Часть третья 3 страница

Он молчал. Билл понимал чувства Дженни Первой: пусть не у нее, так хотя бы у подруги их общие мечты превратятся в реальность.

Западный мир привык считать женщин из «Райского квартала» и подобных мест хитрыми и расчетливыми, утверждая, что их интересуют лишь деньги. На самом деле их мечты были обычными женскими мечтами о прочных отношениях, браке, детях. Эти женщины не отрицали, что они чьи‑ то содержанки, но хотелось им совсем иного. Они все устали от «любви на час».

– Вы любите ее, – вдруг заявила китаянка.

Билл чуть не поперхнулся. Его всегда поражало легкомысленное обращение китайцев со словом «любовь». Они употребляли это слово на каждом шагу, понимая под ним обыкновенную симпатию или увлечение.

– Я люблю свою жену.

Ему сразу вспомнилась песня с таким названием, которую джазмены играли в отеле «Мир». Он мысленно представил, как Бекка и Холли, взявшись за руки, возвращаются из школы.

– Вот кого я люблю, – добавил он.

– Возможно, и Цзинь‑ Цзинь любит вас, – продолжала Дженни Первая, пропуская его слова мимо ушей.

Профессиональная танцовщица говорила вполне серьезно. Билл вдруг догадался: вот она, истинная цель ее прихода. Суп был лишь предлогом. Дженни Первая пришла, чтобы растолковать ему очевидные вещи, которые он, по тупости своей, до сих пор не уразумел.

– Но она должна думать о своем будущем. – Дженни Первая говорила отрывисто, словно хлестала его словами. – Женат… иностранец… никакого будущего.

Потом она встала, собираясь уйти. Все было сказано. Билл поблагодарил ее за суп, проводил до лифта, а потом выглянул из окна спальни во двор. Во дворе стоял пустой серебристый «порше». Стало быть, его владелец решил сегодня провести время у Цзинь‑ Цзинь.

Билл следил за ее окнами, пока там не погас свет. Тогда он встал, схватил сумку со сборниками кроссвордов и запихал на самое дно мусорного ведра.

Это тоже был «настоящий Шанхай».

Путь от детской больницы на Грейт‑ Портленд до Примроуз‑ Хилл, где жила сестра Бекки, был сплошным удовольствием. Даже не верилось, что они идут не по пригородным лужайкам и дорожкам, а по центру Лондона.

В Риджентс‑ парке, возле озерца, торговали мороженым. Холли умоляюще посмотрела на мать, и Бекка купила по одной штуке ей и себе, сказав, что лето кончается, а с ним заканчивается и мороженое.

Вокруг пахло уходящим летом и Лондонским зоопарком. Лондон представлял собой город, построенный для нормальной человеческой жизни, город, где ребенок не задыхается от последствий «экономического чуда».

Выйдя из Риджентс‑ парка, Бекка и Холли прошли мимо зоопарка и повернули на Примроуз‑ Хилл. Через какое‑ то время Холли обернулась и крикнула:

– Мама, смотри! Спрятанные жирафы!

Это считалось одним из секретов семьи Холденов. Вольеры с жирафами находились достаточно далеко от входа в зоопарк, и, когда их головы на длинных шеях вдруг появлялись над деревьями, возникало полное ощущение, что эти животные обладают особыми правами и могут свободно разгуливать по всему зоопарку.

– Помнишь, мы их видели, когда гуляли с папой? – теребила Бекку Холли. – Мамочка, ты помнишь? Это папа назвал их спрятанными жирафами.

– Помню, дорогая. – Бекка остановилась. Двое жирафов невозмутимо обозревали суетный лондонский мир. – Ты права. Мы их видели, когда гуляли с папой.

Глава 15

Назавтра, поздно вечером, Биллу позвонил отец.

Его звонок раздался, едва Билл переступил порог квартиры, проведя двенадцать часов в офисе, а потом еще несколько – в баре на улице Мао‑ Мин‑ Нань‑ Лу, куда он повел очередных клиентов фирмы. В отцовском голосе звучали знакомые сердитые нотки. Билл сник; он слишком устал, чтобы ругаться и спорить с Холденом‑ старшим.

