Часть третья 2 страница

Билл и китаянки втиснулись в каморку, размерами чуть больше встроенного гардероба Бекки. Себе женщины заказали фруктовый сок, а Биллу – пиво «Чинтао».

Сахарная с ними не пошла, оставшись в квартире Дженни Второй (оказалось, что она живет там вместе с сыном). Остальные женщины сосредоточенно изучали репертуар, словно бедняки, волею судеб попавшие в ресторан пятизвездочного отеля. Цзинь‑ Цзинь пригласила еще одну женщину, которая изначально не присутствовала в ее квартире.

Билл тоже открыл книжку в переплете из искусственной кожи. Он понимал только цифры. Судя по ним, репертуар караоке‑ бара содержал сотни песен на кантонском и мандаринском диалектах. Биллу сегодня отводилась роль слушателя.

Цзинь‑ Цзинь зажала в руке микрофон и во все глаза уставилась на экран. Там, взявшись за руки, по пляжу неторопливо брели китаец с китаянкой. К морю подступали кварталы современного города. Наконец до Билла дошло, почему караоке‑ бары столь притягательны для китайцев. Эти заведения давали уединение в стране, где оно было редкостью; они давали свободу самовыражения, почти запретную в китайской культуре. В других местах за подобную свободу можно схлопотать пулю в затылок или навлечь неприятности на своих близких.

Цзинь‑ Цзинь запела какую‑ то душещипательную песню на мандаринском диалекте. Биллу подумалось, что такая песня могла быть только о любви, которая никогда не угаснет.

Когда песня закончилась и микрофоном попыталась завладеть профессиональная партнерша по танцам (ее звали Дженни Первая), Цзинь‑ Цзинь не пожелала ей уступать. Какое‑ то время они переругивались на шанхайском диалекте. Цзинь‑ Цзинь одержала верх и запела другую, не менее сентиментальную песню. В нижней части экрана вспыхивали и гасли иероглифы, а героиня песни печально глядела в окно. У Цзинь‑ Цзинь был неплохой голос, однако на верхних нотах он срывался.

Дженни Вторая оторвалась от вязанья (она и сюда притащила свои спицы).

– У Цзинь‑ Цзинь замечательный голос, – вполголоса сказала она. Ее глаза восхищенно блестели за стеклами очков. – И прекрасное лицо.

Билл вежливо кивнул. Насчет лица он был полностью согласен.

– У меня – ни того ни другого, – засмеялась Дженни Вторая. – Но муж меня все равно любит. Мне очень повезло. Он слишком стар.

Вот тебе и «отец»! Билл в который раз поразился собственной наивности.

– Вы живете в северном корпусе? – спросил он.

Дженни Вторая кивнула, показывая торчащие зубы, которые вряд ли взялся бы исправлять даже опытный ортодонт.

Ее «муж» приезжал во двор «Райского квартала» на черном «БМВ» седьмой серии. Этот упитанный и ухоженный человек (на вид ему было шестьдесят или чуть больше) никогда не вылезал из машины. Билл не раз видел, как Дженни Вторая с застенчивой улыбкой шла к машине. По всем параметрам – прилежная студентка, которую состоятельный папочка решил побаловать и свозить поразвлечься в Бунд.

Манерами поведения Дженни Вторая отличалась от своих подруг. Она не стремилась соответствовать «шанхайскому стилю», но Биллу она очень понравилась. В ней было что‑ то вызывающее расположение. Ей искренне нравилось играть роль гадкого утенка. Она была в бесформенном синем свитере, но когда вставала и оправляла свитер, становилось видно, что в отличие от своих плоских подруг у нее есть настоящие женские формы. Рядом с ней было очень уютно. Билл понимал, почему она так нравилась престарелому «папаше». Скорее всего, на такую девушку облизывались и пожилые европейцы.

– Вот так всегда, – вздохнула Дженни Первая, плюхаясь на обшарпанный диванчик. – Цзинь‑ Цзинь есть… жадная до караоке.

