Книга вторая 15 страница

– Хорошо, Богоподобный. Изис‑ Неферт здесь нет, ее пригласила к себе в поместье царица‑ мать Туя.

– Моя мать?.. – Рамзес был так удивлен, что потерял дар речи.

– Да, несколько дней назад. Так Изис‑ Неферт отправляться в Мемфис?

– Нет, – ответил Рамзес быстро. – Она может оставаться там, у моей матери. А я сейчас же отправлюсь к Великой Царской Супруге.

– А она тебя узнает после столь долгой разлуки, Сесси? – пошутил Парахотеп.

– Когда‑ нибудь я отправлю тебя в каменоломню за оскорбление Благого Бога, мой дорогой главный советник.

– Это было бы почти отдыхом по сравнению с моими обязанностями при твоем дворе.

– Ну, гляди, у тебя еще будет время сравнить… – Рамзес предостерегающе поднял палец.

Уже несколько месяцев Нефертари не чувствовала себя вполне здоровой. Сильный кашель мучил ее. Днем она часто так утомлялась, что должна была прилечь. У нее не было болей, и в облике не было заметно каких‑ либо изменений, за исключением глубоких теней под глазами и легкой бледности, которые были заметны, когда она недосыпала.

Когда Рамзес явился к ней, служанка попросила его немного подождать, потому что госпожа была еще не одета.

Между тем Нефертари торопливо подвела глаза, втерла румяна в щеки, взглянула в зеркало и попыталась улыбнуться. Ей это не совсем удалось.

– Проси Благого Бога!

Рамзес, уже испытывавший нетерпение, ворвался в комнату:

– Что с тобой случилось, моя любовь? В это время ты обычно бываешь уже давно на ногах.

– Я так мало была нужна в последнее время, что привыкла залеживаться в постели.

Рамзес понял намек и болезненно поморщился:

– Да, я пренебрегал тобой, признаю. Это было… Она, между прочим, умерла сегодня ночью.

– Кто? – спросила Нефертари, хотя понимала, о ком речь.

– Мерит‑ Анта, моя третья супруга. Знаешь, в ее дворце лютует оспа, и мы должны считаться с тем, что один из нас может заразиться. Поэтому завтра с утра мы уезжаем в Мемфис: ты, дети, Мерит, Сети, Парахотеп – все важные люди. Я перенесу резиденцию в Мемфис до тех пор, пока минует всякая опасность. Ее дворец я велю сжечь вместе со всем, что в нем находится. Я хотел бы любое воспоминание о ней… Я хотел бы…

Он запнулся, как будто стыдился своих слов, и беспомощно посмотрел на Нефертари. И странно: его Прекраснейшая улыбалась, на ее круглых щечках появились очаровательные ямочки.

– Почему? Разве ты не опечален?

– Странно, но я чувствую… облегчение. Да, облегчение! Эта женщина смутила мой разум и привязала меня к себе… к своей постели… Но мое сердце я ей не подарил. Оно всегда принадлежало тебе.

Он дотронулся до амулета на своей груди.

Нефертари хотела вознаградить это признание сияющей улыбкой, но вместо этого на ее глаза навернулись горькие слезы, покатились по щекам и смыли часть торопливо нанесенных румян.

Рамзес посадил жену на колени и ощутил ее такой привычный для себя вес. Он стал качать ее, как ребенка.

– Да, да, я знаю… Все это моя вина. Ты всегда позволяла мне быть с другими женщинами, но на этот раз я зашел слишком далеко. Она, должно быть, применила какое‑ то чародейство, чужеземную магию, против которой египтянин не может обороняться. Но Сехмет снова установила божественный порядок. Маат может быть довольна. Я велю стереть имя хеттиянки из всех хроник и уничтожить все составленные на ее имя дарственные грамоты. Тот, кто останется жив из ее придворных, должен будет вернуться на родину. Ничего не напомнит нам о ней. Я так хочу.

