Часть вторая 2 страница

Отдельной компанией держались две женщины. Одна выше другой на голову. Вид у обеих был полуинтеллигентный и абсолютно пьяный.

Мое появление в павильоне поначалу вызвало интерес только у молоденького продавца с веселыми, жуликоватыми глазами.

– Ну?

– Мне пол‑ литра водки, бутылку минеральной воды и булочку с изюмом.

Продавец выставил на прилавок бутылку, в которой плавали мыльные хлопья и пара мелких угольков. У меня к горлу подкатила тошнота.

– Ты чего, парень? Я еще пожить хочу. Ты мне вон той дай, за сто девяносто. И водичку не сладкую «Буратино», а французскую «Перье».

Все в павильоне повернулись в мою сторону с выражением лиц людей, увидевших танцующего медведя. Продавец подтянулся и быстро выставил на прилавок названный ассортимент.

– Стаканчик один? – с непривычной любезностью поинтересовался продавец.

– Один.

Накрыв горлышко бутылки стаканчиком, продавец подвинул ко мне покупки.

– Женское отделение у нас вон там, где Клава.

Из угла мне приветливо помахала бутылкой пива высокая женщина в мужском тулупе. Стоящая рядом тетка в грязной зимней куртке, видимо якутка по национальности, только кивнула головой.

Я не самый компанейский человек. Опасаясь последствий, стараюсь не общаться в пьяном виде. Но ночь и день выпивки отодвинули разумные мысли в самый дальний угол сознания. Даже три контролирующих и оценивающих внутренних голоса молчали, ожидая время похмелья. Видимо, составляли тексты обвинительных речей.

Пристроив воду и булочку на подоконнике, я вскрыла бутылку, налила в стакан на два пальца и протянула бутылку дамам.

– Будете?

– Будем! – громко захохотала Клава. – Спасибо тебе, а то мы с Якуткой на нулях. Ты откуда, чего‑ то я тебя не помню?

Таня Толстопопик говорит очень быстро, но она отдыхает рядом с речитативом Клавы. Местную любительницу пива можно показывать на «Евровидении» в разделе «особенности национального рэперского разговора».

– Так ты откуда, раненая? Ты где синяки споймала и гипс на руку?

– Отсюда далеко. – Выпив водку, я постояла секунду с зажмуренными глазами. После вчерашних коктейлей пятидесяти граммов водки оказалось недостаточно. – Маловато будет, – не отвечая Клаве, выдохнула я. – Я точно алкоголик.

– Я очень люблю выпить, – проголосовала бутылкой Клава.

– А я просто пьяница, – встряла в разговор Якутка. Судя по голосу, она была еще пьянее, чем выглядела.

– Значит, разливаем.

Пили мы не спеша, разговор не клеился, больше слушали мужчин, обсуждающих футбол.

И тут в палатке «нарисовалась», по‑ другому не скажешь, моя третья собутыльница. Сомневаться в расширении женской компании не пришлось, «дамочка» прошлепала прямо к нашему подоконнику.

– Привет, Клавка, привет, Якутка, здрассьте. – Шипение прозвучало в мою сторону. – У меня свободный вечер, и я сразу сюда. Чего пьем, за чей счет? А у меня с собой, во, фирма!

Распахнув белую облезлую шубу, «дамочка» достала литровую бутылку с яркой золотистой этикеткой.

– От благодарных зрителей. Я актриса, в театре служу, – снисходительно пояснила мне «дамочка». – Это для тех, кто не знает. Отставим это пока в сторонку и выпьем за меня!

Клаве и Якутке было все равно, из какой бутылки напиваться, а я все‑ таки потянулась к своей водке. Но не успела, актриса быстро налила мне полстакана.

– За успех!

Дальше все помню смутно. Пила наравне со всеми. Примерно через полчаса к нам присоединилась мужская компания.

Уже ничего не соображая, я громко и честно заявила собутыльникам:

– Мы меня теряем!

