Кирилл Казанцев 9 страница

– Послушайте, я уже десять минут пытаюсь понять, куда вы клоните, – рассердилась замороченная женщина. – Ну ладно, вам не жалко моего времени, так пожалейте хотя бы свое. Скажите прямо, что вы хотите?

– Скажу, – пожал плечами следователь. Он с любопытством разглядывал сидящую напротив особу. Скрипнула дверь, оба вздрогнули – в комнату для допросов вторгся раздраженный субъект в майорской форме, прислонился к стене и скрестил руки на груди. – Что вы можете сообщить, Татьяна Владимировна, о некоем Корчагине Алексее. Вы его видели в последнее время, что‑ то слышали о нем? Смотрите мне в глаза, – строго сказал следователь. – Ваш брат дружил с упомянутым человеком, и вы сами, насколько нам известно…

– Вот оно что… – Женщина расслабилась и засмеялась – язвительным, недобрым, но самым искренним смехом. – Выходит, эти слухи – не такие уж слухи, господа полицейские? Вы на самом деле ловите Корчагина, который сбежал‑ таки с зоны и хулиганит в нашем районе…

– Ведите себя прилично, Татьяна Владимировна, – нахмурился следователь, быстро покосившись на застывшую у косяка фигуру.

– Да фигня это все, – отмахнулась женщина и сделалась серьезной, только щеки немного побелели. – Уж поверьте на слово, господа, – что угодно, только не это. Да, мой брат дружил с Корчагиным – надеюсь, вы знаете, где сейчас находится мой брат и в каком он состоянии. Да, я была в него влюблена по молодости – мне кажется, это обсуждал весь город… – На мгновение ее глаза заволокла дымка воспоминаний. – И вы прекрасно знаете, было ли это чувство взаимным. Я отправляла ему на зону несколько писем – он не ответил НИ НА ОДНО. Я бросила это занятие – и ничуть об этом не жалею. Если вы считаете, что по приезде в Аргабаш он тут же заявится ко мне… то ради бога, это ваше право. Можете пост поставить у моей двери – мне плевать. Все прошло, господа полицейские, – заявила она с какой‑ то надрывной злостью и посмотрела открытым взглядом на насупленного майора. – В текущий момент Алексей Корчагин меня абсолютно не интересует. И мне безразлично, сел ли он безвинно или за то, что совершил. Еще вопросы? Ах вот оно что… – она натянуто усмехнулась, видя, что полицейские не шевелятся, пожирают ее глазами. – Вы хотите бросить меня за решетку и пустить слушок, что будете пытать и насиловать, пока Корчагин не придет сдаваться? Успехов, господа… – Карикатурная гримаса перекосила в общем‑ то приятное лицо. – Корчагину всю жизнь на меня было плевать, думаете, он придет? Ха‑ ха… – Женщина откинулась на спинку, и было непонятно – то ли смех ее разбирает, то ли истерика.

Майор у стенки сморщился, как урючина, сделал знак оперу – выйди в коридор. В коридоре он зашипел ему в лицо, а тот побледнел, растерялся.

– Старлей, ты тупишь, ты хреновый физиономист – по глазам же этой бабы понятно, что она не при делах… Может, и любит еще своего Корчагина, но нам‑ то от этого какой прок? Она бы, может, и побежала за ним, вот только он никогда не позовет ее. Помню я эту драматическую историю – ему в натуре на эту телку было с колокольни плевать, другая у него имелась… Так что гони ее к чертовой матери, ты только время теряешь. Прорабатывай других. И домой не уйдешь, пока не добьешься ощутимого результата…

– Я понял, товарищ майор, – сглотнул опер. – Просто так ее выгнать?.. Может, понаблюдаем за ней?

