ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 4 страница

Смягченный кислотой череп разлетелся на куски, как тыква.

– Я всегда говорил: не посылайте наркомана выполнять серьезную работу!

Пару раз в сутки Эшер выходил перекусить. Юлиус оказался прав: испанский ресторан на соседнем углу оказался действительно хорошим. Янтцен боялся выходить из дома. Эрнст приносил ему еду. Он не планировал ночевать в этой убогой и грязной квартире, но работы было так много, что мысль об отеле отпала сама собой. Он просто занял единственную постель, и Юлиусу пришлось уступить.

За Дэвида Франко можно было не беспокоиться. Эрнст знал, что парень будет безвылазно торчать в библиотеке «Лоренциана». Когда он в первый раз пришел туда, Эшер звякнул Шиллингеру – его босс имел связи по всей Европе. Через несколько минут ему перезвонил директор библиотеки. Он представился как доктор Валетта и обещал держать его в курсе всех действий Дэвида Франко. Пока, насколько мог судить Эшер, никто не пронюхал об их инциденте с турками. И он не имел желания рассказывать об этом кому бы то ни было. Вот если бы и Янтцен умел держать свой рот на замке…

Его мобильный телефон, лежавший в нагрудном кармане, сыграл рингтон, и ему пришлось стянуть с рук целлофановые перчатки. Звонил Валетта. Мужик держал свое слово.

– Он ушел, а женщина осталась в зале, – прошептал итальянец, как будто боялся, что его подслушают.

– Куда он ушел?

– Откуда мне знать? Но Оливия Леви работает в читальном зале. Прямо сейчас. Вы ведь хотели знать, когда и чем она будет заниматься.

– Все верно. Вы отлично справляетесь. Спасибо за информацию.

Бросив взгляд через плечо, он увидел, что Янтцен смывал шлангом золу и пыль от костей. Каждые несколько часов, ради собственной безопасности, он выливал в раковину бутыль с очищающей жидкостью.

– Ты уже заканчиваешь? – спросил он.

Янтцен повернулся, но на его лице застыло бездумное выражение напуганного идиота. Плечи уныло обвисли, ввалившиеся глаза молили о пощаде. Униженное и побежденное существо. А ведь он мог бы прописать себе пилюли от страха и диареи, подумал Эшер.

– Давай‑ давай, пошли, – сказал он, бросив перчатки на залитый кровью стол. – Если будешь хорошим мальчиком, я куплю тебе мороженое.

Когда Юлиус закрывал дверь квартиры, во дворе появился безумного вида молодой человек. Заломив руки в жесте отчаянной просьбы, он начал скулить:

– Доктор Янтцен? Доктор Янтцен? Мне нужно поговорить с вами, синьор.

Еще один тип из клиентуры доктора.

– Не сейчас, Джованни, – ответил Юлиус.

– Мне нужно обсудить с вами одно дело.

Похоже, парень находился под действием какого‑ то наркотика. Он бросил умоляющий взгляд на Янтцена и дернул его за рукав.

– Тебе сказали: «не сейчас»! – рявкнул Эшер, и молодой человек, посмотрев в его безжалостные синие глаза, попятился назад, едва не плюхнувшись в вонючий фонтан.

Машина Юлиуса («вольво», как мог бы догадаться Эрнст) была припаркована около табачной лавки. Пока Эшер ждал, когда Янтцен откроет двери, он заметил нескольких мужчин, возбужденно болтавших внутри лавки. Рядом с ними стояла смуглая женщина с густыми бровями, цветастым шарфом, повязанным на голове, пара детишек цеплялась за ее плащ. Опять эти турки! Когда он швырнул сумку на переднее сиденье и забрался в салон, смуглая женщина метнулась к витрине и, взглянув на него, побежала к двери. Колокольчик на выходе разразился громким звоном.

– Езжай, – велел Эшер.

