Кодекс Союза «Волшебные Штаны» 2 страница

Мама возила с собой Лену, чтобы не парковаться всякий раз. Она считала, что это абсолютно нормально – вот так таскать за собой взрослую дочь. Лена, может быть, и отказалась бы, но ей было как‑ то не по себе из‑ за того, что она еще не нашла работу.

Лена откинула густые волосы со вспотевшей шеи. Слишком жарко для того, чтобы сидеть в машине. Слишком жарко для того, чтобы парковаться. Слишком жарко, наконец, для того, чтобы общаться с мамой.

– Приехали.

Они приехали в «Базиас», бутик, предназначенный для дам вроде Лениной мамы.

– Может, подождать, чтобы тебе не парковаться? – не без ехидства предложила Лена.

– Что ты, не надо, – лучезарно улыбнулась мама, как всегда, не заметив иронии в голосе дочери.

Лена так сильно скучала по Костасу, что привыкла представлять, будто он рядом. Это была ее тайная игра, и, так или иначе, его воображаемое присутствие прибавляло Лене бодрости.

Сейчас ей казалось, что Костас сидит на заднем сиденье машины и видит, как она надсмехается над собственной матерью.

«Это отвратительно», – сказал воображаемый Костас.

«Но я такая только с мамой», – попыталась оправдаться Лена.

– Мы на минутку, – пообещала мама.

Лена с готовностью покивала в надежде, что Костас заметит.

– Хочу что‑ нибудь присмотреть Марте для выпускного бала.

Марта была крестной дочерью ее двоюродной сестры. Или двоюродной сестрой крестной дочери. Ну, в общем, кем‑ то вроде этого.

– Ладно. – Лена вышла из машины и поплелась за мамой.

В магазине вовсю работали кондиционеры, и сразу стало немного легче. Мама решительно направилась в отдел, где была представлена одежда только бежевого цвета. Она выудила из кучи одинаковых вещей светлые льняные брюки и такую же рубашку.

– Ну как? – спросила она Лену.

Лена вздрогнула: невыносимо скучно и невыразительно! Ну почему, почему ее мама всегда покупает одежду, похожую на ту, что у нее уже есть? Лена с раздражением слушала разговор мамы с продавщицей: «Ах, брюки… да‑ да, блузка… Ну, конечно, кремовая… беж… хаки». «Очень стыдно произносить все это с сильным греческим акцентом», – подумала вдруг Лена и вышла из «бежевого» отдела. Если бы на ее месте была Эффи, она бы тут же кинулась примерять всякие шмотки – только разноцветные и стильные – наравне с мамой.

Мама наконец выбрала «очаровательную белую блузку» и «милую шампиньонного цвета юбку», прибавив к ним огромную брошку, которую Лена не надела бы даже на маскарад.

Они уже собирались уходить, как вдруг мама схватила Лену за руку:

– Посмотри, солнышко.

На стене висело какое‑ то объявление.

Лена прочла и кивнула:

– Да.

– Пойдем спросим.

Они вернулись и прошли в кабинет директора магазина.

– Я видела ваше объявление. Меня зовут Ари, а это моя дочь Лена.

Полное имя миссис Калигарис на самом деле было Ариадна, но так ее называла только собственная мать.

– Мама, – прошипела Лена.

Директор магазина, Элисон Дафферс, внимательно слушала миссис Калигарис.

А та продолжала щебетать, попутно выяснив расписание (с понедельника по субботу с десяти до восемнадцати), размер зарплаты (для начала шесть долларов семьдесят пять центов в час плюс семь процентов комиссионных), перечень документов, необходимых для оформления на работу.

– Отличная работа, правда? – наконец обратилась Ари к дочери.

– Ну… – только и успела произнести Лена.

– Лена, – тут же перебила мама, – подумай о скидках!

– Мама!!!

– Чудесно, – заключила миссис Дафферс. – Мы вас берем.

– Мам, – насмешливо улыбаясь, сказала Лена, когда они подходили к машине.