Но никто не услышал, коллектив отвлекся на возникшую драку. Двое мужиков привязались к продавцу, требуя водки в кредит, но парень не сдавался. Мужик повыше попытался насовать продавцу кулаком в лицо, но промахнулся и разбил стеклянный отсек витрины.

Невозмутимый продавец нажал несколько кнопок на сотовом телефоне, и в ту же минуту в дверях павильона возник наряд милиции.

Забрали всех. Поколачивая дубинками по тулупам, стадо пьяниц довели до ближайшей пятиэтажки, где оказалось отделение милиции, и заперли в обезьяннике.

Здесь уже скучали трое смуглых парней. При набивании обезьянника нашей компанией мелкие узбеки‑ таджики втиснулись в стену и смотрели испуганными глазами, боясь, что их не заметят и раздавят.

Мне было все равно. Я уселась на лавку в уголочке, рядом с Клавой, и мы тихонько допивали водку из литровой бутылки, принесенной актрисой. Куда делась она сама и Якутка, мы так и не поняли.

Мужики начали буянить. Милиционеры знали каждого из них в лицо и по паспорту, поэтому, составив акт, всех выпустили, даже таджиков‑ узбеков. Меня и Клаву оставили напоследок.

Коренастый небритый майор, брезгливо осматривавший меня, пытался что‑ то вспомнить. Не вспомнил.

– Ладно, Клавка в запой пошла, она хоть местная, а ты, коза приблудная, с какого перепуга в павильон приперлась?

– Ты глянь, Виктор Палыч, коза‑ то приблудная в кроссовках! – Милиционер смотрел на меня с осуждением. – Во как приперло водки хлебнуть, без валенок в магазин рванула.

– Я не из дома, – держась за стену, я встала с лавочки, – я из машины.

Клава, спрятавшая бутылку во внутренний карман тулупа, тоже встала и подошла к решеткам обезьянника.

– Мальчики, ну на кой ляд мы вам? Считайте, я взяла эту контуженую на поруки. Отпустите.

– Клава, помолчи. – Майор не переставал меня разглядывать. – Слышь, бабонька, откуда ж ты нарисовалась?

Слово «Осташков» я бы сейчас не выговорила, поэтому пошла по пути наименьшего сопротивления.

– Из Москвы, – сказала я убитым голосом, понимая, как по‑ дурацки звучат мои слова. – Приехала в гости вместе с подругой Анной и… свиньей Хавроньей.

И милиционеры, и Клава как‑ то особенно на меня посмотрели.

– Нет, я больше не могу, – начал тихо хохотать молодой милиционерик. – И где твои… подружки?

– Анна немного в коме, а Хавронья дома, у другой моей знакомой. А сюда меня привезла Татьяна, на «Хаммере».

Клава вздохнула, отошла от меня и вернулась на лавочку. Молодой милиционер, начавший составлять протокол, отложил ручку.

– Это диагноз. Белая горячка на фоне короткой продолжительности зимнего дня и беспробудного пьянства.

– «Хаммер», бабонька, – майор говорил со мной странным тоном, – у нас на всю область один. И ни у какой не у Тани, а совсем даже у Геннадия Лебедева.

– Но как врет! – перебил начальство милиционерик. – Это ж талант.

– Мало ты слышал, какие сказки сказывают наши пьянчуги. – Майор устало зевнул. – И инопланетяне их спаивают, и соседка‑ ведьма порчу навела, и в окрестностях у нас грибы растут размером с подушку.

– Отпусти нас, Виктор Палыч, – заныла, не вставая с лавочки, Клава. – Мы больше не будем.

– Знаю – и меньше тоже. – Майор взял со стола протокол, порвал его и выкинул в корзину. – Так, Клава, забирай свою новую забулдыгу и покинь помещение.

Младший лейтенант отдышался после смеха.

– А может, еще подержать? Такие прикольные!

Майор неожиданно разозлился:

– Харчи еще на них переводить. Ни хрена, пусть валят отсюда.

Нас вытолкали из отделения.