Последнее слово она произнесла с ударением на последнем слоге. Кто‑ то научил ее английскому с типично французскими ошибками произношения.

– Где вы учили английский? – спросил Билл.

Впрочем, он и так знал ответ. Любая китаянка из «Райского квартала» отвечала одинаково: «Я встретила мужчину». Или нескольких.

– Я занималась с учителем, – ответила Дженни Первая. – В постели. Замечательное место, чтобы учить язык. У меня было два французских… бойфренда. Первый – молодой и бедный. Я очень его любила. Но он был молодой и бедный, и я перестала его любить.

Слова звучали цинично и расчетливо. Биллу сразу вспомнилась фраза Тессы Девлин: «Китайские женщины очень практичны». Но слезы Дженни Первой были вполне настоящими. Она поспешно вытерла лицо бумажной салфеткой. Билл в очередной раз удивился расхожему мнению о невозмутимости азиатов. У этих женщин смех и слезы зачастую выплескивались в одной фразе.

– А второй был богатый и женатый. Потом он уехал в Париж.

Значит, ее квартира в «Райском квартале» – это подарок богатого француза? Тогда понятно, почему Дженни Первая жила здесь и почему она возвращалась домой одна.

– Год он звонил, а теперь больше не звонит. – Она вопросительно взглянула на Билла. – Как вы думаете, почему он перестал звонить?

Билл покачал головой.

– Откуда ж я знаю?

Возможно, жена француза что‑ то заподозрила. Эту мысль Билл оставил при себе. Дженни Первая плакала, не стесняясь ни его, ни подруг. Женщины из Райского квартала не были проститутками в западном понимании этого слова. Обычные женщины. Где‑ нибудь в другом месте они стали бы бухгалтершами и учительницами, женами или подругами. Но только не в Шанхае и не в нынешние времена.

Цзинь‑ Цзинь с явной неохотой отдала микрофон незнакомой Биллу женщине.

– Вы ее знаете? – спросила Дженни Первая. – Это Энни. Неужели не знаете?

– Она новенькая, – включилась в разговор Дженни Вторая, позвякивая спицами. – У нее мужчина с Тайваня.

В это время Энни начала сражаться с песней на кантонском диалекте.

– У нее квартира в западном корпусе, – сообщила Дженни Вторая, восхищенно округляя глаза, которые за очками казались еще больше. – Целых три спальни!

Энни расправилась с песней и тоже присела на диванчик, царственным жестом взяв бокал с соком.

– Вы были на Гавайях? – вдруг спросила она Билла.

– Нет.

Ответ удивил Энни. Наверное, ей казалось, что западные люди должны знать Гавайи вдоль и поперек.

– Вам стоит съездить, – посоветовала она. – Я там жила с моим американским бойфрендом. Четыре месяца. Он купил таймшер.

Дженни Первая отвернулась, как будто уже слышала рассказ о Гавайях. Дженни Вторая опять взялась за спицы.

– А куда потом делся твой бойфренд? – спросила она.

Билла тронуло, что из‑ за него они все перешли на английский.

– Мы друг другу надоели, – сказала Энни.

Улыбающаяся Цзинь‑ Цзинь села рядом с Биллом.

– А теперь я поищу песню для вас.

Не обращая внимания на его протесты, она принялась листать репертуарную книжку. Билл отхлебнул пива.

«И почему на Западе люди так комплексуют по поводу караоке? – думал он. – Наверное, потому, что мы относимся к этому пению как к выступлению. Считаем, что должны выступить наилучшим образом. А караоке создали вовсе не для того, чтобы блистать вокальными способностями».

Цзинь‑ Цзинь, единственная среди женщин «Райского квартала», не взяла себе западное имя. Она сохраняла имя, данное ей при рождении. В этой женщине, несомненно, был внутренний стержень. И еще что‑ то, непонятное Биллу и недосягаемое для него. Впрочем, он и не стремился пробиться к глубинам ее души. Достаточно того, что Цзинь‑ Цзинь отказалась от фальшивого иностранного имени.

