Часть третья 4 страница

Сара повернулась к доктору.

– С тех пор как Бекка вернулась в Лондон, ее из дому не выгонишь. Надо же иногда проветриться.

«Проветриться». Словечно из прежнего лексикона Сары. Только теперь они с сестрой как будто поменялись ролями.

Добропорядочная Сара повела племянницу домой, а Бекке досталась роль искательницы приключений.

Бекка проследила, как дочь и сестра скрылись в Риджентс‑ парке, и повернулась к Сарфразу Кхану. Она впервые видела индийца, краснеющего от смущения.

– Можно пойти в здешний «Старбакс», – предложил он. – Ближайший через дорогу от моего отеля.

Бекка поморщилась.

– Вам еще не надоели шанхайские «Старбаксы»? – спросила она.

– Тогда я приглашаю вас в кафетерий моей гостиницы.

Опять‑ таки задним числом Бекка подумала, что, пожалуй, стоило согласиться на «Старбакс».

Доктор Кхан остановился в отеле «Лэнгхем» на Портланд‑ Плейс. Кафе помещалось на первом этаже, рядом с вестибюлем. Сейчас там было полно туристов, с аппетитом поглощавших ячменные лепешки с чаем. Бекка и доктор заказали по чашке кофе.

Скованность постепенно оставляла Бекку. Сарфраз – порядочный человек, вряд ли склонный к интрижкам. Сейчас его волновала совсем другая женщина – его собственная мать, мужественно сражавшаяся с ранней стадией рассеянного склероза. Доктор мучился из‑ за невозможности бросить практику в Шанхае и вернуться в Ливерпуль. Чувствовалось, что он буквально разрывается между двумя городами. Открытость Кхана подействовала на Бекку, и она, сама того не желая, рассказала доктору, что тоже вынуждена разрываться между Шанхаем и Лондоном, одновременно исполняя три разные роли: матери, дочери и жены.

– Порою я просто не знаю, что делать, – говорила Бекка. – А если честно – я никогда не знала, что мне делать. – Она смотрела в пустую кофейную чашку. – Отец, муж, дочь. Три самых дорогих для меня человека, и каждый тянет меня в свою сторону.

Доктор Кхан задумчиво глядел на нее. Вероятно, упоминание о Билле заставило его соблюдать дистанцию. Бекке не хотелось, чтобы обыкновенную беседу за чашкой кофе он посчитал свиданием. Но вскоре она поняла, что мысли индийца заняты совсем другим.

– Вот что ты должен делать, – сказал он.

– Вы о чем? – не поняла Бекка.

– «Вот что ты должен делать, – повторил Кхан, – любить землю, солнце и животных, презирать богатство, подавать милостыню всем просящим, противостоять глупцам и безумцам, посвящать свои доходы и труды другим людям, ненавидеть тиранов, не спорить о Боге, быть терпеливым и снисходительным к людям и не снимать шляпу ни перед чем известным или неведомым». [54]

– Что ж, спасибо за совет, – отозвалась Бекка. – Я постараюсь все это запомнить.

– Вам не нравится? – упавшим голосом спросил доктор Кхан.

– Почему же? Пожалуй, это самые удивительные слова, которые я когда‑ либо слышала. Откуда они? Из стихотворения?

Он кивнул.

– Это Уолт Уитмен. Кстати, вы знаете, что его тоже можно считать врачом? Во время Гражданской войны он ухаживал за ранеными и умирающими. Все это очень сильно подействовало на его дальнейшую жизнь.

Доктор Кхан позвал официанта и попытался заплатить за обе чашки кофе, сказав, чтобы счет передали в номер, однако Бекка предпочла расплатиться самостоятельно. К счастью, индиец не настаивал.

Они вышли в вестибюль. Бекка произнесла традиционные в таких случаях слова: пожелание удачной дороги до Ливерпуля.

– Ваше появление будет лучшим лекарством для вашей мамы, – добавила она.

