Часть III 5 страница

Он снова закурил.

Они явно не понимали друг друга. Ей захотелось, чтобы он сел рядом с ней и сказал ей, какая она красивая и храбрая и как у нее все хорошо получилось; в то же время она понимала, что спрашивать об этом бесполезно. И все же она не выдержала:

– Я хорошо все сделала?

– Не знаю. А что ты сделала?

– Ты сам знаешь.

– Да. Я очень признателен тебе.

Вэндем улыбнулся, но она знала, что улыбка эта не искренняя. Что с ним происходит? В его злости было что‑ то знакомое – она сразу поймет, что это такое, как только они преодолеют отчужденность. Он злой не потому, что его постигла неудача. Дело было в его отношении к ней, в тоне, которым он с ней разговаривал, в том, как он сидел и как смотрел на нее. На его лице было выражение… близкое к отвращению.

– Вольф сказал, что увидится с тобой опять? – спросил Вэндем.

– Да.

– Надеюсь, что так и будет.

Он уперся подбородком в ладони. Лицо его было напряжено.

– С божьей помощью.

– Он еще прибавил: «Мы должны это повторить»… или что‑ то в этом роде, – вспомнила Элин.

– Понятно. «Мы должны это повторить? »

– Ну да, что‑ то вроде этого.

– А что он конкретно имел в виду, как ты думаешь?

Она пожала плечами.

– Еще один пикник, еще одно свидание – черт возьми, Вэндем, какая муха тебя укусила?

– Мне просто интересно, – сказал он. На его лице играла кривая усмешка, которой она раньше никогда не видела. – Я хочу знать, что вы там вдвоем делали, кроме того, что ели и пили, на просторном заднем сиденье такси, там, на берегу реки; ну ты понимаешь, мужчина и женщина вдвоем, в темноте…

– Заткнись.

Она закрыла глаза. Теперь она все поняла. Не открывая глаз, Элин резко произнесла:

– Я иду спать. Можешь убираться отсюда.

Через несколько секунд она услышала, как хлопнула входная дверь.

Она подошла к окну и посмотрела вниз, на улицу. Вэндем вышел из подъезда, сел на свой мотоцикл, ударил ногой по стартеру, мотор взревел, и на бешеной скорости он скрылся из виду. Элин очень устала, и ей было немного грустно оттого, что придется провести эту ночь в одиночестве, но несчастной себя не чувствовала, ведь она поняла причину его озлобления, и это давало ей надежду. Когда он исчез из виду, Элин слегка улыбнулась и произнесла вполголоса:

– Уильям Вэндем, я знаю, что ты меня ревнуешь.

Глава 6

К тому времени, когда майор Смит в третий раз навестил плавучий домик в свой обеденный перерыв, Вольф и Соня уже отработали технологию его приема. В назначенное время Вольф прятался в шкафу, а Соня встречала майора в гостиной, держа наготове бокал с выпивкой. Она приглашала его сесть и, целуя, заставляла снять шорты. Убедившись, что портфель остался в гостиной, Соня вела его в спальню.

Вольфу было совершенно ясно, что майору никогда раньше не приходилось испытывать ничего подобного, – Смит будет рабом Сони до тех пор, пока она сама не прогонит его. Вольф был благодарен судьбе: все могло повернуться иначе, имей они дело с более волевым мужчиной.

Как только Вольф слышал скрип кровати, он вылезал из своего убежища, вынимал ключ из кармана шорт и открывал портфель. Блокнот и карандаш он держал наготове.

Второй визит Смита разочаровал Вольфа – он уже начал думать, что Смит не всегда носит с собой важные документы. Сегодня, однако, Вольф наткнулся на чрезвычайную информацию.

Генерал сэр Клод Аучинлек, которому подчинялись ближневосточные войска, принял командование 8‑ й армией от генерала Нила Ритчи. Это сообщение представляло ценность для Роммеля, так как свидетельствовало о панике в рядах союзников. Для Вольфа это означало, что теперь планы операций будут разрабатываться в каирском, а не в полевом штабе, что повышало вероятность того, что к Смиту попадут копии боевых планов.

Союзники отступили и сформировали новую линию обороны у Мерса Матрух, таким образом, самым важным документом в портфеле Смита была сводка о новой диспозиции.