– Немного несправедливо, потому что она все‑ таки была твоей третьей супругой. Но если ты так хочешь…

Внезапно Нефертари сотряс сильный приступ кашля. Царица соскользнула с его колен и прижала ко рту платок. Еще задыхаясь, она сказала:

– Я не знаю, в чем дело. Кашель не прекращается. Иногда его не бывает несколько дней, а затем он возобновляется с новой силой.

Царь озабоченно нахмурился лоб.

– Что говорят врачи?

– Немного, как всегда. Они считают виной влажный климат в Дельте, а также пагубное влияние чужих богов, потому что граница слишком близка…

Рамзес покачал головой:

– Чепуха. Чтобы смягчить этих богов, я велел построить им здесь, на египетской земле, храмы. Здесь почитаются Ваал, Иштар, Анат и, прежде всего, Сет – бог пустыни и чужих стран. Этого не может быть. Возможно, перемена места пойдет тебе на пользу, потому что Мемфис лежит совсем рядом с пустыней и воздух там жаркий и сухой. Впрочем…

Тут в комнату внезапно вошла Мерит.

– Смотри‑ ка, дочка! Как я вижу, ты до сих пор не оставила своих дурных детских привычек. Еще ребенком ты всегда врывалась в комнату, когда у меня был важный разговор.

– Откуда мне было знать, что ты у мамы? Ты ведь здесь теперь редкий гость.

– Только не начинай все сначала, – с наигранным ужасом воскликнул царь. – Я только что подробно все объяснил твоей матери, но тебя это не касается. Завтра утром по совету врачей мы все переезжаем в Мемфис. Опасность заражения оспой слишком велика.

– Шлю… – Мерит едва удалось проглотить чуть было не вырвавшиеся изо рта слова. – Я хотела сказать, царица Мерит‑ Анта сегодня ночью умерла. На сколько дней ты назначаешь траур? Где ее похоронят?

– Никакого траура. Ее сожгут вместе с другими умершими в ее дворце. Просто слишком опасно…

– Понимаю, – сказала Мерит, – ты хочешь уничтожить любое воспоминание. Тут оспа тебе на руку. Однако мне не пристало осуждать работу Сехмет. Богиня знает, что хорошо для Кеми…

Рамзес рассмеялся:

– И для ее фараона, хотела ты добавить. Достаточно об этом! Приготовься, мы едем завтра утром.

Внезапно Мерит почувствовала, как сердце у нее в груди замерло. Пиай! Почему она сразу об этом не подумала! Пиай в Мемфисе. Она хотела его видеть, показать ему его ребенка…

С той ночи Сети, обиженный, отдалился от нее. Мерит обращалась с ним дружелюбно, и у него даже сложилось впечатление, что ее покои и в дальнейшем открыты для него. Однако он не находил мужества на вторую попытку и уговорил себя, что Мерит явно не предназначена ему богами. Когда царь приказал ему отправиться вместе со всеми в Мемфис, Сети даже не нужно было искать отговорку: в Питоме возникли волнения, и он хотел сам посмотреть, в чем там дело. Впрочем, заметил Сети, он воин и не боится заражения. Это рассердило фараона:

– Ты дурак, Сети! Я тоже воин и не боялся под Кадешем мечей и стрел жалких хеттов, но заразные болезни – это нечто другое. Возьми меч, отправься во дворец Мерит‑ Анта и попытайся сразиться с ядовитым дыханием Сехмет. Разбей мебель и посуду, разруби ложа и занавеси, сокруши стены и потолки – этим ты добьешься только одного: что оспа перекинется на твое тело и ты жалким образом погибнешь или выживешь, изувеченный ею, а возможно, даже ослепнешь. Глупо не бояться чумного дыхания Сехмет, бестолково и глупо. Но как знаешь. И вот что я тебе скажу… – Рамзес едва не заявил, что, по его мнению, Сети никогда не отличался умом, но сдержался, чтобы еще больше не обижать сына.

