Сара Дессен 10 страница

В огромном торговом центре мы бродили между рядами, толкая перед собой тележку, и разговаривали обо всем на свете. Только, разумеется, не об Эйбе.

– Значит, Дефрис, – повторил Илай, сравнивая пакеты попкорна разных марок. – А разве не там же собирается учиться и Мэгги?

– Да, – ответила я, пока он изучал этикетки.

– Наверное, хороший университет. Мэгги у нас настоящая умница! – А когда я промолчала в ответ, добавил: – Значит, ты тоже умничка?

– Еще какая!

Наконец Илай выбрал упаковку воздушной кукурузы и бросил в тележку.

– Если ты такая умная, – он с показным удивлением приподнял бровь, – почему тогда не знаешь, что нехорошо флиртовать с чужим парнем на кухне у его подружки?

– Наверное, потому, что много читаю, – попыталась объяснить я, – и совсем не гуляю с подругами допоздна.

– Не сказал бы, что Белисса много гуляет. – Илай скорчил забавную гримасу. – Скажу по секрету, для нее до сих пор установлен комендантский час.

– Шутишь?!

Он покачал головой.

– Вот это да!

– А ты думала.

Мы прошли дальше по проходу. Странно, у Илая вроде нет заготовленного списка, но он точно помнит обо всех необходимых покупках.

– Если серьезно, – не выдержала я. – Ты прав, я не из тех…

Я резко оборвала фразу, но он не стал торопить меня с признаниями. Тактичен и предельно вежлив! Илай начинает нравиться мне все больше и больше!

– Понимаешь, в старших классах я не участвовала в школьных развлечениях и забавах. Ну, почти не общалась с ровесниками…

– И ты в это веришь? – перебил он, останавливаясь, чтобы бросить в тележку рулон бумажных полотенец. – Иногда роль общения искусственно завышают.

– Тебе легко говорить, ведь ты в старших классах пользовался популярностью!

Илай покосился на меня с недоумением, поворачивая к рядам с консервированными супами. Впереди стоял парень в длинном черном плаще и что‑ то неразборчиво бормотал себе под нос. В огромный супермаркет так поздно или рано (как больше нравится) ходят не только страдающие бессонницей, но иногда и сумасшедшие. При встрече с ними нужно придерживаться трех правил: не глазеть, держаться подальше и вести себя как ни в чем не бывало. По лицу Илая я поняла, что у него мелькнула та же мысль.

– С чего ты взяла, что я был в школе популярным? – продолжил он прерванный разговор.

– Ой, да ладно! Ты лихачил на велосипеде, а значит, девчонки сходили по тебе с ума.

– Чтобы ты знала, я ездил на байках, но при этом считался «ботаником».

Я с иронией поглядела на него, после чего Илай признался:

– Хорошо, согласен, на танцах стенки не подпирал. – Он взял с полки сначала одну банку томатного супа с рисом, потом другую. – Подумаешь, большое дело! Но в конце концов, это совершенно не меняет сути дела.

– По мне – так меняет. – Я склонилась над тележкой, чтобы скрыть смущение. – Учеба всегда стояла для меня на первом месте, и времени на друзей совсем не оставалось. Так что я многого не знаю.

– Например?

– Например, что не стоит разговаривать с чужим парнем на кухне его подружки.

Наконец мы покинули ряды с супами, где странный парень до сих пор что‑ то бурчал под нос, и перешли в молочную секцию, пройдя мимо сонного продавца, обновляющего нарезку в мясном отделе.

– Зато запомнишь на всю жизнь. Любой урок лучше всего заучивается под угрозой потенциальной взбучки.

– Точно, – усмехнулась я. – Только как насчет остального?

– Чего, например?

