Сара Дессен 2 страница

– Да, – ответила я с неохотой.

– А я Тара! – Очевидно, предполагалось, что имя мне знакомо, но, к сожалению, лицо блондинки не вызвало у меня никаких ассоциаций. Тогда она с некоторым смущением добавила: – Я девушка твоего брата.

«Боже мой! » – подумала я, а вслух сказала:

– Да‑ да, конечно.

– Ах, как здорово, что мы познакомились! – радостно воскликнула Тара и тут же обняла меня. Она пахла гарденией и бумажными салфетками. – Как только Холлис узнал, что я поеду домой мимо вас, он попросил передать тебе подарок. Сувенир прямо из Греции, представляешь?

Тара передала мне сверток в простой коричневой обертке, на котором небрежным почерком брата были написаны мое имя и адрес. Последовала мучительная пауза, а потом я сообразила, что блондинка в нетерпеливом предвкушении ждет, когда развернут подарок. Я так и сделала. В свертке оказалась небольшая рамка для фотографий, украшенная разноцветными камушками и оптимистической надписью: «Лучшие денечки». А со снимка в рамке мне беспечно улыбался Холлис собственной персоной – в коротких шортах, футболке, с рюкзаком за спиной и возвышающимся на его фоне Тадж‑ Махалом.

– Правда, красиво? – спросила Тара. – Мы купили ее на блошином рынке в Афинах.

Ну не могла же я заявить в лоб, что только самый настоящий нарцисс додумается выбрать в качестве подарка собственную фотографию, поэтому осторожно согласилась:

– Да, рамка очень красивая.

– Я так и знала, что тебе обязательно понравится! – Тара восторженно всплеснула руками. – Я ведь объясняла Холлису, что красивые рамочки нужны всем. Запечатленные события обретают в них особое очарование, правда?

Я снова перевела взгляд на рамку с цветными камушками, потом на беспечное выражение на лице Холлиса и опять согласилась с блондинкой:

– Да, конечно.

Тара наградила меня лучезарной улыбкой, а потом заглянула в окно дома поверх моего плеча.

– А твоей мамы нет дома? Я так хочу с ней познакомиться! Холлис просто обожает ее и постоянно говорит только о ней.

– У них это взаимно, – буркнула я. Тара непонимающе взглянула на меня, а я улыбнулась. – Мама на кухне. Длинноволосая брюнетка в зеленом платье – ни с кем не спутаете.

– Ой, как здорово! – Она снова сжала меня в объятиях, я даже уклониться не успела. – Огромное спасибо!

Я снисходительно кивнула. Самоуверенное поведение свойственно всем подружкам моего не в меру общительного братца, по крайней мере до тех пор, пока они наивно верят в собственную исключительность. А когда перестанут приходить электронные письма и прекратятся телефонные звонки, самоуверенность мгновенно испаряется. И тогда девушки предстают совершенно в ином виде: покрасневшие от слез глаза, истерические причитания на автоответчике, пронзительный визг шин на нашей подъездной дорожке – это разъяренные тигрицы покидают наш дом. Вот Тара не похожа на лихого водителя, но кто знает, какие черти водятся в этом тихом омуте.

В одиннадцать часов вечера мамины поклонники по‑ прежнему слонялись по дому, повсюду раздавались их громкие голоса. Я спряталась от них в своей спальне, время от времени проверяя электронную почту – ничего нового не нашла, кроме единственного сообщения от отца, традиционно спрашивающего о моих делах. А не позвонить ли знакомым девчонкам, чтобы послушать последние новости? Пожалуй, нет. После неудачных выходов в свет это отнюдь не лучшая идея. Оставалось только скучать, сидя на кровати.

Тоскливый взгляд наткнулся на фотографию Холлиса. Я взяла ее в руки, рассматривая безвкусное нагромождение камней на рамке. «Лучшие денечки», говорите? Незамысловатая надпись и беззаботная улыбка брата почему‑ то напомнили мне одноклассниц по «Перкинс‑ Дэй». Девчонки обычно сплетничали, но не о школьных уроках или средних баллах за год, а о таких чуждых мне темах, как, например, путешествие к Тадж‑ Махалу, дружба с мальчиками или неразделенная любовь. Спорю, что у подружек найдется немало фотографий, которые легко украсили бы рамку. А у меня вот нет ни одной.