Юлиус послушно завел мотор. Женщина приблизилась к машине, крича на плохом итальянском, что ее муж не вернулся домой и что она знает, кто в этом виноват. Эшер поднял стекло, а когда она застучала по окну костяшками пальцев, он одарил ее презрительным взглядом. Дети выбежали на дорогу, как будто хотели помешать их бегству.

– Дави этих щенят, – крикнул Эрнст.

– Ради бога, Эшер…

Эрнст склонился к рулю и нажал на гудок. Дети испуганно отпрыгнули от машины. Женщина плюнула в окно, и всю остальную часть поездки (возможно, десять минут, которые они провели в плотном потоке транспорта) ее слюна медленно стекала вниз по стеклу. Эшер назвал Юлиусу адрес. Когда они добрались до пьяццы делла Република и нашли свободное парковочное место, он поднял сумку с пола и вышел из машины.

Позднее утро радовало ярким солнцем. Пока Юлиус плелся позади, Эшер резво взбежал по ступеням старого здания и нажал на кнопку звонка, желая убедиться, что в квартире Оливии никого не было. Сама хозяйка находилась в библиотеке, но это еще не означало, что она не имела сожителей. Ответа не последовало. Он начал обзванивать все другие квартиры, пока один из жильцов не открыл дверь в коридоре.

– Доставка товаров для синьорины Леви! – крикнул Эшер.

Проникнув в здание, они поднялись на третий этаж. Юлиус едва не наступал ему на пятки. Дверь Оливии, украшенная открыткой с какой‑ то древней статуей, не вызвала никаких затруднений. Эрнст умел вскрывать любые замки, а этот был дешевой рухлядью. Раздвинув занавес, он осмотрел жилище, напоминавшее пещеру. Святой Иисус, подумал он. Неужели никто из флорентийцев не живет в чистоте и порядке? Эшер нашел выключатель, включил свет и вздрогнул, увидев пару больших глаз, смотревших на него. На расшатанной этажерке сидела сова с искалеченным крылом. Она не могла летать, поэтому просто сердито угукала на незваных гостей.

– Этот город… pazzo, – сказал Эшер. – выживший из ума, как мой дед.

Остальная часть квартиры выглядела такой же странной. На диване и столе, на креслах и полках громоздились залежи книг, документов и папок. Деревянная этажерка едва не рассыпалась под тяжестью энциклопедий с потрескавшимися корешками. Спальная комната казалась лишь дополнением к библиотечному хаосу, устроенному в гостиной. Эшер с трудом разглядел тут постель.

Впрочем, все это соответствовало характеристике, которую доктор Валетта дал Оливии Леви. Итальянец предупредил, что, несмотря на ее миловидную внешность, она не была пустоголовой дурой. Девчонка имела мозги! Причем очень ясные. Она с отличием окончила Болонский университет – самое престижное учебное заведение Италии. Затем Оливия поехала в Штаты, где в Нью‑ Йорке защитила докторскую степень. Она писала какие‑ то провокационные статьи и публиковала их в академических журналах, которые почти никто не читал. И еще она работала над каким‑ то тайным опусом, зарабатывая на существование туристическими турами по городу. Судя по виду квартиры, эти туры не приносили ей большого дохода.

– Итак, что мы здесь делаем? – спросил Юлиус.

– Ты стой у окна и наблюдай за каждым человеком, подходящим к двери.

– Понятно, – ответил Янтцен, покорно занимая позицию, из которой он мог осматривать улицу сквозь щель между задернутыми шторами. – А ты что будешь делать?

– Начну искать библиотечные карточки, – смущенно ответил Эшер.

Он почувствовал стыд, будто признался в какой‑ то непристойности.

– Карточки?

– Да, карточки! Бланки заказов или их копии из библиотеки «Лоренциана».

Эшер и сам не понимал, почему они могли иметь такую ценность для его полоумного босса.

