|
|||
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 3 страница– Какая разница? – шепотом ответила Оливия. – Это не важно! – Даю вам последний шанс. Почему вас не хотят впускать в библиотеку? – Я поспорила с директором, – пожав плечами, ответила экскурсовод. – Этот человек – отъявленный нацист! Ее уязвленный тон и нарочитое пожатие плечами едва не вызвали смех у Дэвида. Подумав немного, он решил рискнуть. Повернувшись к смотрительнице, он вновь перешел на итальянский язык. – Да, я нанял ее. – А кто вы такой? Дэвид вытащил из кармана рекомендательное письмо и передал его женщине. – Я уверен, что дотторе Валетта уже ожидает меня. Смотрительница взглянула на бумаги, еще раз строго зыркнула на Оливию, затем повернулась и, тяжело ступая, направилась в библиотеку. На ее поясе покачивалась полицейская дубинка. – Grazie mille, спасибо, – прошептала Оливия. – Мы с вами еще не закончили, – ответил Дэвид. – Вам придется рассказать всю правду. Зачем вы следили за мной? – Потому что вы сказали, что будете работать здесь. А мне позарез нужно было вернуться сюда. – Почему же вы просто не попросили меня? – Потому что мы с вами незнакомы. – А сейчас уже знакомы? – Ладно, потом договорим, – ответила она. Вопреки здравому смыслу, Дэвид нашел ее улыбку привлекательной. Следуя за смотрительницей, они вошли в красивое помещение, служившее главным читальным залом библиотеки. На одной стене располагались фонарные окна, обрамленные мраморными пилястрами. В них лился яркий рассеянный свет, бросавший блики на красно‑ белые терракотовые плиты пола, узор которых демонстрировал фундаментальные принципы геометрии. По обе стороны зала между высокими потолочными опорами размещались деревянные столы. Пожилая женщина, рассматривавшая через увеличительное стекло какой‑ то древний текст, приподняла голову, проводила их взглядом и снова углубилась в свою работу. В конце зала смотрительница свернула в боковой коридор и постучала костяшками пальцев по деревянной двери с матовым стеклом. Она вошла в кабинет, представила их, и Дэвид, еще не видя директора библиотеки, услышал его голос: – Нет, я не позволю этой женщине находиться в этих стенах! – Она работает на синьора Франко, – напомнила смотрительница. Дэвид осторожно обошел ее и увидел сидевшего за столом мужчину, одетого в желтовато‑ коричневый костюм с большими квадратными карманами. Дэвид протянул руку для приветствия, и доктор Валетта пожал ее, все еще не сводя глаз со стоявшей в дверях Оливии. – Приветствую вас, мистер Франко. Мы ожидали вас. Но откуда вы знаете синьорину Леви? – Она вызвалась помогать мне в исследованиях, – сымпровизировал Дэвид. – Судя по ее словам, она знакома с собранием книг библиотеки «Лоренциана». Доктор Валетта фыркнул. – Это действительно так. Но не верьте всему остальному, что она будет говорить вам о нашей библиотеке. Синьорина имеет собственные теории, которые идут вразрез с реальными фактами. Разубеждать ее бесполезно. – Что? – вмешалась Оливия, не в силах сдерживать себя. – У меня имеется куча фактов! И я собрала бы их еще в большем количестве, если бы такие люди, как вы, не стояли вечно на моем пути! Дэвид повернулся к ней и строго сказал: – Достаточно! Во что он дал втянуть себя? Оливия успокоилась и прошептала, что будет ждать его в читальном зале. Когда она вышла, Дэвид вновь обратился к директору: – Прошу прощения за это небольшое недоразумение. Доктор Валетта, казалось, еще не принял окончательного решения. Он задумчиво посмотрел на посетителя. – Вы понимаете, что вам придется нести ответственность за поступки этой дамы? – Да, я понимаю. Восстановив самообладание и расправив на брюках маленькую складку, доктор Валетта вновь занял свое царственное место. Он указал рукой на кресло, стоявшее напротив стола. Дэвид сел и, опустив сумку на пол, осмотрелся по сторонам. На стенах кабинета висело несколько полок, на которых книги были идеально расставлены по цветам и размеру. Скорее напоказ, чем для дела, подумал он. – Вы не против, если мы перейдем на итальянский язык? Дэвид кивнул и сказал, что с радостью принимает такое предложение. – Хорошо. Насколько