– Да?

– По‑ моему, на работу взяли тебя.

Кармен как раз надевала Волшебные Штаны, чтобы отправиться в первое чудесное путешествие этого лета, когда зазвонил телефон.

– Привет!

Лена. Кармен выключила музыку.

– Привет!

– Знаешь такой магазин – «Базиас»?

– «Базиас»?

– Ну да, на Арлингтонском проспекте.

– А, знаю. Моя мама туда иногда заходит.

– Так вот. Теперь я там буду работать.

– Правда? – спросила Кармен.

– Ну, вообще‑ то, там должна работать моя мама, но я так и быть ее заменю.

Кармен рассмеялась:

– Вот уж не думала, что ты будешь продавать одежду. – Она продолжала изучать себя в зеркале.

– Мне обижаться или это комплимент?

– Думаешь, мне все‑ таки стоит одеть сегодня Штаны? – не отреагировала на вопрос Кармен.

– Конечно, ты в них классно выглядишь. Почему бы и нет?

Кармен встала спиной к зеркалу и посмотрела через плечо. Ее волновал вид сзади.

– А вдруг Портеру не понравится, что они все исписаны?

– Если он не оценит Штаны, он тебе не нужен, – сказала Лена.

– А что, если он начнет меня про них расспрашивать? – спросила Кармен.

– Тогда тебе крупно повезет. Тема для разговора на весь вечер будет обеспечена.

Кармен просто видела, как Лена улыбается. Однажды в восьмом классе Кармен так боялась, что ей будет не о чем говорить по телефону с Гаем Маршаллом, что написала список тем для беседы. Лучше бы она об этом никому не рассказывала.

– Пойду возьму фотоаппарат, – торжественно объявила мама, когда Кармен несколько минут спустя зашла на кухню. Кристина разгружала посудомойку.

Кармен поизучала ноготь на своем большом пальце, после чего медленно и угрожающе произнесла:

– Возьми, если хочешь, чтобы я совершила самоубийство или, скорее, тебяубийство.

Кристина рассмеялась:

– Но почему мне нельзя вас сфотографировать?

– Ты хочешь, чтобы он убежал с диким криком? – Кармен насупила свежевыщипанные брови. – Мам, это же самое обычное свидание, а не торжественный выход в свет.

Сегодня привычный распорядок дня был принесен в жертву «самому обычному свиданию». Кармен призвала на помощь Лену, и они вместе готовили ее к встрече с Портером: втирали крем, красили брови, ресницы, ногти, укладывали волосы. Правда, Лена потеряла интерес к процессу наведения красоты на этапе педикюра и оставшееся время провалялась на кровати с «Джейн Эйр».

Мама внимательно посмотрела на Кармен и одарила ее ободряющей улыбкой из серии «мама девочки‑ подростка довольна».

– Я знаю, малышка, что это обычное свидание, но это твое первое свидание.

Кармен перевела на маму исполненный ужаса взгляд:

– Не вздумай сказать это при Портере…

– Хорошо‑ хорошо, буду молчать. – Кристина погладила ее по руке и рассмеялась.

Кармен успокаивало то, что это, конечно же, не первое ее свидание. Просто еще ни разу парень не забирал ее из дома, да еще чуть ли не с благословения мамы.

Часы на кухне показывали восемь шестнадцать. Странно, они договаривались на восемь. Если он опоздает еще минут на десять, это будет неприлично. Так себя не ведут воспитанные молодые люди. Если же он придет после восьми двадцати пяти, значит, она ему не очень‑ то и нравится. Итак, восемь шестнадцать открыли период соблюдения приличий. Девять минут – а потом конец.

Кармен пошла в комнату, чтобы взять свои часы, потому что кухонные действовали на нее плохо. Огромные черные цифры, жирные стрелки – они были самыми безжалостными часами в мире. Из‑ за них Кармен всегда опаздывала в школу. Она снова подумала, что надо бы подарить маме на день рождения новые часы. Какие‑ нибудь очень модные, чтобы на них вообще не было цифр. Простые дружелюбные часы.