Он получил и другие распоряжения. Среди прочего ему следовало искать документы и рисунки с чем‑ то похожим на зеркало или горгону. Кроме того, Шиллингер интересовался книгами Оливии – особенно о Бенвенуто Челлини, черной магии или стрегерии, сицилийской форме колдовства. Короче, книгами обо всем оккультном и необъяснимом. Забавно, что в список поиска входили материалы о высшем командовании нацистов во время Второй мировой войны. Эшер должен был фотографировать такие книги или записывать их названия. Любые редкие или уникальные материалы полагалось изъять, то есть попросту похитить. Эрнст давно уже сомневался в адекватности босса. Он решил, что, в крайнем случае, свяжется с доктором Валеттой и выяснит реальную ценность тех или иных изданий. Как любой солдат, сидевший в траншее на линии фронта, он не доверял мудрости генералов.

Оказалось, что квартира Оливии угрожала завалить его работой. Беглый осмотр ее полок подтверждал наличие дюжин книг на все указанные темы. Взгляд Эрнста скользил по французским, немецким, английским и итальянским названиям. Он не считал себя интеллектуалом, хотя закончил технический колледж Лозанны и получил хорошее образование по компьютерным наукам (для зачисления в швейцарскую гвардию от претендентов требовалась степень бакалавра). Тем не менее он заметил, что Оливия обладала экстраординарно широким и эксцентричным диапазоном интересов. Над ее столом висела вставленная в рамку фотография Муссолини, повешенного за ноги в 1945 году. Рядом располагалась карта потерянного континента Атлантиды, а чуть ниже – портрет мадам Блаватской, основательницы теософии. Эшер даже не знал, откуда начинать.

Сова заухала и вытянула в сторону искалеченное крыло. Бросив на нее неодобрительный взгляд, Эрнст принялся копаться в ящиках стола. Он надеялся найти библиотечные бланки запросов. Впрочем, если они были так важны для Шиллингера, Оливия тоже могла понимать их ценность. И вряд ли она оставила бы их на виду.

Пока Янтцен вел наблюдение за улицей, Эшер вытащил из кармана ветровки небольшую видеокамеру и посвятил целый час усердным съемкам книжных полок. Эрнст старался не менять расположения томов (хотя при таком беспорядке хозяйка все равно бы ничего не заметила). Иногда ему приходилось увеличивать названия на корешках, чтобы они стали более разборчивыми. Затем он провел съемку стола, переместив несколько книг и страниц для лучшей видимости.

Один из документов был посвящен французским коллаборационистам режима Виши. Боже, подумал Эшер. Кто еще помнит о них? Почему она забивала свою милую головку такой чепухой? Эта симпатичная бабенка могла бы найти себе богатого мужа и наслаждаться сладкой жизнью – la dolce vita, как говорили местные жители. Чем старше становился Эрнст (в день полета во Флоренцию ему исполнилось тридцать пять лет), тем меньше он понимал других людей. Жизнь представляла собой клоаку, и, насколько он знал, смысл существования заключался в умении получать максимальную выгоду при минимальной боли – даже если это означало нанесение ущерба тем людям, которые встречались ему по пути. О своей судьбе нужно заботиться самому.

– Что‑ то случилось? – спросил он у Янтцена, вставляя в видеокамеру еще одну флеш‑ карту.

– Подъехал молодой парень. Он сейчас вешает замок на колесо и раму велосипеда.

– Высокий? В очках? С каштановыми волосами?

– Нет, у этого типа черные волосы. Он без очков и похож на итальянца.

Значит, не Дэвид Франко. Велосипедист мог направляться в любую из квартир в этом доме. Эшер затаил дыхание, ожидая услышать звонок. Но его не было. Заметив ящик с книгами, стоявший под столом, он решил заняться осмотром, но Янтцен встревоженно прошептал:

– Кто‑ то подходит к двери.

Эрнст тоже услышал звук приближавшихся шагов. Юлиус юркнул за штору, а Эшер быстро выключил свет, открыл шкаф и, сдвинув одежду в сторону, присел внутри на корточки. Шкаф ломился от вещей. Дверца не закрывалась полностью, предоставляя для обзора широкую щель. Он сначала услышал бренчание ключей, а затем увидел парня в джинсах и лыжной куртке.

