Книга вторая 12 страница

Когда Рамзес вошел в комнату с выходом на садовую террасу, он нашел озабоченную Мерит‑ Анта. Она прижалась к нему, тихо вздохнула, и ему показалось, что он даже заметил слезу в ее бирюзовых глазах.

– Чем огорчена сегодня моя милая кисонька? – спросил он нежно.

Ее озабоченное лицо осветилось. На ломаном египетском она сказала:

– Ты меня уже так хорошо знаешь? Я хотела скрыть от тебя свои заботы, но мне это не удалось. Впрочем, речь идет не обо мне, мой бычок, я забочусь о тебе. Я должна об этом подумать заранее. Нет, я не могу сказать, я боюсь, ты на меня разгневаешься.

Рамзес с любовью взглянул на нее:

– Я разгневаюсь на тебя? Ну, для этого должны быть основания. Не беспокойся, говори свободно.

Она крутилась вокруг да около:

– Речь идет… как сказать, о тебе, о твоем здоровье и о твоей жизни.

Рамзес нахмурился.

– О моей жизни? Планируется покушение?

– Ах, нет, любимый, все это разыгрывается только в моем сердце. Каждый раз, когда ты отправляешься на охоту или мчишься по улице на своей боевой колеснице, прекрасный и грозный, как Монт, сердце мое наполняется страхом и заботой. Я знаю, что с Благим Богом ничего не случится, но меня преследуют видения, что ломается твоя колесница, на тебя нападает крокодил, в тебя попадает стрела, летевшая не в ту сторону…

Гутана разразилась слезами. Они, как жемчужины, струились из бирюзовых глаз. Рамзес был тронут и потрясен:

– Ты так боишься за меня?

Она кивнула.

– Тогда и моя жизнь подойдет к концу. Кто я? Куда я должна буду отправиться? В отличие от обеих других жен у меня нет ничего, кроме пары драгоценностей. У меня нет земли, которая могла бы прокормить меня и пару моих слуг, но, что важнее всего, нет на свете ни одного другого мужчины, который сравнился бы с тобой. Случись что с тобой, и моя жизнь станет пустой и бесполезной. Я бы приняла яд, чтобы последовать за тобой в Закатную страну! Да, я бы так сделала! Тогда бы мы снова были вместе и смогли бы продолжить нашу прежнюю жизнь…

Рамзес был потрясен. Как эта девушка заботится о нем, о его жизни, о его здоровье! Она даже готова последовать за ним в могилу! Он поверил каждому ее слову и даже не заметил противоречия. Какой смысл беспокоиться о будущем и сожалеть, что у нее нет земли, если она в случае его смерти собралась сопровождать его в могилу? Сейчас им двигала только одна мысль – сделать ей что‑ либо хорошее, успокоить ее, разогнать ее печаль.

– Конечно, ты права. Ты должна была бы раньше мне об этом напомнить. То, что есть у других жен, будет и у тебя. Я передам тебе поместье, которое может прокормить и тебя, и твоих слуг.

Гутана обняла его:

– На это еще есть время, любимейший. Впрочем, это должен быть не кусок Кеми, о чем я думаю. Это должно быть что‑ то, связывающее мою родину с Кеми, что‑ то лежащее посредине, как Амурру. Эта область подчиняется тебе, платит тебе дань, но она не принадлежит к твоей стране. Ты видишь, я скромна и совсем не чувствую себя египтянкой.

Он хотел что‑ то сказать ей, но она приложила пальчик к его губам:

– Ни слова больше об этом, любимый. Ты в конце концов пришел сюда не для того, чтобы выслушивать о моих заботах.

Она прижалась к нему, ее рука, как ловкая змея, скользнула ему под передник, начала ласкать его фаллос, нежно сжала мошонку, в то время как острый твердый язычок соблазнительницы глубоко проник в его рот.