Она все‑ таки нашла песню для Билла. Он неуклюже встал. Женщины зааплодировали. Его удивило, что Цзинь‑ Цзинь встала рядом с ним и взяла второй микрофон. Возможно, это была просто уловка, рассчитанная на то, что Билл уступит ей право сольного исполнения. Но нет, все говорило о том, что петь они должны вместе.

Песня была давнишним хитом «Карпентерз» и называлась «Yesterday Once More». [49] Цзинь‑ Цзинь разыскала ее чуть ли не на последней странице сборника. У женщин «Райского квартала» эта вещь ассоциировалась с чем‑ то чистым и незапятнанным. Они раскачивались в такт мелодии, отрешенно глядя в пространство влажными карими глазами. Цзинь‑ Цзинь вдохновенно вытягивала высокие и низкие ноты – китайская версия Карен Карпентер. Билл по большей части хрипел и мычал.

Финальные аккорды песни потонули в аплодисментах подруг Цзинь‑ Цзинь. Билл вдруг сжал ее маленькую ладошку.

Цзинь‑ Цзинь поспешно отдернула руку.

Она не возражала против того, чтобы жить в квартире, снятой для нее женатым мужчиной, который приезжал, когда ему заблагорассудится (точнее, когда вспыхнет желание). Но ей не нравилось, когда расчувствовавшийся «большеносый урод» хватал ее за руку. У женщин «Райского квартала» были свои представления о достоинстве.

А потом Билла заставили петь одного. Отвертеться не удалось. Китаянки не желали слушать никаких доводов. Китайские правила незыблемы: все, кто пришел в караоке‑ бар, должны петь. Уклониться от пения было намного труднее, чем от уплаты государственных налогов. По неотвратимости пение в караоке‑ баре находилось на одном уровне со смертью.

– Я поняла: вы стыдитесь петь, – сказала ему Цзинь‑ Цзинь.

В который раз Билл удивился, насколько точно она выбирает слова. Дело было не в его смущении или застенчивости. Он действительно стыдился петь.

Женщины нашли ему что‑ то из классического репертуара Элвиса Пресли. Держа в одной руке микрофон, а в другой – бутылку с пивом, Билл изо всех сил старался воспроизводить слова песни, появляющиеся на экране.

Женщины смеялись, думая, что он стесняется. Но проблема была не в этом. Билл знал эту мелодию. Ему не раз приходилось слышать и даже напевать ее в дорогих караоке‑ барах, когда они с Шейном водили туда своих китайских клиентов. Но там слова высвечивались на правильном английском. Здесь же по нижнему краю экрана бежала цепочка латинских букв, очень отдаленно похожая на английские слова. Китайская подделка, причем довольно грубая.

Потом они с Цзинь‑ Цзинь снова пели вместе. Песня называлась «She's Not You»[50] – давнишний хит Пресли. И снова Билл изо всех сил старался петь, не обращая внимания на англоподобную тарабарщину.

Глава 14

Домой Билл вернулся в столь превосходном расположении духа, что мысль позвонить жене показалась ему здравой и своевременной. В Англии еще продолжалось воскресенье.

– Я слушаю, – раздался знакомый голос Бекки, отделенный от него шестью тысячами миль. Голос был спокойным и в отличие от его собственного совершенно трезвым.

– Это я.

Возникла недолгая пауза. Вероятно, жена оценивала его состояние.

– Билл, ты что, пьян? – спросила она.

То ли Бекку это раздражало, то ли изумляло. Возможно, чувства были смешанными. Хуже всего, что отвечала она тоном ворчливой жены, которой давно осточертели выходки мужа.

– Я укладывала Холли спать. – Произнеся эти слова, Бекка вздохнула. Она слишком хорошо его знала.

«Самое скверное в браке то, что женщина изучила тебя до мелочей», – подумал Билл.

– Я звоню тебе вот по какому поводу, – начал он.