– У тебя избыток людей? – разозлился начальник управления. – Старлей, занимайтесь нужными делами, а не этим мудозвонством! Ну, если, конечно, ты за бесхозной бабой не собрался приударить…

Через двадцать минут, все еще пунцовая от возмущения и прочих эмоций, Татьяна дошла до дома, взбежала на крыльцо, заперлась. Кинулась в комнату, бормоча под нос ругательства, закрыла окно. А когда повернулась, ее приморозило к полу! Чуть душа от тела не отошла! В дальнем углу, переминаясь с ноги на ногу, с виноватым лицом стоял мужчина и пытался улыбнуться. Женщина задрожала, боялась пошевелиться, такое ощущение, что все суставы залили суперклеем.

– Батюшки, Преображение Господне… – только и нашлась она. – Явился – проблемный сын своего отца…

Он сильно изменился – стал сухим, каким‑ то темным, возмужал, окреп. Но, конечно, она его узнала! И все вернулось на круги своя – ничего не изменилось! Она уже купалась в собственном поту, желудок становился пустым и начал путешествие к горлу. Лицевые мышцы сводило судорогой. Только бы он этого не понял, что она волнуется, не сделал правильных выводов…

Она задыхалась, не могла продохнуть во все легкие. А мужчина как‑ то опасливо приблизился.

– Привет, Тань…

– Привет…

– Ты в порядке?

– Нет… Вот, стою… – И добавила зачем‑ то: – Объятая ужасом… Ты в моем доме? – как‑ то тупо спросила она.

– Ну, в общем‑ то, да, – он немного растерялся. – У тебя окно было открыто. Не смог удержаться, залез. Как поговорила с полицейскими?

– Нормально… По душам… Все им рассказала, что думаю о них и о тебе…

– Могу представить… – Он подошел, как‑ то неловко ее обнял, чмокнул в щеку. Оба зарделись одновременно – Алексей покраснел, а у Татьяны глаза наполнились слезами.

– Прости, – смутился он. – В общем… вот. Ты, кстати, знаешь, что у тебя туалет забился?

– Знаю… – прошептала Татьяна. – Он забился так, что пушкой не пробить. Это от соседей приплыло – тут очень хитрая система канализации. Рук моих на это не хватает, а сантехники не торопятся – у них очень много важных заказов, за которые им платят прямо в карман… Неудобства – во дворе, Лешенька, в старом резервном сортире. Извини…

– Ничего, я все отремонтировал, пока ты общалась с полицией…

– Вот спасибо, – удивилась она. – Ну, хоть какой‑ то с тебя прок…

Она расслабилась, продохнула, успокоилась.

– Вот это да… – прошептала она. – Выходит, наши полицейские не такие уж тупорылые, просто они опаздывают на один шаг…

– Выходит, так…

Она поедала глазами смущенного мужчину. В общем‑ то, какая разница, зачем он сюда явился? Понятно, что не соскучился, но все равно… Она осмотрела его с головы до ног, как коня, которого собралась покупать, потрогала бицепс под рубашкой, вздохнула.

– А знаешь, Алексей, вот если бы не цвет лица, который у тебя какой‑ то опасный, и не эта подозрительная седина на висках – то ты просто бог…

– Ладно, не хвали, – стушевался Алексей. – Лягу в гроб, тогда и начинай. А вот ты, Татьяна, точно похорошела. Я тебя не узнал… Честное слово, ты сильно похудела, лицо изменилось…

– Но, по ходу, такая же дура… – констатировала Татьяна, с усилием отрывая от него взгляд.

– Ты теперь такая ироничная…

– Ой, да ладно, – отмахнулась девушка. – Тем и спасаюсь. Высшее образование обрела – сменила отношение к миру. Плюс еще немножко наблюдательности… Ты бросаешь нескромные взгляды на холодильник, нет?

– Бросаю, – вздохнул Корчагин. – Виноват, Татьяна, не успел поесть. Дела закрутили…

– Ладно, бродяга, садись к столу. Но учти, разносолов в этом доме тебе не предложат.

Разносолов не было определенно. Алексей сидел за столом, уныло созерцая предложенную его вниманию тарелку с бесхитростным салатом, ржаной бублик и пакет с морковным соком.

– Потрясающе, Татьяна, – пробормотал он. – И это то, ради чего мы взбирались на вершину пищевой пирамиды?