– Тебе нужно возвращаться в Англию, – заявил отец. – Ты должен быть рядом со своей семьей.

Интересно, сколько времени отец вынашивал эту мысль? Дни? Недели? Должно быть, он думал об этом, занимаясь привычными домашними делами, отправляясь за покупками и распивая чаи под бормотание телевизора. Сколько Билл себя помнил, отец был постоянно чем‑ то недоволен; никогда не угадаешь, в какой момент старика прорвет. Это могло случиться во время просмотра какого‑ нибудь матча или после добродушной беседы в местном супермаркете. А он‑ то думал, что отец изменился. Куда там! Холден‑ старший оставался верен себе, и только смерть положит конец его внезапным и бурным всплескам эмоций.

– Папа, я не могу вернуться в Англию, – вздохнул Билл. – У меня контракт. Это мой шанс. Большой шанс стать партнером фирмы.

– Что‑ то я тебя не пойму, – признался старик.

«Да, отец. Ты не поймешь, сколько бы я тебе ни объяснял. Не поймешь, поскольку привык всю жизнь гнуть спину за гроши».

– Билл, почему тебе так важно стать каким‑ то там партнером? Что это вообще значит?

Билл сделал глубокий вдох. Хорошо, он попробует еще раз.

– Партнеры, папа, не работают на фирму. Они являются частью фирмы. Этим партнеры отличаются от работников, получающих зарплату. Партнеры участвуют в распределении прибыли.

Старик задумался.

– Это если у фирмы есть прибыль, – сказал он.

– Что?

– Я говорю, если у фирмы есть прибыль. Можно распределять прибыль, когда она действительно является прибылью. А если тебе отвалят большой кусок пирога из воздуха или пудинга с начинкой из ветра – это не прибыль. Или тебе будут отстегивать проценты за то, что ты вовремя являешься в офис, а «пахать» будут другие?

Билл рассмеялся. Ну и дремуч же его старик!

– Папа, партнер – не бездельник, на которого трудятся другие. Наоборот, у партнера больше стимулов работать, чем у тех, кто получает зарплату. Шанхай – не место для бездельников. Местная экономика стремительно развивается. Наша фирма просто завалена работой.

– Я не знаю, как все это крутится в Китае, но не думаю, что правила сильно отличаются от наших. Партнер должен не только получать денежки от прибылей, но и нести бремя расходов. Кто ж тогда держит это бремя на своих плечах?

На каких наглядных примерах объяснить старому упрямцу очевидные вещи? Ну когда он поймет, что мир – не стройплощадка, где он корячился всю жизнь и лаялся с мастерами? Наверное, никогда. Биллу казалось, что он бьется головой о кирпичную стену, которая называется Уильям Холден‑ старший.

– Ты прав, папа, – вздохнул Билл, потирая гудящие виски. – Любой партнер юридической фирмы принимает на себя обязательства перед ней. Есть такое понятие, как «перевод средств в фонд». Это должен сделать каждый, кто намерен стать партнером. Чтобы получать прибыль, ты должен вложить в фирму свои средства. У нас это примерно двести пятьдесят тысяч фунтов. Фирма помогает будущему партнеру взять заем.

Холден‑ старший переваривал услышанное.

– Значит, прежде чем сделаться партнером, ты должен вбухать в свою фирму двести пятьдесят тысяч фунтов?

Таких денег его старик никогда не видел. Отец Билла и представить себе не мог, как выглядят двести пятьдесят тысяч. Он жил в пригородном домике, за который расплачивался всю свою трудовую жизнь. За двести пятьдесят тысяч можно было купить четыре таких домика, если не пять.

– Да, отец. Ты инвестируешь деньги в фирму, чтобы оказаться в одной лодке с другими партнерами. И судьба фирмы становится твоей судьбой. Ты можешь разбогатеть, а можешь и разориться. Гарантий никто не дает.