Не успела она вернуться на кухню, как зазвонил телефон. Сердце Кармен замерло: это Портер и он не приедет. Но это была Тибби, которая велела Кармен не надевать пластмассовые босоножки, потому что у нее потеют в них ноги. Снова звонок. Кармен посмотрела на определитель номера. Звонили из юридической фирмы, где работала ее мама. Уф‑ ф‑ ф!

– Тебя мистер Кочерыжка, – раздраженно буркнула Кармен, не снимая трубки.

– Не смей называть мистера Брэтла Кочерыжкой, Кармен. – Кристина вздохнула и, сделав очень серьезное лицо, взяла трубку. – Я вас слушаю.

Кармен уже знала, о чем будет разговор, хотя он еще не начинался. Мистер Брэтл, начальник Кристины, носил шикарное кольцо и часто употреблял слово «проактивный». Он всегда звонил по очень важной причине – скажем, не мог найти какую‑ нибудь бумажку или не помнил, когда у него очередная встреча.

– О… да. Конечно. Привет.

У мамы сделалось странное выражение лица. Щеки ее порозовели.

– Извини. А я думала… Да нет, ничего. – Кристина захихикала.

Конечно, это не мистер Брэтл. Мистер Брэтл, наверное, за всю свою жизнь не сказал ничего такого, что могло бы заставить человека хихикать. Х‑ м‑ м. Кармен начала было размышлять об этой странности, когда раздался звонок в дверь. Она с опаской посмотрела на кухонные часы. Все было не так плохо: восемь двадцать одна. В общем, даже хорошо. Кармен пошла открывать.

– Привет, – сказала она, выждав с минуту, перед тем как отпереть. Пусть думает, что она была занята каким‑ нибудь важным делом, а не тупо ждала возле двери.

Ужас, как она удивилась! Его чистые, уложенные волосы, его оживленное лицо, но, главное, то, что они виделись не в школе, как обычно, а у нее дома. Кармен и представить себе не могла, что такое возможно.

На Портере были серая рубашка и симпатичные джинсы. Если бы она ему не очень нравилась, он бы просто нацепил футболку.

– Привет, – сказал он, входя. – Классно выглядишь.

– Спасибо, – отозвалась Кармен и встряхнула волосами. Правда это или нет, но ей было приятно.

– Ну что, ты готова? – спросил Портер.

– Ага, только сумку захвачу.

Кармен зашла в свою комнату и взяла пушистую розовую сумку. Выходя, она подумала, что сейчас на нее набросится мама, но та все еще болтала по телефону.

– Пошли, – сказала Кармен.

Она перекинула сумку через плечо и немного задержалась у двери. Неужели мама упустит такую замечательную возможность сказать что‑ нибудь напутственное?

– Пока, мам! – заорала она.

И это вместо того, чтобы пулей вылететь из квартиры! Кармен обернулась еще раз. Мама выглянула из кухни и помахала ей.

– Желаю тебе хорошо провести время, – прошептала она, чуть отстранившись от трубки.

Стра‑ а‑ анно!

Они медленно шли по бульвару.

– Моя машина недалеко, – сообщил Портер, разглядывая Штаны. Он в восторге или недоумевает? Она не понимала, удивлен он или очарован. Может, это добрый знак.

Я прекрасно провел вечер. Но не этот.

Гручо Маркс

* * *

Би заказала бы огромную тарелку спагетти. Ей было бы наплевать на то, что макаронины свисают изо рта, будто усы у сома. Би никогда не играла по правилам.

А вот Лена взяла бы что‑ нибудь упорядоченное, например салат. Упорядоченный салат.

Тибби потребовала бы что‑ нибудь шокирующее, например осьминога. Это был бы вызов ее парню! Но Тибби не стала бы есть мясо, которое может застрять между зубами, или что‑ то с косточками, которые надо выплевывать.

