Ингрид Нолль 10 страница

Мы с Аннелизой громко вздохнули.

– А мать Йолы тебя простила? – интересуюсь я.

– Не знаю, – пожимает плечами Эвальд, – кажется, у Луизы не все в порядке со здоровьем. Скоро ей потребуется операция по замене тазобедренного сустава.

– А не пройтись ли нам немного? – предлагаю я. – Нагуляем аппетит к ужину.

– С удовольствием, – подхватывает Эвальд и за руки поднимает Аннелизу. – Девочки, вы сегодня разволновались. Уж не приревновали ли вы меня к ней?

В этот вечер мы опять пировали в полном составе: мы с Аннелизой, Эвальд, Моритц с Рикардой и Руди с Лукасом.

Несмотря на изысканное меню, у меня возникло ощущение, что вечер закончится провалом. Наверное, из‑ за того, что нас слишком много. Аннелиза говорит о чем‑ то своем с Эвальдом, причем так тихо, что я не могу разобрать слова, и это меня злит. Моритц с Рикардой, поначалу оживленно рассказывавшие о велосипедной поездке по шести заповедным зонам, замолчали. Даже к советам Лукаса непременно совершить экскурсию в городишко Рантум они не прислушались. Выпитое вино не помогло создать веселое настроение, напротив, я то и дело замечаю, как то один, то другой подавляет зевоту, незаметно посматривает на часы или ослабляет ремень на штанах. В итоге встали из‑ за стола рано и, пожелав друг другу спокойной ночи – хотя до нее еще было далеко, – разбрелись по своим номерам. Руди с приятелем сели в машину – к счастью, Лукас воздерживался от рюмки. Думаю, нашу общую усталость можно объяснить переменой погоды.

И все‑ таки я не сразу погрузилась в сон. Аннелиза при любой возможности ворчит, что студенты – не наши внуки и что я их слишком балую. Вероятно, она права. Наверное, надо было дать им какие‑ нибудь дополнительные поручения, я плачу им посуточно за водительские услуги, плюс оплачиваю еду и проживание, но, когда мы делаем остановку, им нечем заняться. Не отпустить ли их? Домой нас мог бы довести Эвальд. Правда, они очень милые молодые люди, и у меня не хватило бы духу вот так запросто кинуть их и испортить им радость от отпуска.

Я встала очень рано, тем не менее застала Аннелизу с Эвальдом уже уплетающими завтрак за столом. Они даже не заметили моего появления, настолько были погружены в беседу. Нужно было подойти к ним вплотную, чтобы они обратили на меня внимание и забыли о своих проблемах. И следующие пять минут мы говорили о погоде.

– Я уже предвкушаю долгую прогулку, – говорит Эвальд и отодвигает от себя в направлении Аннелизы ненавистное ему масло. – Нет ничего прекраснее, чем бродить босиком по песку вдоль бесконечного пляжа. И для ног нет ничего полезнее!

Я киваю. Аннелиза, правда, замечает, что пока прохладно, но она уже решила идти с нами. Мы направляемся в свой номер, чтобы подобрать подходящие туфли и кофту. Через полчаса встречаемся у выхода из отеля.

На улице пасмурно, ветрено и прохладно, однако для прогулки в самый раз. Какой отпускник вылезет из‑ под теплого одеяла в такую рань, разве что мы – трое пенсионеров. Минут через десять скидываем обувь. Аннелиза переживает, что мы понесемся в быстром темпе. Ее внимание привлекают то блестящий камешек, то розовая ракушка, то неизвестная птица. Через час она утомилась и предлагает устроить привал. Эвальд расстилает свою кожаную куртку, и мы устраиваемся на ней, тесно прижавшись друг к другу. Свой безобразный молоткообразный палец незаметно прячу в песок. Если с утра воздух был еще свеж, то сейчас стало даже жарко. Пахнет солью и вереском.