– Не знаю, куда ты там взбирался… Не обижайся, Лешенька, это вовсе не потому, что я не рада тебя видеть. И деньги в доме водятся. Просто такой у меня рацион. Худею, так сказать…

– ТЫ? – он сделал круглые глаза.

– А кто тебе сказал, что я поумнела?

– Ладно, все в порядке, – он обреченно вздохнул и набросился на салат. А Татьяна сидела напротив, подперев щеку кулачком, и остро ненавидела себя за то, что не может оторвать от него глаза.

– Если завтра придешь, – вздохнула она, – я мяса куплю.

– Ты одна? – покосился он на всякий случай по сторонам. – Я имею в виду… живешь?

– Одна, – согласилась Татьяна. – Носки не разбросаны, табаком не пахнет. Некому до слез довести. Работаю…

– Я слышал, ты окончила чего‑ то…

– Архитектурно‑ строительный институт. Четыре года – степень бакалавра. Решила, что хватит. Мыкалась по разным работам – в Красноярске, в Кемерово, жила по съемным квартирам, потом на родину потянуло. Остались связи в других городах – работаю дистанционно. Иногда приглашают дизайн какой‑ нибудь учудить – от лишней копеечки не отказываюсь. Машина есть. Да все нормально, Леша…

– Замуж почему не вышла?

– Ну вот, чуть что – сразу замуж… Звезды так приказали, – девушка улыбнулась. – Мелькают мужики на горизонте, пробуют, хвалят, никто не берет. Да и не очень‑ то хотелось, какой уж тут замуж… – Обоим стало неловко, Алексей уткнулся в тарелку, Татьяна подскочила к холодильнику, чтобы добавить ему салата.

– Про себя не расскажешь?

– А что тут непонятного, Тань?

– Да уж, всегда в тебе имелось что‑ то хулиганистое. Вроде нормальный рос пацан, серьезным делом занимался, в разборки и блатные дела не лез, а вот была в тебе какая‑ то язвинка… Неужели это ты сотворил все, что тебе приписывают? Тут такие ужасы соседи рассказывают. И прокурора с судьей искалечил, и ментам по шапке надавал, и братву отделал. Мало в детстве тебя пороли?

– Пороли, – возразил Корчагин. – И прогулок с друзьями лишали, и во главу угла ставили… Ты же это несерьезно, Татьяна?

– Послушай… – Она решилась. – Честное слово, не бросалась я тогда к тебе в койку. Перепила, просыпаюсь утром, а тут ты… Всю себя искусала за эти годы. Ну не помню, как очутилась в том номере. Девять лет себя кляла, что это я во всем виновата, это из‑ за меня ты в тот вечер бросился к Холодовым…

– Надеюсь, ты не считаешь, что это я убил?

– Сдурел? – сделала огромные глаза Татьяна. – Не обижай меня, Лешенька. Я же тебя как облупленного… Чтобы ты – да убил родителей Лиды? Всем понятно, что дело сшили.

– Тогда и ты не кайся. Не подвернись твоя фигура тем деятелям, они бы придумали что‑ нибудь другое…

Он лаконично повествовал о себе – как сидел, как «вышел», как добрался со всеми пересадками до родных мест. О своих приключениях на родной земле, о том, как спрятал отца в надежном месте, о том, что знает про потерю друзей. Татьяна жадно вслушивалась в интонации его голоса, не могла насмотреться, боролась с вновь нахлынувшими чувствами…

– Послушай… – Он засмущался, стал активно прятать глаза, и она усмехнулась – ну, конечно, не за тем он сюда явился, чтобы просто так… – Это самое… – Он не знал, с чего начать. – В общем, я знаю, что Лида и твой брат находятся в психиатрическом отделении районной больницы на Ольховской. Но Лида в другом крыле… Слушай, я прекрасно понимаю, на что она сейчас похожа, но…

– Никак не можешь забыть? – угрюмо бросила Татьяна.

