Ингрид Нолль 6 страница

Мои страхи не являлись такими уж абсурдными, ведь в нашей школе уже был жуткий случай подобного рода: во время перемены одиннадцатилетний паренек укрылся в подвале от мстительных одноклассников, угрожавших ему побоями. Но выйти не успел, потому что ничего не подозревавший старший дворник вскоре закрыл подвал на замок. Дело происходило летом, школу не топили, и в подвал редко кто заглядывал. Паренька нашли в последний момент, когда он едва не умер от жажды.

Вот уже несколько дней, как эти давно, казалось бы, забытые страхи вновь ожили. Эвальд потерял интерес не только к прогулкам по парку, но и к самому шветцингерскому замку. Наконец мы заставили‑ таки себя выйти на прогулку и у входа записались на экскурсию. Естественно, охотничий замок курфюрста Пфальцского не тянул на второй Версаль. Кроме прочего, в нем не было пышных залов, его покои, которые скорее можно было назвать скромными, Карл Теодор и супруга Елизавета Августа оборудовали для гостей. И все же было в его внутреннем убранстве некое очарование.

В XVIII столетии просители, как и сегодняшние туристы, чтобы попасть в спальные покои или кабинет князя, следовали через два вестибюля. В первом, где принимали подданных из низших сословий, пол выстлан грубыми досками, стены выкрашены, а мебель проста и целесообразна. Тех же, кого допускали во второй, встречало уже более элегантное убранство. Здесь стены были затянуты набивной хлопчатобумажной тканью с рисунком. Однако паркет и шелковые обои можно было видеть лишь в примыкающей спальне.

Лично мне больше всего нравились грациозные потолочные росписи в письменном кабинете княгини, где она пудрилась, и в ее гардеробной, а также очаровательная кофейная комната. Но изящная мебель, захватывающие виды из окна и рассказы о придворном этикете не завораживали Эвальда, как большинство туристов. Его больше интересовали массивные, тяжелые сундуки в приемных, которые служили в качестве писчих столов или архивов бумаг. Чтобы хоть как‑ то приукрасить сундуки, их накрывали ситцевыми покрывалами. Дежурные и, надо думать, до смерти устававшие лакеи могли, приподняв тяжелое покрывало, незаметно залезть в ящики для постельного белья, а когда потребуется – быстро снова оказаться на своих постах. Как бывший инженер, Эвальд умел ценить практичные решения подобного рода.

– В таком сундуке у меня бы развилась клаустрофобия, – сказала я, – это все равно что очутиться в гробу!

Эвальд кивнул и шепнул мне на ухо:

– Ты навела меня на одну мысль! Если положить сюда труп, то его найдут очень не скоро.

Я не могла с ним согласиться. Запах тления не заставит себя долго ждать.

– Давай немного подождем, пусть туристы пройдут дальше, потом я незаметно приподниму покрывало, – тихо произнес Эвальд. – Я проверю – заложу здесь бомбу замедленного действия! – Порывшись по карманам, он достал кусок лимбургского сыра и ухмыльнулся, как школьник, когда я в ужасе закачала головой. Вонь от сыра пробивалась через упаковку.

– Староваты мы для таких проказ, – заметила я. Если нас, двух пенсионеров, арестуют в почтенном музее за детскую выходку, то мы окажемся не просто в неловком положении. Ко всему прочему я, как на беду, еще и живу по соседству с замком.

У меня возникли подозрения, что это могла быть вовсе не шутка. А если Эвальд на полном серьезе подыскивал сухое местечко, куда можно пристроить задушенную собственными руками Бернадетту? Она, похоже, все еще ни о чем таком не подозревает и, наверное, радуется, что со здоровьем нелады и у нее появился предлог подольше задержаться в клинике. Но с тех пор как Бернадетта сошлась с этим любителем кантат, Эвальд стал навещать ее реже. Однако и не уезжал насовсем.