Молодой человек заглянул в гостиную и прокричал:

– Оливия? Ты дома?

Включив свет, он вошел в комнату. С его плеча свисали два пустых рюкзака.

– Только не сходи с ума. Это я, Джорджо! Тут кто‑ нибудь есть?

Сова угукнула и захлопала крыльями.

– Привет, Глаук. Я скучал по тебе. Ты еще не забыл меня?

Парень опустил рюкзаки на пол, затем снял плащ и кинул его на кушетку. Он по‑ хозяйски прошел в кухню и наполнил электрический чайник водой. Этот тип имел ключи, подумал Эшер. Но его не ждали. Оливия не приглашала Джорджо, поэтому он и не звонил по домофону.

Кроме того, парень выбрал для визита странное время. Похоже, итальянец был бывшим сожителем Оливии. И действительно, когда молодой человек вернулся в гостиную, он перебрал кучу дисков, лежавшую на музыкальном центре, и бросил несколько CD в рюкзак. У Эшера больше не оставалось сомнений. Бывший любовник вернулся тайком, чтобы забрать свои вещи. Эрнст и сам попадал в такие ситуации. Но он всегда оставлял подарки прежним пассиям, чтобы они помнили о его последнем визите. Однажды Эшер сунул в микроволновку дохлую крысу. Вот, наверное, было веселье! Он бы многое отдал, чтобы посмотреть на реакцию той горластой подруги!

Чайник вскипел. Джорджо сделал себе кофе. Эшер боялся, что Юлиус выдаст себя. Хотя пока итальянец не проявлял желания открывать занавески. И вряд ли он собирался оставаться в квартире на долгое время. Но что если парень захочет покопаться в шкафу? Эрнст осмотрел одежду. Насколько он мог судить, тут были только платья и женские блузки. Взглянув вниз, он увидел у задней стенки мужские ботинки.

Итальянец вернулся в гостиную. Он находился вне зоны видимости, но Эшер слышал его. Парень сел в кресло и начал копаться в ящиках стола. Затем, нажав на кнопку автоответчика, он прослушал сообщения. Эрнст и сам планировал сделать это. Как долго бывший любовник собирался оставаться в квартире? Сидеть в затхлом шкафу становилось все труднее. Да и Янтцен мог выдать себя в любую минуту.

– Ты голоден? – спросил Джорджо у чертовой совы.

Он встал, чтобы покормить покалеченную птицу. Через несколько минут парень принялся завязывать шнурки рюкзака. Эшер прислушался. Неужели он закончил свои сборы? Внезапно Джорджо щелкнул пальцами, словно что‑ то вспомнил. Ошибки быть не могло. Он направлялся к шкафу. Возможно, за этими старыми ботинками. Эрнст приподнялся, вытаскивая из‑ за пояса оружие.

Дверь открылась, и, поскольку итальянец уже нагнул голову, Эшер наотмашь ударил по ней рукояткой пистолета. Его рука походила на гидравлический молот. С силой проблем не было, но из‑ за стесненности пространства он попал парню не в лоб, а в переносицу. Оглушенный мужчина отступил на шаг, не понимая, что с ним случилось. Эшер вышел из шкафа и направил мощный хук в его подбородок. Джорджо сначала пролетел над креслом, затем жестко упал на пол, ударившись головой о тумбу стола. Он потерял сознание. Из сломанного носа и рассеченной губы хлынула кровь.

Юлиус выглянул из‑ за шторы и раздраженно спросил:

– Что тут, черт возьми, происходит?

Эшер уже обшаривал карманы итальянца. В бумажнике, помимо лир, он обнаружил университетский пропуск, на котором указывалось, что Джорджо Капальди являлся старшим преподавателем на факультете истории. Эрнст забрал себе его деньги и смартфон.

– Он мертв? – не отходя от окна, спросил Юлиус.

