Николай Анатольевич Шпыркович 2 страница

— А ты что ж — один тут останешься? — с усмешкой спросил Крысолов.

— Сюда скоро наши мужики подбежать должны, — пожал плечами батя. — Да, ты там предупреди бойца своего, чтобы не положил их, не разобравшись. Если сейчас все уйдут, в лесу вполне можно скрыться успеть. Ну а я, да — тут останусь, вроде как я их пострелял. Тем более, заварушка нынешняя, как я понимаю, и по моей вине началась…

— Угу, Ремба колхозный. Даже если они поверят этому — что от твоей деревни останется — жестко сказал Крысолов. — Возвращаться куда все будете? На пепелище? В общем, так: мы тут останемся, пожалуй. Я тебя давно не видел, команде моей отдохнуть надо — мы же к тебе последние два дня пехом полтинник километров шли. Да и с " крестовыми" твоими найдется, о чем поговорить. Да, Дима, а баня у тебя есть?

… А насчет вымирания вида — так вообще есть мнение, что все мы — так называемые гомо, сапиенсы и не очень, а также лягушки, дельфины, медведи и прочие стрекозы — суть не что иное, как самодвижущийся кокон, который предназначен — со всеми своими инстинктами и эмоциями, любовью, ревностью и ненавистью, содержимым мозга и кишечника, со всем, короче, — для одной-единственной цели: выживания и размножения половой клетки. И, чем совершеннее кокон — тем больше и шансов у половой клетки высокоразвитого существа продолжить дальше свое существование. Половые клетки человека блестяще это доказали, доведя число своих носителей за каких- нибудь несколько миллионов лет до 6, 5 миллиардов. Самое большое количество высокоразвитых носителей за всю историю Земли, единовременно проживающих на ней.