– Кто бы мог предположить, что погода здесь меняется так быстро? Жаль, что мы не захватили купальных принадлежностей, – сетует Эвальд, с завистью наблюдая за парочкой отчаянных туристов, которые с радостными визгами бросались в набегающие волны.

Мы сбросили кофты и свитеры и закатали брюки по колено, при этом Аннелиза обнажила варикозно расширенные вены. Эвальд ограничился тем, что расстегнул на рубашке три верхних пуговицы, чтобы не показывать всем заметно обозначившийся живот. Ногти на его пальцах пожелтели, но ему, похоже, это безразлично. Слава богу, мы захватили солнечные очки, – сверкающее море слепило и засасывало, отчего становилось жутковато.

Первой не выдержала Аннелиза:

– Плевать я хотела на купальник, хочу прямо сейчас в воду! В конце концов, это нудистский пляж! – восклицает она, скидывает брюки, блузу и кричит нам:

– Трусы!

Эвальд не смог проглотить такую обиду и, слегка смущаясь, стал раздеваться. Я последней решилась сбросить одежду, поэтому делала это в большой спешке. Какое‑ то безумие заставило нас забыть про стыд. Мы не разглядывали друг друга, побросали вещи в кучу, взялись за руки – Эвальд в середине – и стремительно, насколько это слово вообще применительно к нам, бросились к воде. Вода обдала ледяным холодом, так что дух перехватило, а ведь мы забежали только по колено.

– Закрыли глаза, и вперед! Через пару секунд будет легче! – на последнем дыхании выкрикивает Эвальд и увлекает нас дальше, пока нас не накрывает с головой большая волна.

Мы кричим визгливыми голосами, скачем в волнах прибоя, словно дети. По правде сказать, со стороны это просто отвратительное зрелище, и мне стыдно. А скоро будет еще неприятнее, когда мы переохладимся, и придется вылезать на берег, демонстрируя сморщенные тела. В общем, пора выходить из воды, пока мы окончательно не потеряли достоинство, дойдя до жалкого во всех отношениях состояния. Робко посматриваю на товарищей по несчастью. У Аннелизы отчетливо загорели лицо, горло, шея и руки, а тело розовое, как у поросенка. У Эвальда бронзовая грудь – результат поездки в Италию, – однако ниже пупка кожа серовато‑ белая, покрытая пятнами, будто грязная салфетка. Я синяя от холода. Дрожа и покряхтывая, спешим к нашим шмоткам, а полотенца‑ то мы не прихватили. Аннелиза громко хихикает. С нас еще капала вода, и зубы стучали от холода, а мы уже договаривались бежать наперегонки в отель, как вдруг Эвальд падает на песок, как подрубленное дерево.

Аннелиза мгновенно оказывается рядом и кричит:

– Лора, где у тебя мобильный?

Мы склонились над Эвальдом, пытаясь нащупать пульс на запястье.

– Инфаркт? – спрашиваю я более опытную в таких вопросах Аннелизу.

– Думаю, сосудистый коллапс, лучше всего влить ему сейчас какой‑ нибудь горячий напиток…

Пока никто не подошел, мы молниеносно надеваем трусики и бюстгальтеры. Затем внимательно осматриваем распростертое перед нами мокрое, голое и белесое тело. Золотисто‑ коричневый цвет лица Эвальда стал мертвенно‑ белым. Голени напоминают тонкие, присыпанные песком жерди. Вдвоем мы попытались натянуть на лежавшего без сознания Эвальда теплый свитер.

В тот момент, когда мы продевали его голову в ворот свитера, Эвальд открыл глаза, моргнул, увидев над собой пышную грудь Аннелизы, и растерянно спросил:

– Воробушек, ты прибавила?

Более глубоко задеть Аннелизу было невозможно, поскольку он спутал ее с Бернадеттой. Я нервно рассмеялась. Эвальд снова открыл глаза. Дыхание стало слышимым, и он немного подвигал конечностями. Сообразив, что пролез в свитер только головой, он торопливо потянулся к ближайшему предмету одежды и частично прикрыл наготу. Затем любопытным взглядом смерил Аннелизу и тихо, как он это всегда умел, заметил:

– В каждой женщине сидит Венера.

