Ингрид Нолль 2 страница

Прохаживаясь по магазинам, я обнаружила крохотную лавку с латунной табличкой «Вальтер П. Ребхун, антикварные предметы». Я вошла внутрь, и хозяева показали мне множество любопытных вещиц. В большинстве своем это были украшения, выставленные в витринах, но в их ассортименте имелись еще коробочки, табакерки, наперстки, картинные рамы, столовые приборы, чашки и кубки и тому подобная мелочовка из серебра. Я была в восторге, пожалуй, даже в восхищении и приобрела у них за деньги, отложенные на сумочку, изящный классический дорожный несессер. В футляре из черепахового панциря были аккуратно уложены позолоченные ножнички, шильце и тонко гравированный футляр для иголок. Несессер у меня хранится до сих пор, хотя в сущности его покупка была спонтанной, как и все прочие ненужные приобретения. Мой муж тоже был удивлен.

Удо заинтересовался тем, что я рассказала ему про семейную пару. Он уважал состоятельных соседей. Уговорил меня согласиться на предложение господина и госпожи Ребхун иногда представлять их в магазине.

Зарплата у меня была отнюдь не княжеская, но часы, проведенные в магазине, доставляли удовольствие. Ребхуны решили, что каждый из них попеременно будет располагать одним свободным днем в неделю, чтобы сходить с таксой к ветеринару или сделать какие‑ либо другие дела. В магазин редко вваливались туристы, и я старалась, чтобы на ценные предметы были устремлены не менее двух пар глаз одновременно.

У Ребхунов было чему поучиться. Иногда часами в магазин никто не заглядывал, и у нас появлялось время на разговоры. Вальтер Ребхун был всесторонне образованным человеком. В сейфе он хранил свои любимые вещи, с которыми расставался очень неохотно. Жена любила его немного поддразнить, когда он в очередной раз утаивал от покупателя свои сокровища. Вальтер мог рассказать нечто интересное практически обо всех предметах. Да что там, он и меня подвигнул на изучение истории культуры и искусства. Через пару лет я научилась прекрасно разбираться во всех тонкостях прикладного искусства и стала доверенным лицом семейного предприятия. А когда фрау Ребхун заболела раком, я все чаще заменяла ее на работе.

Некоторые люди, например Аннелиза, не верят в случайность. Я тоже не из тех, кто во всем видит предначертание, но в том, что фрау Ребхун умерла в день моего развода, трудно не углядеть перст судьбы. С горечью мне пришлось смириться с тем, что в одночасье я превратилась в одинокую незамужнюю женщину, а вскоре мне пришлось съехать из нашего дома. Сын тогда уже жил в Берлине. У меня в Висбадене не осталось ни одного родного человека. В тот тяжелый период именно Аннелиза оказалась рядом, она‑ то меня поддержала, да еще господин Ребхун, предложивший постоянное место. Это лучшее, что могло со мной произойти, иначе я бы бесконечно долго предавалась жалости к самой себе. В конце концов, мой шеф страдал не менее моего.

Мы были знакомы и доверяли друг другу уже лет десять, однако сохраняли уважительную дистанцию. Господин Ребхун был слишком воспитан, чтобы отдавать распоряжения в какой‑ либо другой форме, нежели в виде вежливой просьбы, и слишком консервативен, чтобы предложить мне перейти на «ты».

Однажды утром я вошла в магазин и застала шефа в слезах. Со дня смерти жены он ни разу не давал волю чувствам, и вот теперь самообладание покинуло его. Как выяснилось, его постаревшая собака только что попала под машину прямо перед магазином.

