя под забором у железнодорожных путей. И толку? Головы разболелись, а уж запах… Три дня держался, даже из ушей несло. С тех пор Ким с любопытством поглядывал на тетку, ему было интересно, что она такое умудряется сделать с невинным виноградом, что тот превращается в такую страшную гремучую смесь?
Он взглянул на часы. Пацаны в Лехином подъезде уже, наверное, собрались. Нужно было уходить. Но не хотелось вставать. Он снова был загипнотизирован, оглушен разговором. Все, что они говорили было до боли знакомым.
Женщины так много говорят…. Отчим успел поспать, поесть, снова лег спать перед работой. Обсудили все уже по три раза. Деревенские сплетни, городские сплетни. Личную жизнь, детей, мужей, родственников. Работу, коллег, правительство, цены на рынке, артистов, певцов, фильмы, сериалы. Тряпки, косметику, шубы. Кошек, собак, мышей. Подгузники для Борьки. Ким сидел, как бабочка, пришпиленная булавкой.
После вина они взялись за салаты.
-Ты есть то хоть будешь? – обратилась к нему мать.
-Нет.
Она вздохнула.
-Ань, знаешь, у Кима проблемы с алгеброй начались. Год начаться не успел, а он уже нахватал двоек. Не знаю, что делать, - сказала она, усаживаясь обратно к столу. –Поступать куда-то нужно, а он учиться не хочет.
Ким молча покосился на мать.
-Что ты смотришь, голубчик? Да, проверяла я сегодня твой дневник. В телефон твой я не лезу, а вот дневник имею полное право проверить. Что ты такого натворил, что она исчеркала тебе всю страницу?
Ким пожал плечами. Математичка действительно злыми кровавыми каракулями мстительно изуродовала ему всю пятницу в дневнике. Давила на ручку с такой силой, что на четыре листа вперед пропечаталось. Но Ким обиделся на мать даже больше чем на учительницу. Могла бы и не отчитывать при гостях. Но ей как будто нужна была чья-то поддержка, чтобы разговаривать с сыном. Один на один у них с некоторых пор не получалось.
-Что ты молчишь?
Он уставился на край стола, где одиноко лежал на тарелке ломтик подсохшего сыра. Пожалел, что вовремя не ушел, дернул на большом пальце старый болючий заусенец.
-Мам, да она просто психопатка.
-Кто психопатка? Учитель?
-Да. Разве учитель не может быть психопатом? От этого, кажется, никто не застрахован.
Ольга покачала головой.
-Видели? – с вызовом спросила она у племянницы и сестры. –И о чем тут говорить?
-Ну что ты, Оль… Он ведь неглупый парень, -заступилась за племянника Анна, - Может, она и правда, придирается к нему…. Предмет-то сложный. А в школе сейчас так много требуют от детей…. У Тамары вот, помню химия хромала. Но ничего, сдала нормально. И в университет поступила сама. Правда, Том?
-Ну да. Только тогда ЕГЭ еще не было. – ответила Томка. –А математика все-таки важнее для проходного балла. Тут все-равно надо голову иметь.
-Да кто ж говорит, что он глупый, - извиняющимся голосом сказала Ольга. -Не глупый он вовсе. Только о будущем своем совсем не беспокоится.
-Теть Оль, а пусть он с репетитором позанимается, - предложила Тамара.
-Да я уже думала об этом. Том, ну может быть, ты поможешь найти его? У меня, честно говоря, времени вообще нет искать ему кого-то.
Томка уперлась локтями в стол, призадумалась, возведя зеленые глазищи к потолку.
-По математике…. У нас в универе вообще-то много старшекурсников этим подрабатывают.
-А-а, даже так, - протянула Ольга. Прищурилась, отчего у глаз ее сложились тонкие морщинки. -Тома, ну ты спроси у того, кто поумнее, пусть позанимается с ним. Мы заплатим сколько нужно. Надо только помочь ему подтянуть предмет. Нужно же без троек окончить школу. Правда, Ким?
-Не нужно все это, - пробормотал он. – Получу диплом и пойду в армию.
-Опять ты за свое! Какая армия? С ума сошел? - Ольга испуганно встрепенулась, - А если вдруг война и пошлют в горячую точку? Нечего даже думать! Пойдешь в университет.
Ким сидел и раздраженно дергал ногой. Тема для разговора была неприятная. Да и кому вообще приятно слушать про свое тупоумие? Хотя он не был каким-то там особенно тупым. Скорее он был оригиналом. У него в арсенале имелась даже одна интересная особенность – крайне богатый словарный запас. За словом в карман Ким никогда не лез и вообще мог говорить довольно складно, был остер на язык, особенно если нападало нужное настроение. Пытавшиеся докопаться к нему во дворе или в школе ровесники обычно получали такой закрученный словесный отлуп, что пропадало всякое желание травить этого черноглазого заморыша. Ким взглядом и словом вводил противника в ступор, здорово мог унизить перед компанией, да и кулаками махать тоже умел.
Но это его на алгебре все-равно не спасало. Математичка седьмым чувством ощущала слабину и давила, давила... Бедные гуманитарные мозги скручивались от математического фанатизма. Она не вливала, а вдалбливала знания, писала формулы с таким остервенением, что мел скрипел и крошился. У половины класса непроизвольно текла слюна и сводило зубы. И какие тут на хрен примеры с задачками, когда все лицо корежит?

