ЧАСТЬ ВТОРАЯ 6 страница

Ее кожа напоминала полупрозрачный лед, и лицо без бровей, исчезнувших после химиотерапии, выглядело, как стеклянная маска. Только глаза – такие же темно‑ карие, как у Дэвида – все еще хранили яркую искру жизни.

– Нет, пусть Эмма немного порадуется. Когда я смотрю на нее, меня переполняет счастье. Я не знаю, сколько таких светлых и приятных минут мне осталось.

Еще одна констатация факта. Ее последняя фраза опечалила Дэвида. Он всеми силами пытался не думать о близкой кончине сестры, но любой разговор с ней, так или иначе, задевал эту тему. А разве могло быть иначе? Она уже почти год жила в ожидании смертного приговора. Сара проходила одну процедуру за другой, терпеливо переносила операции. Врачи меняли для нее медикаментозные курсы один за другим. И хотя в процессе ее лечения случались краткие периоды улучшения, общее развитие болезни неизменно вело к концу. Наступавшие ремиссии длились недолго.

– Знаешь, о чем я тоскую больше всего? – спросила она, как будто размышляла вслух.

Дэвиду не понравился такой поворот беседы, но если сестра хотела выразить свои чувства…

– Что не увижу, как вырастет Эмма.

Именно в эту секунду ее дочь развернулась и со смехом помахала им руками.

– Не волнуйся. Ты это увидишь.

Дэвид знал, что его слова – ложь. Небольшое временное улучшение могло перейти в финальную стадию болезни. И Сара тоже понимала, что обречена.

– Ты выглядишь лучше. Гэри говорил, что курс новых лекарств стабилизировал твое состояние. Ты скоро пойдешь на поправку.

Она похлопала его по руке и, наблюдая за Эммой, сказала:

– Ты застудишь ноги. Быстро надевай ботинки.

Он снял коньки и последовал ее совету. Ботинки казались холодными как лед.

– Я все отдала бы за то, чтобы действительно выздороветь, – шепотом добавила Сара.

Дэвид снова подумал о странном разговоре с Кэтрин Ван Оуэн.

– Все что угодно? – спросил он намеренно небрежным тоном.

– О чем ты?

Сара уже успела забыть о сказанных словах. Сильнодействующие лекарства ослабляли концентрацию внимания, и порой она теряла нить беседы.

– Ты на самом деле согласна на все… лишь бы продолжать жить?

Она сделала глубокий вздох и посмотрела на детей, которые катались на катке.

– Я никогда не думала, что приду к такому выводу, – ответила она. – Мне, как и всем здоровым людям, казалось, что я тихо и мирно проживу жизнь до конца. Без всяких проблем и осложнений. Без боли и жалоб.

Она закашляла и поднесла руку в перчатке к бесцветным тонким губам.

– Но люди думают так, пока у них все в порядке, – продолжила она. – Пока с ними не случается ничего плохого. А теперь у меня другой взгляд на этот вопрос.

Он услышал в ее голосе едва заметные нотки горечи.

– Теперь я отдала бы за жизнь что угодно – все, что только потребовалось бы. Чтобы состариться вместе с Гэри. Чтобы смотреть, как Эмма играет в сводном городском оркестре. Чтобы сходить на ее выпускной бал, а затем увидеть, как она заканчивает колледж. Чтобы узнать, кто будет ее первым возлюбленным и как она распорядится своею судьбой. Чтобы увидеть ее зрелой женщиной, с детишками и мужем. Я хочу этого, Дэвид! Хочу!

В уголках ее глаз заблестели слезы.

– Я никогда не думала, что буду цепляться за жизнь с такой жадностью. Мне стыдно быть слабой, но я ничего не могу с собой поделать…

– Тебе не в чем винить себя, милая, – сказал Дэвид, обнимая ее за плечи и прижимая к груди. – Ты самая смелая женщина из всех, кого я знаю. И ты имеешь право цепляться за жизнь. Потому что ты уже прошла через ад.