Если смотреть на все случившееся с этой точки зрения, так вирус " шестерка" - который тоже есть не что иное, как носитель видовой информации, и по поводу которого в уцелевших и вновь созданных лабораториях не утихали споры — откель он взялся на грешной Земле — приобрел себе очень даже неплохой кокон — не болеющий, не разрушающийся, устойчивый к различным видам повреждающих факторов внешней среды, и даже в пище нуждающийся лишь для того, чтобы кокон этот улучшить еще больше. На что могла рассчитывать та же чумная бацилла, после смерти носителя — лишь на очень короткий срок жизни в разлагающемся теле. Потому и торопилась она наполнить собой лимфатические узлы, превращая их в чумные бубоны, а переполнив их — лопнуть и потечь гноем, авось, кто коснется и (при удаче! ) заразится. Пропитать легкие, чтобы больной организм, силясь избавиться от пенистой мокроты, мешающей дышать, надрывался в кашле, и, опять же — распространял с кашлем бациллу. После же смерти — шалишь, паря — какое-то время труп еще сохранял заразную способность, но не слишком, так что практичные воры Средневековья, чуждые предрассудков, уже спустя пару месяцев после эпидемии, вовсю шуровали в кошельках, висящих на мумиях и скелетах своих неудачливых соотечественников. Бацилла сибирской язвы могла в виде споры просуществовать (и смех, и грех) — аж несколько десятков лет и, попав в благоприятные условия — заразить какого-нибудь бедолагу, начавшего строить по приказу очередного высокопоставленного идиота, коровник на месте заброшенного скотомогильника. Какую-никакую конкуренцию шестерке могли оказать разве что, споры аспергиллуса — плесени, которой якобы жутко образованные египетские жрецы, преднамеренно заражали мумии фараонов, дабы всякие там говарды картеры не шибко копались в древних склепах — там счет тоже идет на сотни лет. Но дело в том, что и сибирская язва, и тот же аспергиллус после исчезновения носителя были вынуждены переходить на споровое существование, находясь в дремлющем состоянии, пока не случится благоприятной оказии. " Шестерка" же великолепно существовала и в живом организме, тихо-мирно размножаясь в форме вируса " А" в нервных клетках, а от них — разносясь эритроцитами по всему телу, ведя симбиотический образ жизни, причем симбиоз обеспечивала — дай Бог каждому! После же смерти носителя — в " привычном" значении этого для обитателей нашей планеты смысле — она не погибала, и не погружалась в споровую " спячку", а, учитывая изменившиеся условия существования, переходила в форму " Б", после чего переводила носителя на " новый" уровень, обеспечивая кокону долгую сохранность. Если бы вирусологические институты все еще существовали — они, наверное, рано или поздно, открыли бы тот самый набор ферментов и гормонов при том самом уровне кислотно-щелочного равновесия, которые образовывались в умирающем организме, запуская цепочку преобразований РНК вируса формы " А" в РНК формы " Б". Цепочка — в общем то, громко сказано — всего пара звеньев в цепочке рибонуклеиновой кислоты менялись местами — и в организме начинал плодиться вирус, способный продлить существование " мертвого" носителя. И, в общем-то, это была просто своеобразная форма той же жизни — неприглядной, опасной — но все же жизни, хоть человек и отказывался упорно ее за жизнь признавать (называя, тем не менее, особей нового вида, о ж и в ш и м и мертвецами). А насчет неприглядности и опасности — так на взгляд сине-зеленых водорослей водоросли зеленые — и неприглядные и опасные — только потому, что ядовитый кислород выделяют. Одновременно вирусом активировалась программа дальнейшего усовершенствования " кокона" - путем видоизменения его применительно к условиям внешней среды, в сторону наиболее подходящей для этого формы. Для планеты Земля это был высокоорганизованный хищник, наделенный разумом ровно в той степени, какой требовался для противостояния всем другим видам живых существ. И, если ему противостояли живые существа, умеющие стрелять, ездить на автомобилях, и запирать двери на ключ — надо было развить разум и возможности тела, способные эти умения превзойти. А все для чего — то самое стремление размножиться, несмотря ни на что. А то как же: носитель погиб — и нам всем, в смысле, вирусам, подыхать? Вот уж дудки: и вирус " перестраивал" метаболизм носителя, увеличивал свою концентрацию в крови, одновременно с этим повышая кровоточивость десен, вызывая знаменитую " зомбоцингу" — название, по сути дела, неверное — зубы у мертвого носителя не то что не выпадали, как и положено при классической цинге, а наоборот — прорастали дополнительными корнями глубоко в челюсть. Вот только не надо искать в этом зачатки какого-то разума и зловредной воли, как не надо искать разум в инстинкте пчел строить идеальные шестигранники сот, а зловредную волю и происки ЦРУ — в превосходящем все мыслимые размеры всплеске роста популяции колорадского жука. Просто человек любил картошку так же сильно, как и колорадский жук, а потому и засеял этой культурой громадные площади, чем ему, жуку, и обеспечил халявный источник питания, а тем самым — условия для колорадско-жукого " бэби-бума".. После Этого, кстати, популяция колорадского жука естественным путем пришла в норму, безо всяких " Торнадо" и " Каратэ", поля на которых произрастал картофель зарастали сорняками, а остатки несметной полосатой рати, в основном, остались в местах постоянного своего проживания — Сонорской области Мексикии, ожесточенно жуя там дикие пасленовые культуры и проливая слезы о былом величии.