– Кстати, я процитировал вам не все, – улыбнулся доктор Кхан, ловко обходя груды чемоданов. – «Не робейте перед невеждами, наделенными властью; заботьтесь о молодых и о матерях семейств».

«Удивительно, – подумала Бекка. – Врач, цитирующий классиков в шумном гостиничном вестибюле».

– «Читайте эти листья на открытом воздухе в каждый год каждого сезона вашей жизни, – продолжал Кхан, словно забыв о Бекке. – Перепроверяйте все, что слышали в школе и церкви и что читали во всех книгах, отметайте все, что оскорбляет вашу душу, и тогда само ваше тело станет великой поэмой».

Бекка сама не поняла, как это произошло.

Она сказала доктору Кхану, что завтра утром отправится в книжный магазинчик на Примроуз‑ Хилл и купит все книги Уолта Уитмена, которые там обнаружит. На это индиец ответил, что у него в номере есть сборник избранных произведений, который он с удовольствием подарит Бекке.

Бекка отнекивалась. Доктор Кхан настаивал. Наконец она согласилась. Книга никогда не считалась предосудительным подарком. А вот ждать одной в вестибюле, пока он поднимется в номер за книгой, почему‑ то казалось Бекке не слишком приличным. Особенно в этом старомодном вестибюле с позолотой, напоминавшем о викторианской Англии.

Они молча вошли в зеркальную кабину лифта и так же молча поднялись на нужный этаж.

Бекка никак не ожидала, что номер доктора Кхана состоит из нескольких комнат.

– Это любезность администрации, – пояснил он, словно прочитав ее мысли.

На диванной подушке лежала коробка с шоколадными конфетами. Индиец открыл крышку и взял конфету, почему‑ то забыв угостить Бекку.

– Обычно я беру номер поскромнее. Я всегда останавливаюсь в «Лэнгхеме», когда прилетаю из Шанхая. С самолета сразу на поезд – для одного дня это все‑ таки утомительно.

Бекка не помнила, чтобы в Шанхае доктор Кхан был таким говорливым. Он вдруг повернулся к ней и подошел почти вплотную. Некоторое время они глядели друг на друга, затем индиец сунул конфету в рот и добавил вторую.

– Сейчас я принесу вам книгу, – сказал он и скрылся за дверью.

Бекка подошла к окну. Она глядела на огни здания Би‑ би‑ си, на флаги, развевающиеся над посольствами. Отсюда был виден большой отрезок Портланд‑ Плейс, которая вела к Риджентс‑ парку, Примроуз‑ Хилл и спрятанным жирафам.

Когда Кхан вышел из гостиничной спальни с толстым сборником стихов Уитмена, Бекки в номере не было.

Глава 16

Их такси было вынуждено остановиться, присоединившись к веренице замерших машин. Впереди виднелся опрокинутый грузовик. Он лежал на боку.

Водитель не пострадал и сейчас стоял рядом, все еще не веря в случившееся. Его руки сжимали портативный DVD‑ плеер, который он смотрел, сидя за рулем. Вероятно, это и явилось причиной аварии.

Грузовик перевозил фрукты. Они‑ то и блокировали дорогу между Шэньчжэнем и фабрикой компании «Хэппи траусерз». Словно рог изобилия изверг на дорогу горы яблок, бананов, дынь, слив, апельсинов, манго и личи. [55] Фрукты высыпались из прорванных картонных коробок, но лежали в бумажных и целлофановых пакетах и дразнили собой зевак, собравшихся по обе стороны дороги.

Судя по всему, авария произошла несколько минут назад, и дорожная полиция еще не успела приехать. В толпе началось шевеление. Мужчины все еще стояли и глазели, а женщины вышли на дорогу и начали собирать фрукты, торопясь успеть до приезда полицейских. Однако фруктов было столько, что большая часть оказалась раздавленной ногами китаянок.

Билл сидел рядом с таксистом. Нэнси Дэн и Малахольный Митч расположились сзади. Водитель никуда не торопился. Он равнодушно смотрел на то, как женщины на дороге собирают и давят фрукты. Билл вспомнил про Тигра и невольно вздохнул.