– Здорово же ты нас напугал! – говорю Эвальду, а сама думаю воспользоваться тем, что он находился без сознания. – Целых полчаса мы делали искусственное дыхание «рот в рот» и массаж сердца. Если бы Аннелиза не постаралась сделать все возможное, ты бы умер у нас на руках.

– И нам было бы не очень‑ то жаль, – сердито ворчит она и втаптывает солнечные очки Эвальда в песок, хотя от этой расправы пострадала лишь одна дужка.

Эвальд пролежал еще десять минут в покое, потом оделся и объявил, что готов потихоньку с нашей помощью двинуться в сторону ближайшего выкрашенного в оранжевый цвет домика на сваях, где дежурный спасатель по радиосвязи позаботится о том, чтобы забрать его с пляжа.

В половине двенадцатого нам навстречу потянулись толпы отпускников с огромными сумками, бамбуковыми циновками, зонтиками, мячами и лопатками. Постепенно все плетеные кресла с тентом были заняты. Хорошо еще, что сейчас не время школьных каникул, поэтому с родителями отдыхают только маленькие дети. Хочется надеяться, что детки не станут относить в море найденных бедных червячков.

– Вернемся в отель, поедим теплый супчик и сразу в кровать, – произносит Аннелиза.

– Сначала надо бы узнать, как там Эвальд. Санитары для перестраховки отвели его к врачу. Ты не знаешь, раньше с ним такое случалось?

– Нет, меня это не касается, – отвечает Аннелиза.

В отеле нам сообщили, что Эвальд отдыхает в своем номере, он выпил грог и больше не производит впечатления больного. Ну, раз все так обернулось, мы не стали беспокоить его и тоже завалились спать.

В половине четвертого мы сидим в саду за чашкой кофе и размышляем, не пойти ли к Эвальду посмотреть, как он там. В этот момент больной в прекрасном настроении появляется в саду и подсаживается к нам за столик.

– Я только что прошелся вниз по улице и принес вам небольшую благодарность за массаж сердца! – При этих словах он выложил перед нами пакетик с искусно запакованными предметами. – Для спасительниц моей жизни! Один для Лоры, один для Аннелизы! – торжественно произнес Эвальд, уверенный в том, что подарки произведут впечатление.

Мы схватили их и развернули. Эвальд каждой из нас купил по сердечку – одно из розового кварца, другое из аметиста. Еще один пакетик лежал перед нами нераскрытым. Аннелиза тотчас попалась на удочку нашего мецената.

– Нет, ну как символично! И восхитительно! – воскликнула она. – А для кого третий?

– Для моей дочери, – говорит Эвальд и прячет лишнее сердечко в пакет.

– Для которой? – уточняю я.

– Для Йолы, естественно, – отвечает он. – Пожалуй, надо было купить сердечко и для Михаэлы. Тогда уж нужно еще одно для моей невестки.

– Не забудь потребовать в магазине скидку, – усмехнулась я.

Аннелиза поглаживает гладко полированную поверхность:

– Большое спасибо, Эвальд, мне всегда приятно, когда мужчины дарят сердце.

– Даже если сердце из камня? – замечаю я.

К сожалению, не могу разделить радость с подругой. Почему бы Эвальду не купить разные подарки? Резко встаю и оставляю их наедине.

Наверное, я пошла той же дорогой, что и Эвальд, поскольку скоро оказалась возле магазина, где он приобрел подарки. Эксклюзивные украшения для богатых и различные сувениры для туристов. Сердечки из топаза, лунного камня, огненного опала и агата, так называемые кольца из нефрита, авантюрина, гематита и тигрового глаза. Господи, уж кто‑ кто, а я‑ то разбираюсь в полудрагоценных камнях. Как же я могла не поинтересоваться ценами! Аметистовое сердечко, с удовлетворением выяснило я, стоило дороже остальных, и оно досталось мне, а не Аннелизе. Но это не сделало меня счастливее, ведь Эвальд предоставил дело случаю: мы взяли по пакетику не глядя.