Да, так вот — о размножении — по большому счету, Жизни совершенно наплевать каким способом оно происходит — переносом пыльцы на лапках насекомых с тычинок на пестики, впрыскиванием спермы самца в половые пути самки, или введением вируса " Б" непосредственно в кровь через укус. Как говорят американцы: " не главное, как это выглядит, главное, как это работает! ". У " шестерки" все работало, как часы: достаточно было первым вирусам в коре головного мозга " почуять" через тот самый набор гормонов, ее смерть, и перейти в форму " Б", как активировалась полимеразная цепная реакция — точно так же, как замок в молнии считывает информацию с одного зубца — на следующий, так и рибонуклеиновая кислота, ответственная за хранение наследственной информации вирусов формы " А" " считывала" необходимую информацию с РНК вируса уже формы " Б", которая прямо-таки кричала на своем вирусном языке: " Носитель гибнет!!! Включай программу зомбирования, а то все сдохнем нахрен, мля!!! ". Требовалось всего несколько минут, чтобы новая информация донеслась до каждой клетки умирающего организма, все вирусы " А", трансформировались бы в форму " Б" и перевели стрелки на " запасной путь". После укуса свежеиспеченного зомби ртом, полным крови, кишащей вирусами формы " Б", тот же процесс начинался и в пока еще живом носителе — так же считывалась информация, форма " А" переходила в форму " Б", разве что процесс шел медленнее — в зависимости от того, какая доза вируса была введена в организм и куда, как быстро по нервным окончаниям от вируса к вирусу, гнездящихся там, информация о том, что " пипец всему! " достигнет вирусов находящихся в коре, а уж оттуда — каскадом обрушится во все остальные клетки. Собственно, почти так же развивается бешенство — и люди, наверное, инстинктивно это чувствовали, когда первые случаи заражения связывали именно с этой болезнью — там ведь тоже после укуса бешеного животного вирус медленно бредет по нервным окончаниям, пока не доберется до головного мозга — и проходят бывает, недели и месяцы, прежде чем человек не начнет метаться в горячке, истошно орать, не в силах проглотить и глотка воды, отчего и и название второе у этой хвори — водобоязнь. С " шестеркой" все происходило, конечно, значительно быстрее, однако тоже порой проходило несколько дней, пока человек, чудом вырвавшийся из замертвяченой Москвы куда-нибудь в украинское село, и уже забывший про укус странной крысой еще до всего Этого, вдруг вставал ночью с кровати и шел есть собственных детей. И цепная реакция продолжалась. Искать разум в распространении эпидемии — было то же самое, что искать его в кусках плутония, с р а б о т а в ш и х над Нагасаки. Просто — жить хочется всем, в том числе — и вирусам. А тут — свезло, карты так легли. Звезды так стали — и получилось ровно то, что и у колорадского, а тогда еще и не колорадского вовсе, жука, когда он до штата Колорадо добрел, и увидел там РАЙ!! — в виде бескрайних картофельных полей.

Бандиты не появились ни утром, и ни к обеду, и даже вечером их не было. По-видимому, кто-то наверху в 29-й зоне крепко озадачился тем фактом, что вблизи Васильевки исчезают их люди, и наобум творить вендетту не полез, решив сначала выяснить все расклады. Недоупокоенный азиат тупо стоял на окраине деревни, привязанный к ржавому, дохеренному еще трактору. На шее у него висела картонка с жирной, издалека видной надписью: " Поговорим? ". Кому надо — надпись прочел, и хотя бойцы Крысолова внимательно следили за лесом, никто из них так и не заметил, когда на опушке нарисовался парень в тонком кожаном пиджаке, и джинсах, скучающе срубающий прутиком метелки люпина.

— Блин, откуда он вылез, — тихо пробормотал под нос Сикока, маленький черноволосый то ли кореец, то ли японец, отличающийся, как заметил Артем, фантастической прожорливостью и не менее неуемным влечением к противоположному полу. — Это не простой зек, командир — гадом буду, тут кто-то из серьезных.

— А нам такой и надо, — спокойно сказал Крысолов. — Ну что, пошли, Артем?.