В районе мастерских и жилых помещений Большого храма Пта Пиай получил несколько комнат, и в его распоряжении теперь был знающий секретарь. Мастер ведал всеми ремесленниками и строительными рабочими, принадлежавшими храму. Это была легкая и приятная работа, и Пиайю доставляло радость от случая к случаю самому браться за резец, чтобы обработать рельеф или фигуру. Хамвезе сдержал свое обещание и подарил ему место для гробницы рядом с пирамидой Уна. Это была прекрасная скалистая местность. Пиай велел выкопать пробную шахту и остался доволен результатом.

Он предполагал разделить свой Дом Вечности на три части. Посреди должна была находиться большая погребальная камера, которую он сам хотел украсить рельефами. Направо и налево от нее он хотел сделать две маленькие прилегающие камеры – одну для запасов еды и питья, а другую для вещей, которые хотел взять с собой в другой мир. Это были его произведения, его рабочий стол, несколько особенно удачных фигур богов и людей, с которыми мастер не хотел бы расставаться. Погребальную камеру он планировал сразу на две гробницы, потому что Такка недавно стала его женой. Он освободил ее от рабской зависимости как царскую невольницу, и она перешла в его личное владение. Вместе со свадебным контрактом он одновременно подарил ей свободу, так что она теперь могла наследовать ему и распоряжаться всем по своему усмотрению. Тем временем Такка забеременела и приблизительно через три месяца должна была родить их первого ребенка.

В то утро он сидел в служебном помещении при храме Пта и, поскольку в данный момент у него не было работы, набрасывал на листе папируса настенные украшения для своей гробницы. Он полностью ушел в работу, когда появился Хамвезе.

– Я не мешаю, мой друг?

– Ни в коей мере, достопочтенный. Я как раз обдумываю, как обставить свое Вечное Жилище, которым я обязан твоему благоволению. Ну, это так, забава. Чем я могу тебе служить?

Хамвезе закрыл дверь и тихо сказал:

– То, что я сообщу тебе, предназначено только для твоих ушей. Вся царская семья уже несколько дней находится в Мемфисе, так как в Пер‑ Рамзесе свирепствует оспа. Третья царская супруга умерла от нее, об этом говорят повсюду. Завтра или послезавтра Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, а также Великая Царская Супруга Нефертари с наследным принцем Енамом и своими сыновьями Мерире и Мери‑ Атумом будут приносить жертву быку Апису. Принцесса Мерит также почтит присутствием церемонию, насколько я знаю. Думаю, это могло бы тебя заинтересовать.

– Спасибо, принц Хамвезе, – сказал Пиай, едва овладев собой.

– Церемония посещения Аписа официальная, поэтому на ней будут присутствовать много зрителей. Ты находишься на службе храма и имеешь право занять место впереди всех жителей города.

– Можно мне?.. Можно мне взять с собой жену?

– Ты недавно женился, я помню. Конечно, она может быть с тобой. Все женатые чиновники храма берут с собой жен в таких случаях.

Пиай ждал этого мгновения и одновременно боялся его, потому что стремление к спокойной и размеренной жизни с каждым разливом Нила все сильнее овладевало им, и теперь, когда он со своей женой жил в собственном доме и у него было надежное место работы, прошлое снова добралось до него.

«Как странно, – подумал Пиай, – пока я был на юге в храмах, я каждый день тосковал о ней, а теперь, когда предстоит ее визит, для меня было бы лучшим… Нет! Тысячу раз нет! Я все еще люблю ее, и письма Мерит свидетельствуют, что и ее чувства не изменились. Я увижу ее издалека в кругу ее семьи, буду ликовать при виде Благого Бога, как и все остальные, а потом она вернется в свой дворец, к своему супругу, а я – в свой дом, к Такке, и ничего не изменится. Разве может вообще что‑ то измениться? »

Пиай начал беспокойно шагать взад и вперед. Он чувствовал, что внутри его снова начинается борьба.