Выйдя на мороз, мы с Клавой постояли на темной заснеженной улице, вдыхая чистый воздух. Клава разлила по стаканчикам еще по пятьдесят, и я послушно выпила. Клава нахмурилась, глядя на меня.

– У тебя деньги есть?

– Есть немного.

– Придется тащить тебя ко мне.

– Да мне тут рядом…

Я повертелась на месте, ориентируясь, где центральный универмаг и «Хаммер». И только в поле зрения попалась автостоянка перед универмагом, как кто‑ то потянул меня за рукав. Скосив глаза, я увидела темный силуэт. Невысокий человечек с темным лицом сверкал белками глаз.

– Пойдем, дейвушка, довезем.

Человечек говорил с акцентом. Рядом с ним темнели еще две невысокие фигуры.

– Слышь, сексуальный маньяк, ты куда ее зовешь? – Клава наклонилась к человечку. – Видишь, девушка ни хрена не соображает.

– Довезем, помогать будем. Хорошо сделаем.

– Не поняла! – возмутилась Клава.

Она взяла бутылку за горлышко, собираясь трахнуть по голове назойливого таджика‑ узбека. Но не успела. Сзади нее метнулась тень, и Клава рухнула к моим ногам. Я немного удивилась, но тут же по моей голове пришелся следующий удар, и я упала рядом с Клавой.

Очнулась в машине. Рядом, спокойно сопя, спала Клава. За ней, у дверцы, дремал один из таджиков‑ узбеков, двое других сидели на передних сиденьях. Судя по дизайну салона, по холоду и плохим амортизаторам, нас вез военный «газик».

– Эй, мы куда едем?

Проснувшийся парень зло посмотрел на меня.

– Молчи, а то ударю.

Угроза привела меня в чувство, руки были связаны скотчем, а сверху веревкой. Веревка шла к связанным рукам Клавы.

– Клава! – заорала я. – Нас похитили!

Очухавшись, Клава села ровнее, мало что соображая.

Дорога под колесами «газика» резко пошла вниз.

Водитель ругался на своем языке, вставляя русские матерные слова.

Автомобиль стал ехать медленнее, и за окнами окончательно потемнело. Фары осветили закрытое пространство и стену. Машина остановилась. Сзади автоматически съехались высокие ворота.

Пинками нас «вытащили» из машины. Пол, стены и потолок помещения были из серых бетонных плит. Совершенно непонятно, куда нас завели.

В спину толкнул мелкий таджик:

– Иди. Две идите.

Больше всего хотелось врезать ему промеж глаз или пониже пояса. Но руки связаны, а ноги заплетаются.

– Фашист ты мелкий.

Я уже собралась въехать в живот этому охранничку ногой, но подоспел второй парень и сильно ударил меня в бок, в область печени.

– Пьянь русская.

Обидно было до слез. Мелкий таджик‑ узбек‑ кигриз дернул за веревку, и мы, как спутанные козы, пошли к стене, в которой темнела металлическая дверь.

За дверью оказалось освещенная комната. С обеденным столом, с кухонной мебелью, со стульями, с телевизором. Больше всего меня поразили двухэтажные нары. На них лежали несколько женщин. Отдыхали, глядя в телевизор или разгадывая кроссворды. Две пары нар стояли пустые.

– Ну, хватит уже шутковать! – закричала Клава. – Это что за пионерский лагерь с криминальным уклоном? Мне кто‑ нибудь объяснит?

– Это вытрезвитель. – Толстая женщина отложила журнал и пересела с нар к столу. – Ты не ори, бесполезно.

С верхних нар спрыгнула худая женщина, острым личиком похожая на мышку. Взяла со стола нож и подошла к нам.

– Давайте руки развяжу. – Он разрезала скотч и веревку, потыкала ножом мой гипс: – Это кто же тебя так?

Я, чуть не плача от страха, ответила:

– Автомобильная авария.

Ситуация становилась все абсурднее. Я села за стол, протянула руку к чайнику. Давно такого не видела. Металлический, с электрическим проводом. Рука дрожала, но я смогла поднять тяжелый чайник и начала пить из носика.