– Есть тут какая‑ нибудь другая дорога? – спросил Билл, и Нэнси перевела его вопрос на кантонский диалект.

Митч дотронулся до плеча Билла.

– Не стоит торопиться, – посоветовал ему один из старейших наемных юристов фирмы. – Мы почти добрались.

Билл недовольно сощурился. Вообще‑ то Малахольный Митч не должен был лететь в Шэньчжэнь. Но Шейна по‑ прежнему мучили приступы боли, и вместо него отправили Митча, хотя старшим назначили Билла.

– Я вынужден торопиться, Митч, – ответил ему Билл и мысленно добавил: «Иначе я стану похожим на тебя и кончу так же, как мой старик».

Пока они говорили, подъехала дорожная полиция. Полицейские сердито кричали на женщин, прогоняя их прочь с дороги. Торопился не только Билл. Во многих машинах ехали иностранные бизнесмены, привыкшие считать и время, и деньги. А свободная экономическая зона Шэньчжэнь очень нуждалась в иностранных инвестициях.

Лица изгнанных с дороги женщин были такими же отрешенными, как лицо таксиста. Грузовик оттащили в сторону. Фрукты за это время успели превратиться в желто‑ красное месиво, под стать цветам китайского флага.

Такси двинулось дальше.

То, ради чего Билла и его коллег вызвали в Шэньчжэнь, называлось этическим аудитом. Один из клиентов фирмы попросил провести этический аудит производственной компании «Хэппи траусерз». Иными словами, рассмотреть моральные аспекты производства дешевой одежды для западных потребителей, которая изготавливалась руками китайских рабочих, одетых в лохмотья.

– Китай сейчас переживает промышленную революцию, – напутствовал их Девлин перед отлетом в Шэньчжэнь. На сей раз лицо босса не излучало оптимизма. – Промышленная революция требует жертв. Дополнительные оплаченные отпуска и дополнительные перерывы на чай будут потом.

Коренастый главный менеджер в белой нейлоновой рубашке устроил им экскурсию по фабрике. Заученно улыбаясь, он давал пояснения, которые Нэнси добросовестно записывала.

Часть рабочих жила в общежитии на территории фабрики. Они заглянули в одну из комнатенок. В лицо пахнуло спертым воздухом. Вдоль стен стояли четыре трехъярусные койки. На них спали люди. Потревоженные полоской света, они вяло шевельнулись, но продолжали спать. Билл вздрогнул. Ему сразу вспомнились книги и фильмы о концлагерях и трюмах кораблей, набитых рабами. Он украдкой взглянул налицо Нэнси. Ледяное спокойствие. Она осторожно прикрыла дверь. Экскурсия продолжалась.

Биллу казалось, что они попали в девятнадцатый век. И ко всему этому он должен был привыкнуть. Такие слова он не раз слышал от Девлина. Несколько лет назад в Шанхайском филиале и слыхом не слыхивали об этическом аудите. Но теперь иностранным компаниям приходилось считаться с мнением потребителей в своих странах. Пусть во многом оно было создано СМИ и правозащитными организациями, однако люди на Западе, покупающие китайские товары, хотели знать, не нарушают ли производственные условия законы Китая, законы Международной организации труда и права человека. Во всяком случае, так это звучало в устах Девлина.

Главный менеджер показал им умывальную и, все так же заученно улыбаясь, горделиво пояснил, что она «оборудована водопроводом». Ни душевых, ни горячей воды там не было. Потом «этическим аудиторам» предъявили кашу, за которой рабочие выстраивались в очередь в фабричной столовой. Запах там стоял такой, что Билл едва удержался, чтобы не зажать нос.

Большинство тех, кто ел в столовой, отработали по две смены подряд. Билл не осмеливался взглянуть в их потухшие, ничего не выражавшие глаза. Вот он – настоящий «золотой запас» Китая, фундамент, на котором стояли роскошные супермаркеты Бунда, сверкающие небоскребы Пудуна и все остальное, что называлось китайским «экономическим чудом».