Вчера я видела странный сон, о котором не могла никому рассказать: будто мы едем втроем в кабриолете, Эвальд, как Кэри Грант, сидит за рулем, Аннелиза поет знаменитую песню Софи Лорен «Presto, presto, do your very besto». Мне шесть лет, я скачу на заднем сиденье и громко подпеваю в припевах: «Bing, bang, bong». Эвальд с Аннелизой – мои родители, и они пребывают в прекрасном настроении. Мне нравится быть у них избалованной дочуркой, я ощущаю их заботу, я в надежных руках, и мне хорошо. Папа везет на себе семью, мама готовит.

Я проснулась с мыслью, что недавно мы в очередной раз смотрели этот старый фильм. Пожалуй, было бы разумнее и в настоящей жизни принять нейтральную роль, а не изображать тайком Софи Лорен. Во сне я была счастлива, и мои родители относились ко мне не как к назойливому и вечно докучающему обстоятельству. Так кто нам, троим, мешает добиться гармоничного существования на этой основе?

Гардероб Аннелизы снова заиграл пестрыми красками: киперовые брюки в красно‑ зеленую клетку, розовые летние туфли из лакированной кожи, голубая «русская» блузка и рукавицы для работы в кухне с серебряным отливом.

– А теперь у нас на повестке дня вопрос жизни и смерти, – говорит она, вызывающе поглядывая на Эвальда. – Нас ждет крапива. – Тот послушно достает из машины перчатки из оленьей кожи и встает перед своей повелительницей. Все‑ таки она сменила свои смешные туфли на резиновые сапоги.

Я тоже отправляюсь в сад и делаю скромный букетик из ползучих настурций. Они дают оранжевые, желтые или алые бутончики, а почти круглые светло‑ зеленые листочки в шарообразной стеклянной вазе вообще будут смотреться великолепно и украсят мою спальню. Замечаю, что Аннелиза со своим помощником занимаются не только выпалыванием сорняков. Они срезали кучу ростков мяты, связали в пучки и развесили их вверх корнями в сарае для инструментов. Мне стало любопытно, и я решила рассмотреть поближе урожай нынешнего года. В сарайчике, судя по состоянию, уже не одну неделю сушились не только травы для разнообразных чайных отваров, но также приправы и всевозможные цветы. Семенные коробочки безвременника осеннего, стебельки живокости, маковки и ветки рябины создавали прелестную картину. Аннелиза уже сейчас думает о зиме. Когда наступят холода, и в саду не останется ни одного живого цветка, она будет составлять букеты и композиции из высушенных цветов и трав. Откровенно говоря, мумифицированные цветы мне нравятся не больше, чем венки из цветов шиповника и высушенных фруктов на проволочном каркасе. Впрочем, о вкусах не спорят.

Пока я в виде исключения готовлю овощную запеканку, Аннелиза и Эвальд в саду негромко, но оживленно о чем‑ то переговариваются, – как я догадываюсь, на узкоспециальные темы.

Во время обеда зазвонил мобильный телефон Эвальда. Он отвечает на вызов, обещает сразу же перезвонить и больше не притрагивается к еде. Может, ему не понравилось, потому что сегодня готовила я?

– Что‑ то с Бернадеттой? – интересуется Аннелиза.

– Это мой сынуля, – отвечает Эвальд и напряженно дожидается, когда мы опустошим свои тарелки. Не выдержав, он с серьезной миной на лице извиняется и уходит в самый отдаленный угол сада, откуда можно звонить и быть уверенным, что тебя никто не подслушает.

– Ты по‑ прежнему убеждена, что Эвальд счастлив в браке? – тихо спрашивает Аннелиза.

– Разумеется, нет. Но что вообще означает «быть счастливым» в многолетнем супружестве?

– Что понадобилось от него сыну? – взволнованно восклицает вслух Аннелиза. – Раньше дети ему не звонили. Может, до них уже донеслись слухи о весенних чувствах матери.