– Не могу, – признался Корчагин. – Она ведь живая… И не надо меня отговаривать…

– Ты такой стеснительный. Позволь, я продолжу за тебя. Ты страстно хочешь увидеть свою любовь, ты просто обязан с ней встретиться… Но ты ничего не смыслишь в психиатрических лечебницах, тем более в нашей. Больницу наверняка пасут – Рудницкий догадывается, что ты можешь заявиться к Лиде. Тупой прорыв чреват неприятностями – в первую очередь для Лиды. А я хожу к своему брату, знаю это здание наизусть, могу сообразить, как проникнуть туда ночью, чтобы никто не заметил. И вообще, я девушка решительная и безотказная, особенно для тебя…

Наступило неловкое молчание.

– Прости, – пробормотал Алексей. – Забудь, что я говорил. Вернее… это ты говорила.

– Я только молчу, а меня уже неправильно поняли, – улыбнулась Татьяна. – Что ты, Леша, я согласна провести тебя в больницу, невзирая на опасность – ведь должно быть в жизни какое‑ то разнообразие, свести вместе два любящих сердца, получить удовольствие от вашей встречи…

– Слушай, Танька, ты совсем не изменилась, – рассердился Корчагин. – Всё такая же обидчивая вредина, только теперь ехидная. Не надо меня провожать. Нарисуй мне план, расскажи, где можно пролезть, куда идти – заодно я Вовку навещу, – и сиди спокойно за своим компьютером. Я мог бы сам, но правда, не хочется шум поднимать.

– Не выйдет, Лешенька, – злорадно оскалилась Татьяна. – Либо ты идешь со мной, либо никуда не идешь. Я должна совершить эту самую большую в жизни ошибку. Идем на дело в три часа ночи. В это время самый сон. Вот только надоумь меня, как нам провести оставшиеся десять часов? Будем неприязненно разглядывать друг дружку? В лото сыграем?

На улице Ольховской сплошной стеной произрастали тополя. За ними стыдливо пряталось двухэтажное кирпичное здание психиатрической клиники. Основные корпуса районной больницы, включая хирургическое и прочие отделения, располагались дальше по кварталу. Там даже ночью бурлила жизнь, гудели машины «Скорой помощи», бродили люди. А в глубине территории было тихо, шум с улицы глушила листва деревьев. Больницу опоясывал забор, из‑ за густой зелени он практически не просматривался. У ободранных колонн, между которыми были встроены ворота, стояла машина с погашенными огнями. В салоне просматривались головы, оттуда доносился дружный храп – ничего другого в четвертом часу ночи оттуда доноситься не могло. Стоило поспешить – небо на востоке уже не казалось таким беспросветным, как несколько минут назад. Двое злоумышленников прокрались вдоль обратной стороны дороги, бесшумно перебежали проезжую часть и растворились в кустах перед забором. Веревка с крюком, заготовленная впрок, пришлась очень кстати. Алексей вскарабкался первым, подал руку – Татьяна подпрыгнула, ухватилась за него – и бесшумно взлетела на гребень забора.

– Ничего себе, – шепотом оценил Корчагин. – Да ты у нас специалист широкого профиля.

– Лыжами увлекалась, – скромно сообщила Татьяна. – А также ездой на роликах. Это, кстати, был единственный случай за время, проведенное в Красноярске, когда я реально чуть не вышла замуж. Мой парень был инструктором по разным видам спорта. К счастью, за день до подачи заявления он опомнился, свалил в кусты… Слушай, а у тебя на зоне секс был?

Алексей поперхнулся и чуть не свалился с забора. Не было у него секса на зоне! А вот после зоны – был, но об этом некоторым знать не положено… Он спрыгнул с забора, и Татьяна рухнула в его вытянутые руки. Она все‑ таки надушилась, идя на дело… Но Алексей ничего не чувствовал, он волновался, как никогда за последние девять лет, волнение щипало за все места, пинало по мягкому… Они перебегали от дерева к дереву, застывали, прислушивались. Здание лечебницы оказалось немаленьким – оно тянулось вдоль дороги метров на семьдесят. Лишь в самом конце больницы на первом этаже горел свет, а в том крыле, куда они направлялись, было тихо и темно.

