Часть четвертая. 5 страница

– Вы только напишите подробно, о чем вы говорили с Алисой Боднер. Как она себя вела, – попросил следователь. – Все то, что вы мне рассказывали. И вы свободны…

Пятнадцать минут спустя в коридоре прокуратуры я наткнулась на отца, беседующего с Борщевым.

– Папа? – В виду последних событий я даже не знала, стоит ли мне удивляться. – Что ты тут делаешь?

– Я пытался лечить девочку, что погибла, – признался отец.

– О, спасибо, что сказал мне об этом!

– Существует такое понятие – лечебная тайна... Только теперь это не имеет значения. Я не успел ей помочь.

– Ты тоже считаешь, что она покончила с собой? ‑ Я внимательно поглядела на наго.

– Такое можно предположить. Но там же повсюду следы…

– Какие еще следы?

– Аня, погоди, – прервал меня Борщев, неловко оглядываясь по сторонам слишком узкого коридора. – Давайте хоть отойдем куда‑ нибудь.

– Тебе Черныш ничего не сказал? – Спросил он, когда мы вышли из прокуратуры.

– Что он должен был мне сказать?

Леша прокашлялся.

– Твой отец имеет в виду следы мотоцикла и отпечатки ботинок Чадаева, которые обнаружили возле места вчерашней трагедии…

– Почему это именно его следы? – перебила я изумленно.

– Ты хочешь услышать подробности проведенной экспертизы? – Устало спросил Борщев.

Я покачала головой:

– Послушайте, я видела эту девушку незадолго до смерти. И верю, что она сама способна была прыгнуть с высоты.

– Но как же улики, милая? – Вздохнул отец.

– Папа, ты сам знаешь – убийца не станет оставлять такое количество следов и улик против себя! Он должен был, как минимум сойти с ума, чтобы пойти на такое.

– И почему ты исключаешь такую вероятность? – Серьезно спросил папа. – Сума сходят даже молодые, талантливые и красивые люди. Но ведь в том то и подвох, это ты не понимаешь, милая, он тем и пытается снять с себя подозрение...

– О, Господи, – простонала я. – Люди, опомнитесь! Если человек прекрасный актер, это еще не значит, что он живет, как в кино! Найдите его! Или большая проблема – найти человека, которого все знают здесь в лицо? Всему есть объяснение. Я уверена…

– Как я мог допустить, чтобы ты попала в эту идиотскую ситуацию? – Неожиданно выпалил отец, едва сдерживаясь от злости на самого себя. – Ты даже не слушаешь, что тебе говорят!

Эта эмоциональная вспышка была не свойственна ему, и должна была меня удивить, но я ответила натянуто, почти безразлично:

– Ты разве не этого хотел, чтобы я, наконец, вышла из роли спящей принцессы?

Он глубоко вдохнул, потирая виски:

– Аня, ты моя единственная дочь, ты мне очень дорога, но послушай...

– Нет, все, достаточно, – резко оборвала я. – Ничего больше не хочу слушать.

И еще до того, как кто‑ то из них успел среагировать, я сорвалась с места и помчалась прочь.

* * *

Этого не может быть! Не может быть – гремело в голове, как звуки выстрелов.

Не может быть такого!!!

Кирилл не убийца!

Господи, пожалуйста.

Пусть это не Кирилл!

Глава 38

Состояние казалось критичным.

На протяжении всей ночи я не сомкнула глаз.

Мне не сиделось, не лежалось, и привычно блуждать по квартире беспризорным лунатиком было невмоготу. Даже тот факт, что кофе иссякло, а в холодильнике гуляет ветер, меня нисколько не заботил.

Сомнение, как удавка, медленно затягивалось вокруг шеи. Отчаяние сильнее прежнего стучалось в душу. Я задыхалась от этих мук и снова чувствовала себя бессильной перед ними, снова не понимала, что происходит.

Чертов замкнутый круг!

О, Егор! Кто‑ то разрушил наше с тобой счастье. И с тех пор я как узник в темной темнице, у которого под ногами глубокий колодец, а над головой раскачивается безжалостный маятник, считая минуты до конца. Знаешь ли ты, как невыносимо без тебя?..

Телефон и звонок на двери я отключила.

Никого не желаю впускать в этот мир, наполненный болью…

Держитесь лучше подальше!

Полегчало лишь тогда, когда я заставила себя вспомнить о просьбе Кирилла. Лежа неподвижно на диване в гостиной, через недолгое время с удивлением обнаружила, что обещание все же имеет надо мной некую власть. Оно не даст мне раскиснуть и сдаться, сойти с ума от мучительных сомнений и безропотно погибнуть в этой каторге!

* * *

Но только волнение начало понемногу стихать, новая причина для беспокойства объявилась тут как тут.

В моей квартире неожиданно возник запах сигаретного дыма.

Почти неуловимый, слабый аромат, но вполне ощутимый для непривыкшего человека. Он проникал в мою гостиную через прихожую, а в прихожую…

Эта мысль заставила меня схватиться с места.

Кто‑ то находился прямо за дверью моей квартиры!

Я подошла к ней и прислушалась. Но, как ни старалась, ничего не услышала. И терпение мое окончательно лопнуло. С треском отперев все замки, я выскочила на залитую полумраком площадку.

Как и в прошлый раз – никого!

Только серый мрак и дым сигарет.

Но в следующий момент я услышала торопливые легкие шаги, спускающиеся вниз. Метнувшись к проему лестницы я попыталась разглядеть, кто там, но в подъезде было слишком темно.

– Эй! – Крикнула я совершенно безрассудно. – Я здесь!

Мелькнувшая внизу черная тень на долю секунды приостановилась, что позволило мне увидеть силуэт незнакомца.

Молодой мужчина. Высокий, широкоплечий. Темный капюшон скрывал его лицо, когда он мимолетно поднял ко мне голову. Разглядеть его более детально я не успела, в мгновение ока он растворился в темноте и даже всегда скрипящая дверь подъезда в этот раз почти не визгнула.

– Кирилл? – выдохнула я растерянно.

И каждой клеткой своего тела ощутила внезапный холод, пронизывающий так сильно, что ноги стали подкашиваться. Медленно, очень медленно, словно оглушенная мощным ударом, в поисках жизненно важной опоры я прислонилась к стене подъезда и только тогда почувствовала, что сердце мое стало невероятно большим и тяжелым – билось молотом, прыгало сверху вниз – в груди, в животе, в позвоночнике…

Казалось, что я стою так бесконечно долго, выравнивая конвульсивное дыхание и в то же время понимая, что не могу дышать совсем. В организме все замедлилось, и в момент этой паузы я не могла даже думать. Это все пришло потом, когда по венам резко хлынула кровь и боль в груди разорвалась на тысячи острых осколков, впилась в голову. Лицо запылало огнем, я вся как будто очутилась в кипящей смоле. А мысли завертелись уже с неудержимой скоростью и беспорядочностью.

И почти не помня себя, я помчала вниз, за ночным гостем.

* * *

До сих пор тяжело вспомнить то, что происходило дальше.

Выбежав на улицу, я сначала никого не увидела, а потом…

Тот самый человек, который только что находился в моем подъезде, в нескольких шагах от меня садился за руль уже знакомого мне большого спортивного мотоцикла.

– Кирилл! – Я успела окликнуть его еще до того, как загудел мотор. Но он только бегло взглянул на меня. И уже в следующую секунду, как в страшном сне, мотоцикл резко развернулся, раскидывая колесами большие куски грязи и, не успела я понять, что происходит, полетел прямиком на меня.

Лишь в последнюю секунду, подчиняясь явно чему‑ то сверхъестественному, я отпрыгнула в сторону и покатилась по земле. Мотоцикл промчался в опасной близости от моего тела и, с шумом набирая скорость, улетел в ночь.

Свет фонаря у подъезда резко и неестественно покосился, брызнул потоком ярких искр и, возведя голову к небу, спасаясь видом луны, я вдруг осознала, что в глазах у меня все перевернулось вверх дном: земля безобразно вскочила вверх, а вот луна, напротив, рухнула оземь и разбилась, как игрушечный магический шар.

Борясь с наступившим шоком, я попробовала подняться, но в животе все внезапно перевернулось, и, сделав несколько неуверенных шагов, я снова повалилась на газон. И все ненадолго затихло, укутавшись в пелену мрака…

А потом я вдруг почувствовала, что кто‑ то поднимает меня с земли, и лишь тогда распахнула глаза.

Это был лейтенант Лихачев, помощник Борщева!

– О, Господи! – Опомнилась я довольно быстро, стараясь высвободиться из цепких рук, крепко обхвативших мою талию. – Что вы здесь делаете? Шпионите за мной?

– Не шпионю, а охраняю, – проворчал молодой человек, практически волоча меня к подъезду. – Черт, еще немного и бы я опоздал!

Он помог мне дойти до квартиры, дверь которой все еще оставалась распахнута.

– Чем ты думаешь вообще? – Раздраженно высказывался лейтенант, пока мы поднимались. – Ну да! Блондинка – она и в Африке – блондинка!

– Я не намерена слушать шовинистические лекции на ночь! – Мне удалось, наконец, вырваться из его объятий и вскочить в прихожую.

– Что это ты делаешь? – Он переловил дверь, которую я собралась закрыть у него перед носом. – Не так быстро! – И решительно вошел в квартиру. – Пока не будет зафиксировано покушение…

– Никакого покушения не было, – ответила я со злостью.

– А мотоцикл на кого ехал?

– Я просто оказалась у него на пути!

Его лицо – достаточно привлекательное и ухоженное – искривила насмешливая гримаса.

– А жены, которых систематически дубасят мужья, говорят, что оказались на пути у шкафа, который падал. Ты за кого меня принимаешь? За идиота? Я видел, как все было! Это был Чадаев, тот самый, которого разыскивает милиция. Проскользнул прямо у меня под носом, сукин сын! Я должен сообщить. Телефон там, насколько я помню.

Он пошагал в гостиную.

Я схватила с дивана плед дрожащими руками и стала быстро в него кутаться, но лейтенанту и это не понравилось.

– Что это ты делаешь? – Спросил он таким тоном, будто я совершала в его присутствии акт сумасбродства.

– Мне холодно, разве не понятно? Я только что валялась в одной пижаме на сырой земле.

– Ты с этим не спеши, пока медик не приехал.

– Какой еще медик?

– Тот, который приедет сейчас с нарядом…

Лихачев снял трубку с висящего на стене телефона, но я стремительно вдавила пальцами рычаг.

– Не будет здесь никаких медиков и никаких нарядов!

Но он просто отбросил мою руку и снова стал набирать номер.

– Вы слышали, что я сказала?

Лейтенант смотрел на меня, как на пустое место.

– Я скажу, что вы все видели, но ничего не сделали. – Пригрозила я сквозь зубы. – Что я кричала и звала на помощь, а вы проигнорировали.

– И что?

– Я скажу, что вас вообще не было на месте! Интересно, что вам за это будет?

Он резко всадил трубку в телефон.

– Что мне будет? Мне ничего не будет! Почему? Спросишь у Борщева! – Крикнул так, что я едва не оглохла. – С какой стати я должен танцевать под твою дудку? Потому что ты, как дура прикрываешь своего любовника? Даже после того, как он чуть мокрое место от тебя не оставил!

Я на мгновение оторопела. А потом со всей силы, словно разом выплеснула всю накопившуюся ярость, влепила ему пощечину.

– Потому, что для вас это не впервые, – заключила затем, дрожа всем телом от презрения.

Лихачев довольно мужественно вытерпел пощечину, почти не дрогнул, но мои слова его оскорбили.

– Что? – Он пожирал меня опасными глазами.

– Забыли, как разболтали Пикулиной подробности следствия? – Напомнила я торжественно.

– Что ты несешь вообще, – возмутился лейтенант, и лицо его покраснело от бешенства. – Какие подробности? Башкой ударилась?!!

– Только нечего строить из себя Невинность!

– С Ладой я только раз перепихнулся скуки ради, она даже не в моем вкусе!

Мы пререкались как двое возбужденных подростков: я – в пижаме, с пледом на голове, и лейтенант – чуть не бросавшийся на меня грудью, пока, наконец, не вспомнил, кто он, и по какой причине здесь находится.

– Меня всего лишь попросили присмотреть за тобой, а не делиться подробностями своей насыщенной сексуальной жизни! Кто этой корове чего разболтал – ты еще раз спроси, пусть повспоминает хорошенько…

– Между прочим, я не давала своего согласия обращаться ко мне на ты! – Объявила я ледяным тоном.

– Ох, извините, мадмуазель, – передразнил меня Лихачев. – Какой же я хам!

– Выметайтесь из моей квартиры, – приказала я, отступая назад и специально открывая ему путь на выход. – Если вы здесь останетесь хоть на секунду дольше, или станете вызывать сотрудников, клянусь, устрою настоящий сумасшедший дом! Вам это надо?

Он пригвоздил меня взглядом, но больше спорить не стал. Только бросил на прощание сквозь плотно сжатые зубы:

– Дура!

И с силой хлопнул дверью.

Только тогда я попыталась справиться с подступившей тошнотой и прошибающей каждый сустав дрожью. Заперлась на все замки, набрала полную ванну горячей воды, и продолжала лежать в ней до тех пор, пока вода совсем не остыла. И когда наступил рассвет, я, наконец, признала на лицо ужасную правду.

Кирилл пытался меня убить!

Часть четвертая.

Глава 39

– Невероятно! Какая безответственность! – Кричал Борщев, меряя большими шагами мою гостиную. – Безответственность по отношении к собственной жизни! Я впервые такое вижу. Почему, Аня? Ты можешь мне объяснить?

Он нервно взглянул на часы. Было сем утра. Как только Лихачев доложил ему о случившемся, он тут же со всех ног побежал ко мне.

– Я могу тебе все объяснить. – Призналась я усталым голосом, наблюдая через балконное окно оживающий перекресток. – Но сперва и ты мне кое‑ что объясни, а то я не совсем понимаю. Что делал лейтенант под моим подъездом сегодня ночью. Это твоя инициатива?

– Да, моя! Я попросил его подменить меня. И вот что из этого вышло!

– Ты поставил пост у моего подъезда? Тайком от меня и, разумеется, от начальства тоже?

– Это не мешает мне написать доклад о том, как человек, который подозревается в двух убийствах и которого разыскивает милиция, пытался расправиться с тобою сегодня ночью!

– Я понимаю твое возмущение, Леша. ‑ Я попыталась его успокоить. – Говори что хочешь. Но я никогда и ни о чем тебя не просила, верно? Прошу только раз, прошу сейчас. Пусть это пока останется между нами.

– Нет! Даже не надейся! И что значит «пока»? Как я, по‑ твоему, объяснюсь потом с начальством? Скажу: извините, что не поднял тревогу, когда это было необходимо… И Лихачев! Молокосос еще! Вместо того, чтобы поднять шум – упустил Чадаева!

Я резко повернулась.

– Вот значит, в чем дело? Вот зачем вы с Лихачевым устроили дозор у моего подъезда? Мечтаете о поимке преступника? Гоняетесь за орденами?

– Опомнись! Причем здесь это? Думаешь, я хочу прослыть героем? Я ведь не поэтому!

– Тогда почему? – Я сверлила его глазами.

– А ты не догадываешься? Разве могу я позволить кому‑ то причинить тебе вред? Я уже давно знаком с тобой, ну, может, не так давно на первый взгляд, но для меня… – Он внезапно замолчал и глаза его стали растерянно бегать по комнате. – Ты думаешь, я могу спокойно спать, зная, что тебе угрожает опасность? Ты… ты же, как редкий цветок, понимаешь? Тебя нужно оберегать…

Меня это возмутило:

– Вот, значит, как? Ты решил стать моим ангелом‑ хранителем?

Его лицо было по‑ детски трогательным, но губы упрямо поджимались.

– Я ни на что не рассчитываю! Я все отлично понимаю и больше, чем на дружбу не претендую. Но мне дорого твое благополучие… И я не отступлю!

– Извини. – Мне вдруг стало стыдно из‑ за своих претензий. Я немного ослабила давление, постаралась говорить спокойнее:

– Мой отец в курсе этого всего, да?

– Конечно. – Пожал плечами Леша. – Он первым узнал о том, что я намереваюсь делать.

– Тогда понятно, почему он не досаждает мне вот уже целые сутки. Это только я все узнаю последней. И когда это началось?

– Со вчерашней ночи. После того, как в твоей квартире устроили разгром. Но на этот раз я доверил твою сохранность Лихачеву. А он… чуть было не проворонил...

– Но от куда ты узнал, что мне может угрожать опасность?

– Разве не ясно? Ведь никакого ограбления не было. Так ведь? Где твоя пропажа?

Я смущенно кивнула:

– Заветным бабкиным сокровищам ничего не угрожает. Как она и напутствовала, я буду хранить их до гроба.