– Куриное соте, – сказала Кармен усыпанному веснушками официанту, не узнав в нем студента‑ второкурсника, который учился в горшечной мастерской вместе с Тибби.

Курица – беспроигрышный вариант. Кармен чуть было не заказала паэлью, но потом испугалась, что это будет демонстрация ее пуэрто‑ риканского происхождения.

– Я буду отбивную. Среднюю, с кровью. – Портер отдал свое меню. – Спасибо.

Очень солидно, по‑ мужски. Ей бы не понравилось, если бы он заказал что‑ нибудь девчачье, вроде блинчиков.

Кармен повертела в руках салфетку и улыбнулась. Он был очень симпатичный. Он был высокий. Как ни странно, сидя напротив нее, он казался еще выше. Х‑ м‑ м. А могут ли у него при этом быть короткие ноги? После того как Кармен решила, что у нее короткие ноги, она подозревала, что это общая проблема. А вдруг она в него влюбится, они поженятся и у них родятся очень‑ очень коротконогие дети?

– Будешь еще колу? – вежливо спросил Портер.

Кармен покачала головой:

– Нет, спасибо.

Если она выпьет еще одну колу, придется идти в туалет, и Портер, конечно, обратит внимание на ее короткие ноги.

– Итак… ты уже думал, куда будешь поступать?

Вопрос повис в воздухе, и Кармен ужасно хотелось забрать его обратно. Ее мама спросила бы его что‑ нибудь в этом роде, если бы не болтала по телефону. Ровесники не говорят о таких вещах. Но все темы из разряда «есть ли у тебя братья и сестры» были исчерпаны еще до того, как они сделали заказ.

Габриелла, умудренная опытом кузина Кармен, говорила, что об успехе свидания можно судить по тому, как быстро оно продвигается. Значит, то, что им не о чем говорить уже после заказа, – плохой признак.

Кармен посмотрела на часы. Ой! Кажется, это очень неприлично? Она украдкой взглянула на Портера.

Кажется, он не обиделся.

– Я, наверное, поеду в Мэриленд, – ответил он.

Кармен закивала с воодушевлением.

– А ты?

Хорошо, что он спросил. Теперь можно сказать минимум три‑ четыре фразы.

– Ну, вариант номер один – Виллиамс. Правда, туда трудно поступить.

– Классная школа, – сказал Портер.

– Ага, – согласилась Кармен. Бабушка ненавидела, когда она говорила «ага» или «угу» вместо обычного «да».

Портер кивнул.

– Мой папа там учился, – объявила она гордо. Кармен знала, что часто говорит об отце. Когда его, в сущности, нет в твоей жизни, приходится рассказывать истории из ЕГО жизни…

В это мгновение в ресторан вошла Кэйт Барнетт. С ней был Джуд Оренштейн. Кэйт напялила на себя самую короткую в мире юбку, джинсовую, с ярко‑ зеленым подолом. Вообще‑ то, саму юбку трудно было назвать иначе как подолом.

Кармен очень хотелось съехидничать по этому поводу. Причем съехидничать по полной программе. Но, взглянув на Портера, она подумала, что ему вряд ли будет смешно. Кармен зажмурилась, чтобы не расхохотаться, и решила, что потом расскажет об этом Тибби.

Вдруг она поняла, что собственный парень – это, конечно, хорошо, просто замечательно, но и очень не просто. Если она скажет: «Кэйт Барнетт одолжила юбку у своей четырехлетней сестры», вдруг ее парень подумает, что она стерва, а может, еще и жадная.

Вдруг Кармен с удивлением обнаружила, что ей мешает то, что Портер мальчик. Она немного знала о мальчиках. В ее жизни были только мама, Би, Тибби и Лена. Ну, еще тетя, двоюродная сестра и бабушка. В детстве она общалась с Перри, братом Би, но это было не в счет. Пол? Пол совсем другой. Пол ответственный и спокойный, как сорокалетний мужчина.