Чтобы выразить сочувствие, я положила свою руку на его и стала говорить какие‑ то успокаивающие слова. Неожиданно он в резком порыве привлек меня к себе, и в моих объятьях зарыдал как дитя. Чтобы защитить его от любопытных прохожих, я закрыла входную дверь в магазин. Как могла, я продолжала утешать Вальтера и при этом нежно поглаживала по спине. Закончилось тем, что я заплакала вместе с ним, в какой‑ то момент наши мокрые лица оказались рядом, и мы поцеловались. Трудно представить, что любовные отношения могут завязаться столь драматически, в слезах! Лишь много позже я осознала, что симбиотический треугольник мужчина – женщина – собака разорвался лишь с гибелью собаки, и только расставшаяся с жизнью такса открыла хозяину путь для новой жизни.

Мы были неравной парой, это, пожалуй, бросалось в глаза, но мы не могли стать предметом для потехи, если кроме Аннелизы о нашем заговоре никто больше не знал. Правда, Кристиан во время коротких визитов успел что‑ то заподозрить. «Тебе с Ребхунчиком, похоже, нравится? » – спросил он.

Все‑ таки даже повзрослевшим детям не обязательно все знать о родителях. Прежде всего мне бы не хотелось, чтобы Удо каким‑ нибудь окольным путем пронюхал о моей новой жизни.

Свое полное имя Ребхун писал «Вальтер П. ». К моему удивлению, буква П означала не Петер или Пауль, а Перси. Поскольку его жена называла его попросту Вальтер, он не хотел, чтобы я обращалась к нему так же; конечно, мне было непросто после стольких лет перейти на неформальный тон, и мы оба постоянно путались. Дедушка Перси происходил из Шотландии, а его внук, наверное, поэтому поддерживал контакты с англичанами. При их посредничестве ему удавалось приобретать антикварные вещички за выгодную цену.

Перси слегка прихрамывал, ко времени нашего знакомства он поседел, роста был небольшого, полноват, цвет лица сохранился розовым. Как и его упокоившаяся жена, я была чуть выше его ростом, но при этом он в часы тихих уединений называл меня ласточкой, – думаю, виной тому были мои серые платья. Любопытно было наблюдать, как благодаря моему участию мужчина буквально расцвел на глазах и открылся с доныне незнакомой – жизнерадостной – стороны. Раньше мне не нравились мужчины, украшавшие себя драгоценностями. Но ему шли кольца, галстучные заколки, запонки и золотые цепочки для часов, потому что он их носил с достоинством гранда, как нечто само собой разумеющееся. Иногда молча надевал мне на палец кольцо, хотя я никогда не была уверена, хочет ли он мне подарить его или просто посмотреть, как оно смотрится на женской руке. После работы мы обычно отправлялись куда‑ нибудь поесть.

В обеденный перерыв мы заходили ко мне, поскольку моя новая квартира находилась неподалеку от магазина. Сначала мы наскоро чем‑ нибудь перекусывали, затем следовал послеобеденный отдых – я ложилась вздремнуть на постель, а Перси устраивался на диване. Было бы неверно утверждать, что наши отношения основывались на пылкой страсти, но ее недостаток с лихвой покрывался временем тихого благодарного счастья, искренней дружбой и частыми обедами в умиротворяющей атмосфере.

Лишь один‑ единственный раз мы провели вместе ночь у Перси, но из прагматических соображений повторять ее не стали. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы меня видели неподалеку от нашего бывшего дома, где теперь жили чужие люди. С другой – в постели скончавшейся фрау Ребхун я до утра не сомкнула глаз.

На ночном столике Перси все еще стояла свадебная фотография с посвящением: «Моему любимому Вальтеру от его Марты». На фотографии наш общий любимый был в форме, которая ему совершенно не шла. Не только эта фотография, но и каждый предмет мебели в его квартире напоминал о долголетнем супружестве. В моей двухкомнатной квартире стояла лишь одна узкая кровать, потому что после развода я намеревалась жить как монашка. Конечно, я могла бы снять квартиру и побольше, но все ждала, что на такой шаг меня подтолкнет кто‑ то другой. Перси же как будто был полностью удовлетворен нашими редкими любовными идиллиями.