– И после этого ты удивляешься, что от тебя что‑ то скрывают? – Хмыкнул капитан. – Мы с твоим отцом сразу обо всем догадались. Подтвердилось самое неприятное. Ты стала выгораживать Чадаева. Твой отец предполагал такой вариант и боялся этого. Но хорошо, что мы оказались готовы… Ведь дверь не была взломана, а значит, он вошел со своим ключом. Ты, – последовала неловкая пауза. – Ты давала ему ключ от квартиры?

Я вздохнула:

– Леша, повторяю в последний раз – я никогда не состояла с Кириллом Чадаевым в интимной связи, и никогда этого делать не планировала, поэтому никогда не давала ему ключи от своей квартиры!

– Но ведь где‑ то он его взял. Практически по всей квартире мы нашли его отпечатки. В ванной, на кухне, в гостиной. Даже в твоей спальне!

– Господи, – простонала я, вдруг припомнив кое‑ что.

– Что? Что?

Я стояла, как вкопанная посреди гостиной, в ужасе уставившись перед собой, чувствуя, как все холодеет внутри.

– Почему ты молчишь? – Выкрикивал капитан, теряя обладание. – Говори же!

– Он уже был здесь однажды... А потом... я просто не заперла дверь... кажется! – Пробормотала я сбивчиво.

– Что это значит?

– Я спала…

– Он был в твоей квартире, когда ты спала? О, Боже! Когда это произошло?

– На второй день после похорон Мирославы Липки...

– Я сразу понял, что неспроста его не было на похоронах. – Изобличительно закивал Леша. – Теперь ясно, он взял ключ, пока ты спала. Господи, неужели ты правда не заперла дверь?

– Я не знаю, не помню. Такое вполне могло быть…

– Аня, Аня, – тряс головой Борщев, возобновляя нервную пробежку по комнате. – Ну что же ты... Зачем он все перевернул здесь? Что ему нужно было? Скажи правду, что‑ то пропало? Может даже мелочь! Может, он рылся в твоем ноут‑ буке, может еще что‑ то?

– Говорю же, ничего не исчезло и не прибавилось.

– Но он не просто так приходил, это уж точно. Может, ты пока не заметила, что пропало.

Я пожала плечами.

– А что если он просто приходил меня убить? А когда не застал дома, с ним случился приступ бешенства и тогда он выместил на вещах свою ярость…

– Хорошо, что Семен Леонидович поставил новые замки!

– Я вижу, вы здорово подружились с папой. Что он говорит по этому поводу?

– Кирилл Чадаев очень мастерски, и в тоже время очень подло сыграл на самой чувствительной струнке в твоей душе. – Констатировал Алексей трагичным тоном. – На самом сокровенном... Ему известно, что ты пережила. Возможно, он планировал сделать тебя своей страховкой. Но это было до того, как Алиса Боднер дала показания. И тогда ему пришлось поменять свои планы. Теперь ты можешь скорее навредить ему, чем помочь. Как это сделала Алиса…

– Зачем он, по‑ вашему…

Я запнулась, не в силах выговорить конец предложения.

– Убил ее? – Завершил Леша и я невольно вздрогнула. – Это только он знает. Ты последняя говорила с Алисой. Что она тебе сказала?

– Она была не в себе, понимаешь?

– А ты не думала, что она просто до смерти была напугана? Если ему удалось запудрить мозги тебе, то представь, какое влияние он имел на влюбленную фанатичку. Если бы она еще при этом не психанула из ревности, тогда вообще все сложилось бы идеально…

– Но какой ему смысл меня убивать? – Я искренне недоумевала. – Ты же понимаешь, я совершенно не имею цены, как свидетель. Ничего важного для его разоблачения я не знаю. Слова Алисы? Алисы, которая находилась под наблюдением психотерапевта? А я сама? Тот еще фрукт! Первым же делом адвокат Кирилла предъявит доказательства того, как в недалеком прошлом я лечилась от душевного разлада.

– Я боюсь, что предположение твоего отца все больше начинает подтверждаться. – Алексей тяжело вздохнул.

– Ты о чем?

Он немного подумал, чтобы собраться с мыслями и, наконец, признался:

– Я тебе не говорил, не хотел пугать раньше времени. Но, как профессионал, Семен Леонидович попробовал составить психологическую характеристику действиям Чадаева, исходя из всего того, что мы имеем.

– И к чему же он пришел?

– Я понимаю, как это все звучит. Но не спеши спорить, потому что все слишком серьезно, Аня. Кирилл Чадаев разыгрался! Сцена и действительность стали неразделимы. Скорее всего, это произошло после того, как в исступлении он задушил Мирославу Липку, не желая расставаться с ней. А потом… Уже не смог этого перешагнуть. Знаешь, в уголовном розыске бытует мнение, часто, к сожалению, оправданное, что некоторые люди привыкают убивать. Что для них это, как наркотик. Стоит начать – и не могут уже остановиться! Наверное, таким образом начинают ощущать свою значимость, силу, контроль над чужой жизнью. Приблизительно так же можно понимать поведение Чадаева. Ты сама понимаешь, какая опасность тебе угрожает. Поэтому я должен сообщить о покушении.

– Нет, Леша, не делай этого! – Умоляла я, пересиливая дрожь в голосе. – Пойми меня, пожалуйста. Сейчас ты не просто друг и защитник. Ты – залог моей свободы! А это для меня важнее всего, быть может, даже важнее жизни! Если отец узнает, что мне угрожает опасность, я снова окажусь в заточении! Родители никуда не выпустят меня, если нужно – запрут на сто замков. Я могу проснуться уже завтра в изолированной палате. Отец на все согласен, я знаю, чтобы уберечь меня. А я не могу так! Мне их забота, только пойми меня правильно, как петля на шее, она не дает мне возможности нормально дышать. Я только‑ только научилась жить заново! Мне так трудно это далось! Очень скоро я должна уехать. Ничто не должно помешать мне.

– Но речь идет о твоей жизни, Аня! – Настаивал Борщев. – Что может быть важнее?

– У меня нет пока жизни. И не будет, если я не начну все с начала.

– О, Боже, я не знаю, что мне делать. – Леша беспомощно разводил руками. – Я согласен с тобой и не согласен одновременно. Я пытаюсь понять твое состояние, честно. Но не могу рисковать твоей жизнью. Что, если покушение действительно повториться? Что, если его последствия окажутся намного плачевнее, чем сейчас? Я себе этого никогда не прощу!

– А я никогда не прощу тебе, если потеряю свободу. – Сказала я спокойно, но очень твердо. – Поверь, Леша, заточение, которому меня может подвергнуть такая ситуация – хуже тюрьмы, хуже смерти. В конце концов, чему быть, того не миновать. Но я должна иметь хотя бы шанс! Даже, если он будет последним. – Видя его колебания, я добавила. – Только так мы сможем узнать, что в действительности происходит.

Скрипя зубами и громко чертыхаясь, очень не довольный своим решением, Алексей все же сдался.

– Мне нужно срочно бежать. Но я попрошу кого‑ то из знакомых покараулить подъезд до вечера. Днем, хочется верить, Чадаев не рискнет вломиться сюда. Не отключай телефон! Кстати, что с твоим мобильным?

– Он не работает.

– Прекрасно, – вздохнул капитан. – Ладно, вечером я принесу тебе новый. И запомни, Аня, чтобы ни случилось – никаких больше тайн!

Глава 40

Тем же вечером, как и обещал, Алексей принес мне небольшой мобильный телефон.

– Он удобен тем, что его легко спрятать в кармане, из‑ за своих размеров он практически незаметен. Есть еще одна особенность. Я тут думал весь день, что если по какой‑ то причине я упущу Чадаева из вида… Ситуация может сложиться разная. Вдруг ему удастся как‑ нибудь пробраться к тебе. Поэтому я внес в телефон несколько номеров: отделения милиции, твоего отца, свой номер. Но мой номер, обрати особое внимание, стоит в списке первым. Вдруг у тебя не будет времени на то, чтобы набирать номера, звонить, рассказывать подробности. Тогда ты просто пошлешь мне вызов. – Он тут же все продемонстрировал. – В его кармане громко завибрировал другой телефон. Леша достал его и показал, что отобразилось у него на экране.

Это было слово «SOS».

– Так я буду знать, что тебе срочно нужна моя помощь.

Я восхищенно улыбнулась.

– Леша, я не знаю, о чем думает твое начальство, но тебе давно пора на повышение!

– Не спеши меня хвалить. Все это действует только при том условии, если ты успеешь набрать номер, или если ты не будешь выходить из квартиры. Иначе, как я узнаю, где ты. Ты можешь просто не успеть сказать мне.

– Тогда у меня действительно нет выбора, кроме как сидеть круглосуточно в квартире.

– Да, извини, но свобода твоя так или иначе ограничена. Но другого выбора у нас нет. Что‑ то я…

Он вдруг поймал себя на полуслове и закусил нижнюю губу. Это была неудачная попытка скрыть какое‑ то опасение.

– Что? – Я внимательно посмотрела на него. – Что‑ то не так?

– Не знаю. – Леша вдруг замешкался. Таким растерянным и озадаченным я его еще не видела. Он стал усиленно потирать вспотевшие виски. – У меня какое‑ то нехорошее предчувствие, понимаешь? Весь день душа не на месте.

– Знаешь, я тоже думала об этом, Леша. Тебе не нужно подставляться из‑ за меня. Я серьезно. Если что‑ то случится…

– Я уже все решил! – Категорично заявил Борщев. – Все! Забудь! Мы справимся.

После этого он долго молчал, и я ощутила необходимость как‑ нибудь развеять это напряжение.

– Как там поживает Лихачев? – спросила я. – Мне кажется, таких грубиянов я еще не встречала.

– Это только с тобой он такой, – Борщев смущенно усмехнулся.

– Правда? Почему же?

– Ну, он парень смазливый, наделен природой всем, чем нужно. А ты немного задеваешь его самолюбие, не замечая его. Он привык, похоже, что симпатичная ему особа сама должна цепляться на шею.

– То есть, – пошутила я, – он возомнил себя кумиром для каждой женщины?

– Девушки сами ему прохода не дают, так что, наверное, было от чего возомнить. Я уже перестал их жалеть. Надоело.

– А мне‑ то всегда казалось, что мое присутствие действует на лейтенанта крайне раздражительно.

– Я знаю его лучше. Вижу, как он в лице меняется, стоит о тебе обмолвиться. Да и вчерашний эпизод, уж ты мне поверь, заставил его прилично понервничать. Наверное, спит и видит тебя в каждом сне. Как, наверное, любой другой мужчина, который с тобой знаком, – тихо прибавил Леша.

– Кроме Кирилла Чадаева, – я горько усмехнулась. – Он, видимо, видит меня во сне мертвой.

– Ты, кстати говоря, видела у него какое‑ нибудь оружие? – Его лоб снова напрягся.

– Только пистолет.

– О, Господи! – Вскричал Леша. – Это уже просто организованная преступность какая‑ то!

– Сказал, что пистолет нужен ему для самообороны.

– Ну конечно! А ты? Ты умеешь пользоваться оружием?

– Когда‑ то умела. В детстве я занималась стрельбой, даже выиграла один турнир. – Заметив изумление на лице капитана, я быстро поправилась. – Только это было очень давно, и в последнее время я испытываю к оружию отвращение. Это вещь отбирает жизни.

– Понимаю. Я так и подумал. Потому что хотел добавить к мобильному пистолет.

– О нет! – Я испуганно встрепенулась. – Спасибо, что этого не сделал! Слишком все серьезно. Надеюсь, ты носишь бронежилет?

– Только сегодня одел, – признался Леша, поправляя рубашку. – Страшно неудобная штуковина. Боюсь, как бы она не доконала меня раньше, чем кто‑ то пристрелит…

Заметив, что я становлюсь все более отстраненной с каждой минутой, все глубже уходя в свои мысли, капитан воспринял это по‑ своему.

– Я, наверное, пойду на улицу.

– Нет, погоди. – Спохватилась я. – Знаешь, я тут вспомнила кое‑ что. Кирилл рассказывал, что незадолго до смерти у Миры объявился отец. Я решила, что, возможно, он причастен к ее убийству, потому что, по ее же словам, это какой‑ то весьма солидный человек и…

– Пока ты лучше забудь об этом, хорошо? – Прервал меня Леша со свойственной ему рассудительностью. – Не думаю, что эта информация правдива.

Мой взгляд снова сделался туманным.

– Вспомнила еще что‑ то?

– Я несколько раз замечала, что за мною следят. – Призналась я, наконец. – То кто‑ то шел за мной по пятам, то я просто нутром ощущала преследователя. И довольно часто среди ночи, выходя на балкон, я ощущала чье‑ то присутствие внизу: либо под балконом, либо на углу дама. И часто до меня долетал дым его сигарет. Я еще удивлялась, что кому‑ то не спиться. А теперь начинаю думать…

– Пошли, – вдруг приказал Борщев, не давая договорить, быстро хватая меня за руку. – Быстрее, пойдем со мной!

Он потащил меня на улицу, двигаясь так быстро, что мне пришлось бежать, чтобы поспевать за его ритмичными шагами. Остановились мы только на углу моего дома, практически под моим балконом.

– Ты часто выходишь на балкон, – вдруг спросил Леша, и лицо его от волнения начало покрываться бурыми пятнами.

– Всегда. Особенно ночью.

– О, Господи! Почему я сразу об этом не подумал, – вспылил капитан. – У тебя же угловая квартира! Это ж просто удобнее не придумаешь! Стань сюда, – Леша направил меня на самый угол дома. – Посмотри наверх, что ты видишь?

Я увидела свой балкон… просто как на ладони!

– Теперь поняла? Господи, я караулю у подъезда, а в это время… Он может преспокойно пристрелить тебя просто на твоем же собственном балконе! Ты видела его здесь хоть раз?

– Нет. Слышала иногда шорохи, просто понимала, что здесь кто‑ то есть, вот и все.

Алексей приник к стене, стараясь отгадать поведение преступника.

– Ну естественно, – бормотал капитан, – в случае чего, можно спокойно спрятаться за угол. Ты все видишь, а сам при этом остаешься в тени… Значит так! На балкон не высовываться. Ясно?

Мы вернулись в квартиру. Леша выглянул несколько раз из балкона.

– Сукин сын, – не прекращал он возмущаться.

Затем все же взял себя в руки. Пожелал мне спокойной ночи, дождался, пока я закроюсь на все замки и отправился сторожить подъезд.

* * *

Однако все мои попытки уснуть сводились к нулю.

Найдя остатки коньяка в холодильнике, я нетерпеливо плеснула его в стакан, и только собралась отпить глоток, как вдруг поняла, что этот аромат тревожит слишком стойкие воспоминания…

Я, Кирилл, его раскосые синие глаза, настолько проникновенные, что, кажется, видят насквозь всю душу. Шипящие поленья в камине. Чувство долгожданного умиротворения. И такие золотые слова…

Я неистово сжала стакан в руке, так сильно, что он едва не треснул. Холод снова пронзил сердце, как лезвие безжалостного ножа.

Как же я могла так просто поддаться!

Почему, ну почему не смогла увидеть, что человек всего лишь играет очередную роль! Ведь тысячи раз, затаив дыхание, следила за игрой актеров! И где находилось в тот злосчастный момент мое треклятое внутреннее чутье?

Зато сама…

Как прав был Егор – я открытая книга!

И вот плачу за это свою горькую цену…

Закусив губу до крови, я с ненавистью вгляделась в темное дно стакана, но помешкав лишь долю секунды, быстро проглотила его содержимое.

Но меж тем стоило хоть ненадолго прикрыть глаза, как на меня снова и снова со страшным ревем несся мотоцикл Кирилла.

А потом я видела его мистически‑ красивое волевое лицо в бликах жаркого костра и неповторимые, чувственные губы, неожиданно ставшие жесткими, когда он спросил, чтобы я сделала с человеком, который убил Егора…

Зачем он это спросил?

Зачем потом умолял меня не сдаваться…

Матерь Божья!

Это было всего лишь частью хорошо продуманного сценария?

Как безгранично, бесчеловечно, безбожно жестоко!

Нет уж, лучше бы ты сразу тогда убил меня, Кирилл, чем так поступить!

Ты говорил, что я – твое спасение, а сам при этом понемногу становился спасением для меня! Достал мое раненное сердце со дна мертвого моря, вдохнул в него жизнь, согрел и приласкал… И все для того, чтобы разорвать его в клочья!

Да разве ты достоин после этого называться человеком?

Тебе мало было просто убить меня там, возле озера, хоть возможностей ты имел предостаточно. Задушить, утопить, застрелить! Но нет! Тебе сперва нужно было поиграть моим сердцем!

Как ты поиграл с сердцем несчастной Алисы Боднер.

И, возможно, с сердцем Мирославы Липки тоже…

Я вдруг поняла, что от переполняемой меня ярости перестаю владеть собою, не могу дышать. Что гнев настолько велик, что я не могла совладать даже с собственным телом, которое стало дрожать так сильно, будто билось в ознобе. Что более ни о чем не могу думать, кроме того, какой мерзкой тварью оказался Кирилл Чадаев.