Он вспомнил слова миссис Ван Оуэн: «Я обещаю, что ваша Сара проживет очень долго». Они отдавались в голове резким гулом треснувшего колокола. По щекам Сары катились слезы. Проезжавшие фигуристы косились на нее.

– Я не хочу, чтобы Эмма увидела меня в таком состоянии, – прошептала она, зарывшись лицом в его плащ.

– Не тревожься. Она сейчас болтает с Амандой.

– Просто мне нужно было высказаться, понимаешь?

– Ты можешь делиться со мной любыми мыслями. Ты же знаешь, что я всегда приму тебя такой, какая ты есть.

Она шмыгнула носом и улыбнулась.

– Помнишь, когда мы учились в школе, ты сказала мне, что ни одна девчонка не пойдет со мной на свидание, если я не избавлюсь от перхоти? – продолжил Дэвид. – И что я плохой танцор, потому что стою на месте и просто виляю задницей?

– Я такое говорила? Ой, прости меня, пожалуйста.

– Не извиняйся! Ты была права. Я выслушал твой совет, купил специальный шампунь и научился танцевать.

Сара смахнула слезу перчаткой и, выпрямившись, осмотрела каток.

– Интересно, наша мама тоже себя так чувствовала?

Она буквально озвучила мысль Дэвида. Неужели их мать, умирая подобным образом, испытывала такие же муки и разочарования? Такую же обиду на несправедливый конец?

– Наверное, да, – ответил он.

Сара молча кивнула. К ним подъехала Эмма. Она держала в руке большой пластмассовый стакан с горячим шоколадом.

– Осторожно, не разлей, – сказал Дэвид, приподнимаясь, чтобы подать ей руку.

Эмма с первого взгляда заметила, что ее мама плакала. Она села рядом на скамью и начала снимать коньки.

– О, ты раздобыла энчиладу! – начал восторгаться Дэвид, отвлекая ее внимание. – А сверху взбитые сливки и суфле! А вишни тебе дали?

– Как самочувствие? – обратилась к матери Эмма.

– Все чудесно, милая. Все просто чудесно. Это Аманда угостила тебя? Я схожу и отдам ее маме деньги.

– Нет, – забирая шоколад, ответила Эмма. – К нам с Амандой подошел друг дяди Дэвида. Он купил нам по стакану и сказал, что для него это большое удовольствие.

Сара посмотрела на Дэвида. Тот, ничего не понимая, покачал головой.

– Мой друг? А как его зовут?

– Я не запомнила. Он говорил с таким смешным акцентом.

– Он все еще здесь? – спросил Дэвид самым небрежным тоном. – Эмма, покажи мне его. Я хотел бы поздороваться с ним.

Девочка набрала в рот большую порцию шоколада. Она осмотрела каток, затем улицу, которая тянулась за ним.

– Вон он, – сказала Эмма, указав на рослого мужчину с лысой головой, который открывал дверь черного «БМВ».

– Ты знаешь его? – с тревогой в голосе спросила Сара.

Дэвид снова покачал головой.

– Я сейчас вернусь, – сказал он, побежав по краю катка.

– Если будет нужно, тут же звони в полицию! Не связывайся с ним! У него могут быть сообщники!

Однако Дэвид ничего не слышал, кровь стучала у него в ушах. Кем был мужчина, садившийся в машину? Если бы он был другом, то мог бы подойти и поздороваться. И он действительно выглядел смутно знакомым. Где они могли встречаться?

– Эй! – крикнул Дэвид, перепрыгивая через бортик катка. – Эй, вы! Подождите!

Он замахал над головой руками. Ему пришлось пробираться через толпу детей, стоявших в очереди у билетной кассы. Выбежав из парка и увидев, что машина начала разворачиваться на стоянке, Дэвид торопливо направился к ней. Затем на какое‑ то время обзор был закрыт проезжавшим автобусом. Когда Дэвид наконец выбрался на проезжую часть, он оказался на пути «БМВ», стремительно приближавшегося к нему. Он замахал рукой, призывая водителя остановиться. Его ноги увязали в густой уличной слякоти. За тонированным лобовым стеклом виделась лысая голова, немного наклоненная набок, словно этот странный тип забавлялся, играя с ним в кошки‑ мышки.