Странно, что лежащий без сознания Эвальд не выходил у меня из головы, хотя в таком своем виде он определенно не возбуждал эротические фантазии. Не было бы рядом подруги, я прижала бы его к груди и согрела своим теплом.

Нет, это просто удивительно, что две поживших на свете женщины ведут себя как тинейджеры, когда заходит речь о мужчине. Вместо того чтобы соревноваться в ревности и зависти, нам бы лучше вспомнить про женскую солидарность и призвать в помощь нажитую годами мудрость.

Зависть относится к семи смертным грехам. С трудом пытаюсь припомнить остальные шесть. Наверняка в них входит чревоугодие и скупость. По мне, так пусть Аннелиза забирает себе Эвальда, я не скряга.

Они все еще сидели вдвоем, когда я вернулась; на тарелке подруги замечаю остатки торта.

– Вы можете назвать все семь грехов? Кроме обжорства?

Эвальд и Аннелиза настроены игриво и сразу засмеялись.

– Гнев, леность и гордыня, – тоном проповедника перечислил Эвальд.

– Похоть, – тяжело выдохнула Аннелиза.

Я хотела углубиться в тему, но тут зазвонил мобильный телефон Эвальда.

Мы знаем за ним привычку отходить подальше, когда он с кем‑ то говорит. Подслушать невозможно. И все‑ таки мы за ним бдительно наблюдали. Похоже, он получил хорошие известия.

Для кризиса среднего возраста я устарела. Вероятно, меня изматывает какой‑ то общий кризис смысла. Я лежу в своем прекрасном гостиничном номере, гляжу на маяк через окно и задаю себе вопрос: как все это назвать? Отпуск на Зюльте? Что, собственно, я здесь делаю? Чего мне вообще хочется и хочется ли вообще в отпущенный остаток жизни?

Муж мне больше не понадобится, хорошая еда тоже не доставляет прежней радости. Хотела отдохнуть и немного развлечься, но разве раньше, когда была по уши в работе, я не ощущала большего удовлетворения от жизни? И зачем пенсионерам вообще отпуска?

Эвальду передали, что теперь он может похоронить жену. Как и ожидалось, токсикологическое обследование установило лекарственный абузус[4], который с высокой долей вероятности привел к смертельному исходу. Эвальд засобирался домой вместе с детьми организовывать траурное мероприятие. Сегодня последний вечер, когда мы все в сборе, поскольку Руди не хочет надолго оставлять магазин закрытым. Мы с Аннелизой могли бы задержаться на Северном море на пару дней, но у меня пропала охота. Вздыхая, встаю – надо перед ужином освежиться.

Меню заинтересовало только студентов, поскольку сами они не могли позволить себе ресторан.

– Когда завтра буду дома, пожарю картошечки – единственное, что у меня хорошо получается, – произнес Эвальд. – А к ней соленый огурчик, холодец или ливерную колбаску.

Я тут каждый день трачу огромные деньги на устройство княжеских пиров для моей свиты, но в глубине души все мы мечтаем поскорее вернуться к нормальной жизни, где нас ждут простые удовольствия. Я бы сегодня тоже с большей охотой съела картошечки в мундире с творогом, чем дурацкий гуляш из оленины под ореховым соусом.

– Не могу дождаться, когда снова сяду в самолет, – признается Эвальд, – это были самые прекрасные минуты во всей поездке!

Руди содрогнулся:

– А для меня самыми отвратительными! Я бы предпочел обратно ехать с вами в машине, но, наверное, у вас нет свободного места.

Мы могли бы потесниться, но с пятью пассажирами плюс багаж мой автомобиль будет забит под завязку.