Некоторые клиенты принимали Перси за искусствоведа. Он самостоятельно накопил большие познания в данной области. В молодости выучился на ювелира, но проработал золотых дел мастером совсем недолго. После войны, откуда Перси вернулся с ранением в ногу, он мужественно открыл небольшой магазин.

Поначалу принимал в уплату любые предметы, в том числе и всякое старье, которым потом тоже торговал. Американские солдаты охотно раскупали на сувениры разные мелочи, например ордена, и радовались, что Перси мог дать им справку на английском. Позже, когда он стал специализироваться на украшениях, профессиональные знания ювелира ему пригодились. Некоторое время Перси занимался тем, что собственноручно переделывал и ремонтировал ювелирные изделия для клиентов.

По глупости и из гордости после развода я отказалась от алиментов. И хотя в материальном отношении я прочно стояла на ногах, но каких‑ либо больших затрат позволить себе в то время не могла. Мне казалось справедливым, что Перси расплачивался за наши обеды. Белье он отдавал в прачечную, однако я кое‑ что для него делала помимо работы в магазине. Впрочем, его нельзя было однозначно назвать ни скупым, ни щедрым, просто в финансовых вопросах Перси поступал осторожно.

Когда он умер в возрасте шестидесяти пяти лет, я почувствовала в этом свою вину, – совсем не так, как было у Аннелизы с отравлением ее мужа. И еще я часто задумывалась, продолжал ли он верить до самого смертного часа в то, что его маленькая ласточка принесла ему счастье? Несмотря на то что фрау Ребхун при случае не забывала упомянуть о болезни сердца, сама я почти никогда не интересовалась, как у нее со здоровьем. В свое оправдание могу сказать, что я не то что не привыкла жаловаться на недомогания, но даже ЭКГ не делала до последнего времени.

Видимо, в тот душный день я его перенапрягла. После долгого воздержания меня так сильно потянуло на секс, что пришлось в обеденный перерыв взять инициативу в свои руки. К сожалению, мои усилия не увенчались успехом, розовая краска сошла с лица Перси, он побледнел и покрылся холодным по́ том. Мой возлюбленный извинился как джентльмен и выразил сожаление, что сегодня недостаточно бодр. Потом попросил меня вернуться в магазин без него. Перси покинул мою квартиру, сел в автомобиль и отправился домой. Думаю, напрасно; он сказал, что от стыда еще долго не сможет смотреть мне в глаза.

Умер ли Перси во второй половине дня или ночью, это сейчас не установить. Утром не появился в магазине, я заволновалась, отправилась к нему домой и нашла его там мертвым.

Как я пережила это горе? Благодаря все тем же близким людям: Аннелизе, нашедшей нужные слова утешения, и Перси, который позаботился о завещании. Он объявил меня единственной наследницей.

В пятьдесят три года неожиданно я стала состоятельной женщиной, и мне больше не надо было беспокоиться о будущем. Слава богу, теперь можно было выбирать, то ли лентяйничать и тратить состояние, дождаться внуков, путешествовать по миру, то ли продолжить работать. Хотя для меня вопрос был предрешен: я выбрала профессию и решила управлять магазином в духе Перси.

В восьмидесятые и девяностые годы антикварный бизнес развивался неплохо, а в престижном Висбадене не было недостатка в покупателях с тугими кошельками. К тому же здесь всегда находилось немало курортников, которые готовы были вознаградить украшениями себя или кого‑ либо другого за непосильные труды, вложенные в их лечение. Я сняла старую табличку. Отныне мой магазин назывался «Золотое дно». В отличие от Перси я торговала, кроме прочего, модными украшениями из довоенной эпохи, которые были доступны в том числе женщинам с ограниченным бюджетом. Мой банковский счет рос медленно, но постоянно, и я стала позволять себе шелковые платья. Больше всего мне нравились светло‑ серые тона, на их фоне выгодно смотрелись мои украшения.