Новая оборонительная линия начиналась у прибрежной деревни Матрух и простиралась на юг, в пустыню, до укрепленного района Сиди Хамза. В Матрухе стоял 10‑ й корпус; за его позициями на пятнадцать миль в глубь пустыни простиралось противотанковое минное поле, за ним шло десятимильное противопехотное минное поле, а дальше с южной стороны укрепленного района были позиции 13‑ го корпуса.

Прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни, Вольф изучал план обороны. Картина была более или менее ясной: оборонительная линия союзников сильна по краям и слаба в центре.

Они, видимо, рассчитывают, что Роммель, скорее всего, пойдет вокруг южной оборонительной линии, то есть предпримет свой классический обходной маневр, тем более что пятисот тонн горючего, захваченного им в Тобруке, для этого хватит. Если наступление начнется по такому пути, оно будет остановлено 13‑ м корпусом, состоящим из мощной 1‑ й бронетанковой дивизии и 2‑ й новозеландской дивизии – последняя, как заботливо указывалось в сводке, специально перебрасывалась из Сирии.

Теперь, когда Роммель получит донесение от Вольфа, он сможет нанести удар в слабозащищенный центр линии обороны и направить основные силы в прорыв, как это бывает с мощным потоком воды, прорывающим плотину в самом слабом месте.

Вольф улыбнулся своим мыслям. Он чувствовал, что играет важную роль в борьбе за германское превосходство в Северной Африке, и эта мысль возвышала его в собственных глазах.

За шторой в спальне хлопнула пробка.

«Смит на удивление быстро удовлетворяет свои сексуальные потребности», – подумал Вольф, остается всего несколько минут, чтобы привести все в порядок, прежде чем майор придет за своими шортами.

Он собрал бумаги, запер портфель и положил ключ на место. Теперь он уже не забирался обратно в шкаф – хватит с него одного раза. Сняв башмаки и засунув их в карманы брюк, он прокрался на цыпочках вверх по ступенькам на палубу и затем по мостику на берег. Там он обулся и отправился обедать.

* * *

Пожимая руку Вэндему, Кемель вежливо осведомился:

– Я надеюсь, ваша рана заживает, майор?

– Садитесь, – предложил Вэндем. – Мне больше надоела повязка, чем сама рана. Что у вас?

Кемель сел, положил ногу на ногу и расправил складки своих черных хлопчатобумажных брюк.

– Я подумал, что будет лучше, если я сам принесу вам отчет о наблюдении. Боюсь, правда, в нем нет ничего интересного для вас.

Вэндем взял у него конверт, достал отчет, уместившийся на одной странице, и стал читать:

«Соня вернулась домой одна – предположительно из клуба „Ча‑ ча“ – вчера в одиннадцать вечера. На следующее утро она появилась около десяти – ее видели на палубе в домашнем халате. Около часа дня приходил почтальон. Соня ушла в четыре и вернулась в шесть с фирменным пакетом одного из самых дорогих магазинов одежды в Каире. В это время произошла смена наблюдателей».

Накануне посыльный принес Вэндему аналогичный отчет от Кемеля за первые двенадцать часов наблюдения. Получалось, таким образом, что в течение двух дней Соня вела себя самым обычным образом, и ни Вольф, и никто другой не навещали ее в плавучем домике.

Вэндем был здорово разочарован.

– Люди, которым поручено вести наблюдение, абсолютно надежны и докладывают непосредственно мне, – заверил Кемель.

Вэндем хмыкнул, затем заставил себя вежливо сказать:

– Да, конечно. Спасибо за то, что пришли.

Кемель поднялся.

– Не стоит, – ответил он. – До свидания.

После его ухода Вэндем остался сидеть в задумчивости. Он перечитал отчет Кемеля, как будто там мог быть какой‑ то подтекст. Если Соня была связана с Вольфом – а Вэндем не сомневался, что так и было, – значит, эта связь не была слишком близкой.

Если она и встречается с кем‑ нибудь, значит, эти встречи происходят не в плавучем домике.

Вэндем подошел к двери и позвал:

– Джейкс!

– Сэр?!

Вошел Джейкс. Вэндем сказал:

– С сегодняшнего дня вы будете каждый вечер проводить в клубе «Ча‑ ча». Ведите наблюдение за Соней и за всеми, с кем она садится за столик после представления. Кроме того, подкупите официанта, чтобы тот докладывал вам обо всех, кто посещает ее в гримерной.

– Слушаюсь, сэр.

Вэндем кивком отпустил его и добавил с улыбкой:

– Вам разрешается повеселиться, Джейкс.