– Не слишком ли большая психушка для маленького района? – выразил резонное сомнение Алексей.

– Издеваешься? – прошептала Татьяна, припадая к нему плечом. Он видел, как возбужденно поблескивают в темноте ее глаза. А духи, которыми она набрызгалась, в принципе, были неплохими… – Ты о чем, вообще, говоришь, Лешенька? Для нашего района это очень маленькая больница. В ней постоянно не хватает мест, больных не принимают, отправляют обратно домой – даже тех, кто потенциально опасен. Многие палаты не используются из‑ за аварийного состояния, в других – «спецобслуживание», как, скажем, в нашем случае… извини. Да будет тебе известно, каждый пятый взрослый человек имеет отклонения в психике, каждый двадцатый страдает от серьезного психического заболевания… Порядок, мы на месте.

Они обогнули восточную сторону лечебницы и уперлись в торец. Алексей задрал голову. Серые кирпичи, водосточная труба, окна в мутной дали… Что напомнила ему эту картина? Сжалось сердце, он вспомнил, как карабкался к любимой по водосточной трубе…

– Психи не сбегают? – криво ухмыльнулся он.

– Была пара случаев, – призналась Татьяна. – Но одолеть забор у них почему‑ то не вышло. Да и смысл? За оградой такой же сумасшедший дом. Видишь окно крайнее справа? Нам туда. Там рама не закрывается на шпингалет, он в принципе отсутствует. И сама рама, кстати, до упора не открывается.

– Откуда ты знаешь?

– Курила там как‑ то, будучи в нервном состоянии. Я, в сущности, не курю, но когда волнуюсь, то постоянно об этом забываю.

– Что там?

– Не поверишь, Лешенька, это женский туалет… Что‑ то не так? Ты тормозишь, как Касперский.

– Спасибо, Тань. Считай, что отомстила…

Они взбирались друг за дружкой по водосточной трубе. Жестяная конструкция держалась прочно – в отличие от кирпичей, которые вываливались из кладки, стоило лишь к ним прикоснуться. Татьяна действительно неплохо отомстила. Рама в туалете открывалась лишь на пятнадцать сантиметров. Дальше ее что‑ то не пускало. Татьяна пролезла – она оказалась изящнее сообщника, а вот Корчагин застрял, причем на полном серьезе. Ни хрюкнуть, ни крякнуть… Он тужился, вдавливался в узкую щель, сопротивляясь соблазну разнести фрамугу вместе со стеклом. Сполз с подоконника, злой, как пират. Припустил за Татьяной, зажимая нос – ароматы в женском заведении не имели ничего общего с индийскими благовониями. А она уже выскальзывала в коридор. Он за ней. Запахи в больнице были не лучше. Духота, тяжелая угнетающая атмосфера… Он смело шагнул вперед, сделав отмашку, зацепил за что‑ то рукой, и плакат в фанерной раме, пропагандирующий, видимо, здоровый образ жизни, едва не сверзился на пол.

– Да тише ты, Венера, блин, Милосская… – отчаянно зашептала Татьяна и невольно прижалась к нему. Он приобнял ее – тоже непроизвольно, ни о чем таком не думая. Здесь действительно было не по себе – даже человеку, привыкшему храбро бросаться на демонов и ветряные мельницы. Невкусные запахи, пыль в носу, ощущение разомкнутого пространства…

– Мы же не боимся темноты? – неуверенно прошептала Татьяна.

– Не боимся, – отозвался Корчагин. – Чего ее бояться? Пусть темнота нас боится.