Наше любопытство было удовлетворено через полчаса. Эвальд объявил, что завтра должен уехать. По просьбе Бернадетты сын заберет ее домой на следующей неделе. Она потребовала, чтобы Эвальд не показывался больше в их доме и забрал свои пожитки до того, как ее отпустят из клиники.

– Таким образом, мне велено очистить территорию, – раздраженно закончил он свой короткий отчет. – Мне в голову не приходит, что́ она могла вообразить. Мне что, купить дом на колесах и встать лагерем прямо на улице?

Эвальд вскочил и начал нервно расхаживать по саду. Аннелиза, с трудом переводя дух, бегала за ним по пятам:

– Ну а что говорит по этому поводу твой сын?

– Младший вообще ничего не понимает в том, что в жизни происходит, – усмехнулся Эвальд. – Не удивлюсь, однако, что жена успела рассказать ему всяких небылиц.

– Ты мог бы пока пожить у нас, – предлагает Аннелиза. – Хотя тебе, пожалуй, лучше отправиться домой как можно скорее и, собрав последние силы, определиться, что тебе по‑ настоящему дорого и чего ты сам хочешь. Я не возражаю, если ты воспользуешься моим чердаком для временного хранения своих вещей, только, пожалуйста, кроме мягкой мебели…

Мне тоже пришла в голову неплохая мысль:

– Захвати ключ от подвала или гаража на тот случай, если жена вставит новый замок в парадную дверь. Ведь если ты забудешь что‑ нибудь важное, тебе надо будет как‑ то проникнуть в дом.

Эвальд кивнул в знак благодарности.

– Вы сегодня будете дома во второй половине дня? Примерно в районе четырех?

Излишний вопрос, поскольку послеобеденный кофе для нас – святое.

За минуту до четырех в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина в синем комбинезоне.

– Приветик! – задорно крикнул он. – Куда прикажете заносить?

Тут подоспел сам Эвальд и отправил нас в кухню, где мы должны были подождать несколько минут. Разумеется, мы прильнули к окну. Двое мужчин с трудом втащили в дом большую картонную коробку. На автомобиле для развозки товаров крупными буквами было написано «Elektro Mü ller».

– Неужели он… – Догадка чуть не сорвалась с языка Аннелизы. Из жилой комнаты доносились звуки, подтверждавшие наши предположения.

Через полчаса, когда сюрприз был готов, нас позвали.

– От меня лично, – с гордостью объявил Эвальд. После чего объяснил, какими функциями обладал телевизор класса люкс, и распрощался.

Аннелиза, пораженная в самое сердце, отнесла бутылку шампанского обратно в подвал.

– Я совсем по‑ другому представляла прощание, – разочарованно говорит она и включает новый телевизор.

– Он скоро вернется, – утешаю я, а сама размышляю, где и как Эвальд проведет сегодняшний вечер.

Аннелиза жестом призывает меня замолчать, потому что в эту минуту обнаружила на экране танцевальный турнир. Она уже давно увлекается бегом на коньках, верховой ездой и художественной гимнастикой. Эвальд, как нетрудно догадаться, обожал рев гоночных моторов, отчего даже готовая примириться с чем угодно Аннелиза не могла долго находиться в жилой комнате.

Приятно было снова есть в одиночестве. Аннелиза не могла оторваться от своего нового телевизора, я же положила на поднос хлеб, масло, сыр и отнесла к себе в комнату, предупредив подругу, чтобы сегодня меня не искала.

Вот, не хотела, а все думаю и думаю про Эвальда. Перед отъездом он переоделся. Не в костюм, нет, – выбрал небрежный наряд: джинсы, розовую рубашку и темно‑ синий пуловер. Благодаря работе в саду его лицо посвежело. Неужели Эвальд вознамерился опять покорить сердце Бернадетты? В задумчивости я намазываю масло на хлеб.