я знаю, вы уже проводили какие‑ то изыскания в наших коллекциях? – Да, но это было несколько лет назад. – Тогда позвольте мне напомнить вам наши правила. Дэвид, боясь повторить ошибки Оливии, внимательно выслушал эту небольшую лекцию. Директор объяснил, что любой затребованный манускрипт или текст доставлялся на стол клиента одним из сотрудников библиотеки – причем позволялось заказывать не более трех рукописей за один раз. При возврате клиент передавал эти манускрипты дежурному библиотекарю под роспись. Любая папка, сумка или портфель, оставленные в библиотеке, попадали в службу безопасности, где на посту контроля – и в присутствии дежурного библиотекаря – производился их осмотр. Фотографировать тексты можно было только в исключительных случаях и по особому разрешению директора. Чтобы избежать каких‑ либо чернильных помарок, записи позволялось делать лишь карандашами. Никаких авторучек и фломастеров. – Мы подготовили для вас отдельную нишу, – добавил доктор Валетта. – Так сказать для эксклюзивного использования. Это место будет в вашем распоряжении весь срок, пока вы будете работать в нашей библиотеке. – Благодарю вас за эту любезность. – Кроме того, я дал указание, чтобы наши сотрудники проявляли к вам особую благосклонность. Например, выдавали большее количество манускриптов, чем это делается обычно. – Еще раз спасибо. Доктор Валетта скромно замахал руками. – Миссис Ван Оуэн была так щедра. Мы сделаем для нее – и для вас – все, что сможем. Миссис Ван Оуэн! Осталось ли на земле хотя бы одно место, куда бы она не дотянулась? Неужели она могла предугадывать любой его поступок? Он вновь подумал, что Оливия была ее агентом, приставленным к нему для наблюдения за ходом поисков. Доктор Валетта заговорил об исследованиях, которые привели его американского гостя в библиотеку «Лоренциана». Он несколько минут зондировал тему этих изысканий, а Дэвид, как мог, уклонялся от его вопросов. В конце концов ему пришлось извиниться и встать. – У меня строгий график, – сказал он, понимая, что это выражение вряд ли имело какой‑ то смысл для итальянца. – Мне пора приступать к делу. – Конечно, – ответил директор, провожая его до порога. Вернувшись в читальный зал, Дэвид увидел свою спутницу за столом пожилой дамы, вооруженной увеличительным стеклом. Оливия указывала ей что‑ то на желтых страницах, которые та изучала. Женщина восхищенно ахала и благодарно кивала головой. У Дэвида сложилось впечатление, что, несмотря на свою эксцентричность, Оливия действительно была толковым искусствоведом. Юная сотрудница библиотеки в красном жилете, который ассоциировался у Дэвида со служащими гостиниц, показала им нишу с массивным столом, тремя креслами и двухрожковой лампой, наполнявшей теплым сиянием окружающую обстановку. Стена с большим окном была украшена потускневшей фреской с музами в саду. На столе лежала книжка отрывных бланков для заказа книг и манускриптов. Рядом с ней стоял серебряный стаканчик с дюжиной заостренных карандашей № 2, напоминавших стрелы в колчане. Оливия бросила плащ на спинку кресла и с усмешкой потерла руки. Казалось, что она выиграла в национальную лотерею. – Значит, вы большая «шишка»? Специальная ниша! Аудиенция с директором! Интересно, кто же вы такой на самом деле? Дэвид снял плащ, опустил сумку на стол и на миг задумался над прозвучавшим вопросом. До сих пор он был никому не известным исследователем итальянского Возрождения, работавшим в частной чикагской библиотеке. Но за последние несколько дней он начал чувствовать себя секретным агентом. И теперь ему приходилось думать как секретному агенту. У него был выбор. Он мог прогнать эту надоедливую особу, послав ее заниматься своими теориями в надежде, что она не создаст ему новых проблем. Или он мог намекнуть ей о миссии, приведшей его сюда. Похоже, она поняла его сомнения. – Вы не доверяете мне, – сказала она. – Это нормально. Но я должна напомнить вам один момент. – Какой именно? – Не я, а вы нашли меня на пьяцце делла Синьория. – Но ведь я не выслеживал никого до библиотеки. – Ладно, – уступила она. – Это моя вина. А что, если я действительно