Но даже в этой беспросветности Билл сумел заметить ростки новой жизни. Девушки в столовой перебрасывались шутками. На стенах вонючих комнатенок он видел пришпиленные фотографии нарядно одетых, ухоженных детей. А когда закончилась утренняя смена, в толпе рабочих, покидавших фабрику, Билл заметил парня и девушку. Они никуда не спешили и, выйдя за ворота, обнялись и встали у фабричной стены. Наверное, Девлин все‑ таки прав: чтобы сравнивать и судить, нужно знать, каким был Китай двадцать, тридцать или пятьдесят лет назад.

Конечно, условия на фабрике больше соответствовали девятнадцатому, нежели двадцать первому веку. Но кем бы были сейчас эти рабочие и работницы, останься они в своих деревнях? Процветающими фермерами? Вряд ли. Биллу приходилось полагаться на слова Девлина. А Девлин рассказывал ему, как полвека назад политика «Большого скачка»[56] обрекла миллионы китайцев на голодную смерть. И сейчас внуки выживших радовались, что у них есть работа и еда.

Биллу хотелось в это верить.

А главный менеджер продолжал улыбаться, глядя на шанхайских юристов, и давал пояснения на ломаном английском. Он не впервые сталкивался с «этическим аудитом» и хорошо понимал правила игры. Он умел утихомиривать встревоженные западные умы и знал, что способны переварить слабые западные желудки. Билл подозревал, что подобные визиты ничего не меняли – только главный менеджер обучался все искуснее давать заверения, которые «большеносые идиоты» хотели от него услышать. Но кто знает, вдруг без этих визитов положение фабричных рабочих было бы еще хуже?

Экскурсия по фабрике продолжалась. Их привели в ткацкий цех, где над станками сгорбились сотни молоденьких ткачих. Их головы со стянутыми в пук волосами наполовину скрывались за громадными бобинами желтых ниток. Вид у работниц был изнуренный. Биллу показалось, что их держат впроголодь. Волосы, лишенные блеска, плохие зубы, морщинистая кожа. А ведь многим девушкам не было и двадцати!

Цзинь‑ Цзинь Ли и ее подруги жили словно на другой планете. Фабричные работницы выглядели так, как большинство женщин в разных уголках Китая: они старились, не успев ощутить свою молодость. Живые плоды, из которых выжали почти все соки. Оглушительно грохотали ткацкие станки. Малахольный Митч попытался что‑ то сказать Биллу. Все слова потонули в невероятном шуме. Какие тут разговоры! В этом аду невозможно было даже собраться с мыслями.

Главный менеджер повел их в другой цех, где работали исключительно молодые парни. Почти мальчишки. Людей среднего возраста Билл тут не увидел. Может, те, кто постарше, уже не выдерживают этого ада? Он вдруг представил себе родные деревни этих ребят. Вот там, наверное, ни одного молодого лица. Получалось, что нынешнее «экономическое чудо», как и «Большой скачок», тоже ударило по деревне?

Здесь шум был еще сильнее, чем в ткацком цеху. Рабочие изготовляли кроссовки. Тяжеленные прессы превращали заготовки в будущую обувь, другие машины скрепляли отдельные части, и все это быстро забиралось и столь же быстро возвращалось на черную ленту конвейера. Наверное, самой легкой здесь была сортировка готовых кроссовок по размерам. Парни, работавшие на сортировке, действовали, как автоматы. Они выхватывали пары обуви и молниеносно опускали в нужный отсек. Билл знал эту марку кроссовок. По наивности своей он думал, что их производство полностью автоматизировано.

В цеху пахло паленой резиной, разогретым маслом и человеческим потом. Прессы работали на сжатом воздухе, издавая специфическое шипение, которое тут же заглушал отвратительный лязг. Мысль о вратах ада пришла к Биллу уже потом, когда он вспоминал случившееся в штамповочном цеху.