У него действительно появился серьезный повод позвонить. Билл понял это еще в такси, когда они ехали из караоке‑ бара. Они с Цзинь‑ Цзинь сидели на заднем сиденье, окруженные двумя Дженни. Энни восседала рядом с водителем. После нескольких часов исполнения песен о вечной любви Цзинь‑ Цзинь размякла и уже не пыталась выдернуть свою руку.

И вдруг вся значимость звонка в Англию куда‑ то исчезла. По сути, он звонил совсем в другую жизнь.

– Я куплю Холли диск, где есть песня «Y. М. С. А». Через интернет‑ магазин. Знаешь, у них это называется «Заказ одним кликом».

Эта мысль пришла ему в голову в караоке‑ баре. Билл вдруг понял, что зря стыдился своего голоса. Не такой уж он плохой певец. Следом вспомнилось желание дочери. Он – заботливый отец. Если Холли нужна песня из репертуара «Людей деревни», он найдет ей этот старый хит.

– И только поэтому ты звонишь? – Билл почти видел, как она качает головой. – А ты знаешь, который сейчас час в Шанхае?

Билл огляделся, ища глазами часы. Куда они подевались?

– Думаю, что поздно, – сознался он, вдруг ощутив сонливость. – Наверное, около четырех часов.

– Так около четырех или четыре? – Теперь она напомнила Биллу его учителя математики, который терпеть не мог, когда вместо точного ответа ученики начинали гадать. – Позволь напомнить тебе, что здесь вечер. Холли пора спать. Мне, конечно, приятно слышать, что после выпивки с Шейном ты еще помнишь о дочери. Но «Y. М. С. А» ей больше не нужна. Теперь ей позарез понадобились «Independent Women» из репертуара «Дестиниз чайлд». [51] Такую песенку ты знаешь?

Билл засмеялся. Значит, теперь Холли требует «Independent Women». Музыкальные вкусы дочери всегда удивляли, вдохновляли и завораживали его. Если у Бекки нет диска с этой песней, он обязательно найдет. Холли должна знать, что отец помнит о ней и любит ее.

– Бекка, позови Холли. Совсем ненадолго. Она наверняка еще не спит.

Молчание. Знакомое красноречивое молчание.

– Билл, я не стану вытаскивать ее из постели. Учти, что ей завтра в школу. Ты бы мог позвонить и пораньше.

– Ты права, – поспешно согласился Билл. – В следующий раз так и сделаю. Тогда скажи, как она? Как она дышит?

– В Лондоне воздух почище.

– А как твой отец?

Только сейчас Билл сообразил, что разговор нужно было бы начинать с этого вопроса. Оплошность стоила ему еще более красноречивого молчания жены.

– Скорее всего, ему придется делать операцию, – ровным, почти механическим голосом ответила Бекка. – Спасибо, что вспомнил, – добавила она.

Билла обожгло волной неприкрытого сарказма.

– Операцию? Какой ужас! Ты имеешь в виду шунтирование сердца?

– Вначале отец должен пройти катетеризацию сердца.

Голос Бекки зазвучал мягче. Билл чувствовал, что она кусает сейчас губы, чтобы не заплакать.

– Ему ввели в сердце какую‑ то трубку с красителем. По результатам анализа будут решать, нужна ли операция. – В горле у нее застрял комок. – Билл, я очень боюсь.

– Прости, Бекки.

Они опять замолчали, но теперь молчание было не тягостным, а успокаивающим для обоих.

– Твой старик выкарабкается, Бекки, – тихо сказал Билл. – Обязательно выкарабкается.

– Спасибо, Билл.

Она пыталась взять себя в руки. Билла захлестывала любовь к жене. Он понимал, каково ей сейчас.

– Пойду взгляну, как там Холли. Что‑ то она ворочается.

Теперь и он слышал хныканье дочери, доносящееся из детского монитора.

– Успокой ее. Я люблю тебя, Бекки.

– И я люблю тебя, Билл.

Они редко говорили друг другу о любви. Их любовь была подарком судьбы, и у обоих хватало мудрости не обесценивать этот подарок.