А ведь на самом деле Кармен обожала мальчиков. Ей нравилось, как они выглядят, как смеются, даже как пахнут. Она много читала о рифах и мифах первого свидания. И вот, когда долгожданный момент наступил и она ужинает с МАЛЬЧИКОМ, ей кажется, что она ужинает с пингвином. Господи, о чем с ним говорить?

Дорогой Костас!

Как ты? Как твой дедушка? Как футбол?

Представляешь, я нашла работу. В бутике недалеко от нашего дома. Буду получать шесть долларов семьдесят пять центов в месяц, и еще скидки! Неплохо, а?

Эффи устроилась официанткой в «Ветвь Оливы», я тебе уже писала? Она их подкупила тем, что знает семь слов на греческом, причем все имеют отношение к сексу. Вчера слышала, как она воет гимн «Ветви Оливы» в душе.

Передавай всем привет от меня.

Начиная с февраля, когда они расстались с Костасом, Лена писала ему приятельские, ничего не значащие письма где‑ то раз в месяц. Она не знала, зачем это делает. Может быть, из обычного девчачьего желания сохранить дружеские отношения со своим бывшим приятелем, чтобы он не говорил о тебе гадости (хотя она не думала, что Костас на такое способен). Или чтобы он тебя не разлюбил окончательно.

Сначала Лена писала ему другие письма – частые и искренние. Писала на черновике, потом переписывала, прижимала бумагу к шее, чтобы та впитала запах ее духов. Она клала письмо в конверт, но не запечатывала еще несколько часов. Потом запечатывала, но наклеивала марки только на следующий день. Она стояла перед почтовым ящиком, боясь опустить письмо, как будто от него зависело ее будущее.

Лена думала, что если бросит Костаса, то перестанет постоянно вспоминать о нем и так сильно скучать. Думала, что освободится. Но оказалось, что все не так просто.

Хотя нет, для Костаса, наверное, даже слишком просто. Он забыл о ней и не писал уже несколько месяцев.

Лена смотрела на лист бумаги и думала, как закончить письмо. Если бы она была уверена в том, что не любит Костаса, то подписала бы «С ЛЮБОВЬЮ, ЛЕНА». Она писала «С ЛЮБОВЬЮ» многим людям, которых не любила, например тете Эстель, бывшей жене ее дяди. Когда кто‑ то ничего для тебя не значит, легко сказать «люблю».

Любит ли она Костаса?

Тибби постоянно повторяла: предложите Лене выбрать между А и Б и она выберет В.

Любит ли она Костаса?

А – Нет.

Б – Да.

В – Возможно.

Почему она все время о нем думает? Или он ей просто нравился прошлым летом? Где разница между любовью и дружеской симпатией? Да и вообще, можно ли любить человека, которого почти не знаешь, с которым не общалась девять месяцев и которого, наверное, больше не увидишь?

В те последние часы на Санторини Лена почти поверила в то, что любит Костаса. Но стоит ли менять свою жизнь из‑ за каких‑ то нескольких часов? Кроме того, она не слишком доверяла своей памяти. Настоящий Костас, скорее всего, имел мало общего с тем, которого она себе придумала.

Она представила себе двух Костасов, невольно вспомнив фильм о митозе, который они смотрели в девятом классе на уроке биологии. Сначала была одна клетка, которая пухла и пухла, а потом – бац! – и получилось две клетки. И чем дольше эти клетки были отдельно друг от друга (одна, например, должна была войти в состав мозга, а другая – сердца), тем более разными становились…

Да, вне всяких сомнений, ответ В.

Лена подписалась «ТВОЯ», аккуратно сложила письмо и запечатала конверт.

Входя в подъезд с Портером, Кармен обдумывала, как будет отвечать на многочисленные мамины вопросы.

– Привет! – крикнула она с порога.