Изис‑ Неферт не знала, что ей и думать об этом приглашении. Туя обращалась с ней вежливо и внимательно, показала ей обширное поместье с полями, скотом, фруктовыми деревьями, амбарами с зерном, долго и обстоятельно объясняла ей принципы улучшения пород скота, называла цифры, которые второй супруге ничего не говорили. Казалось, царица‑ мать хотела просто удержать свою гостью как можно дольше. Впрочем, к своему внуку Меренпте, который сейчас был уже молодым человеком шестнадцати лет, Туя испытывала искреннюю любовь. А он восхищался своей бабушкой, которую до этого едва знал. Поначалу он выказывал мало любопытства, был сдержан и молчалив, но потом, казалось, сельская жизнь стала доставлять ему все больше удовольствия. Довольный, он катался по окрестностям на старом терпеливом осле и мучил людей в имении всевозможными вопросами, на которые они иногда сами не знали ответа.

Однажды Туя сказала Изис‑ Неферт:

– Я получила известие, что Мерит‑ Анта тяжело заболела. Это оспа. Половина ее двора, должно быть, заразилась. Ты близко ее знала?

– Ты говоришь так, как будто она уже мертва, – произнесла Изис‑ Неферт несколько раздраженно. – Да, мы хорошо друг друга знаем. Бедной девочке нелегко, и она давно бы сгинула в одном из самых отдаленных уголков гарема, если бы Благой Бог не питал к ней такую большую склонность. Я надеюсь от всего сердца, что она выздоровеет.

Туя не стала это обсуждать, ее широкое лицо осталось неподвижным.

– Царь с Нефертари и детьми переехал в Мемфис, пока не минует опасность заразиться. Разумно, не так ли?

В это мгновение Изис‑ Неферт заподозрила, что приглашение Туи имеет какое‑ то отношение к болезни Мерит‑ Анта, однако не могла представить никаких взаимосвязей. Поэтому она только заметила:

– Счастливое совпадение, что я с детьми у тебя. Как будто ты подозревала, что случится.

Едва заметная насмешливая улыбка скользнула по лицу почтенной Туи:

– Все в руках богов. Сехмет, очевидно, имела причину, чтобы послать свое ядовитое дыхание во дворец хеттиянки. У богов не бывает капризов, моя дорогая. Все, что они делают, в конечном итоге служит тому, чтобы Маат сохраняла божественный порядок. Даже если люди это не всегда понимают.

Шестилетняя Бент‑ Анта, младший ребенок Изис‑ Неферт, вбежала в комнату и прыгнула Туе на колени.

– У коровы только что появился теленок! – сообщила она, задыхаясь. – Она его теперь облизывает сверху донизу. Малыш совсем влажный, он пытается встать на ноги. Он еще шатается, но его глаза…

– Спокойнее, спокойнее, моя малышка, – Туя поцеловала красавицу внучку в обе щечки. – Корова делает то же самое, что и твои служанки, когда они купают тебя по утрам и расчесывают твои волосы.

– Но корова ведь мама малыша, и она делает это сама. – Бент‑ Анта повернулась к своей матери. – А почему ты не моешь меня сама и не расчесываешь мне волосы? Я ведь твой ребенок.

– У людей это по‑ другому, Бенти. Кроме того, ты принцесса, а я царица, и у нас есть слуги, которые выполняют подобную работу за нас. Это само собой разумеется.

– Но хоть разок ты могла бы меня искупать? Только один‑ единственный разок!

Туя и Изис‑ Неферт, улыбаясь, переглянулись, и суровое лицо второй царской супруги сделалось совсем мягким.

Позднее она еще раз поразмыслила о причине своего пребывания здесь и пришла к выводу, что царь снова исключил ее из круга близких лиц. По‑ видимому, он еще раньше узнал о болезни Мерит‑ Анта и побудил свою мать пригласить ее с детьми, чтобы все время проводить с Нефертари, к которой снова сейчас обратился. Дружба с Мерит‑ Анта пробудила в Изис‑ Неферт новую надежду, но, увы, царь повернулся спиной к больной хеттиянке и сейчас праздновал радостное примирение с Нефертари в Мемфисе. Так как ему, конечно же, не нужна была вторая супруга, он оставил ее и ее детей подальше от себя. Если бы не Хамвезе, столь высоко ценимый фараоном сын, то ее, вероятно, уже давно бы выставили и забыли. Хамвезе! Она отправится в Мемфис с визитом к нему и этим покажет, что она все еще существует. Изис‑ Неферт была полна решимости уехать как можно быстрее и сообщила Туе о своем решении.