– Ты спрашивал, чего я хочу, – Прошипела я с рвущейся, как дикий огонь ненавистью. – Спрашивал, хочу ли я умереть? Ты держал пистолет у моего лица и спрашивал, хочу ли я умереть? Так я скажу тебе. Скажу тебе об этом! Скажу прямо сейчас! Да, Кирилл Чадаев, я хочу, хочу увидеть твое лицо, когда ты будешь нажимать на курок, хочу!!! Так сделай же это. Сделай! И будь проклят!

Задыхаясь, я бросилась к балкону так стремительно, словно собиралась выпрыгнуть из него.

Ну же! Ну же!

Схватилась руками за железный бортик и резко перегнулась, рискуя свалиться вниз, но…

Там, на углу дома, никого не было. Ни души!

Я долго и разочарованно смотрела в ту сторону, продолжая ждать, что сейчас он выглянет, направит на меня дуло пистолета, торжествующе оскалится, покажет, наконец, свое истинное лицо…

Но минуты проходили. Дыхание незаметно выравнивалось. Терпение болезненно испарялось, решимость тоже. В конце концов, злобно зарычав, я вынуждена была вернуться в квартиру.

Вытаптывая круги на ковре в спальне и в гостиной, я неожиданно подумала, что от моей бессонницы будет гораздо больше проку на кухне, чем здесь, пока я схожу с ума и зверею. По крайней мере, смогу порадовать Борщева добротным бульоном.

Глава 41

Стоило мне только высунуться из подъезда, как из кустов на меня выскочил капитан, перепугав намного больше, чем если бы он оказался самим убийцей. Зашикав, Леша схватил меня за локоть и, нервно оглядываясь, впихнул обратно в подъезд.

– Аня, ты что делаешь?!! Мы же договорились. Что‑ то случилось?

– Я только решила предложить тебе согреться и перекусить.

– О, Господи! – Протянул капитан сконфужено. – Спасибо. Но у меня с собою термос и бутерброды. Тебе не нужно было выходить.

– Но я уже вышла. И к тому же простояла у плиты больше часа.

Леша вздохнул:

– С тобой невозможно спорить. Ну только если не на долго…

* * *

Когда с бульоном, а затем и с десертом было покончено, уже далеко за полночь капитан снова стал собираться на улицу. Я вспомнила о холодном влажном воздухе, частых порывах ветра, про его одинокий пост, и вконец, хорошо все обдумав, предложила Алексею никуда не ходить, оставаться у меня дома.

Он поднял удивленные глаза, я поспешила объяснить свое предложение.

– Тебе придется торчать под подъездом на протяжении всей ночи, оберегая меня как английскую королеву. Разве остаться в квартире не лучший вариант? И тебе спокойнее, и меня совесть не замучит. Я могу постелить тебе на диване в гостиной…

Заметив его колебание, быстро добавила:

– Давай обойдемся без стеснений! Кому еще я могу доверять, если не тебе?

Леша неожиданно залился краской стыда, словно подросток, и я с запозданием сообразила, что такие слова могли нанести ущерб тем чувствам, что он испытывал ко мне. Я, считай, в лоб заявила ему, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не будет восприниматься мною, как мужчина. Но с другой стороны, я надеялась, что он примет мое доверие, ведь, кокой бы не была ситуация, но никому другому я не разрешила бы остаться на ночлег в моем доме. И все же этот аспект, видимо, оказался принят во внимание. Одновременно растроганный и гордый таким обстоятельством, Алексей, колебавшийся в действительности не так уж долго, почесал колючий подбородок и уверенно кивнул.

– Ну тогда ему точно сюда не пробраться!

Я гостеприимно развела руками:

– Располагайтесь, как дома, капитан! Могу предложить немного марочного вина, у меня в холодильнике как раз стоит початая бутылка.

– Нет, ну что ты, мне нельзя. – Улыбнулся Алексей. – Но раз уж я твой гость, то, пожалуй, метнусь в душ. Ты не возражаешь?

– Нисколько.

* * *

Как и обещала, я постелила чистую постель на диване, подозревая, что сегодня Чадаев уже не станет пробираться ко мне в квартиру, чтобы задушить или застрелить. А потому предпочитала, чтобы Борщев спокойно отдохнул, ни о чем не тревожась, а то ведь я, правда, слишком дорогого ему стою.

Наполнив бокал вином цвета насыщенного янтаря, вдыхая божественный и богатый его аромат, я неспешно прогуливалась по квартире, чувствуя неожиданный покой и тепло в душе, и зная, что это ненадолго, старалась насладиться коротким тайм‑ аутом, чтобы отдохнуть от напряжения и каверзных мыслей в голове.

Сама не понимаю, как такое произошло, скорее всего, я просто следовала привычке, забыв о всякой осторожности, забыв даже безоговорочный приказ Борщева. Почти бессознательно я растворила дверь балкона, ежась и кутаясь в длинный халат, вышла на улицу и посмотрела на непроглядное небо, находившееся настолько низко, что, казалось, до него можно было без проблем дотронуться рукой.

Я набрала в легкие воздух, в надежде почувствовать ароматы цветов или вишен, таких необходимых, способных подтвердить неповторимость, тонкость, превосходство природы. Превосходство жизни! Но в этой застывшей, наполненной сыростью и запахом гнили ночи, не было ничего радушного, прекрасного или просто обнадеживающего.

Прислонившись к краю балкона, я посмотрела на полюбившийся мне перекресток, стремясь найти в нем хоть какие‑ то признаки былой прелести и восторга. Как же все переменчиво в этой жизни. То, что было вчера неописуемой живой красотой, сегодня уже наполнено мраком, дышит смертью. То, что радовало вчера, сегодня отбирает последнюю надежду…

Я задумчиво пригубила вино, но внезапно поняла, что больше не ощущаю бокал в своей руке. Услышала, как он беспомощно разлетелся на мелкие осколки где‑ то далеко внизу, столкнувшись с асфальтом. Но я больше не думала о нем… Не думала ни о чем.

Я оторопело, не двигаясь смотрела на угол дома.

Точно на том месте, где и предполагал Борщев, стоял Кирилл Чадаев.

Он был одет как в тот раз, когда я видела его впервые – в длинный кожаный плащ и плотную вязаную шапочку. Но сомнений не было – то был именно он. И он не сводил с меня глаз.

Страх ударил в голову, будто непосильная доза алкоголя, в миг все поплыло перед глазами, а живот скрутила холодная судорога. Я резко метнулась обратно в комнату, и, запутавшись в занавесках, рухнула на пол как подкошенная. Не в силах подняться, цепляясь за край подоконника, царапая и ломая ногти в панике, старалась как можно скорее запереть дверь балкона, и когда, наконец, смогла это сделать, прижалась к ней спиной, в ужасе ухватившись за голову.

Все же он там! Он там! Он пришел меня убить!

Из ванной выскочил Борщев в наспех застегнутой рубашке и брюках.

– Мне показалось, – вскричал он, несясь ко мне навстречу. – Или хлопнула дверь балкона?

Я не могла разомкнуть рта от страха.

Леша выкрикивал еще что‑ то, встряхивал меня, но я находилась будто в ступоре. Он помог мне подняться на ноги и отвел на кухню.

– Ты что, хотела выйти на балкон? Зачем? Я же запретил тебе! Разве ты не понимаешь, насколько это опасно?

Он приставил к моим губам чашку с водой и заставил выпить. Затем набрал еще воды, посчитав, что этого не достаточно, но я резко замотала головой, протестуя, и Леша сердито пригрозил:

– Либо говоришь мне, что случилось, либо я сейчас же звоню твоему отцу!

Я взяла чашку, но ничего не сказала.

Однако в этот миг одна очень необычная, почти незаметная деталь привлекла мое внимание.

Я смотрела поверх чашки на свой холодильник, сплошь обклеенный цветными напомнашками, смотрела во все глаза, боясь, что у меня начались галлюцинации, что я окончательно сошла с ума…

Поставив чашку на стол я медленно встала, едва не падая в обморок, не сводя с него глаз… с того странного предмета, постороннего предмета, никогда раньше не бывавшего ни в моем доме, ни в моей кухне, ни тем бом лее на моем холодильнике.

– Аня, ты скажешь мне, что происходит? – Голос Борщева звучал почти отчаянно.

Как в каком‑ то кошмарном сне я потянула руку к тому месту на холодильнике, где напоминашек было особенно много, наклеенных одна поверх другую, схожих по форме на растрепанного разноцветного осьминога, из‑ под брюха которого выглядывал едва заметный темный уголок. Я уже не сомневалась, что это было. Но дотронуться до него оказалось несказанно трудно, несколько секунд я не дышала, понимая, что сейчас я открою ящик Пандоры, что обратного пути уже не будет, что вся суть происходящего кошмара станет явной просто сейчас…

Осторожно, не дыша, я дотронулась до того злополучного уголка, потянула его, содрогаясь всем телом от того, что открывалось моим глазам. Сперва я увидела на изображении часть чьей‑ то руки в свете вспышки, затем жгуче‑ черные длинные волосы, разметавшиеся по траве…

– Все же, – выдавила я сквозь парализованную от шока гортань. – Все же он оставил мне послание, Леша… Ты был прав… Господи… Ты был прав…Это страшный человек!

Истерически всхлыпывая я подала Алексею небольшой палароидный снимок. На нем была Мирослава Липка. Только что убитая Мирослава Липка.

– Вот зачем он был здесь… Он хотел, чтобы я знала…

– Чертов псих, – сквозь зубы выкрикнул Борщев, и схватил меня за руку.

– Так ты выходила на балкон? Ты была там? Ты его видела, да? Поэтому испугалась?

И не дожидаясь, что я скажу, капитан схватил пистолет и побежал к двери.

– Нет, – опомнилась я, бросаясь за ним. – Не выходи, Леша! Он слишком опасен! Не нужно, пожалуйста…

Но он уже выскочил из квартиры.

– Запри дверь и звони в милицию, – эхом разнесся его голос по подъезду.

Я упала в пороге, и продолжала умолять:

– Леша, нет… Леша, он же убьет тебя, он тебя убьет…

Через минуту на улице послышались два отдаленных хлопка, не оставляя сомнений в том, что это были выстрелы. Я похолодела от ужаса, не в силах даже закричать.

Отчего‑ то я точно знала, что это стреляли в Борщева.

Еще через минуту я услышала шаги в подъезде.

Шаги, которые не могли принадлежать капитану, всегда ступавшему тяжело и быстро. Те шаги были очень легкими, почти бесшумными, неторопливыми и уверенными.

Это убийца поднимался по темным ступенькам подъезда. Я знала это так же точно, как и то, для чего он идет сюда.

Я увидела в полутьме его силуэт, он уже приближался. Высокая широкоплечая фигура в черном словно вырастала из недр подъезда…

И в тот момент, когда я практически сдалась, чувствуя себя слабой и беспомощной марионеткой в его жестокой игре, с неожиданной яростью я набросилась на дверь всем телом и захлопнула ее за миг до того, как он появился на лестничной площадке.

Сердце билось как загнанное.

Не сдаваться! – твердило оно с каждым новым ударом.

Не сдаваться!

Злорадная улыбка исказила мое лицо.

Не сдаваться!

Ты ведь этого хотел? Чтобы я не сдавалась?

Ну так будь по‑ твоему!!!

Я быстро поднялась с пола, схватила трубку телефона и позвонила в милицию.

Затем набрала номер отца…

Глава 42

Двумя часами позже я сидела на своем диване, по скулы завернувшись в плед, а квартиру мою заполняли посторонние люди.

Пока на кухне оформлялся вещдок (палароидный снимок бездыханной Мирославы Липки), главный следователь по этому делу – Черныш Андрей Сергеевич пытался добиться от меня вразумительных разъяснений о случившемся. Я подробно отвечала на все его вопросы, но этого, похоже, было недостаточно. Он по нескольку раз переспрашивал одно и то же, держа деловой тон, и всем своим видом давал понять, что очень не доволен происходящим и просто так это никому не сойдет с рук.

Папа тем временем паковал в большую дорожную сумку мои вещи.

– Ну хватит, – вмешался он. – Сколько еще вы собираетесь ее третировать? Я верю, Алексей понимал, что делает. Сами вы до этого не додумались, а теперь ищите виновных. Вам было бы легче найти здесь ее труп?

– Если бы последние события не утаивались от меня, – заявил Черныш, – то, возможно, никакого риска не возникло бы вообще. Я очень надеюсь, что капитан действительно понимал, что делает, потому что как только ему наложат все швы на затылок, ему придется ответить на множество вопросов. Борщеву здорово повезло, что та пуля, которая должна была разнести ему череп, только зацепила кожу головы. Или он надеялся, что достаточно всемогущ, чтобы с простреленной башкой защищать свидетеля? Радуйтесь, что ваша дочь осталась после этого жива, что милиция прибыла за три минуты после вызова и вообще – второго такого везения больше не будет! Это следует уяснить сразу, Анна! Больше никакой самодеятельности, вы меня поняли?

– Она все поняла, – ответил отец. – С этого момента она будет жить у нас, я беру ее под свою ответственность.

– С этого момента, – прервал его следователь, – под свою ответственность ее берет прокуратура. Это означает – официально приставленные люди, официальная охрана и никакого самоуправства. Мы берем вас под защиту, Анна, как свидетеля и…

– Приманку для убийцы, – вставил отец, теряя самообладание.

– У вас есть лучшее предложение? – Старший следователь смерил его ледяным взглядом. – Может, последуете примеру Борщева, станете бегать с пушкой вокруг дома, пока Чадаев, вдоволь наигравшись, не перестреляет всех по‑ очереди?

Затем захлопнул папку с показаниями и выразительно посмотрел на меня.

– Не знаю, почему Чадаев так настойчиво к вам пробирается, вместо того, чтобы сбежать и затаиться, но, очевидно, он так просто не отступит. И мы сделаем все возможное, чтобы в ближайшее время он сидел за решеткой. Можете не сомневаться! Дайте мне знать, как только соберете вещи. Я лично вас сопровожу и обследую дом, в котором вы будете находиться, мне необходимо правильно расставить пост. Но учтите, теперь каждый ваш шаг, и всех членов вашей семьи – под моим надзором! И каждое ваше решение зависит от меня…

Глава 43

Что ж, пожалуй, Чернышу следует отдать должное. Я, наконец, начала верить в исполнительность местной милиции.

Как и было обещано, к дому моих родителей приставили охрану. И если бы не начертанный на листке план, в который нас посвятил старший следователь, мы могли бы никогда не догадаться о том, что квартира родителей, подъезд и вообще весь дом кем‑ либо охраняется.

Припаркованная напротив подъезда машина со спущенным задним колесом явно была подогнана кем‑ то из жителей дома в ожидании починки.

Ошивающийся у мусорных баков бомж с грязным пакетом, норовящий проскочить в подъезд для ночлежки, откровенно действовал всем на нервы и, всячески выдворяемый кем‑ нибудь из жильцов, все равно возвращался обратно.

Время от времени обычным образом в подъезд входили и выходили какие‑ то люди: навестить живущих здесь друзей, родственников, либо просто служащие коммунальных служб приходили с проверкой.

Крыша дома неожиданно дала течь, при том, очевидно, серьезную, ремонтники чинили ее несколько дней к ряду, вызвав беспокойство у жителей верхнего этажа. Проливное лето, как ни как …

В общем, жизнь обычных людей протекала обычным путем и никто не догадывался связать какие‑ либо события, происходящие в подъезде, с круглосуточным наблюдением милиции.

Возможно, только Кирилл Чадаев догадывался о том.

Потому что проходили долгие дни выжиданий, а он не появлялся.

Теперь я жила в комнате, где прошло мое детство. Целыми сутками я стояла у окна и глядела во двор. Но там ничего не происходило и не менялось, только дождь периодически заканчивался или снова возобновлялся. Во всем остальном время как будто остановилось.

Эта комната всегда оставалась за мной и на протяжении многих лет не претерпела никаких изменений. Небольшая, уютная – типичная комната единственного ребенка в семье. Кремовые обои, пышные гардины, небольшая кровать, компьютерный столик, шкаф‑ купе. В восемнадцать лет я покинула эти стены для того, чтобы уехать в столицу и стать знаменитым журналистом.

Теперь я прячусь здесь от маньяка.

И не смотря на то, что я снова рвалась в столицу, где меня ждали неотложные дела, я была вынуждена оставаться в этой клетке с неограниченным сроком заточения.

Господи, сколько дней я не выходила на улицу? Два, три, а может, больше? Мне кажется, эта комната понемногу начинает сводить меня с ума. Как будто я снова находилась в частной клинике, в своей персональной палате…

Мне больше не о чем говорить с родными. Трудно наблюдать, как они изо всех сил стараются держаться, слушать отвлеченные темы, которые они заводят специально для того, чтобы сложилось впечатление, будто ничего необычного не происходит. Но кого мы пытаемся обмануть?

Я выхожу из комнаты в редких случаях. Если кто‑ нибудь из родных сюда заходит, то предварительно стучит, боясь нарушить мое уединение. Или просто они боятся увидеть меня неподготовленной: с видом мученицы, дожидающейся часа своей казни.