Я опять посмотрела на фотографию Холлиса, на его рюкзак за плечами. Путешествие в конечном счете дает прекрасную возможность не только сменить обстановку, но и изменить что‑ то в себе. Отправиться в Грецию или Индию сейчас не удастся, следовательно, надо найти другой вариант.

Я открыла ноутбук, перешла на страничку своего почтового провайдера и нашла последнее сообщение отца. Не поддаваясь зародившимся сомнениям, я быстро отправила ему письмо с одним‑ единственным вопросом. Через полчаса отец прислал ответ.

«Конечно, приезжай! Оставайся у нас сколько хочешь! Мы с радостью примем тебя! »

Вот так неожиданно поменялись мои планы на лето.

Ранним утром я уже паковала в багажник дорожную сумку с одеждой, ноутбук и огромный чемодан с книгами. Еще в начале лета мне на глаза попалась учебная программа по нескольким предметам, которые предстоит изучать осенью в Дефрисе. Справедливо решив, что преждевременное знакомство с материалом никому еще не повредило, я обошла все книжные магазины в университетском городке, отыскивая учебники и справочники по найденной программе.

Будь на моем месте Холлис, он бы наплевал на книги и уехал налегке. А чем мне заняться в гостях у отца? Пойти на пляж загорать или щебетать с Хайди? Если честно, меня не устраивают оба варианта!

С мамой я попрощалась накануне вечером, предполагая, что она не проснется рано утром после долгой вечеринки. Однако когда я вошла на кухню, то застала ее убирающей со стола бокалы с остатками вина и смятые салфетки. Мама выглядела уставшей и невыспавшейся.

– Поздно разошлись? – поинтересовалась я из вежливости, хотя вследствие бессонницы заранее знала ответ. Последний автомобиль отъехал от дома в час тридцать ночи.

– Не сказать, чтобы поздно, – ответила мама, набирая в раковину воду. Она оглянулась на мои сумки возле гаражной двери и не удержалась от саркастического замечания: – А не рановато ли для поездки, или так хочется поскорее сбежать от меня?

– Нет, что ты, – успокоила я. – Просто хочу избежать пробок на дороге.

Откровенно говоря, не думала, что маму волнуют мои планы на лето. А может, и не волновали бы вовсе, выбери я для места отдыха любое другое место. Но стоит на горизонте появиться отцу, как ее отношение абсолютно ко всему резко меняется. И так было всегда!

– Как представлю, что тебе предстоит увидеть, не могу удержаться от смеха! – улыбнулась мама. – Твой папочка нянчится с младенцем! В его‑ то годы! Смешно!

– Приеду, посмотрю и все доложу, – пообещала я.

– Ой, обязательно! Звони мне каждый день.

Мама опустила руки в мыльную воду и начала мыть бокалы.

– Ну а как тебе новая подружка Холлиса? – вспомнила я про вчерашнюю гостью.

– Что ей вообще здесь понадобилось? – устало вздохнула она.

– Она привезла мне подарок от Холлиса.

– Подарок? – Мама выложила вымытые бокалы на сушку. – И что же он прислал?

– Рамку для фотографий, купленную в Греции. А внутри фотография самого Холлиса.

– Понятно, – протянула она, выключая воду, и тыльной стороной ладони отбросила волосы с лица. – Посоветовала бы ей оставить фотографию с рамкой себе. Вряд ли она его еще увидит!

По правде сказать, меня посетила та же мысль, но, услышав ее из уст матери, я внезапно пожалела Тару. Милая блондинка с наивным доброжелательным лицом так смело вошла вчера в наш дом, свято веря, что она единственная и неповторимая в жизни Холлиса, а теперь ее ждет сплошное разочарование.

– Как знать, – засомневалась я под наплывом чувств, – вдруг Холлис изменился? Может, они даже поженятся?