Я растерянно пожала плечами и снова склонилась над тележкой, а рядом стоял как обычно невозмутимый Илай и выбирал молоко, изучая срок годности. Не в первый раз за эту ночь я поймала себя на мысли, что наше блуждание по гипермаркету должно вызывать недоумение или хотя бы странные ощущения, но в действительности подобных чувств не возникало. Наверное, все дело в темном времени суток. Порой события, вызывающие удивление при свете дня, выглядят совершенно естественно после полуночи. Словно темнота уравновешивает чашу весов в свою пользу.

– Кажется, – наконец произнесла я, – уже слишком поздно для безумных выходок, которые совершаешь в первые восемнадцать лет жизни. Ну, например, для пижамных вечеринок, нарушения комендантского часа в пятницу вечером или…

– Катания на велосипедах? – предположил Илай.

Я резко остановилась, перестав толкать тележку.

– Чего вы все так привязались к велосипедам, а?

– Эй, во‑ первых, я продаю велосипеды. Во‑ вторых, они являются неотъемлемой частью детства, – объяснил Илай, проходя к секции с сырами. – Кстати, еще не поздно.

Я промолчала, так как мы подошли к одной‑ единственной работающей кассе. Усталая кассирша делала подсчеты по пробитым чекам.

– Конечно, пижамные вечеринки и все остальное еще не поздно наверстать, – продолжил Илай, выкладывая покупки на ленту перед кассой. – Но вот нарушение комендантского часа смело вычеркивай из списка.

– Почему?

– Потому что уже четыре часа утра, а ты еще в гипермаркете, – объяснил он, пока кассирша пробивала чек. – По мне, это нарушение всех мыслимых запретов.

Я обдумывала его слова, наблюдая за покатившимися по ленте яблоками.

– А что? Возможно, ты прав. Может, действительно роль развлечений, что я пропустила, завышена? Тогда нечего и переживать. Какой в этом смысл?

Немного поразмыслив, Илай сказал:

– Почему обязательно должен присутствовать некий смысл? Или нужно искать причину? Почему не сделать просто потому, что хочется?

Илай начал складывать купленные продукты в пакеты, а я замерла на месте, размышляя над его словами. Поступать как хочется, не задумываясь о причинах и следствиях, – заманчивая идея. А что? Мне нравится.

Из гипермаркета мы отправились в огромный хозяйственный магазин «Ламбер энд Стоун». Илай рассказал, что обычно рано утром здесь закупаются только оптовики. И хотя мы никоим образом не напоминали эту категорию покупателей, нас пропустили внутрь, – наверное, персоналу было все равно, кого обслуживать. В магазине я уныло тащилась за Илаем, пока он выбирал новый набор инструментов, коробку гвоздей и целую упаковку электрических лампочек. Пока он расплачивался, я ждала его на скамейке возле магазина, наблюдая за светлеющим небом и первыми лучами солнца, озарившими парковку. На часах было почти шесть утра, и окружающий мир наконец‑ то начал пробуждаться ото сна.

– Я все вижу, – прокомментировал Илай мою попытку скрыть зевок, садясь за руль.

– Обычно в это время отправляюсь на боковую, – призналась я.

– Ладно, заедем еще в одно местечко, а потом по домам, – пообещал он.

Догадайтесь, куда мы направились? Конечно, в «Газ энд Гроу»! За стойкой стояла та же самая пожилая продавщица, только теперь она читала газету и одновременно разговаривала по сотовому телефону.

– Тебе что‑ нибудь купить? – спросил Илай.

Я покачала головой, удобнее устраиваясь на сиденье.

Когда Илай вышел из грузовичка и почти скрылся в недрах магазина, рядом остановилась новенькая «хонда» синего цвета. Во время очередного зевка я краем глаза заметила мужчину – он вышел из автомобиля, оставив пассажира в салоне. На высоком водителе были мятые брюки, рубашка в клеточку и… очки в темной оправе.