Лязг, грохот, шипение имели свой ритм, и раздавшийся скрежет означал только одно – поломку. Через несколько секунд Билл сообразил, что это вовсе не скрежет. Это человеческий крик. Конвейер остановили. Все рабочие глядели в дальний конец цеха. Там в неестественной позе скрючился молодой парень. Одной рукой он держался за вторую, схватив ее чуть выше локтя. Лицо рабочего было мертвенно бледным, а глаза – широко распахнутыми от страха и недоумения.

К парню подбежали двое рабочих. Скорее всего, друзья. Один что‑ то кричал; вероятно, звал на помощь. Второй плакал. Нэнси Дэн, выхватив мобильник, вызывала «скорую помощь».

Раненого опустили на пол, уложив на бок. Он по‑ прежнему держался за обрубок руки. Ниже локтя осталось лишь кровавое месиво из мяса и костей. К нему подошел главный менеджер и присел на корточки. Что было дальше, Билл не видел, поскольку начальника и раненого окружило плотное кольцо рабочих. Некоторые что‑ то возбужденно говорили, но большинство просто стояли и смотрели.

Через несколько минут в цеху появились санитары с носилками и унесли изувеченного парня. Больше смотреть было не на что. Вынужденный простой кончился. Конвейер ожил. Уборщица очищала пресс, на котором работал раненый. Билл поспешно вышел из цеха.

Главный менеджер провожал «этических аудиторов» до ожидавшего их такси. На его лице сверкала все та же неистребимая улыбка. Китаец уверял их, что уже сейчас на фабрике начали пересматривать производственный процесс и этот «печальный инцидент» больше не повторится. Хотя – тут улыбка менеджера стала еще фальшивее – «дорогие шанхайские гости» понимают, что даже самые лучшие станки не уберегут рабочего от собственной невнимательности.

Биллу хотелось спросить, сколько десятков лет прессам в штамповочном цеху. Но еще больше ему хотелось убраться с этой проклятой фабрики.

Билл долго стоял под теплым душем. Через несколько часов Малахольный Митч, спустившись в бар отеля, обнаружил его там. К тому времени Билл успел влить в себя несколько бутылок «Чинтао».

– Он потерял руку, – сказал Билл. – Тот парень из штамповочного цеха. Нэнси звонила в больницу. Ей сказали, что пришлось ампутировать всю руку.

– Я знаю, – кивнул Митч.

Перед Биллом высился частокол из зеленых бутылок. Митч сел рядом и махнул официанту, заказав еще две.

– И все ради пары кроссовок, – не мог успокоиться Билл. – Или ради дешевого тряпья, которое потом отправят на Запад.

Митч покачал головой.

– Никакой дешевой одежды не существует. Просто ее истинную стоимость оплачивают не западные покупатели, а китайские рабочие. – Он открыл принесенную бутылку и глотнул пива. – Но мы прилетели в Шэньчжэнь защищать интересы наших клиентов, а не рабочих.

– И что же мы скажем нашим клиентам? – в отчаянии спросил Билл.

– Правду, Билл. Выложим им все, что видели, ничего не утаивая. Скажем, что фабрика компании «Хэппи траусерз» больше похожа на английский работный дом середины девятнадцатого века. Еще скажем, что здесь нужен новый Чарльз Диккенс, который напишет о вопиющем бесправии китайских рабочих.

– Ну, скажем. И что изменит наш рассказ?

– А ничего он не изменит, – вздохнул Митч. – Наших клиентов интересует размер получаемой прибыли. А покупателей интересуют «скандально низкие цены». Запад хочет совместить несовместимое: получать дешевые товары и сохранять совесть чистой. Никто не свернет свой бизнес в Китае. С какой стати? Мы ведь тоже не собираемся закрывать Шанхайский филиал, правда?

– Я только не понимаю, почему ради наших прибылей китайцы должны корячиться за два доллара в день? – начал заводиться Билл. – Почему парни должны работать на допотопном оборудовании и лишаться рук? Неужели мы не в состоянии что‑ то сделать? – спросил он, залпом допив остатки пива.