– Как и в браке, – вдруг брякнул старик.

– Да, папа. Партнерство в фирме сродни браку.

Помолчав, Холден‑ старший вернулся к тому, за чем он звонил. К тому, что его по‑ настоящему волновало.

– Возвращайся в Англию, – сказал отец хриплым от прорвавшихся эмоций голосом. – Бросай все и возвращайся. – Холден‑ старший не просил. Он приказывал. – Плюнь ты на эту хрень с партнерством, Билл. Ты нужен своей дочери.

– Мы недавно разговаривали с Беккой. Она сказала, что Холли прекрасно себя чувствует.

Трубка просто раскалывалась от отцовского гнева. Билл вдруг понял, что Холден‑ старший по‑ прежнему ненавидит его.

– Бекка сказала, а ты и уши развесил! – гремел старик. – А что на самом деле, ты не знаешь. Холли с матерью не живет. Это ты знаешь?

У Билла скрутило живот.

– Что? Что ты сказал? – выкрикнул он.

– То, что ты слышал, Эйнштейн. Вот так, мистер Всезнайка! Бекка сплавила малышку своей сестрице. Что ты теперь скажешь?

Бекка отдала Холли своей сестре? Своей сумасбродной сестре? Неуправляемой женщине, которая каждые несколько лет «кардинально меняла свою жизнь»?

В мозгу Билла крутились эпитеты, адресованные сестре Бекки. Некоторые он ни за что не решился бы произнести вслух.

Звонок отца испугал его и вогнал в ярость. Быстро свернув разговор с Холденом‑ старшим, Билл позвонил Бекке. Домашний номер не отвечал. Билл набрал номер мобильника и услышал стандартное: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Скорее всего, Бекка сейчас сидела в палате у своего отца. Удобная причина, которой можно объяснить все.

Билл порылся в записной книжке и позвонил ее сестре. Номер оказался устаревшим. Билл перезвонил отцу, но у того был лишь номер Бекки. Он бросил трубку, даже не попрощавшись со стариком.

Сестра Бекки меняла свои телефонные номера с головокружительной быстротой. Она делала это всякий раз, когда порывала с очередным экстравагантным бойфрендом или хотела скрыться от чьей‑ то рассерженной жены.

Билл на мгновение представил свое сокровище, своего ангела в доме непредсказуемой «тетушки Сары». Впервые за этот вечер он сильно рассердился на жену.

Каким чертовым бзиком была нынче одержима эта Сара? Чей еще брак она стремилась разрушить? В какую крайность ударилась на этой неделе? В тантрический секс? В вегетарианство? А может, опять потянуло на «старое» вроде кокаина и крэка? Саре что угодно могло взбрести в голову. Но у Холли есть мать! Как бы ни был болен отец Бекки и сколько бы внимания ему ни требовалась, она не имела права перепоручать ребенка Саре. Да любая ленивая и неопрятная нянька – просто находка по сравнению с этой женщиной, начисто лишенной тормозов! Или Бекке все равно, как подействует на их дочь жизнь рядом с «тетей Сарой» и ее очередным дружком?

Билл размахнулся и швырнул телефонный аппарат в стену. Прямо в полотно с вангоговскими «Подсолнухами».

Утром он нашел под дверью квартиры вчетверо сложенный листок из блокнота. Билл развернул бумажку. В левом верхнем углу красовался мультяшный котенок. Посередине старательным почерком было выведено: «Прошу позвонить. Цзинь‑ Цзинь». Свое имя она написала также и иероглифами. Ниже значился номер ее мобильного телефона.

Билл еще раз взглянул на записку, потом скомкал и бросил в мусорное ведро, где лежали сборники кроссвордов. Хватит с него этих дерьмовых подростковых игр и слежки за чужими окнами. И нечего кормить его супом, которого он не заказывал!

Он стал собираться на работу. Звонить в Лондон было не время. Так всегда: то слишком рано, то чересчур поздно. Почему‑ то он каждый раз звонил невпопад.