– Нет. Но когда малыш очнется, у него будет болеть голова.

Перетащив итальянца в спальную, Эшер бросил его на кровать. Он осмотрелся по сторонам, срезал шнур телефона и связал им запястья мужчины.

– Может быть, поможешь? – рявкнул он Юлиусу, который наблюдал за ним через открытую дверь. – Найди шарф или какие‑ нибудь носки.

Он привязал руки Джорджо к спинке железной кровати. Янтцен протянул ему шелковый шарф. Эшер запихал его в рот старшего преподавателя, после чего завязал концы на затылке и, приподняв голову жертвы, подложил под нее подушку.

– Вот и все.

Повернувшись, он открыл ящики прикроватной тумбы и высыпал их содержимое на пол. На туалетном столике стояла коробка с дешевыми ювелирными украшениями. Он разбросал их по всей комнате и для пущей убедительности сунул пару ожерелий и сережек в карман своих брюк. Янтцен стоял у двери и, словно под гипнозом, смотрел на Эшера.

– Пойдем, – сказал ему Эрнст.

Он потащил напарника к двери. Сбросив по пути несколько вещей на пыльный пол, Эшер ударом ноги сбил насест совы. Птица прыгнула на кучу книг, возмущенно ухая и размахивая крыльями. На лестничной площадке Эрнст остановился и прислушался. Тихо закрыв дверь, они спустились к входной двери и вышли на улицу. В дополнение ко всем неприятностям, на лобовом стекле «вольво» из‑ под дворника торчала штрафная квитанция.

– Я не буду оплачивать ее, – обретя вновь голос, запротестовал Янтцен.

– Я тоже, – сказал Эшер, разрывая квитанцию. – Поехали отсюда!

Глава 17

Как долго это длится, мрачно думал Дэвид. Поиски «Медузы» отнимали много времени. Пока его сестра умирала от рака, он находился здесь, в тысячах миль от нее, разыскивая упоминания об античном зеркале, которое якобы могло дать шанс на спасение Сары. Когда он вчера вечером позвонил в Чикаго, она уже вернулась домой, но ее голос по‑ прежнему был слабым. Доктор Росс перевел ее на новый режим процедур. Еще рано судить о результатах. Хорошо, что у нее не выявили отрицательной реакции на новые препараты.

– Они говорят, что это хороший знак, – сказала Сара, стараясь не выдавать своего отчаяния. – Многие кандидаты выбыли из программы из‑ за плохой переносимости лекарств.

Дэвид тоже пытался проявлять энтузиазм. Иногда к их беседе подключался Гэри. Казалось, все они исполняли роли в каком‑ то милом спектакле. Гэри спросил его о повышении по службе, и Дэвид ответил:

– Если я выполню данное мне поручение, то меня точно повысят в должности.

Сара сказала, что у него все получится. Она всегда была его ярой сторонницей. Но когда Дэвид отключил телефон, он настолько расстроился, что не мог заснуть несколько часов. И это объясняло, почему он теперь был таким рассеянным. Лучи утреннего солнца вливались в окна читального зала Академии ди Белла Арти. Сняв очки, он потер глаза и зевнул.

Они с Оливией провели три дня в нише библиотеки «Лоренциана», рассматривая наброски, чертежи и манускрипты Челлини. В основном, это были трактаты мастера по скульптуре и литью золотых изделий, а также несколько вариантов его незаконченной автобиографии. Дэвид надеялся найти какое‑ нибудь упоминание о «Медузе» или ссылку, которая могла бы указать на правильное направление поиска. Но они пока не обнаружили никаких зацепок.