– А знаете что? – вдруг восклицает Эвальд. – Лора могла бы полететь по билету Руди, а он поехать в машине с Аннелизой. И все будут довольны! В Гамбурге мы встретимся.

На мгновение меня, словно озарение, охватило всепронизывающее ощущение счастья: вот оно то, о чем я давно мечтала! Как Эвальд сумел прочесть мои самые сокровенные мысли? Смотрю на него, а сама сияю от счастья, и мы улыбаемся друг другу как заговорщики. Только Аннелизе наш план явно не по вкусу, ей хотелось остаться еще на неделю. Вдобавок она не позволит увильнуть с Эвальдом.

Руди предупредил ее возражения.

– Ах, Аннелиза, чудесная идея, не правда ли? Тебе ли не понять, как я ненавижу шумные болтающиеся самолеты и готов поменяться на место в автомобиле. И кроме того, я предвкушаю, что ты исполнишь мне по дороге парочку арий!

Лукас поднял голову от своей тарелки.

– Арий? – удивился он.

– Что, в самом деле? – спрашивает Рикарда.

– Кру‑ у‑ то! – восхищен Моритц.

Любопытство еще более разожгло Лукаса.

– Это было бы кульминацией нашего прощального ужина, – говорит он Аннелизе.

– Без фортепьянного аккомпанемента едва ли что выйдет, – оправдывается певица, которой не может не нравиться, когда ее просят.

Бросаю на нее предупреждающий взгляд. Но поздно, подруга уже весело напевает песню, какая мне приснилась на днях. Аннелиза представила Софи Лорен, сидящей в кабриолете:

Presto, presto, do your very besto.

Don’t hang back like a shy little kid.

You’ll be surprised that you did what you did!

Мы подхватываем хором:

– Bing bang bong! – и потерянное доброе расположение духа вернулось, как ни в чем не бывало.

К счастью, в это время в ресторане никого кроме нас не осталось. После еще трех песен две пары решают уйти. Эвальд тоже откланивается, целует нам руки и произносит:

– Доброй вам ночи, да приснится вам червонный валет!

Рано утром следующего дня все, кто предпочел автомобиль, отправляются в дорогу. Нам с Эвальдом предстояло освободить номера к одиннадцати, поскольку самолет вылетал в полдень. У нас оставалось время на последнюю прогулку.

Мне показалось, будто Эвальд хотел распросить меня об Аннелизе.

– Неужели между двумя живущими вместе женщинами никогда не случаются конфликты? – осторожно интересуется он.

Разумеется, я отрицаю, несмотря на то что это неправда.

– Мы же не весь день проводим вместе, – объясняю я, – у каждой своя личная зона. И кроме того, мы слишком стары, чтобы как дети провоцировать друг друга в борьбе за власть.

– Мне придется продать дом после похорон, – говорит Эвальд. – Для меня он слишком велик, к тому же наполовину принадлежит детям. Михаэла не хочет заводить семью и едва ли станет в нем жить. Для сына этот вопрос вообще не стоит, у него вилла, да и по профессиональным обстоятельствам он не переедет. Я отдам им их доли деньгами.

– Эх, был бы дом Аннелизы более вместительный! – размечтался он. – Я бы с радостью устроился жить рядом с Йолой, естественно, с вами тоже. Втроем мы создали бы отличное общежитие пожилых.

Неплохо задумал старый лис, размышляю я, как готовить или стирать, то тебя не дозовешься.

– Если ты собрался устроиться надолго, то домик тесноват, – замечаю я. – Ведь ты, наверное, захочешь перебраться со всем своим имуществом?

– Ни в коем случае, – возражает Эвальд. – И мне известно, сколько разных вещей у вас находится в доме. Не говоря о том… – Он наклонился и поднял с земли блестящий предмет, лежавший прямо перед нами в песке.

– Покажи‑ ка, – попросила я и с любопытством взяла у него из рук золотые наручные часы.

