Книга вторая 10 страница

– Я сопровождаю только Озириса‑ Рамозе, его вдову и мать, царицу Изис‑ Неферт. То, что у жрецов имеется причина радоваться моему визиту, еще следует доказать. Я, во всяком случае, крайне недоволен тем, что увидел в Большом храме – не закончен зал с колоннами.

Небунеф придал лицу озабоченное выражение и беспомощно поднял руки:

– Я полагаю, Беки объяснил тебе: у нас просто нет людей.

Хамвезе покинул носилки и внимательно осмотрел шесть монументальных фигур и два выступавших вперед обелиска из розового кварца перед громадными стенами пилона. Он шагал от статуи к статуе. От его внимания не ускользнула стройная изящная фигурка Нефертари, рука которой нежно касалась ноги ее громадного супруга. Хамвезе был ученым, не тратившим силы на придворные интриги, однако он ощутил легкий укол обиды и мог понять свою мать, которая уже много лет жаловалась, что ею пренебрегают. Нигде во всей стране, с севера до юга, имя Изис‑ Неферт не было увековечено, и Хамвезе, который ранее держался от всех в стороне, теперь начал ощущать себя сторонником матери. В конце концов его мать родила фараону четырех здоровых детей, и в смерти Рамозе не было ее вины. Его самого фараон ценил выше всех, и хоть немного этой приязни, по мнению Хамвезе, он мог бы перенести на свою вторую супругу.

«Я об этом позабочусь», – решил он для себя, отвернулся и быстрым шагом прошел во двор храма.

– В последний раз я был здесь с мастером Пиайем, – заметил Хамвезе больше для самого себя и взглянул на колоссальные статуи между колоннами в виде папируса.

– Это же Озирис Небмаре?

– Теперь уже нет… – ответил Небунеф с бесстрастным лицом.

Хамвезе подошел ближе. Действительно, на поясе был выбит громадный картуш Рамзеса. Хамвезе покачал головой, но воздержался от комментариев. Ему никогда не бросалось в глаза, как беззаботно его отец узурпирует статуи других фараонов.

Не оглядываясь, он быстро прошел дальше, в построенный фараоном Аменхотепом двор с колоннами, остановился и взглянул на надписи.

– Это невозможно! – воскликнул Хамвезе в праведном гневе. – Царь‑ еретик несколько сотен лет назад велел сбить по всей стране все почетные титулы Амона‑ Ра, и здесь, в одном из посвященных Амону мест, надписи все еще не обновлены! Вот, вот, вот, вот! – Хамвезе возбужденно указал на различные места на колоннах и стенах. – Вы не сочли нужным надписать имена вашего бога? Здесь, в Фивах, где вы объявляете, что Амон является единственным царем? В то время как мой отец, да будет он жив, здрав и могуч, расширял храм, было бы легко снова выбить пару надписей. Я жду ответа, жрец Небунеф.

Верховный жрец не позволил вывести себя из состояния спокойствия. Когда фараон пожаловал ему эту должность, инсценировав выражение воли Амона, он чувствовал себя обязанным царю, но годы служения могущественному богу медленно, но верно меняли его. Конечно же, он все еще был верен фараону, однако прежде всего он был слугой Амона. Поэтому говорил уверенно и без смущения:

– Эта небрежность имеет объяснение. В других храмах ты увидишь, что имя Амона восстановлено. Здесь же, как решили еще мои предшественники, богохульственное деяние исчезнувшего из истории еретика Эхнатона оставлено в качестве примера, который служит предупреждением. Ты – ученый человек, принц Хамвезе, и хорошо знаешь историю нашей страны, и ты согласишься со мной, если я скажу: сегодня вряд ли возможно, чтобы фараон осмелился уничтожить имя своего божественного отца Амона‑ Ра, и никто не будет отрицать существование наших местных богов. То, что напоминало о злосчастном культе Атона, давно уничтожено, и город Ахетатон сровняли с землей. В будущем никто и не вспомнил бы мятежного, но это отняло бы победу у Амона‑ Ра, и его триумфальное возвращение потеряло бы смысл. Здесь же еще видны следы совершенного богохульства, и, если Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, не прикажет по‑ другому, они останутся в назидание потомкам.

– Ты привел веские аргументы, – против воли признал Хамвезе. – Я не могу умолчать о них перед фараоном.