«Как она скромна, – успел подумать Рамзес до того, как страсть полностью овладела им. – Она боится даже потребовать для себя землю в Кеми…»

Со стоном они упали на широкое ложе. Рамзес спрятал свое лицо на тяжелой ароматной груди и сказал шутливо:

– Тебе не придется искать кормилицу. Для нашего сына будет великой радостью сосать твою грудь.

Гутана почувствовала укол при этих словах, но ничего не дала заметить царю и подумала: «Ты получишь своего сына, дорогой, положись на меня! »

На рассвете больной забеспокоился. Он уже восемь дней лежал без сознания. Иногда он на короткие мгновения приходил в себя, требовал воды, произносил несколько слов, а затем снова впадал в состояние беспокойного сна. Теперь, однако, он начал ощупывать все вокруг себя, открыл глаза, завертел ими, как в судороге, и издал несколько бессмысленных звуков. Дежуривший у постели прооперированного молодой лекарь испугался. Он позвал слугу и велел тотчас привести Имхотепа. Тем временем он попытался удержать бушующего, однако Монту был силен. Обеими руками он схватился за свою головную повязку и попытался сорвать ее с головы. В этот момент вошел Имхотеп, который внимательно посмотрел на больного:

– Он едва ли выживет. Держите его крепко, я ему кое‑ что дам.

Помощники схватили руки и ноги беснующегося, и Имхотеп влил ему в рот успокоительное из стеклянного флакончика. Вскоре движения больного стали ослабевать, и больной снова затих, как будто ничего и не было. Имхотеп слегка похлопал его по щеке:

– Принц Монту, ты меня слышишь?

И тут произошло то, чего никто не ожидал: больной открыл глаза и мрачно взглянул на Имхотепа. Затем он медленно поднял голову и четко произнес:

– Похороните меня в пустыне. Вы слышите? Похороните меня…

Голос его замер, голова откинулась назад, дыхание стало свистящим и неровным, и вскоре сделалось совсем неслышным. Имхотеп подождал еще немного и сказал:

– Я доложу фараону. Дайте знать «ставящим печать бога».

Когда фараон на следующее утро услышал весть о смерти Монту, его первой мыслью было, что он должен сказать об этом Нефертари, чтобы она тактично сообщила Мерире. Однако Великая Царская Супруга все еще была в Мемфисе, а Рамзес в любовном угаре забыл об этом. Его пугала мысль о встрече с больным сыном, и он велел позвать главного советника.

– Парахотеп, скажи ему об этом, но не сразу. Время терпит, пока Мерире не станет лучше. Он был так привязан к Монту… Сам не знаю, почему я чувствую себя виноватым.

Такое Рамзес мог сказать только старому другу юности, и главный советник с сочувствием посмотрел на него:

– Виноватым, Сесси? Почему? Не ты же подпилил спицы колесницы, и пусть боится святотатец, ибо его найдут. Или же есть другая причина?

Рамзес мог бы ответить другу, что он чувствует себя виноватым перед Нефертари, потому что понимает, что ее долгое отсутствие связано с ним. Однако он быстро отбросил эту мысль.

– Ты прав, это вздор. Может быть, нам с тобой снова вместе поохотиться, как ты считаешь?

– Неплохая мысль, Богоподобный, я всегда готов.

Парахотеп, конечно покривил душой, потому что в отличие от царя больше не чувствовал себя молодым и свежим. В свободное от дел время он охотнее сидел в саду, слушал пение птиц или думал временами о своем прекрасном Доме Вечности к югу от Мемфиса, который недавно достроил. В любом случае, есть еще несколько дней, и надо подумать не об охоте, а о том, как передать принцу Мерире печальную весть о смерти единокровного брата.

Тот уже полмесяца лежал в твердых повязках, чтобы бедренная кость срослась. День ото дня лица лекарей становились все более озабоченными. Бедренная кость принца, вероятно, срасталась неровно, как бывало в большинстве подобных случаев, а значит, принц всю свою жизнь будет хромать. Может быть, ему даже придется ходить, опираясь на палку.