– Ну, ты свинья. – Опухшая от прошлых пьянок тетка вырвала чайник из рук. – Нельзя пить из общего инвентаря. Во, привезли синоту. Иди на нары и сиди спокойно. Завтра приедет хозяйка, объяснит тебе правила поведения.

Клава тяжело уселась на стул.

– А я так и не поняла. Нас разыгрывают? Девочки, есть чего‑ нибудь выпить?

– До фига, – тетка вытирала носик чайника. – Вода в кране. Че глазки закатываешь?

Ее крик заставил меня вздрогнуть.

– Плохо себя чувствую, – прошептала я.

– Мне кажется, – Клава отобрала у тетки чайник, налила в чашку воды и подала мне, – последние пять рюмок, Машка, были лишние.

– Думаю, лишними были последние две бутылки. – Меня начала бить дрожь. – Где тут можно лечь?

– Раздевайся и лезь на второй этаж, – сжалилась «мышка» и указала на свободные нары.

– Я помогу. – Клава подтянула меня к себе и стала расстегивать ватник. – Ну и нажрались мы с тобой. Сейчас завалимся спать, а завтра начнем разборки.

* * *

Аринай расстаралась. Зная, какое экзотическое меню Гена обсудил с Татьяной на свой день рождения, она нарочно накрыла стол в русском стиле. Из подпола были подняты соленые огурчики, маринованные помидоры, моченые яблоки.

Оксана, жена майора Эдика Лугового, принесла опят, сделанных по особому рецепту, и ростки папоротника.

Всего, вместе с Машей, Жорой и детьми, набиралось десять человек. Днем, перед поездкой в город, Таня привезла с кухни три килограмма готового картофельного пюре и четыре килограмма мороженой свинины. Еще выделила из личных запасов розового сала с прожилками, начиненного чесноком, и кастрюлю квашеной капусты с клюквой. В общем, стол ломился от еды и водки.

В углу кухни‑ столовой, на отдельной оленьей шкуре, валялась Хавронья и со счастливой мордой наблюдала за гостями. Иногда ей, как собаке, протягивали куски со стола, и она, резво вскочив, громыхая копытцами по деревянному полу, подбегала и осторожно брала подачку из рук.

Оксана, не часто приглашаемая в дом начальника охраны Зоны, стеснялась… до третьей рюмки, но затем ничего, разошлась. Вслед за Жорой травила неприличные анекдоты и отмахивалась от Эдика, желающего утихомирить жену.

А в десять вечера в гости пришел Академик.

Все на минуту замолчали, но Аристарх не обратил внимания на общее замешательство.

Удостоив особым взглядом Хавронью в углу, он поманил Жорика пальцем, как мальчишку.

– Идем, поговорить нужно.

При виде Аристарха Жорику стало плохо. Настолько, насколько бывает плохо маленькому пацану при встрече со строгим директором спецшколы для трудных подростков. За полгода он забыл ужас, испытываемый большинством людей при виде Академика.

Выйдя в коридор, Жора закурил и вжался в бревенчатую стену.

– Хочешь остаться здесь, на прежней должности? Или погуляешь и вернешься в Москву?

– Нет, я надолго.

– Ты что, боишься меня? – Аристарх смотрел равнодушно, но внимательно. – Не бойся. Жора, мне нужен человек, подробно рассказывающий о происходящем в поселке. Начиная от пустяков до необычных событий.

Жора старался врасти в бревенчатую стену.

– Вас, Аристарх Кириллович, все… опасаются. Я, господин Академик, не понял. Зачем я вам нужен? Здесь любой сделает для вас все возможное и невозможное.

Академик, расстегивая белый тулуп, лениво оглядывал обстановку сеней, безрезультатно спланированную под городскую. Мебель прихожей украшали банные веники под потолком, два таза на стене и несколько рулонов рубероида для весеннего ремонта.

– У них взгляд замылен, – удовлетворенно констатировал Академик. – Они по многу лет здесь живут и не видят перемен. Ни в себе, ни в других, ни в ситуации. Мне нужен свежий соглядатай.