На следующее утро Хамвезе пересек Нил и нашел храм Мертвых своего отца. Когда жрецы и храмовые чиновники приветствовали его, он сказал:

– Я не хочу, чтобы меня сопровождали. Я хотел бы сам все осмотреть и спокойно составить представление обо всем. После этого я расскажу вам о своих впечатлениях.

Перед входом в гробницу он застыл с удивлением перед монументальной сидящей фигурой своего отца – великим произведением скульптора Пиайя, которого Хамвезе ценил и уважал. Он медленно обошел колосса и осторожно провел ладонью по гладкому, как зеркало, безупречно обработанному граниту.

Здесь же он с усмешкой обнаружил свое имя среди приведенных там имен одиннадцати сыновей Благого Бога. Ну, хоть здесь все казалось оконченным, хотя на колоннах в Большом зале между рисунками и надписями еще бросались в глаза большие пробелы. Хамвезе прошел дальше, к библиотеке, которую поддерживали восемь колонн. Она была так богато обставлена, что ученый принц, копаясь в свитках, забыл о своем окружении, и только заход солнца напомнил ему, что нужно возвращаться. При этом он забыл посетить мастерские, и жрецы облегченно вздохнули. Там, конечно, работали несколько художников, скульпторов и литейщиков, и они обучали учеников, но их было слишком мало, потому что грандиозное строительство срочно нужно было завершать.

Хамвезе вышел на воздух и еще раз посмотрел на колосс из розового гранита в мягких лучах вечернего солнца, который светился, и снова увидел Нефертари, стоявшую у ног Благого Бога. Верховный жрец Пта тихо улыбнулся.

Когда царь Рамзес встал из‑ за свадебного стола и вывел свою третью супругу за руку из зала, у него появилось внезапное ощущение, что не он ее ведет, а она его.

Главный советник Парахотеп и первый посланник царя Хаттусили согласно церемониалу проводили их вплоть до дверей спальни. Посланник хотел было войти туда, но Парахотеп удержал его:

– Нет, мой друг, здесь это не принято. На ложе любви царю мешать нельзя.

Посланник едва владел египетским, и главный советник понял лишь следующие слова:

– Я ждать! До завтра. Взойдет солнце, и Гутана, – он поправился, – и Мерит‑ Анта… Я имею в виду…

Он не нашел нужного слова.

– Я понял, – сказал Парахотеп и послал телохранителя за удобным стулом для высокоуважаемого посланника.

Рамзес провел новую супругу к брачному ложу, покрытому мехом леопарда, и начал ее раздевать. В мерцающем свете масляных ламп в ее бирюзовых глазах появилось нечто, напоминавшее взгляд змеи – медянки в затуманившемся медном зеркале. Мерит‑ Анта выказывала робость и стыдливость, потому что ее девственность была восстановлена, и было бы неумным разыгрывать опытную женщину.

Она настояла, чтобы под их телами был расстелен церемониальный белый льняной платок и боязливо протянула руки к своему супругу.

Рамзес, убежденный в том, что девушка была нетронутой, не хотел напугать ее и вел себя с особой осторожностью. Он только гладил ее тело, немного пососал ее полные тяжелые груди, долго ласкал внутреннюю сторону ее бедер и был удивлен, как быстро девушка стала реагировать на его ласки.

Есть люди, которые рано выказывают свои особые способности. Про таких говорят, что это прирожденный художник, скульптор, музыкант или певец. Гутана, которую теперь звали Мерит‑ Анта, была прирожденной проституткой. Уже в восемь лет она предпринимала игривые попытки заманить к себе в постель своих братьев, а начиная с двенадцати без помех предавалась своей врожденной склонности, которая часто имела трагические последствия для ее любовников.

– Тебя положила ко мне в постель приносящая радость Баст, – заметил он восторженно, но не мог при этом удержаться, чтобы не спросить, откуда у нетронутой девушки такой громадный любовный опыт.

– Нас заботливо подготавливают к свадебной ночи. Ты знаешь, что культ нашей богини Иштар тесно связан с любовным служением девушек при храмах. Они передают свое искусство девушкам при дворе, и мы, оставаясь девственными, вступаем в брак с очень богатыми знаниями.

Рамзес поверил ее объяснениям и воспринял как недостаток то, что в Кеми не существует ничего подобного.

Знания Гутаны распространялись так далеко, что она могла пробуждать новые силы в измотавшемся любовнике и была в этом так искусна, что Рамзес заснул только за час до восхода солнца и был бы разбужен в третий час дня озабоченным Парахотепом. Однако Мерит‑ Анта приложила палец к губам и указала на царя, спавшего рядом с ней глубоким сном. Кончиками пальцев она протянула Парахотепу покрытый пятнами крови льняной платок и высокомерным кивком головы указала ему, что он должен быстро удалиться.