Когда я появляюсь в их поле зрения, они внезапно замолкают, и заставляют себя улыбаться. Они притворяются, будто не живут в страхе день из дня, и тем самым себя выдают. Но я не виню их за это. Разве можно винить кого‑ то за то, что он любит тебя и боится потерять?

В первый же день своего пребывания здесь я попробовала извиниться перед матерью за то, что была груба с ней в последнее время. И раскрыла карты о своих планах по поводу столицы.

– Как только Чадаева арестуют, я сразу же уеду. Думаю, это мой единственный шанс подняться из пепла. Я не могу до конца своих дней переводить бесполезные книжки. Придется многому научиться, начать жизнь практически с начала. Но я нужна гостинице, а гостиница нужна мне.

– Я много думала об этом. – Призналась мать. – Какие бы сложности не подбрасывала нам жизнь, но мы должны идти дальше. Прости, что мы молчали о завещании Егора. Мы ждали подходящего момента. Я рада, что этот момент все же наступил… Ты начнешь все сначала, если что‑ то не получится, мы поможем. Вместе мы сможем все преодолеть.

Я обняла ее, благодаря за стойкость и понимание. Хотя бы в этом плане все решилось.

Но время шло. И больше не решалось ничего.

Кирилл по‑ прежнему не попадался. Я оставалась заложницей в своей маленькой комнате. Родители отчитывались перед Чернышем о каждой вылазке в магазин, в остальное же время оставались дома, стараясь мне не докучать, и постоянно размышляли о том, что бы такое придумать, чтобы забыть на время обо всей этой ситуации.

Лада Пикулина тем временем штамповала криминальные новости с таким усердием, будто работала над сценарием мыльного детектива.

Мирослава Липка вдруг предстала в совершенно новом облике перед возмущенной публикой – невинной жертвой, чьи грехи списали в мгновение ока, отыскав взамен уйму неоспоримых доказательств ее ангельской натуры, доверчивой и открытой для любого подлеца.

Я понимала, что очень скоро город наполнят корреспонденты из столицы, жаждущие выведать подробности этого скандала. И сидя под арестом в своей детской комнате я понимала, что нужно что‑ то делать. Если я настолько глубоко оказалась замешена во всей этой каше, значит, мне ее и расхлебывать…

Глава 44

Но долго придумывать, что для этого сделать, мне не пришлось.

Наступил пятый вечер моего «заточения». Тот самый вечер, при воспоминании о котором я до сих пор содрогаюсь в ужасе и не могу уснуть. Иногда кажется, что это не больше, чем плохой сон. С трудом верится, что все могло произойти именно так. Но другого сценария в моей судьбе не предвиделось.

Я снова сидела в своей комнате. Снова голову наполняли все те же мысли о безысходности, бессилии, и в то же время в душе кипела злоба из‑ за собственного бездействия.

Я вспоминала Егора. Но каждый раз, когда в памяти всплывал его четкий образ, он тут же был разрушен совершенно другим. Черты Егора преображались в Кирилла Чадаева, словно ангел преображался в дьявола. Алиса Боднер была права, Кирилл украл мою душу.

Нет слов, чтобы объяснить, как сильно я его ненавидела.

Боялась ли я его?

Скорее это был страх, что Кирилл победит. Что каким‑ то образом ему удастся уйти от правосудия и тогда он сможет и дальше очаровывать людей своей красотой и умом, играть с их сознаниями, как с забавными игрушками.

Да, я боялась именно этого. Что ему, в конце концов, удастся обвести всех вокруг пальца. В тот момент я готова была пойти на все, лишь бы остановить его.

Хорошенько все обдумав за эти дни, я решила составить письменное завещание. Как‑ то среди ночи мне явилась мрачная мысль, что я, быть может, так никогда и не попаду в столицу, не смогу осуществить своих планов. Возможно, это был всего лишь приступ паники, либо – голос интуиции. В любом случае, завещание было необходимо. Возможно, я просто понимала, что не смогу отпустить Кирилла. Что скорее соглашусь стать его жертвой, чем допущу это. Что рано или поздно, я все же столкнусь с ним лицом к лицу, и тогда… Только небесам известно, что ждет нас обоих!

Я никому не говорила о своих опасениях. Просто села и написала, что в случае моей гибели, передаю право собственности на гостиницу сыну Егора. Затем аккуратно сложила листок и положила его в верхний ящик стола. Наверное, то был знак, потому что меньше чем через минуту раздался телефонный звонок.

Я могла бы не снять трубку, потому что в тот момент возле телефона мог оказаться кто угодно другой, отец, к примеру, или бабуля. Но все члены моей семьи находились в большом зале и смотрели домашнее видео. Они не успели услышать звонка, потому что когда я вышла из своей комнаты, направляясь в душ, трубка радиотелефона в прихожей тихонько визгнула и я стремительно сняла ее с аппарата.

Как после этого не верить в судьбу, в то, что она лично предзнаменует нашу участь, вводит незаметно в поток событий, если оглядываясь, ты уже не представляешь, что могло быть иначе…

– Анна?

Я бы не спутала этот голос ни с каким другим из миллиона.

Я метнула быстрый взгляд через прихожую, убеждаясь, что дверь, за которой находились мои родители прикрыта, и поспешила вернуться назад в комнату.

– Значит, пьеса еще не дописана, – спросила я. – И что теперь? В ход идет импровизация? Какая никчемная игра! Говорю это, как первоклассный театральный критик!

– Это самая бездарная пьеса… – Он говорил тихо, и лишь едва различимая интонация давала мне понять истинную суть его слов. Он был обречен. – Но дописать ее мы должны сами. У нас для этого слишком мало времени…

Не могу передать словами, как тяжело мне было слышать его голос. Я понимала, что этот голос принадлежит убийце, но ничего не могла поделать с тем, какие ассоциации он вызывал в моей душе. Я знала уже тогда, что решусь на самый безумный поступок в жизни. Знала, что именно я должна наказать Кирилла. Что больше никто не имеет права это сделать.

– Послушай, – Продолжал его дрожащий, но ангельски проникновенный и чистый голос. – Послушай последний раз. Суть моей пьесы такова:

«Все знали, что вместо сердца у него лед. Но она продолжала верить, продолжала идти, в силу данного ему обещания… Голос ее сердца был сильнее любого другого голоса. Ничто не могло остановить ее на пути к замку королевы, стоящему на воде, потому что она знала – он там… Она прошла сквозь страх и боль, но успела. Успела к наступлению ночи, потому что после той ночи его сердце навсегда перестало бы биться… Но стоило Герде не успеть, и она никогда не узнала бы правды…»

– Повторяю последний раз, – отрезала я безразлично. – Пьеса безнадежна, игра никчемна!

И выключила телефон.

Но мы поняли друг друга. В отличии от тех людей, что сидели сейчас на прослушке. Все сказанное походило на бред.

От волнения я задыхалась.

Он сделал первый шаг. Он снова играл со мной. И у меня не было другого выбора – только подыгрывать. Ведь иначе «она никогда не узнала бы правды…». Только вот что было его правдой?

Он снова заманивал меня в ловушку.

« Она продолжала верить, продолжала идти, в силу данного ему обещания…»

Он хочет, чтобы я снова верила ему. Апеллирует тем, что «дописать ее дожны мы». Надеется на мою слабость?

Либо сам слаб настолько, что потерял веру в свою игру?

Он дал понять, что если я не встречусь с ним сегодня, будет поздно. Я должна была немедленно отправляться за город, к даче с озером: «… к замку королевы, стоящему на воде…».

Такое обстоятельство лишь разжигало и усиливало нетерпение, пришлось сделать над собою усилие, чтобы обуздать его. К счастью, это все еще было мне подвластно.

Пусть даже не надеется, будто что‑ то помешает мне с ним увидеться! О, я сдержу свое обещание! Пусть даже оно будет последним в моей жизни.

Я услышала, как в дверь моей спальни негромко постучали и поспешила набрать номер пиццерии. К тому моменту, когда я ответила, что можно войти, в телефоне уже раздался голос официанта.

В комнату вошел папа.

– Мне показалось, или ты разговариваешь с кем‑ то по телефону?

Я кивнула.

– Заказываю пиццу.

– О! Закажи тогда и мне. Большую с сыром и грибами.

Я продиктовала заказ и выключила телефон.

– Сказали, доставка через десять минут.

В моей голове к тому времени уже созрел план побега, и я была уверена в себе на миллион процентов. Еще десять минут назад я ничего не способна была придумать, но, как часто случается в жизни, самые смелые решения приходят неожиданно, в самый критический момент, когда деваться просто некуда.

Отец присел на край кровати.

– Мы смотрим одно старое видео из цикла «отдых на море». – Он ностальгически улыбнулся. – Тебе тогда было семь лет, и я учил тебя плавать. Незадолго до этого ты тонула в реке, а потом нам пришлось бороться со страхом воды… Тем летом мы его, наконец, перебороли. А потом тебя вообще не возможно было выманить из воды, как Ихтиандра…

Мне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы.

– Какая же ты была крошечная… Такая хрупкая, но настолько упорная. А сколько животных в дом тащила, помнишь? Мне кажется, если бы можно было, ты притащила бы всех. Мечтала, что когда вырастишь, построишь для животных приют, где собак и кошек будут кормить одними сосисками.

– Но потом в мою жизнь пришли амбиции, – я грустно улыбнулась. – И мечту о приюте для животных пришлось отложить. Но мне кажется, что на дне этого шкафа еще хранятся ракушки, что были собраны во время отдыхов.

– Да‑ а, мы раньше каждое лето ездили на курорты. А сейчас… даже на речку выбраться никак не можем.

Я слушала отца и незаметно поглядывала на часы, всеми доступными мне силами удерживая нервное возбуждение. У меня не было времени впадать в семейные воспоминания. Но чтобы спрятать свои чувства, необходимо было стать профессиональной актрисой. Другого выбора у меня просто не было!

– Пожалуй, я тоже посмотрю это видео.

– Правда, – обрадовался папа.

Я уверенно кивнула

– Как раз и пиццу подвезут.

– Знаешь, – он вдруг крепко прижал меня к себе. – Я понимаю, как ты чувствуешь себя здесь, несмотря на нашу заботу и все такое. Но обещаю, радость моя, как только весь этот кошмар останется позади, ты снова будешь свободной птицей. Просто наберись терпения, ладно?

Мне хотелось сказать ему тогда, как сильно я их всех люблю, ведь никто не знал, может, мы виделись в последний раз… Но я боялась, что это могло вызвать у него подозрения, а тогда бы весь мой план рухнул.

– Пойду приготовлю ножи и вилки, а вы пока перемотайте назад, – попросила я.

Я слышала, как отец вошел в зал и радостно воскликнул:

– Просим повторение сеанса! Сейчас будет пицца…

Я мысленно попросила у него прощение за свою ложь.

Потом снова позвонила в пиццерию, подтвердила заказ и предупредила, что кодовый замок на двери подъезда не работает, а значит, нет смысла звонить в домофон. Это была не правда. Но в том и состояла часть моего плана. Как только доставщик пицци появиться у двери подъезда, пусть тут же перезвонит по этому номеру.

Потом я заглянула в зал. На экране огромного плазменного телевизора в центре комнаты я увидела семилетнюю себя в розовом спасательном круге, брызжущую водой и без конца визжащую от восторга.

– Пицца будет через минут десять, – объявила я лицемерно. – Я еще успеваю быстренько принять душ. А вы давайте решайте, что мы будем смотреть…

– Иди‑ иди, – суетился папа. – Я уже нашел…

Я окинула трепетным взглядом свою семью. Они были счастливы уже от того, что я составлю им компанию. Я хотела запомнить их в тот миг. Сердце подсказывало, что это был последний миг нашего семейного счастья…

Потом я вернулась к себе в комнату и принялась за действия.

Теперешняя моя главная задача – это выскочить из дома незамеченной. Для этого необходима конспирация.

Я распахнула шкаф и стала искать на верхней полке коробку, в которой хранился костюм Клеопатры. Когда‑ то я выступала в нем на вечере, посвященном прощанию со школой. Я вспомнила об этом костюме только сейчас. Но главным был не сам костюм, а прилагающийся к нему парик, вот что меня интересовало.

Копошась в шкафу трясущимися руками, я все же нащупала парик в коробке и вздохнула с облегчением. Шаг первый.

Черные джинсы, черная курточка – шаг второй.

Мобильный телефон Борщева. О нем, к счастью, никто не знает. Шаг третий – вызвать по нему такси и попросить подождать неподалеку от дома.

Затем я спрятала все эти вещи в пакет.

На мне по‑ прежнему оставался банный халат. Стрелки часов подгоняли. Но доставщик пицци опаздывал. Его могут проверять на входе сотрудники милиции, предположила я. Может даже тот из них, что переодет бомжом, прицепился к парню как бы невзначай.

«Давай же, давай! » – Подгоняла я мысленно. – «Дорога каждая секунда! »

Наконец телефон зазвонил.

Я уже находилась в ванной, прилипнув к двери и пытаясь расслышать, о чем говорит отец. Включенный душ мешал мне, практически все заглушая. Но вот интонация папы резко подскочила:

– Что? Кодовый замок не работает? Открыть? Ну, хорошо. Ждите.

Как только входная дверь захлопнулась, я выскочила из ванной, держа наготове пакет с одеждой. Посчитала до десяти, чтобы у отца было время спуститься вниз, и тогда осторожно выскользнула в подъезд.

Родители жили на предпоследнем, восьмом этаже, и это обстоятельство я так же учла. Я поднялась на девятый. Там, как правило, было тихо, вероятность наткнуться на кого‑ нибудь в десять часов вечера практически ровнялась нулю. Я быстро переоделась, и к тому моменту, когда двери лифта распахнулись на восьмом этаже, выпустив моего отца с пиццей, я уже поправляла парик на голове.

Едва дождавшись пока он войдет в квартиру, нажала на кнопку лифта, молясь, чтобы его никто не перехватил. У меня оставались считанные секунды до того момента, когда отец поймет, что меня нет в душе. Сейчас он крикнет через дверь ванной, что пицца прибыла. Не получив ответа постучит, поймет, что дверь открыта, войдет и увидит, что меня там нет. Он помчит в мою спальню, но подозрение уже охватит его, ведь неспроста же парень, принесший пиццу, утверждал, будто его предупредили наперед о неисправности кодового замка. А ведь замок работал безупречно. Не найдя меня и в зале, возле телевизора, он, наконец, поднимет шум, догадавшись, что я просто нагло сбежала…

И тогда меня поймают раньше, чем лифт остановится на первом этаже…

Как же долго спускался этот чертов лифт, скрипя, вздрагивая, дразня меня и подзадоривая. Но я не могла подгонять его пинками, и только нервно вжалась в стену кабинки, дожидаясь, чем это все закончиться.

И вот я выхожу из двери подъезда, внушая себе, что я не Анна Гром, что даже не похожа на нее, что даже если отец уже поднял тревогу, никто не обратит внимание на обычную молоденькую девчонку с длинными черными волосами, выходящую из подъезда. Или все же обратит?

Я шагала намеренно развязно, лениво, беззаботно, сунув руки в карманы, как это делают все подростки. Никто сейчас и не станет сомневаться, что я подросток.

И все же мне удалось.

Я беспрепятственно миновала все посты, и будучи уже далеко за приделами двора, в котором жили родители, все еще не верила, что у меня получилось.

Под покровом ночи город выглядел еще более плачевно. В неподдельной глухой пустоте даже собаки спрятались по норам. Но упорная мощная сила, дикое горячее стремление росло с каждым шагом, увлекая и подгоняя меня пульсирующим в сознании решением, пробивающимися молодыми ростками надежды.

Земля была еще мокрой, в лужах на асфальте одиноко и мрачно утопало отражение редких уличных фонарей. Воздух сырой и прохладный. Из‑ за отсутствия ветра все будто замерло, как на старой картинке, и, казалось, никогда уже не рассосется этот застывший призрачный вакуум, никогда не наступит день, и люди не станут шагать по этим тротуарам…

Весь мир словно исчезал за стенами города – там притаилась тьма, непроглядная, пустая и черная. Оставались только пустынные улицы, да звезды на тусклом расплывчатом небе. И еще неизвестность.

А несколько недель назад так же как и я сейчас, смело, без оглядки, шел он – убийца, навстречу своей жертве. Либо она сама ступала бесшумно, бессознательно, не замечая угнетающей этой пустоты, плывя сквозь дымку блаженства в окрыляющем наркотическом экстазе. На губах ее блуждала счастливая улыбка, луна отражалась в блестящих холодных глазах. Может она даже знала куда идет и зачем. Знала, кто идет следом, знала, что ждет впереди. Но связь с земным ее прекращалась, а звезды, как тысячи глаз небесных зрителей, наблюдали последний ее спектакль…

И я не просто шла по бегущему вперед тротуару, грязному и безлюдному. Судьба вела меня извилистым путем испытаний.

Такси дожидалось, где и было договорено. Таксист, решив, что я малолетняя проститутка, потребовал денег наперед, за то, что заставила его ждать. Когда он услышал, куда мне нужно ехать, разразился проклятиями.