Масло – единственное, чего Эвальд не переваривал. Любой человек может назвать какую‑ то еду, которая ему не нравится. Чаще всего это потроха, рыба или дичь. Аннелиза не исключение, она не выносит вспученных продуктов. Но вот что мне бросилось в глаза: при всем при том, что Аннелиза нежила своего Эвальда, словно какая‑ нибудь итальянская мамаша, столь любимое ею масло она незаметно подкладывала в больших количествах во все что угодно – в соусы, супы, овощные и макаронные блюда.

– Эвальд этого не замечает, у мужчин не такой тонкий вкус, как у нас, – оправдывалась она. – Я и с детьми всегда мухлевала. Да если бы я потакала прихотям каждого, то мне нечего было бы ставить на стол!

Повару приходится верить. Но только я, пожалуй, не стала бы слепо доверять Аннелизе.

Вот уже три дня мы живем без мужского общества. Аннелиза – наверное, от безутешного разочарования – пригласила на осенние каникулы двух малолетних внуков. Я долго говорила по телефону с Руди и пыталась заманить его к нам, когда у него будет просвет.

– В этом месяце не получится, – вздыхает он. – Винтики за ролики зашли.

Я с гордостью отмечаю, что сразу врубилась: он имеет в виду свой старенький автомобиль, который стал чудить. Что ж, нам с Аннелизой и дальше придется развлекаться самим без гостей мужеского пола.

– Что ты имела в виду, когда любопытствовала, как‑ то там пойдут дела дальше у Эвальда и Бернадетты? – задаю я вопрос. – Медвежий лук ведь еще не скоро подрастет…

– Помолчи уж, – морщится Аннелиза, – нельзя действовать по одной и той же схеме! И к тому же я тебе говорила, что не хочу лишиться головы ради кого бы то ни было.

– Что ж, с этим трудно не согласиться. В принципе это и не твоя проблема, тут ведь как – человек сам себе хозяин!

– Верно, – соглашается она, – однако мужчины в подобных делах туго соображают. А мне неловко тыкать носом интеллигентного человека в напрашивающееся само собой решение. Надеюсь, что теперь он все понял!

После обеда Аннелиза пошла в парикмахерскую. Она отважилась покрасить волосы в серый цвет. Сомневаюсь, однако, что из этого выйдет что‑ то путное. Я осталась одна, и сердце у меня часто забилось. Самое время Эвальду дать о себе знать. Но это не он. Из трубки доносится пронзительно резкий голос Бернадетты.

– Мне необходимо поговорить с мужем, а он не берет трубку!

С притворным сожалением я сообщаю, что его здесь нет. Наступила угрожающая тишина, а потом на меня обрушился в буквальном смысле смерч, какого я никак не ожидала от столь флегматичной женщины.

– Значит, он у вас! – кричит она в трубку во все горло. – Надо было раньше догадаться! А я‑ то, тупая корова, поверила ему на слово, будто он нашел пристанище у двух бабулек!

Хотя я и не стану отрицать, что ее подозрения небеспочвенны, тем не менее реплика о бабульках меня задела.

– Ваш муж до недавнего времени ночевал у нас в гостевой комнате, – холодно произношу я.

И тут мне пришлось выслушать скверную историю: никто не рассказал Бернадетте подлинные причины, заставившие Эвальда выбрать для нее именно гейдельбергскую клинику. Она поверила всему, что он наплел ей о качестве лечения и уникальных методиках. Откуда ей было знать, что он давно крутит роман со старшей докторшей?

– Где он подцепил эту шлюшку, мне тоже неизвестно, – вставила она.

Год назад Бернадетта нашла в письменном столе Эвальда письма от какой‑ то женщины; он поклялся всем, что ему дорого и свято, что речь идет о невинной дружбе. Увы, Бернадетте не удалось выяснить, где проживает пассия мужа и как выглядит, потому что на конвертах не был указан ни отправитель, ни число, не говоря уже о приложенной фотографии. Но все письма подписаны одним именем – Йола.

Увидев мужа, прогуливавшегося в больничном парке рука об руку со старшей докторшей, она узнала от медсестры, что госпожу докторшу зовут Йола и она разведена.