смогу вам помочь? Она с неприкрытым любопытством посмотрела на сумку с документами. – Покажите мне что‑ нибудь или дайте какой‑ то намек, а затем вы увидите, достойна ли я вашего доверия. Она молча ждала, пока Дэвид обдумывал ее предложение. Затем он открыл сумку, вытащил несколько страниц и разложил их на столе. Оливия привстала с кресла и склонилась над документами. Постепенно выражение ее лица стало очень серьезным, и, хотя ни одна из страниц не имела подписи, прошла лишь минута, прежде чем она прошептала: – Челлини! Подняв голову, она с благоговением добавила: – Это написано рукой Бенвенуто Челлини. Похоже, он не обманулся. Она очень хорошо разбиралась в искусстве. – Ради всего святого, где вы раздобыли эти документы? – Сначала скажите, как вы определили авторство? – Только не считайте меня дилетанткой в подобных вопросах, – с ноткой надменности ответила она. – Бенвенуто всегда писал на местном диалекте итальянского языка. У него своеобразный почерк. Следует отметить, что в ту пору никто, кроме Челлини, не интересовался так страстно… как бы вам это сказать… оккультными делами. Он по‑ прежнему сомневался в ее искренности. Тем не менее сейчас ее лицо и тон голоса – и даже насмешка, с которой Оливия отвечала на его вопрос – подсказали ему, что она говорила правду. И что она могла оказаться бесценной помощницей. Он неспешно вытащил из сумки остальные документы. Глаза Оливии расширились от любопытства и восторга. Дэвид пояснил, что рукопись была пожертвована библиотеке анонимным дарителем (подробности он пока придержал). Оливия молча читала страницу за страницей. Затем что то вызвало ее удивление. – Что это такое? – спросила она, указав на набросок с головой Медузы. – Первоначальная разработка «Персея»? Статуи, около которой мы встретились? Он лукаво улыбнулся. – Правдоподобная гипотеза, – нахмурившись, добавила Оливия и вдруг решительно покачала головой. – Нет, что‑ то тут не так. Я не вижу никакого сходства. Медуза на площади побеждена и повержена. А эта дерзкая. Ее взгляд переместился к продолговатой полости на рисунке, изображавшем заднюю сторону изделия. Оливия удивленно приподняла брови. – Так это был медальон? – робко спросила она. – Незавершенная работа? – Нет, это было зеркало, он назвал его «Медуза», – ответил Дэвид. – И я уверен, что Челлини сделал его. Поразмыслив над его словами, Оливия задумчиво сказала: – Я знаю о Бенвенуто очень много. Возможно, больше, чем кто‑ либо в Италии… Дэвид чуть не рассмеялся. Одно было верно: своим самомнением она могла затмить даже самого мастера. – Но я никогда не слышала об этой вещи. О зеркале под названием «Медуза». – Никто не слышал, – ответил Дэвид. – Но мне поручили отыскать его. Оливия села в кресло и опустила руки в шутливом жесте изумления. – И как вы собираетесь искать эту вещь? Она была утрачена пятьсот лет назад! – Честно говоря, не знаю, – признался Дэвид. – Но в библиотеке «Лоренциана» собраны многие документы Челлини. Их тут больше, чем в любом другом месте на земле. Поэтому я решил начать поиски отсюда. Она неуверенно склонила голову набок. Он взял карандаш из серебряного стаканчика. – У вас есть идея получше? Оливия взглянула на него и, склонившись вперед, спросила: – Вы что, хотите предложить мне работу? – А вы сейчас свободны? – с улыбкой ответил Дэвид. – Я не уверена. Знаете, все эти туры отнимают много времени. И потом мое собственное исследование… – Хорошо, – сказал Дэвид, начиная заполнять бланк заказа и тем самым прерывая ее блеф. – Приятно было пообщаться с вами. Ладонь Оливии легла на его руку. – Я уже чувствую, как трудно мне будет работать с вами, – сказала она. С ее губ сорвался звонкий смех, и Дэвид тоже засмеялся. – Я потребую хорошую оплату. Из читального зала послышалось шиканье. Оливия схватила бланк и прочитала сделанный Дэвидом заказ. – Сборник рукописей Медичи‑ Палатино? – с удивлением спросила она. – Да, – ответил он, надеясь на ее одобрение. – Неплохо для начала, – кивнув, сказала она. Подняв руку, чтобы подозвать дежурного библиотекаря, Оливия тихо добавила: – Возможно, вы не так и безнадежны, как мне сначала показалось.