Где‑ то в отдалении за стеной стонал человек. Возможно, во сне. А возможно, уже проснулся… Нервы натянулись, он плевать хотел на темноту, на запахи, он так много лет шел к этому дню… Антураж уже не имел значения. Они крались мимо закрытых дверей, прислушивались. Он полностью доверился Татьяне – эта девушка оказалась далеко не рухлядью, и с решимостью у нее все было в порядке, даже странно. На втором этаже дежурный отсутствовал, посторонние по коридору не шатались, и злоумышленники двигались без препятствий. Глаза привыкали к темноте. Из насыщенного запахами мрака проступали очертания дверей, какие‑ то ниши, вертикальные выступы в стенах, за которыми можно было прятаться, – это здание построили еще до тех благословенных времен, когда проектировщики отказались от последних намеков на архитектурные излишества. Татьяна неплохо ориентировалась, тянула его за руку. Планировка больницы оказалась не такой примитивной, как представлялось снаружи. Два изогнутых коридора, лестница, промежуточный этаж со складами, процедурные кабинеты, у дверей в которые вонь многократно усиливалась… Пациенты отделения, в котором лежал Вовка Струве, видимо, не считались буйными и опасными – двери в их палаты не запирались на ключ, не имели окон, затянутых решетками – наподобие тюремных. Просторная палата на двух человек, въевшийся в стены больничный дух, стальные жалюзи на окнах, шторы. Спящие пациенты на появление посторонних не реагировали – два тела в разных углах прерывисто сопели на своих кроватях. Вихрь воспоминаний, тоска нечеловеческая – а ведь это только «разогрев»… Татьяна осторожно села на краешек, погладила больного поверх одеяла, включила крошечный фонарик, разбрызгивающий маркий свет. Пациент заворошился, застонал, охваченный страхом, но успокоился, почувствовав родные руки, что‑ то бессвязно забубнил… Корчагин потрясенно всматривался в лицо друга, слезы наворачивались на глаза. Тысяча чертей, останься он на свободе, разве допустил бы такое с Вовкой?! Вовка Струве постарел лет на тридцать, был какой‑ то дряблый, кожа свисала мешками, глаза окружала желтоватая слизь. Шея превратилась в сплошные складки. Редели и превращались в безжизненную паклю волосы. Он сонно моргал, бессмысленно таращился в пространство левее Алексея – он не видел друга и не чувствовал! А Татьяна гладила его по голове, шептала ласковые слова, сглатывала слезы. В этой компании плакс становилось совсем невмоготу… Алексей пристроился рядом на корточках. Но больной по‑ прежнему не реагировал – он урчал, как кот, синхронно с поглаживаниями, глаза туманились – он снова засыпал. Татьяна опустила его голову на подушку, прикрыла брата одеялом, прошептала с какой‑ то ненужной злостью, осветив лицо Алексея:

– Удовлетворил свое любопытство?

Это было не любопытство, какая она все‑ таки дура… Вовка уже посапывал, отвернувшись к стене.

– Тебе не кажется, что его закармливают транквилизаторами? – пробормотал Корчагин.

– Разумеется, закармливают, – прошипела Татьяна. – В наше время эти лекарства называются анксиолитиками. А как прикажешь снимать тревогу и страх? Как избавиться от судорог? Как его усыплять и успокаивать? А ведь тревожное расстройство у Вовки – это только часть диагноза…

– Но послушай… это ведь только снимает симптомы, но не лечит. Это вызывает привыкание, в конце концов…

– Замечательно, что хоть это ты понимаешь… – Татьяна поднялась с постели, потянула его за плечо. – Пошли, данная часть экскурсии закончена… Да пошли же, впечатлительный ты стал, Алексей. Где ты был, такой впечатлительный, когда уродовал ментов и прочих добропорядочных жителей нашего города?

Он сам превращался в психа, когда они вновь ступили на лестницу и заскользили на первый этаж. Сложные переходы – это здание, как выяснилось, состояло из двух корпусов, что с улицы не бросалось в глаза. Отделение для «особых» персон располагалось в отдельном крыле. Они крались по гулким переходам, прижимались к стенам. За поворотом мерцал рассеянный свет. Татьяна застыла, зашептала:

– В этом отделении такой же номер не пройдет. Здесь палаты запираются… За поворотом столик дежурного, у него ключи, связь со сменой санитаров, которые дрыхнут у себя в каморке, постоянная связь с главврачом…

– Я могу бесшумно его отключить, – предложил Алексей. – Этот тип потом и не вспомнит, что с ним случилось. Не волнуйся, все будет тихо.