Тишина. Итак, она, Кармен Ловелл, семнадцати лет от роду, стоит в темной квартире с парнем, но мама не выскакивает в ужасе, что они целуются!

Кармен подождала. Что происходит? Может, мама заснула перед телевизором?

– Эй, мам!

Кармен посмотрела на часы – начало двенадцатого.

– Садись, – предложила она Портеру, показав на диван, – я сейчас.

Она зашла в мамину комнату. К ее изумлению, там было пусто. Кармен с опаской заглянула на кухню. На столе лежала записка.

Кармен!

Меня пригласил поужинать друг с работы. Надеюсь, ты обалденно провела время.

Мама

Друг с работы? Обалденно? Кто это написал? Кристина никогда не говорила «обалденно». У нее не было никаких друзей на работе.

Удивленная, Кармен вернулась в гостиную.

– Никого, – проговорила она задумчиво, даже не взглянув на Портера.

Нельзя было сказать, что Портер удивлен, но он явно не понимал, что она имеет в виду. Вообще‑ то, она сама пригласила его зайти.

Кармен тоже ничего не понимала. Мама оставила в ее распоряжении квартиру в день первого серьезного свидания. Что бы это значило?

Кармен спокойно могла пойти с Портером в свою комнату и заниматься там чем угодно. Без проблем.

Она посмотрела на Портера. Его волосы немного слиплись сзади, подошвы кроссовок казались какими‑ то плоскими и широкими. Она заглянула в открытую дверь своей спальни и вдруг смутилась оттого, что Портер с дивана видит ее кровать. Если тебя смущает то, что парень видит твою кровать, наверное, рано с ним чем‑ то заниматься.

– Слушай, – сказала она. – Мне завтра в церковь рано вставать. – Для правдоподобия Кармен зевнула. В этой отговорке была доля правды.

Портер вскочил. Косвенное упоминание о Боге и выразительный зевок возымели действие.

– Конечно. Да. Я тогда пойду.

Казалось, он был немного разочарован или, наоборот, вздохнул с облегчением. Почему, ну почему она не чувствует разницу между разочарованием и облегчением? Наверное, она ему не нравится. Наверное, он рад смыться. Наверное, он решил, что ее короткие ноги и дикие Штаны с надписями – самое нелепое, что он видел в своей жизни.

«У него очень‑ очень симпатичный нос», – ни с того ни с сего подумала Кармен, когда он приблизил свое лицо к ее лицу. Они стояли рядом в дверном проеме.

– Большое тебе спасибо, Кармен. Я отлично провел время.

Он поцеловал ее в губы. Быстро, но точно не с разочарованием или облегчением. Это было приятно.

«Он действительно хорошо провел время, – размышляла Кармен, уставившись в закрытую дверь, – или сказал это просто так, из вежливости? » Может, у них просто разные представления о том, что такое отлично провести время? Иногда Кармен пугало, что у нее в голове столько разных мыслей. Интересно, другие люди тоже так много думают?

Как бы там ни было, но свидание прошло удачно, и Кармен чувствовала себя окрыленной.

Она вернулась в пустую квартиру и с раздражением подумала о маме. Где, черт возьми, ее носит? Можно ли считать вечер удачным, если некому о нем рассказать? Это лишает его половины смысла.

Кармен пошла на кухню и села за маленький столик. Когда родители еще не расстались, они жили все вместе в маленьком домике с садом. Потом они с мамой переселились в эту квартиру. Мама совершенно серьезно считала, что газон ни к чему, если нет мужчины, который бы его подстригал.

Как‑ то это все неправильно. Она не может просто пойти и лечь спать. Этой ночью ей обязательно надо с кем‑ нибудь поговорить. Позвонить Би в Алабаму нельзя. Она набрала номер Тибби, но дозвониться оказалось столь сложно, будто она пыталась установить связь с другой планетой. Обитатели этой планеты не выходили на контакт в половине двенадцатого. Звонить Лене она боялась – можно было разбудить ее папу, а значит, и его радражение, – но в конце концов набрала номер.