Чтобы ускорить сбор информации, Дэвид оставил Оливию в библиотеке «Лоренциана», а сам совершил десятиминутную прогулку, пройдя по пьяцце Сан‑ Марко до Академического архива, где хранился Кодекс 101, S – еще один черновой вариант автобиографии Челлини. В бытность свою фулбрайтовским стипендиатом он познакомился с директором архива, профессором Риччи. Хотя с тех пор прошло много времени, профессор ничуть не изменился. Вместо дряхлого старика, которого он ожидал увидеть, перед ним появился все тот же бойкий пожилой мужчина в своих неизменных тапочках и с хвостиком футболки, торчащим из штанов. Шаркая ногами, он буквально скользил по гулким коридорам и залам Академической библиотеки, основанной в 1561 году самим Козимо де Медичи. Кожа профессора была такой же желтой и морщинистой, как древняя бумага.

– Значит, вы решили написать статью о нашем Бенвенуто? – спросил Риччи в той панибратской манере, с какой флорентийцы относились ко всем своим легендарным мастерам.

Он придвинул к Дэвиду манускрипт и с гордостью осмотрел кабинку, в которой они сидели.

– В «Лоренциане» тоже имеются хорошие документы, – ухмыльнувшись, добавил профессор. – И доктор Валетта неплохо справляется со своей работой. Но у них там церковная лавочка, а мы сродни музею!

Дэвид понял, что наблюдает межведомственное соперничество.

– Там правят бал предрассудки! А у нас в Академии торжествует разум.

Дэвид улыбнулся.

– На самом деле я не пишу статью о Челлини, – признался он. – Мне нужно найти доказательство того, что им был сделан некий предмет. Медальон, на лицевой стороне которого изображена Медуза.

Синьор Риччи почесал седую щетину на подбородке и задумчиво сказал:

– Я никогда не слышал о таком медальоне. Он делал голову Медузы, но только один раз. Для статуи Персея. – Профессор покачал головой. – Мне кажется, вы ошибаетесь, мой друг.

Это было последнее, что хотел услышать Дэвид. Если медальона никогда не существовало, он не сможет заставить миссис Ван Оуэн выполнить обещание. Он не сможет заявить претензии на деньги – тем более что она не предлагала утешительный приз. И, что самое главное, эта женщина откажется от своей клятвы… и не будет спасать жизнь Сары. Нет, Дэвид не мог выпустить ту тонкую соломинку, за которую цеплялся. У него не оставалось выбора.

Когда синьор Риччи пожелал ему удачи и побрел в соседний зал, Дэвид открыл Кодекс 101, S и прочитал хорошо знакомое обращение к музе: «Все люди всяческого рода, которые сделали что‑ либо доблестное или похожее на доблесть, должны бы, если они правдивы и честны, своею собственною рукою описать свою жизнь». [6] Внезапно он почувствовал, как мала была надежда отыскать что‑ то новое. Хотя манускрипты немного отличались – там одним словом, здесь двумя, – они представляли собой почти идентичные копии, которые описывали одни и те же приключения и чудесные предметы. Сопоставление текстов являлось обязательным этапом исследований. Но что делать дальше? Эта мысль не давала Дэвиду покоя.

Он аккуратно перевернул страницу, написанную черными чернилами, которые после нескольких столетий приобрели коричневый цвет. Его взгляд пробежал по абзацам, выискивая что‑ то новое – какой‑ либо намек на другой пассаж, отличавший эту копию от остальных. Проработав три дня с Оливией Леви, он теперь нуждался в собеседнике, с которым мог бы консультироваться и обсуждать возникшие идеи. Хотя научная работа обычно предполагала полное одиночество, он быстро привык к компании и обмену возникавшими мнениями. Оливия всегда была открыта для любых направлений поиска – не важно, насколько перспективных. И почти в каждом случае она улучшала предложенные им варианты. Она обладала огромными познаниями в искусствоведении, и Дэвиду не удавалось отыскать такие темы, по которым у Оливии еще не сложилось бы твердого мнения. Кроме того, она была очень разговорчивой.

И вот теперь он скучал по ее уму, эрудиции и – если говорить начистоту – по ее присутствию. Ему нравилось смотреть, как она, свернувшись калачиком и поджав колени, сидела в соседнем кресле. Поглощенная текстом книги, Оливия не замечала взгляда Дэвида, лишь однажды, поймав его, она строго спросила:

– Тебе что, больше нечем заняться?