– Конечно, моя дорогая, я и так довольно долго продержала тебя здесь. Отправляйся в Мемфис к своей семье. Мой сын будет рад тому, что обе его супруги рядом с ним.

«Рад? Как бы не так! » – подумала Изис‑ Неферт, и на лице ее появилось выражение ожесточенности и оскорбленной гордыни.

– Я хотела бы прежде всего нанести визит моему старшему сыну, верховному жрецу Хамвезе, – сказала она с нажимом. Фараон ценит его сверх всякой меры.

– Я знаю, знаю, – согласилась Туя бодро. – Кстати, мне сообщили, что Мерит‑ Анта умерла. Оно и лучше, потому что все ее тело было изуродовано.

– Мерит‑ Анта мертва?.. Но царь… Он, должно быть, в большой печали.

– Может быть, – ответила Туя холодно. – А может быть, и нет. У него ведь есть вы, матери его любимых сыновей и дочерей. Вы должны его утешить – ты и Нефертари.

– Я еду завтра, – сказала Изис‑ Неферт тихо, но решительно.

Чтобы узнать подробности, она сделала остановку в Пер‑ Рамзесе и прибыла как раз в тот момент, когда дворец Мерит‑ Анта поджигали со всех четырех сторон. Царица узнала, что умерли еще трое придворных, в то время как выздоравливающих отправили в сельскую местность.

– И Мерит‑ Анта все еще лежит в своем дворце с остальными мертвыми?

– Да, царица, – ответил чиновник. – Лекари считают, что так лучше. Если болезнь распространится в дворцовом квартале, это будет ужасно. Поэтому все будет сожжено, и мы надеемся, что благодаря этому оспу удастся победить.

Чтобы пламя не перекинулось на другие здания, все постройки вокруг дворца снесли. Больше десятка мужчин стояли с наполненными ведрами, готовые сбивать огонь в случае необходимости. Изис‑ Неферт настояла на том, чтобы посмотреть на сожжение и велела поставить свое кресло в надлежащем отдалении, в то время как двое слуг держали тент над ее головой.

«Бедная хеттиянка! – подумала она. – Ты надеялась, что найдешь свое счастье здесь, в Кеми, а тебя даже не погребли по обычаю этой страны. Так пусть же твое беспокойное ка мучает эту крестьянскую шлюху, пока она жива. Вероятно, это она колдовскими штучками наслала на тебя болезнь, как она это сделала с моим первенцем. Меня удивляет, что я сама еще жива…»

Пока Изис‑ Неферт горько размышляла, пламя охватило здание с четырех сторон, быстро ворвалось внутрь и начало с треском и грохотом бушевать во всем дворце, заставило, наконец, рухнуть крышу, причем искры полетели во все стороны. Некоторые из них попали на тент на головой Изис‑ Неферт, но слуги тотчас сбили их опахалами. Обожженные на огне кирпичи из нильского ила держались дольше всего, но и они начали тлеть и рушиться, превращаясь в пыль. Спустя час здание выгорело дотла, а то, что еще осталось от стен, длинными шестами обрушили сильные мужчины. Тяжелый, острый запах пожара распространился по дворцовому кварталу.

– Что будет с обломками? – спросила вторая супруга у придворных чиновников.

– Сначала их все старательно сгребут в одну кучу, а когда они остынут, соберут и бросят в реку.

– И болезнь будет изгнана?

– Мы надеемся на это, царица.

Такка совсем смутилась, когда Пиай сообщил, что ей разрешено сопровождать его во время визита Благого Бога к быку Апису.