Резко развернувшись, мама недовольно сузила глаза.

– Помнишь, Оден, что я говорила о людях?

– Что они не меняются?

– Совершенно верно, запомни это хорошенько.

Она продолжила мыть посуду, а я неожиданно заметила на стойке у двери забытую пару очков в темной оправе с толстыми линзами. Вот все и стало по местам: голоса, раздававшиеся до поздней ночи, ранний подъем мамы и не присущее ей доныне желание убрать с глаз долой напоминание вчерашней вечеринки.

Взять бы сейчас очки, повертеть демонстративно в руках, чтобы мама догадалась о моих мыслях… Но я не позволила себе подобной выходки, а вместо этого стала прощаться. Мама сжала меня в объятиях. Она всегда обнимает так крепко, будто не хочет от себя отпускать, но потом вдруг разжала руки, торопясь отправить в дорогу.

Как я и предполагала, у отца и Хайди прелестный белый домик с зелеными ставенками и открытой верандой с креслами‑ качалками. Повсюду – куда ни кинь взгляд – цветочки в горшочках, а у входа свисает желтый керамический ананас с приветливой надписью «Добро пожаловать! ». Как же! Воплощение настоящей американской мечты! Только белого штакетника не хватает!

Я остановила автомобиль на подъездной дорожке у дома, заметив в открытой двери гаража побитый «вольво» отца и припаркованный рядом с ним новенький «тойота‑ приус». Как только я заглушила двигатель, в уши ворвался беспокойный гул океана, – должно быть, он совсем близко. Действительно, стоило заглянуть за угол, и перед глазами открылась великолепная картина песчаного пляжа со скудной растительностью и синей безграничной стихией, стремящейся к горизонту.

Любуясь пейзажем, я снова предалась размышлениям о правильности спонтанного решения. Как только такая глупость могла прийти в голову, удивляюсь до сих пор, ведь подобные порывы вовсе не свойственны моей рассудительной натуре! С каждым километром, отделяющим меня от маминого дома, бессмысленность проведения всего лета в обществе Хайди становилась все очевидней. Неужели мы будем соображать групповой маникюр на троих: для нее, меня и младенца? Или пойдем вместе жариться на солнце, надев модные топики с гламурными надписями?..

Перед глазами мелькнуло улыбающееся лицо Холлиса на снимке возле Тадж‑ Махала, и снова налетело ощущение тоски и одиночества, которое неотступно преследует меня в родном доме… Нет, пути к отступлению отрезаны! К тому же я не виделась с отцом с самой свадьбы. Восемь недель лета – это последний шанс наверстать упущенное, а потом начнется студенческая жизнь. Настоящая жизнь взрослого человека!

Я собралась с духом и вышла из машины. По крайней мере, успокаивала я себя, на все уговоры и предложения Хайди улыбнусь, отделаюсь вежливой отговоркой и, в конце концов, просто спрячусь в отведенной мне комнате. И нет проблем!

Нажав на кнопку звонка, я отступила на шаг и постаралась придать лицу дружелюбное выражение. Дверь никто не открывал. Я позвонила еще раз и придвинулась ближе, каждую секунду ожидая услышать дробный цокот каблучков и непременно радостный возглас Хайди: «Одну минуточку! » Но так ничего и не дождалась.

Я повернула ручку, и дверь с легкостью поддалась, бесшумно открываясь.

– Эй! – позвала я, и возглас эхом заметался в желтых стенах коридора, украшенного живописными картинами в рамках. – Есть кто дома?

В ответ – тишина. Я вошла в дом, закрыв за собой дверь, и вдруг заметила, что океан зашумел чуть иначе и гораздо громче, будто начинается прямо за углом. С каждым шагом по коридору гул становился все оглушительнее, и я решила, что скоро наткнусь на открытое окно или заднюю дверь, но вместо этого попала в гостиную. А в гостиной – в эпицентре бушующей стихии – с младенцем на руках сидела Хайди.