Он так смутился, что не нашел нужных слов для ответа. Оливия засмеялась.

– Все нормально. Я так понимаю, что в твоей американской натуре очень много итальянских черт.

К тому времени они уже перешли на «ты». С каждым днем она нравилась ему все больше и больше.

Одолев половину манускрипта, Дэвид потер уставшие глаза. Внезапно он услышал шарканье тапочек и, приподняв голову, увидел профессора, державшего в руках груду старых папок с неподшитыми страницами. Они опасно раскачивались, угрожая упасть на пол. Но ему каким‑ то чудом удалось донести их до кабинки Дэвида. Опустив документы на стол, он ухватился рукой за спинку кресла.

– Что это? – спросил Дэвид.

Профессор Риччи перевел дыхание и с гордостью ответил:

– То, что вы никогда не найдете в «Лоренциане». Это отчеты по домашнему хозяйству Козимо де Медичи.

Дэвид не хотел обижать старика отказом от подобной помощи, но… Его заинтересовала логика профессора. Почему Риччи решил, что от этих документов будет какая‑ то польза? Зачем Дэвиду было знать, сколько вина, масла и пшеницы расходовал двор герцога в тот или иной месяц года?

– Здесь перечислены все заказы на художественные произведения и драгоценные украшения, – угадав его мысли, пояснил профессор. – Если Бенвенуто делал что‑ то для Козимо и его супруги – например, медальон с небольшим зеркалом – это будет отмечено в бухгалтерских отчетах. Медичи вели аккуратные записи всех трат и приобретений.

Прекрасная идея! Впервые за эту неделю Дэвид почувствовал прилив оптимизма. Перед ним открылся новый путь для поисков зеркала. Риччи заметил реакцию гостя, и на его морщинистом лице появилась беззубая улыбка.

– Приступайте, мой друг – сказал он, похлопав Дэвида по плечу. – И не забудьте сообщить людям, где именно вы нашли информацию, которую так долго искали.

С этими словами он величественно удалился прочь. Отложив Кодекс в сторону, Дэвид освободил на столе побольше места и начал планомерно просматривать бухгалтерские книги. Он пропускал списки купленных съестных припасов и необходимых в хозяйстве товаров, останавливаясь только на том, что имело отношение к закупкам таких материалов, как мрамор, гипс, холсты и кисти, или металлов, будь то золото, серебро, медь и бронза. Все эти списки сопровождались перечислением указанных в скобках законченных работ. Дэвид с изумлением рассматривал записи о приобретении всемирно известных шедевров Леонардо да Винчи, Андреа дель Сарто, Боттичелли и Бронзино. На одной из страниц он нашел перечень товаров, полученных из Палестрины – в том числе, статую, описанную как «каменный торс юноши», извлеченный из земли фермерским плугом. Не об этом ли торсе рассказывал Челлини в своей автобиографии? Той самой статуе, которую презрел невежественный Бандинелли и на основе которой Челлини позже сделал «Ганимеда»?

В верхнем углу каждой страницы корявым, но все же разборчивым почерком были написаны даты. Дэвид углубился в наиболее обещающие периоды, когда Челлини работал на герцога. Их переменчивые отношения часто приводили к ссорам и вынуждали мастера удаляться в Рим или ко двору французского короля. Затем он снова возвращался в родной город. Для завершения статуи Персея ему потребовалось девять долгих лет – с 1545 по 1554 год. Большую часть этого времени Челлини выпрашивал деньги и припасы у бухгалтеров герцога и даже дрался с ними, когда они расспрашивали его, почему он так долго возится с какой‑ то скульптурой.