– Этот план мы оставим на крайний случай. Не всегда же кулаки распускать. Подожди меня здесь, я посмотрю…

Он ждал, считал секунды, сердце колотилось, звон будильника нарастал в ушах… Вот что‑ то выбралось на корточках из‑ за угла, глухо прошептало:

– Ползи сюда, герой‑ любовник, только тихо… Это женщина, она спит, к ней нельзя применять физическое насилие, потому что я с ней иногда здороваюсь на улице… Ключи у меня, Алексей, ползем под тумбой, не поднимаемся…

Что‑ то мирно посапывало над головой, сердце прорывало грудную клетку… Они передвигались на четвереньках, потом поднялись на цыпочки, юркнули за угол. Татьяна шебуршала ключами, а он приплясывал, сходил с ума от волнения – чего она там возится?!

– Проходи, Алексей… Я подожду внутри, у двери… Да не трясись ты так, не паникуй. И не вздумай дурить, слышишь? Надеюсь, тебя не посетит идея забрать Лиду с собой?

Он уже не слышал, что она там бормочет. Он шел на цыпочках по прибранной палате. Лунная дорожка от окна разрезала помещение пополам, освещала краешек кровати. Он извлек дрожащей рукой крохотный фонарик, ноги подгибались…

И отшатнулся, когда заскрипела кровать, привстало тело, лежащее на ней, село, свесив ноги! Больная издала невнятный звук, похожий одновременно на мычание и на стон. Почувствовала? Она ведь почти слепая, не говорящая, но что ей мешает иметь идеальный слух?

Он освещал уродливую сморщенную фигурку в больничной пижаме, сидящую на кровати. Больная моргала, раздувались ноздри – она определенно что‑ то чувствовала и слышала. Редкий случай – ночами ее, как правило, не посещают. Ее и днем‑ то не балуют дружескими визитами… Потрясенный, он опустился перед ней на колени, всматривался в то, что осталось от лица. Сальные волосы висели мочалкой, закрывая лоб и глаза. Он отвел их в сторону. Кожу изрыли коросты, лицо было сильно деформировано, оно не узнавалась в принципе! Сохранилась лишь нижняя часть, на которой как‑ то дико выделялись красиво очерченные губы, покрытые трещинами и мелкими волдырями…

Он реально задыхался, нуждался в передышке. Но он не мог… Он взял ее руку – девушка не вырвалась, только часто задышала, издала вопросительный звук…

Он пятился от нее, как от какого‑ то монстра, охваченный бурей эмоций. Повернулся, спотыкаясь, побрел к двери. Татьяна прильнула к косяку, она вела себя деликатно, не вмешивалась в процедуру встречи двух влюбленных…

– Что‑ то я не вижу в твоих глазах ностальгической грусти, – подметила она, осветив его фонарем. – Ты сам на себя не похож, но вот что касается пылкой взаимной страсти…

– Это не Лида… – выдохнул Алексей.

– А теперь повтори, что ты сейчас сказал, – потребовала Татьяна, когда они вывалились в коридор и Алексей в изнеможении опустился на пол. До тумбочки с дежурной было два поворота, можно было разговаривать на пониженных тонах. Мысли метались, эмоции давили, он пытался хоть как‑ то осмыслить увиденное, но терпел фиаско.

– Это не Лида Холодова… – повторил он.

– А кто это? – тупо вопросила Татьяна. Она уселась перед ним на колени, пытливо смотрела в его горящие глаза.

– Не знаю… Другая женщина…

– Лешенька, успокойся… Лида просто немного изменилась… Много лет прошло. И память у тебя уже не та.