Окончательно распластавшись по стене, Жора в глубине души на все согласился, но попытался сделать последнюю попытку.

– Стукачи в России не в почете, господин генерал, меня ребята не поймут.

– Стучать, Жора, здесь и так желающих до фигища. – Академик распахнул тулуп, одернул военную куртку. – Я о соглядатайстве. Где Таня и Маша?

– В городе, за подарками уехали.

– Что‑ то поздновато они.

Впустив мороз, в дом вошла Татьяна. На Аристарха и Жору она мало обратила внимания, обошла их, открыла дверь в комнату и громко сказала:

– Машка пропала!

Все за столом замолчали. Аристарх, а за ним Жора вошли в комнату. Таня раздевалась и плакала.

– В милиции сказали, она сильно пьяная была. Пили большой компанией. Машу отпустили на поруки какой‑ то местной Клаве‑ парикмахерше. Женщине хорошей, но запойной. Сходила к этой Клаве, но дома у нее никого нет. Что я Гене скажу?

Все сели за стол.

– И главное… – Таня выпила водки, шмыгнула носом и закурила, что делала крайне редко. – В милиции она пыталась рассказать о себе, но ее никто не слушал. Вид‑ то у нее бомжатый. Но Виктор Павлович, вы его знаете, майор милиции центрального района города, повинился в своей невнимательности. Маша ему странной показалась. Говорила правильно, наколок нет, и кроссовки на ней… Ну, вы помните?

Никто из присутствующих, кроме Аринай, не понял Таню.

– Она же к нам в кроссовках приехала! Короче, осенью у майора старшая дочь себе такие присмотрела. С виду они простые. Но стоят триста гринов! Это Виктор Павлович потом вспомнил…

– Она алкоголичка, что ли? – Аристарх, прервав рассказ Тани, обращался не к ней, а к Жоре.

– Нет, вроде бы нет. Она же все время за рулем, и деньги зарабатывает большие…

– Это я винова‑ ата! – Аринай слезливо шмыгнула носом. – Я ей о Ла‑ арисе, Генкиной женщине, рассказала‑ а‑ а. Она расстроилась и напила‑ ась.

Аринай заревела в голос. Вслед за ней сильнее заревела Таня, опрокинув перед этим еще водочки. Маленькая Танечка, не выдержав расстройства мамы, заревела из солидарности и полезла к ней на коленки.

И вроде бы мало общались с Машей, а Оксана так и вообще ее не видела, но все искренно обеспокоились судьбой гостьи.

– Надо ехать в город, провести собственное расследование, – Александр пересадил сына со своих колен на колени Аринай. – Аристарх Кириллович, не бросать же Анину подругу?

– Ни за что, – раздельно произнес Академик. – Людей, так или иначе связанных с нашей Зоной, мы не имеем права оставлять без надзора. В город поедет Жора. Его никто не знает, и сам он не дурак.

Девять человек за столом, без особой любви относящиеся к Академику, теперь были благодарны за выбранное решение.

Жора одновременно был польщен и испуган. Обведя всех взглядом, он от смущения переложил из общего блюда себе на тарелку огромный кусок зажаренной баранины.

– Да, конечно, не дурак, если смог невменяемого Ленчика из Москвы до нас доставить, – поддержал приятеля Яша. – Жора обаятельный, он сможет.

– Вот и договорились. – Аристарх, не выпивший ни одной рюмки, подхватил моченое яблоко и встал. – Жду завтра отчета.

Его слова перебил телефонный звонок. Александр взял трубку.

– Алло, Гена? А‑ а… нет ее. А она того, в городе у подруги заночевала… Какая подруга? А Таня ее познакомила… – Саша отмахнулся от ворчания Татьяны. – Конечно, обязательно и всенепременно позвоним.

Опустив руку с телефонной трубкой, Саша тяжело выдохнул.