Меренпта, младший сын Изис‑ Неферт и товарищ Мерире по воинским упражнениям с Монту, тем временем вернулся с матерью из Фив и ежедневно посещал больного друга. Его неуклюжие, но искренние попытки утешить пробуждали у Мерире благодарную улыбку, но в его юношеском нетерпении время для него длилось бесконечно долго. К тому же у мальчика вызывало недоверие то, что врачи постоянно уклоняются от прямого ответа на вопрос, скоро ли он сможет встать.

Меренпта сидел у постели брата, когда вошел главный советник.

– Как идут у тебя дела, мой принц? Врачи хотят тебя скоро согнать с постели. Не пришло ли время снова встать на ноги?

Мерире почувствовал фальшивую ноту в этих бодрых словах, однако только слабо улыбнулся и ничего не сказал. Парахотеп продолжал уже совершенно серьезно:

– Хорошо, что я застал вас обоих. У меня печальная новость, которая касается вас двоих…

– Монту мертв, – сам испугался этой догадки Меренпта. Он не раз удивлялся, что никому не дозволено посещать больного воина ниу, и они с братом часто говорили о том, как это будет, когда Монту и Мерире снова выздоровеют и все втроем поскачут верхом охотиться с пращой на кроликов. Теперь все кончено. Меренпта опустил голову и попытался скрыть наворачивающиеся на глаза слезы, но они уже текли у него по щекам. А когда Мерире увидел это, он тоже начал плакать.

– Да, Монту был хорошим учителем… – вздохнул главный советник и счел лучшим тихонько удалиться и предоставить обоим мальчикам предаваться печали.

При дворе это замечали немногие, но фараон усиленно занимался расследованием покушения. Он передал все полномочия Парахотепу, и тот воспользовался старым испытанным средством. Он собрал целый штат ищеек – умных, деятельных чиновников разного возраста и ранга. Ни один из них не знал другого, каждый в своих расследованиях мог полагаться только на самого себя, и вскоре уже одна ищейка присматривалась к другой или же выспрашивала ее. Главный советник, конечно, знал их всех и приказывал время от времени являться к себе с докладом. Этим людям следовало подозревать каждого, даже собственных начальников, потому что они применяли необычный метод: не искали виновных, а пытались прежде всего исключить невиновных.

В первую очередь это были те, кто в ночь перед происшествием не находился в дворцовом квартале или о ком знали, что у них нет ни малейшего основания вредить Мерире или Монту. Круг подозреваемых постепенно сужался. Однажды один из ищеек, не бросавшийся в глаза молодой человек, подбросил главному советнику замечательную идею.

– Я вот что подумал: каждый при дворе знает, что между Великой Царской Супругой Нефертари и второй супругой Изис‑ Неферт существует, скажем так, неприязнь. Это продолжается уже годами. Слуги враждебно настроены по отношению друг к другу, дело доходило даже до драк. Я хотел бы только напомнить – разговор об этом быстро разнесся повсюду, – Изис‑ Неферт после смерти своего первенца тотчас громко и внятно обвинила царицу Нефертари. Теперь было совершено покушение на Мерире, и Нефертари имела бы все основания подозревать в этом мстительную вторую супругу, но Изис‑ Неферт и ее двор находились в это время в Фивах. Ее сын Хамвезе, который, безусловно, исключается как подозреваемый в покушении, был в Мемфисе. Я нахожу, однако, что именно отсутствие второй супруги служит является причиной подозревать ее. Каждый сначала склонен был бы сказать, что Изис‑ Неферт не имела с этим ничего общего. Она ведь в конце концов была удалена отсюда на много дней пути. Но, если она умна, а это без сомнения, тогда она велела бы организовать такое кощунственное покушение как раз во время своего отсутствия. Но чьими руками? Кого из своих доверенных лиц она оставила в Пер‑ Рамзесе? Ее сын Хамвезе исключается, под вопросом пара старых слуг, ее казначей, несколько писцов и управитель ее двора Незамун.