Я внимательней пригляделась к его профилю, когда он проходил мимо, а потом осторожно оглянулась на «хонду». На пассажирском сиденье, как и следовало ожидать, сидела мама. С собранными в высокий хвост волосами, в любимом черном пуловере, накинутом на плечи, она выглядела как всегда элегантной, но немного уставшей. Через витрину магазина было видно, что ее аспирант налил себе кофе, затем выбрал упаковку жевательной резинки и яблочный пирог, после чего подошел к кассе. Возле кассы уже стоял Илай и болтал с кассиршей, пробивавшей чек.

Надо же! Только представьте себе: мама сама встречается с обычным шопоголиком!

Когда Илай наконец вышел из магазина, неся под мышкой бутылку минеральной воды и пакет чипсов в руке, мама окинула его знакомым оценивающим взглядом. От ее прищуренных глаз вряд ли ускользнут длинные растрепанные волосы, поношенная футболка и ключи с брелками, небрежно зажатые в ладони. С первого взгляда мама определит его социальную принадлежность: недавно окончил школу, в университет не собирается, наукой не интересуется, соответственно относится к рабочему классу. Если честно, раньше я и сама бы не чуралась подобных выводов, но теперь между мной и мамой раскинулась целая пропасть шириной в одну долгую ночь и пару несчастных часов. И это несмотря на то, что сейчас нас разделяют всего лишь несколько метров.

Наверняка мама будет провожать Илая пренебрежительным взглядом до старенького грузовика, пока он не захлопнет за собой дверцу. Мне этого уже не узнать, потому что я повернулась лицом к Илаю, а к маме спиной, чтобы остаться неузнанной. Просто обычная девчонка сидит на пассажирском сиденье и кивает парню, намекая, что пора домой.

– Ура!

Открыв глаза, я часто заморгала и снова зажмурилась. Может, во сне приснилось? Однако через секунду возглас повторился:

– Ура! Закончил! Все! – В коридоре хлопнула дверь, и послышались торопливые приближающиеся шаги. – Эй! Да куда вы подевались?

Я села в кровати и покосилась на циферблат наручных часов. Ого! Уже почти четыре часа дня. Пора вставать, учитывая, что вчера я легла около шести утра. Или уже сегодня? Когда ночами не спишь, трудно найти границу между вчерашним и сегодняшним днем.

Соскользнув с теплой постели, я на цыпочках подошла к двери, тихонько отворила и увидела отца, намеревающегося войти в детскую спальню.

– Вот ты где! – воскликнул он при виде меня. – Угадай, что…

Со скоростью молнии я выскочила в коридор, перехватила его руку у самой двери детской и отдернула в сторону.

– Подожди, – прошептала я.

– Что? – удивился он.

Крепко схватив отца за руку, я потащила его в свою спальню, аккуратно прикрыла за нами дверь и жестом пригласила к окну – на самое дальнее расстояние от общей с детской комнатой стенки.

– Оден, – громко потребовал папа, – что происходит?

– Из‑ за колик малышка проплакала всю прошлую ночь, – шепотом объяснила я. – И утром орала. Правда, потом угомонилась и заснула. Хайди, наверное, теперь тоже спит.

Папа растерянно посмотрел на часы, а потом перевел взгляд на закрытую дверь моей спальни.

– Откуда ты знаешь, что спит?

– Кто?

– Фисба. И Хайди, если уж на то пошло, – добавил он.

– А ты слышишь плач?

Мы оба прислушались. Из‑ за стенки доносился лишь шум океана, издаваемый генератором звуков природы.

– Ну вот! Какая досада! – огорченно воскликнул папа через секунду. – Я наконец‑ то дописал роман, а никому и дела до него нет!

– Ты закончил книгу? – не поверила я. – Это ж здорово!

– Только что поставил точку в последнем абзаце, – гордо улыбнулся он. – Хочешь послушать?

– Шутишь?! Конечно, хочу.

– Тогда пошли.

Папа открыл дверь, и я легкими шагами последовала за ним по коридору. Наверное, отец безвылазно жил последние пару недель в кабинете, так как повсюду стояли немытые кружки, пустые бутылки из‑ под минеральной воды и лежали яблоки в разных стадиях огрызков. Иными словами, творческий беспорядок бросился в глаза, стоило только войти в комнату.