Честно говоря, на долю секунды я засомневалась, что передо мной Хайди. Никогда прежде я не видела ее в таком состоянии! Волосы собраны в неряшливый кособокий хвостик, непослушные пряди падают на лицо. Вместо модного платья – поношенные спортивные брючки и огромная не по размеру футболка с сальным пятном на плече. Голова откинута назад, глаза закрыты. Может, она спит? Но тут мачеха тихо прошипела сквозь зубы:

– Если разбудишь ее, я тебя убью!

От удивления я так и застыла на месте, потом опасливо отступила назад и нерешительно пролепетала:

– Извини, я только…

Хайди широко открыла глаза, а потом, сузив их до щелочек, огляделась по сторонам. Увидев меня, она сильно удивилась и вдруг совершенно неожиданно расплакалась.

– Боже, Оден! – запричитала она, сдерживая вырывающиеся рыдания. – Извини меня, пожалуйста, я совсем забыла, что ты должна… и потом, я думала… ой, это вовсе не оправдание…

Хайди смолкла, продолжая осторожно покачивать крошечную девочку, безмятежно посапывающую на ее руках. Даже не верится, что это хрупкое, беззащитное существо – моя сводная сестра!

С растерянным видом я оглядела комнату, пытаясь сообразить, где искать отца. И определила, что источник громкого рева не настоящий океан за окном, а маленькая белая коробочка на журнальном столике – ну, знаете, такой специальный генератор звуков природы. Вот скажите, кто слушает записанный на пленку шум океана, когда в двух шагах находится самый что ни на есть настоящий?! Прямо бессмыслица какая‑ то!

– Гм, – заговорила я снова, стараясь привлечь внимание плачущей Хайди. Да где там! Ее рыдания перемежались с громкими всхлипами и тонули в ревущих волнах фальшивого океана. – Могу я… помочь?

Судорожно всхлипнув, Хайди подняла на меня взгляд. Боже мой, на кого она стала похожа?! Под глазами темные круги, на подбородке красноватая угревая сыпь.

– Нет‑ нет, все в порядке, – ответила она без энтузиазма, а по щекам потекли новые потоки слез. – Я просто так… все хорошо, честно.

С моей точки зрения, хорошего здесь было мало. Однако мне не удалось продолжить мысль, поскольку в дверях появился папа с кофе и коричневым бумажным пакетиком в руках. Измятые брюки цвета хаки, расстегнутая верхняя пуговица на рубашке, сползшие на кончик носа очки – кое‑ что в этом мире совершенно не меняется! Разве что на лекциях отец щегольнет галстуком и твидовым пиджаком, ну а кроссовки – неизменный атрибут, не зависящий от выбора одежды.

– Ты уже здесь! – обрадовался папа и обнял меня. Пока он сжимал меня в крепких объятиях, Хайди прикусила губу и с отрешенным видом уставилась на океан за окном. – Как доехала? – спросил отец.

– Хорошо, – ответила я, принимая предложенный кофе. Второй стаканчик он взял себе, а последний поставил на стол перед Хайди. Та бросила на стакан непонимающий взгляд, будто видела его впервые в жизни.

– Ты уже познакомилась со своей сестричкой? – поинтересовался папа.

– Пока нет.

– Тогда не будем терять время! – Он отложил пакет и склонился над Хайди, чтобы взять ребенка. Хайди в очередной раз всхлипнула, но папа даже глазом не моргнул и повернулся ко мне с младенцем на руках. – Вот она, наша Фисба!

Я посмотрела на миниатюрное личико новорожденной сестрички и поразилась ее кукольным чертам. Крохотные остроконечные реснички обрамляют закрытые глаза. Пухлые щечки, редкие волосики. Одна ручка высунулась из пеленки, а на ней малюсенькие пальчики, сжатые в крошечный кулачок.

– Какая красивая! – произнесла я фразу, приличествующую случаю.

– Настоящая красавица! – гордо улыбнулся папа, покачивая малютку на руках, и тут ее глаза открылись.

Она посмотрела на нас, моргнула пару раз и неожиданно, совсем как ее мать перед этим, заплакала.