– Почему Незамун? – спросил главный советник. – Он ведь всегда сопровождал ее.

Ищейка ухмыльнулся:

– Я сам спросил себя о том же, почтенный Парахотеп. Тем не менее я спросил также и его. Мне показалось, что я не ошибся: Незамун испугался. Конечно, он остался по вполне понятным причинам: он слишком стар для дальних путешествий, да к тому же царица приказала ему оставаться здесь, чтобы заниматься ее делами. Я даже обыскал комнату Незамуна, но не нашел ничего подозрительного… за одним исключением. На кожаной сетке его кровати, в ногах, я нашел следы того, что там прятали, возможно, ручную пилу.

– Однако ты постарался! Ты полагаешь, что он сам мог бы?..

Ищейка протестующее поднял руку:

– Только легкое подозрение. Преступник должен был в ту ночь спрятать где‑ то пилу, а на сетке кровати Незамуна есть несколько прорезанных мест, которые выглядят не так, как если бы пила лежала там долго. Я, конечно, могу ошибаться, след, вероятно, фальшивый, но, тем не менее, мы не должны спускать глаз с этого человека.

Главный советник и от других ищеек получил подобные доклады. Набрались шесть или восемь подозреваемых, с которых следовало не спускать глаз. Парахотеп не рассчитывал на то, что дело разъяснится быстро, однако он поклялся найти преступника, даже если для этого потребуются годы.

Для Незамуна наступили плохие времена. Его надежда убить Мерире и этим исключить одного из претендентов на престол не сбылась. Мальчик лежал со сломанным бедром в постели, однако он выздоравливал. А смерть Монту не имела для его госпожи ни малейшего значения. Однако он осмелился на то, чтобы обрисовать для Изис‑ Неферт некоторые преимущества создавшегося положения и ожидал награды за труды.

Изис‑ Неферт выслушала его доклад. На ее суровом, желчном лице не дрогнул ни один мускул.

– Это все? – фыркнула она недовольно. – Искалеченный Мерире и мертвый Монту. Ты бы лучше подружился с новой супругой, потому что она сейчас в фаворе и за несколько дней добилась того, чего мне не удалось за много лет: окончательно лишила власти крестьянскую дочку, а может быть, даже выжила ее из Пер‑ Рамзеса.

Изис‑ Неферт, конечно, была прекрасно осведомлена о том, как обстоят дела при дворе. Нефертари, надувшись, удалилась в Мемфис, все кружилось вокруг Мерит‑ Анта, намерения которой Изис‑ Неферт раскусила еще до того, как алчная хеттиянка была представлена ей. Эта бестия ловко разыгрывала скромницу, более низкую по положению, но Изис‑ Неферт не попалась на эту удочку. Сначала можно использовать ее как орудие против Нефертари, а потом Изис‑ Неферт сама позаботится об этой пышногрудой шлюхе. Никакого чуда, что царю она понравилась, думала бывшая храмовая танцовщица, потому что в Нефертари по существу ничего не было. Изис‑ Неферт, как и прежде, была убеждена, что эта крестьянская дочка привязала к себе фараона какими‑ то колдовскими штучками. Дурака Незамуна, конечно, жаль. Все, что он ни предпринимал, ему не удавалось, и он еще ожидал, что станет верховным жрецом Амона. С этим в любом случае было покончено, потому что царь недавно назначил верховного жреца, а ей самой придется присмотреть себе нового управителя двора.

Незамун страдал, оказавшись в столь невыгодном положении, которое усугублялось тем, что при дворе кто‑ то шпионил за ним. Ему донесли, что какой‑ то человек, которого никто не знал, долгое время находился в его покоях; другие задавали ему странные вопросы. Так, во дворе его остановил какой‑ то мелкий писец и вдруг внезапно без всякого основания спросил у него:

– Ты не мог бы сейчас достать пилу?