Глава 15
У стен собора завывал холодный ветер с озера Мичиган. Он задирал полиэтиленовую пленку, закрывавшую часть разобранного потолка, и направлял сквозняк в боковую часовню, где проходила церемония прощания. На подставке у гроба размещался увеличенный снимок Рэндольфа Ван Оуэна, стоявшего за штурвалом своей яхты. Ниже находилась табличка с датами его рождения и смерти. Несмотря на известную фамилию и долгую историю Ван Оуэнов в округе Чикаго, Кэтрин пригласила на церемонию лишь нескольких человек – сестер Рэндольфа, их детей и немногочисленных друзей из яхт‑ клуба. Молодой священник, отец Фланаган, старался, как мог, но слишком робел и волновался, а потому не мог степенно, скорбно и искренне говорить о смерти незнакомого ему человека. Ван Оуэны не ходили в церковь, и речь священника о достоинствах умершего опиралась на сведения, почерпнутые из быстрого поиска в «Гугле». Кэтрин хотела, чтобы церемония закончилась быстрее. Она с трудом переступила порог кафедрального собора и, взглянув на кабинки с красными занавесями, испытала вполне понятные угрызения совести. Ей пришлось пройти мимо того самого места, где несколькими ночами ранее старый священник, отец Ди Дженнаро, выронил из руки мобильный телефон и замертво рухнул на пол. Теперь ничто не говорило о происшедшем и не указывало прихожанам на гибель пожилого падре. Ей почему‑ то подумалось, что такие места на земле походили на темные пятна. Для обычных людей они были незаметными, но она натыкалась на них где угодно. После такой долгой жизни весь мир казался ей одним большим кладбищем. Урна из оникса с прахом Рэндольфа покоилась на мраморном постаменте. Время от времени священник смотрел на нее с показным уважением, словно она хранила некое присутствие, сущность… или что‑ то иное, а не прах и золу. Кэтрин не питала иллюзий. Любой, кто оказался бы на ее месте, уже не мог бы видеть мир по‑ другому. Священник произнес нараспев последнюю молитву, и обряд закончился. Кэтрин, поправив черную вуаль, попрощалась с другими участниками церемонии. Сестры Рэндольфа, с которыми она никогда не поддерживала отношения, потянулись к выходу, таща за собой избалованное потомство. «Морские волки» пожали ей руку и без сомнения направились в яхт‑ клуб, чтобы выпить за погибшего товарища. Отец Фланаган подошел к ней и, выслушав ее благодарные слова, произнес: – Нет, это я должен сказать вам спасибо. – За что? Указав рукой вверх, где к стропилам крепились шапки предыдущих кардиналов и шуршала полиэтиленовая пленка, он смиренно ответил: – Вы сделали очень щедрое пожертвование церкви. Теперь мы сможем покрыть затраты на ремонт нашей крыши. Она действительно пожертвовала круглую сумму. Из‑ за чувства вины перед старым священником. Если бы она не напугала его своим признанием, он умер бы однажды с миром в теплой постели, а не на холодных камнях. На следующий день после его смерти она подписала чек. Подписывать чеки легко. – Вас проводить? – спросил отец Фланаган. Она ответила, что это необязательно. Сирил, надев на руки белые перчатки, поднял урну с прахом покойного. Они прошли по проходу к большим двойным дверям с узорами Древа Жизни. Когда створки открылись, в лицо Кэтрин ударил порыв леденящего ветра. Она осторожно спустилась по ступеням. В салоне лимузина было тепло и уютно. Устроившись на заднем сиденье, она прислушалась к шелесту мокрого снега, хлеставшего по окнам. В такую погоду поездка на кладбище Кэлвари могла занять полчаса. Это было самое старое католическое кладбище в епархии. Оно располагалось на Клэрк‑ стрит, и именно там более века назад Ван Оуэны возвели семейный мавзолей. Кэтрин провела всю дорогу в молчании, которое нарушалось лишь шуршанием шин, плеском дорожной слякоти и скрипом дворников на ветровом стекле. Сирил знал, что она хотела побыть наедине со своими мыслями. А эти мысли вновь побежали в том направлении, которое уже стало привычным для нее в последнее время. Она думала о Дэвиде Франко, о его возможном успехе в поисках «Медузы». Он находился в Италии всего лишь несколько дней. Однако смерть Рэндольфа – последняя в череде многих других – усилила ее стремление найти магическое зеркало. С