– В этом нет ничего особенного, – попытался он успокоить ее. – Как служащему в храме Пта, мне разрешается присутствовать на церемонии с семьей. Когда царь, да будет он жив, здрав и могуч, посещает Аписа, это всегда официальное мероприятие. Тот, кто не имеет доступа, стоит на улице процессий, чтобы издалека воздавать хвалу Благому Богу.

– Что мне надеть? С таким животом я не влезу в узкое платье и, кроме того…

– Тогда ты наденешь широкое! Беременность в конце концов не позор.

Пиай досадовал на себя за то, что проявил нетерпение в разговоре с Таккой. Она была деятельной хозяйкой, и он мог быть ею доволен, но порой при каких‑ либо не особо важных обстоятельствах она вдруг становилась такой медлительной и нерешительной, что Пиай просто впадал в бешенство. Вчерашняя рабыня, она оставалась еще неуверенной в некоторых вещах и не хотела сделать что‑ либо неправильно.

Как всегда, когда объявлялось о высоком визите, жрецы Пта, обслуживавшие быка Аписа, на несколько дней изолировали его. Он был заперт в узком, темном хлеву, где не мог двигаться, и перед ним поставили статую Пта в человеческий рост.

Окруженное разрисованными папирусными колоннами священное обиталище быка Аписа было выложено гранитными и алебастровыми плитами, его поилка была изготовлена из драгоценного зеленоватого кровельного сланца и снабжена водопроводом. Искусно изготовленные в шесть локтей высотой бронзовые ворота в виде решетки отделяли загон быка от храмового двора, в котором находились дома его смотрителей, склады с запасами продуктов, а также хлева для него и его гарема.

В это утро в храмовом дворе толпились столько людей, сколько бывало разве что в праздник Пта. На этот раз событие было особого рода: Благой Бог вместе со своей семьей хотел принести жертву живой душе Пта.

Снаружи во двор, окруженный стеной, проникали приглушенные ликующие крики народа. Потом появились гордые, до зубов вооруженные ширдану. Они мягко, но настойчиво оттеснили чиновников храма с их женами и детьми, пока перед загоном не образовалось широкое свободное пространство.

Согласно своему рангу Пиай стоял во втором ряду. Он был занят тем, что оберегал беременную Такку в этой толкучке.

Шум замер, когда звук фанфар возвестил о появлении Благого Бога. По традиции царь появился перед Аписом пешком. На нем были сине‑ золотой венец Хепреш, церемониальная борода и золотые сандалии. В его правой руке покоился скипетр Хека, левой он дружелюбно приветствовал замершую в ожидании толпу. Рядом с ним в платье до щиколоток, собранном в многочисленные складки, шла Нефертари. На ее голове сверкал хохолок ястреба. В правой руке она держала систр, чтобы порадовать Аписа его звучанием.

Позади царской пары шагал наследный принц Енам со своей супругой Сат‑ Хатор. За ним следовали его братья и сестры: Мерит‑ Амон, Мерире, Мерит‑ Атум и хорошенькая, почти уже девушка Хенут. Заметно хромавшего Мерире прикрывали братья и сестры, но иногда его голова выныривала между другими.

Царская семья была встречена приглушенными приветствиями, ибо храмовые служители хотели отличаться от громкоголосой, необузданной толпы простолюдинов. Низко кланяясь, они бормотали:

– Будь здрав, Гор, любимец Маат, великий властью и прекрасный годами, о Могучий Бык, оживляющий сердца!

Это звучало умеренно и складно, как и подобает официальному чествованию. Нефертари также почтили приветствиями:

– О, возлюбленная Благого Бога, о, Прекраснейшая, наполняющая дворец радостью!

На Мерит, первенце царской четы, был надет расшитый золотыми нитями роскошный парик, крупные золотые кольца покачивались в ушах, а в левой руке она держала знак Менат – символ богини Хатор.