Я вклинилась в непрерывный поток речи:

– На вашем месте я не стала бы рубить сгоряча. Ведь вы сами встретили новую любовь!

– О чем вы? Об органисте? Этот человек верный и заботливый отец семейства и к тому же неизлечимо болен. Эвальд наплел вам всяких небылиц, а вы и поверили! – Она сделала паузу, а я от волнения прервала связь.

Так кто кому рассказывал сказки? – задаю себе вопрос и пробую сложить факты в сколько‑ нибудь убедительную версию. По всему выходит, что прыткий Эвальд своего не упустит. А Бернадетта, это ставшее притчей во языцех дитя печали, нынче робко решила с ним в этом посоревноваться. Оба, наверное, открыли только часть правды. Как на это отреагирует Аннелиза? Или лучше не травмировать ее, пусть остается в неведении о том, каков хитрец наш Эвальд?

Я и сама вот‑ вот заплачу. Эвальд обманул не одну Бернадетту, он обманул и нас с Аннелизой. Безусловно, Йола в отличие от нас находится в репродуктивном возрасте, что для мужских инстинктов имеет решающее значение. А мы – снисходительные, все прощающие бабульки, которых можно использовать. Если верить Бернадетте, Эвальд сказал о нас с Аннелизой, что мы уже «по ту сторону добра и зла». Но тут он глубоко заблуждается.

Парикмахер заметно омолодил Аннелизу. Прежде чем надеть свой травянисто‑ зеленый жакет, она критически осмотрела себя в зеркале и по моему выражению лица определила, как я нахожу белокурые пряди.

– Неплохо, – похвалила я, однако меня немного смутило одно обстоятельство. Раньше Аннелиза походила на добрую матушку или, еще точнее, на бабушку. Если она и дальше продолжит так же худеть, как в последние три дня, то через полгода будет конкурировать со мной.

Словно прочитав мои мысли, подруга спросила:

– Ты помнишь, какие у нас были хулахупы? В то время у нас талии были как у Скарлетт О’Хара. Может, мне еще удастся взять под контроль свой жирок.

– Зачем себя мучить? – удивляюсь я. Но Аннелиза лишь смеется.

Я наливаю ей кофе, она отодвигает подальше от себя сахар, сливки и продолговатое печенье «кошачьи язычки». Я замечаю, что она расщедрилась и на маникюр, так как она с удовольствием посматривает на свои покрытые пигментными пятнами руки.

Я сделаю ей больно, если расскажу о Йоле. Но что‑ то объяснить придется, надо быть осторожнее со словами.

Поначалу подруга притворяется спокойной и хладнокровно утверждает, будто давно предполагала, что по вечерам Эвальд встречается с женщиной, она, мол, способна сложить дважды два. Впрочем, ей совершенно безразлично, с какой козочкой этот козел запрыгнет в сено. Потом у Аннелизы потекли слезы, все сильнее, и вот их уже не остановить. Закончилось тем, что мы захныкали обе. Это подействовало на нас благотворно, и мы не удержались, чтобы не посмеяться над собой. Несмотря на это, мы все же не решались искренне поговорить друг с другом о том, что мы обе стремились понравиться одному мужчине и более молодая конкурентка нам совсем некстати.

– Бернадетта уверяет, что с органистом ее связывает лишь душевное родство, и нам остается в это только поверить, – говорю я. – Даже такая зануда, как кантор, вряд ли западет на ходячий скелет! Следовательно, Бернадетта подает на развод не потому, что снова собралась замуж, а просто не может простить Эвальду бессовестного обмана.

Аннелиза представила, как Бернадетта застукала мужа с Йолой, и прониклась к ней состраданием.