Перламутровый циферблат украшен мелкими бриллиантами. Черт возьми! Приблизительно три тысячи евро! Кто‑ то сильно расстроится! Чтобы искать бюро находок, у нас нет времени, но мы могли бы отдать часы в отель.

Эвальд взял часы и спрятал в брючный карман.

– Лора, – говорит он, – выброшенные морем предметы можно оставить себе.

– Это женские часы, – заметила я.

– Точно!

Не так давно я нашла красную кофту в шветцингенском замковом парке и сейчас ношу ее. Должна ли я сама бросить первый камень? Притворно рассмеявшись, выдаю свою историю в качестве оправдания. В качестве поощрения последнюю часть пути мы идем с Эвальдом рука об руку. Нам радостно от того, что мы скоро полетим. Любезная хозяйка отеля пообещала доставить нас к маленькому аэропорту. Эвальд уверен, что мы полетим на «Сессне».

Как только мы сели за спиной девушки‑ пилота и самолет с резким шумом стартовал по взлетному полю, моя душа переполнилась счастьем от восторга. Эвальд оказался прав: мы летели совсем низко, так что можно было чуть ли не заглянуть коровам в глаза, и вскоре северофризские соседние острова лежали под нами, словно на географической карте. Еще более захватывающим было зрелище игры света и облаков. Несмотря на то что в таком маленьком самолетике мы получили каждый по своему иллюминатору, происходящее в моем иллюминаторе, похоже, представляло собой более любопытную картину, иначе как объяснить, что Эвальд все теснее прижимался ко мне, чтобы обратить мое внимание то на какую‑ то корову, то на крестьянский дом. Я пыталась бороться с вызывающей тяжестью его тела, но в то же время по мне каждый раз прокатывалась волна блаженства. А когда его рука, всегда казавшаяся мне мужественной и красивой, легла на мое плечо, то кожу в этом месте начало жечь, будто на нее направили сконцентрированный в увеличительном стекле солнечный луч. Вдруг я перестала различать что‑ либо – под нами расстилалась бескрайняя степь. Глаза видели только переливавшиеся на солнце волнами рапсовые поля.

Мне хотелось остановить время, чтобы бесконечно наслаждаться каждым мгновением полета, но, увы, мы были у цели. Наверное, в этот восхитительный час я успела еще и влюбиться в Эвальда вопреки здравому смыслу.

В гамбургском аэропорту нас ждало расставание.

– Всего хорошего! – улыбается Эвальд. – Скоро появлюсь!

Мы машем руками ему вслед, пока не замечаем, что он остановился и говорит по телефону. Аннелиза внимательно смотрит на меня:

– Как прошел полет? Ты сияешь, как медовый пряник с глазурью!

– Н‑ да! – задорно отвечаю я. – Ты даже не догадываешься, что упустила!

Чем дальше мы продвигались на юг, тем угрюмее становилась погода. Аннелиза видит в этом подтверждение своей позиции, что надо было задержаться на море на пару деньков. При этом она становится все мрачнее. Оба водителя, кажется, о чем‑ то спорят, но говорят очень тихо, да и то лишь намеками.

– Что тебе сказал Эвальд на прощание? – шепотом спрашивает меня Аннелиза, поскольку она, видимо, ломала себе голову над тем же вопросом, что и я: что потом?

После долгого молчания она произносит:

– А если Эвальд на время переедет к нам?

Не знаю, злиться мне или радоваться.

– Ему, думаю, хотелось бы жить со мной – соответственно, с нами – более тесно, – замечает Аннелиза.

Что я могла сказать? Что Эвальд говорил мне совсем другое?

Он сожалел, что дом Аннелизы немного тесноват. Теперь же Аннелиза рассуждает о более тесном сожительстве. Если Эвальд собрался делить с ней постель – или она с ним, – то ему не потребуется отдельная спальня, а небольшой кабинет он смог бы оборудовать в одной из мансард.

Эти рассуждения осадили разбушевавшиеся во мне свежие чувства вернувшейся молодости. Осознавая свое бессилие перед судьбой, отвечаю подруге:

– Мы же решили не приглашать в дом никаких пожилых мужчин!