Разумеется, моя деятельность в качестве независимой женщины‑ коммерсанта была связана с напряженным трудом и стрессом. Приобретение и продажа – далеко не единственное, чем приходилось заниматься, поскольку Перси при жизни делал много такого, о чем я не имела понятия. Так, он всегда добросовестно планировал срок внесения предоплаты в финансовое управление, регулярно встречался с консультантом по налоговым делам, проверял бухгалтерию, рассчитывал цены и, конечно, постоянно брал на себя ответственность за решения.

Чтобы сбросить с себя часть функций, через несколько месяцев я приняла на работу долговязого молодого человека, напоминавшего своими темными бровями, мясистыми губами и слегка приоткрытым ртом ранний автопортрет Караваджо. Милого Руди только что оставил партнер по жизни и бизнесу, однако он и близко не подошел к тому состоянию горя, в каком в свое время я пребывала в схожей ситуации.

Причиной его основных страданий являлась довольно специфическая проблема: правая нога у него была на три сантиметра длиннее левой. Из‑ за этого левые ботинки были ему велики. Я не раз ловила Руди на том, как он за кассой стоял в одном носке и запихивал в ботинок свежую папиросную бумагу. И поскольку меня уже начали доставать его вечные причитания, я купила ему на день рождения по паре одинаковых ботинок размеров 41 и 44, наверняка зная, что он отберет, какие нужно, и два ботинка останутся лишними.

Руди чрезвычайно обрадовался подарку. По пути домой он на моих глазах выбросил в мусорный контейнер лишнюю пару. На беду он ошибся и выбросил именно те, которые отобрал для себя, а когда заметил, контейнер с мусором уже увезли. Руди и сегодня с удовольствием рассказывает, как совершил величайшую в жизни ошибку.

Уже в первые дни работы в магазине Руди убедил меня приобрести дорогую и капризную машину для заваривания эспрессо, которая слушалась только его. Тем не менее машина производила впечатление на покупателей, когда Руди угощал их черным напитком в мейсенских фарфоровых чашечках. Через пару недель мой маленький магазин стал напоминать бар, потому что очередная парочка друзей Руди не могла пройти мимо, чтобы не поболтать. Поначалу я наблюдала за этим с недоверием, поскольку молодые господа заруливали к нам не ради покупок, однако со временем так к ним привыкла, что мне стало их не хватать. Со школьных лет я так не смеялась, да и постоянные клиенты потянулись к молодым, плененные их раскованными разговорами. Приятели Руди были хорошо воспитанны и достаточно тактичны. Едва почувствовав, что мешают сделке по продаже ценного предмета, они быстро исчезали.

Меня немного забавляло, что Кристиан стал ревновать меня к сотруднику, будто тот был его младшим братом, а Руди, напротив, относился к моему сыну с нескрываемым недоверием.

В остальном Руди был честолюбивым, надежным, интеллигентным, и он действительно облегчил мне жизнь. Через несколько лет я передала ему мое «Золотое дно» с уверенностью, что и Перси был бы доволен подобным преемником.

Раз в месяц я звонила Руди, чтобы поинтересоваться его самочувствием и тем, как идут дела в магазине. На сей раз он меня опередил.

– Ты не поверишь, Лора, – волнуясь, признался он. – Я влюбился!

Я ему сразу поверила. Как всегда верила с первого слова. За годы нашей совместной работы Руди часто влюблялся и разочаровывался, всякий раз с энтузиазмом в начале и горечью под конец. Между тем ему уже было под сорок, а он вел себя как подросток. Я пыталась вразумить его, что если в молодости мы способны воспламеняться чувствами к новому человеку раз в два месяца, то с годами уже не так часто, примерно раз в семь лет, а в зрелом возрасте и еще реже. Некоторые, возможно, вообще никогда.