Два длинных гудка.

– Алло? – прошептала Лена.

– Привет.

– Привет. – Голос у Лены был сонный. – Привет‑ привет. Ну как твое свидание?

– Ну‑ у… хорошо, – протянула Кармен.

– Отлично, – сказала Лена. – Так он тебе нравится?

– Нравится ли он мне? – Кармен повторила вопрос с удивлением, словно подобная мысль не приходила ей в голову. Она много всего передумала за этот вечер, но точно не размышляла именно об этом. – Как ты думаешь, у него короткие ноги? – спросила Кармен.

– Чего? Нет, конечно. Ты вообще о чем?

– А у меня? – Это волновало Кармен больше.

– Карма, НЕТ.

Кармен немного подумала:

– Лена, у тебя с Костасом было так, что вам не о чем говорить?

Лена засмеялась:

– Нет. Скорее, я не могла замолчать. Но мы познакомились только в конце лета, после того как напроисходило много всяких глупостей.

Обычно Кармен говорила с Леной так же откровенно, как сама с собой, но сейчас ей было стыдно признаться в том, что она струсила перед мальчиком. И Кармен перевела разговор на свою маму.

Лена молчала так долго, что Кармен окликнула:

– Эй, ты не спишь? Ну и что ты об этом думаешь?

Лена зевнула:

– Я думаю, классно, что у твоей мамы все хорошо. Иди спать.

– Ладно, – сердито буркнула Кармен. – Если кому‑ то и надо идти спать, то не мне.

После разговора с подругой Кармен все равно не могла заснуть, поэтому решила послать Полу сообщение. Пол не отличался общительностью, и писать ему было бессмысленно, но Кармен почему‑ то часто хотелось это делать.

Потом она решила написать Тибби. Кармен описывала Портера, но, когда дошла до цвета его глаз, остановилась. Оказалось, что она ни разу не посмотрела ему в глаза.

С другой стороны – все по‑ другому.

Джек Хэндли

* * *

– Томко‑ Роллинс Табита.

Тибби содрогнулась. Ей всегда страшно хотелось повычеркивать кое‑ что из своего паспорта, свидетельства о рождении и дневника.

– Я просто Роллинс. Тибби Роллинс, – сказала она преподавателю по режиссуре, мисс Бэгли.

– Тогда что значит Томко?

– Это моя… У меня двойная фамилия.

Мисс Бэгли снова заглянула в список:

– Тогда при чем здесь Анастасия?

Тибби поудобнее уселась в кресле:

– Опечатка, наверное.

Все засмеялись.

– Ну, хорошо. Тибби, да? Отлично. Тибби Роллинс. – Бэгли что‑ то пометила в списке.

По иронии судьбы Тибби была единственным членом большой семьи, который носил дурацкое имя Томко. Это была девичья фамилия ее мамы. В своем неформальном – коммунистическом, феминистском или каком‑ то там еще – прошлом мама Тибби презирала женщин, которые брали фамилию мужа. Она и осталась Элис Томко, наградив Тибби не только именем, но и дефисом. Через тринадцать лет, когда родился Ники, девичья фамилия как‑ то самоликвидировалась.

«Да ну, зачем эта путаница», – сказала мама и превратилась в Элис Роллинс. Она очень хотела, чтобы Тибби тоже забыла про путаницу, но свидетельство о рождении не изменишь.

Тибби осмелела и огляделась по сторонам. Девонка, которая сидела через два кресла от нее, была с шестого этажа. Нескольких учеников она видела вчера на вечере знакомств. У многих было голодное выражение лица: им во что бы то ни стало надо было с кем‑ нибудь познакомиться, не важно с кем.

Двое ребят, он и она, сильно отличались от остальных. Парень был замечательно красив. Его довольно длинные, спутанные волосы спадали на глаза. Он почти совсем сполз с кресла, поэтому ноги его торчали в проходе. Рядом с ним сидела девочка в розовых очках без оправы, с короткими волосами, выкрашенными в черный и розовый цвета. Футболка обтягивала ее слишком вызывающе.