– Ну, начнем, – торжественным голосом объявил папа, сел за ноутбук и, щелкнув парой клавиш, открыл файл. Потом в предвкушении потер руки и пролистал главу до самых последних строчек. – Готова? – спросил он.

– Да, – кивнула я.

Папа прокашлялся и нараспев прочел:

– «Тропинка с каждым шагом сужалась, а над головой смыкались густые ветви столетних деревьев. Вдалеке синело подернутое туманной дымкой море».

После последнего предложения в кабинете воцарилась благоговейная тишина – слова обволакивали волшебным очарованием. Правда, в эту неповторимую минуту я отвлеклась на еле слышный крик, донесшийся из глубины дома.

– Прекрасно! – воскликнула я, надеясь, что крик просто послышался. – Это действительно здорово!

– Я так долго шел к финальной сцене. – Папа с довольным видом откинулся на спинку стула, робко скрипнувшего под его тяжестью. – Десять лет трудов вылились в девятнадцать слов. До сих пор не верится, что роман закончен.

– Поздравляю от всей души!

А? Нет, не послышалось. В детской заревела Фисба, и громкий плач теперь пробивается и в коридор. Даже папа услышал и тут же радостно объявил:

– А вот и наши девочки проснулись. Давай пойдем и поделимся с ними радостной новостью!

С этими словами он вскочил со стула и едва ли не вприпрыжку бросился к детской, где нас встретили оглушительным ревом.

– Дорогая, у меня прекрасная новость! – с энтузиазмом воскликнул папа, когда я его догнала. – Наконец‑ то дописал книгу.

Хватило одного беглого взгляда, чтобы понять: для Хайди новость, мягко говоря, не имеет никакого значения. Стоя в пижаме – просторных шортах и футболке с мокрыми пятнами на груди, – она откинула с покрасневших глаз упавшие пряди волос и с растерянным видом уставилась на нас с отцом, словно не понимала, откуда ей знакомы наши физиономии.

– Ой, Роберт! – выдавила она, еле удерживая в руках извивающуюся в плаче крошку. – Это здорово!

– А не отпраздновать ли нам знаменательное событие? – спросил папа, поворачиваясь ко мне за поддержкой. Пока я раздумывала, соглашаться или нет, он обратился к Хайди: – Давай вместе поужинаем, только мы вдвоем: ты и я. Как тебе такое предложение?

Удивительно, как отцу легко удается игнорировать детский плач, будто и не ревут под боком во все горло. А я ведь на себе испытала, еще в первый день приезда, до чего трудно бывает не обращать внимания на требовательные вопли Фисбы.

– Даже не знаю, – опешила Хайди, поглядывая на плачущую крошку. – Разве получится выйти с ней, когда она в таком состоянии…

– Конечно, нет, – быстро согласился папа. – Мы наймем сиделку. Кстати, твоя подруга Изабель как‑ то говорила, что не прочь помочь с малышкой.

Мачеха растерялась еще больше, напоминая контуженных пленных с фотографий военных лет из учебника истории.

– Говорила, – пролепетала в ответ Хайди, – только…

– Значит, позовем Изабель, – затараторил отец. – Пусть приступает к возложенным на нее обязанностям крестной матери. Хочешь, я сам позвоню? Какой у нее номер телефона?

– …ее нет в городе, – договорила мачеха.

– Да? – Папа на секунду задумался, а потом медленно повернулся ко мне: – Тогда… Оден, может, ты посидишь с сестричкой?

Хайди покачала головой:

– Нет‑ нет, так не пойдет. Нельзя сваливать на нее свои проблемы.

– Уверен, Оден не откажет в помощи, – заявил отец, а у меня спросил: – Верно? Надо посидеть всего‑ то пару часиков.

Может, стоило расстроиться из‑ за неожиданно обрушившейся на плечи обузы, но, взглянув на Хайди, я согласилась не раздумывая:

– Конечно, посижу.