– Остановитесь! – закричал Дэвид, вытягивая руку вперед. – Что вы делаете?

«БМВ», вместо того, чтобы замедлиться или просто объехать его стороной, несся прямо на Дэвида. Вопреки разуму, водитель, громко сигналя клаксоном, прибавил скорость. Кто‑ то на автобусной остановке встревоженно закричал, и Дэвид, поскользнувшись на обледеневшем асфальте, едва успел отпрыгнуть в сторону от промелькнувшей рядом машины. Он упал в высокий сугроб на краю обочины. Погрузившись локтями в снег и приподняв голову, он протер очки пальцами, но к тому времени черный «БМВ» уже скрылся за поворотом на перекрестке. Дэвид не успел рассмотреть его номер.

Кто‑ то из прохожих склонился над ним и, протянув руку, с укором сказал:

– Вы рисковали жизнью, молодой человек! Какого черта вас понесло на середину дороги?

Приняв помощь, он выбрался из сугроба на тротуар.

– Вы не ранены? – спросил мужчина.

– Я в порядке, – ответил Дэвид, смахивая ледяное крошево со штанов и плаща. – Большое спасибо.

Несколько человек на катке и у билетной кассы повернулись к нему, наблюдая за развитием драмы.

– Благодарю за внимание, – крикнул им Дэвид. – Шоу закончилось.

Но это было не так. Сквозь шум проезжавшего транспорта и мелодию «Белого Рождества» он услышал голос Эммы, звавшей его.

* * *

Машина «скорой помощи» приехала через десять минут. Дэвид обнял Эмму и заверил ее, что с мамой будет все в порядке. Затем он отправил девочку домой вместе с Амандой и ее мамой. Медики сказали, что он может поехать с сестрой в больницу.

Сара приходила в себя и снова теряла сознание. Из путаных слов Эммы он понял, что сестра в панике побежала за ним, потеряла равновесие на скользком тротуаре и ударилась головой о бордюр. Пока врач проверял жизненные показатели Сары, Дэвид, склонившись над ней, держал в ладонях ее руку.

– Ваша сестра проходила химиотерапию? – спросил медик.

– Ее лечат от рака.

Врач кивнул, его предположения подтвердились. Трудно было не догадаться об этом, посмотрев на лицо без бровей.

– В какой больнице?

– В Эванстоне.

– Хорошо. Тогда мы поедем туда.

Как только они остановились у служебного входа, который вел в корпус неотложной помощи, Сару увезли на передвижных носилках. Дэвид позвонил ее мужу. Гэри тут же ответил. Он сказал, что мать Аманды уже сообщила ему обо всем и что начальство отпустило его с совещания, проходившего в Скоки. Когда он приехал, на отвороте его куртки все еще болтался бейдж с именем и фамилией. На их счастье, онколог Сары, доктор Росс, оказался в своем кабинете. Он ответил на звонок и чуть позже присоединился к ним в комнате для посетителей около реанимационного отделения. Доктор выглядел непривычно хмурым.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Врачам удалось стабилизировать ее состояние. Сара сейчас в сознании. У нее легкое сотрясение мозга. Однако мы оставим ее на ночь в отделении интенсивной терапии и посмотрим, что будет дальше.

– Вы думаете, могут быть какие‑ то последствия? – осторожно спросил Гэри.

– Надеюсь, что нет, – ответил онколог, меняя хмурое выражение лица на обнадеживающую улыбку. – Тем более что я хочу предложить ей новый экспериментальный режим. Наша больница недавно получила разрешение на эту методику. Я считаю Сару очень перспективным кандидатом. Клинические испытания в Мэриленде дали впечатляющие результаты.