его помощью Кэтрин надеялась разрешить наконец давно мучившую ее проблему. Но почему она так верила в Дэвида? Ее другие посланники тоже уезжали в Европу и либо возвращались с пустыми руками, либо, как в случае покойного Паллисера, их тела вытаскивали баграми из Луары. Она понимала, что должна была предупреждать своих новых агентов. Но кто тогда согласился бы взять на себя такую опасную миссию? Вдоль берега озера громоздились огромные кучи снега и льда, похожие на груды строительных блоков. Озеро казалось серой равниной, по которой ветер гонял стада белых барашков. Холодный тусклый свет вечернего солнца едва пробивался сквозь тучи. Нет, она не будет скучать по этому стылому месту. После смерти Рэндольфа она потеряла последнюю причину, по которой оставалась здесь. Миссис Ван Оуэн решила перебраться в теплый климат… и обзавестись новой ролью в этой жизни, как она уже делала бесчисленное множество раз. Она никогда не задерживалась долго в какой‑ либо стране, боясь вызвать ненужные подозрения. И ее время в Чикаго подошло к концу. Когда они подъехали к кладбищу, Сирил замедлил скорость и свернул под готический свод, украшенный греческими буквами – альфой и омегой. Кэтрин вспомнила, что это были христианские символы Бога, означавшие начало и конец существования. Проезжая под ними, она почувствовала себя отвратительной грешницей. Лимузин пересек открытую площадку и медленно покатил по широкой аллее мимо каменных склепов и мрачных монументов под голыми ветвями деревьев, высохшими и потерявшими кору от старости. – Следующий поворот налево, – проинструктировала она водителя. Мавзолей Ван Оуэнов был, пожалуй, самым помпезным на всем кладбище. Построенная в виде греческого храма из того же белого известняка, который лежал на волнорезах, защищавших Шеридан‑ роуд от вечно неспокойного озера, усыпальница располагалась на небольшом холме, откуда открывался хороший обзор на окрестности. Лучшие места всегда достаются не тем, кто делает что‑ то хорошее, подумала Кэтрин. Из‑ за суровых зим среднего запада мавзолей давно утратил свой прежний глянец. На его крыше образовалась трещина, в которую пробрались какие‑ то вьющиеся растения. Когда персонал кладбища предложил Рэндольфу удалить эту лозу, разрушавшую крышу, ее супруг сказал: «Оставьте растения в покое. Они единственные живые существа на целую квадратную милю». Сейчас Кэтрин понимала, о чем он говорил. Так как обочины с двух сторон оказались заваленными снегом, Сирил остановился посреди аллеи. В зоне видимости была еще одна машина, но она, выпуская из выхлопной трубы белый шлейф пара, направлялась к дальнему концу кладбища. Кэтрин закуталась в шубу. Как только ее помощник открыл дверь, она осторожно вышла на обледеневшую аллею. Сирил, держа в одной руке урну, подхватил ее под локоть. Она оперлась на его руку, и они вместе перебрались через снежный сугроб, образовавшийся на обочине. Пригибаясь под порывами ветра, Кэтрин поднялась на холм. Высокая дверь мавзолея представляла собой каркас из железа, черным кружевом обрамлявший толстое непрозрачное стекло. Кэтрин покопалась в плисовом кармане шубы и достала железное кольцо со старинным ключом. Наверное, такими ключами открывали камеры Бедлама. Она передала кольцо Сирилу, но замерзшая скважина не позволила вставить ключ в непокорный замок. Однако ее помощник неплохо подготовился. Сирил очистил скважину концом отвертки и впрыснул в отверстие немного универсальной смазки. Через несколько мгновений он повернул ключ в замке, и тяжелая дверь, достойная подвалов солидного банка, открылась с басовитым скрипом. – Может быть, мне пойти с вами? – Нет, – прижав урну к груди, ответила Кэтрин. – Лучше разверни машину, чтобы мы сразу поехали в город, когда я выйду оттуда. Мне понадобится десять‑ пятнадцать минут. Кэтрин вошла в мавзолей, и Сирил закрыл за ней дверь. Пара створных окон, с такими же затемненными стеклами, как на двери, пропускали достаточно света, чтобы не включать люминесцентные лампы – здесь было гораздо светлее, чем она ожидала. На мраморных плитах стен виднелись надписи с цитатами из Библии. В углу у арки со ступенями располагался бюст Арчибальда