Я часто думала, где и как в свои семьдесят я в принципе могла бы встретить подходящего партнера? Вероятно, немцы‑ пенсионеры правильно поступают, что коротают старость на Мальорке или Тенерифе. Там можно есть на свежем воздухе и там легче заводить ни к чему не обязывающие знакомства, чтобы отправлять естественную потребность. Другой вопрос, хочется ли мне такой жизни в принципе?

Я лишний раз убеждаюсь, что совершенно не похожа на Аннелизу, когда она мне зачитывает брачные объявления из центральных газет. И громко ругается из‑ за того, что почти все мужчины предпочитают стройных и худощавых. Не съездить ли нам с Аннелизой на Мальорку? Вот только она вряд ли согласится сесть в самолет.

– Ты меня вообще‑ то слушаешь? – воскликнул Руди.

– Как ты говоришь? Снова влюбился? Ну здорово! – похвалила я бывшего сотрудника. – Я его знаю?

– Вряд ли, он живет в Гамбурге. У нас чисто уик‑ эндовские отношения, хотя часто все проходит просто отлично.

– А как магазин?

– К сожалению, плохо.

Я насторожилась. В чем проблемы? Оказалось, Руди выкупил все драгоценности из наследства одного аристократического дома. Стоимость была высокой, и он взял в банке кредит. Несмотря на то что на Руди теперь лежал тяжелый долг, он мгновенно увлекся и стал описывать, какие красивые цепочки, кольца, броши и браслеты ему удалось перехватить. К сожалению, на эти дорогие вещи пока не объявился покупатель.

– Тебе надо бы приехать, – продолжил Руди, – хотя бы для того, чтобы взглянуть на диадему прусской княгини! Тяжелая, роскошно выполненная, в средней части, покрытой изумрудной эмалью, нанесена монограмма королевы Луизы. Стилистически безупречно выдержаны только серьги, чистый ар‑ деко. К ним подходит восхитительное колье! А из Будапешта…

– Руди, нам нужно серьезно поговорить. Приезжай сюда и захвати свои сокровища. Надеюсь, ты их застраховал!

Ближайший четверг в Висбадене и у нас в Шветцингене выходной. Заманиваю Руди спаржей и только что созревшей земляникой. Он дает обещание, тем более что его гамбургский друг праздника Тела Господня не признает, для него это обычный рабочий день, и поездка на север состоится не ранее субботы.

Для Аннелизы любые гости в радость, даже те, кто приезжает не к ней. Я размышляла, как бы ей осторожно объяснить, что мои гости не становятся с неизбежностью и ее гостями. Моей подруге вовсе не обязательно вникать в вопросы финансового баланса Руди.

– Будет лучше, если мы приготовим спаржу, – предложила Аннелиза, словно это была не моя идея. – Еще в восемнадцатом веке знали, что в зыбкой песчаной почве она вызревает лучше, чем где бы то ни было.

– А для начала твой знаменитый суп с черемшой.

На секунду у нее отвисла челюсть. Она искала в моих глазах насмешку, язвительность или того пуще – злобные замыслы. Но я состроила невинное выражение, будто у меня и в мыслях ничего не было, и Аннелиза снова заулыбалась.

Сад для Аннелизы являлся чем‑ то вроде рая. Сегодня она объясняла мне, что на какой клумбе растет. Петрушку, лук‑ скороду и укроп я, естественно, могу различить, а вот майоран, тимьян и душицу надо бы запомнить. А такие растения, как иссоп, рута душистая или тем более окопник, разве кто‑ нибудь может знать? Для франкфуртского зеленого соуса у Аннелизы всегда семь трав по рукой – кроме самых ходовых она добавляла еще кислый щавель, огуречник, бедренец, купырь и садовый салат.

– Ты прямо как ведьма‑ знахарка! – восхитилась я. – Я со своими плохими глазами наверняка схватила бы крапиву. Все твои травы, по‑ моему, выглядят одинаково.