В воскресенье, под вечер, когда Билл не знал, чем заняться, и с нетерпением ждал начала рабочей недели, Цзинь‑ Цзинь сама пришла к нему.

– Вы умеете обращаться вот с этим?

В руках она держала нераспакованную коробку с видеокамерой «Сони Хэндикам». Последняя модель. Такую же камеру Билл купил, когда родилась Холли, чтобы вести видеолетопись жизни дочери с самых первых дней.

– А чего тут уметь? – буркнул Билл. – Любой дурак разберется.

Цзинь‑ Цзинь весело кивнула, протягивая ему коробку.

Дурак был выбран.

Они отправились в ее квартиру. Пока Билл готовил видеокамеру к съемке, Цзинь‑ Цзинь удалилась в спальню и вышла оттуда совершенно преобразившейся. Безупречно сшитое красное ципао очень понравилось Биллу, но все остальное… Косметика превратила лицо Цзинь‑ Цзинь в белую маску. Щеки были подрисованы красными румянами. От густой помады ее губы казались влажными. Билл поморщился. Он едва узнавал прежнюю Цзинь‑ Цзинь, которая почти не пользовалась косметикой.

– Ну, как я вам? – спросила она, довольная тем, что похоронила свою естественную красоту под косметической «штукатуркой».

– Очень красиво, – соврал Билл.

Оказалось, что далеко не все мечты Цзинь‑ Цзинь связаны с мужчиной в серебристом «порше». Она видела себя дикторшей, читающей вечерний выпуск новостей по Си‑ си‑ ти‑ ви – Государственному китайскому телевидению. [53] Цзинь‑ Цзинь считала, что эта работа разрешит все ее проблемы. Она воображала себя сидящей за столом, на фоне панорамы вечернего Шанхая. Перед ней был невидимый для зрителей экран, с которого она считывала радостные известия об очередных достижениях Китая. Возможно, Дженни Первая ошиблась и Цзинь‑ Цзинь хотелось не столько семейного счастья, сколько успешной карьеры.

Цзинь‑ Цзинь долго выбирала наиболее подходящее место для съемки. Они оба нервничали, но по разным причинам. Цзинь‑ Цзинь боялась упустить редкий шанс попасть в шоу‑ бизнес. Билл давно не снимал. К тому же в этой модели все‑ таки обнаружились кое‑ какие новшества, в которых он не сразу разобрался.

Когда наконец все было налажено и на камере вспыхнула красная лампочка, Билл кивнул Цзинь‑ Цзинь. Старательно выговаривая слова мандаринского диалекта, она рассказывала о себе. Билл стремился держать камеру ровно. Си‑ си‑ ти‑ ви объявило что‑ то вроде набора на курсы дикторов. Телевидение привлекало Цзинь‑ Цзинь возможностью начать новую жизнь и распроститься с «Райским кварталом».

Наивные мечты. Билл вспомнил, с каким самозабвением Цзинь‑ Цзинь держалась за микрофон в караоке‑ баре. Нереализовавшиеся грезы девочки‑ подростка? Желание, чтобы мир наконец‑ то заметил ее? И что в этом плохого? Кто дал ему право смеяться над ней? Разве Цзинь‑ Цзинь не достойна быть диктором? Он видел девушек, читающих новости по Си‑ си‑ ти‑ ви. Цзинь‑ Цзинь была куда привлекательнее.

– Хорошо. А теперь давайте снимем вас крупным планом, – предложил Билл. – Только на этот раз постарайтесь дышать. Дышать дикторам не возбраняется.

– Прошу прощения?

На самом деле Цзинь‑ Цзинь не просила никакого прощения. Она употребляла устаревшее английское «pardon», что делало ее похожей на даму из «Женского института». Вопросительное употребление этого слова, означавшее, что спрашивающий чего‑ то не понял, Билл встречал только в старых романах.

– Попробуем еще раз, – сказал Билл.