Билл положил трубку. Он чувствовал себя усталым и опустошенным, словно все волшебство ночи оказалось иллюзией, порожденной пивом, сентиментальными песнями старины Пресли и лицом Цзинь‑ Цзинь.

Из второго окна большой спальни просматривались окна ее квартиры. У Цзинь‑ Цзинь все еще горел свет.

Билл решил, что завтра он купит ей несколько сборников кроссвордов. Цзинь‑ Цзинь очень нравилось их разгадывать. Возможно, тогда ее не будет так угнетать молчащий телефон.

Шейн не мог уснуть. Едва только он начинал соскальзывать в сон, волна острой боли безжалостно выталкивала его оттуда.

Шейн осторожно повернулся. Он нашел положение, где боль, гнездившаяся глубоко в паху, сделалась тупой и терпимой. Австралиец замер, боясь своими шевелениями разбудить жену. Но Росалита все равно проснулась. Шейн слышал ее усталое дыхание. Потом Росалита выбралась из постели, накинула тонкий халат и пошла в гостиную. Дверь за собой она не прикрыла, и темнота спальни отступила под напором яркого света.

Так продолжалось с того злосчастного обеда, когда Шейн вступился за избиваемого Билла. Почему‑ то Росалита называла его «твой дружок‑ неудачник, которого бросила красивая жена». Сколько раз Шейн ни пытался ей объяснить, филиппинка лишь скалила белые зубы.

Иногда боль пропадала, но ненадолго. Сон превратился в дрему урывками. Шейн перевернулся на спину и почти сполз с подушки, тихо бормоча проклятия. Никогда еще ему не было так страшно.

С ним творилось неладное. Что‑ то очень неладное.

Когда Шейн появился в гостиной, Росалита сидела к нему спиной и стучала по клавишам компьютера. Шейн зарылся лицом в ее черные волосы и обнял жену за плечи. За окном по‑ прежнему было темно.

– Пойдем спать, – сказал Шейн. Его голос звучал раздраженнее, чем обычно, – сказывались боль и мучения со сном. – Пошли, Росалита. Утром поиграешь.

Смуглые ручки певицы летали над клавиатурой.

– Сна нет. Любовью не занимаемся. Хоть порядок в письмах наведу, – беззаботно ответила она.

Шейн глянул через ее плечо на дисплей компьютера и заморгал, не веря тому, что прочитал. «Дорогой мой, как я скучаю по твоим глазам, губам и по твоему большому толстенькому петушку».

Шейн отскочил так, будто от Росалиты било током.

– Что это за хрень? – грубо спросил австралиец.

– Ну чего ты так волнуешься? – без тени смущения отозвалась филиппинка. – Старое письмо. Писала когда‑ то одному другу. Я же тебе говорила, что навожу порядок в письмах. Сейчас и это удалю.

Шейн опять взглянул на дисплей, но сообщение исчезло. Жена повернулась к нему. Карие глаза Росалиты невинно смотрели на мужа. Он поморщился от новой волны боли.

– Почему ты не идешь к врачу? – сердито спросила Росалита. – Если тебе так плохо, нужно обязательно показаться врачу.

– Кто это был? – не обращая внимания на ее слова, спросил Шейн. – Кто? Я хочу знать.

Росалита лишь холодно улыбнулась, и Шейн невольно попятился назад. Если бы раньше кто‑ то сказал ему, что эта исполнительница сентиментальных любовных песенок умеет быть жесткой и свирепой, он бы ни за что не поверил.

– Рози, ну пожалуйста, скажи. Я хочу знать, – почти канючил Шейн.

– Нет, – тихо ответила Росалита. – Не надо лезть в мое прошлое. Я же не лезу в твое.

Она выключила компьютер и спрыгнула с кресла – грациозная смуглая кошечка, способная не только ласково мурлыкать, но и выцарапать глаза. Шейн молча поплелся за ней в спальню. Росалита скинула халат. Шейн затаил дыхание, любуясь ее обнаженным телом. Она легла, повернувшись к нему спиной.