Минуту или две он объяснял, как будет работать новая методика и какие побочные эффекты следует ожидать во время лечения. Затем доктор Росс предупредил:

– Вы должны понимать, что это экспериментальная методика и у вас могут возникнуть некоторые проблемы с вашей страховой компанией.

– Пусть финансовый вопрос вас не тревожит, – без колебаний ответил Гэри. – Я справлюсь.

– И я помогу ему, – выпалил Дэвид, подумав о визитной карточке в бумажнике.

– Прекрасно, – кивнув головой, сказал доктор Росс. – Тогда я изменю для Сары процедуры. Но я вас предупредил – это дорогая методика.

Попрощавшись с ними, он поспешил на обход пациентов.

– Может, спустимся в кафетерий? – предложил Дэвид. – Мне не помешала бы чашка кофе.

Они молча сидели за столиком, стараясь собраться с мыслями. Покосившаяся рождественская елка с бумажными игрушками, сделанными детьми из педиатрического отделения, одиноко стояла под тикавшими настенными часами. Дэвид даже боялся думать о том, что сейчас творилось в уме Гэри. Помимо вопроса о жизни и смерти Сары, на него свалилась новая проблема. Смогут ли их страховые полисы покрыть расходы на экспериментальное лечение? У него и без того не ладилось с финансами. Насколько Дэвид знал, риэлторский бизнес переживал не лучшие времена. Гэри не мог вынести дополнительные расходы без продажи дома и машины.

Вот где пригодился бы миллион долларов. Дэвид должен был поехать во Флоренцию. И ему следовало отправиться туда немедленно, пока Саре гарантировали какое‑ то облегчение. Всегда имелся шанс, что новая методика поможет… Но ведь она могла и не помочь. Если рисковать и идти на авантюру, то время сейчас было как раз подходящее.

– Помнишь, я говорил о повышении? – сказал он.

Гэри кивнул, не поднимая головы.

– Чтобы получить его, я должен слетать в Италию.

– Когда?

– Как можно быстрее.

Гэри перевел на него усталый взгляд.

– Надолго?

– Трудно сказать. Но я могу вернуться в любой момент, если это понадобится.

Судя по всему, Гэри принял его слова как дополнительное осложнение в своей нелегкой жизни, отягощенной огромными проблемами.

– Мне не хотелось бы оставлять тебя в таком тяжелом положении, но…

– Поезжай, – по‑ доброму ответил Гэри. – Поезжай и ни о чем не думай. Нам необязательно всем торчать в этой чертовой больнице. И ты знаешь, что если бы Сара сидела сейчас здесь, она сказала бы то же самое.

Гэри был прав. И это лишь подталкивало Дэвида в дорогу – особенно теперь, когда он, вопреки разуму, почувствовал вкус ноющей и абсолютно нерациональной надежды, когда обещания миссис Ван Оуэн уже не казались такими абсурдными и невозможными. Во‑ первых, он начал верить, что кто‑ то другой воспринимал их серьезно. Иначе почему его едва не сбили машиной? Он посмотрел на ссадины на костяшках пальцев от падения на лед. Какой бы решительной ни была миссис Ван Оуэн, у нее имелся соперник, равный ей по силе и целеустремленности. Во‑ вторых, Дэвид обнаружил нечто странное. Это открытие встревожило его. После того как миссис Ван Оуэн уехала из «Ньюберри», он вернулся в «книжную башню» и продолжил изучать книгу Челлини. На одной из страниц «Ключа к жизни вечной» имелся чертеж, на который он не обратил внимания при первом прочтении. Рисунок вдруг выскочил из рукописи, как цирковой акробат.

Это был набросок фигуры Афины для постамента великой статуи Персея. В глаза бросалось ее потрясающее сходство с Кэтрин Ван Оуэн. Те же величественный взгляд, гордая стать и густая грива темных волос. Ниже рисунка имелась надпись: «Quo vincas clypeum do tibi casta sosor» – «Я, твоя целомудренная сестра, даю тебе щит, с помощью которого ты можешь одержать победу». Богиня Афина снабдила Персея щитом и советами, позволившими ему убить Медузу. И хотя Дэвид понимал, что женщина, с которой он встречался в библиотеке, не могла быть натурщицей художника (скорее всего, это объяснялось случайным совпадением или игрой его воображения), но в глубине его рассудка жила упрямая мысль: «Поверь! » И в той же глубине жила вера в чудеса и в утраченный секрет бессмертия, питающая его последнюю надежду на спасение сестры. Как он мог упустить такую возможность?