– Последствия были бы губительными, – улыбнулась она. – Пора бы уже хоть немного разбираться, ведь в сущности в любом саду полно ядовитых растений. Практически у всех можно встретить морозник, наперстянку, волчник, мак, живокость, борец и золотой дождь. Даже на балконах не редкость олеандры, лекарственная лавровишня и герань. Но кому придет в голову мысль приготовить из них салат или сварить мармелад из плодов плюща и тиса?

Мне точно не придет, подумала я, а вот Аннелизе может. Ведь она заправляет суп листьями безвременника осеннего для вкуса.

– А есть у тебя в огороде черемша? – спросила я. – Я, к сожалению, плохо представляю, как она выглядит.

– Нет, черемша растет на пойменных лугах или по берегам лесных речушек, правда, ее можно встретить и в диких местах нашего замкового парка, – объяснила Аннелиза. – Пока не зацвела, она похожа на это растение. – Она сорвала листик ландыша и сунула мне под нос.

От нахлынувших мыслей у меня на лбу образовались складки, потому что я не представляла, чтобы такой знаток, как Аннелиза, могла ошибиться, когда собирала травы. Она угадала мои сомнения:

– Впрочем, даже ландыши по‑ своему ядовиты, хотя их не сравнить с безвременником осенним.

Подруга не сомневалась, что я не принимаю за чистую монету официальную версию, согласно которой она будто бы неумышленно перепутала растения.

Я молча кивнула. О некоторых вещах лучше помалкивать, впрочем мы понимаем друг друга без слов. Аннелиза в любом случае знает, что я прощу ей любой грех.

На цветочных грядках расцвела желтая роза глория деус.

– Когда тебе в последний раз дарили розы? – спросила Аннелиза, вцепилась в мое плечо, вытащила ногу из резинового сапога и вытряхнула камушек.

Когда? Удо подарил мне букет на помолвку, Перси иногда приносил мне цветы, обычно белые, поскольку считал их самыми благородными.

– Целую вечность никто не дарил, – призналась я. – А тебе?

– Ну, это было не так уж давно, – усмехнулась она.

Все‑ таки Аннелиза была себе на уме. Не исключаю, что зимой она могла сама себе купить букет. У Аннелизы было прекрасное настроение, и она начала напевать:

– Когда в Тироле дарят розы, то дарят чуточку себя….

Разумеется, мне знакома эта песня. Когда мы выходили из детского возраста, то вместе бегали на фильм «В Тироле дарят розы» и восторгались певцом Йоханнесом Хестерсом.

– А кто еще играл в том фильме? – поинтересовалась я. Память у Аннелизы была намного лучше моей. Из моей памяти, к сожалению, выпали имена известных актеров, и я не могу вспомнить их, даже когда вижу перед собой их лица.

– Марте Харелль, Ханс Мозер и Тео Линген! – выпалила она. – Боже, как бы я хотела опять посмотреть это старое кино! Интересно, современные зрители помрут со смеху или как мы тогда – останутся под сильным впечатлением?

Мне пришла в голову мысль попытаться раздобыть видеокассету. Кристиан должен знать, как это можно сделать.

Аннелиза снова принялась напевать песенку из кинофильма. У нее пока крепкий голос. В молодости она хотела стать опереточной певицей.

Мои мечты о профессии тоже не осуществились, потому что в прямом смысле слова были несколько оторваны от земли. В пятнадцать лет я хотела стать пилотом по примеру моего идеала Элли Бейнхорн, которая еще в 1928 году впервые села за штурвал самолета. Получив аттестат зрелости, я узнала, что с близорукостью об этой профессии можно забыть, а после войны девушек все равно охотнее обучали на стюардесс.

– Ты хоть вспоминаешь иногда, что хотела стать звездой сцены? – спросила я. – И что став знаменитой певицей, ты надеялась обрести настоящее счастье?