Батя, собственно, сам рвался поговорить с бандюками, но Крысолов трезво рассудил, что даже такой малой подсказки, как то, что у них здесь, как минимум, есть один раненый — бандитам давать не стоит. А, поскольку никто из уцелевших пяти мужиков, робко сунувшихся в деревню только к вечеру того сумасшедшего дня, на переговоры с " крестовыми" не рвался, как представителю деревни решено было идти Артему. Собственно в деревне уже оставалось семей хорошо, если половина. Очень многие, прикинув расклады, предпочли скрыться в лесу, дабы отсидеться, пока все не уляжется. Пока они шли к парню по невысокой траве, он демонстративно отвернулся в сторону леса, заложив руки за спину. И только когда до него оставалось метров пять, не спеша развел руки и медленно повернулся к ним лицом, демонстрируя пустые ладони.

Лениво двигая тяжелыми крупными челюстями, он что-то не спеша пережевывал. Светловолосый, чисто выбритый, по виду — лет тридцати, он был довольно смазлив. Портили эту смазливость две вещи — грубо заживший шрам над правой бровью и синие кресты на щеках. Они чем-то отличались от тех крестов, что были на щеках ворвавшихся в в деревню бандитов и тех, троих, что они с Васьком порезали в прошлом году. У тех кресты, в большинстве своем, были обыкновенными синими перекрещивающимися линиями, часто довольно грубо выполненными. Лишь у азиата, которого завалил Артем, и еще у пары убитых бандюков, на оконечностях крестов были выколоты маленькие черепа. Кресты светловолосого были выполнены не в пример тщательнее, разными красками, и были какими-то… пушистыми, вроде. Присмотревшись, Артем понял, что это — тоже черепа, только густо усеивающие все четыре конца креста на правой щеке, и две оконечности на левой. Большинство были синими, некоторые — зелеными, несколько штук — красные. Парень тоже внимательно разглядывал их. На Артеме он лишь ненадолго остановил свой взгляд, а вот Крысолова изучил куда как более прилежно.

— Вы хотели поговорить — утвердительно сказал парень после того, как все вдоволь налюбовались друг другом.

— Хотел. — таким же спокойным тоном ответил Крысолов.

— О чем говорить будем?

— Да о многом можно…, кстати, как к вам обращаться?

— Хан — улыбнулся одними губами парень.

— Не могу сказать, что рад знакомству, Хан, тем не менее, это — Артем, представитель деревни, что у нас за спиной, меня же зовут Крысолов.

Парень с интересом снова посмотрел на собеседника.

— Даже… Т о т с а м ы й Крысолов?

— Не могу знать, что вы имеете в виду, когда говорите " тот самый", но других людей с таким именем я не встречал, и не советовал бы им так называться — некоторые люди и н е л ю д и мной очень недовольны.

— Даже сейчас у м е н я за спиной, я думаю, не меньше трех человек, с удовольствием готовых вас зомбануть — просветил Крысолова Хан.

— Как нибудь в другой раз, спасибо.

Разговор становился все более похожим, на какую то глупую шутку, однако парень терпеливо ждал, ничем не проявляя неудовольствия.

— Любите Хайнлайна, Хан? Погоняло, случайно, не отсюда? — спросил Крысолов нечто совсем уж непонятное. Парень, тем не менее, его, как видно, понял, потому что просиял.

— А, вы догадались? Только мне всегда казалось, что отмечать количество боевых выбросов маленькой косточкой-сережкой в ухе как-то неудобно — попробуй разгляди эту кость, а уж сосчитать, сколько там костей, если больше хотя бы пяти —, практически, нереально. Да и выброс выбросу разница.

— У вас гораздо практичнее.

— Конечно. Синие, — он коснулся пальцем щеки, — это свой брат бандит, зеленые — вояки. Ну, а красные — он слегка наклонил голову в сторону Крысолова, — ваши друзья охотнички. Гражданских мы не отмечаем — вежливо ответил он на невысказанный вопрос Артема, — щеки слишком малы. А кличка, нет, не отсюда. Я, видите ли, помимо Хайнлайна, еще и Яна читать любил, так что мне Тэмучжин — очень нравится, равно, как и Тамерлан.