Глава 10

Отец Ди Дженнаро зевнул и снова посмотрел на часы. Время приближалось к полуночи. В соборе Святого Имени, главном в римско‑ католической епархии Чикаго, царила тишина. Пора было закрывать массивные бронзовые двери на замок и отправляться ко сну. Молодые священники отмечали Рождество горячим глинтвейном, пиццей и эгногами, увенчанными сливочными башенками, но отец Ди Дженнаро нуждался только в таблетке маалокса и хорошем сне до самого утра. В свои семьдесят три он успел пресытиться праздниками, а от куска пиццы, съеденного на ужин, у него началась сильнейшая изжога.

В канун Рождества по распоряжению епископа кафедральный собор оставался открытым до позднего времени, чтобы все прихожане могли прийти и утвердиться в вере. Сегодня вечером церковь посетили десятки людей. Но теперь отец Ди Дженнаро остался один. Пока он делал обход, его шаги эхом отдавались от стен и купола огромного здания. Построенный в 1874 году на месте прежней церкви, сгоревшей в 1871 году во время Чикагского пожара, собор Святого Имени вмещал до двух тысяч прихожан одновременно. Высокие колонны облицованы красным мрамором «рокко аликанте», а гранитный алтарь весил шесть тонн. Глянцевые фрески на стенах и поставленные по обету свечи наполняли нижнюю часть интерьера теплом и мягким сиянием, но потолок в 150 футах от пола скрывался во мгле. Там проводились ремонтные работы. Часть апсиды была закрыта брезентом и фанерными листами. Однако красные шапки предыдущих чикагских епископов – Мейера, Бернардина, Манделейна, Коди и Стритча – все еще висели на балках, как того требовала традиция. Они должны были обратиться в прах, служа напоминанием о бренности земной славы.

Отец Ди Дженнаро поднес кулак к губам, шумно зевнул и медленно побрел к двойным дверям, украшенным, как и остальная церковь, мотивами библейского сказания о «Древе жизни». Он порылся в кармане брюк, достал кольцо с ключами и вдруг, к своему удивлению – или, если быть честным, к своему огорчению, – увидел, как двери открылись. В остекленный вестибюль вошла стройная женщина в длинном меховом пальто и в шляпке с вуалью.

«О господи, – подумал он, – пусть она просто зажжет свечу и уйдет». Больные старческие ноги нещадно ныли.

Однако, оказавшись внутри, женщина замерла на месте и, словно оказавшись здесь в первый раз, нерешительно осмотрелась по сторонам. У него сложилось впечатление, что она принимала какое‑ то решение, не сулившее ему лично ничего хорошего. Людям, переживавшим духовный кризис, обычно требовалось много времени на обретение покоя и прощения.

Приблизившись к ней достаточно медленно, чтобы не напугать ее своим появлением, он терпеливо произнес:

– Счастливого Рождества! Добро пожаловать в собор Святого Имени.

Когда он вышел из темного нефа, женщина сняла перчатки, перекрестилась и решительно сказала:

– Простите, что тревожу вас в столь поздний час. Я хочу исповедаться. Вы можете оказать мне такую услугу?

Ситуация оказалась еще хуже, чем он думал.

– Я уже собирался закрывать, – ответил Ди Дженнаро, надеясь, что она поймет намек и отложит исповедь на следующий день.

Но женщина не сдвинулась с места. От нее веяло самовлюбленностью и упрямством. Похоже, она привыкла исполнять любой свой каприз – все, что хотела и когда хотела. Он опустил кольцо с ключами в карман.

– Куда мне пройти? – спросила она, вновь осмотревшись по сторонам.