А вот улыбаться не стоило: от растягивания мышц лица боль усилилась. Хорошо хоть можно было прекратить питаться глюкозой, растворенной в теплой воде, – Гаафар готовил ему картофельное пюре и подливку, которые можно было есть ложкой и глотать не жуя. Это блюдо, да еще джин составляли всю его пищу. Доктор Абутнот также сказала, что он слишком много пьет и курит, и он пообещал ограничить себя – после войны. Про себя же подумал: «Когда поймаю Вольфа».

Если Соня не выведет его на Вольфа, то это может сделать Элин. Вэндему стало стыдно за свою выходку дома у Элин. Он ужасно разозлился из‑ за своей неудачи, а мысль о том, что могло произойти между Элин и Вольфом, разъярила его окончательно. Элин – хорошая девушка, она рисковала жизнью, чтобы помочь ему, – и уж он никак не должен был грубить ей.

Вольф сказал, что еще раз встретится с Элин. Вэндем надеялся, что это случится скоро. Но мысль о том, что они встретятся наедине, бесила его. С другой стороны, теперь, когда наблюдение за плавучим домиком не дало результатов, Элин была его единственной надеждой. Он сидел за своим рабочим столом, со страхом и надеждой ожидая телефонного звонка.

* * *

Во второй половине дня Элин отправилась за покупками. Проведя целый день дома, не зная, чем заняться, и не понимая, радоваться ей или горевать, она почувствовала приступ клаустрофобии и, надев яркое полосатое платье, вышла на залитую солнцем улицу.

Ей нравилось ходить на фруктово‑ овощной базар. Это было очень оживленное место, особенно к концу дня, когда торговцы старались избавиться от непроданного товара. Она остановилась, чтобы купить помидоров. Продавец выхватил один треснутый помидор с чашки весов и театральным жестом отбросил его в сторону, а затем наполнил бумажный пакет ровными целыми плодами. Элин засмеялась: она знала, что, как только она уйдет, выброшенный помидор снова займет свое место на прилавке и вся пантомима повторится со следующим покупателем. Элин слегка поторговалась, но продавец почувствовал, что она делает это для проформы, и в конце концов она заплатила почти ту же цену, которую он назначил.

Еще она купила яиц, намереваясь сделать на ужин омлет. Было приятно нести корзинку с провизией, да еще с запасом на несколько дней. Она хорошо помнила времена в своей жизни, когда об ужине речь вообще не шла.

Выйдя с рынка, она отправилась разглядывать витрины с женскими платьями. Большую часть своего гардероба Элин покупала, поддаваясь минутному порыву, не раздумывая, – у нее был свой определенный вкус в одежде, поэтому она не всегда могла найти нужную ей вещь в магазине. Элин мечтала когда‑ нибудь завести свою собственную портниху.

«Интересно, – подумала она, – а Уильям Вэндем может позволить это для своей жены? »

Мысли о Вэндеме приводили ее в радостное состояние, но потом она начинала думать о Вольфе и мрачнела.

Она знала, что может избежать встречи с ним, если захочет, просто отказав Вольфу в свидании или не ответив на его записку. Она не обязана выполнять роль приманки в ловушке, устраиваемой для убийцы. Элин не могла отделаться от этой мысли, подобно тому, как не может человек, у которого шатается зуб, не трогать его.

Неожиданно платья перестали ее интересовать, и она отправилась домой. Ей захотелось приготовить омлет на двоих, но, видимо, придется ужинать в одиночестве. «И за это спасибо. Невозможно забыть, как болит живот по утрам, когда, заснув без ужина, ты просыпаешься и знаешь, что завтрака тоже не будет». Когда Элин было десять лет, ее занимал один вопрос: сколько времени человеку нужно мучиться от голода, прежде чем он умрет? Она была уверена, что детство Вэндема не было омрачено такими вопросами.

Входя в подъезд своего дома, Элин услышала знакомый голос:

– Абигайль!

Девушка застыла на месте. Это был голос призрака. Она боялась повернуть голову.

– Абигайль!

Она заставила себя обернуться. Из тени вышла человеческая фигура: старый, плохо одетый еврей со свалявшейся бородой. У него были голые ноги со вздувшимися венами, обутые в сандалии из автомобильной покрышки.

– Отец! – прошептала Элин.

Он удивленно смотрел, не смея прикоснуться к ней.

– Такая красивая и не бедная! – наконец вымолвил он.