Подруга недолго размышляла:

– Я давно перестала думать на эту тему. Кто знает, может, со временем я превратилась бы в депрессивную алкоголичку, ведь ты знаешь, что для большой карьеры мой голос слабоват. Нормально, что грандиозные планы рано или поздно уступают место прозе желудка, где и перевариваются благополучно, чтобы больше нас не тревожить.

И все‑ таки сразу после этого она перешла на другую тему:

– Взгляни‑ ка на это облако!

Я поняла, что ее так поразило. По небу плыла ведьма. Вокруг отважно загнутого подбородка обвивались длинные локоны, рот сомкнут в ярости.

– Чем‑ то похожа на нас, – пошутила я.

Когда‑ то мы обе были писаными красавицами. Впрочем, в то время я этого не осознавала и не любила смотреться в зеркало, но фотографии тех лет не дадут соврать. Удо первым стал говорить мне комплименты, и я попалась на удочку. Вокруг Аннелизы, наоборот, постоянно крутились парни, завоевывая ее расположение. К пятнадцати годам у нее уже была пышная грудь при узкой талии и, естественно, бедра – нежные, а не напоминающие покрышки. Сегодня они раздались и придают ее фигуре грузный вид.

Вчера мы заглянули в бутик, Аннелиза хотела купить дочери на день рождения кофточку. Мы стали с ней обсуждать, что лучше взять, и продавцы перестали обращать на нас внимание. Моя подруга отнеслась к этому спокойно и покорно дожидалась, пока кто‑ нибудь из них к нам подойдет. Я же стала с ними ругаться. Чтобы успокоиться, я пригласила Аннелизу в бистро, заказала у стойки два эспрессо и две порции салата, показав на хрустальную чашу, чтобы не было ошибки, какой именно салат я хочу.

– Но это омар! – возразила официантка едва ли не с ужасом, будто две пожилые женщины не могут позволить себе отведать деликатеса в одиннадцать часов утра.

Если бы дело было только в высокомерии продавщиц, в упор не замечающих женщин нашего возраста! Бывая по делам в городе, я давно перестала замечать на себе мужские взгляды. Если все‑ таки в молодых людях вопреки ожиданию просыпается интерес, то, чаще всего, он обращен на мой кошелек. Когда они замечают Аннелизу, то, скорее всего, потому, что она у них вызывает воспоминания о вкусной бабушкиной кухне. Когда вам за семьдесят, вас перестают воспринимать как женщину. Исключение еще могут сделать для бывшей киноактрисы или другой видной личности.

Аннелиза смотрит на проблему иначе. Она утверждает, что вокруг полно старичков, которые присвистывают ей в след. Я ни разу не была этому свидетелем. Свистящие вслед пенсионеры – не мой выбор. Я по горло сыта стареющими мужиками, которые для оживления своей потенции всегда предпочтут двадцатилетнюю молодку. Тут я злорадно подумала об Удо и не смогла сдержать ухмылку.

– Почему ты усмехаешься? – спросила Аннелиза.

– Есть все же на свете справедливость, она в определенном смысле компенсирует наши поражения, – поделилась я, не вдаваясь в подробности своих размышлений. – У Удо в новой семье давно нелады. Его вторая жена какое‑ то время с ним любезничала, но не подумала хорошенько, как быстро заканчивается такое счастье. Как твой Харди терроризировал тебя в последние годы, так и Удо мучает мою последовательницу и требует, чтобы она находилась рядом с утра до вечера. Они давно не путешествуют, никого не приглашают в гости, не ходят в театр или кино. День за днем она только и делает, что ухаживает за болезненным муженьком и готовит диетическую еду.

– Я вот‑ вот разрыдаюсь! Скажи проще: тебе ее жаль?

Мы засмеялись. Разумеется, я чрезвычайно довольна, что теперь свободна как птица.

– Только честно, – попросила Аннелиза. – Разве мы намного лучше мужиков? Если бы тебе позволили выбирать, разве ты не предпочла бы симпатичного молодого человека какому‑ то старикашке? Если бы у меня был шанс…

– Ой, да ладно, ты ведь не стала бы на полном серьезе крутить шашни с парнем, который годится тебе в сыновья?