Тамара ушла в себя и задумалась. Перестала слушать разговоры, тихо ковыряя вилкой свой салат словно пытаясь разобрать его на составляющие. Ей было не по себе и снова возникло это странное чувство…. Она все чаще ощущала присутствие кого-то незримого, кто руководил ее судьбой, и как будто за ниточки, дергал события, подстраивая их в нужное ей русло.
Все сошлось к одному. Репетиторство – физмат – Андрей. Она прекрасно знала, что он, вчерашний студент, этим занимается. Обстоятельства сложились словно пасьянс на круглом кухонном столе ее бабушки. Когда та, в детстве еще, нагадала ей хорошего жениха.
Это была замечательная возможность непринужденно познакомиться с молодым математиком. И ее нельзя было упускать. Тамара почувствовала, как забилось сердце и благодарно взглянула на хмурого двоюродного брата, словно говоря ему взглядом «спасибо» за то, что он такой ленивый болван.

-Теть Оль, у нас в универе работает один преподаватель по «вышке». Точно знаю, что он занимается репетиторством. – произнесла Тамара, едва в разговоре наступила пауза. -Я к нему тогда и подойду на днях. Он настолько понятно объясняет, что любого может научить. – добавила она. Это была уже импровизация. Тамара и понятия не имела, как преподает Андрей Александрович на самом деле, плохо или хорошо.
Ким свирепо покосился на Томку. Что значит «Любого? ».
-Он очень умный. И молодой еще совсем. – не удержалась она, не замечая направленного на нее хмурого взгляда. – Думаю, с Кимом он поладит.
-Женатый? – быстро поинтересовалась Анна.
Тамара покраснела, как будто мать прочитала все ее мысли.
-Не знаю. – соврала она. - Он первый год работает после защиты диплома. Поступил в аспирантуру и остался преподавать в универе. В нашей группе он, правда, не читает. Но занимается репетиторством на дому, это точно. Там такая зарплата у аспирантов, что им приходится поневоле крутиться….
-Ну, знакомься тогда с аспирантом. Расселась тут с нами! Уже четыре года живешь в городе, а жениха все не нашла себе!
Томка насупилась. Эти причитания по поводу замужества уже не один год доводили ее до белого каления. Анне почему-то не терпелось выдать дочку замуж.
-Блин! Мама! Я же учиться приехала сюда….
-Учиться никогда не поздно. А замуж можно и опоздать! - парировала тетя Аня. -Да кому ты нужна будешь ученая в тридцать-то лет? Всех уже поразберут нормальных мужиков к тому времени. Все сразу надо делать, не упускать момент! Ты ведь тоже не молодеешь у нас!
-И что мне, табличку на себя повесить?! «Отдамся в хорошие руки»? Сколько можно уже, а?

Ким и Ольга, подавляя на лицах улыбки, слушали их перебранку. Каждый раз между ними происходило примерно одно и тоже. Тетя Аня по причине, известной только ей одной, считала долгом поскорее выдать дочь замуж, пристроить в городе. Желательно, конечно же, за богатого и умного, но это уж как получиться. Наверное, у нее было большое желание хвастать потом перед соседками, как хорошо пристроена ее дочура. Не то, что какая-то там Маша-Глаша, которая крутит коровам хвосты в их сонной маленькой деревне.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