Они отсняли новый фрагмент. У Билла упало сердце. Он вдруг подумал, что Цзинь‑ Цзинь вряд ли возьмут в дикторы. Она не умела свободно держаться перед камерой. Стоило загореться красному огоньку, как все ее обаяние, изящество, теплота и юмор просто испарялись. Цзинь‑ Цзинь начинала волноваться, и от кадра к кадру ее волнение только возрастало. Хуже всего – волнение передалось ее коже, и та мгновенно покрылась сыпью, проступавшей даже сквозь густой слой косметики.

Беспокойство и неуверенность Цзинь‑ Цзинь заразили и Билла. Стоило ему кивнуть, как ее улыбка – такая живая и естественная – превращалась в холодную гримасу статуи. Каждый новый кадр оказывался хуже предыдущего. Цзинь‑ Цзинь начала спотыкаться. В голосе появилась дрожь.

На сегодняшний момент Цзинь‑ Цзинь не годилась в дикторы. Но Девлин любил приводить в пример китайское упорство. Возможно, и она преодолеет барьер страха и научится свободно держаться перед камерой. Исчезнут волнения, пропадет и сыпь. Почему‑ то Биллу хотелось верить в ее успех.

Во входной двери повернулся ключ. Это был он, «муж» Цзинь‑ Цзинь. Незнакомец, ездивший на серебристом «порше».

Китаец молча оглядел Цзинь‑ Цзинь и Билла. У него был такой вид, словно он застал в своей квартире совершенно незнакомых людей. Билл поначалу тоже оторопел: откуда у содержателя Цзинь‑ Цзинь ключ? Но если рассуждать логически, то это его квартира. Ему принадлежало здесь все: от мебели до бытовых приборов. Так как же ему не иметь ключа?

Цзинь‑ Цзинь сразу же бросилась к нему. Нет, она не поцеловала китайца. Она засмеялась и взяла его за руку. Биллу этот жест показался куда интимнее, нежели поцелуй. И куда неприятнее.

Она принялась что‑ то весело щебетать. Вероятно, объясняла, чем они тут занимаются. Билл угадал: Цзинь‑ Цзинь достала китайскую газету и ткнула пальчиком в обведенное красным объявление, подтверждая, что не лжет.

Билл нажал кнопку «пауза». Цзинь‑ Цзинь хлопотала возле «мужа». Она усадила его на диван и взяла у Билла камеру, чтобы показать отснятое и услышать его одобрение. Все это время она не закрывала рта. Билл пытался подавить в себе чувства, которые не хотел, да и не имел права испытывать.

Ее поведение разочаровало Билла. Он смотрел на китайца, расположившегося на диване, и сердился на Цзинь‑ Цзинь. Он вовсе не желал сердиться на нее, но не мог совладать с собой.

И из‑ за этого козла она бросила преподавание? Променяла обожавших ее учеников на снятую им клетку? И ради этой посредственности она добросовестно изображала золотую канарейку? Это ему она дарила свое тело?

Они с китайцем ограничились короткими кивками. Билл изо всех сил старался придать лицу нейтральное выражение, убрав с него сарказм и желчность. А в мозгу, как назло, вертелась картинка: владелец «порше» трахает Цзинь‑ Цзинь прямо на этом диване, и она вскрикивает и стонет, изображая страсть.

Китайцу было около сорока. Зрелый мужчина, раньше времени начавший седеть. В отличие от многих преуспевающих китайских бизнесменов он не оброс жирком. По китайским меркам, довольно высокий. Билл сам не понимал, почему невзлюбил его с первого взгляда.

Китаец одевался по моде состоятельных азиатов, имеющих свои представления об изящной небрежности. Рубашка‑ поло, серые полушерстяные слаксы и черные ботинки, начищенные до умопомрачительного блеска. Шейн говорил, что обычно так одеваются японские служащие в свободное от работы время. Китайские нувориши подхватили этот стиль, приспособив его к себе. По‑ английски китаец не говорил, попыток обменяться с Биллом рукопожатием не делал, однако и враждебности в нем не ощущалось. Китаец не проявлял к нему никаких чувств. Билл Холден? «Большеносый идиот», живущий по соседству, которого позвали помочь разобраться с хитроумной штучкой. Он китайцу не соперник, не угроза и вообще пустое место. Цзинь‑ Цзинь, как и подобало «канарейке», объяснила все сама, и так называемый муж принял ее объяснения. Через десять минут он забудет о существовании Билла Холдена. Главное – ничто не мешало его планам на этот вечер.