– Это очень унизительно, – говорит она, – еще и потому, что весь персонал больницы наверняка знал об их связи. Теперь я и сама жалею, что…

Любопытно, что Аннелиза затеяла? Она мне пока ничего не рассказывает. На все мои вопросы отвечает примерно одно и то же – мол, Бернадетте так или иначе осталось недолго жить. Когда же ей наскучили мои расспросы, она прибегла к давно испытанному отвлекающему маневру, когда каждую фразу начинают с «а помнишь…».

– А помнишь, однажды мы пришли в школу в одинаковых серых юбках? Наши мамы выписали их независимо друг от друга по «Некерману».

– А помнишь, как мы впервые услышали о противозачаточной таблетке? По‑ моему, это было в 1963 году…

– А помнишь, когда убили Кеннеди, мы в тот момент разговаривали с тобой по телефону?

Я кивала, а потом пошла в контрнаступление:

– А ты помнишь, сколько раз ты спала с Эвальдом?

Аннелиза пугается и клятвенно заверяет, что ни разу в жизни – раньше или совсем недавно – не состояла с Эвальдом в интимной близости. Осеняет себя крестным знамением:

– Вот те крест! Клянусь!

– Ну что, мне сходить за Библией? – усмехаюсь я.

– Раньше я была слишком зажатой, а сегодня я бы постеснялась оголяться, – объясняет Аннелиза. – А если бы это и случилось? Тебе какое дело?

– Аннелиза, – говорю ей, чтобы снова вернуть к главной теме, – Бернадетта пока живой человек, а нам сейчас нужно поглядывать и за Йолой!

Подруга молчит, ей жаль, что в данный момент они не могут пообщаться с Эвальдом. Очевидно, он не дома, а может, и вообще переехал. Эвальд не подходит ни к домашнему телефону, ни по мобильному не отзывается.

Листаю телефонную книгу в поисках номера, звоню в клинику, прошу соединить с главным врачом, но мне сообщают, что госпожа доктор Шэффер в отпуске. Телефонный справочник у меня в руке, и я нахожу в нем номер последнего в списке Шэфферов, проживающих в Гейдельберге, – д‑ ра Й. Шэффер. Мне отвечает автоответчик.

«Они вместе уехали в отпуск» – это первое, что приходит мне в голову.

Мы молчим, потом Аннелиза, к моему удивлению, предлагает прогуляться перед ужином. Раньше она редко находила в себе силы на такой подвиг, но, видимо, сейчас решила сжечь пару калорий.

Естественно, я соглашаюсь, и мы спешим обуться в удобную, хотя и страшенную обувь. Много лет я клеветала на пенсионерские кеды на липучках, пока самой не пришлось из‑ за молоткообразного пальца перейти на мягкие просторные сникеры.

– А после прогулки я приглашаю тебя на шикарный ужин, – обещаю я, – не век же тебе самой готовить.

Эта идея, правда, плохо сочетается с диетой, но Аннелиза принимает предложение. Меню хорошего ресторана способно привести в восторг любого человека, и я посчитала своим долгом посоветовать подруге выписать для себя кое‑ какие названия на будущее, а еще лучше стащить его.

Меня всегда тянуло в замковый парк, и постепенно я стала считать его чуть ли не своим садом. Мы неспешно бродили по крытым аллеям, которые будто специально были созданы для доверительных бесед.

– А помнишь… – Аннелизу опять потянуло на воспоминания, однако она не успела произнести свое заветное «как» и внезапно перескочила на другую тему. – Идея поселить у нас Эвальда была не самой удачной, и я раскаиваюсь. Прыгаешь, суетишься вокруг гостя, а что в благодарность? Ночует, кормится у нас, а вечера проводит с молоденькой. Если он снова объявится, я ему скажу без обиняков, чтобы не рассчитывал на наш чердак как на склад для своих вещей.

Я не стала выкладывать ей все, что думаю на сей счет, а только кивнула. В сущности идея принять у себя очаровательного друга сама по себе неплоха, но лучше не растягивать этот визит надолго. К тому же с молодыми общаться интереснее.