– Сатанисты, что ли? Слышал я о таких. Поэтому никуда я тебя ночью за город не повезу.

– Послушайте, уважаемый, – сказала я железным тоном, – я сейчас пребываю в очень взвинченном состоянии, именно в таком, знаете ли, в котором очень легко скандалить, хоть скандалить я ненавижу больше всего в жизни! И поэтому если вы не везете меня, куда я прошу, мне придется звонить диспетчеру и сообщать о вашем нежелании работать. Либо мы договариваемся о двойной сумме, и вы ни о чем не заботитесь.

Он недовольно пожевал усы и завел мотор.

Я сидела рядом с ним и внимательно следила за дорогой, стараясь вспомнить направление. Было темно и я боялась ошибиться. Какое‑ то время мне казалось, что вся дорога за городом совершенно одинакова, что мне никогда не удастся найти то место, куда возил меня Кирилл. Нервы были напряжены до предела. Наконец мне показалось, что я узнала поворот и приказала водителю резко свернуть. Оставалось проехать совсем немного, но таксист неожиданно испугался и сказал, что дальше он не едет.

– Почему?

– Ага! Выскочат сейчас твои дружки из кустов, накинут мне удавку на шею и до свидания. Я что дурак, по‑ твоему! – Машина остановилась. – Выметайся давай! Давай деньги и выметайся. – Он вырвал деньги у меня из руки и вытолкнул из машины. Затем так, будто сам черт гонится за ним по пятам, помчался прочь.

Я осталась на неизвестной дороге, в темноте, не уверенная даже в правильном ли направлении иду. Заросли деревьев производили мрачные звуки, шумя листьями и роняя капли дождя. Но ни темнота, ни деревя‑ мистификаторы не способны были нагнать на меня страх. Страх совершенно иной, сжимающий сердце, был много сильнее. Что, если я ошиблась, и нахожусь теперь в том месте, где нет никакой вероятности встретить Кирилла?

Но пройдя несколько метров по неровной тропинке, путаясь и скользя ногами в мокрой траве, поняла, что не ошиблась. Вскоре я заметила светящиеся окна в доме, и уже не сомневалась, что это та самая усадьба.

Я не спеша приблизилась к небольшой калиточке, вошла в сад и уже тогда смогла разглядеть, что свет горел в каминной. Значит, он уже здесь, мелькнула мысль в голове. Либо оставил свет нарочно, чтобы я его дождалась.

В саду возле дома было темно, там что‑ то треснуло, мне показалось, ветка, и я быстро оглянулась. Почудилось, там кто‑ то есть. И тут же пришлось напомнить себе, что я не имею права бояться. Я повернулась к саду спиной и поднялась по ступенькам крыльца. Дверь в дом оказалась распахнута. Не успела я разобраться, что к чему, как услышала рев мотоцикла, стремительно приближающийся к дому.

Кажется, Кирилл спешил, потому что пролетел сквозь калитку не останавливаясь, разнося ее в щепки. Все выглядело так, будто он собирался въехать в дом на мотоцикле. Может, снова попытается меня раздавить, подумалось мельком. Но мужчина соскочил с байка на ходу, как каскадер, и одним прыжком взлетел на крыльцо.

Прежде чем я сообразила, что происходит, его руки сомкнулись на моей шее стальным обручем. Дребезжащий от бешенства голос зашипел в лицо:

– Ты думаешь, я не смогу сделать этого снова?!!

Я попыталась вырваться, но все мои усилия оказались тщетными. Он оторвал меня от земли и с силой вдавил в стену дома. Ноги мои беспомощно повисли в воздухе и я почувствовала, что тело немеет, что скоро наступит конец.

Но в тот же миг, словно по команде инстинкта, я из последних сил ударила его пяткой в промежность. Он взревел, как дикое животное и швырнул меня в распахнутую дверь веранды. Я упала на спину и думала, что уже не поднимусь, но увидев, что парень очень быстро отходит от шока, я вынуждена была вскочить на ноги и ринуться в каминную, потому что обратный путь, путь из дома, он преграждал собою. Далеко убежать я не успела. Он снова швырнул меня с сумасшедшей яростью, и я как тряпичная кукла полетела через комнату, опрокинув собою кресло и едва не угодив головою в камин. От боли и шока я не могла подняться, и не успела прийти в себя, как он уже набросился на меня с новой силой, издавая страшные звериные звуки, выкрикивая оскорбления.

– Думаешь, я не смогу убить тебя снова? Тварь!

Он начал колотить меня головой об угол камина, пальцы сжимались на горле все сильнее. Перекошенное, нечеловеческое лицо – это было последнее, что я видела, перед тем, как в глазах потемнело, а в ушах неожиданно раздался шум прибоя. Краем глаза я успела заметить мелькнувшую тень за спиной мужчины, и кажется, успела подумать, что в комнате есть еще кто‑ то…

Глава 45

Веки разомкнулись и в глаза ударил резкий свет. Я в панике схватилась за горло, понимая, что не могу дышать.

Но дыхание, хоть и с болью, но все же прорвалось сквозь глотку.

Я лежала на полу и какое‑ то время не могла понять, что происходит. Горло болело, будто кто‑ то сжимал его мертвой хваткой… До меня вдруг дошло, что так и было. В ушах гремели слова проклятий, перед взором стоял лик монстра, испускающего пену…

Я попробовала подняться, но это было чертовски трудно.

Тело не слушалось, казалось совсем ватным.

Я стала осторожно ползти по полу.

Я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как меня душили. Я не знала, думал ли убийца, что он меня прикончил, или специально бросил здесь, чтобы потом домучить. Я понимала одно, этот человек – больной псих, он не отпустит меня живой.

Я осмотрелась, но никого не увидела. Прислушалась, но ничего не услышала. И все же ни секунды не сомневалась, что он где‑ то поблизости. Может быть, даже следит за мною, забавляясь.

Мне нужно что‑ то делать. Как‑ то защищаться.

Ожидая нападения в каждый момент, я все же доползла до веранды. Дверь дома оставалась по‑ прежнему распахнута, я стала ползти быстрее при виде ее. Но руки вдруг заскользили в чем‑ то вязком и холодном, запах ударивший в нос вызвал судорожные позывы рвоты, с которыми было практически не возможно совладать. Затем наткнувшись на что‑ то у самого порога, я с ужасом сообразила, что это чье‑ то мертвое тело. Приглядевшись в полутьме, нашла подтверждение своей худшей догадки. Мужчина в милицейской форме лежал в луже крови просто посреди прохода.

Только чудом я не закричала тогда. Тошнота и головокружение стали накатывать на меня быстро и неудержимо. И все же страх добавил мне сил. Рывком вскочив на ноги, я выбежала на крыльцо. Но там я снова потеряла равновесие, подвернув лодыжку на ступеньке, и пролетев остаток лестницы, повалилась на сырую землю.

Сжимая зубы от боли, я прижала рукав ко рту и заставила себя промолчать и в этот раз. Почувствовав, что сейчас брызнут слёзы, зажмурила глаза и призвала на помощь всю внутреннюю силу, чтобы совладать с чувствами. Рядом лежал мотоцикл. При виде него, я вспомнила, что Кирилл по‑ прежнему где‑ то неподалеку.

Приподнявшись на локтях, я постаралась реально оценить состояние ноющей ступни и свою способность бежать. Затем снова стала твердить сквозь зубы, что иного выхода у меня нет, что придется бороться, не смотря на слабость и боль. И пока я беспомощно соображала, откуда‑ то неожиданно донеслись мужские голоса, чей‑ то истерический смех, а затем звук выстрела.

Я замерла и прислушалась. Сомнений не было, где‑ то за домом, вероятнее всего возле озера, что‑ то происходило.

Я заставила себя подняться и, почти не ощущая ног, с трудом ступая на поврежденную лодыжку, побрела в том направлении. Все было именно так, как я и предположила. Возле озера действительно происходило что‑ то странное.

Первое, что я увидела – два темных силуэта. Мне пришлось несколько раз тряхнуть головой, заставляя себя собраться, потому что в какой‑ то момент я решила, что у меня случился обман зрения, либо я просто перестала управлять рассудком.

Там было два Кирилла.

И они, кажется, боролись не на жизнь, а на смерть.

Ноги подкосились и я снова рухнула в метрах двадцати от них, наблюдая за происходящим, как в гипнотическом сне.

Один из Кириллов явно лидировал. Он вогнал Второго в озеро почти по грудь и нещадно дубасил его, хватал за волосы и пытался утопить. Тот в свою очередь время от времени давал отмашку, но сил у него, судя по всему, становилось все меньше.

– Как ты выбрался, скотина? – Орал Первый Кирилл, хватая за горло Второго. – Перехитрить меня хотел? – После чего он снова стал топить двойника, почти полностью скрыв его под воду. Но неожиданно Кирилл номер Два произвел какое‑ то хитрое движение, резко вынырнул и, обхватив противника за ноги свободными руками, перебросил его через голову и тот, потеряв равновесие, плашмя полетел в воду.

Воспользовавшись моментом, когда противник оказался временно устранен, мужчина стал стремительно выбираться из озера. Но слишком быстро был настигнут снова. Теперь они боролись уже практически на берегу.

И мне вдруг стало ясно, за что они боролись. Это без сомнения было оружие, которое лежало где‑ то в траве, может, в метре от них, и к которому каждый стремился дотянуться, опережая другого.

Я продолжала смотреть на них, пребывая в полубессознательном состоянии. И один из Кириллов вдруг заметил меня и закричал в исступлении.

– Беги!!!

Его двойник, воспользовавшись тем, что соперник отвлекся, нанес ему сокрушающий удар в челюсть, от которого мужчина снова оказался по пояс в воде. И когда обернулся, вдруг оказалось, что это не Кирилл…Что это был просто человек в одежде Кирилла, похожий на него как две капли воды до те пор, пока лицо прикрывала шапочка и капюшон… А настоящий Кирилл оглушенный, снова тонул в озере.

Увидев меня, Псевдокирилл гримасно хмыкнул:

– Сколько раз мне тебя убить, чтобы ты, наконец, сдохла, – Спросил он с ненавистью, поднимая с земли пистолет.

– Ты сначала закончи со мной, – прокричал ему Кирилл, барахтаясь в воде.

Псевдокирилл крякнул, содрогаясь всем телом, явно насмехаясь над воинственностью Кирилла, снова направляясь в воду, размахивая пистолетом в воздухе, как какой‑ нибудь забавной игрушкой.

– Я же пообещал, что ты сдохнешь. – сказал он. – Предлагаю выбор: утопишься или застрелишься? – После чего истерично захохотал.

– Только после тебя, – плюнул Кирилл.

До меня, наконец, дошло происходящее.

Человек, который пытался утопить Кирилла – и есть убийца. Тот самый человек, что набросился на меня в доме. Тот самый человек, что убил Миру и Алису, затем преследовал меня, всячески камуфлируясь под Чадаева.

А Кирилл был его очередной жертвой. Нет, не просто жертвой. Убийца собирался списать на него все свои преступления. Вот почему он был в его одежде, ездил на его мотоцикле. И очевидно просто сейчас, на моих глазах, он убьет Кирилла.

Я заставила себя подняться на ноги.

В памяти эхом пронеслись слова, брошенные, казалось бы, вскользь, ничего собою не представляющие, парнем по имени Толик: «Вам бы черный парик, такой, с челочкой, и вы были бы вылитой…». Ему тогда не дали договорить, а я так ничего и не поняла, приняв замечание парня за привычку театрализировать. Но он тогда имел в виду не Клеопатру. Какая к черту Клеопатра, если он говорил про Мирославу Липку!

– Эй! – Крикнула я что есть духу, насколько позволяла сдавленная гортань. – Мне еще долго ждать?

Мужчина быстро обернулся. Он мгновенно забыл про Кирилла, выскочил из воды и направился ко мне.

– Что ты делаешь, – заорал Кирилл. – Беги! Не будь идиоткой!

– Я же убил тебя, – Рычал тем временем убийца, надвигаясь на меня. – Я видел, как тебя зарыли! Как ты выбралась от туда? Каким еще способом мне тебя прикончить, дорогая? Сума меня свести хочешь, да? Не‑ ет, Мирка, я не дам тебе этого сделать. Я буду убивать тебя снова и снова, это удовольствие похлеще того, что я получал от тебя при жизни, радость моя!

Ему оставалось несколько шагов, чтобы настичь меня, когда Кирилл неожиданно бросил ему в спину:

– Трус гавеный! Только девчонок мочить и можешь!

Мужчина резко остановился. Я видела, как по его лицу пробежали судороги. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и с ревом понесся на Кирилла.

У меня мгновенно потемнело в глазах. О, Боже, теперь ему точно конец!

– Лучше бы тебе сначала закончить со мной, – прокричала я еще громче. Убийца снова остановился и истерично заржал:

– Вы что, сговорились?

– Ты еще не понял, почему я здесь, – продолжала я свою игру. – Можешь убить кого угодно, но я всем расскажу, как ты это сделал. Со мной, с Алисой. Да, я всем расскажу, всем!

Я изобразила презренную улыбку, ту, которой могла улыбаться только бесстрашная, безбашенная актрисса – Мирослава Липка, если бы по‑ настоящему над кем‑ то насмехалась.

– Сука, – прошипел мужчина и снова метнулся ко мне, но в этот момент, незаметно подкравшись, Кирилл набросился на него ссади и повалил на землю. Они снова стали ожесточенно бороться, и снова их силы были равны, я видела, как пистолет отлетел в сторону.

Присев на корточки, почти ползком, я стала подбираться к ним ближе. Нащупав в кармане куртки мобильный телефон, я послала вызов по первому номеру в списке, как недавно показывал мне Борщев, после чего отложила его в траву.

Убийца уже прижимал Кирилла к земле, сидя на нем верхом, избивая лицо актера, как боксерскую грушу. Я понимала, что могу опоздать, и быстро вскочив, бросилась к пистолету. Увидев это, убийца вдруг остановился, его рука замерла в воздухе, он изумленно посмотрел на меня.

– Это что еще такое? Теперь ТЫ меня убивать будешь?

Он поднялся, насмешливо скалясь, уверенный, что я всего лишь призрак.

Я хотела выстрелить, но неожиданно поняла, что не могу этого сделать. Вместо этого стала быстро пятиться назад, держа перед собою пистолет трясущимися руками.

– Нет, – говорил мужчина. – Так не бывает. Я тебя не боюсь. Ты сдохла, понимаешь? Ты ничего не можешь сделать!

Позади него Кирилл шевельнулся и затем что‑ то сказал, но я его не расслышала. Пистолет готов был вот‑ вот выскользнуть из рук. А мужчина в одежде Кирилла приближался ко мне быстрыми широкими шагами.

– Стреляй, – наконец выкрикнул Кирилл. – Аня, стреляй!!!

Убийца находился на расстоянии вытянутой руки, когда вдруг резко остановился и шокировано вгляделся в меня.

– Аня?

Но я продолжала отступать, держа пистолет наготове.

Наконец, отойдя на шагов пять, я сорвала с головы парик.

Мужчина вздрогнул.

– Аня, – прошептал он с недоумением. – Не может быть. Моя королева…

Он попытался шагнуть ко мне, но я пригрозила:

– Даже не думай! Клянусь, я выстрелю!

– Я не хотел, чтобы ты это знала. –Признался мужчина с досадой. – Но этот гад спутал все карты! Он должен умереть, понимаешь? Так нужно. А мы с тобой… – Его голос зазвучал страстью. – Очень скоро ты станешь моей королевой. Черт! Ты должа была узнать об этом в свое время, понимаешь! А теперь!... Но это не важно. Я буду любить и защищать тебя, мой ангел. Моя прекрасная, единственная королева!

– Аня, стреляй, – едва слышно, совсем слабо умолял Кирилл.

– Он дерьмо, – продолжал убийца, не сводя с меня очарованного взгляда. – Он уже мертвец, поверь мне! Тебе нужен мужчина, которого ни одна пуля не зацепит, который всегда будет с тобою.

– И ты решил, что ты и есть тот мужчина, Артем?

Мои руки по‑ прежнему дрожали, но дрожали, черт побери, от ярости! Я готова была его убить, растерзать. Но никак не могла нажать на курок.

– Отдай мне пистолет, Анечка, – попросил он вкрадчиво. – Ты не должна пачкать свои ангельские руки. Мы всем скажем, что это он напал на тебя, и пытался убить. Нам поверят.

Я видела, как позади него Кирилл медленно поднимается с земли и шатаясь направляется в нашу сторону

– Стреляй, – повторял Чадаев разбитыми губами. – Стреляй, Аня, ну же…

И я выстрелила.

Убийца только вздрогнул, а Кирилл внезапно вскрикнул и, схватившись за грудь, упал.

Я сама готова была рухнуть на месте, когда поняла, что произошло!