– Звездец, ребята. Генка начал волноваться. – Переведя взгляд на Жору, он сделал движение пальцами в сторону Татьяны. Та, постучав по карманам джинсов самого большого в Топи размера, достала ключи и положила ему в руку. – Возьмешь, Жора, «Хаммер» и денег побольше. Мы сейчас тебе скинемся.

– Деньги – это важно. – Опьяневшая Оксана сильной рукой отодвигала от себя мужа. – Но в наших краях сильнее действует личное обаяние.

– Отличное решение, – доев яблочко, констатировал Аристарх. – Спокойной ночи.

Через минуту после ухода Академика все облегченно вздохнули… и выпили.

– Я че хочу сказать. Блин, какое мясо вкусное, – Жора одновременно жевал и говорил: – Вы, ребята, особо не волнуйтесь. Хотя, конечно, волноваться надо… Но она, то есть Маша, «за просто так» не пропадет. Лично знаю.

Вечером Жора в общежитие не пошел, заночевал у Саши и Аринай. Громко храпела Хавронья, из спальни было слышно, как супруги занимаются любовью.

Жора особо остро почувствовал свое одиночество. Завтра с самого утра нужно позвонить Зое. Может, она еще не забыла его. Конечно же, не забыла! Но ругаться будет…

После звонка Саше и Аринай Гена растерялся. В какие гости могла попасть молодая женщина в городе, который только лет пять как рассекречен? Наступив гордости на горло, Гена перезвонил Аристарху. Тот подтвердил худшие опасения.

– Пропала твоя Маша. Поехала в магазин, отлучилась на минутку, зашла в винно‑ водочный магазин и сгинула. Думаю, завтра объявится с покаянным видом. У нас такое бывает с младшим офицерским составом, не переживай.

Гена отключил трубку, посмотрел на стерильную стену своего кабинета… и не успокоился. Он решил посоветоваться с человеком, которому безгранично верил.

Набрав код, Гена открыл стеклянную дверь отдельного бокса.

Анна спала Спящей красавицей. Она опять помолодела, кожа и цвет лица стали идеальными.

Гена отогнул легкое одеяло, оголяя руку Анны. Достав из кармана медицинский ремень и немалый шприц, он ловко нашел вену и ввел ей кровь.

Сняв резиновый ремень, он придвинул стул к кровати и сел, выжидая.

Минуты через две Анна открыла глаза.

– Чего ты мне вколол, такое… – Аня почмокала пересохшими губами, – бодрящее?

Поправив подушку Анны, Гена устало потер глаза.

– Ленчика привезли, кровушку у него для тебя забрал.

– Угу, – Аня повернулась на бок. – Хорошо‑ то как, спокойно. А мама где?

– Мама осталась в Москве. – Гена расстегнул ворот военной рубашки. – Аня, я тебя не просто так разбудил. У нас несчастье, Маша пропала.

– У‑ у‑ у, Генка! – Аня неуклюже села в кровати и глянула на расстроенного Геннадия. – Да ты того, влюбился.

– Очень понравилась. – Соглашаясь, Гена достал из кармана сигареты, но, повертев пачку в руках, убрал обратно в карман. – Переживаю из‑ за нее страшно. Куда ее занесло? Ты что‑ нибудь чувствуешь?

Устроив подушку под поясницу, Аня чуть откинулась назад и закрыла глаза. Гена ждал.

– Чувствую. – Открыв глаза, Аня села ровнее. – Ей плохо, но не беспокойся, Маша девушка решительная, сильная, неглупая. Она найдет способ выпутаться. Ген, распорядись меня в мою бывшую комнату перевести.

Гена расстегнул еще одну пуговицу рубашки.

– Сделаем.

* * *

Проснулась в одежде, от шеи до паха мокрая от пота. Это надо же так нажраться! Это когда же со мной такое было? Лет десять назад.

Точно. На мое двадцатилетие. В тот день я привезла немного закуски и бутылку коньяка в институт, где шла сессия заочного факультета, и мы с однокурсницами все культурно употребили на перемене перед последней парой.

В обед, уже дома, я убедительно скрыла свое опьянение, и мама щедро налила мне водки на семейном сабантуйчике. Она взяла с меня слово, что на работе я выпью символический бокал шампанского и больше ни капли.