– Наши дети давно не подростки, после двадцати они повзрослели. А твой Кристиан такой сладкий, я бы его прямо на месте скушала!

Господи, что она говорит! Шутит? Ее слова меня неприятно удивили.

Неодобрительная мина на моем лице развеселила Аннелизу, она захихикала и решила подразнить еще больше:

– Когда в четверг к тебе приедет сотрудник, не оставляй нас наедине ни на минуту.

В случае с Руди я могла быть абсолютно спокойна.

В сущности, я согласна с Аннелизой. Кто поспорит, что с молодыми людьми интереснее и веселее, поскольку с возрастом умение смеяться постепенно уходит. Малолетний ребенок может упасть наземь и хохотать от удовольствия, девочек‑ подростков тоже, бывает, не унять, если они примутся гоготать, даже в среднем возрасте мы любим посмеяться хорошей шутке или подурачиться в кругу друзей. Но проходят годы, в нас что‑ то незаметно меняется, и способность смеяться исчезает. Всмотритесь в безучастные лица людей пожилого возраста, и желание испытать чувство юмора отпадет у вас само по себе. А не может ли притягательная сила юношеской веселости как‑ то быть связанной с сексом? Скорее всего. После того как наш Кристиан стал жить отдельно, мы с Удо ни разу больше не переспали. Солнце перестало заглядывать к нам в дом, и наступило бесконечно долгое ненастье. Наверное, я должна буду со временем простить Удо за то, что он, пусть и в ущерб мне, решил еще пару лет продлить радость жизни с молодой женщиной. Ведь когда он после всего пересядет в кресло‑ коляску, ему станет не до веселья.

Как только я пришла к выводу, что лучше мудро и великодушно простить разведенного мужа, на меня вдруг накатила грусть. Прощание – своего рода пароль в жизни женщины. Сначала нам приходится прощаться с чувством защищенности родительского дома, потом с независимостью, какой пользуемся в молодости, наконец, расстаемся с детьми, с партнерами, с сексом, с профессией, со здоровьем, от нас уходят жизненная энергия и женская привлекательность. От себя я бы еще добавила лично свое сильное чувство – ярость. Оно с годами тоже растворяется.

Жизнь несправедлива. У меня стройная фигура и ухоженный вид, но это не добавляет мне ни внутренней уверенности, ни сильного желания мужчины. Аннелиза – круглая как шар и одевается как попало. Но что удивительно: ей вообще неведомо, как можно быть несчастной. Сын мгновенно раскусил ее: дай ей кислющий лимон, она и его съест с удовольствием.

Мой гость появился раньше назначенного времени. Я не успевала накраситься, и Аннелиза пошла открывать ему дверь. Будучи страстной огородницей, сегодня она несколько часов ковырялась в земле, на ней был сиреневый клеенчатый передник, повязанный поверх бермуд в крупный цветок, и румынская национальная кофточка. В отличие от нее Руди всегда одевался самым тщательным образом.

Аннелиза проревела на всю лестничную клетку: «Л‑ о‑ о‑ о‑ ра! », и я торопливо нацепила нитку жемчуга. Если кто‑ то и разбирается в красивых украшениях, то это Руди. Мы оба были рады встрече и сердечно обнялись.

– Взгляни! Ручная работа! – Он с гордостью показал на свои ботинки.

Аннелиза тоже не могла отвести глаз от его ботинок, которые были явно разных размеров. Налюбовавшись должным образом на новое приобретение, я перешла на строгий тон и спросила, может ли он такое позволить себе? Собственно говоря, нет. Но Руди экономил на других вещах, которые не считал для себя первостепенно важными. Ездил на древней машине, жил со сломанным телевизором, холодильник ему достался от умершей бабушки.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