Незамуна пот прошиб от страха, и он подумал: «Ну теперь конец, они меня обнаружили». От страха он не произнес ни слова, тогда писец быстро сказал:

– Извини, я тебя перепутал. Ты так похож на одного человека… Извини, пожалуйста, что я тебя так напугал.

Незамун тотчас должен был прилечь, и несколько часов его мысли кружились вокруг этого странного вопроса. Почему тот человек спросил о пиле именно его? Он писец, у его пояса висели пузырьки с чернилами и связки тростниковых перьев. Для чего ему нужна была пила? В сотый раз Незамун прокручивал в голове события той ночи, чтобы понять, не совершил ли он какую‑ либо ошибку. После работы с колесницей он выбросил обе пилы в реку, однако лишь в предрассветных сумерках, потому что иначе не мог бы найти дорогу. Даже если кто‑ то наблюдал за ним, невозможно было различить, какой предмет он швырнул в воду. Это могла быть обглоданная кость или корка от дыни. Так бы он и ответил, если бы кто‑ нибудь задал ему подобный вопрос.

Незамун больше не находил покоя. Его госпожа, казалось, не замечала своего управителя. Она не спрашивала у него совета, она исключила его из своей жизни. А потом ему предстояло узнать, что фараон за его спиной назначил другого верховным жрецом храма Амона в Пер‑ Рамзесе. Однако это задело его гораздо меньше, чем жрец‑ чтец ожидал, потому что он чувствовал, что его жизнь теперь под угрозой, и не знал даже, откуда исходит эта опасность.

Незамун начал терять в весе. Статуя в гробнице, которую он велел изготовить, изображала полного мужчину с почти женской грудью и толстыми жировыми складками вокруг живота. Это с давних времен было знаком того, что изображаемому в жизни повезло и что на том свете ничего не изменится. Однако Незамун все менее походил на свою статую в Вечном Жилище. Его жирные щеки обвисли, живот исчез, и вместе с тем исчез как человек прежний жрец‑ чтец Незамун. Честолюбие, гордость, себялюбие, бесцеремонность – все растворилось под грузом безымянного страха. Он дошел уже почти до того, чтобы признаться Парахотепу в своем преступлении, – покаяние в обмен на прощение. Однако для покушавшегося на жизнь члена царской семьи не было пощады, тут не помогли бы никакие мольбы и уловки. Незамун знал это, и теперь им двигала только одна забота: он должен добраться невредимым до своего Вечного Жилища, и скоро он понял, что для этого ему остается только один путь.

Теперь, когда Пиай закончил свое главное творение, работу всей жизни, он внезапно почувствовал, насколько он измотан. Он вставал по утрам, чувствуя боль в спине. Он ходил по палубе взад и вперед, преодолевая судороги в бедрах, и его правая рука иногда так слабела, что он не мог удержать даже бокала с водой. При этом он наслаждался путешествием на ладье, как никогда. Прежнее нетерпение, жажда деятельности отошли от него, он мог часами сидеть у борта и смотреть на темную плодородную землю, на которой уже появлялась нежная молодая зелень всходов. Пальмы слегка наклоняли свои гордые раскидистые кроны, если их касался порыв ветра, потому что царицам деревьев не пристало делать слишком глубокие поклоны. К северу полоска плодородной земли становилась все более широкой, и пустыня отступала иногда так далеко, что можно было подумать, будто ты уже в Дельте.

У Такки было полным‑ полно вопросов, но она точно чувствовала, когда у Пиайя была охота ей отвечать, а когда он хотел, чтобы его оставили в покое. Она не забыла того, что он ответил на замечание старшего команды, когда они взошли на борт. Было в обычае, что на больших ладьях господа оставались на палубе и там же отдыхали ночью, в то время как слуги в душных нижних помещениях сторожили багаж и должны были спать там же. Когда старший хотел указать Такке проход под палубу, Пиай сказал:

– Это не служанка, а моя жена. Она останется со мной.