Импульсивно она шагнула ему навстречу, поцеловала его в щеку и сделала шаг назад. Элин не знала, что говорить.

– Твой дедушка, мой отец, скончался, – печально произнес он.

Она взяла его за руку и повела вверх по лестнице. Все происходило, как во сне.

Когда они вошли в квартиру, она сказала:

– Ты должен поесть, – и провела его на кухню.

Поставив сковородку на огонь, Элин начала взбивать яйца для омлета.

– Как ты меня нашел? – спросила она.

– Я знал, где ты живешь. Твоя подруга Эсми пишет своему отцу, а я иногда встречаюсь с ним.

Эсми была знакомой, а не подругой, Элин встречала ее раз в два‑ три месяца, но она никогда не упоминала о том, что пишет домой письма.

– Я не хотела, чтобы ты стал звать меня обратно домой, – стала оправдываться Элин.

– А что я мог сказать тебе? Приезжай, твой долг – голодать вместе с семьей? Нет. Но я знал, где ты живешь.

Она порезала помидоры в омлет.

– Ты бы заявил, что лучше голодать, чем вести аморальный образ жизни.

– Да, я сказал бы это. Я был бы не прав?

Она обернулась и посмотрела на него. Глаукома, которая поразила его левый глаз много лет назад, теперь распространилась на правый. По ее подсчетам, ему было пятьдесят пять, но он выглядел на семьдесят.

– Ты был бы не прав, – сказала она. – Жить все‑ таки лучше.

– Может быть, так оно и есть.

У нее, наверное, было удивленное лицо, поэтому он пояснил:

– Я теперь уже не так тверд в своем мнении об этих вещах, как раньше. Я старею.

Элин разрезала омлет на две половинки и положила их на тарелки. Затем она поставила хлеб на стол. Отец вымыл руки и прочел над хлебом молитву.

– Благословен будь, Господь, Царь Вселенной…

Элин удивилась тому, что слова молитвы не привели ее в ярость. В черные дни одиночества она проклинала своего отца и его религию за то, что они сделали с ней. Она старалась воспитывать в себе равнодушие или что‑ то вроде спокойного презрения, но ей это не до конца удалось. Сейчас, наблюдая, как он молится, она подумала: «Как я поступаю, когда человек, которого я ненавижу, приходит ко мне? Я целую его в щеку, приглашаю в дом и ставлю перед ним ужин».

Они начали есть. Отец, видимо, был очень голоден и жадно набросился на еду. «Интересно, зачем он пришел? – подумала Элин. – Чтобы сообщить о смерти деда? Не только».

Она стала расспрашивать его о своих сестрах. После смерти матери ее четыре сестры покинули отца. Две из них уехали в Америку, одна вышла замуж за сына злейшего врага отца, а четвертая, Наоми, выбрала самый надежный путь: она умерла. До Элин вдруг дошло, что ее отец находится на грани отчаяния.

Он спросил у нее, чем она занимается. Она решила рассказать ему правду.

– Англичане пытаются поймать одного человека, немца. Они думают, что он шпион. Мне поручено познакомиться с ним… Я как приманка, понимаешь? Но… я думаю, что не буду больше в этом участвовать.

Он перестал жевать.

– Ты боишься?

Она кивнула.

– Он очень опасен. Он убил военного ножом. Вчера вечером… я пошла на встречу с ним в ресторан, где англичане должны были его арестовать, но все получилось не так, и я была вынуждена провести с ним целый вечер. Я так боялась, а когда все кончилось, англичанин, который… – Она умолкла и набрала воздуху. – В общем, я, наверное, больше не буду в этом участвовать.

Ее отец продолжал жевать.

– Тебе нравится этот англичанин?

– Он не еврей, – сказала она вызывающе.

– Я больше не судья тебе, – сказал он.

«Это уж слишком, – подумала Элин. – Неужели в старике не осталось ничего от прежних времен? »

Они закончили трапезу, и Элин встала, чтобы налить ему чаю. Он сказал:

– Немцы наступают. Это большая беда для евреев. Я больше здесь не останусь.

Она нахмурилась:

– Куда ты поедешь?

– В Иерусалим.

– Как ты туда доберешься? Поезда набиты битком, существует квота для евреев.

– Я пойду пешком.

Она уставилась на него, не веря тому, что он говорит, и понимая, что он не стал бы шутить на такую тему.

– Пешком?