Его задержки в работе иногда объяснялись капризами герцогини. Он с трудом терпел ее сумасбродство, а Элеонора Толедская вечно сердилась на мастера за его поведение, порой слишком своевольное. Но она признавала талант Челлини и постоянно надоедала ему просьбами оценить ту или иную вещицу, ожерелье или бриллиант. В своей автобиографии он описал несколько раздоров с ней из‑ за нити жемчуга и из‑ за отказа передать герцогине фигуры, предназначенные для пьедестала «Персея». Тем не менее Дэвид верил, что Челлини сделал пробный экземпляр медальона, который он позже передал Элеоноре Толедской. Мастер не стал бы продавать свою прекрасную Медузу на торговой площади. И такой художник не тратил время на создание множества копий – тем более в уменьшенных пропорциях. Как только Челлини создал волшебный амулет, он, несомненно, занялся другой работой.

Дэвид просматривал груду бухгалтерских книг, оставленных ему директором Академии. Он выискивал тома с середины 1530‑ х годов, ограничиваясь периодом, когда Челлини постоянно работал на герцога Медичи. Найдя пару папок, он перенес другие документы на соседний стол. Ему предстояло проверить многочисленные списки приобретенных вещей и выявить в них украшения и другие предметы, заказанные Элеонорой Толедской. Хотя это была медленная работа, он время от времени находил упоминания о браслетах и сережках, украшенных жемчугом и драгоценными камнями; записи о фигурных заколках для волос, янтарных гребнях и кольцах, с кратким описанием – например, «мотив аканта, сапфир» или «золотой обруч, усеянный алмазами». Тщеславная герцогиня слыла очень придирчивой к оформлению заказанных украшений. Дэвид догадывался, что именно поэтому Челлинни придал зеркалу вид Медузы. Любой ценитель искусства назвал бы этот образ малопривлекательным. Но целью мастера была оригинальность. Возможно, медальон предназначался для защитных функций. В ту пору итальянцы боялись дурного глаза – il malocchio. Амулет с таким необычным чудовищем мог считаться идеальным средством для предохранения от злобных чар.

Он добрался до 1 июня 1538 года и решил сделать перерыв, чтобы позвонить Оливии и расспросить ее об успехах. Внезапно его взгляд остановился на записи, сделанной тем же корявым почерком. Предмет, указанный внизу страницы, характеризовался не как заказ, а просто «dalla mano dell’artista» – нечто полученное из рук художника. Описание гласило: «Parure, in argento» – «украшения из серебра». Так обычно назывался комплект предметов с драгоценными камнями – например, тиара, серьги и браслет. Дар был сделан Челлини. И хотя Дэвид не нашел никаких упоминаний о зеркале, в подаренный набор мог входить и медальон. К общему описанию добавлялась фраза: «Con rubini» – «с рубинами». Набросок «Медузы» не включал в себя драгоценные камни, но они могли быть вставлены в другой предмет комплекта.

Прочитав последние слова, торопливо записанные на полях страницы, Дэвид затаил дыхание. Его сердце громко застучало в груди. «Egida di Zeus motivo» – «мотив эгиды Зевса». Согласно классической мифологии, царь богов носил щит, или «эгиду» – дар Афины. Дэвид знал, что на этом щите изображалась голова Медузы. Запись заканчивалась фразой: «Un faccia a fermare il tempo» – то есть «лицо, способное останавливать время». Та же фраза использовалась для описания зеркала в «Ключе к жизни вечной». Не лицо, которое убивает! Не лицо, которое превращает человека в камень! А лицо, способное останавливать время.

Он почувствовал, что наконец наткнулся на письменное доказательство той вещи, которую ему следовало найти – нечто, подтверждающее документы, представленные миссис Ван Оуэн. Это доказательство предполагало, что «Медуза» действительно существовала и видела свет дня, а не была наброском медальона, придуманного, но так и не сделанного Челлини. С другой стороны, если мастеру удалось создать «Медузу», почему он отдал зеркало другому человеку? Тем более, герцогине, к которой он питал не самые добрые чувства? «Ключ к жизни вечной» утверждал, что «Медуза» могла дарить бессмертие. Челлини никогда не расстался бы с таким волшебным предметом.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