Он и сейчас желал ее. По крайней мере, теоретически, на уровне мыслей. Но после того, как эти английские козлы отделали его и начались боли, тело утратило сексуальные желания. Шейна это удручало. Ему казалось, что он будет трахаться с Росалитой до конца своих дней. И вот на тебе!

Наверное, все дело в боли и беспокойстве, охватившем его. Пройдет боль, исчезнут тревоги, и прежние желания вернутся.

Шейн лежал в темноте, стараясь не шевелиться и тоскуя о телесной близости с Росалитой. Феерический праздник оборвался, едва подарив ему водопад красок. Шейн тосковал по тому, чего у них с Росалитой не было, но что он наблюдал в отношениях Билла и Бекки. Он не знал, как назвать такое состояние, смахивающее на дружбу между супругами.

Утром за ним заехал Билл.

Их ждал поздний деловой завтрак с представителем английской медицинской компании. Росалита спала. Шейн очень надеялся, что она не проснется. Ему не хотелось показывать Биллу изнанку их супружеской жизни.

– На китайском рынке ожидается взлет нового направления, – сказал Билл, глядя, как Шейн с трудом надевает ботинки. – Частное здравоохранение. Скоро местные нувориши начнут трястись над своим здоровьем.

– Еще один способ выкачивания денег, – согласился Шейн.

В шанхайских деловых кругах очень любили обсуждать грядущий взлет того или иного сектора национального рынка. Швейцарцы изучали возможности создания в Шанхае высококлассной частной клиники – нечто вроде Международного семейного госпиталя, но ориентированной исключительно на обслуживание китайских пациентов.

– Китайцы – нация ипохондриков, – сказал Шейн. – Они любой зуд в заду принимают за рак прямой кишки.

Морщась от боли, он завязывал шнурки ботинок.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил Билл.

– Нормально, дружище, – ответил Шейн. Он отер потный лоб и снова сел, чтобы перевести дыхание. Потом извлек из своего ноутбука диск. – Будь добр, положи эту штуку в сейф.

Билл взял диск, на котором крупными буквами было написано: «СУНЬ».

– Сейф за Моной Лизой, – подсказал Шейн.

Над плазменным телевизором висела талантливо сделанная копия Моны Лизы. Билл аккуратно снял картину и поставил на пол. Шейн назвал ему комбинацию из шести цифр. Пискнул электронный сигнал, и открылась толстая металлическая дверца. Убирая диск, Билл заметил в сейфе паспорта, коробки с драгоценностями и пачки иностранной валюты.

Потом он увидел пистолет.

С первого взгляда оружие можно было принять за игрушку – дешевую подделку, какими торгуют на уличных лотках. Пистолет выглядел вполне безобидно рядом с синими изящными футлярами «Тиффани», американскими долларами и австралийским и филиппинским паспортами.

Билл взялся за дуло и вытащил его. У него заколотилось сердце. Пистолет оказался тяжелее, чем он думал. От него пахло маслом. Билл покачал оружие на ладони и протянул Шейну.

– За каким чертом тебе понадобилась эта штука?

– Правила Кай‑ Так, – сказал Шейн. – Не забывай про правила Кай‑ Так. Никому ни слова. А теперь положи его на место.

– При чем тут Кай‑ Так? – раздраженно спросил Билл. – Это посерьезнее, чем траханье с девчонкой, которую ты закадрил в баре. Серьезнее потасовки с пьяными идиотами. Или ты думаешь, что у меня язык повернется кому‑ то рассказать, как наш уважаемый и недавно награжденный глава отдела судебных тяжб хранит у себя дома оружие? Я правильно выражаюсь?

– Билл, я не шучу. Положи пистолет в сейф.

– Шейн, я все‑ таки хочу знать, что все это значит.

– Ну что ж, – хмыкнул Шейн, забирая у него пистолет.

Похоже, Шейн умел обращаться с оружием. Более того, он не боялся, что все это может выйти ему боком.

