Часть третья. 5 страница

Я не чувствовала ни боли, ни страха.

Вообще ничего.

Кровь потекла быстрыми густыми потоками, слишком темная, слишком густая…

Я знала, что вместе с ней из меня выходит жизнь, а это значило, что скоро я увижу своего любимого… И теперь нас ничто не разлучит.

Разлучить могла только смерть.

А сделать это дважды она не сможет…

* * *

Какое же разочарование постигло меня, когда вновь открыв глаза, я не увидела Егора.

Только белый потолок.

Белую комнату.

Я с ужасом поняла, что мне не дали уйти!

Закричала… но звука не последовало.

Стала вырываться…но движений не последовало тоже.

Появилась медсестра и что‑ то уколола…

* * *

Придя в себя в следующий раз, я поняла, что привязана.

Перед собою увидела лицо отца – серое, со щетиной, измученное бессонницей.

Он же видел только отсутствующий взгляд.

И мне снова что‑ то укололи.

* * *

Через какое‑ то время я проснулась уже в другой комнате, но такой же – белой. Руки были свободны. Санитарщица позвала отца, он тут же примчался и стал объяснять, что я в особенном месте, что здесь он всегда будет рядом.

Какая честь!

Моя личная, изолированная палата!

Никто, кроме отца, матери и медсестер туда не входил.

Я продолжала сидеть, как призрак, как фикция – и ни на что не реагировала. Никого не слышала, не воспринимала.

Отец принялся за меня с фанатизмом.

Думаю, он даже применял гипноз.

Что‑ то все таки подействовало. Через несколько месяцев я стала произносить какие‑ то короткие звуки, фразы.

Папа караулил круглосуточно, но мать перестал ко мне пускать – ее саму не долго было довести таким зрелищем.

Бесчисленные сеансы, беседы, уколы…

Оставаясь в одиночестве, я кругами ходила по комнате, настойчиво выискивая предмет пригодный для самоубийства.

Бесполезно.

Все тщательно предусмотрено.

Как‑ то при разговоре с отцом (правильнее – при очередном сеансе), я вдруг с отвращением поглядела на свои ногти и спросила, почему мне не делают маникюр, что меня это раздражает и все такое. Закатила настоящее представление. Он просто вынужден был привести маникюрщицу.

Предварительно меня чем‑ то накачали, рядом стоял санитар, но я все четко соображала.

Нужно было выловить момент, чтобы украсть у девушки какой‑ нибудь инструмент.

И вот случай представился.

Она старательно наносила лак, но на второй руке ногти уже подсыхали. Я увидела ножницы и схватила их…

Разве я могла понимать, насколько замедлены все мои движения? Не успела дотянуться до своей цели, как уже лежала на спине, придавленная санитаром к полу.

Поднялся переполох, вызвали отца.

Наконец он догадался, что я все равно что‑ нибудь соображу, выгрызу себе вены зубами, если понадобится.

Поэтому меня еще очень долго держали привязанной.

Время шло.

Папа понемногу приводил меня в «чувства».

Религию даже подключил, внушая, что таким способом я вообще никогда не встречусь с Егором. Буду навечно наказана, неприкаянно блуждая со своим горем между мирами, и нигде не найду приют…

Что таким образом я убью еще троих людей: его, маму, бабушку. Без меня им не жить. Они зачахнут и умрут от скорби.

Я согласилась вести себя разумно. Дала клятву отцу, что никогда, не при каких обстоятельствах не повторю своих попыток.

Он обменял эту клятву на мою свободу.

Однажды я обнаружила в своей комнате книги и компьютер. Стала много читать, копаться в интернете.

В одной из книг нашла очень грубые ошибки перевода и зачем‑ то написала об этом в издательство. На мейл пришел ответ с просьбой представить свой вариант перевода.

Так я превратилась в переводчика.

Это дело незаметно засосало меня с головой. Больше ничто так не отвлекало от мук, от дум, от палаты…

Я могла выходить, когда захочу и куда захочу, но предпочитала не покидать своего «жилища». Комната понемногу обрастала всеми необходимыми предметами.

Днем я стала спать.

Ночью переводить.

* * *

В один прекрасный день папа вошел в мою комнату и сказал:

– Ты здесь уже год и семь месяцев. Оставаться здесь дальше просто нет необходимости. Так может, попробуешь вернуться в жизнь? Эта комната никуда не денется, ты же меня понимаешь? Мир за этими стенами стал для тебя другим, и я не обещаю, что все будет просто, но тебе стоит попробовать.

К его бесконечной радости, я не возражала. На следующий же день переехала в квартиру, которую родители подарили мне в честь выздоровления.

Поначалу меня пугал шум улицы. Но позже я обнаружила много прелести в том, что могу в одиночестве, стоя на балконе, созерцать ночь, обозревать перекресток и прильнувшие к нему клумбы, слушать шорох травы и листьев…

Конечно, не сровнять с тем видом, что имела моя спальня в гостиничных апартаментах, но зато – не белая холодная палата с зарешеченными окнами…

* * *

Белый цвет по всем признакам должен был стать теперь отталкивающим.

Но я по‑ прежнему его любила.

Егор всегда говорил, что это мой цвет. Цвет невинности. Что у меня слишком невинная душа, и поэтому ее следует надежно беречь.

* * *

Не знаю, насколько мне удавалось это без него.

Мало‑ помалу я внедрялась в так называемую «жизнь». Продолжала заниматься переводами. Не вспоминала о своем несчастье, чтобы не нарушить данную родителям клятву, а так же сохранить свою душу…

Они сами избегали всяческих напоминаний об этой теме.

Так я и жила…скорее во сне, чем наяву.

* * *

Пока не случилось убийство Мирославы Липки.

Пока я не увидела ее лица на фотоснимке – того счастливого и мертвого лица.

И пока не появился Кирилл со своей просьбой.

С напоминанием.

И не расшевелил во мне глубоко спрятанных тлеющих углей.

Вырвал меня из дремы, вернул в действительность.

В мою страшную, непримиримую действительность...

* * *

Он не сразу понял, что со мною происходит.

Я билась в истерике, кричала не своим голосом, захлебывалась слезами.

Обнаружила, что лежу посреди гостиной на полу, в подобном на эпилептический приступе. А он рядом. Тоже на полу. Обнимает меня и пытается утешить.

Проходит время и я замолкаю, только продолжаю вздрагивать, дышать рывками…

Потом и это проходит тоже.

Наступает незаметно ночь.

Мы лежим на полу. Кирилл не отпускает меня, не оставляет одну.

Наверное, я ему за это благодарна.

Он не позволит мне сорваться. Я очень надеюсь, что он не позволит мне сорваться. Со стороны ведь всегда страшнее, чем если сам…

Я страшно его напугала. Он не предполагал, что я могла носить в себе целый вулкан. Наверняка, чувствует себя виноватым.

Но и это пройдет…

Часть третья.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