Такка почувствовала, что было бы неверным что‑ либо сказать на это, ибо обычная благодарность была бы неуместна. Она без слов оценила подарок и воздала за него Пиайю особым вниманием. Он назвал ее супругой, и она окружила его заботой, как верная и преданная хозяйка и жена.

Пиай почувствовал это и подумал: «Как просто общаться с этой девушкой, все идет само по себе. Она не принцесса, у которой высокие запросы. Она подчиняется, играет роль, предписанную жизнью, и делает это с полной отдачей и радостью. Сложности бывают у тех, кто хочет вырваться из своего круга, как ты, Пиай. Ты как Единственный друг фараона мог бы получить в жены любую египетскую девушку, но ты предпочел соблазнить первенца Благого Бога, осквернить священную кровь дочери Солнца».

Пиай не ощущал при подобных мыслях ни горя, ни раскаянья, однако сейчас, когда с последней встречи с Мерит прошло много месяцев, он сам удивлялся дерзости и наглости того Пиайя, как будто это был не он сам, а какой‑ то незнакомец. При этом он знал, что сделал бы то же самое и сейчас, несмотря на все опасности и препятствия, даже ценой собственной жизни. Не было основания этим гордиться, он просто не мог иначе. Как природой дано скарабею катить перед собой шарики из навоза, невзирая на все препятствия, так и ему было предназначено любить Мерит, и этого нельзя было бы изменить, даже если бы она отвернулась от него.

«Я и к этому должен быть готов, – подумал Пиай. – Может быть, она примирилась со своим супругом. Может быть, ее антипатия превратилась в терпимость, потому что она устала оказывать сопротивление. Это было бы понятно, и я должен был бы смириться с этим после столь долгой разлуки».

Так думал Пиай, однако в глубине его души теплилась надежда, что дела обстоят совсем не так. И эта надежда нашептывала ему: «Конечно, она продолжает ждать тебя. Ее тело тоскует по твоему, и присутствие навязанного ей супруга злит ее».

Пиай был скорее склонен прислушиваться к голосу надежды и верить его нашептываниям. Но что будет с Таккой? Она доверилась ему, и он согласился с этим. Пиай оглянулся в поисках спутницы. Маленькая нубийка в солнечный полдень легла под тент и заснула. Ее темная изящная головка покоилась на узле, стройные ноги она подтянула под свое пристойное длинное платье. Она лежала, как спящий ребенок, – хрупкая, доверчивая. Пиай ощущал к ней глубокую приязнь. Она была не только его возлюбленной, его второй женой, но и кем‑ то вроде дочери, которая окружает отца своей женской заботой, в то время как он защищает и охраняет ее.

– Я должен взять пример с фараона, да будет он жив, здрав и могуч. Он любит Нефертари, не пренебрегая другими женами и наложницами. В любом случае мне легче, потому что весь мой гарем состоит из Такки.

Как будто почувствовав, что он думает о ней, она повернулась, вытянулась, открыла глаза и сдержанно зевнула.

– Я спала?

– Да, моя дорогая, и я смотрел на тебя.

Она поднялась и села рядом с Пиайем.

– Здесь в полдень не так жарко, как на юге.

– В Мемфисе будет еще прохладнее, и, если нам повезет, еще сегодня ты переживешь свой первый дождь.

– Дождь! Я даже не могу себе этого представить. Неужели вода просто течет с неба, как будто кто‑ то выливает на наши головы несколько кувшинов?

Пиай рассмеялся:

– Нет, все не так просто. Вода в большинстве случаев падает мелкими каплями, и это длится некоторое время, пока ты по‑ настоящему не промокнешь. В Дельте она льет потоком, и тогда твое сравнение с кувшинами подходит. Я пережил подобное один‑ единственный раз в окрестностях Она, города Солнца.

– У тебя есть желание мне об этом рассказать?