Ван Оуэна – бородатого «барона железных дорог», который в конце девятнадцатого века обеспечил своим потомкам счастливую и богатую жизнь. Теперь он сердито смотрел на каждого входящего в его посмертную обитель. Спустившись по ступеням, Кэтрин оказалась в склепе. С каждой стороны на гранитных плитах находилось несколько гробов. Их латунные ручки потускнели от возраста, а некогда блестевшее от лака дерево теперь потемнело и покрылось слоем пыли. На двух полках, тянувшихся вдоль стен, стояло множество урн из порфира и фарфора. В них хранились кремированные останки почивших Ван Оуэнов. Воздух внутри был холодным, но не застоявшимся. Щель в потолке, которую проделала лоза, создавала естественную вентиляцию. В верхнем углу рядом с ней подрагивала паутина шириной не меньше ярда. Просочившаяся влага от дождей и таявшего снега образовала на мраморных плитах большое желто‑ зеленое пятно. По спине Кэтрин побежали мурашки – не от холода, гробов и урн, а от вида паука, появившегося на тонких нитях паутины. Уловив необычные воздушные потоки в помещении, насекомое, вероятно, решило, что в его западню угодила какая‑ то жертва. В поисках долгожданной добычи паук сначала пробежал в одну сторону, затем в другую. И Кэтрин, пойманная в паутину времени, вдруг почувствовала необъяснимый страх. Она торопливо подошла к стене, протерла перчаткой небольшой участок на полке и поместила туда урну с останками Рэндольфа. Несколько секунд она поглаживала ее рукой, будто бы благословляя прах покойного супруга. Но на самом деле Кэтрин просто ожидала каких‑ то эмоций, какого‑ то чувства завершения или, возможно, печали. А в ее душе царила пустота. Она слишком часто разыгрывала эту сцену, и та уже утратила новизну. Ее сердце было таким же мертвым, как обитатели склепа. Вместо скорби о Рэндольфе Кэтрин, сама того не замечая, унеслась в своих мыслях в давно минувшие времена, когда действительно была живой и чуткой, когда она открыто и страстно принимала все, что предлагал ей окружающий мир. В ту пору художники умоляли ее стать их натурщицей и музой, а аристократы дарили ей подарки в надежде, что она ответит им любовью. Но, честно говоря, в те дни был лишь один мужчина, затронувший – нет, взявший в плен – ее сердце. Только один смог проникнуть в ее душу. Даже теперь она могла представить его грубые руки на своих бедрах и груди. Он поворачивал ее и так и эдак, придумывая позы для новых статуй и фигур. Разве могла она забыть, как густая борода Челлини царапала ее лицо и шею? А его вызывающий смех и дерзкую улыбку, когда он рассказывал о своих шутках и проказах над лордами и придворными дамами? Ей вспоминались ночи, которые они проводили на твердом матраце в его студии. Ей вспоминались дни, когда она ела из серебряной посуды богатых заказчиков и прогуливалась под руку с ним по Понте Веккьо. Как часто она вспоминала ту судьбоносную ночь, когда из любопытства открыла железную шкатулку и навсегда изменила свою судьбу. Теперь ей оставалось надеяться только на это проклятое зеркало: на то, что, разбив его, она сможет развеять магические чары и освободиться от их пут. Если верить «Ключу», другого выхода из железной клетки бессмертия не было. Но пока все сказанное в рукописи о магической силе «Медузы» оказалось верным. Так стоило ли сомневаться в остальном? Когда зеркало будет разбито, ее жизнь возобновится вновь. Оттаяв от мороза вечности, она начнет двигаться дальше во времени – день за днем, как любая смертная женщина. И ее конец, в обусловленный срок, тоже будет естественным. Говоря словами великого Шекспира, это станет благоговейно желаемым завершением ее долгой истории. Словами великого Шекспира… Когда она знала его, все относились к нему с плохо скрытым презрением, как к неуемному писаке. Почувствовав вкус соли на губах, Кэтрин вдруг заметила, что по ее щекам текут горячие слезы. Она бежала из Флоренции, но, так как люди Кастро неотступно преследовали ее, ей пришлось покинуть европейский континент. Английский фрегат пустил их корабль ко дну, и тот затонул в двухстах милях от Шербурга. Три дня Катарина цеплялась за обломок бревна. Затем другое судно подобрало ее, и вскоре