Ведь это скорее дружеское участие, а не одолжение!

– Тебе же скоро идти на работу, – забеспокоилась мачеха, другой рукой перехватывая Фисбу. Кажется, крошка не собиралась успокаиваться или хотя бы сменить рев на жалобное хныканье. Потом Хайди вспомнила: – Надо оформлять платежные ведомости… завтра день зарплаты.

– Ну, – протянул папа, снова покосившись в мою сторону. – Может…

Папа в своем репертуаре! Вечно пользуется хитрым и не слишком честным приемом: резко обрывает себя на полуфразе, вынуждая собеседника самому додумать окончание. Словно вписываешь пропущенные слова в упражнение да еще берешь на себя всю ответственность за результат!

– Тогда возьму Фисбу с собой на работу, – успокоила я Хайди. – А после ужина заглянешь за ней в магазин.

– Что‑ то я беспокоюсь за малышку. – Мачеха не переставая покачивала сестричку. – Не до прогулок сейчас, если честно.

– Морской воздух пойдет ребенку на пользу! – поставил папа решающую точку в споре, забирая из рук жены Фисбу. Улыбнувшись при взгляде на крохотное личико, он сел в кресло‑ качалку и стал укачивать малышку. Хайди с беспокойством следила за младенцем, но папа снова успокоил ее: – Мы справимся сами, а ты беги в душ и прихорашивайся перед ужином.

Я кивнула в ответ на тревожный взгляд Хайди, после чего та нерешительно поплелась к двери и уже из коридора в последний раз оглянулась на отца. Тот спокойно укачивал Фисбу на руках, совершенно не реагируя на недовольный плач. Казалось, крошка не узнает собственного отца. Откровенно говоря, папа снова поставил меня в тупик.

Я бы нисколько не удивилась, если бы после ухода Хайди он сунул сестричку мне, но отец не сдвинулся с места. Более того, не только не отдал мне Фисбу, но даже не заметил, что я по‑ прежнему стою в дверях и наблюдаю, как он покачивает малышку на руках, поглаживая пальцами крохотную спинку.

Мелькнула шальная мысль: а не нянчился ли папа так же со мной или Холлисом? Если верить мамочке – нет. Десять минут назад я сама бы не поверила, что такое возможно. А теперь вот снова одолевают сомнения: что, если люди все‑ таки меняются с годами или, по крайней мере, пытаются? Впрочем, несмотря на доказательства, которые встречаются время от времени, я не слишком верю в правильность данной теории.

Прошло около недели после долгой прогулки с Илаем, и с тех пор мои скромные познания о ночной жизни Колби растут в геометрической прогрессии. Одинокие ночи, проведенные в «Уилхаус‑ Дайнер» или за рулем автомобиля в бессмысленном блуждании по улицам городка с непременной остановкой в «Газ энд Гроу», не сравнятся с ночными развлечениями, которые выдумывает Илай.

Сначала мы заезжаем в прачечную и пьем кофе, оценивая по достоинству последние кулинарные изыски Клайда. Потом увертываемся от бормочущих безумцев в ночном гипермаркете, покупая зубную пасту, китайские колокольчики и остальные предметы из списка Илая, который он всегда держит в голове. Затем гуляем по набережной, где после закрытия баров и ресторанов паренек по имени Мохаммед продает с тележки возле ночных клубов самую вкусную пиццу по цене доллар пятьдесят за порцию. Иногда мы рыбачим с пирса, любуясь отражением прибрежных огней в воде.

После закрытия «Клементины» я гуляю пару часов с девчонками, потом, извинившись, исчезаю. Примерно через полчаса, а иногда и час спустя мы встречаемся с Илаем в «Газ энд Гроу», и начинаются настоящие приключения.

Вчера, например, меня встретили невинным восклицанием:

– Как можно дожить до восемнадцати лет и ни разу не играть в боулинг?!