Старый священник указал рукой на несколько деревянных кабинок с плотными красными занавесями. Они стояли за подсвечниками, на которых все еще горели свечи. Женщина направилась к ним. Ее каблуки решительно зацокали по полу, словно она торопилась разделаться с какой‑ то повинностью. Отец Ди Дженнаро устало последовал за ней. Раздвинув занавес, она скрылась внутри кабинки. Священник вошел в другое отделение и, усевшись на кресло с подушкой, сложил на коленях холодные руки.

Почему он не закрыл двери на пять минут раньше? Конечно, это было бы нарушением правил, но зато сейчас он мог бы уже снять туфли и растереть больные ноги.

Женщина, находившаяся по другую сторону ширмы, преклонила колени. Ди Дженнаро видел только ее силуэт. Она сняла шляпку с вуалью, и локоны черных волос упали на ее плечи и меховой воротник. Пригнув голову, она прошептала:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Последний раз я исповедовалась… очень давно.

Заблудшая католичка, подумал священник. Дело могло затянуться на всю ночь. Он молча побранил себя за немилосердное отношение к прихожанке. Разве не для этого он трудился здесь свыше пятидесяти лет? Отец Ди Дженнаро процитировал вслух десятый стих из «Послания к римлянам»:

– «Потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению».

Иногда это помогало кающимся грешникам избавиться от груза вины. Он подождал минуту. Такое молчание могло длиться и час. Издалека доносились звуки праздника. Подвыпившие люди пели на Стейт‑ стрит. Он сдержанно покашлял.

– Что вы хотите рассказать? – наконец произнес Ди Дженнаро, поощряя женщину к откровенности.

Внезапно он понял, что прихожанка просто молча плакала. Священник увидел, как она поднесла платок к глазам. Он уловил сильный запах духов, исходивший от ткани.

– Я согрешила, – сказала она и снова замолчала на минуту.

– Все мы грешны, – утешительно ответил он.

– Но никто не совершал такой грех, как я.

Ди Дженнаро слышал эту фразу тысячи раз.

– Сомневаюсь, что вы открыли новый грех на этой земле, – пошутил он, надеясь ноткой легкомыслия уменьшить ее скованность и напряжение. – Почему бы вам просто не рассказать мне, что вас тревожит? И тогда мы посмотрим, что можно сделать.

– Боюсь, вы ничего не поймете.

– А вы испытайте меня.

– Такого даже Бог не поймет.

Священник засомневался. До этого момента он воспринимал ее как одинокую женщину, желавшую очиститься от грехов в канун Рождества. Но она могла оказаться психически больной и нуждаться в помощи врачей. Для подобных чрезвычайных случаев он, как и все исповедники, носил с собой мобильный телефон.

– Ну, зачем вы так говорите? – ответил он ласково. – Бог прощает каждого. Если вы действительно стыдитесь греха, откройте душу Господу, и Он снимет эту ношу с вашего сердца. Ведь для этого и нужно святое таинство исповеди.

– А если я нарушила пределы Его воли? Если я преступила законы самой Природы?

Ди Дженнаро начал думать, что она, возможно, перебрала с алкоголем. Наверное, пришла сюда после какой‑ нибудь гулянки, почувствовав спьяну угрызения совести за проступок юных лет. Скорее всего, аборт. Он слышал такие признания столько раз, что трудно было сосчитать.

– Я не должна находиться здесь, – прошептала она.

Священник придвинулся к решетке, пытаясь уловить запах спиртного. Но в воздухе пахло только ее духами… и еще чем‑ то.

– В церкви? Вы не должны находиться в церкви?

– В этом мире, – ответила она. – Живой.

Теперь он знал, что перед ним сидела не просто подвыпившая женщина со случайно пробудившейся совестью, а глубоко травмированная личность с наклонностью к самоубийству. С ней следует говорить с особой осторожностью и вниманием. Ди Дженнаро почувствовал новый приступ изжоги и выпрямился в кресле. В его половину кабинки все более проникал аромат ее духов. Ему захотелось чихнуть, но он сжал пальцами кончик носа и преодолел возникшее побуждение.