она, сменив фамилию, нашла кров среди эмигрантов из Англии. Еще через несколько лет до нее дошли вести о смерти Бенвенуто. Его похоронили в базилике делла Сантиссима Аннунциата. Она тогда гадала, как ему удалось избежать проклятия бессмертия и выпросить у бога прощение. Хотя она могла быть единственной жертвой той магии. Но неужели Челлини сделал волшебное зеркало и не опробовал его на себе? Это казалось непохожим на него. С другой стороны, ей следовало учесть упрямую натуру мастера. После тех новостей она впала в депрессию, чувствуя себя безвозвратно потерянной и одинокой. Но она привыкла к этому с годами. Она стала одинокой странницей, и холодный бесконечный поток времени уносил ее все дальше. Паутина снова завибрировала. Она увидела, как черный паук опять заметался по нитям. Хриплые рыдания рвались из ее горла, и ей пришлось присесть на каменную скамью, установленную рядом с гробами. Она вытащила из кармана надушенный платок и вытерла им слезы. Когда Сирил открыл дверь, в лицо Кэтрин пахнуло сквозняком. – Вы в порядке? – спросил водитель. Она молча кивнула головой. Наверное, ее помощник подумал, что она выпускала наружу эмоции, скопившиеся после смерти супруга. Ну, что же? Пусть так и думает. – Машина у ограды, – добавил Сирил. На этот раз она ответила: – Я выйду через минуту. Дверь снова заскрипела. Немного успокоившись, Кэтрин случайно взглянула на паука, ожидавшего своего часа в углу паутины. Одного его вида было достаточно, чтобы вновь заставить ее почувствовать холодный озноб. Она вскочила на ноги и, закрывая за собой массивную дверь, поклялась, что никогда больше не вернется в этот мрачный склеп.
Глава 16
Лавка мясника – вот на что, по мнению Эшера, походила сейчас лаборатория. Интересно, хватит ли у Шиллингера денег, чтобы оплатить такую работу? Янтцен в хирургической повязке и в заляпанном кровью переднике только что бросил в кислотную ванну последнюю отрезанную ногу. Полное уничтожение трех трупов – начиная от волос на голове и кончая ногтями на ногах – было нелегким делом, и они потратили на это почти два дня. Поначалу Юлиус хотел утопить тела в Арно или спрятать их где‑ нибудь в сельской местности. Но Эшер по опыту знал, что трупы имели обыкновение обнаруживаться. Реки углубляли драгами, поля вспахивали плугами, и даже асфальтированные парковки иногда раскапывали для новых строительных объектов. Поэтому, пока они смывали кровь в коридоре, Эрнст терпеливо объяснил Янтцену, что им нужно избавиться от улик, не выходя из дома. Здесь и сейчас! И разве можно было найти для этого лучшее место, чем секретная лаборатория Юлиуса? Эшер прошелся по магазинам и купил топор, пилу, стальной молоток, галлонные канистры с химическими реактивами и все, что требовалось для расчленения, разложения и ликвидации человеческих останков. На обратном пути он запасся несколькими банками «Левенбрау» – хорошим немецким пивом. Ему уже надоело пить итальянские помои. А он не сомневался, что предстоящая работа вызовет у него большую жажду. Хотя Янтцен был доктором, Эшер вскоре обнаружил, что его напарник имел слабый желудок для подобных грязных дел. Эрнсту пришлось самому поднимать трех турок на лабораторный стол и попеременно орудовать то пилой, то топором. Каждое тело аккуратно делилось на шесть частей: руки, ноги, голова и торс. Далее шла тонкая работа. Например, при дроблении челюстей приходилось выдергивать каждый зуб и подвергать его размельчению. Пока Эшер работал над разделкой трупов, Янтцен занимался кислотным растворением, кремацией и смывом останков. Иногда он прерывал свои действия и стремительно бежал к хирургической раковине. – Милостивый боже! – возмутился Эшер. – Как же ты получил медицинский диплом? – Я не расчленял трупы! – Почему ты так нервничаешь? Их убил не ты, а я. Неужели тебе хотелось, чтобы они прикончили нас? – Ахмет не стал бы убивать ни меня, ни тебя. Он просто был под кайфом и искал себе дозу. – Ах, вот как ты теперь заговорил! – Ну, а что, по‑ твоему, еще могло случиться? – Я думаю, он пришел сюда разобраться со мной, – ответил Эшер, разбивая молотком лежавший на столе череп. – Но потом паренек решил немного развлечься.
|
|||
|