Интересно, а что бы подумала Бекка, окажись она на месте этого китайца? Вероятно, он не умел видеть людей насквозь, зато она умела.

Возвращаясь к себе, Билл думал: во всяком ли браке центр тяжести постепенно смещается с мужчины и женщины на их ребенка? Или такое свойственно только его браку?

Бекка позвонила ему в офис. Ее звонок пришелся на самое неподходящее время, поскольку в Шанхайском филиале фирмы шло экстренное заседание. Ситуация расценивалась как кризисная. В британской прессе без конца появлялись статьи о производственном травматизме на китайских заводах и фабриках. Приводилась жуткая статистика: из‑ за ненадлежащих условий труда рабочие и работницы лишались зрения, теряли руки, ноги, а то и жизнь. Они работали за смехотворную зарплату, поставляя западному миру дешевую электронику, одежду и обувь. Западные инвесторы вдруг стали задумываться об этической стороне своих вложений в китайскую экономику. Общественные организации призывали бойкотировать товары, произведенные на предприятиях с высоким уровнем травматизма. Все это угрожало иностранному бизнесу в Китае, а значит, и бизнесу юридической фирмы «Баттерфилд, Хант и Вест». Нужно было что‑ то делать.

И тем не менее, увидев на дисплее мобильника номер Бекки, Билл встал из‑ за стола. Ему было наплевать, что о нем подумают Девлин, Шейн, Малахольный Мит и Нэнси Дэн. Дочь важнее любых совещаний.

– Простите, я должен ответить на звонок, – извинился Билл.

Он вышел из конференц‑ зала и остановился в коридоре, чтобы чужие уши не услышали их с Беккой разговор.

– Билл, это я.

Голос у Бекки был совсем потерянный. У Билла защемило сердце. Он любил Бекку и сейчас испытывал к ней ту, первоначальную, любовь, которая когда‑ то соединила их. Всего несколько слов, но по ним Билл понял, каково ей сейчас. Более того, он чувствовал: ее отцу стало хуже.

– Бекки, что с твоим стариком?

Он опять попал впросак. Бекка звонила не из‑ за отца.

– Пока неплохо. – Это было сказано с такой беззаботностью, что Билл вдруг ощутил себя полнейшим идиотом. – Он собирался лечь на обследование, но кардиологи сочли это излишним. Сейчас он дома. Врачи еще раз обсудят результаты анализов, а потом будут решать.

«Тогда у тебя тем более нет причин отдавать ребенка этой…»

– А что с Холли? – спросил он.

В ответ послышался смех Бекки. Билл едва не швырнул мобильник об пол.

– С ней все в порядке. Она еще подросла. Скучает по тебе, Билл. Скучает по своему папочке. Вспоминает, как ты ее кружил. Просит меня сделать то же самое, но я так не умею.

Как же он мог забыть одну из самых любимых игр Холли? Дочь обхватывала его за шею, а он начинал кружиться. В какой‑ то момент Холли разжимала руки. Она знала: папочка не позволит ей упасть. Папочка подхватит ее, поднимет высоко‑ высоко, а потом перевернет вверх тормашками, и их глаза окажутся напротив друг друга.

Билл оборвал поток приятных воспоминаний. А что, если у его старика случилось очередное «короткое замыкание» и он устроил трагедию вокруг заурядного события? Возможно, Холли действительно однажды переночевала у своей сумасшедшей тетки, пока Бекки находилась в клинике, рядом с отцом.

– Слушай, Бекки, кажется, у моего старика очередной задвиг. Представляешь, недавно позвонил мне и утверждал, будто Холли теперь живет у твоей сестры. У Сары.