– Эта штучка называется пистолетом Макарова. Русское производство. По сути, русские скопировали его со знаменитого немецкого «вальтера». Любимое оружие Джеймса Бонда. Точнее, более дешевый коммунистический вариант. В Китае таких пистолетов полным‑ полно. Остались от тех далеких времен, когда Сталин добивался помощи Мао в войне за Корею. Мао обещал «старшему брату» миллионную армию, готовую воевать с американцами, но ему требовалось оружие. «Великий кормчий» надеялся, что русские построят в Китае оружейные заводы, однако Сталин был хитер и дал китайцам только само оружие. Удобная штучка. Компактная, легкая. Предельно проста в обращении. Палить из «Макарова» способен любой идиот.

Некоторое время Билл молчал.

– Ты так и не сказал, зачем он тебе. Ты вообще понимаешь, чем это тебе грозит? В лучшем случае, китайцы выдворят тебя из страны. В худшем – бросят в тюрьму. А нашей фирме придется навсегда распроститься с Китаем.

– Не преувеличивай, дружище. Нашу фирму никто и пальцем не тронет.

Билла его слова не убедили. Он неодобрительно поглядел на друга.

– Даже не представляю, как ты ухитрился купить этот пистолет.

– В Китае можно купить что угодно, – ухмыльнулся Шейн. – Неужели ты до сих пор этого не понял? В стране полным‑ полно оружия. Когда Мао опасался иностранной интервенции, он вооружал население. Думаешь, потом китайцы послушно сдали оружие? Как бы не так.

– Сейчас не те времена, когда иностранцам в Китае многое сходило с рук. Еще неизвестно, в каком состоянии этот «Макаров». Ты не боишься, что его разнесет при первой попытке нажать курок?

Билл ждал объяснений, но Шейн и не пытался что‑ либо объяснять. Он убрал пистолет в сейф и запер дверцу. Билл смотрел, как его друг вешает обратно загадочно улыбающуюся Мону Лизу. Он все еще ждал разъяснений. Шейн лишь покачал головой. Этого словами не передашь. В какой‑ то степени покупка оружия была связана с тем зверским избиением, отчасти – с боязнью неутихающих болей и захлестывающим ощущением, что все в его жизни начинает разваливаться.

Шейн, даже если бы он захотел, не смог бы внятно объяснить другу, зачем ему понадобился пистолет. В отличие от Девлина Шейн не идеализировал китайцев и не раз отпускал шуточки начет «оголтелой чумазой толпы». Возможно, теперь он осознал, что Шанхай – опасный город, где бесполезно рассчитывать на помощь полиции. И на крепость собственных кулаков тоже.

Безопасность. Шейну требовалось что‑ то, помогающее чувствовать себя в безопасности.

Не каждый клиент стремился побывать на улице Мао‑ Мин‑ Нань‑ Лу. Не каждого бизнесмена, пользовавшегося услугами фирмы «Баттерфилд, Хант и Вест», интересовали девицы из бара «Вместе с Сюзи». Однако все они, клиенты и бизнесмены, желали увидеть то, что, по их мнению, являлось «настоящим Шанхаем».

Город, несмотря на неистовую погоню за современностью, тем не менее поддерживал иллюзии иностранцев, будто «настоящий Шанхай» таится в каких‑ то закоулках, куда им никогда не добраться. Панорама пудунских небоскребов, учительницы, танцующие на столах в «Ни дна ни покрышки», кафешки на каждом углу – все это почему‑ то не считалось «настоящим Шанхаем».

Женщины, выходящие по вечерам на Мао‑ Мин‑ Нань‑ Лу, равно как и обитательницы «Райского квартала», были в не меньшей степени жителями Шанхая, чем уличный парикмахер с Фую‑ Лу. Шанхайцами были и завсегдатаи «Старбаксов», [52] довольные тем, что в их городе кофейных заведений больше, чем на Майями. И если иностранцы гонялись за экзотикой «настоящего Шанхая», то город старался показать западному миру, что Китай уже догнал Запад, а в недалеком будущем обгонит его и навсегда оставит позади.