И куда делось мое обещание? К девяти часам вечера оно растворилось в бутылке шампанского. Я начала всем подряд объяснять, что у меня день рождения, шутить с покупательницами и приставать к покупателям. Девочки усадили меня в нашу подсобку‑ столовую и не давали из нее выходить. К двенадцати часам я уже ничего не соображала, не могла говорить и только мило улыбалась, заваливаясь то вправо, то влево, с намерением улечься на детском диванчике. К трем часам мне это удалось.

А в девять утра пришла новая смена, и все началось заново. Конечно, не в таких объемах, как вечером, но в меня влили не меньше двухсот граммов водки.

Вот тогда‑ то во мне и проснулись три моих разноцветных голоса. На секунду отвлекшись от стола, я минуты три смотрела на часы. И вздрогнула от внутреннего понимания.

Оранжевый голос опасности колотил в голову: «Помрешь, дура пьяная, от алкогольной интоксикации! » Более скромный голосок пищал, что неприлично находиться в подобном непотребном состоянии – стыдно. «Да фиг с ним, со «стыдно»! – очнулся болотный голос. – Все в этом состоянии или были, или будут. А вот что некрасиво и маме будет неприятно, это – да! » И все объединились в один голос:

– Вали отсюда!!!

С раздвоенным зрением, трясущимися руками, я нащупала телефон и набрала номер.

– Мама, бросай работу, мне плохо.

– Что с твоим голосом? Маша, ты где? – Мама запаниковала, и я слышала, как она, держа трубку у уха, стала собираться. – Адрес диктуй!

– Я на работе.

И это все, что я могла сказать. Трубка из моей руки выпала, и кто ее подобрал, я не знаю. Так же не знаю, как мама довезла меня до дома, до которого от работы было метров двести.

Вечером того же дня я проснулась в состоянии… неописуемом. Это объяснить нельзя, это нужно пережить. Сердце билось во всей груди и под горлом. Тело скрючивало судорогами, пальцы сводило. То есть классический астенический синдром.

По‑ хорошему надо было вызывать «Скорую» и ставить капельницу. Но мама решила иначе. Она лечила народными средствами. На пол‑ литра капустного рассола семьдесят граммов водки и кружка воды. Вливала в меня насильно. На следующие пол‑ литра, но уже помидорного рассола – пятьдесят граммов водки и еще кружка воды. Третьи пол‑ литра были огуречного рассола и тридцать граммов водки. Само собой – кружка воды. И большая кастрюля рядом с кроватью.

Как же меня выворачивало! Как трясло и колбасило!

Спать не могла. Проваливалась на пять минут в забытье и опять мучилась.

И только на вторые сутки я начала обливаться потом. Мама перекрестилась – организм начал выводить токсины.

Само собой, до двадцати пяти лет я ничего крепче слабого пива не пила.

Сейчас состояние было таким же отвратительным.

В очередной раз очнувшись от сна, я спустила ноги с кровати… И увидела под собой пропасть. Я сидела на втором ярусе двухэтажных нар. И понятия не имела, как отсюда слезть.

Напротив меня, по диагонали, в углу на первом этаже нар открыла глаза Клава.

– Херово?

– Очень. Как бы мне… – Я долго вспоминала нужное слово. – Вниз!

– Счас.

Встав, Клавдия, шатаясь, дошла до меня и протянула руки вверх.

– Только не прыгай, просто сползай.

– Во мне восемьдесят…

– Во мне сто, я удержу.

Скользить по Клавдии было тяжеловато, сплошные холмы – пятый номер груди, живот с диванную подушку, длинные ноги с толстыми ляжками. Думаю, давно их не лапали с такой отдачей, как я.

Спустившись на пол, я сделала шаг в сторону, проверяя свою устойчивость. Устойчивость была никакой. И тут меня скрутило. Схватившись за желудок, я согнулась.

– Клава, где туалет?

– За мной! Шаг в сторону – побег, прыжок на месте…

– Смерть от похмелья. Иди, Клава, не юмори.