– Вот видишь, – в темноте блеснула шакалья улыбка. – Мы просто созданы друг для друга! Теперь они оба мертвы! Все те, кого ты выбрала, Аня… Ты не очень‑ то разбиралась в своих мужчинах, дорогая моя. Но я тебя прощаю. Наконец‑ то этот момент настал. Теперь ты будешь принадлежать только мне. Потому что меня никому не удастся убить…

Он стал приближаться ко мне, самоуверенно скалясь, будто правда управлял смертью и жизнью.

Нас разделяло чуть больше метра. Ночной холод вдруг пробрал меня до костей. Мне показалось в тот миг, что такой же точно холод сковал мою душу и рассудок, убив при этом остатки колебаний.

– Не удастся? – спросила я сквозь зубы – А вот Я думаю иначе!

Только целиться нужно правильно, подумала я про себя, прямо в сердце!

Хватило двух выстрелов…

На его лице навсегда застыла маска изумления…

Глава 46

Никогда не забуду того момента…

Передо мной пал мертвым убийца!

Он лежал в шаге от меня.

Артем Лихачев!

А чуть дальше…О, Господи! Кирилл!!!

Я моментально пришла в себя, осознав сущность того, что натворила.

Я убила Кирилла. Ни в чем не повинного Кирилла!!!

Я бросилась к нему, не чувствуя ног, повалилась на колени, схватила его за плечи, бездыханного, прижимая к себе, умоляя:

– Ты не можешь умереть! Пожалуйста! Кирилл, не умирай!!! Господи, пожалуйста! Я не переживу этого дважды! Пожалуйста, не забирай его! Умоляю, – кричала я в темноту, – не забирай его у меня!!! Ну, пожалуйста, Господи!

Я в исступлении трясла тело Кирилла, не в силах смириться с тем, что он может вот так бессмысленно уйти.

– Пожалуйста, – стонала я, целуя лицо, ставшее мне таким родным. – Не умирай!

– Зачем, – услышала я слабый шепот. – Зачем ты напялила этот придурошный парик?

– Прости, – быстро заговорила я, чуть сдерживаясь, чтобы не закричать от счастливой мысли, что он жив. – У меня не было выбора, я должна была увидеть тебя.

– Ты думала, это я... убил?

– Прости! – Молила я срывающимся голосом. – Прости, что подозревала тебя... Что выстрелила…

Слезы капали на его лицо, я видела, как они блестят в темноте, смешиваясь с кровью на его щеках.

– Ты не виновата… Этот человек приходил в театр. Потом он… – Кирилл усмехнулся, превозмогая боль. – После того, как мы виделись в последний раз, у тебя дома, он просто напал на меня, как в дешевом кино ‑ с тряпкой, смоченной какой‑ то хренью. Это произошло возле дома, где я снимаю квартиру. Потом я очнулся в каком‑ то доме, прикованный наручниками к батарее… Этот человек сказал мне, что намеревается убить Алису, что в том обязательно заподозрят меня. Что даже в смерти Миры заподозрят меня, а потом он … у него были и на тебя планы…О, Боже, как больно!

Грудь Кирилла с левой стороны заплывала кровью. Я не знала, куда могла попасть пуля, только молила Господа, чтобы это не оказалось смертельно.

– Кирилл, – вдруг с жаром выпалила я. – Пообещай мне, что ты не умрешь!

Он слабо улыбнулся. Лицо его было настолько белым, что в темноте без труда просматривалась каждая черточка.

– Я не могу умереть, пока не скажу тебе самое важное…

Но на какое‑ то мгновение он замолчал, набираясь сил. Потом посмотрел на меня и быстро заговорил.

– Этот дурак не предусмотрел... что я вырвусь любой ценой... Над головой висела занавеска… Занавеска, черт ее дери!.. на старых проволочных крючках… Я ковырялся в наручниках долго… бесконечно долго... но у меня вышло! А тот дом, где он меня держал… у меня было время подумать… я кое‑ что понял…

Его голос становился слишком слабым и мало разборчивым. Мне пришлось наклониться к нему почти вплотную, чтобы хоть что‑ то расслышать.

– Там повсюду твои фото, Аня…

Следующих слов я не разобрала и неожиданно поняла, что Кирилл не шевелится.

Я снова принялась нещадно трясти его, но он замер в моих руках, как кукла и больше ни на что не реагировал.

Мне показалось, что всему пришел конец. Где‑ то вдали, приближаясь, выли в истерике сирены.

Никогда уже, сколько отмерено жизни, я не забуду того парализующего приступа ужаса. Сердце должно было остановиться, в точности как и кровь, что застыла в жилах в ту злосчастную минуту. Беззвучный вопль сорвался с губ, и это было последним, что я помнила, упав без сознания…

Глава 47

Привел в себя смутный вой сирены и жесткие огни мигалок, а еще резкий запах нашатырного спирта и чье‑ то настойчивое прикосновение к плечу.

Я вздрогнула, но глаза разлепила с неимоверным трудом. Изображение сфокусировалось не сразу, в мутных очертаниях вырисовались сначала темные усы, затем лицо, а уж тогда и весь капитан Борщев с перебинтованной головой, склоненный надо мной с видом гнетущего страха.

– Хух, – выдохнул он громко и радостно. – Ты жива!

– Кирилл! – Я с криком схватилась, пытаясь подняться. – Леша, я убила Кирилла! Но он не виноват, он ни в чем не виноват!

– Я знаю, – Леша удержал меня за плечи. – Я все слышал, Аня. Ты молодец. Я получил от тебя вызов по телефону и все это время держал его включенным.

– Лихачев…

– Да, я знаю.

– Он мертв…

– Ни о чем не волнуйся, мы разберемся. Мы со всем этим разберемся…

Я только сейчас заметила множество людей, метушащихся вокруг нас. Озеро было освещено фонарями и фотовспышками, создавая невольную иллюзию наступившего дня.

– Кирилл, – снова начала я.

– Он жив, – успокоил меня Борщев. – Но ему необходима срочная операция. Его только‑ только погрузили в скорую. Как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке. – От волнения у меня стучали зубы. – Главное, чтобы Кирилл не умер, понимаешь? Я не хотела попасть в него!

– Успокойся, Анна. – Леша поставил меня на ноги и чтобы я не упала, обхватил обеими руками за талию. – Все позади. Пока что все позади. Тебе необходимо отдохнуть.

– Я…

– Потом! Все потом! Тебя сейчас осмотрит доктор, и если все в порядке, я отвезу тебя домой.

Возле нас действительно топтался мужчина в одежде медика с большой медицинской сумкой в руке. Он подхватил меня с другой стороны, и они повели меня к дому, возле которого стояло несколько машин милиции.

– Постой, – я остановилась, вспомнив свою жуткую находку в доме. – Там мертвый человек…

– Я уже знаю, – с горечью признался капитан и внезапно грязно и несдержанно выругался, чего я никогда не слышала от него прежде. И только после того как успокоился, пояснил:

– Наш дежурный. Он выслеживал здесь Чадаева. Нет сомнений, это сделал Лихачев. Но тебе больше нельзя здесь оставаться. Позже, позже во всем разберемся…

Доктор обследовал меня довольно быстро. На все вопросы я отвечала однозначно: «все в порядке». Леша, как и обещал, занялся отправкой меня домой. Следователь дал ему на это разрешение.

Однако, когда мы сели в машину, я поняла, что ставить точку слишком рано. Я сама еще не до конца во всем разобралась. Хотя кое‑ что мне было уже ясно. Ясно до тошноты, до рези в желудке…

* * *

Итак, нас забрала одна из машин милиции. Мы с Лешей сидели на заднем сидении, смотрели в разные окна и ни о чем не говорили. Каждый переваривал в уме произошедшее.

Уже при въезде в город я сказала:

– У меня к тебе просьба.

Леша удивленно посмотрел на меня.

– Обещаю, что никогда ни о чем тебя больше не попрошу, – заверила я.

Капитан вздохнул.

– Однажды я такое уже слышал, – заметил он с грустью.

– В последний раз, обещаю.

– Что именно?

– Увидеться с Гришиным. Сейчас.

Леша задумался.

– Зачем? Разве ты мало пережила за один вечер?

– Я потом все объясню. Клянусь, для меня это действительно важно.

– Что ты задумала? – Он не стал со мною спорить.

– Ты сам все поймешь потом. Скажи, ты можешь мне помочь? Так, чтобы это не было затруднительно и рискованно для твоей работы…

–– Рискованно для работы? – Воскликнул Леша и внезапно с чувством перебил сам себя: – Да пропади оно все пропадом! Мой сотрудник оказался чокнутым убийцей, он и меня убить пытался, и все это время не вызвал не крохи подозрения! Млел от твоего присутствия – ну и что тут такого?!! Знал о каждом твоем шаге – ну так это же я сам поручил тебя караулить! Следствие во всем разберется – соберем улики и докажем вину!.. Господи ты Боже мой! Какие мы все ослы!.. Прости, Аня, но я не до конца еще пришел в себя... Все что я сейчас понимаю, то что ты была права... И сейчас просишь меня об одолжении не просто так, верно?

Мой взгляд был слишком тверд, чтобы в чем‑ то сомневаться.

– Черт побери, – кивнул капитан. – Да, я знаю, как это организовать… И не сойти мне с этого места, если я не помогу тебе, после всего, что произошло...

Я остановила эту внезапную тираду, сжав обеими руками его большую ладонь.

– Спасибо, Леша.

Он посмотрел на меня своими большими добрыми глазами цвета ранней незабудки.

– Хотел бы я иметь такую же решительность…

Глава 48

Менее чем через час Борщев ввел меня в какую‑ то камеру, толи для допросов, толи для свиданий, я точно не знаю, да и, поверьте, это было не тем, о чем мне следовало тревожиться в тот момент.

Капитан только поставил мне одно единственное условие: он останется в камере, пока я не решу своего вопроса. В тесной затхлой комнате стоял под стенкой небольшой истертый стол, за ним сидел привлекательный молодой человек, лицо которого, впрочем, было подпорчено несколькими серьезными ссадинами. Худые руки в наручниках лежали на столе и, как позже мне удалось разглядеть, были испещрены мелкими старыми шрамами. Тусклая одинокая лампочка на потолке отбрасывала мрачные тени на его лицо, заостряя его и делая бледным, почти истощенным. Он, видимо, не понимал, зачем его привели сюда в такой поздний час, и настроен был явно неприязненно, сосредоточено рассматривая свои руки и кусая щеки.

Первым в камеру вошел Алексей и отступил на шаг влево, пропуская меня, но парень только демонстративно разглядывал наручники, и не поднимал головы. Несколько долгих секунд я стояла у двери, пристально глядя на человека, которого когда‑ то так отчаянно любила Мирослава Липка.

Уже сейчас я понимала, что он был полной противоположностью Кирилла Чадаева. Михаил Гришин казался каким‑ то мелким по сравнению с ним, в чертах лица не было и доли того благородства, что есть у Кирилла. Парень нервно притопывал ногой под столом, от чего казалось, что все вокруг него вибрирует в ауре жуткого нетерпения.

Наконец он вскинул голову, с целью оглядеть меня лишь мельком, стараясь все так же изображать невозмутимость. Но внезапно лицо его перекосилось и сделалось серым, как у мертвеца. Уткнувшись в меня полным ужаса взглядом, ничего не говоря, он быстро вскочил и отпрыгнул к задней стенке комнаты.

Леша подал ему предупреждающий жест, положив руку на кобуру. Но парень этого даже не заметил, пожирая меня таким взглядом, будто увидел саму смерть.

Я смотрела на него, не двигаясь. На голове у меня снова был парик.

Наконец, спасаясь от сумасшествия, парень перевел взгляд на Борщева и помотал головой.

– Что происходит? Кто это? Это же не…

Он запнулся, снова испуганно поглядел на меня, и со стоном обратился к капитану:

– Что за херня?

– Сядь на место, – приказал Борщев вместо объяснений.

Парень не шевельнулся.

Я прошла к столу и села на свободный стул напротив Гришина.

Продолжая следить за мной не моргающим взглядом, он, кажется, потихоньку стал брать себя в руки, потому что по выражению его лица было видно, что он изо всех сил пытается найти для себя объяснение происходящему.

Я решила больше не мучить его и сняла парик.

Он изумленно вытаращил глаза, словно такое действие шокировало его еще больше. Лицо молодого человека перекосилось от ярости.

– Это что – эксперимент? – Выкрикнул он и рассыпался громкими матерными возмущениями.

Затем быстро отодвинул свой стул от стола и упал в него с видом полного пренебрежения, давая тем самым понять, что затея наша, что бы она ни значила, выглядит для него, как дешевый трюк, и не более. Но все же не мог оторваться от моего лица.

– Ты подумал, что я Мира? – Заговорила я, наконец.

– Еще бы! – Хмыкнул парень. – Кто б не подумал. Я даже решил, что меня разыгрывали все это время, что она жива.

– Ты знаешь, кто ее убил?

– Откуда мне это знать? – Ответил он резко, и глаза его опасно блеснули.

– Тогда может, ты знаешь, кто я?

Гришин какое‑ то время сосредоточенно изучал меня. Потом ухмыльнулся:

– Черт! Догадываюсь…

– Мира, – мой голос неожиданно дрогнул. – Мира знала обо мне?

Парень кивнул и снова принялся ожесточенно кусать губы. А я почувствовала, что не могу больше сдерживать слез, что глаза вот‑ вот лопнут, если я буду продолжать их сдерживать.

– Расскажи мне о ней, – попросила я.

Михаила Гришина, очевидно, удивили слезы, стекающие по моим щекам и, быть может, разжалобили, потому что тон его немного смягчился.

– Что рассказывать? – Он подумал с минуту и пожал плечами. – Про интернат? Про то, как выживать на улице? Про наркотики и проституцию, что неизбежны в такой ситуации?

– Нет, не это, – перебила я с чувством. – Расскажи мне, какой она была? Она ведь наверняка любила животных, мечтала о семье, о родных, о том, чтобы ездить на море с родителями…

– Ни о чем таком она не мечтала! – Он криво усмехнулся. – Какие нахрен родители! Она ненавидела их с рождения. Море? Что‑ то я не помню, чтобы она рвалась на море. Один раз мы поехали отдыхать, но она тогда заболела и готова была убить меня. А вот животных она любила, это точно. Собирала, как ненормальная всех раненых собак и кошек, какие только встречались. Это был какой‑ то дурдом! Могла реветь над тушкой раздавленной только что кошки на дороге… Будь ее воля, превратила бы мой дом в питомник для беспризорных тварей. Я выбросил несколько животных, так она меня чуть не зарезала. У нее была такая мания, чуть что, бросаться на меня с ножом. Вспомнить жутко… Но я ее не убивал! Я любил Мирку!

– Почему же ты ее не защитил?

– Я? А я мог ее контролировать? Она делала, что хотела! И вообще, пусть бы ее этот мажор столичный защищал – Чадаев! Звезда балета! Если не он сам ее прикончил! Его уже арестовали, кстати, – поинтересовался парень у Борщева. – Нет? То‑ то же! Так никогда и не узнаете, кто ее замочил…

– Артем Лихачев, – сказала я чуть слышно.

– Что? – Брови парня сбежались к переносице.

– Ведь ты с ним знаком?

– С Тёмой? – Хмыкнул парень. – Мы учились вместе в интернате.

Я молча переглянулась с капитаном.

– Клянусь, я этого не знал, – пожал плечами Леша.

– А тебе все знать надо, – съязвил Гришин.

– Значит, – спросила я. – Вы были друзьями? Ты, Лихачев и Мира.

– Значит! От нас вечно всем доставалось в интернате, – похвастался парень. – Но потом он какого‑ то черта ради пошел в ментуру. И наши дороги разошлись…

– Это ты позже будешь рассказывать, – раздраженно вставил Борщев. – Где и когда ваши дороги разошлись, а потом снова сошлись! Черт! Всегда знал, что в отделении у тебя свои люди.

– Ты тут на Тёму не гони! Докажи сначала! – окрысился Гришин.

– У Миры были какие‑ то отношения с Лихачевым, – продолжала я.

– С кем у нее не было отношений – вот какой должен быть вопрос, милая! – Съехидничал молодой человек. – Что вы пристали к нему?

– Неужели ты никогда не догадывался, что это мог сделать он, – я пристально смотрела парню в глаза. – Неужели не знал, на что способен твой лучший друг?

– Зачем ему это делать?

– Я думала, ты мне скажешь.

Наступило минутное молчание. Гришин нервно гладил коротко стриженную голову, блестящие темные глаза быстро бегали от меня к Алексею.

– Нет. – Он наконец не выдержал и быстро замотал головой. – Только не Тёмка! Вы на понт меня берете, да? Ну, конечно. Узнали про нашу интернатскую дружбу и давай раскручивать… Ничего у вас не выйдет! Тёма в этом не замешан. Может он и трахал Мирку, ну так что? Обвините в убийстве всех, кто ее трахал!

– Ты так его защищаешь, – заметила я отстраненно. – А ведь арестовали именно тебя... Или ты знал, что Тёма сделает все возможное, чтобы посадили Чадева?

– Берете меня на понт! – Повторил Гришин. – Я ничего говорить не буду, потому что вы берете меня на понт! – И откинулся на спинку стула, самодовольно ухмыляясь.