Правой рукой дочь фараона вела двухлетнюю Неферури, которая храбро бежала рядом с матерью и удивленно, с любопытством оглядывала все своими большими серыми глазами.

Пиай направил поток своих мыслей на Мерит, чей взгляд равнодушно и высокомерно скользил по толпе, не замечая его. Сейчас он в первый раз видел свою дочь с ее пухлыми щечками и серыми глазами, его глазами.

Охотнее всего он поднял бы руку и помахал ей, но служитель храма не мог сделать ничего подобного. Ему оставалась только сила его мыслей, которую он непрерывно направлял на Мерит.

Царская семья, однако, занималась сейчас быком Аписом, который вел себя точно так, как ожидали от него жрецы. Радостный оттого, что его выпустили из темного, узкого загона, бык выпрыгнул на большую площадку и показывал со всех сторон свой белый треугольник на лбу, крылья орла на спине, луну с правой стороны, в то время как остальные признаки не бросались в глаза или были скрыты, как например узелки в форме скарабея под языком. Бык представлял собой прекрасное зрелище: рога были обложены золотом, на шее у него висело драгоценное ожерелье, а бедра его только что заново позолотили. За последние годы Апис вырос в мощное мускулистое животное. В гневе он уже несколько раз нападал на своих надсмотрщиков и одного из них даже убил. Вероятно, этот человек оскорбил его, в мыслях, конечно, и Пта тотчас наказал нечестивца.

Фараон взял пучок трав и предложил его через решетку Апису. Животное пошло на приманку, приблизилось и вырвало пучок у царя из руки. Со всех сторон раздались одобрительные возгласы, потому что знаком высочайшего благоволения служило то, что Апис выхватывал еду из руки.

Тем временем к звуку флейт, барабанов и систров добавились голоса певцов, исполнявших гимн Апису. Верховный жрец Хамвезе передал своему отцу сосуд с благовониями, которым фараон несколько раз сильно взмахнул, и ароматные голубые облачка дыма заполнили двор храма. Апис снова побежал, попил немного воды из мраморной поилки и весело потряс своими позолоченными бедрами.

Сейчас же внутри загона открылась дверь, и из него медленно вышла белая корова. Она заколебалась, увидев много людей, и хотела снова вернуться в хлев, но надсмотрщик мягко подтолкнул ее вперед, и она привлекла внимание Аписа. Он приблизился к белоснежной корове веселыми прыжками, обнюхал ее шею, голову и начал ласково лизать ее щеки. Затем он обнюхал ее сзади и вскоре стал виден его могучий фаллос, подобный копью. Апис приподнялся на задних ногах, вскочил на корову и совершил с ней брачное соитие перед почтительными и восхищенными взглядами верующих. Хамвезе обратился с благодарственной молитвой к Пта за то, что его живая душа вела себя именно так, как ожидали от нее почитатели с царем во главе.

Однако верховный жрец не мог удержаться от горького чувства: во время этой церемонии опять отсутствовала его мать. Он знал, конечно, что из‑ за опасности заразиться Туя выманила ее из Пер‑ Рамзеса. Но он надеялся, что она с детьми приедет в Мемфис, и тогда это было бы действительно нечто вроде семейного торжества. Хотя отец чрезвычайно ценил его, Хамвезе все сильнее ощущал, что его мать отодвинута в сторону, и не знал, что ему предпринять, чтобы изменить положение дел. Он заставил себя отмахнуться от этих мрачных мыслей и дал знак жрецам‑ помощникам.

Теперь Апису показали жертвенные дары фараона. Это были двенадцать упитанных ослов с рыжей шерстью, терпеливо топтавшиеся рядом. Священное животное взглянуло на них с тупым безразличием. Бык стоял рядом с любимой коровой и терся о ее бок.

В то время как царская семья переходила во внутренний двор храма, Мерит повернула голову и посмотрела Пиайю прямо в глаза, как будто он выкрикнул ее имя. Мысленно он это сделал много раз, снова и снова, не обращая внимание на церемонию, и теперь она, казалось, услышала его или, лучше сказать, почувствовала. Лицо ее осталось неподвижным, но прекрасные, чуть раскосые глаза широко открылись, мгновенно узнав его. Она чуть помедлила, наклонилась к своей дочурке и что‑ то сказала ей на ухо.