– Не я первый, – улыбнулся отец.

Элин поняла, что он говорит серьезно, и это разозлило ее.

– Насколько я помню, Моисею это не удалось.

– Может быть, меня кто‑ нибудь подвезет.

– Это безумие!

– Я всегда был немного ненормальным.

– Да! – закричала она. Неожиданно ее гнев испарился. – Да, ты всегда был слегка ненормальным, и отговаривать тебя бесполезно, я должна это понимать.

– Я буду молиться, чтобы Бог сохранил тебя. Здесь у тебя есть надежда: ты молода и красива, и, может быть, они не узнают, что ты – еврейка. Но я, бесполезный старикашка, бормочущий еврейские молитвы… меня они отправят в лагерь, где я наверняка умру. А жить все‑ таки лучше. Ты сама это сказала.

Элин попробовала уговорить его остаться у нее хотя бы переночевать, но он не согласился. Она подарила ему свитер, шарф, отдала все свои наличные деньги. Элин просила его подождать денек, пока она снимет побольше денег со своего счета в банке и купит ему новое пальто, – но он слишком спешил. Она заплакала, вытерла слезы, а потом расплакалась опять. Когда отец ушел, она выглянула из окна и увидела, как он медленно бредет по улице, старик, направляющийся из Египта в пустыню, по стопам сынов Израиля. Все‑ таки кое‑ что в нем сохранилось: его ортодоксальность смягчилась, но характер еще был железный. Он растворился в уличной толпе, и Элин отошла от окна. Думая о его мужестве, она поняла, что не имеет права подвести Вэндема.

* * *

– Она непростая девушка, – рассказывал Вольф. – Я не до конца ее раскусил. – Он сидел на кровати, глядя, как Соня причесывается. – Немного сумасбродная. Когда я сказал ей, что мы едем на пикник, она вдруг испугалась, заявила, что почти не знает меня; можно было подумать, что ей нужна компаньонка.

– С тобой нужна, – подтвердила Соня.

– Но в то же время она вполне земная девушка. И за словом в карман не лезет.

– Ты приведи ее ко мне. Я сумею ее «вычислить».

– Понимаешь, какая штука, – нахмурился Вольф. Он размышлял вслух. – Кто‑ то пытался вскочить в наше такси.

– Нищий?

– Да нет, это был европеец.

– Европейский нищий, – Соня перестала расчесывать волосы и посмотрела на Вольфа в зеркало. – В этом городе полно ненормальных, ты что, не знаешь об этом? Послушай, если ты сомневаешься, представь себе, как она извивается вон там, на кровати, между тобой и мной.

Вольф усмехнулся. Это была бы аппетитная картина, но он мог перед ней устоять: собственно, это была Сонина фантазия, а не его. Инстинктивно он чувствовал, что сейчас должен сидеть тихо и ни с кем не встречаться. Но Соня будет настаивать на своем, а она ему была еще нужна.

– А когда мне звонить Кемелю? – вдруг спросила Соня. – Теперь он уж наверняка знает, что ты по‑ прежнему живешь здесь.

Вольф вздохнул. Еще одна встреча, еще одна опасность и еще один человек, в чьей защите он нуждается.

– Позвони ему вечером из клуба. Я не горю желанием встретиться с ним, но нам не нужно его дразнить.

– О'кей. – Она была готова, и на берегу ее ожидало такси. – Назначь свидание Элин.

Она вышла.

«Я уже не имею над ней прежней власти, – подумал Вольф. – Стены, которые ты строишь вокруг себя, превращаются в твою тюрьму». Может он позволить себе игнорировать ее желания? В случае очевидной или непосредственной опасности – да. Но ведь сейчас все его страхи сводились к достаточно беспричинной нервозности, к подсознательному желанию пригнуть голову. Соня взбалмошная натура, она может и предать его. Так что приходится выбирать меньшую опасность.

Он встал с кровати, нашел ручку, бумагу и стал писать записку Элин.

Глава 7

Элин получила записку на следующий день после того, как ее отец отправился в Иерусалим. В дверь позвонил мальчишка и вручил ей конверт. Она дала ему монетку и прочла короткое послание:

«Моя дорогая Элин, давайте встретимся в ресторане „Оазис“ в восемь часов в четверг. С нетерпением жду встречи с вами. Обожающий вас Алекс Вольф».