— Ян про Тамерлана, по-моему, не писал, а вот за " фашистского Спартака", помню, лихо всыпал Джованьоли, обвинив несчастного итальянца во всех грехах, и противопоставив ему Спартака революционного.

— Ну, так то ж конъюнктура, — развел руками Хан, — хотя, вообще-то идея, что Спартак у него в конце выжил, выглядит очень по-голливудски…но, я полагаю, вы не мои литературные вкусы хотели узнать и не систему рангов 29-й зоны.

— Вы правы, Хан. Мы пришли поговорить за деревню.

Тот поморщился:

— Никогда не любил этот одесский жаргон. " Поговорим за жизнь", " что вы имеете сказать", " вы хотите песен — их есть у меня" …Я понимаю, немцы колонисты и евреи, говорящие на идиш, который суть тот же немецкий, в общем-то, не шибко различали, где и как использовать предлог " fur", который в немецком означает и " о", и " за", и " для", и везде пихали свой " haben" — однако зачем же эту языковую безграмотность выдавать за некий шарм. А что касаемо деревни — что тут долго говорить? Деревня убила моих людей. Она виновата. Она умрет. Вся. Всё.

— Хорошо, Хан. Я не буду " ботать", и постараюсь быть столь же лаконичным. Я — здесь, и со мной моя команда. Она сейчас в деревне. Если вы пойдете на штурм — мы будем драться за деревню. Будет много крови.

— Ну, положим, крови я не боюсь, — вежливо ответил Хан. — Я ее, когда-то, сам переливал. Потом, правда, больше выливал. Из людей.

— И все же, Хан. Ваши люди тоже виноваты в том, что случилось. Артем, расскажи, — повернулся он к нему. Артем постарался как можно четче рассказать о случившейся в прошлом году стычке. Хан внимательно его выслушал, но затем безразлично пожал плечами:

— Если бы я это знал раньше, возможно все могло бы ограничиться выкупом, однако теперь это не имеет значения. Мои люди должны знать, что напавший на них будет уничтожен.

— И все же, Хан, — снова повторил Крысолов, — прошу вас, подумайте еще раз. Ну, что вам с этой деревни? Добра здесь никакого. Ну, возмездие…, а цена возмездия не слишком велика ли? Каждый из нас — а нас шестеро (Артем удивленно скосил глаза на Крысолова), возьмет пятерых, как минимум. Да еще деревенские — как никак, а вашу группу они взяли сами — безо всякой нашей помощи, — вот вам еще с десяток потерь. Потерять почти половину состава из-за троих насильников — не слишком ли много? Ну, и напоследок: один из моей команды в бою участвовать не будет. Из-за этого, у вас потери, конечно, уменьшатся, но я уж изо всех сил постараюсь его отсутствие компенсировать, а главное: он уцелеет, дойдет и расскажет. А у меня есть не только враги, Хан, но и друзья, да и просто — кое-чем обязанные мне люди. Как вы думаете, как отнесутся ваши подчиненные к тому факту, что за возмездие за трех дураков они получат кучу потерь, да еще и полноценную войну на закуску? Про Архангельскую колонию вы слыхали, надеюсь? И вы что-то упомянули про выкуп? Мы можем это обсудить.

Хан, прищурясь, лениво двигал челюстями и молчал.

— Хорошо, — наконец сказал он, — я приму выкуп. И, поскольку мяч сейчас на моей стороне — не надо торговаться, Крысолов. Цена окончательная и я не буду ее обсуждать, — он назвал цифру. Артем похолодел: в деревне не было не то что столько, а и десятой, сотой доли затребованного Ханом.

Крысолов, однако, медленно кивнул головой:

— Согласен.

— И еще: после уплаты выкупа, я не буду иметь никаких претензий к деревне, но вам, Крысолов, а равно и вашим людям стоит убраться отсюда, поскольку я не люблю, когда мне мешают делать то, что я хочу делать. Если встретимся еще раз — будем воевать. Боюсь, что у вас появился еще один враг, несмотря на то, что с вами, как редко с кем можно обсуждать литературу. Ну, и кроме всего прочего — вы не любите нелюдей.