И он отвез меня в соседний с Колби городок, в котором кегельбан допоздна открыт. Дорожки оказались слишком узкими, скамейки – липкими. Я уже молчу о башмаках, которые пришлось взять напрокат, как обязательный атрибут игры. Но Илай настоял, чтобы мы отправились в кегельбан, едва услышав, что мое детство было лишено этого развлечения.

– Объясняла же, – повторила я Илаю, который ржавой скрепкой крепил к стенду лист для подсчета очков. – Родители не одобряли увлечение спортом.

– Так ведь боулинг – не уличная игра, – фыркнул он. – Значит, нужно быть в ней профи.

Я в ответ состроила недовольную гримасу:

– Знаешь, когда я призналась об упущенных прелестях жизни, то вовсе не имела в виду, что жалею обо всем без исключения.

– Смотри – действительно пожалеешь, если не сыграешь в боулинг, – пообещал Илай, протягивая выбранный им мяч. – Ну же, бери!

Приняв мяч, я всунула пальцы в отверстия, как он мне показал, а потом прошла за ним к началу дорожки.

– Когда я был еще сопливым мальчишкой, просто садился на корточки и толкал мяч обеими руками, – поведал он.

Я с опаской оглядела пустовавшие соседние дорожки. Ничего странного – уже два часа ночи, и малочисленные посетители кегельбана облепили барную стойку позади нас, едва видневшуюся в тумане сигаретного дыма.

– На корточки не сяду, – твердо решила я.

– Отлично! Тогда смотри, как надо правильно запускать мяч.

Илай поднял руки к груди, словно держал в них мяч для боулинга, потом сделал шаг назад, плавно взмахнул правой рукой, перенося вес тела на выставленную вперед ногу, и запустил воображаемый мяч по дорожке.

– Вот так. Поняла?

– Да.

Я спокойно подняла мяч под ироничным взглядом Илая, но потом не выдержала и с подозрением покосилась на него. Он пожал плечами и с деланным равнодушием отступил назад к липкой скамейке.

Так повелось еще с той первой ночи неделю назад. Мы встречаемся, когда все расходятся по домам, и расстаемся с восходом солнца, а наше общение балансирует на тонкой грани между юмором и серьезным тоном, хотя чаще всего чаша весов склоняется в сторону игривых насмешек. Встречайся мы с Илаем днем или даже вечером, я бы тоже изучила его характер. Но ночью, что бы мы ни говорили и ни делали, все приобретает больший смысл, скрытый при ярком свете дня. Границы восприятия расширяются, а время словно ускоряет и одновременно замедляет ход.

Наверное, поэтому мы говорим не переставая. Бродим ли мы между рядами в ярко освещенных магазинах, пьем ли кофе в полутемной кофейне Клайда, пока стирается одежда Илая, или колесим по пустынным улицам и дорогам! Бурно обсуждаем будущую учебу в университете или детские годы, пытаясь разрешить спор о наверстывании утраченных возможностей. Например, Илай уверен, что в моем случае еще не все потеряно.

– Слышала, что пишут? – спросил он меня пару дней назад, когда в три часа ночи мы заскочили за фруктовыми коктейлями в «Газ энд Гроу». – Никогда не поздно иметь счастливое детство! [2]

Я взяла трубочку и перемешала в стакане розоватую смесь сока со льдом.

– Мое детство нельзя назвать несчастным, просто оно было… – Я отпила глоток коктейля, пользуясь паузой, чтобы подобрать подходящее слово.

Илай терпеливо ждал, со щелчком закрыв крышкой стакан с соком.

– …слишком серьезным и взрослым! – наконец договорила я. – Старший брат устроил родителям такую нервотрепку своими детскими проблемами, что второго удара они явно не выдержали бы.

– Но что взять с маленького ребенка?! – возмутился он.

– Верно, взять нечего, – согласилась я. – Только родители считали, что при желании и достаточном усердии возрастные проблемы можно преодолеть.