– Горько слышать такое признание, – произнес он вполголоса. – Но эти мысли не доводят до добра. Как долго вы находитесь в подобном состоянии?

Порой во время исповеди возникают моменты, когда различие между священником и психотерапевтом становится почти незаметным.

Она рассмеялась зло и неожиданно громко. На этот раз ее дыхание проникло через решетку, к гвоздично‑ мятному запаху примешивалось какое‑ то едва уловимое зловоние. Но от кого из них исходило неприятное амбре? От нее или от него? На лбу священника выступил пот, подступила тошнота, ему захотелось приоткрыть свою половину занавеси и впустить в кабинку свежий воздух.

– Как долго я в этом состоянии? – кокетливо ответила она, словно женщина, которую спросили о возрасте. – Вы все равно не поверите. Просто скажите, что случается с людьми, которые сознаются в вопиющих грехах. Меня ждет наказание? Я попаду в ад? На целую вечность? И нет никакого спасения?

– Минутку! – возмутился отец Ди Дженнаро. – Что же вы так торопитесь в геенну огненную? Давайте сначала проясним ситуацию. Давайте забудем на время об аде и поговорим о…

– Почему вы не можете ответить прямо? – вскричала она. – Почему никто не отвечает честно на поставленный вопрос?

Священник промолчал. Любые увещевания только подлили бы масла в огонь. Он вытащил из кармана мобильный телефон и опустил его на колени, чтобы женщина не увидела мерцание засиявшего окошка.

– Я не могу продолжать, – сказала она.

Ее лицо находилось в паре дюймов от решетки.

– Неужели вы не понимаете? Моя жизнь похожа на мертвое дерево с увядшими листьями, которые вечно опадают с ветвей. Они падают, падают и падают. Для меня не существует ничего другого, кроме мертвой листвы, которая будет падать и завтра, и через год, и через век.

Отец Ди Дженнаро невольно вспомнил мотивы на тему Древа жизни. Весь кафедральный собор был насыщен ими, начиная от дверей, сделанных в форме двух половинок дерева, и кончая высоким шпилем. Может быть, ее подсознание как‑ то реагировало на эти символы? Ему следовало общаться с ней с максимальной осторожностью.

– Я хотела бы это прекратить, если бы могла, – продолжала женщина. – Но я не знаю, как это сделать. Мне не хотелось бы перейти от плохого к худшему. Надеюсь, вы понимаете, почему я не могу рисковать?

– Конечно, понимаю, – ответил священник, ощупывая кнопки телефона.

Он стоял перед дилеммой и не знал, что делать: соблюсти обеты и таинство причастия или позвонить по номеру 911?

Дышать в кабинке становилось все труднее. Пот стекал под воротник и пятном растекался вниз по спине до самой поясницы. Он торопливо расстегнул верхнюю пуговицу. Как бы ему хотелось сейчас принять таблетку маалокса.

– «Non era ancor di la Nesso arrivato, – внезапно процитировала женщина, –

quando noi ci mettemmo per un bosco,

che da neun sentiero era segnato.

Non fronda verde, ma di color fosco;

no rami scbietti, ma nadosi e ‘nvolti;

non pomi v’eran, ma stecchi con Tosco». [3]

Отец Ди Дженнаро провел несколько лет в Риме и сразу же узнал итальянскую речь.

И, конечно, он помнил слова Данте. Она цитировала строки из «Ада» – о дереве самоубийц, на котором проклятые души, превращенные в кривые ветви с ядовитыми шипами, терпели вечные муки. Мурашки пробежали у него по спине.

– «Non han si aspri sterpi né si folti quelle fiere selvagge che’n odio hanno, tra Cecina e Coraeto I luoghi cò lti». [4]

Что еще могло бы лучше описать ее намерения и состояние ума? Она рассуждала о самоубийстве. Но когда Ди Дженнаро начал нажимать на крохотные кнопки телефона, его толстые и вспотевшие пальцы набрали не тот номер. Левая рука покалывала, как будто затекла и онемела. В кабинке вдруг стало темно.