Хан демонстративно сплюнул им под ноги то, что он жевал, и Артем с отвращением увидел, что это — кусок сырого мяса. Хан же улыбнулся, но в этот раз не губами, а опять-таки — демонстративно, широко открыв необычно большой рот в котором, отливая красным, сверкнули заостренные зубы.

Артем слышал от того же Сереги-торгаша, что есть такие — жрущие человечину, и от того становящиеся сильнее и быстрее. Но вот вживую увидеть такого… нет, скорее, такую тварь ему довелось впервые.

— Нам надо время, — тихо сказал Крысолов. — Ты сам понимаешь, — столько у нас нет.

— Мы уже на " ты", стоило увидеть, что не " Орбит" жую? — усмехнулся Хан. — Кстати, от кариеса это — он кивнул головой на отвратительный кусок — еще лучше помогает.

— Ладно, Хан. Мы соберем выкуп. И мы уйдем отсюда. Но я тоже скажу тебе, — он повысил голос, так чтобы его было слышно и в недалеких зарослях, — если после того, как мы уйдем, у тебя все же появится желание сделать так, как ты хотел сделать — мы вернемся. И, наверное, не одни. " Никаких претензий" — значит, " никаких". И о нашем договоре станет известно не только в поселке, но и много дальше.

Хан удивленно поднял бровь:

— Мне, что же: шефство потом над ними брать? А если, к примеру, их молния подожжет? Или их зомби бродячие перекусают?

— Ты знаешь, о чем я: если " молния" будет рукотворной, а зомби забредут сюда не случайно — я приду.

Хан смотрел, уже не улыбаясь.

— Я пока еще и выкупа не видел, — сказал он внешне спокойно, но Артем заметил, как напряглись его мощные жевательные мышцы, сразу сделав из приятного, в общем-то, лица — страшноватую морду. — Вот после уплаты — и решим все вопросы. А пока что… Неделя. Здесь. — Он повернулся и пошел к невысоким кустам.

Подойдя к кустам, он оглянулся и крикнул:

— Эй, Артем, кому привет передать?

Артем и Крысолов тоже пошли к деревне. По пути Артем сказал с недоумением Крысолову:

— А я вот думал, что нелюди — они дикие и рычат. А этот — как наш учитель разговаривает. И литературу знает…

— Он тоже будет диким и рычать. С год ему осталось, не больше. А будет так сырятину жевать — и того меньше. А литературу многие нелюди во все времена неплохо знали. Не все, конечно, но зато уж если из такого нелюдь получалась…

— Так они все-таки и раньше были — зомби, нелюди, морфы? — спросил Артем. Крысолов ничего не ответил.

В деревне, собрав всех в Артемовой избе, Крысолов коротко обрисовал ситуацию. Узнав, что Хан — нелюдь, Кусок брезгливо сплюнул:

— Тварь… В питерском ОМОНе, ребята говорили был такой — так лихо на задания ходил, зачищал, добывал, никто и не догадывался, что он бандюков потихоньку жрет, для ловкости — а потом в караулке всей смене глотки перегрыз.

— Ребята, — приподнялся в кровати отец, — вам уходить надо. Только Артема возьмите с собой. Может, еще кого если в лесу встретите — тоже подберите

Крысолов с некоторым недоумением посмотрел на него.

— Чего это мы пойдем, на ночь глядя? До поселка, все же — километров тридцать. А насчет того, кого мы можем встретить в лесу — так только будущих Хановых дружков — морфов. Все твои односельчане у него давным-давно в загоне, и хорошо, если не на столе. Моим втираниям, насчет здешних крутых бойцов он и на грош не поверил. Нас он пропустит — шестерых и не больше. А сам будет ждать здесь.