– Ты не понимаешь… – шипел он. – Я пока еще не спятил, отвечаю за свои слова. Эта несчастная, которую здесь держат за Лиду, – никакая не Лида. Да, она сильно изуродована, не видит, не говорит, прошла чертова уйма лет. Но я же знаю Лиду как облупленную… Я сразу почувствовал что‑ то неладное, когда сел рядом с ней. Уши практически не пострадали, это не ее уши… Глаза того же цвета, но это не ее глаза… Черт возьми, у Лиды шрамик на внутренней стороне запястья – нырнула в детстве, не рассчитала глубину, порезалась об острый камень на дне. Была жуткая паника, кровь хлестала, ее возили в больницу, зашивали… Врач сказал, что это на всю жизнь. Слава богу, что он в таком месте, которое не бросается в глаза. У девушки в палате этого шрама нет… Да о чем я? Неужели я не почувствую Лиду, если буду рядом с ней? А я ведь ни хрена не чувствовал – даже когда ее руку брал…

– Обалдеть… – простодушно прошептала потрясенная Татьяна. – Это не только затянувшийся криминальный сериал, но еще и «Санта‑ Барбара» какая‑ то… Да уж, против жанра не попрешь… И что бы это значило?

– Не знаю, Татьяна… не могу сообразить…

– Послушай, – девушка лихорадочно обдумывала сложившуюся ситуацию, – если ты ничего не напутал, то представляется одно из двух. Либо настоящая Лида мертва… хотя в упор не понимаю, почему об этом нельзя было сообщить. Либо она жива, здорова и где‑ то успешно прячется все эти годы. Тоже непонятно, зачем?

– Дьявол, я полный тупица… – застонал Корчагин. – Я ведь все эти годы решительно не мог понять – ну хорошо, Рудницкий мстил лично мне – за уничтоженную наркоту, за Лиду, которая ему не досталась. Хотел прибрать мое коневодческое хозяйство… Поэтому подставил под убийство ее родителей, под пожар, засадил надолго в тюрягу… Но зачем так жестоко расправляться с Лидой, в которую он тоже был влюблен? Он ведь не расстался с мыслью ее заполучить. Подручные перестарались? Я в это не верю. Блин, у них же было время, подложили другую в халате Лиды, бросили ее в самое пекло: сгорит – и бог с ней, не сгорит – будет Лидой… Теперь я понимаю – Рудницкий выкрал Лиду и все эти годы держит у себя в укромном месте…

– А это не похоже на бред? – засомневалась Татьяна.

– Ну, не знаю, о чем еще думать, – пожаловался Корчагин.

– Во‑ первых, не пороть горячку и не рожать ничем не обоснованные предположения. Не забывай, что нам еще отсюда выбираться, – Татьяна уже собралась и была решительно настроена. – Исходим из того, что в текущую ситуацию, когда одно лицо выдается за другое, посвящен узкий круг лиц. Это Рудницкий, тот парень, что выдает себя за ее родственника, еще, возможно, двое или трое. Ну, четверо. Дать хорошую подсказку? В круг посвященных обязательно входит главврач психушки, иначе этот номер бы не прошел…

– Кто главврач? – встрепенулся Корчагин.

– Некто Головаш Аркадий Борисович. Несколько раз я с ним встречалась, однажды поговорили с ним про Вовку. Он любезен, сдержан, производит впечатление хорошего специалиста, но мне он показался немного скрытным… Куда помчался? – Она схватила Алексея за рукав. – Главврач еще спит, твоя задушевная беседа с ним временно откладывается… Послушай, торопыга, – зашептала она, – мы все сделаем, но в свое время. Ты где обитаешь?

– В лесу…

– Отличное место для проживания, – одобрила Татьяна. – Как насчет моего дома? Там нормальная постель, а убежать в случае опасности можно через окно, через чердак и даже через подвал. Обещаю не приставать, окружу тебя заботой и пониманием. Могу твою рубашку пришить к пуговице, которую ты где‑ то посеял… – Татьяна немного смутилась. – Ведь должна я как‑ то тебя отблагодарить за то, что ты изгнал нечистоты из моего дома. Прибирать Головаша следует по окончании рабочего дня, тогда у нас будет фора и суматоха не поднимется раньше времени. Припремся утром – будет много вражеской активности. День ты посидишь у меня. А я пока узнаю, где он проживает, состав семьи, все такое…

– Зачем ты всё это делаешь для меня? – смущенно спросил Алексей.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