– Это верно. Не помню ничего веселее, чем тот день в Баден‑ Бадене с Руди, – произносит Аннелиза. – Тогда я прониклась уверенностью, что мы еще свое наверстаем. Наша молодость была тусклой, супружеская жизнь – что затхлая тюрьма, так неужели нам вдобавок превратиться в брюзжащих старух? Необходимо придумать что‑ нибудь такое, чем можно было бы позабавиться, чтобы оно нас расшевелило, но не перегибая палку.

– Верно, нам надо завести придворного шута, каких держали в замке в давние времена.

– Не поискать ли в Интернете, – предлагает Аннелиза.

– Или сразу позвонить на биржу труда.

В ресторане Аннелиза в приподнятом настроении садится за накрытый стол, и мы, успев здорово проголодаться, налетаем на маленькие кружочки белого хлеба со смальцем. Подруга забыла дома очки, и я зачитываю вслух праздничное меню:

Парфе из куриной грудки и утиной печени.

«Султанский салат» с яблоками, покрытый фисташковым суфле.

Суп «Леди Керзон», заправленный желтком и сливками с морскими языками и рулетом из семги.

Фаршированная кроличья спинка с белыми грибами под хересовым соусом на глазурованном пастернаке и поленте из гречневой муки.

Сырой бифштекс в сыре бри с редисом и черешковым сельдереем.

«Наполеон» с белым кофейным муссом и шербетом.

– Ладно, уговорила! – восклицает Аннелиза. – Никаких возражений, я бы только редиску пропустила.

Дружит ли она с белыми грибами, я уж не стала спрашивать.

Вслед за рислингом заказали бутылку бордо. Аннелизу потянуло на философию.

– Естественно, в силу солидарности мы встаем на сторону женщин, если вдруг выясняется, что мужья им изменяют. Однако позже находится какая‑ нибудь добрая подруга, в чьей интеллигентности и этических взглядах мы не сомневаемся, и исповедуется в любовной связи с неким женатым мужчиной. Достаточно выслушать ее версию, как дело принимает иной оборот. Во‑ первых, мы не знаем, сколько лет этой Йоле, а во‑ вторых, может, Эвальд искренне влюблен в нее.

Столь сильное сочувствие и великодушие приводят меня в замешательство, и мне приходится немного умерить ее пыл.

– Ты и без искренней любви, недолго думая, связалась с Эвальдом, – замечаю я, – вот только его, к сожалению, не заинтересовал секс с матроной.

Аннелиза не решается спорить со мной, и все же данная щекотливая тема ее не отпускает.

– Между желаниями и возможностями всегда непреодолимая пропасть. Если обратиться к Гёте и другим гигантам мысли, то и для мужчин положен предел возможностей. У дедуль в возрасте Эвальда получается обычно лишь в том случае, если они употребляют парное мясо, а еще лучше, если успеют проглотить виагру.

Ну, парным мясом мы обе были полвека назад, даже дочери Аннелизы в эту категорию больше не попадают.

– Я начала читать в очках лишь в сорок пять, – рассказывает она, – и перенесла это стоически. Но когда на Рождество моя старшая открыла свой новенький очечник, я не выдержала и заплакала.

Я поняла, что пора отвлечь подругу от мрачных мыслей.

– Если уж ты столь критически настроена по отношению к мужскому источнику вечной молодости, то придется тебе честно признаться, что сама ты предпочла бы в постели хорошенького юношу.

Она возражает:

– Если я такое и говорила, то шутки ради! Молодой Адонис разве что заработал бы себе серьезный эдипов комплекс, но потом бы потребовал денег! Нет уж, уволь меня от этого!

Мы опустошили бутылку до последней капли, не пропадать же добру.

– Несмотря ни на что, танцы с Эвальдом доставили большое удовольствие, – произнесла Аннелиза больше для собственного утешения. В конце концов мы, взявшись за руки, побрели домой, поскольку часы показывали половину десятого.