Стиль письма отличался педантичностью, которая показалась ей немецкой – возможно, однако, это было просто игрой ее воображения. Четверг – это послезавтра. Она не знала, радоваться или бояться. Ее первым порывом было позвонить Вэндему, но затем она заколебалась.

Личность Вэндема разжигала в ней любопытство. Она так мало знала о нем. С кем он живет? Чем занимается в свободное от ловли шпионов время? Слушает музыку, собирает марки, охотится на уток? А может быть, он интересуется поэзией, или архитектурой, или старинными коврами? Какого цвета у него пижама?

Она желала загладить ссору с ним, и ей захотелось увидеть собственными глазами, как он живет. Теперь появился предлог связаться с ним, но вместо того, чтобы позвонить ему, она пойдет к нему домой.

Элин решила переодеться, но сначала ей захотелось принять ванну, а заодно и вымыть голову. Сидя в ванне, она раздумывала, какое бы платье надеть. Стала вспоминать свои встречи с Вэндемом и наряды, которые были на ней во время этих встреч. Он никогда не видел ее бледно‑ розовое платье с рукавами «фонарик» и на пуговицах спереди – очень хорошенькое!

Она слегка надушилась и надела подаренное ей Джонни шелковое белье – в нем она чувствовала себя очень женственной. Ее короткие волосы быстро высохли, и она уселась перед зеркалом причесываться. Темные густые локоны блестели после мытья. «Я потрясающе выгляжу», – подумала она и соблазнительно улыбнулась собственному отражению.

Элин вышла из дома, прихватив с собой записку Вольфа. Вэндему будет очень интересно посмотреть на почерк.

Ему вообще были интересны все мелкие подробности, касающиеся Вольфа. Это оттого, что они так и не встречались лицом к лицу, если не считать их стычки в темноте. Почерк у Вольфа очень аккуратный и легко читаемый, буквы выписаны почти каллиграфически – Вэндем, наверное, сделает какие‑ то свои выводы из этого.

Она направилась в сторону Гарден‑ Сити. Было семь часов, и, поскольку Вэндем работал допоздна, она могла не торопиться. Солнце пригревало еще довольно сильно, и Элин с удовольствием ощущала его тепло кожей своих рук и ног. Компания солдат проводила ее посвистыванием – она ответила им улыбкой, и они шли за ней несколько кварталов, пока их внимание не привлек бар.

Ей было весело и совсем не страшно. Хорошо, что она додумалась пойти к нему домой – намного лучше, чем сидеть одной у себя в квартире. Она слишком долго была одна. Для ее мужчин она существовала, только когда у них было время навестить ее, а поскольку она относилась к ним точно так же, то, оставаясь в одиночестве, она не знала, чем заняться. Теперь с этим покончено. Направляясь к Вэндему домой без приглашения, Элин чувствовала, что она – это она, а не персонаж, выдуманный ею в ее мечтах. От этих мыслей у нее чуть не закружилась голова.

Она легко нашла его дом. Это была крошечная вилла, построенная во французском колониальном стиле, фасад которой состоял из колонн и высоких окон и в вечерних лучах солнца поражал своей ослепительной белизной. Она проследовала по короткой дорожке, позвонила в дверь и стала ждать в тени крыльца.

Дверь открыл пожилой лысый египтянин.

– Добрый вечер, мадам, – сказал он, выговаривая слова, как английский дворецкий.

– Мне нужно видеть майора Вэндема. Меня зовут Элин Фонтана, – представилась она.

– Майор еще не вернулся домой, мадам, – заколебался слуга.

– Я могла бы подождать, – ответила Элин.

– Конечно, мадам.

Он сделал шаг в сторону, пропуская ее в дом.

Шагнув за порог, Элин с любопытством осмотрелась. Она находилась в прохладной прихожей с кафельным полом и высоким потолком. Прежде чем она успела все рассмотреть, слуга пригласил:

– Пожалуйста, проходите сюда, мадам.

Он провел ее в гостиную.

– Меня зовут Гаафар. Позовите меня, если вам что‑ нибудь понадобится.

– Спасибо, Гаафар.

Слуга вышел. Элин пришла в восторг оттого, что она находится в доме у Вэндема и что ей предоставлена возможность побыть в одиночестве и как следует все рассмотреть. В гостиной был большой мраморный камин и много предметов английской мебели; ей подумалось, что обстановку выбирал не Вэндем, а кто‑ то другой. Все отличалось чистотой и аккуратностью, но дух был нежилой. Что это говорит о его характере? В общем, ничего.