– Если хочешь слушать.

Пиай рассказывал, а Такка, как завороженная, раскрыв глаза, слушала его. Все это ей казалось похожим на сказку.

Нефертари вернулась из Мемфиса, но в Пер‑ Рамзесе ничего не изменилось. Рамзес воспринял ее присутствие с холодной вежливостью и в рассеянности. С желчного лица Изис‑ Неферт не сходила язвительная насмешка, когда они встречали друг друга, а Мерит‑ Анта, новая жена, выказывала перед Великой Царской Супругой лицемерное смирение и наигранную покорность.

Тотчас после возвращения Нефертари к ней пришел главный советник. Парахотеп, бывший обычно спокойным и уверенным, на этот раз выглядел нервным, беспокойным и после торопливого приветствия тут же перешел к делу:

– Благодарение Хатор, ты вернулась, моя царица! Мы пришли к единому мнению, что нам пора действовать, пока еще не слишком поздно.

– Кто мы?

– Мы – это принц Енам, принцесса Мерит, верховный жрец Хамвезе, Мена, Сети, конечно, я сам и вообще все те, которые хотят блага фараону, да будет он жив, здрав и могуч, и хотели бы, извини, что я это говорю, уберечь его от величайшей глупости. Ты должна будешь заметить, высокочтимая царица, что хеттская принцесса все еще держит его величество в своих когтях, и дело сейчас уже так далеко, что он дарит ей целые области своих владений. Несколько дней назад царь положил мне на стол документ, речь в котором шла ни больше ни меньше, как о том, чтобы передать все поступления от дани с западной части Амурру хеттской шлюхе Мерит‑ Анта. Когда я скромно возразил, что этого многовато и вообще не хотел бы Благой Бог прежде обсудить дело со своими советниками, на мою голову обрушился весь царский гнев. Что я о себе воображаю, и кто я вообще такой, чтобы сомневаться в его приказе! Впрочем, сказал он, нерадивого советника можно легко сменить. Он уже знает, что не все при дворе ценят Мерит‑ Анта по заслугам, но в конце концов его третья супруга должна иметь определенные права, и он, царь, для того и существует, чтобы ей эти права предоставить. Что мне было делать? Я поставил печать на договор и считаю, что дело дошло до точки, когда необходимо предпринять меры против этой ядовитой змеи.

Нефертари выслушала все спокойно и спросила:

– Как ты себе это представляешь? Что необходимо предпринять?

– Я вижу только одну возможность: эту женщину нужно убрать. Добровольно она вряд ли вернется к своему отцу. Царь находится в ее руках, и Амурру не будет его последним подарком. Ходят даже слухи, что Благой Бог хочет передать ей имение царицы‑ матери Туи, как только та переселится в Дом Вечности. Нетрудно догадаться, досточтимая царица, что жадное сердце Мерит‑ Анта недолго будет довольствоваться этим. Не без основания Изис‑ Неферт все чаще заглядывает к ней, потому что следующая цель их обеих – устранить тебя, моя царица, из сердца царя и отобрать у тебя ранг Великой Царской Супруги. Эта цель уже много лет занимает Изис‑ Неферт, но у нее не было никаких шансов на успех. Теперь все выглядит по‑ другому. Если Мерит‑ Анта родит принца…

– Она беременна? – быстро спросила Нефертари.

– Пока нет, она бы об этом тотчас растрезвонила. Могу я задать тебе один вопрос, досточтимая царица, до того, как я продолжу?

Нефертари кивнула.

– Придерживаешься ли ты того же мнения, что Мерит‑ Анта должна исчезнуть и очень быстро?

– Если все то, что ты рассказал мне, соответствует правде, то есть проверено и подтверждается другими, тогда ты имеешь мое согласие. Эта женщина должна уйти. У вас есть план?