– Ну вот, – огорчился папа, пытаясь ее снова укачать, но Фисба заревела еще пуще. – Дорогая? – повернулся он к Хайди, до сих пор не сдвинувшейся с места и не поменявшей позы, только руки устало повисли по бокам. – Кажется, малышка проголодалась.

Словно робот, Хайди молча повернулась к нему, забрала Фисбу и отвернулась к окну. А девочка ревела все громче и громче.

– Давай оставим их одних, – предложил отец.

Захватив со стола бумажный пакетик, он жестом поманил меня за собой к раздвижным стеклянным дверям, ведущим на террасу. В другой раз я бы обязательно лишилась дара речи от открывшегося взору пейзажа – сразу перед домом простирался песчаный берег и бескрайний синий океан. Но сейчас я нет‑ нет, но кидала взгляд в сторону гостиной, из которой Хайди вышла, так и не притронувшись к кофе.

– Она не заболела? – не удержалась я от вопроса после того, как отказалась от кекса, вынутого папой из пакета.

– Нет, просто устала, – объяснил отец, откусывая кусочек от кекса. Крошки посыпались на рубашку. Он смахнул их рукой и продолжил: – Малышка ночами не спит, а от меня пользы мало из‑ за строгого режима сна. Сама понимаешь, для успешной работы необходим полноценный девятичасовой сон. Я по‑ прежнему пытаюсь уговорить ее нанять няню, но Хайди против.

– Почему?

– Ну, ты же знаешь Хайди! – воскликнул он так, будто я действительно ее хорошо знаю. – Она привыкла справляться сама, и ей обычно удается преодолевать трудности. Не волнуйся, через пару месяцев, а они самые трудные, все утрясется и Хайди придет в себя. Вот помню, когда Холлис родился, мама чуть с ума не сошла. У твоего братца были такие сильные приступы колик – мы ночами не спали с мамой, укачивали его на руках, а он вопил словно резаный. А его аппетит! Господи! Он высасывал все молоко до последней капли и все равно оставался голодным…

В который раз папа завел старую шарманку о трудностях воспитания детей, знакомую мне до последнего слова, так что я, попивая кофе, пустилась в созерцание местных достопримечательностей. Слева от нас стоит еще несколько домов, а после них начинается общественный пляж, уже «оккупированный» многочисленными пляжными зонтами и загорающими. Вдоль пляжа тянется набережная с дощатым настилом, окруженным торговыми павильонами.

– Ну а сейчас, – смяв в руках обертку от кекса, папа сунул ее в пакет, – мне надо вернуться к работе. Так что давай я покажу твою комнату, а поговорим потом за ужином. Как тебе такой план?

– Я не против.

Мы вернулись в дом, который по‑ прежнему захлестывали оглушительные звуки океана. Папа укоризненно покачал головой, склонился над генератором шума и выключил его. Внезапно наступившая тишина оглушила своей бездонностью.

– Ты еще работаешь над книгой? – спросила я, чтобы только нарушить ее.

– Да, знаешь, меня наконец‑ то посетило вдохновение, и я скоро закончу роман, – ответил папа. – Остались последние штрихи: дописать да соединить части воедино.

По лестнице мы поднялись на второй этаж и прошли мимо детской комнаты. Через приоткрытую дверь я воочию разглядела розовые стены с шоколадно‑ кремовой окантовкой, которые Хайди описывала в письме. Правда, внутри стояла тишина и никто не плакал. По крайней мере, я ничего не услышала.

Папа открыл дверь следующей комнаты, приглашая войти.

– Извини за тесноту, – прибавил он, когда я остановилась на пороге. – Зато из этого окна самый лучший вид.

И он не шутил. В крошечной комнате едва умещались односпальная кровать с комодом – да, не хоромы, зато единственное окно выходит на безлюдное пространство из песка и воды.

– Здорово! – решила я.

– Согласен. Это мой бывший кабинет. Правда, когда мы устроили детскую за стенкой, пришлось переехать в дальний конец дома. Не хотелось тревожить малышку шумным творческим процессом. – Папа усмехнулся, словно поделился со мной удачной шуткой. – К которому, кстати, самое время возвращаться. Для моего творчества утро – самая продуктивная часть дня. Увидимся за ужином, договорились?