– Например? – спросил Митч.

После первого глотка он больше не притрагивался к пиву.

– Вы же видели их сегодня, Митч. Недавние крестьяне, они вкалывают по четырнадцать часов в день. Работают в две, а то и в три смены, пока не свалятся. Один выходной в неделю. И за это им платят пятьдесят фунтов в месяц. А мы суемся со своим дурацким этическим аудитом. Зачем вся эта комедия?

– В юриспруденции, Билл, очень многое является комедией. Странно, что вы до сих пор это не поняли.

– Неужели наши клиенты не могут заставить руководство этой фабрики что‑ то поменять в условиях труда?

– Во‑ первых, не могут. Во‑ вторых, не хотят, – невозмутимо ответил Митч. – Либо дешевые кроссовки, либо достойные условия труда. Западу нужны дешевые кроссовки. Нашим клиентам нужно, чтобы газетчики не лезли в их бизнес, и потому устраиваются фокусы вроде этического аудита. А если пресса нароет достаточно жареных фактов и они начнут угрожать репутации клиентов, знаете, что будет? Наши клиенты без лишнего шума переместят производство во Вьетнам. Или в Индию.

– Но ведь существуют законы об условиях производства, – не унимался Билл. – Есть правила техники безопасности. Эта фабрика ежедневно нарушает законы, принятые Международной организацией труда, не говоря уже о китайских законах. Парень, потерявший руку, должен подать в суд. – Билл качнулся вперед и едва не свалился с табурета. Он сел понадежнее и виновато улыбнулся. – Митч, у вас есть на примете хорошие юристы?

Его собеседник поднес к губам бутылку, но опять сделал лишь маленький глоток.

– Тяжело быть юристом в стране, где не главенствует закон, – сказал Малахольный Митч. – В Англии суды независимы от государства и наделены реальной властью. Судьи защищают права граждан, а не государственные интересы. В Китае все обстоит по‑ иному. Здесь по‑ прежнему действует коммунистическая правовая система. Ее принципы просты: каждый, у кого есть реальная власть – финансовая, политическая или военная, – не обязан подчиняться решениям суда, если таковые их не устраивают. Да и суды ни за что не станут ссориться с теми, кто обладает настоящей властью. Когда нет верховенства закона, есть право сильного. У этого бедняги нет никаких шансов. Суд повернет дело так, что парня выставят жертвой собственной халатности. Кстати, если вы помните, главный менеджер фабрики уже намекал на это.

Билл сжал голову в ладонях и некоторое время сидел неподвижно.

– Митч, можно задать вам один вопрос?

– Валяйте.

– Почему вы так и не стали партнером фирмы? В чем дело? Может, в вашей неторопливости? – со смехом добавил он, придавая вопросу несколько легкомысленный оттенок.

Митч засмеялся вместе с ним.

– В фирме говорят, что для Гонконга у меня не хватило стойкости, а для Шанхая – терпения. Я не оспариваю эти утверждения. Когда я стал работать юристом, то вскоре обнаружил, что юриспруденция – это тоже сфера услуг. А я всегда считал, что мы защищаем правду, восстанавливаем справедливость, оберегаем человеческое достоинство… Вот такие старомодные понятия. – Он поднял бутылку и чокнулся ею с пустой бутылкой Билла. – Увы, я ошибался.

В бар вошла Нэнси Дэн. Билл осторожно сполз с табурета. Больше всего он сейчас опасался растянуться на полу вниз лицом.

– Вы пойдете обедать? – спросил он Митча.

Митч покачал головой и поморщился.

– Вы еще способны есть? – удивленно спросил он. – После того, что мы сегодня видели?

Билл кивнул. Ему действительно хотелось есть. Митч слегка потрепал его по руке.

– Не беспокойтесь, Билл, – сказал он. – Вы обязательно станете партнером.