Туалет оказался цивилизованным, весь в розовом кафеле, с тремя кремовыми унитазами и с двухметровым зеркалом. Здесь даже пахло прилично. Вот! А в нашей «спальне» воняло.

Особенно остро я почувствовала запахи при возвращении из туалета. Пахло женскими потными телами, у кого‑ то была менструация, но особенно отвратительно тянуло из мужского отсека, где спали таджики‑ узбеки. Пахло грязными протухшими мужскими носками.

– Мне плохо.

– Всем плохо. – Клава села за стол, налила в стаканы кипяченой воды. – Держи.

К столу пересели с нар толстая молодая женщина, прозванная Оля‑ колобок, и две другие «дамочки» с опухшими лицами профессиональных пьяниц. Звали их Натаха‑ неряха и Людка‑ истеричка.

От входа потянуло холодным свежим воздухом. Распахнулась дверь, и появилась… Как бы назвать эту даму? Бронетранспортер выпуска семьдесят четвертого года, в дубленке и норковой шляпке. Маленькие глазки среди толстых щек, жирная темная помада и серьги, похожие на кукиш, с мелкими бриллиантами.

За дамой‑ бронетранспортером прошмыгнула мышка‑ норушка лет пятидесяти, в сереньком, потравленном молью полушубке из кролика.

– Новенькие, – констатировала мощная Хозяйка и села рядом с Клавой за стол.

Тут же в проеме между двумя отсеками встали сонные дитяти степей. Усилился запах нестиранных мужских носков, и я зажала нос.

– Вижу, с инвалидкой все нормально. – Цепко оглядев меня, Хозяйка перевела взгляд на Клаву. – Хорошая фактура, настоящая рабочая лошадь.

– Сама корова стельная. Ну, и какого хера? – Клава нахмурилась, обиженная оценкой. – Это где я? Это когда у нас вытрезвитель построили?

– Построили. – Бронетранспортер похлопала Клаву по плечу и повернулась ко мне: – Чего ты нос заткнула, пахнет тебе не так? А ты себя нюхала, синота пьяная?

– У них, – я показала загипсованными пальцами на ноги гостей из ближнего зарубежья, – носки неделю не стираны.

– Унюхала, алкоголичка недое… Хотя действительно. – Хозяйка взмахнула в сторону таджиков‑ узбеков сильной рукой. – А ну, живо носки переодеть, развонялись тут. Носки в пакет!

Переговорив на загадочном языке, трое парней зашли в свой закуток и явились через две минуты с довольным видом. На ногах красовались новые носки. Парень с бородкой держал пакет и намеревался отдать его даме, но та рявкнула в сторону Мышки:

– В печку! А ты, инвалидная, будешь сегодня дежурить по кухне. Оставляю тебе Мишу.

– Мне очень плохо. – Я взяла стакан и жадно допила воду, спорить не было сил.

– Кто‑ нибудь объяснит маразм ситуации? – Клава отработанными движениями вытерла размазанную тушь под глазами углом простыни. – Я хочу домой.

Не слушая Клаву, Хозяйка хлопнула по стулу рядом с собой.

– Катька, объясни.

Оказывается, Мышку звали Катькой. Она насупила бровки. Видимо, ей сказали, что при этом у нее умный вид. Ей соврали.

– Так вот, девочки. Вы попали на работу. Наша руководительница, Любовь Николаевна, ведет большую работу по излечению алкоголизма. Здесь вы проведете двадцать восемь дней. Это стандартный срок для вывода алкоголя из организма. Основной принцип лечения – трудотерапия.

«Дурдом! Маша, пора качать права! Тебя же потеряют и сойдут с ума от беспокойства! » – очнулся оранжевый голос. «Здесь миленько и оригинально, но действительно, пора уезжать», – заныл голубенький голосок. «Спроси, чем тут можно опохмелиться. А то помрем и не узнаем, что такое Багамские острова и как себя чувствует Аня», – заворчал голос цвета летнего болота.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