– Хорошо.

Я посмотрела мельком на часы: всего пять минут двенадцатого. Ладно, найду чем заняться.

– Отлично.

Папа пожал мне руку и, бормоча что‑ то себе под нос, ушел. Когда он проходил мимо розово‑ шоколадной детской, я услышала стук закрываемой двери.

Я проснулась в шесть тридцать вечера от детского плача.

Впрочем, слово «плач» вряд ли даст точное представление о переливчатых воплях, рвущихся из сестричкиной глотки: Фисба надрывалась с такой яростью, словно решила доконать всех своим ревом, а заодно вознамерилась испытать пределы возможностей своих легких. Крики малышки были прекрасно слышны из‑ за тонкой стенки между нашими комнатами, но когда я вышла в коридор в поисках ванной, то чуть не оглохла от вибрирующих децибел.

В полумраке коридора я затаила дыхание возле розовой комнаты, прислушиваясь к крикам. Они становились громче и пронзительней, потом на секунду замолкали, но, к сожалению, только для того, чтобы возобновиться с новой силой. В какой‑ то момент я испугалась, что на плач малышки так никто и не прибежит, а затем, в один из редких и коротких мгновений затишья, расслышала успокаивающий голос, повторяющий: «Ш‑ ш‑ ш, тише‑ тише».

Тихий шепот острой иглою кольнул в самое сердце, вызывая в памяти картины, глубоко запрятанные в подсознании. Вот родители снова ругаются ночи напролет, а я лежу в постели, пытаюсь отгородиться от скандалов и провалиться в спасительный сон. Без устали повторяю про себя: «Ш‑ ш‑ ш, тише‑ тише, все будет хорошо! » Я прокручивала в голове короткую фразу тысячи раз за ночь, и она стала для меня как молитва. Заветные слова, доносившиеся сейчас из‑ за двери в перерывах детского плача, вызывали странное смущение, поэтому я решительно отошла от розовой комнаты.

– Папа? – позвала я отца, но он даже головы не повернул, продолжая неподвижно сидеть за письменным столом у стены, вперив сосредоточенный взгляд в экран компьютера.

– Гм? – прозвучало‑ таки в ответ.

Я оглянулась назад в сторону розовой комнаты, потом снова обернулась к отцу. Он ничего не печатал, сидел неподвижно и по‑ прежнему изучал экран монитора. Перед ним на письменном столе лежал желтый блокнот с наспех записанными каракулями. Неужели папа провел здесь все семь часов, пока я спала?!

– Может… гм… – смутилась я. – Может, я начну готовить ужин?

– А разве Хайди не приготовила? – удивился он, не поворачивая головы от экрана.

– По‑ моему, она до сих пор успокаивает малышку, – объяснила я.

– Вот незадача! – Наконец‑ то папа обернулся в мою сторону. – Ну, если проголодалась, рекомендую пройтись до закусочной, в квартале отсюда. Об их луковых кольцах, зажаренных в панировке, ходят легенды!

– Наверное, вкуснятина! – улыбнулась я. – Может, и Хайди что‑ нибудь закажет?

– Конечно, спроси у нее обязательно. А мне принеси, пожалуйста, чизбургер и знаменитые луковые кольца. – Папа сунул руку в задний карман, вынул пару купюр и протянул мне. – Спасибо, Оден, я действительно признателен тебе за заботу!

Я взяла деньги, чувствуя себя последней дурочкой. На что я, собственно, надеялась?! Конечно, папа не может пойти в закусочную вместе со мной. В конце концов, у него недавно родилась дочь и есть жена, о которой необходимо позаботиться.

– Да не за что! – пролепетала я растерянно, но папа уже отвернулся к экрану монитора и, наверное, не расслышал моих слов. – Постараюсь вернуться поскорей.

В розовой спальне Фисба по‑ прежнему надрывалась в яростном плаче. Ну, хоть беспокоиться о тишине нет необходимости! Я дважды громко постучала в дверь, а через секунду та со стуком распахнулась, и на пороге показалась Хайди.