Ждавший снаружи посланник вырвал платок из рук визиря и издал радостный крик. Он, конечно, знал, что за бестия принцесса Гутана и до последнего очень беспокоился. Теперь его миссия была выполнена, и он со спокойной совестью мог отправляться домой. Его голова снова крепко сидела на его плечах, потому что он выполнил все приказы своего повелителя.

С этой ночи Рамзес не мог ни дня обойтись без любовного искусства своей новой супруги. Никогда ранее он не чувствовал себя столь Могучим Быком, как в объятиях Мерит‑ Анта – хеттиянки с бирюзовыми глазами. Ее манящий взор заставил его забыть даже о государственных делах.

Первой неладное заподозрила старая царица Туя. Седая мать фараона все еще жила в своих поместьях и время от времени показывалась при дворе. Со своим широким лицом она выглядела как старая крестьянка, каковой она себя охотно и называла. На этот раз она прибыла, чтобы ей представили третью жену ее сына, и ей хватило одного взгляда, чтобы понять, что Рамзес увлекся этой змеей с бирюзовыми глазами.

Мерит‑ Анта рассыпалась в знаках уважения и проявления вежливости, однако ее холодные бирюзовые глаза оставались жесткими, внимательными и холодными.

В тот же самый день царица‑ мать имела беседу с главным советником.

– Ты очень редко оказываешь нам честь своими визитами, Богоподобная. У тебя есть много новых внуков, которые хотят тебя видеть, а кроме того…

– Не будь многословен, Парахотеп. Твои слова хороши, но ты знаешь мое мнение. Я поставила перед собой задачу и ее решению намерена отдавать все силы до тех пор, пока Озирис не призовет меня. Но у меня есть глаза, и я вижу, что мой сын неподобающим образом привязался к этой иноземке и очарован ею. Я надеюсь, ей не удалось выманить у него признаний, о которых он позже станет жалеть. Что говорит по этому поводу Нефертари?

– Ты знаешь, о царица, что Великая Супруга завоевала сердце фараона, да будет он жив, здрав и могуч, и удерживает его. Она никогда не делила его с другими женщинами. Теперь однако…

Царица‑ мать Туя поднялась:

– Я сама с ней поговорю. А ты не спускай глаз со змеи из Хатти. Она будет обустраивать себе здесь нору. А ты, вероятно, знаешь, что делают в Кеми с норами змей.

Парахотеп угрюмо улыбнулся:

– Обкладывают хворостом и поджигают, я полагаю.

– Верно, мой друг. Ядовитое отродье уничтожают для блага остальных. Подумай об этом!

– Я не забуду это, о царица.

Нефертари горько сетовала Туе на свое горе:

– Я не узнаю его! Его тело я должна была делить с сотнями женщин. Он царь, я понимаю это, однако в его сердце я была всегда уверена. А сейчас он так усердно хлопочет обо всем, что касается Мерит‑ Анта. Некоторое время назад у стены снесли старые мастерские, и там теперь возводят ее дворец, роскошный и помпезный, вдвое больше моего. И как быстро его должны построить! Его величество собрал всех рабочих, чтобы вскоре положить свой дар к ее ногам. Меня он едва замечает! Беглые приветствия, никаких доверительных разговоров больше, никаких шуток, никакого смеха, все в спешке, лишь бы не оставлять ее одну слишком долго. Что мне теперь делать, матушка Туя? У тебя есть опыт, дай мне совет!

Старая вдова царя, казалось, почувствовала неуверенность и какое‑ то время раздумывала.

– Совет? Ах, деточка, какой совет я должна тебе дать, ведь ты знаешь его лучше всех остальных. То, что я могу тебе посоветовать, будет даваться тебе с трудом, но я не вижу другой возможности. Подожди! Выкажи терпение, которого никогда не было у моего сына, стань недоступной, отстранись от него. Поезжай на какое‑ то время в Мемфис, там сейчас время праздников: люди почитают богов во время месяца Ахет. Прими участие в торжествах, покажись народу. Пусть Кеми ликует в честь своей настоящей и действительной царицы! Кому нравится змея из Хатти? Он скоро устанет от нее и укажет ей на место, которое ей подобает.

– Я не знаю… – Нефертари беспомощно посмотрела на Тую, опустила голову и начала тихонько плакать.