Настоящим в Шанхае было все, что вы считали таковым.

Представитель медицинской компании оказался тщедушным, болезненного вида уроженцем одного из графств, соседствующих с Лондоном (это Билл понял по его акценту). За завтраком англичанин сообщил, что является большим поклонником Майлса Дэвиса и что хотел бы послушать «живой» джаз в баре отеля «Мир».

Билл знал, что Шейн терпеть не может это место, считая его ловушкой для туристов. Вид у австралийца был совсем больной. Билл великодушно отпустил его домой, а сам вместе с гостем отправился в «Мир».

Какое наслаждение – просто сидеть, потягивая «Чинтао», и слушать «вечнозеленые» мелодии! Билла всегда удивляло, что они обладают способностью не приедаться. Он думал о Бекке и Холли. Должно быть, сейчас они возвращались из подготовительной школы. Он смотрел на музыкантов – почти восьмидесятилетних стариков, живости и энергии которых могли бы позавидовать молодые. Как же они любили джаз, если играные‑ переиграные мелодии исполняли так, словно собрались на этой сцене впервые!

Обилие впечатлений и сбой в биоритмах доконали гостя. Он мужественно сопротивлялся, но чувствовалось, что англичанину сейчас больше всего хочется добраться до кровати. Билл попросил Тигра отвезти гостя в его отель, а сам поймал такси и поехал домой.

Больше всего Билла радовало, что он нигде не забыл вместительную бумажную сумку со сборниками кроссвордов, купленных в «Книжном городе». Несколько десятков толстых и тощих книжиц – практически все, что он сумел найти в соответствующем разделе громадного книжного супермаркета.

Когда раздался звонок в дверь, Билл побежал открывать, рассчитывая увидеть Цзинь‑ Цзинь. Но на пороге стояла Дженни Первая, держа в руках дымящийся судок, завернутый в белую льняную салфетку.

– Суп с лапшой, – сказала она, как будто Билл понимал, о чем речь. – Вам нужен суп с лапшой. – Китаянка придирчиво огляделась по сторонам, оценивая жилище Билла. – Компания платит, – заключила Дженни Первая, деловито водружая судок на кухонный стол. – Большая экономия.

Не спрашивая разрешения, китаянка сама нашла миску и ложку.

– Вы очень добры, – наконец нашелся Билл. – Но с чего вы решили, что мне нужен суп с лапшой?

– Жена уехала.

Неужели они все знают? И что при этом думают? Что Бекка уехала навсегда?

– Только на время, – промямлил Билл, чувствуя необходимость защитить семейные устои.

Посчитав, что суп недостаточно горяч, Дженни Первая разыскала кастрюльку, перелила туда содержимое судка и поставила на плиту.

Суп оказался превосходным. Густым, с овощами и сочными кусками свинины. Профессиональная танцорша смотрела, как Билл жадно поглощает его. Приглашение разделить с ним трапезу она отвергла истинно французским пожиманием плеч.

– Потом вы научитесь есть лапшу палочками, – сказала Дженни Первая, одобрительно глядя на опустевшую миску.

Тут она заметила бумажную сумку из «Книжного города» и с типично женским любопытством сунула нос внутрь.

– A‑ а, – понимающе улыбнулась китаянка. – Это вы купили для Цзинь‑ Цзинь?

– Нет. Для себя. Люблю кроссворды и головоломки. – Билл покачал головой, чувствуя, что краснеет.

Она недоверчиво поглядела на него.

– Хороший суп?

– Замечательный. Спасибо вам, Дженни Первая.

Китаянка налила ему еще одну порцию. Биллу не оставалось ничего иного, как вновь приняться за еду.

– Я думаю, он ее очень любит, – вдруг сообщила Дженни Первая.

Билл уткнулся в тарелку, делая вид, что поглощен лапшой.

– Я так думаю. Наверное, он оставит свою жену и уйдет к Цзинь‑ Цзинь Ли.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