Мое приглашение в ресторан принесло плоды: Аннелиза хорошо проштудировала украденное меню. Вчера у нас были тыквенные равиоли на карпаччо из тушеных бычьих хвостов, завтра она запланировала обжаренный ячмень с белой свеклой и креветками. Поскольку сегодня моя очередь готовить, я в замешательстве. Впрочем, супермаркет помог решить ситуацию – там я нашла ньокки. Упаковка готовой еды в холодильном стеллаже; подаю блюда по‑ сардински с мелкими печеными помидорами, артишоками и рикоттой. Ничего особенного, легкая еда, красиво выглядит и быстро готовится. Аннелиза добавляет пару каперсов, измельченные цветки базилика и уплетает за троих.

– Я опять потерпела поражение, – жалуется она, не прерывая чревоугодничества, о своем диетическом воздержании, – надо же чем‑ то компенсировать недостаток других радостей.

Она права, думаю я и выставляю на десерт две порции миндального мороженого, которые хранила в морозильнике. Не знаю, как я помещусь и помещусь ли вообще когда‑ нибудь в свое самое красивое, в бело‑ серую полоску, шелковое платье, зато точно влезу в светло‑ бежевую флисовую комбинацию, которая намного удобнее и хорошо переносит стирку в машине.

– Ты каждый раз совершает одну и ту же ошибку, – говорю я, соскребая остатки мороженого с картонного стаканчика. – Не нужно было приглашать ни Эвальда, ни внуков.

Аннелиза прикидывается удивленной. Дети живут в большом городе, пусть хотя бы раз в году побесятся в бабушкином саду. Ее отговорка не производит на меня впечатления.

– Ты как была, так и остаешься мазохисткой, тебе бы самой куда‑ нибудь уехать, а не лезть из кожи вон, чтобы угодить кому‑ то другому.

Летом необходимо регулярно поливать цветы и газон, а кроме того, у нее нет денег на поездку. Я уже давно вынашивала мысль пригласить ее в путешествие, но чтобы подать это эффектно, прибегаю к хитрости и начинаю жаловаться на переутомление и сильную потребность в смене обстановки. Но поскольку без интересного общества никакого удовольствия от отпуска не жди, прошу подругу составить мне компанию, например, в солнечную Португалию.

– Меня и десятью конями не затащишь в самолет, – заявляет Аннелиза.

– А как насчет альтернативного способа передвижения? Поездом? – интересуюсь я, теряя энтузиазм.

Подруга лучше всего чувствует себя на заднем сиденье автомобиля. Однако я больше не готова ездить на дальние расстояния, и вообще в чужих городах я плохо ориентируюсь.

– Тогда Руди? – нерешительно предлагает Аннелиза молодого человека в качестве водителя.

– Это невозможно, Руди требуется свободное время для отношений на расстоянии. Мы могли бы нанять какого‑ нибудь молодого парня. Остроумного и склонного к авантюрам оптимиста, владеющего парой иностранных языков, который бы таскал наши чемоданы, мог бы спланировать путешествие и останавливался бы там, где мы пожелаем!

Аннелиза кивает. Она знает, на кого я намекаю. Когда нашему Кристиану было семь лет, мы отправились в отпуск на машине, и отец останавливал автомобиль не раньше, чем ребенок наделает в штаны. А муж Аннелизы так долго выискивал «особенно привлекательную» гостиницу для изголодавшейся семьи, что все рестораны успевали закрыться.

– Лучше уж какого‑ нибудь беднягу, – продолжает подруга, – который был бы нам благодарен, неизбалованного и нетребовательного. Завтра же позвоню в агентство по найму студентов в Гейдельберге. До сентября у них каникулы.

Тем временем заканчивался август. Пока нам позвонили четыре человека, согласных отправиться с нами в роли водителя. Еще звонила молодая женщина, отметившая наше объявление, но была им сильно задета, поскольку нам требовались кандидаты‑ мужчины. Мы объяснили тем, что сами давно не молоды и речь идет не только о вождении, но также о погрузке‑ выгрузке тяжелого багажа.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