Билл с трудом заставил себя произнести это имя. Мысленно он называл Сару не иначе как «свихнутая сестрица».

– Это правда, – все тем же беззаботным тоном подтвердила Бекка. – У Сары новый бойфренд. Он очень заботливо относится и к ее детям, и к Холли.

Новый бойфренд. Новый долбаный бойфренд!

Значит, все обстояло гораздо хуже. Несравненно хуже. Невообразимо скверно – вот как все обстояло.

– Я возвращаюсь в Лондон, – едва сдерживаясь, объявил Билл. – Вылетаю первым же рейсом. Дай мне адрес Сары!

– Зачем?

– Затем, что если ты в не состоянии позаботиться о нашем ребенке, это сделаю я.

– Не горячись, Билл. И тебе совсем не надо сломя голову нестись в Лондон. Я знаю, как ты относишься к Саре. Я и не пытаюсь выгораживать сестру. В прошлом она куролесила так, что у меня руки опускались. Но за последние несколько лет она изменилась к лучшему. С тех пор как она прекратила пить и баловаться наркотиками, она стала намного мягче. Она стала нормальным человеком. Терапия сделала чудеса. Холли очень нравится в ее доме. Девочка там в полной безопасности. Я и сама собиралась тебе рассказать об этом, но боялась, что ты начнешь дергаться.

– Ах, ты боялась, что я начну дергаться? – закричал Билл. – Я начну не только дергаться! И когда же ты собиралась мне это сказать? Может, ты скажешь, что и из‑ за тебя я дергаюсь напрасно?

– Билл, я отдала им Холли совсем ненадолго, пока моему отцу не станет лучше. – Кажется, она искренне недоумевала, почему все события видятся ему именно так. – В доме Сары очень любят Холли. И возятся с нею. Сама Сара. Ее дети. И в особенности – ее новый бойфренд.

Опять этот бойфренд! Очередной трахальщик.

– Билл, это временно, – повторила Бекка. Она говорила на удивление спокойно и хотела, чтобы и он успокоился. – Только пока мой отец болеет. Но Холли там действительно хорошо. Поверь мне, прошу тебя.

– Мне это не нравится.

Бекка вздохнула. Она умела вздыхать так, что Биллу иногда хотелось лезть на стенку.

– Что тебе не нравится?

– То, что Холли живет у чужих людей.

– Моя сестра – не чужая.

– Даже хуже. Никакого стержня, а вот психопатии – через край. Какие там перемены? Она всегда была такой. То замужество, то полон дом лесбиянок.

– Да, Билл, все это было. Когда у Сары распался первый брак, ее словно подменили. Я сама ее не узнавала. Но эта полоса позади. Поверь мне, Сара серьезно изменилась. Если бы я видела хоть малейшую опасность для Холли, я бы ни за что не оставила дочь у сестры. Сара мне очень помогает. Я говорю тебе правду.

Но Билл не желал верить такой правде.

– Мне это не нравится, – повторил он. – Холли должна быть рядом с тобой.

– Говорю тебе, я почти все свое время провожу с отцом.

– Мне все равно это не нравится!

Терпение Бекки кончилось. Разговор с мужем измотал ее и морально, и физически. Но в отличие от многих женщин Бекка не срывалась на крик. В ее голосе появились холодность и отстраненность. Однако Билл был слишком взбешен и проигнорировал эти сигналы.

– Нравится тебе или нет, но я здесь одна. И все, что на меня наваливается, я вынуждена разгребать в одиночку.

– Если с Холли что‑ нибудь случится, я тебе никогда этого не прощу, – произнес он фразу, способную украсить собой любой дамский роман.

– Билл, ты вообще меня слышишь? Повторяю: если бы поведение Сары внушало мне хоть малейшее сомнение, я бы ни за что не оставила Холли в ее доме. И, да будет тебе известно, Холли там очень нравится. Ей там веселее, чем с нами. У Сары все вместе собираются за столом, вместе проводят время.

– А мы нет? И ты не знаешь почему? Да потому, что я вкалываю по двенадцать часов в день, чтобы у вас с Холли была достойная жизнь!