«Она сделала это, – подумал растроганный Пиай. – Она показала мне моего ребенка».

Маленькая девочка рассмеялась, захлопала в ладоши и побежала за остальными. Мерит подошла к бронзовой решетке и, сделав вид, что рассматривает Аписа, повернулась к Пиайю в профиль, обернулась и еще раз быстро взглянула на него, чтобы затем торопливыми шагами последовать за всеми остальными.

– Это была она? – услышал Пиай шепот Такки.

Он только кивнул, глядя вслед Мерит, которая вместе с остальными исчезла за маленькой дверью, ведущей во внутренний двор храма.

От Хамвезе Пиай получил разрешение каждый четвертый день посвящать устройству своего Вечного Жилища и в этот день быть освобожденным от службы. Еще до захода солнца он отправился в путь без сопровождения, хотя Такка постоянно советовала ему брать с собой молоденького слугу. Пиай, однако, только качал головой:

– За свою жизнь я привык делать большую часть дел в одиночестве, так тому и быть.

Он велел нагрузить на мула закрытый кувшин со смесью из вина, воды и фруктового сока, несколько хлебов и мешочек с сушеными фруктами, а затем незадолго до рассвета отправился к своей гробнице. Рабочие уже изготовили ее и закрыли грубой деревянной дверью. Несколько состоятельных людей из Мемфиса были похоронены в этом новом районе гробниц, и несколько стражников уже были заняты его охраной. Регулярные жертвы в честь умерших обычно доставались им.

Пиай открыл деревянную дверь и прошел в погребальную камеру. Так как вход открывался на запад, по утрам света не хватало, но в послеполуденные часы камера освещалась золотым блеском Ра. В двух боковых маленьких камерах со светом было плохо до тех пор, пока Пиай не вспомнил о вспомогательном средстве, о котором узнал в Фивах: две большие деревянные доски покрывались несколькими слоями ослепительно‑ белой известки, а после этого – бесцветной смолой и начинали блестеть, как алебастр. Благодаря им становилось возможным отражать свет даже в задних камерах так, что работать становилось удобно. Отныне Пиай работал с этими деревянными досками и смог отказаться от чадящих факелов, которые использовал вначале.

По сравнению с другими гробница Пиайя была скромной. Ее стены были покрыты рисунками, которые он теперь хотел превратить в плоские рельефы. Для собственной гробницы он отказался от примитивной техники углубленного рельефа. Он работал медленно и точно, следуя старым добрым ремесленным традициям.

На передней стене погребальной камеры он изобразил себя самого за работой над Большим храмом. Так как традиция запрещала изображать на стенах храмов и гробниц нечто неготовое, здесь можно было увидеть, как Пиай, совсем крошечный, стоит перед четырьмя законченными колоссами и держит в руках резец. Одна стена была посвящена обычным религиозным сценам. На ней было видно, как Анубис склоняется над мумией Пиайя, как его сердце взвешивается пером Маат, как он стоит перед троном Озириса, по обе стороны которого находятся Изида и Нефтида.

На северной стене Пиай сидел в цветущем саду перед столом с фруктами, хлебом и вином. Напротив него сидела женщина: согласно традиции хозяину гробницы общество составляли его жена или дочь. Однако вместе с Пиайем цветущим садом наслаждалась не темнокожая Такка, а Мерит с прекрасным, гордым лицом. На ней, конечно, не было золотого венца с уреем, а просто красная повязка, в которую был воткнут цветущий лотос. Надпись над ее головой гласила «майт‑ шерит». Кто бы ни принес сюда его гроб, он не смог бы обнаружить никакой связи с Мерит‑ Амон, дочерью царя.

⇐ Предыдущая 32 33 34 35 363738 39 40 41 Следующая ⇒