— А чего идти в поселок? — задал вопрос Артем

— Так мы же туда и собирались, — терпеливо объяснил Крысолов. — А, ты ж в дозоре был, когда я с твоим отцом говорил: нам заказ оттуда пришел. Заплатить обещали очень прилично. Только с шестым нашим проблема вышла в соседней области…

— Убили? — упавшим голосом спросил Артем.

— Почему убили? — непонимающе воззрился на него Крысолов. — Кабанятины пережрал, а у него камни в желчном пузыре. Вот и загремел в больницу. Мы на " Уазике" поехали, а он по пути сдох и даже не зазомбировался, сволочь. Ну, а нам ждать некогда, заказ сказали, сверхсрочный, мы и решили маршбросок напрямик устроить, а здесь, у старого друга передохнуть.

— Тут как бы не передохнуть, — мрачно сделал ударение на " о" Старый.

— Ладно, первый раз, что ли? — возразил Крысолов. — И, тем более нам шестой нужен был.

— Да, а чего вы все время говорите " вшестером"? — спросил Артем. — Сейчас, и тогда, с Ханом…

— Артем, ты, что: до шести считать не умеешь? — мягко спросил Крысолов в свою очередь. — Я. Старый. Сикока. Кусок. Банан. Ты — шестой.

Крысолова не было уже два часа. Сикока проверил уже всю сбрую, перетер уже все патроны, только что, не смотря их на свет, уже и по банке тушняка врезали.

Бойцы лениво переговаривались, особо не жалуя вниманием Артема, и тому не оставалось ничего другого, как молчать. Солнце поднялось довольно высоко, и только тогда командир появился. На лице его было довольное выражение, сквозь которое все же пробивалось какое-то сомнение.

— Ну, что, команда, заскучали? — тем не менее, бодро начал он.

— Да, ладно, заскучали, — отозвался здоровенный Кусок, — дело хоть нормальное?

— А вот и не знаю, — честно признался Крысолов. — Мутно как-то.

— А чего — сначала делайте, а за оплатой потом прибегайте, " через год"?

— Да нет, тут все в порядке — дают сразу, говорят, что можем вывезти куда хотим, с заложниками, ессно…

— Тогда в чем проблема? — приподнялся на койке сухощавый Банан.

Крысолов немного покряхтел, после чего сказал:

— По- моему — там чего-то очень хреновое, сами не справились — теперь нас позвали.

— Ну, так так всегда было — пожал плечами Сикока. — Так сикока?

Немного помолчав, Крысолов назвал цифру. Тот удивленно присвистнул.

— Ну, вообще-то сыто…Это… если поровну… — по пятьдесят курсов на рыло. Трихопол?

— Нет. Орнидазол в блистерах. И это не на всех. Это — на каждого. Плюс на каждый курс — пять доз цефепима.

После этого все вообще ошарашенно замолчали. Цена, по меркам этого полуживого мира, была просто нереальной. И от этого — пугающей. Этого с лихвой хватило бы, чтобы уплатить выкуп Хану, и еще осталось бы.

— И еще… Я здесь видел одного приятеля, пересекались однажды. Перетерли мал-мало. Так вот, он говорит, что на прошлой неделе здесь была команда Индейца. Им предлагали то же. И они отказались.

В комнате повисло тяжелое молчание.

…Ага. И никто не любит конкурентов и врагов. Потому и " давила" " шестерка" все прочие вирусы — как конкурентов, а также большинство болезнетворных для человека бактерий. Собственно, бактерии при ж и в о м носителе были не столь-то и важны — ну, подумаешь, помрет носитель от какого-нибудь стафилококка — включится механизм трансформации, почти, как в детской считалочке: " А и Б — сидели на трубе, А — пропала, зато Б — много стало, хрен трубу закопаете, дорогие товарищи! ". Вот п о с л е т о г о, к а к — вот тут бактерии могли сильно подгадить, разлагая труп, то есть не труп, а носитель, просто на новом уровне, — а потому и выработался в процессе эволюции механизм подавления синтеза бактериальной ДНК вирусной РНК, причем у формы " Б" он был на порядок сильнее, чем у формы " А" — что и объясняло, почему живые люди все же по-прежнему нет-нет — а и помирали от всяких там туберкулезов. Кстати, ничего нового — вирус СПИДа, который рулил на сцене, до тех пор, пока не появилась " шестерка", практически так же " давил" иммунную систему, поражая механизм размножения лимфоцитов, защитных клеток организма — таких же, по существу, клеток, как и стафилококки, к примеру.