Со своими проблемами мы совсем забыли про студентов, но они, почувствовав неловкость, тактично включили радио.

– Эвальд тебе, случайно, не рассказывал, что у него вскоре появится еще один внук? – продолжила Аннелиза. – На свадьбе Йола была на третьем месяце.

– Интересно, кто у него в зятьях?

– Йола вышла замуж за коллегу, который открыл собственную практику в районе Хандшусхейм в Гейдельберге. Она рассчитывала до родов и потом работать у мужа на почасовой ставке.

– Почему бы дедушке Эвальду не перебраться сразу к своей красавице Йоле? – усмехаюсь я, поскольку передо мной всплывает фатальное видение. Когда ей в скором времени потребуется кто‑ то, кто стал бы присматривать за ребенком – а этой любящей задерживаться на работе рабочей пчелке такой человек, безусловно, понадобится, – она привлечет к делу отца, а он чего доброго навяжет орущего младенца нам. Я буду катать по замковому парку детскую коляску, а Эвальд с Аннелизой в это время будут танцевать на столе. Эта картина столь живо предстала перед моим взором, что на глаза навернулись слезы.

Естественно, Аннелиза заметила мое волнение, но ей, похоже, это доставляло удовольствие.

– Может, нам переделать гараж под жилую пристройку? – фантазирует она. – Ты все равно оставляешь машину на улице.

Да что же это такое? Сначала речь шла о том, что Эвальд найдет у нас временное пристанище, пока не подыщет себе подходящее жилье. А теперь мы обсуждаем переделку дома? А кто будет за все это платить? Или Аннелиза рассчитывает, что я удалюсь из ее дома, и тогда они с комфортом расположатся на освобожденной площади? Но куда я пойду в мои‑ то годы? Невестка меня не больно‑ то любит, да и я не нахожу с ней душевного контакта. И они с моим сыном никогда не заводили речь о том, чтобы взять меня к себе в Берлин. Мне нечего было возразить.

– Почему мы позволяем этому человеку безгранично властвовать над собой? – Аннелиза неожиданно идет на уступки. – Почему все наши мысли постоянно крутятся вокруг Эвальда, и между нами едва не доходит до ссоры? Что в нем, собственно, такого особенного?

Я с изумлением отмечаю, что прежде подруга никогда так четко и открыто не формулировала честное отношение к данному вопросу. Она ждет, что я тоже открою карты.

– Наверное, в нас накопилось слишком много нереализованной любви, и теперь она ищет отдушину, – объясняю я и слегка краснею. – В своих чувствах мы недалеко ушли от пятнадцатилетних девчонок. Когда припрет, они кидаются на первого встречного, кто в нужный момент окажется под дверью.

– В нем есть нечто бесстыдное, – вдруг заявляет Аннелиза, – и оно магическим образом притягивает женщин!

В Шветцингене наступила осень, и к нам пожаловали приглашенные на каникулы гости Аннелизы.

По утрам она с видом львицы лежит в постели, а вокруг нее ползают маленькие внуки. Детей младшей дочери зовут Мира и Рубен, и нельзя не признать, что они прелестны. Мне горько вспоминать о своих, которых я редко вижу. Перед Рождеством или днем рождения они присылают мне список желаемых подарков, что каждый раз приводит меня в раздражение. С таким же успехом могли бы требовать с меня сразу деньги, поскольку пожелания с включенными ценами напоминают торговый каталог. И я по долгу бабушки, но без особой радости, покупаю затребованные велосипедные шлемы, мини‑ клавиатуры или джойстики.