– Ты никогда не знал, что у него в планах, верно? – продолжала я. – Ты его боялся, потому что он всегда был сильнее и хитрее. Ты всегда был только марионеткой…

Парень продолжал театрально улыбаться, всем видом давая понять, что чхал на наши теории. Пока я не сказала, что теперь Артем Лихачев мертв. Что несколько часов назад я убила его собственными руками, после того, как стало ясно, что это он убил Мирославу и Алису Боднер. Гришин недоверчиво посмотрел на меня, но в тот же миг словно прозрел. Мое лицо было открытой книгой – там была чистая правда. И даже он, уверенный в себе и бесстрашный преступник, – осекся, задрожал и больше ничего не сказал.

Я попросила Борщева отвезти меня домой…

Глава 49

Машина остановилась у дома родителей. Леша открыл дверцу, но я его остановила:

– Нет, я пойду одна. Мне нужно немного подумать…

Потом я долго поднималась по лестнице на восьмой этаж.

Было такое чувство, будто мне сниться страшный сон. Но если ты спишь, ты по крайней мере знаешь, что можешь проснуться и все закончиться…

Открыла дверь своими ключами, тихо вошла и сразу же наткнулась на отца.

Он, конечно же, должен был броситься ко мне с объятиями, потому что бесконечно переживал, потому что места себе не находил, гадая, как и остальные члены семьи, что меня возможно уже убили. Но он стоял в прихожей и только с молчаливой тревогой смотрел на меня. Никогда я его таким еще не видела. В его глазах открыто читалось: «теперь ты наверняка уже все знаешь». Ведь мой взгляд, устремленный на него как прицел, говорил именно об этом.

Я молча прошла в библиотеку. Отец последовал за мной, и закрыл за нами дверь.

– Почему, – спросила я, стоя к нему спиной. – Почему ты мне ничего не сказал?

– Я не мог. – Ответил он слабым голосом. – Я ждал подходящего момента. Но я бы не смог скрывать долго…

– Как такое вышло? Как, скажи, вышло так, что у меня всегда была сестра, а я ничего об этом не знала?

Отец открыл бюро возле стола и достал от туда бутылку виски и стакан, плеснул наугад и залпом все проглотил.

– Я сам узнал об этом только два месяца назад.

Он обессилено опустился в кресло.

– Я пришел на спектакль, который все восхваляли – «Голос сердца». Я сидел в первом ряду и с восхищением смотрел на молодую актрису… которая точь‑ в‑ точь была похожа на тебя! Покуда длился спектакль, меня все не покидало странное чувство. Не бывает таких случайных совпадений. Поэтому, едва дождавшись, когда закроются кулисы, я побежал за сцену…

Там было много народу и я понял, что поговорить с этой девушкой наедине мне не удастся. Я решил подождать, пока толпа поклонников рассосется, спрашивал о ней у знакомых, пользуясь возможностью. Они и рассказали мне, что это девушка – просто бриллиант, что чрезвычайно талантлива, а ведь сама сирота… Сирота! Господи! Наверное уже тогда я все понял.

Но в тот вечер мне не удалось поговорить с ней. Поэтому я пришел на второй спектакль и даже смог пробраться в гримерку. Она восприняла меня очень холодно, решив, что я очередной надоедливый поклонник. Мне стоило труда уговорить ее выйти со мной, чтобы поговорить наедине. Она вдруг… Она окинула меня оценивающим взглядом и сообщила, что для такого смазливого старичка это может стоить дешевле. Она… Она думала, я хочу… Вела себя, как…как с клиентом!..

Отец сделал быстрый глоток прямо из бутылки.

– Предложила мне заехать за ней после спектакля. И мне пришлось согласиться. Я ждал ее возле черного входа театра, как ни странно, она пришла. И только тогда, когда мы остались совершенно одни, я пояснил, что мне нужно просто с ней поговорить. Она даже разозлилась. Стала мне грубить, кричала, что если я из милиции, то ей нечего мне сказать. Я уже думал, что она угомонилась, когда спросил ее, искала ли она когда‑ нибудь своих родителей. Тогда она наставила на меня пистолет…

Я неожиданно понял, что даже не могу в тот момент вести себя как психолог. Растерялся и не знал, что сказать. Мне было непонятно ее поведение…

– Что тебе нужно, – шипела она со злостью. – Пулю в лоб захотел?

– Возможно, я твой отец…

Я думал эти слова хотя бы произведут эффект неожиданности, я не ждал, что она просто сразу броситься ко мне на грудь со слезами радости, но ведь должна она была хотя бы встревожиться, или удивиться. Только вместо этого она взвела курок и приставила пистолет мне к виску. Я почти не сомневался, что она выстрелит, столько ненависти было в ее глазах.

– Все это время я думал, что ты мертва, – проигнорировав опасность, я стал объясняться. – Я всегда думал, что моя вторая дочь не выжила. Я не знаю, каким образом ты оказалась в детдоме… Но я благодарен Небу, что теперь мы встретились…

– Да пошел ты! – Крикнула она с презрением. – Еще раз приблизишься ко мне, я тебе мозги вышибу… Папаша!

Выскочила из машины и через секунду в лобовое стекло влетел булыжник, я едва успел увернуться от осколков стекла. А когда поднял голову, ее уже не было.

Я не думал, что сирота может настолько ненавидеть своих родителей. Но я действительно был счастлив, что моя дочь жива, я хотел вернуть ее в семью, хотел, чтобы все, наконец, наладилось…

– Почему ты считал ее мертвой? – продолжала я допрос. – Когда это случилось? Я ничего такого не помню… Или ее родила твоя любовница? Вот в чем дело?

Папа опустил глаза, ему очень трудно давалось это признание.

– Правду говорят, любая тайна однажды находит выход из склепа. И хоть мы поклялись ничего тебе не говорить, а посторонние никогда ни о чем не догадывались, так бы все и продолжалось… Но вулкан все равно взорвался. Та женщина действительно была моей любовницей, хотя я собирался на ней жениться.

– Ты хотел бросить ради нее маму?

– Можно сказать и так, – ответил он как‑ то пространно. – Если считать твоей матерью Иру…

Я молча наблюдала за ним. Он грустно покачал головой и заговорил:

– Я любил Иру… Когда мы поженились, я был просто без ума от нее. Потом она очень изменилась. Она не могла забеременеть, и это доводило ее до безумия. Что мы только не перепробовали, куда только не ездили… Все тщетно. У нас никогда не могло быть детей. Для Иры это был конец.

У нее жутко расстроились нервы, депрессии накладывали свой отпечаток… Я понимал, что моя жена вот‑ вот сойдет с ума, на моих глазах. Ничто не помогало, но ее желание стать матерью было сильнее всего на свете. Усыновлять малыша она наотрез отказывалась, почему‑ то считала, что в детдоме одни выродки, и тем более, это чужая кровь… У нас был серьезный разговор с Ирой на эту тему, я каждый день только то и делал, что возвращал ее к жизни… И вот она объявила, что придумала, как у нас появится ребенок. Это будет по‑ настоящему наш ребенок, с нашей кровью, с нашими генами; родной ‑ одним словом.

У бабушки Веры, матери Ирины, были очень бедные родственники… Я и сам замечал, что сходство Ирины с ее двоюродной сестрой Ольгой просто поражающее. Те же волосы, те же зеленые глаза, та же нежная кожа. Только Ольга была моложе и… ни гроша за душой не имела. Ирина все обдумала и они с бабулей договорились с родителями Ольги, что она родит нам ребенка…Точнее, Ира попросту их купила. Я знаю, что Ольга была далеко не в восторге от их решения, никто не поинтересовался, что она сама о том думает. Но деньги, ‑ а сумма была огромной, тут никто не скупился, ведь оплачивалось еще и молчание, ‑ деньги уже тратились семьей Ольги с широким размахом. Ей ничего не оставалось, как стать биологической матерью для нашего с Ирой ребенка…то есть для тебя, Аня…

Но когда мы познакомились… Все произошло так быстро. Между нами с Ольгой вспыхнули настоящие чувства. Это было неописуемо мучительно, потому что я не мог бросить Иру, учитывая ее состояние, но и жить без Ольги уже не мог…

Пока Ольга была беременна, ни ее, ни Ирины не было в наших краях. Ольга якобы поехала учится, а Ира ездила по курортам и гостила у моих родных… И когда ты родилась, никто ничего не заподозрил, потому что после длительного отсутствия Ирина приехала с ребенком, а Ольга в скором времени тоже приехала в город, как ни в чем не бывало.

Все были счастливы. Настолько счастливы, что мгновенно забыли, что тебя родила другая женщина. Ирина с головой ушла в материнские хлопоты…

А мы с Ольгой уже не могли видеться. Нам положено было изображать из себя мало знакомых людей. Это было нестерпимо…

Мы старались. Мы выдержали четыре года, но терпеть дальше было невозможно. И мы стали встречаться тайком от всех. И через какое‑ то время, когда она снова забеременела, я решил, что пора расставить все по своим местам, потому что я не мог больше крыться. Я хотел остаться с Ольгой.

– И что же случилось? – Настаивала я, почти срываясь на крик. – Где сейчас Ольга? Где моя родная мать? Почему я ничего не знаю о двоюродной сестре мамы! О, Боже, я говорю «мама», но она мне не мать…

– Я мать! Я твоя мать! – Внезапно в комнату с воплем ворвалась женщина, которую я до сих пор не могла назвать иначе, чем мать. – Разве ты не понимаешь, – Она содрогалась от рыданий. – Зачем ты ей рассказал? Зачем?!!

Она сжала кулаки, будто собиралась накинуться на отца.

– Ненавижу! Зачем ты ей рассказал? Почему ты всегда все портишь? У нас ведь прекрасная семья, у нас идеальная семья, разве нет? Мало тебе было спутаться с той дрянью? Ты решил бросить меня! Думаешь, я ничего не знала о тебе с Ольгой? Я знаю все – о каждом твоем шаге! Но ладно это… В конце концов, ты бы все равно никуда от меня не делся. Но эта мразь вздумала забеременеть снова! Она решила увести тебя, разбить нашу счастливую семью! Разве я могла допустить это?!!

Отец вскочил с кресла.

– Что ты говоришь? Что ты имеешь в виду?

– А ты еще не понял, – лицо мамы неузнаваемо преобразилось. От резких движений волосы ее разметались, глаза горели бешенством, а скривленные в презрении губы наводили тихий ужас. – Ты как дурак все откладывал разговор про Ольгу, потому что я неожиданно стала болеть. Жалел меня! Сволочь! А я ведь все знала. И знала, как разобраться с этой проблемой… Ты ведь до сих пор страдаешь из‑ за нее, не так ли? Все винишь себя в ее смерти. И ведь правильно винишь! Если бы ты тогда не надумал к ней уходить, она бы осталась жива. А так… бедолага! Утопилась несчастная, да? Ты об этом думаешь? Поняла, видимо, что ничего у нее не выйдет…

– Что ты хочешь этим сказать? – Я не так увидела, как почувствовала, что отец дрожит мелкой дрожью. – Говори, если начала, черт бы тебя побрал!

У меня возникло чувство, что я попала в какое‑ то чудовищное зазеркалье, где все происходящее – прямо противоположно реальной жизни. Я стала его невольным зрителем, наблюдающим картину этого жуткого перевоплощения. Отец мой – жалкое подобие себя самого, трясущийся от ярости и шока. Мать… Я не знала, что за монстр принял ее обличие, но я больше не узнавала в ней прежней матери.

– Я пригласила ее на прогулку. – Она упивалась своим зловещим признанием, хранимым в течении долгих лет, в голосе ощущалось откровенное удовольствие при этих воспоминаниях. – Я сказала, что все о вас знаю, что все можно решить. Предложила отдать нам второго ребенка. Но она, ты бы видел, как она отстаивала свое, эта голодранка! Она готова была на все, лишь бы забрать тебя у меня. Я не могла ее отпустить… Я догнала ее и ударила камнем по голове. Она потеряла сознание и тогда я отвезла ее к речке… Я всегда знала, что она не умеет плавать. Холодная вода привела ее в чувства, но было поздно. А благодаря своему брюху, она очень скоро пошла на дно…

Я видела, как при каждом новом слове этой женщины отец вздрагивает, как от сильных ударов. Я содрогалась точно так же, чувствуя как внутри все холодеет, даже сердце, казалось, перестало биться. А вот Ирина, напротив, была преисполнена чувства победы.

– Ты, – папа неожиданно стал заикаться. – Ты убила ее? – Он не верил в то, что произносит эти слова. Он мотал головой и пожирал жену безумным взглядом.

– У меня не было выбора! – Вскричала мать. – Она бы разрушила нашу семью! Как и эта уличная шалава – ее дочь! Это мерзкое отродье – Мирослава! Нужно было прикончить ее еще тогда, много лет назад, когда выяснилось, что плод у тварей очень живуч. Ольгу слишком рано нашли, слишком рано. Каким таким чертом там проплывал тот деревенщина на лодке, я не знаю. Он заметил Ольгу и начал спасать ее. Ее даже успели привести в реанимацию… Но, к счастью, было уже поздно. Только вот ребенка эти идиоты успели спасти. Она бы и так на днях разродилась, видимо это сыграло свою роль… И я, милосердная душа, подарила этому выродку жизнь! Я могла бы расправиться с ней, но решила просто сплавить в детдом. Родственники Ольги сами не знали, что делать с этим подкидышем. Я им подсказала. Вечно жадные на деньги, они мигом забыли про ребенка. Всё, нет его, в могиле вместе с матерью!

Теперь я понимаю, что допустила тогда роковую ошибку. Не стоило оставлять в живых эту мерзость. Но кто мог подумать, что ты найдешь ее! Еще немного и ты привел бы ее к нам на порог. О, нет! О, нет! – Мама быстро замотала головой, так быстро, что мне показалось, голова вот‑ вот сорвется с ее плеч и покатиться к нашим с папой ногам. – Я не могла этого допустить! Я не могла допустить, чтобы наше счастье рухнуло! Я убрала ее с нашей дороги – раз и навсегда.

– Ира, скажи мне, что все это не правда? Что ты никогда такого не делала. – Простонал отец бледными губами. – Ты не могла никого убить.

– Не могла? Почему ты думаешь, что не могла? Я должна была это сделать, исправить свою собственную ошибку. Хочешь, наверное, знать, как? – Ирина хвасталась преступлениями, будто могуществом, как какой‑ нибудь сверхсилой. – На этот раз мне помог один молодой человек. Ты, наверное, не помнишь его, Анюта. – Когда она ко мне обращалась, в ее голосе звучала глубокая материнская нежность. Меня это заставляло пятиться назад, вызывая дикие спазмы в желудке от ужаса и отвращения. – Ты не помнишь, потому что это было очень давно, вам тогда было по тринадцать лет. Это потом он пошел служить в милицию, этот Артем. А тогда вы ходили вместе на стрельбу, и в чемпионате ты его победила. Ты всегда была сильной, радость моя, всегда всех побеждала. И его, интернатского мальчишку тоже победила. Он начал околачиваться возле нашего дома, возле подъезда, никто его не замечал, только я. Естественно я натравила на него милицию, заявив, что побежденный моей дочерью мальчик преследует ее, видимо, чтобы сделать пакость. А он стал утверждать, что ты ему нравишься, разревелся… Забавная история!

Но позже вышло еще забавнее. Я поймала его у нас на даче, в тот момент, когда он крал твои фотографии, дорогая, и личные вещи. Мне только стоило сдать его в милицию – и ему крышка! Ведь это же взлом. А он – детдомовский. Звучит, почти как приговор. Но он стал умолять меня, что готов на все, лишь бы я этого не делала… И все это время оставался передо мной в долгу. Пришло время, и этот долг он полностью возместил. Даже больше того, все эти годы он продолжал тобою бредить, Анечка, стоило только дать ему надежду, что ты можешь стать его женой – и он был готов на что угодно. Но черта с два я ему это позволю! Он не достоин моей дочери. Как и тот паяц, что посмел распоряжаться тобою, как своею. Ничтожество на мотоцикле! Кто он такой, чтобы забирать тебя у меня? И ты, глупенькая, так быстро ему доверилась… Он стал тебе важнее, чем собственная мать! У меня не было выбора, от него тоже нужно было срочно избавиться, ты же меня понимаешь?

– И вы с Лихачевым, – выдавила я, превозмогая тошноту, – два гения‑ палача придумали идеальный план, как от него избавиться… Подтасовали улики, будто он причастен к убийству Миры. Ввели в игру Алису, запугали, убедили в том, что Кирилл действительно убийца и достоин наказания. И она, конечно же, дает эти лживые показания, а Лихачев подбрасывает шприц, которым сам же и уколол Миру перед убийством. Откуда на нем отпечатки Кирилла? Да что, разве один раз он вырывал у нее из рук шприцы? А тогда Лихачев, судя по всему, заманил Алису на строительство, не исключено – под видом Кирилла, и толкнул с высоты, не забыв оставить отпечатки ботинок Чадаева и шин от его мотоцикла.