А вот простейшие в механизме разложения трупа не участвовали. И хоть были они по размерам не намного больше бактерий — " шестерке" они были глубоко индифферентны, как не представляющие угрозы. А в отсутствии всех прочих конкурентов размножение всех организмов — и простейших в том числе — идет со скоростью лесного пожара. А человек — тоже существо, предназначенное размножаться, ну или, по-крайней мере, любящее заниматься процессом — пусть и без достижения результата. А при любом стрессе сексуальные инстинкты обостряются, а уж при таком стрессе, где смерть и жизнь рядом — тем паче, возьмите хоть войну, хоть дежурство в реанимационном отделении. А презервативы скоро кончились, новых не выпускали, да и забот других хватало тогда, чтобы думать в первую голову о них, а не о кондомах каких-то. Вот все это, вместе взятое, и привело к тому, что уже к первой зиме самыми ходовыми деньгами во многих районах стали не патроны или консервы, а медикаменты, скучно именуемые в фармакологических справочниках " Антипротозойные средства".

Трихомониаз, вызываемый этой самой простейшей, трихомонада вагиналис, быстро стал настоящим бичом выжившего населения — по крайней мере, в этой части планеты. Может, где-то было получше — только с чего бы вдруг — половые контакты у людей осуществлялись даже в концлагерях. И, достаточно посмотреть на истощенные скелетики новорожденных детей где-нибудь в африканской пустыне, где из зелени — на сто верст в округе — одна пальма, и та засыхает, а из еды — мешок гуманитарной муки на тысячу человек, чтобы понять — сексом люди будут заниматься несмотря ни на что. И в любых условиях. Я ж говорю — инстинкт продолжения рода — он самый сильный, что у вируса, что у гомо сапиенс. Трихомониаз этому инстинкту не то что препятствовал, но несколько мешал — мало того, что писать больно — трихомонада ведь не только в вагине живет, а и в мужском мочеиспускательном канале, но это бы полбеды — простатит и аднексит, заболевания половых желез организма — как последствия хронического воспалительного процесса — вот что было по-настоящему серьезно. Между прочим, трихомонада — обладает жгутиками, с помощью которых легко забирается в самые укромные места организма. Причем быстро, так. Сволочь. А после того, как ей помогла " шестерка", процесс вообще пошел развиваться молниеносно — уже к вечеру после состоявшегося утром секса появлялась та самая капля, " гутен морген". Ну, или " гутен абенд" — так, пожалуй, вернее. Мало того, простейшие обладают способностью поглощать и хранить в своих недрах и возбудителей прочих венерических заболеваний — тех же гонококков, к примеру. Укрывшись за клеточной стенкой трихомонады, как за крепостной стеной, от опасной " шестерки", гонококки тоже делали свою работу. Хуже того — как уже сказано — Жизнь стремится выжить везде и всегда. И после того, как пару человек умерли от молниеносной анаэробной инфекции — потому что ее возбудители тоже приспособились " прятаться" в трихомонадах — дело стало слишком серьезным. Помереть к вечеру от газовой ганрены полового члена после утреннего секса — это вам не на каплю гноя на конце смотреть, и даже не от простатита лечиться. И что в такой ситуации должно было стать одной из самой конвертируемой валютой? Медяшки и купоны? Не смешите мои тапочки…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