Когда‑ то моя бабушка своими руками связала для меня норвежский свитер. Она очень удивила меня этим подарком, но я носила его долго и с удовольствием. Почему мне не дают возможности сделать что‑ нибудь похожее, подарок, в котором запечатлелась бы моя любовь? Пару лет назад я хотела оборудовать у Кристиана старый магазин, мне и самой это было бы в наслаждение. Я бы оклеила стены свежими обоями, заставила полки марципановыми фруктами, наполнила высокие стеклянные сосуды карамелью, положила маленькие пакетики, огрызок карандаша и счеты у кассы. Они мне отказали под предлогом, что для этого нет места. Между тем мальчики подросли, и им такие очаровательные игры стали неинтересны; их уже не привлекает обслуживать покупателей, взвешивать, заворачивать товары, получать в оплату шоколадные монеты и тут же запихивать их в рот. Они часами сидят уткнувшись в компьютер, ко мне же равнодушны, и если реагируют, то из сострадания.

Что я сделала не так? У Аннелизы, наверное, природный дар обращаться с детьми свободно и весело. Она порой выговаривает им, пресекает шалости, но всегда делает это с юмором и душевно; у меня так никогда не получалось. Между мной, невесткой и внуками постоянно существовала дистанция, омрачавшая и наши отношения с Кристианом. Он старался навещать меня без семейства, как правило, подгадывая визиты под деловые командировки.

Вероятно, Аннелиза испытывает счастье от физического контакта с маленькими детьми. Да я и сама сегодня обомлела, когда четырехлетняя Мира рано утром шмыгнула в мою постель, чтобы показать мне книжку с картинками. В комнате довольно прохладно, я обычно сплю с раскрытым окном, и она доверчиво прижалась ко мне всем своим теплым маленьким и мягким тельцем. После столь необычного начала дня я не стала завтракать у себя, а спустилась к Аннелизе и ее гостям, где веселая компания оживленно размешивала кукурузные хлопья в молоке.

Потом бабушка прочитала детям лекцию по ботанике. Первым растением, с которым она их познакомила, был лаконос с блестящими красно‑ черными ягодами. Они и сами уже догадались, что не все плоды, выглядящие аппетитно, можно есть.

– У лаконоса ядовиты в первую очередь корни, – учит меня Аннелиза, – дети до них обычно не добираются.

Тем временем мы пришли на детскую площадку и в который уже раз гадали, почему молчит Эвальд. Несмотря на увлеченность беседой, Аннелиза ни на секунду не упускала детей из виду. На мгновение отвлекшись, она пронзительным окриком запретила им спускаться с горки. Из‑ за нескончаемых дождей внизу, куда они съезжают на попе, в ямке образовалось целое озеро с грязной коричневой водой.

– И кроме того, – печально говорю я, – он звонит только тебе.

– Потому что ты не дала ему номер своего мобильного, – объясняет Аннелиза.

На самом деле нам давно можно звонить по стационарному телефону. Почему мы, со своей стороны, не звоним ему, непонятно. Наверное, нас останавливает гордость.

– Ничего, он еще меня узнает, этот неверный пес! – мстительно угрожает Аннелиза.

Неподалеку сидит зрелая мамаша с тремя детьми и внимательно прислушивается к нашему разговору.

– Правильно! Как вернется, задай ему! – соглашается она с Аннелизой. – Мой старый пропойца намедни приполз на четвереньках и думал, что ему это сойдет с рук. Пусть спит где угодно, сказала я ему и вышвырнула вон! А весь его шнапс я в наказание выпила сама в тот же вечер!

Мы с Аннелизой переглянулись, и она невозмутимо произнесла:

– Скажите, дорогуша, вы вообще‑ то о равноправии что‑ нибудь слышали?

Тем временем Рубен все‑ таки приземлился в лужу, и теперь надо домой, чтобы переодеть ребенка. Мира ревет, ей не хочется уходить. Буксиром втаскиваем двух ревунов в машину.

Подъезжая к дому, замечаем, что у калитки припаркован автомобиль. С более близкого расстояния узнаем и его владельца: у двери на пороге стоит Эвальд с двумя букетами. На заднем сиденье его машины громоздятся чемоданы. От радости у меня сердце чуть не выскочило из груди. Аннелиза шепнула:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