Илай терпеливо выслушивал мои объяснения, но выглядел сбитым с толку. Через секунду он признался:

– У нас дома наоборот: дети всегда находились в центре внимания.

– Правда?

– Ага. Видела такие семьи по соседству? Они делают абсолютно все вместе: катаются на велосипедах, ходят в кинотеатр, ложатся спать и даже строят дом на дереве.

– Да, – ответила я, а потом поспешно добавила: – Слышала про такое.

– В нашем доме происходило то же самое. Представь, четверо детей в семье, и каждый устраивает разные игры от бейсбола до вышибал. Мама всегда играла вместе с нами, а какой пиццей она нас кормила – пальчики оближешь!

– Ничего себе! Твоя мама – молодец! – похвалила я, следуя за ним к знакомой пожилой кассирше.

Та отложила журнал, тепло улыбнулась Илаю и принялась пробивать покупки.

– Мама у нас славная! – Рассчитавшись с кассиршей, Илай так легко произнес эту фразу, что стало сразу ясно: душой он не кривит. – Она нас так любит, что не спешит расставаться. Знаешь, сколько времени прошло, прежде чем сестра и старший брат съехали в собственные квартиры? А Джейка как разбаловали? Мама вряд ли скоро от него отстанет, по крайней мере, подождет, пока какая‑ нибудь глупышка не выскочит за него замуж.

При упоминании о Джейке кровь тут же прилила к щекам. Как бы вычеркнуть из памяти неудачное свидание и мимолетные объятия в дюнах! Я сглотнула подступивший ком и протянула Ванде деньги за сок, пытаясь скрыть замешательство.

Мы уже выходили из магазина, когда вдруг Илай попросил:

– Слушай, не обижайся. Я, не подумав, брякнул про Джейка. Знаю, что вы оба…

– Нисколько не обиделась, – перебила я, не давая ему связать нас с Джейком хотя бы на словах. – Просто стыдно вспоминать.

– Ну, тогда больше не будем об этом.

– Хорошо.

Я отпила коктейль через трубочку и, немного успокоившись, молча побрела за Илаем к машине, правда, потом не выдержала:

– В свою защиту добавлю, что у меня небольшой опыт в отношениях с… гм… парнями, поэтому…

– Не оправдывайся, твоей вины здесь нет. – Илай открыл дверцу грузовика. – Честно. Брат – тот еще бабник! Но хватит о нем.

Благодарно улыбнувшись, я села на переднее сиденье.

– Кстати, мой брат – такой же бабник. Правда, он два года как путешествует по Европе, продолжая сидеть на шее у родителей.

– Разве можно усесться на шею из‑ за моря?

– Для Холлиса нет ничего проще. Он превратил вытягивание денег у родителей в настоящее искусство.

Илай долго размышлял над моими словами и, только когда мы прогуливались по набережной, изнывая от жаркой ночи, сказал:

– Какая несправедливость! Детские радости в вашей семье достались одному брату. Не слишком ли эгоистично с его стороны?

Честно говоря, я никогда не судила Холлиса за эгоизм.

– Ты же сам говорил… Ну, помнишь? Мол, еще не поздно вернуть счастливое детство.

– Конечно, не поздно.

– Откуда столько уверенности? – удивилась я. – Боюсь и спросить: уже кому‑ то помог вернуть безоблачные денечки?

Илай покачал головой, отпивая сок:

– Нет. У меня была совершенно другая проблема.

– Какая?

– Детство затянулось. – Мы вернулись к грузовику, и он распахнул дверцу, чтобы остудить салон. – Раньше я только и делал, что дурачился да развлекался. Даже потехи ради умудрялся зарабатывать на жизнь ребячеством.

– Выступлениями на велосипеде?

Он кивнул:

– А однажды словно с глаз упала пелена: я оглянулся вокруг и понял, что гордиться нечем. За все годы скопил с пяток идиотских историй, да и те со временем кажутся полной глупостью.