Кирилла в это время, с твоего разрешения, Артем держит у нас на даче, так ведь? Лучшего места, чтобы его спрятать не придумаешь. Кто же станет его там искать? А мы там не бываем вообще. Это он и хотел сказать мне, когда говорил про дом, в котором повсюду мои фотографии. Вот только ему удалось сбежать… Вот это было настоящим провалом для вас!

Именно поэтому Лихачев, твоим запасным ключом, дорогая мама, зная что я нахожусь в этот момент у вас, посетил мою квартиру, устроил погром и оставил фото Миры… Продолжая шпионить за мной, ходить по пятам, торчать ночами под балконом и под дверью. А когда я его засекла, он великолепно сымитировал покушение, пытаясь сбить меня на мотоцикле Кирилла… а потом еще и вернулся – убедиться, что я действительно подозреваю Чадаева! И даже Борщев ни о чем не догадывается, ведь Лихачев там по его просьбе!

А следующей ночью он снова появился в образе Кирилла и покушался на Борщева. Но зачем? А может его главный интерес – запугать меня? Убедить меня в том, что Кирилл – убийца – недостаточно. Только зачем ему пугать меня, мама? Не для того ли, чтобы я, наконец, была здесь, с вами? С тобой! Чтобы Кирилл не успел мне все рассказать, ведь он уже все понял, и в любой момент мог найти меня… и я бы ему поверила! Ты знала, что все карты могут вот‑ вот раскрыться. Поэтому никого не жалела.

И все бы ничего, если бы я не сбежала этой ночью! Если бы не напялила тот идиотский парик, в котором стала вылитой Мирославой Липкой! И если бы Лихачев, потеряв рассудок, шпионя за нашим подъездом, не решил бы что я воскресшая Мирослава. Он увидел меня и помчался следом…

– Он причинил тебе вред, – спросила Ирина, белея от злости. – Я уничтожу его! Я, так или иначе, намеревалась это сделать! Родная моя, я бы никогда не допустила, чтобы какой‑ то подонок отнял тебя у меня…

Она протянула ко мне руки, но я резко отпрянула от нее.

И внезапно, как озарение, мне открылась еще одна правда, полоснув по сердцу, как раскаленный нож…

– О, Господи, – простонала я, чувствуя, что все тело немеет, будто я готова в любую секунду упасть замертво. – О, Господи! Егор…

По щекам хлынули слезы жестокого прозрения.

Я представила, как гости нетерпеливо ждут у ЗАГСа, как переминается с ноги на ногу моя мать среди них и, улыбаясь гостям, поглядывает на часы… А Лихачев в это время где‑ то на крыше дома готовит прицел…

– Я не могла иначе, – убеждала та, что звалась матерью. – Я не могла позволить разрушить нашу семью! Ты уехала от меня… Ты забыла обо мне, моя девочка. Он стал для тебя целым миром. А как же Я? Я должна была жить вдалеке от тебя? Ты хоть понимаешь, что это не возможно? Ты моя дочь, ты всё для меня!!!

Она снова ступила ко мне, пытаясь обнять, но я оттолкнула ее от себя и закричала:

– Нет, ты не можешь быть матерью! Ты ПАЛАЧ!

Женщина упала на колени и продолжала с жадностью тянуть ко мне руки.

– Анечка, ангелочек, моя ненаглядная, ты моя, МОЯ! Доченька! Это все для тебя! Все, что я делала – все для тебя. Я люблю тебя больше жизни, понимаешь… И уже ничто не имеет значения…

За ее спиной я видела, как отец достал из ящика стола аптечку, которую он использовал для своих пациентов или в тех случаях, когда его тещу мучила бессонница. Незаметно вскрыл ампулу и набрал содержимое в шприц. Его жена была слишком сосредоточена на мне, чтобы заметить, как он поспешил к ней ссади и быстрым движением вонзил иглу шприца в сонную артерию. Сделав попытку вскочить на ноги, женщина тут же рухнула обратно, вскинув несколько раз руками и, удивленно поглядев на меня, упала на руки отца без сознания…

Не успел он перенести ее на диван, как в дверь квартиры несколько раз настойчиво позвонили.

Я вышла из кабинета и, проходя мимо кухни, заметила в проеме двери бабушку Веру, лежащую на столе и надрывно рыдающую. Она подняла ко мне распухшее красное лицо и взмолила:

– Прости… Прости Ирину, пожалуйста. Я все слышала…Честное слово, я никогда не знала про это все … Если бы я знала… Я бы не допустила…

Звонок продолжал надсадно визжать.

Я стояла какое‑ то время у двери кухни, глядя на бабушку и… не видя ее. Она говорила еще что‑ то, но все слова будто сливались в один сплошной звук, прерываясь стонами и всхлипами.

Наверное, мне было ее жаль. Мне смутно помнится, что я испытывала в тот момент. Я знала наверняка только одно, – что не могу больше там оставаться.

Я открыла дверь и на пороге увидела Черныша с помощниками, и капитана Борщева. По их лицам было все ясно. То, что только что открылось мне, может не в полной мере, а только частично, стало известно им тоже.

Я пропустила их в дом, пока они раздумывали, как начать разговор.

– Аня, – взял на себя ответственность Борщев. – Перед реанимацией Кирилл успел рассказал о месте, где его удерживал Лихачев… Нам нужны твои родители…

– Они там, – кивнула я в сторону кабинета.

Следователь с помощниками поспешил в указанном направлении, Леша аккуратно взял меня за локоть…

– Аня, ты чуть держишься на ногах…

– Все в порядке, – ответила я без эмоций. – Иди Леша, иди и помоги пожилой женщине на кухне…

Он нерешительно оглянулся.

– Давай же, – попросила я. – Ей нужна помощь…

Как только он исчез за дверью кухни, я медленно развернулась и пошагала прочь.

Глава 50

Все, что было со мною дальше, всплывает в памяти, будто через призму.

До рассвета я бродила по городу, несколько раз обошла парк, находясь в состоянии транса. Мне кажется, я ни о чем не думала тогда, а если и думала, то никогда уже не вспомню, о чем именно.

Я шагала по улицам не ощущая земли под собою и даже удивляюсь, как вообще могла двигаться, ведь по всем законам должна была уже давным‑ давно отключиться от усталости и всего пережитого…

Но вдруг я остановилась как вкопанная, не сразу сообразив, что стою перед дверью вокзала, куда привели меня собственные ноги…

Эпилог

Что происходит с человеком, когда вся жизнь перечеркивается в один момент?

Часть души просто исчезает…

Такой пустоты я не знала ранее…

Даже, когда не стало Егора, мне казалось, что худшего финала в жизни Анны Гром быть уже не может.

Как если бы целая планета за миллиарды лет существования вдруг исчезла без следа.

Как если бы обещанный конец света произошел только для одного человека.

Конец.

Конец всему.

Можно ли это объяснить одним словом: «конец»?

Нет такого слова, что бы передать те чувства.

Это не та пустота, что следует за концом.

Это полное, абсолютное, бесповоротное, неизмеримое опустошение.

Как если бы врата рая захлопнулись просто перед тобой. И тебе больше некуда идти. Тебя просто нет.

* * *

Я не помню как села в автобус, не помню, как попала в столицу, не помню, как рухнула без сознания в холле гостиницы. Как дрожащие руки управителя и нескольких его помощников донесли меня до номера.

Я очнулась в спальне, которую так давно не видела… или я не покидала ее никогда?

Но поняла, что весь кошмар не приснился мне.

Только не знала еще, кем я проснулась в тот день.

Ведь стать прежней Анной я уже не смогу.

* * *

Меня воспринимали как босса, и, может, поэтому не задавали никаких вопросов. О том, где я была все это время. Почему вдруг свалилась как снег на голову и с фанатизмом принялась восстанавливать гостиницу?

Неожиданно для себя самой я оказалась блестящим руководителем. Строгим и настойчивым.

Егор гордился бы мною.

За год умирающая гостиница стала на ноги.

У меня твердый взгляд, гранитная воля. Я та женщина, что не знает поражения.

Та женщина, что не знает, что такое депрессия.

Та женщина, что не знает, что такое – желать себе смерти.

Такая женщина будет жить!

И непрестанно, как волчица, будет бороться за эту жизнь.

Ничто ее не изменит и не сломает.

Потому что она родилась так, как не рождался еще никто.

Она родилась из камня.

Того камня, что раздавил бы кого‑ то другого.

Того камня, что из пустоты создал новый мир.

* * *

Однажды я нашла на своем рабочем столе письмо.

Там сообщалось, что Ирина Гром навсегда помещена в клинику для душевно больных. Что Веры Белоус не стало в живых от перенесенного ею горя. Что Семен Гром остался совсем один и просит прощения у своей дочери…

* * *

Я приехала к нему уже на другой день.

Я не узнала того человека, что открыл мне дверь.

Это был старик.

Старик, рыдающий в объятиях дочери.

Страшно подумать, как способен измениться человек всего за год. Быть может, я одна понимала, насколько это возможно.

Я просила отца уехать со мной, но он не соглашался.

Там оставался последний его долг, последнее искупление…

Его жена, его заключенная, для которой отныне он являлся личным стражем, до последнего ее дня.

Это было его решение.

Его жизнь.

Но я сказала, что всегда буду ждать его.

Потому что он мой отец!

* * *

Только не думайте, что эта новая женщина не умеет чувствовать или не способна любить.

Я любила.

Любила с первой минуты рождения.

Любовь эта столь же крепка, как и воля, как жажда жизни.

Но для того, чтобы впустить ее в свою жизнь, дать ей возможность найти себя, должно было пройти время.

* * *

Я старалась о нем не думать, достаточно того, что он где‑ то недалеко, что у него все хорошо. Часто на глаза попадались статьи о его достижениях. О нем писали практически все газеты и журналы.

Его слава становилась грандиозной!

Его спектакли собирали аншлаги. Он снял свой первый фильм.

Его талант расцветал с каждым днем.

Но всему свое время. Он отлично это понимал и поэтому не пытался искать встречи.

* * *

А я, вспоминая о нем, всякий раз поражалась, насколько он неповторим, не могла не восхищаться этим человеком ‑ равно благородным во всех проявлениях.

Природа бесконечна в своих талантах и идеалах, создавая мир в неподражаемой многогранности. Гений‑ скульптор, ангел форм и пропорций изваял идеальную внешность актера. Таким совершенством наделялось множество непревзойденных личностей, но «мастер» продолжает совершенствовать свое искусство. И вот – для совершенного облика была соткана совершенная душа.

Мое сердце вздрагивало при звуке его имени так же, как от имени другого человека.

Мне суждено было полюбить их обоих.

Не возможно не полюбить, если у тебя есть глаза, которые видят, уши, которые слышат, и сердце, умеющее чувствовать другие сердца.

* * *

Я полюбила Миру, пусть не знала ее ни секунды, а все, что слышала о ней – не было похвалой. И не потому, что в жилах наших текла одна кровь. Я любила девчонку уже за то, что она оказалась достойна любви Кирилла…

Я любила свою истинную мать Ольгу, образ которой могу создать только в красочном воображении, потому что никогда ее не видела. Но от того особенно ценен этот образ, как архивная видеолента немого кино, наполняющая живим изображением мою кровь, покуда она горяча…

За разрушенную жизнь – мою и других людей – не могла не винить Ирину, свою псевдо‑ мать. Но все равно не ощущала к ней ненависти. Ненависть иссякла, сотлела.

Природа сотворила одно из своих чудес – воскресила любовь.

На руинах одной жизни возродилась новая, более совершенная.

Есть ли в той новой жизни Кирилл?

Мы не могли видеться.

Но всегда, неизменно я ощущала его рядом. Как родственную душу, которую чувствуешь сквозь пространство…

В любой день, в любой час я могла найти его, прийти на премьеру, встретиться с ним, заглянуть в глаза, и – О, Боже! – обнять его!

Ничего я не жаждала сильнее.

И ничего так не боялась.

Боялась не того, что при виде Кирилла меня раздавят воспоминания.

Я боялась себя, своих чувств.

Странно бояться чего бы то ни было после всего, что случилось.

Странно бояться оживающего сердца.

А все же сердце намного сильнее, чем представляет наш ум.

Мой ум больше не туманиться, логика и воля стали тверже камня. Я как никогда четко разделяю грань между чувствами и работой, эмоциями и рассудком. А главное – с первого взгляда определяю сущность человека, его мысли, намерения. Будто дар ясновидца обрела моя истерзанная душа в награду за выдержку и терпение. Чтобы стать крепким инструментом – налаженным и звонким – в руках судьбы.

* * *

Я продолжала жить в гостинице, в прежнем номере‑ люкс.

В тот вечер я возвращалась очень поздно, задержалась в гостях у своей лучшей подруги Людмилы Паниной, бывшей жены Егора. Ее сын обожает меня, обещал непременно жениться на мне, когда вырастит. Замечательный мальчик, и внешняя копия отца.

Людмила, с которой я впервые повстречалась во время партнерских переговоров, моментально очаровала меня, не только внешностью, но и искренней натурой. Добродушная миниатюрная женщина, всегда улыбчивая, но с грустными глазами. Наверное, первый человек, в котором за многие месяцы знакомства я не уловила ни единого проблеска злобства или фальши.

У Егора младшего был день рождения и я являлась почетной гостьей. Десять лет – солидный возраст. Мальчишка не отпускал меня до тех пор, пока не вымотался и, в конец, не уснул.

Тогда я еще около часа гуляла по ночному городу, вдыхая запахи уходящего лета.

И вернувшись в гостиницу, вместо того, чтобы сразу подняться в свой номер, я решила навестить то место, где когда‑ то состоялась наша первая встреча с Егором.

Я бывала там не часто. Но в тот момент будто неведомая сила влекла меня подняться на второй этаж.

Двери лифта бесшумно открылись и я в который раз убедилась, что не только в моем номере, но и здесь все осталось на своих местах, как и прежде.

Небольшой холл. Гладкий мраморный пол, покрытый мягким вишневым ковром. Удобные диванчики. А вот и то самое кресло…

У кресла, ко мне спиной, стоял человек.

Я узнала его сразу.

Сердце вспыхнуло огнем.

Он смотрел на меня через отражение в окне. А когда повернулся…

Не знаю, почему я не упала как подкошенная, ведь практически перестала ощущать под ногами пол.

Прежняя Анна наверняка упала бы.

Я же стояла и не сводила с него глаз, боясь проронить хоть слово…

Кирилл подошел не спеша, изучая меня жадным взглядом, тоже молча…

Может, прошла секунда, а может, час. Мы стояли в шаге друг от друга и, не моргая, смотрели друг другу в глаза.

И не могли насмотреться!

Потом он обнял меня так крепко, что я готова была закричать от боли. Такой сладкой боли!

Наши поцелуи были несдержанными и голодными, чередуясь с осторожными и робкими.

И мы не могли насытиться.

Набрасывались друг на друга так, будто хотели убить, а потом снова оживляли нежными прикосновениями…

И вот мы голые, новорожденные, на полу в моем номере.

Все так же не можем насмотреться друг на друга.

На груди у него шрам от пули, очень близко от сердца… как свидетельство неразрывных уз, накрепко связавших наше прошлое и настоящее.

Не известно, кто первый сказал:

– Я люблю тебя.

И услышал в ответ:

– Я люблю тебя.

Кирилл отнес меня на кровать и больше не выпускал из своих объятий…

* * *

Сейчас ночь.

Он уснул, утомленный и счастливый.

В огромном окне моей спальни – от пола к потолку ‑ виднеется внизу яркий ночной город. Как много там счастья и боли, встреч и разлук, смерти и жизни, а сколько любви…

Луна смотрела на меня так понимающе.

И тогда я впервые села за ноут‑ бук, чтобы написать обо всем, что случилось, и понять, что привело нашу жизнь, мою и моих родителей, к такому губительному финалу...

Любовь? Или иллюзии?

Мы все живем в иллюзиях, и даже, если не сознаем того, все равно имеем единственное стремление в жизни – найти что‑ то настоящее. Настоящий дом, настоящую любовь…

Но, если иллюзии с легкостью помещаются в одной голове, то в поисках настоящего не хватит и целого мира.

Иллюзия – сладкая таблетка в минуты безверья. И наркотик, разрушающий человеческое существо, как любой другой наркотик.

Но мы устроены так, что иллюзии всегда будут частью нашей жизни. Мы в плену у себя самих. Но только мы сами способны контролировать степень своего самообмана.

Живите в иллюзиях, дамы и господа! Но не позволяйте им господствовать над вами.

Тот финал был предрешен, когда я только появилась на свет.

Но именно он дал мне новую жизнь. И подарил мне Кирилла.

* * *

Тело болит от страстных поцелуев. Губы искусаны, но я улыбаюсь.

Перед тем, как уснуть, Кирилл прошептал:

– Я тебя больше никогда не отпущу. Я никому тебя не отдам, слышишь? Чего бы это мне ни стоило, но я никому и никогда тебя не отдам…

Интересно. Как далеко он готов пойти ради этого?

[1] Гете " Фауст". Посвящение

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