Он неловко поднялся с кресла и, сражаясь с сильным головокружением, отдернул красную занавесь. Его ноги подкосились, и он едва не упал. Выйдя в тускло освещенный зал, священник почувствовал сильный сквозняк, погасивший дюжины свечей. Он посмотрел вверх и увидел пластиковую пленку, падавшую вниз из мрака апсиды… мимо красных шапок кардиналов… словно вихрь увядших листьев.

Пот ручьями стекал по спине. Он чувствовал себя в тисках необычного ощущения. Под левой лопаткой возникла сильная боль. Дышать было трудно, он хватал воздух частыми мелкими глотками. Старик подошел к другой половине кабинки, схватил рукой занавес и рывком отдернул его. Он никогда не делал ничего подобного… и никогда в жизни не видел того, что предстало перед ним теперь.

Без шляпки и вуали, в распахнутой меховой накидке, женщина пристально смотрела на него. Ее лицо казалось невероятно прекрасным. Большие глаза даже в затемненной кабинке поражали своим фиолетовым цветом. Но в них было нечто жуткое. Под упругой белой кожей и только на долю секунды он уловил видение мерцающего черепа. В нос ударил запах тления. Его сердце замерло в груди, как будто сжатое стальными пальцами. Колени подогнулись, и он упал на пол. Мобильный телефон заскользил по плитам пола. Дыхание остановилось, а он так и не смог оторвать взгляд от ее пугающих и неумолимых глаз.

* * *

Осмотрев упавшего священника, Кэтрин подняла лежавший у ее ног телефон. Она набрала 911, сообщила об инциденте и закрыла наборную панель, не позволив оператору задать ей дополнительные вопросы. После этого она вложила телефон в руку священника. К тому времени старик уже умер. Такими спокойными и неподвижными могли быть только покойники. Она завидовала ему.

Несмотря на тонкие каблуки и сильные порывы ветра, она быстро спустилась по ступеням кафедрального собора. Сирил вышел из машины и приоткрыл для нее заднюю дверь лимузина.

– Быстрее! – велела она.

Когда машина отъехала от тротуара, Кэтрин подняла внутреннюю перегородку. Закрыв глаза, она опустила голову на спинку кожаного сиденья. Холодный ветер хлестал по стеклам горстями мокрого снега. Колеса лимузина разбрызгивали дорожную соль и слякоть. Где‑ то вдалеке послышался вой сирены. «Придется вытерпеть и это, – подумала она. – Пусть старый священник покоится с миром».

В салоне было тепло, темно и уютно – как в коконе гусеницы. Она полулежала там, прислушиваясь к нараставшей сирене. Через пару минут машина «скорой помощи» промчалась мимо них, направляясь к собору. Кэтрин мрачно размышляла о своей судьбе. Что теперь удерживало ее в этом городе? Рэндольф умер. А сколько мужей, скажите, пожалуйста, предшествовало ему? Может быть, настало время изменить фамилию и перебраться в другую страну? На другой континент? Сколько раз она уже так делала? Единственным постоянным элементом в ее странствиях оставалось имя. Она всегда использовала какую‑ нибудь вариацию от Катарины – это правило она соблюдала строго, без всяких оговорок.

Но как она устала от жизни… и смерти! Ей казалось, что она участвует в каком‑ то мрачном торжественном параде и конца ему не видно. Если бы века назад Кэтрин знала, что хранилось в той шкатулке, она бы никогда не открыла ее. Она не стала бы сердить Бенвенуто и втягивать себя в вечный кошмар без какой‑ либо надежды на пробуждение. Но если и имелся какой‑ то выход из ужасной ловушки, в которую она угодила… какой‑ то шанс на естественную жизнь с обычным и справедливым концом – это, безусловно, было связано с зеркалом «Медузы». И с тем, что Дэвид Франко сможет отыскать его.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