– Ты думаешь, зарабатывание денег освобождает тебя от всех прочих обязанностей?

– Ты всегда услужливо подсказываешь мне, о чем я думаю!

– И тебя это раздражает?

– Что ты! Восхищает! Я просто в восторге, что за меня кто‑ то думает.

Билл инстинктивно обернулся. В противоположном конце коридора стоял Шейн. Дверь конференц‑ зала оставалась открытой. Там ждали, когда Билл закончит свой «неотложный разговор».

– Дочь всегда должна находиться у тебя на первом месте, – заявил Билл, демонстративно поворачиваясь к Шейну спиной. – Прежде всего, ты обязана помнить о ней.

– Я помню, Билл, и однажды ты в этом убедишься, – устало ответила ему Бекка. – А позволь спросить: что является главным в твоей жизни? Что занимает первое место в твоей шкале приоритетов? Минувшим вечером мы с Сарой как раз говорили об этом. Некоторым мужчинам, едва они переступят порог офиса, свойственно начисто забывать о своей семье.

– Я не хочу, чтобы ты обсуждала меня и мою работу с этой свихнутой сукой! Больше не смей говорить с ней обо мне! – заорал он.

Ответом ему были короткие гудки. На плечо осторожно легла чья‑ то рука. Обернувшись, Билл увидел Шейна.

– В семье порядок? – спросил австралиец.

– Полнейший, – стискивая зубы, ответил Билл.

Бекка не верила своим глазам: по коридору детской клиники к ним шел… Сарфраз Кхан. Индиец широко улыбался. Бекка не сразу отделалась от мыслей о галлюцинации.

– Что вы здесь делаете? – спросила она, задним числом ругая себя за бестактный вопрос.

– Заходил повидать друзей, – ответил Кхан.

Он присел на корточки, здороваясь с Холли. Детям никогда не требовалось задирать голову, чтобы поговорить с «дядей доктором», и эта его черта очень нравилась Бекке.

– Завтра утром я уезжаю в Ливерпуль. – По лицу доктора Кхана промелькнула какая‑ то тень. – Мама неважно себя чувствует.

Он встал и отвернулся, поправив блестящие черные волосы. Бекке было знакомо чувство, владевшее им, – чувство вины взрослых детей, живущих вдалеке от своих родителей.

Сара с любопытством глядела на нее и на индийца, и Бекка торопливо представила их друг другу. Доктор пожал руку Сары. Похоже, ему с трудом верилось, что эта рыжая, коротко стриженная женщина – сестра Бекки.

– Все в порядке? – спросил он, и Бекка поняла, что вопрос касается Холли.

– Да, доктор. Все замечательно. С тех пор – ни одного приступа. Девочка довольна, что вернулась в Лондон. Но, конечно, скучает по отцу.

– Еще бы, – понимающе произнес индиец.

Он снова опустился на корточки, улыбаясь Холли профессиональной улыбкой детского врача.

– А как ты перенесла долгий перелет? Не устала?

– Я видела кабину, – с гордостью объявила Холли.

– Неужели?

– Да. Это такое место, где сидят пилоты, – пояснила девочка. – Меня туда пригласили.

– Ого! – Доктор Кхан встал и улыбнулся Бекке. – Сколько летаю, меня почему‑ то никогда не приглашали в кабину.

Казалось, он собирается с духом, чтобы сказать что‑ то еще.

– Не составите ли вы мне компанию на чашечку кофе? Судя по всему, у моих старых лондонских друзей сегодня иные планы. Как быстро нас забывают, – вздохнул он, пытаясь превратить все это в шутку. – Разумеется, я приглашаю всех троих, – спохватившись, добавил доктор Кхан.

– Увы, я не могу, – покачала головой Бекка.

– Не выдумывай, – подтолкнула ее локтем сестра, и в этом жесте Бекка узнала прежнюю бесшабашную Сару. – Я отведу Холли домой, а ты выпьешь кофе со своим шанхайским другом.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