Она выглядела еще изможденнее, чем прежде, если такое вообще возможно. Хвостик с головы исчез, и волосы паклями свисали налицо.

– Привет! – сказала я, вернее, почти заорала, пытаясь перекричать громкий плач. – Я собираюсь в закусочную заказывать ужин. Что тебе принести?

– Ужин? – повторила Хайди, тоже повысив голос. Я согласно кивнула. – А что, уже время ужинать? – удивилась она.

Я посмотрела на часы, словно для подтверждения своей правоты.

– Уже без пятнадцати семь.

– Ох, ну надо же! – воскликнула она, закатывая глаза. – Я собиралась приготовить праздничный ужин к твоему приезду. Даже меню распланировала заранее: курица в гриле, тушеные овощи, другие деликатесы. А тут доченька что‑ то так раскапризничалась…

– Да все нормально, не беспокойся, – поспешила заверить я. – Я иду заказывать гамбургеры. Папа говорит, неподалеку есть отличная закусочная.

– Твой папа дома? – недоуменно спросила Хайди, укачивая Фисбу на руках, а потом выглянула в коридор через мое плечо. – Мне показалось, он ушел в университет.

– Он в своем кабинете, – ответила я. Хайди придвинулась ближе, видимо не расслышав ответа. – Пишет книгу, – повторила я громче. – Ну так я пойду. Что тебе принести из закусочной?

Она устремила унылый взгляд в глубь коридора, куда падал свет из полуотворенной двери папиного кабинета, и, кажется, совершенно забыла обо мне и Фисбе. Как возможно последнее – не представляю: в узком коридоре от оглушительного рева просто лопались барабанные перепонки!

Наконец молодая мама, словно очнувшись, начала что‑ то бормотать, потом оборвала сама себя и секунду спустя горестно вздохнула:

– Принеси что‑ нибудь на свой выбор, и спасибо тебе, Оден.

Я кивнула, а Хайди осторожно прикрыла за собой дверь. Последнее, что я увидела, – это покрасневшее от натуги лицо плачущей сестрички.

Слава богу, на улице было гораздо спокойнее. Тишину нарушали лишь умиротворяющий гул океана и привычные городские мотивы: детский гомон, включенное радио в автомобиле, громко работающий телевизор в соседнем доме. Знакомые звуки услаждали слух, пока я шла по жилому кварталу к торговому центру.

Торговый центр городка представляет собой длинную узкую набережную, вдоль которой выстроились в ряд торговые павильончики: киоски, палатки, салоны, где продаются дешевые пляжные полотенца и инкрустированные ракушками часы. Тут же размещаются разнообразные пиццерии и кафе. Где‑ то по пути мне попался даже модный бутик (если это слово уместно в данном случае) под названием «Клементина», с огромным оранжевым навесом над входом. На двери висел приклеенный лист бумаги, на котором крупными буквами было напечатано: «Ура! Девочка! Фисба Каролина Уэст родилась первого июня весом в три килограмма сто граммов! »

Так вот он какой, магазин Хайди! Сквозь витрину виднеются ряды с развешанными футболками и джинсами, чуть в стороне – отдел косметики, а за стойкой жгучая брюнетка в розовом легкомысленном платье разглядывает свой маникюр, прижимая плечом к уху мобильный телефон.

Впереди я наконец разглядела закусочную, которую так расхваливал отец. «Кафе „Последний шанс“ – лучшие жаренные луковые кольца на всем пляже! » – гласит вывеска над входом. Однако прежде предстояло пройти мимо магазина велосипедов, перед которым на деревянной скамейке разместились несколько ребят моего возраста. Видимо, мальчишки коротали время, обсуждая свои проблемы и параллельно разглядывая прохожих.

– Дело в том, – сказал коренастый парень в спортивных шортах и с бумажником, висящим на цепочке, – что название должно нести в себе силу. Настоящую энергию, понимаешь?