Ресторан отеля был пуст, если не считать группы подвыпивших русских. Громко стуча ножами и вилками, они ели свинину в кисло‑ сладкой подливе. Билл и Нэнси уже собирались повернуться и уйти, как в другом конце зала Билл вдруг заметил Элис Грин. Покачиваясь, Билл направился к ее столику. Элис приветственно взмахнула палочками для еды.

– Кажется, у «Баттерфилд, Хант и Вест» появился бизнес в Шэньчжэне? В этом рассаднике откровенной эксплуатации трудящихся? Кто бы мог подумать?

– А почему вас это так удивляет? – засмеялся Билл. – Между прочим, в этом, как вы сказали, рассаднике делается очень и очень многое из того, чем набиты западные магазины. Но вас‑ то что сюда привело? Наверное, прилетели утренним рейсом? Или нет? По‑ моему, я вас в самолете не видел.

– Я приехала поездом из Гонконга, – ответила Элис. – Возобновляю контакты со своей газетой. Едва мы узнали о происшествии на «Хэппи траусерз», я вскочила в поезд и поехала сюда. Что вы можете рассказать о рабочем, потерявшем руку?

– Естественно, это трагическая случайность.

Билл прекрасно сознавал: любое произнесенное им слово может быть потом использовано против него. Сразу вспомнилась приклеенная, точнее, вмороженная улыбка главного фабричного менеджера. Китаец явно умел владеть своим лицом.

– Администрация фабрики уже занимается расследованием причин.

Элис одобрительно кивнула.

– Вы здорово научились общаться с прессой, Билл, – сказала она, ловко подцепляя палочками янтарно‑ коричневый кусок жареной свинины. – А что говорят по этому поводу ваши клиенты?

– У меня пока не было возможности поговорить с нашими клиентами. Не сомневаюсь, что они будут шокированы случившимся.

– Вы так думаете? – Элис скептически улыбалась. – А вот я очень сомневаюсь. На фабриках Шэньчжэня ежедневно происходит не менее десятка таких вот «трагических случайностей». Десять рабочих лишаются руки или ноги! А смертность на производстве в десять раз превышает европейские показатели.

Билла начинала бесить циничная самоуверенность Элис.

– По‑ вашему, лучше бы эти люди болтались без работы и голодали?

– По‑ моему, эти люди заслуживают того, чтобы с ними обращались как с людьми.

Рядом переминалась с ноги на ногу Нэнси Дэн. Билл спохватился, что не познакомил женщин, и торопливо исправил свою ошибку. Элис одарила китаянку оценивающей журналистской улыбкой.

– Не желаете пообедать в моем обществе и близком соседстве с нашими русскими друзьями? – спросила она.

Один из русских развлекал своих соотечественников. Он дергал официантку за «конский хвост», мешая ей разливать пиво. Официантка стоически улыбалась, стараясь не пролить напиток мимо бокалов.

– Забавные существа, – кивнула в сторону русских Элис. – До этого один запустил в меня фаршированным блинчиком. Видимо, у русских это способ знакомства.

У Билла пропало всякое желание есть, и они с Нэнси покинули убогий зал ресторана.

На людных улицах Шэньчжэня пахло выхлопами дизельных двигателей и жареным утиным мясом.

– Элис – школьная подруга моей жены, – пояснил Билл. – Они много лет не виделись. Недавно встретились в Шанхае.

Нэнси кивнула.

– Я видела вашу жену, – сказала она, лавируя в вечерней толпе. – Я видела миссис Холден.

– Конечно. В Бунде, на обеде.

Он сразу вспомнил тот вечер: балкон, завораживающая панорама огней Пудуна, суливших удивительное будущее. Биллу показалось, что это было давным‑ давно.

– Нет, я встретила ее еще раньше. Миссис Холден меня не запомнила, но я ее хорошо разглядела. – Нэнси говорила торопливо. Наверное, она долго не решалась рассказать об этой встрече. – Это было вскоре после вашего приезда. В музее. На Хуанпи‑ Нань‑ Лу, в районе Синьтяньди. Там есть музей. Знаете?