– Планы есть, но есть также и сомнения. Предположим, Мерит‑ Анта умирает или исчезает, и царь начинает расследование. Любая мужская дружба кончается, если дело идет о женщинах. Другими словами, царь никогда не простит мне того, что я устранил его возлюбленную. Это же касается наследного принца Енама, потому что отцы прощают сыновьям многое, но они не терпят, если сыновья вмешиваются в их любовные дела, да еще так грубо и решительно. Фараон передаст наследование трона Хамвезе, а Енама изгонит в Куш. Хамвезе, само собой разумеется, на нашей стороне, однако он хотел бы остаться верховным жрецом и вовсе не желает быть фараоном…

– А если я возьму ответственность на себя?

– Ты потеряешь его сердце, моя царица.

– А разве оно у меня еще есть?

– Да, потому что Мерит‑ Анта принадлежит только его тело. Когда‑ либо ее очарование пройдет – может быть, уже завтра или через пять лет. Но мы не можем ждать этого. Сейчас уже не можем.

Нефертари задумалась, закрыла свои слегка раскосые миндалевидные глаза и, казалось, глядела сквозь веки.

– Есть только один человек, который может наступить на змею, не опасаясь мести фараона. От нее, скрипя зубами, он это стерпит, потому что он хороший и верный сын. На Тую, царицу‑ мать, можно положиться.

– Я мог бы тебя расцеловать, если бы это было разрешено и прилично. Я желал бы только, чтобы предложение исходило от тебя, моя царица, и тоже не вижу никакой другой возможности. Я сегодня же отправлюсь к ней.

Имение царицы‑ матери располагалось в самой плодородной части Дельты, удаленной от Пер‑ Рамзеса лишь на несколько часов пути на корабле. Из этой местности происходила семья ее супруга Озириса‑ Сети. Здесь он построил просторный летний дворец и передал все имение еще при жизни своей супруге. Туя скромно называла себя сельской жительницей. Она с успехом выращивала прекрасный рогатый скот и лошадей и хозяйничала на своих полях, применяя новые знания.

– Я уже догадалась, почему ты ко мне явился. Речь идет о змее‑ хеттиянке, я права?

– Да, Богоподобная, речь идет об этом. Мы, то есть Великая Царская Супруга, наследный принц, верховный жрец Мемфиса, я сам и многие другие пришли к мнению, что только один человек осмелится отобрать у царя, да будет он жив, здрав и могуч, слишком алчную возлюбленную, не обрушив на себя несчастья, – ты, его высокопочитаемая мать.

Старая Туя мысленно улыбнулась.

– Ты полагаешь, что таким образом старуха еще раз может оказаться полезной, прежде чем отправится в Страну заката?

Парахотеп в наигранном ужасе упал на колени:

– Никогда мое сердце не двигали столь неуважительные мысли! – Он снова встал и серьезно добавил: – Впрочем, поговаривают, что змея‑ хеттиянка унаследует и твои владения, когда ты отправишься к Озирису.

Удар оказался очень метким! Главный советник видел это по старой даме.

– Скажи‑ ка! Ну, мы знаем, как это предотвратить. Мой драгоценный Парахотеп, ты должен сейчас послужить мне писцом, потому что речь пойдет о вещах, которые касаются только нас.

Слуга принес письменный прибор, и царица Туя подождала, пока он выйдет.

– Ты собственноручно передашь это послание верховному жрецу Сехмет. Его зовут Сетнахт, он очень стар и выглядит как ястреб. Мы хорошо знаем друг друга, он мне очень обязан.

Она замолчала и загадочно улыбнулась.

«Если бы только я мог прочитать твои мысли, царица», – мысленно пожелал главный советник.

– Итак, теперь пиши. Достопочтенному Сетнахту, первому жрецу богини Сехмет. Будь жив и здрав, мой друг! Главный советник Парахотеп передаст тебе это письмо по моему поручению. Выслушай то, что он скажет тебе, и посильно поддержи его. Этот приказ передаю тебе я, Туя, прежде Великая Царская Супруга Озириса‑ Сети.

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