– Важно, чтобы оно имело смысл, – возразил высокий, худощавый, немного грубоватый на вид подросток с кудрявыми волосами. – Поэтому надо принять мой вариант: «Коленчатый вал» или просто «Коленвал». По‑ моему, идеальное название для магазина.

– Такое ощущение, что у нас магазин по продаже автомобилей, а не велосипедов, – заспорил коротышка.

– В велосипедах используется принцип коленчатого вала, – отстаивал свое мнение его собеседник.

– А в автомобилях нет, что ли?!

– Ага, а еще в поездах! – ехидно добавил тощий.

– Предлагаешь назвать магазин «Все для поездов»?

– Еще чего! – вспылил его друг, пока двое других парней смеялись. – Просто хочу сказать, что скрытый смысл названия не должен быть непременно эксклюзивным.

– Да кому нужен твой скрытый смысл? – вздохнул коротышка. – Нам нужно запоминающееся, цепляющее название, благодаря которому товар будет иметь успех. Что‑ нибудь вроде «Классные велосипеды» или «Летучие велики»!

– Как ты себе представляешь летучие велосипеды? – вступил в спор парень, стоявший ко мне спиной. – Глупость какая‑ то!

– Вовсе нет, – пробурчал подросток с бумажником на цепочке. – Кстати, какие у тебя предложения? Только отмалчиваешься или все критикуешь.

Я отошла от витрины магазина «Клементина» и продолжила путь. Услышав приближающиеся шаги, третий парень немедленно обернулся, и наши взгляды встретились. Темноволосый, с короткой стрижкой и необычайно смуглой кожей красавчик улыбнулся мне открытой и слегка самоуверенной улыбкой.

– Как насчет такого названия? – медленно проговорил он, не спуская с меня глаз. – «Я только что увидел самую красивую девчонку в Колби! »

– У кого что болит! – устало тряхнул головой грубоватый на вид паренек, а его товарищ громко расхохотался. – Противно слушать!

Щеки запылали, но я не замедлила шаг. Несмотря на увеличивающееся расстояние между мной и смуглым брюнетом, я спиной чувствовала прикованный ко мне взгляд и самодовольную улыбку.

– Эй! – крикнул он мне вслед. – Я ведь правду сказал. Могла бы для приличия и поблагодарить!

Я даже не обернулась – откуда мне знать, как заводят уличные знакомства! Сами подумайте: если у меня дружба с одноклассницами не заладилась, что говорить о флирте с мальчиками? Обычно в школе все отношения с ними сводились к соперничеству за баллы и успеваемость.

Не скажу, что я ни разу в жизни не влюблялась. Еще в школе «Джексон‑ Хай» мне очень нравился один парень. Он оказался не силен в учебе, но каждый раз, когда нас объединяли в пары во время лабораторных, мои ладони покрывались испариной от волнения. В школе «Перкинс‑ Дэй» я неуклюже пыталась флиртовать с Нейтом Кроссом, сидевшим за одной партой со мной на уроках алгебры. С другой стороны, почти все девчонки в классе сходили по нему с ума, так что этот случай не в счет.

А вот после знакомства с Джейсоном Талботом в «Киффни‑ Браун» я обрадовалась, что на очередном девичнике найду чем прихвастнуть, коли разговор пойдет о парнях. Джейсон – рассудительный, не лишенный привлекательности молодой человек. На момент нашей первой встречи он пребывал в глубоком расстройстве чувств: любимая девушка в «Джексоне» променяла его на «сопливого страхолюдного байкера в татуировках». В «Киффни‑ Браун» из‑ за малочисленности классов мы частенько сталкивались на семинарах и даже соперничали за право выступить с благодарственной речью на выпускном вечере. Когда Джейсон пригласил меня на выпускной бал, я растрогалась больше, чем ожидала. Эйфория продолжалась недолго – он отменил свидание, ссылаясь на экологическую конференцию и «единственную подвернувшуюся возможность» проявить себя. «Знаю, ты не будешь меня винить, – добавил он, а я молча кивала, переваривая услышанное. – Ты всегда понимаешь, что важнее в жизни! »

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