Дверь отворилась, и в гостиную вошел мальчик лет десяти. Он был очень хорош собой: каштановые волосы и гладкая, еще детская кожа. Элин увидела знакомые черты.

– Привет, меня зовут Билли Вэндем, – представился он.

Элин потрясенно уставилась на него. Сын – у Вэндема есть сын! Теперь ей стало понятно, почему лицо мальчика показалось ей знакомым – он похож на своего отца. Как ей не пришло в голову: мужчину, такого, как Вэндем – обаятельного, доброго, красивого и умного, – обязательно берут в оборот еще до того, как ему исполнится сорок лет. Ну и дура: вообразила, что она первая женщина, которой он понравился. Элин залилась краской от стыда за свою глупость.

– Здравствуй, – спохватилась она. – Меня зовут Элин Фонтана. – Они с Билли пожали друг другу руки.

– Никогда не знаешь, когда папа придет домой, – сердито сказал Билли. – Надеюсь, вам не придется долго ждать.

Элин еще не до конца пришла в себя.

– Не беспокойся, я не тороплюсь…

– Хотите выпить или еще чего‑ нибудь?

Он был очень вежлив, так же как его отец, причем официальность его слов обезоруживала собеседника.

– Нет, спасибо, – поблагодарила Элин.

– Мне пора ужинать. Извините, но я должен оставить вас здесь одну.

– Ничего, ничего.

– Если что‑ нибудь понадобится, позовите Гаафара.

– Спасибо.

Мальчик ушел, и Элин села в растерянности. Она была озадачена, как будто в своем собственном доме нашла дверь, ведущую в комнату, о существовании которой она раньше не знала. На каминной полке Элин заметила фотографию и подошла к ней, чтобы посмотреть поближе. Она увидела красивую женщину лет двадцати с небольшим, аристократического вида, с едва заметной надменной улыбкой. Элин понравилось платье, которое было на женщине: шелковистое, ниспадающее свободными складками с ее элегантной фигуры. Прическа и макияж у нее вне всякой критики. Глаза женщины показались Элин настораживающе знакомыми: такими же глазами смотрел на нее Билли. Так это была мать Билли – жена Вэндема! У него, конечно, могла быть только такая жена – классическая английская красавица с высокомерным взглядом.

Элин поняла, какая она дура. Такие женщины становятся в очередь, чтобы выйти замуж за Вэндема! А он, конечно, всех их отвергнет и женится на египетской куртизанке! Она заново прокрутила в уме все, что различало их: он был британским подданным, а она – египтянкой; он был респектабельным мужчиной, а она – женщиной с сомнительной репутацией; он был христианином, а она – иудейкой; у него было воспитание, а она вышла из александрийских трущоб; ему было под сорок, а ей – двадцать три. Список можно было продолжить.

За рамку фотографического портрета была засунута сложенная страница, вырванная из журнала и пожелтевшая от времени. На ней была та же самая фотография. Элин разобрала, что страница вырвана из журнала под названием «The Tattler». Она слышала об этом журнале: его обычно читали жены каирских полковников, поскольку он сообщал сплетни и подробности лондонской жизни: о вечеринках, балах, благотворительных обедах, открытии картинных галерей и жизни королевской семьи. Портрет миссис Вэндем занимал почти всю страницу, а внизу под фотографией было написано, что Анжела, дочь сэра Питера и леди Бересфорд, была помолвлена с лейтенантом Уильямом Вэндемом, сыном мистера и миссис Джон Вэндем из Гейтли, графство Дорсет. Элин сложила вырезку и засунула ее обратно за рамку.

Семейная картина была совершенно ясной. Привлекательный британский офицер, надменная красавица жена, умный и обаятельный сын, красивый дом, деньги и семейное счастье.

Она начала бродить по комнате, боясь увидеть еще что‑ нибудь неожиданное. Обстановку, конечно, выбирала миссис Вэндем – вот откуда этот холодный, безжизненный стиль. Рисунок штор был подобран в тон сдержанному цвету обивки мебели и элегантных полосатых обоев. «Интересно, как выглядит их спальня? – подумала Элин. – Наверняка в таком же выдержанном вкусе. Основным цветом, наверное, является зелено‑ голубой, который называется „цветом нильской воды“, который ничего общего не имеет с грязной и мутной нильской водой. А кровати у них две или одна? Об этом я никогда не узнаю».

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 141516 17 18 Следующая ⇒