Туя похлопала ее по плечу:

– Ну‑ ну, деточка, дела еще не так плохи. Все за тебя, чужеземка никому не нравится. Если же это продлится дольше, чем я полагаю, если он подарит ей не только этот дворец, тогда… Тогда мы должны будем что‑ нибудь предпринять, дочь моя. Я уже говорила с главным советником, и он разделяет мое мнение. Из этой змеи никогда не получится египтянка. В ней есть что‑ то коварное, враждебное нам, как будто она только выжидает, как будто у нее еще очень большие планы… – Царица‑ мать погладила сноху по голове как ребенка. – А теперь прекрати плакать, наберись терпения и подожди. Что говорит Енам обо всем этом?

– Енам?.. Ну, он часто в отъезде, но даже ему бросилось в глаза, что отцу больше нет ни до чего дела. Однако он мужчина и смотрит на все другими глазами.

– Он твой сын! Я поговорю с ним.

Чтобы побеседовать с внуком, Туе пришлось подождать еще несколько дней, потому что наследный принц Енам присутствовал в Оне на празднике в честь бога солнца Атума‑ Ра.

– Я не смотрю на это так серьезно, – сказал он беззаботно. – Отец увлекся, это пройдет. В ней есть что‑ то особенное, в этой Мерит‑ Анта. Если бы Хаттусили подарил ее мне, ну, я не знаю…

Глаза Енама похотливо блеснули, но Туя посмотрела на внука неодобрительно:

– Нефертари и я, да и Парахотеп также, считаем развитие событий не таким безобидным. Ты должен кое‑ что обдумать. Если у Мерит‑ Анта родится ребенок и это будет мальчик, может статься, фараон изменит свое решение о порядке престолонаследия. Такие вещи уже бывали в Кеми.

Енам рассмеялся, но как‑ то неуверенно:

– До этого момента опьянение у него пройдет. Ничего особенного в ней нет. Вероятно, она привязала Благого Бога к себе магическим искусством. Хетты – мастера в магии. Но такое волшебство не действует вечно, уважаемая бабушка Туя, оно кончается быстрее, чем думаешь. Тем не менее, следует подумать…

Енам не сказал ничего больше, только задумчиво посмотрел в окно. На улице с тамариска доносилось легкое воркование голубей.

Туя поднялась:

– Да, сделай это! Подумай!

Она нежно потрепала своего внука по щеке и пошла к двери, прямая и сильная, несмотря на свой возраст.

Принц Монту, который рассчитывал, что фараон во время разлива Нила, то есть в месяцы Ахет, отправит экспедицию на Кефтиу, с удивлением наблюдал, как Рамзес в спешке согнал всех рабочих на строительство дворца для своей третьей жены, чтобы затем снова исчезнуть в гареме, где временно жила Мерит‑ Анта. Так, пожалуй, он дотянет до времени Перет, когда никто не осмелится выйти в море. Монту выяснил, что в это время ужасные бури делают Зеленое море опасным для плаванья. Ну и Амон им всем судья. Зато Монту добился того, что Сети позволил ему и его ученику, тринадцатилетнему Мерире, испытать одну из новых боевых колесниц.

Мерире наблюдал за пробной поездкой Монту и сам горел нетерпением забраться на колесницу. Он подбежал к старшему брату и закричал:

– А мне можно тоже попробовать? Совсем немного, пожалуйста, пожалуйста!

Монту покачал головой и с сожалением улыбнулся:

– Не на этой лошади, Мерире. Ты знаешь, что я отвечаю за тебя. Я велю привести для колесницы особенно спокойную лошадь с лугов. Подожди до завтра, и рано утром, еще перед восходом солнца, будем здесь. Тогда и прокатимся. Согласен?

– Ничего другого не остается, – вздохнул Мерире и нехотя поплелся за старшим братом и учителем, с тоской поглядывая на колесницу.

Тучный Незамун наблюдал за всем этим издалека и внезапно почувствовал страх, когда подумал о своем намерении. В таких случаях он представлял себе свое уютное Жилище Вечности и рисовал, насколько красивее оно может стать, если у него будут средства для этого. А эти средства у него будут, если он займет должность верховного жреца Амона. Только бы получить это место!..