Софи, девочка из комнаты 6ВЗ, позвала Тибби обедать. Ее соседка по комнате, Джесс и еще кто‑ то с именем на «дж» из номера 6Д очень хотели встретиться с ней вечером. Но Тибби не хотела. Ее почему‑ то раздражали подростки, такие же одинокие и заброшенные, как она сама.

Она внимательно наблюдала за Розовыми Очками и Нечесаной Головой. Розовые Очки прошептали что‑ то парню на ухо, и он засмеялся, еще ниже съехав с сиденья кресла. У Тибби уши заложило от желания узнать, что его так развеселило. Эти двое не нуждались в друзьях, и поэтому Тибби хотела быть с ними.

– Хорошо, ребята. – Мисс Бэгли наконец‑ то разобралась со списком. – Сыграем в короткую игру, чтобы познакомиться.

Розовые Очки подняли бровь и сползли вниз, к своему приятелю. Тибби почувствовала, что помимо воли тоже съезжает по спинке своего кресла.

– Готовы? Так вот. Каждый называет свое имя, а потом две любимые вещи или любимое занятие, которые начинаются на ту же букву, что и имя. Я первая.

С минуту Бэгли изучала потолок. Тибби подумала, что ей лет тридцать. Ее черные брови срослись на переносице, как у Фриды Кало. Наверное, она не замужем.

– Каролина… крабы и кантри.

Тибби наблюдала, как те двое шепчутся, в то время как девочка по имени Шона поведала миру, что любит шиш‑ кебаб и Шакиль О'Нила. Девочка в розовых очках удивленно оглянулась, когда поняла, что подошла ее очередь. Было ясно, что она никого не слушала.

– Эээ… меня зовут Каура и… Надо назвать две любимые вещи, да?

Бэгли кивнула.

– Хорошо… красные колготки и… фильмы.

Кто‑ то фыркнул, а Тибби вздрогнула. Каура не сказала «кино», как сказал бы любой нормальный человек на ее месте.

Нечесаную Голову звали Алекс, и он любил альбатросов и ананасы. Он явно выпендривался перед Бэгли и Каурой, но у него были приятный, взрослый голос и симпатичная улыбка.

«Я тоже так хочу», – подумала Тибби.

Алекс был в кроссовках без носков. Интересно, пахнет ли у него от ног?

Теперь должна была принять эстафету Тибби.

– Меня зовут Тибби, – сказала она. – Я люблю тапочки и… телепузиков.

Тибби не знала, почему ляпнула про тапочки и телепузиков. Она обернулась и увидела, что Алекс, чуть прищурившись, смотрит на нее. Он улыбался.

Тибби сказала первое, что пришло в голову, но ома точно знала, что ей нравится. Вернее, кто.

Бриджит долго мерила шагами дорожку перед двухэтажным кирпичным домом. Газон был подстрижен клочками. Украшенный розовыми и желтыми цветами половичок перед дверью возвещал: «Твой дом там, где твое сердце». Бриджит хорошо помнила эту надпись. Еще она помнила медный дверной молоток в виде голубки. Или голубя. Нет, все‑ таки голубя.

Бриджит постучала в дверь сильнее, чем хотела. «Давай же, давай», – подбадривала она себя. Услышав шаги, она потрясла занемевшими от страха руками, чтобы к мим прилила кровь.

«Ну вот», – подумала Бриджит, когда дверная ручка медленно повернулась. Перед ней стояла пожилая женщина примерно Гретиного возраста, совершенно незнакомая, потому что Бриджит не помнила, как выглядит Грета.

– Здравствуйте, – сказала женщина, щурясь от яркого света.

– Здравствуйте, – отозвалась Бриджит и протянула руку. – Меня зовут Гильда, я приехала сюда пару дней назад. Вы, случайно, не Грета Рандольф?

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