– Домик, где проходил первый съезд китайской компартии?

Нэнси кивнула.

– Мне кажется, ваша жена очень добра.

«Ну вот опять! » – с досадой подумал Билл.

Китайцы обращались с английскими словами «доброта» и «любовь», как им вздумается. Они придавали этим словам новый смысл, а то и превращали их в полную бессмыслицу.

– Да, миссис Холден очень добра, если ее интересуют такие места, как этот музей, – патетически заявила Нэнси.

Билл растерянно кивнул. Он в очередной раз вынужден был признать, что совершенно не понимает китайской логики. В музеи людей приводит любопытство, а не доброта.

Ему стало неуютно в уличной толпе. На Западе это называлось бы давкой. Нэнси шла спокойно, словно они гуляли по пустынной аллее.

– Мне очень нравится этот музей, – все с тем же воодушевлением продолжала Нэнси. – Сейчас туда ходят очень немногие, и там всегда пусто. А для меня это очень интересное место. Я прихожу туда и думаю о людях, которые однажды там собрались. Им хотелось справедливости. Сейчас люди забыли, что такое справедливость. Когда я училась в средней школе, нас часто водили в этой музей. Поэтому я и решила стать юристом, – вдруг призналась она.

Билл вспомнил «старомодные» рассуждения Митча о защите справедливости.

«Пожалуй, они с Нэнси составили бы идеальную пару», – подумал он.

– В Китае и тогда было много несправедливости, и сейчас не меньше, [57] – сказала Нэнси. – Вы видели фабрику. – Нэнси презрительно фыркнула и покачала головой. – Собакам богачей живется лучше, чем детям бедняков.

– Тогда почему люди соглашаются работать на таких фабриках? – Билл остановился.

Дурацкий вопрос, на который он и так знал ответ.

– Потому что они хотят стать частью нового Китая, – ответила Нэнси. – По телевизору они видят другую жизнь и тоже хотят так жить.

Полвека назад Нэнси Дэн наверняка вступила бы в компартию. Сегодня она пыталась помочь своей стране, получив юридическое образование и придя на работу в «Баттерфилд, Хант и Вест».

– И потому вы стали юристом? – спросил Билл. – Вам хотелось изменить мир?

– Вы смеетесь надо мной, – вздохнула Нэнси.

– Я бы не отважился смеяться над подобными вещами.

– Мой отец говорил, что юрист – это священная профессия. Такая же, как врач. Но не такая, как бизнесмен.

– Хороший человек был ваш отец.

Нэнси удивленно пожала плечами.

Они подошли к лотку, торговавшему горячей пищей. Нэнси заказала себе и Биллу по порции пирожков с курятиной и жареную утку с рисом.

– У меня нет грандиозных планов, – призналась Нэнси. – Мое место – очень скромное. Но я верю, что у моей страны может быть другое будущее. Более справедливое. Меня не волнуют чужие предсказания. В Китае возможны любые перемены.

– Я одного не пойму… Я говорю про Яндун. Почему местные власти обманывают крестьян? Почему не выплатят им всю сумму причитающейся компенсации?

Нэнси подала Биллу тарелку и пластиковые палочки для еды.

– Здесь виноват Конфуций, – улыбнулась она. – Когда‑ то он провозгласил, что обязательства перед семьей выше обязательств перед государством. Зачем отдавать деньги чужим людям, если их можно приберечь для своих, не опасаясь наказания? Так рассуждает председатель Сунь и его ближайшее окружение. – Она ловко подцепила палочками кусочек утиного мяса. – Влиятельные люди в Китае ненавидят любую коррупцию, кроме собственной.

– Когда на этой жуткой фабрике кончилась смена и рабочие выходили за ворота, я увидел парня и девушку. Вероятно, они любят друг друга. Они просто стояли у стены и никуда не торопились. Я подумал: а какой была бы их жизнь, если бы они остались в своих деревнях? Лучше или хуже? Я действительно не знаю, потому и спрашиваю.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