Я с любопытством взглянула на Илая поверх крыши грузовика:

– Если последствия действительно настолько печальны, почему ты настаиваешь на возвращении моего счастливого детства?

– Понимаешь, никогда не поздно завалиться домой под утро или устроить пижамную вечеринку. И ты должна почувствовать, как это бывает, потому что…

Вдруг он замолчал, но я уже не спешила заполнить паузу.

– …это не тот случай. Вот! – объяснил Илай.

А сейчас, прямо передо мной, убегает вдаль обшарпанная дорожка из полированного дерева. На далекой площадке с кеглями глумливо мигают огоньки. Какой бесконечно длинной покажется дорожка в боулинге маленькому ребенку!

– Много думаешь, – сказал за спиной Илай, отвлекая от удручающих мыслей. – Просто бросай!

Я отступила на шаг, вспоминая инструкции Илая, махнула рукой и бросила мяч перед собой. Представляете, он полетел, несмотря на мои страхи и переживания! Он летел, летел и с громким стуком приземлился… на соседней дорожке, а потом медленно покатился прямо в желоб.

– Эй, вы! – завопил голос из сигаретного тумана. – Осторожнее там!

Кровь бросилась в лицо, а я, сгорая от стыда, наблюдала, как мяч докатился по желобу до конца дорожки, исчезая за площадкой с кеглями. Через мгновение послышался щелчок в механизме, и сзади подошел Илай, снова протягивая мяч.

– Гм… Пожалуй, хватит с меня, – решила я. – Похоже, боулинг – не мое.

– Это всего лишь первый бросок, – не отставал он. – Неужели ты вообразила, что сразу выбьешь страйк?

Я судорожно сглотнула, стыдясь собственных мыслей. Конечно, Илай прав, именно так и думала. По крайней мере, надеялась на верную победу.

– Я… у меня ничего не получится.

– Потому что никогда не играла раньше. – Он почти насильно вложил мяч в мои руки. – Бросай еще. Только теперь отпусти мяч чуть раньше.

Илай вернулся на скамейку, а я глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Подумаешь, обычная игра, притом дурацкая! Эка невидаль! Мысленно повторяя утешительную мантру, я шагнула вперед и снова бросила мяч. На этот раз он очень медленно покатился по родной дорожке, забирая вправо, и сбил две кегли. А значит, все…

– Неплохо! – радостно выкрикнул за спиной Илай. – Совсем неплохо!

В итоге мы сыграли две полные партии. Илай выбивал кегли с первой, ну на крайний случай со второй попытки. Моей главной задачей стало не попасть мячом в гадкий желоб. Правда, пару раз даже мне удалось не ударить в грязь лицом. Если честно, я даже не представляла, в какой неописуемый восторг приведут меня удачные попадания по кеглям.

Перед уходом из кегельбана я вытащила листок со счетом игры из мусорной урны, куда его закинул Илай, и аккуратно сложила под его вопросительным взглядом.

– Оставлю для истории! – объяснила я. – Важный документ!

– Ну да, конечно, – ухмыльнулся он, наблюдая, как я бережно прячу листок в карман.

Оставив за спиной яркие неоновые огни кегельбана, мы пересекли мокрую от дождя парковку и подошли к моей машине.

– Итак, комендантский час ты нарушила, мячи в боулинге покатала, на вечеринке чуть на драку не нарвалась, – перечислил Илай. – Что идет дальше в твоем списке?

– Понятия не имею. А что ты делал первые восемнадцать лет?

– Говорил же! – возмутился он, пока я мучилась с дверцей. – Я не лучший пример для подражания.

– Почему?

– Сам о многом жалею. Хочешь, чтобы и ты пожалела?! И потом, я – парень. А у парней свои развлечения.

– Вроде экстрима на велосипеде?

– Нет. Мы устраиваем рукопашные потасовки, устанавливаем петарды на крылечках домов и…

– А девочки не могут устанавливать петарды на крыльце?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