Незамун вздохнул. Все вертелось по кругу, другой возможности не было. Он пошел ко дворцу Изис‑ Неферт, где у него имелись скромные покои и где сейчас его ждал ужин. Особенно голодным он сегодня не был. «Ты не должен этого делать, Незамун! » – шепнуло осторожное ка. Должность верховного жреца связана с некоторыми заботами, тем более если он и дальше хочет оставаться управителем двора Изис‑ Неферт. Но как заманчиво было бы возвыситься со своей госпожой, если Нефертари и ее выродки будут побеждены и сгинут в небытие!

Будь он моложе, можно было бы позволить себе подождать и проявить терпение. Но, увы, он далеко не молод, и, если боги подарят ему еще восемь или десять лет жизни, это уже много. Конечно, настоящая беззаботная жизнь начинается только в Стране заката, в Жилище Вечности.

«Довольно странно, – подумал Незамун, – что люди так привязаны к своему земному существованию, особенно те, которые могут позволить себе подготовить просторную, благоустроенную гробницу. Если так думает крестьянин, это вполне понятно, потому что его бросят в яму и вскоре после его смерти шакалы станут драться за его кости. Но, кто знает, думают ли эти люди вообще? »

Незамун подошел к своему ложу, приподнял пахнувшее ароматными травами покрывало и достал две маленькие пилы из закаленной бронзы. Он провел кончиком пальца по острым, как иглы, зубьям, испробовал крепость лезвия и аккуратно засунул обе пилы за пояс так, что были видны только деревянные рукоятки. Потом набросил на себя двухслойную льняную накидку, скрывавшую его полный живот. Как жрецу Амона, ему не позволялось носить на теле ничего происходившего от животных, поэтому от одежды из овечьей шерсти пришлось отказаться. Только во время праздников церемониальная шкура леопарда ложилась на плечи жреца.

Незамун взглянул на водяные часы, которые показывали два часа до полуночи. В это время каждый в дворцовом квартале уже спал, за исключением нескольких стражей и, вероятно, подумал Незамун, ухмыльнувшись, Благого Бога, который каждую ночь доказывает свои способности Могучего Быка в постели хеттиянки.

Так как Нефертари как Великая Царская Супруга обладала своей собственной дворцовой стражей, Изис‑ Неферт также заявила свои права на охрану, потому что, как она говорила, чувствует, что ей угрожают, и не сможет заснуть, пока ее дом не будут охранять. Но, поскольку царица была в Фивах, дом стоял почти пустым; стражу тоже отпустили.

Жрец‑ чтец выскочил незамеченным на улицу и, несмотря на темную ночь, нашел дорогу, потому что здесь он знал каждый камень и каждый куст. Он знал точно, по каким дорожкам проходит вооруженная стража, старательно избегал ее, ждал, прислушивался – время у него было.

Ага, вот и колесница. Незамун нащупал колеса, добрался до тонко отполированных спиц из твердого дерева. Он вытащил одну пилу и всадил ее туда, где спица была связана с колесом. Он старался работать бесшумно, напряженно вслушиваясь в любые шорохи. Вот жрец достал клей, которым старательно замазал разрезы, затем проверил свою работу. Даже при тщательном осмотре ничего не было заметно.

Внезапно Незамун услышал шаги. Он быстро спрятал источник света под накидку и спрятался за колесницей. Он услышал голоса и увидел, как в тусклом свете мерцающей масляной лампы приближаются двое мужчин из дворцовой охраны.

– Я видел здесь какой‑ то свет, – сказал один и приподнял масляную лампу.

Незамун боялся шелохнуться и прижался как можно ближе к колеснице.

– Вероятно, это пара светлячков. Их в это время года полным‑ полно.

Стражники повернулись и пошли прочь. Покрывшийся от страха потом Незамун едва осмеливался дышать до тех пор, пока оба были в зоне слышимости. Ему снова показалось, что Амон простер свою руку над ним.

Принц Хамвезе, сын фараона, ученый и верховный жрец Пта, не желал суеты вокруг своей персоны. Если он хотел достичь чего‑ то, он мог бы обратиться к благосклонному отцу, Благому Богу Рамзесу. Но Хамвезе отличала скромность, и часто ничто в его облике не указывало на царское происхождение. Одевался он, как простой чиновник, на поясе у него висели письменный прибор и измерительный шнур, и для него более ценным было общение с умными людьми, чем с подобострастными придворными.

Для инспекционной поездки к скальным храмам Хамвезе использовал один из обычных быстрых парусников и взял для сопровождения только двоих слуг. Он с неудовольствием покидал Мемфис, потому что любил свою должность, свои обязанности и ненавидел путешествовать – это казалось ему потерей времени. Конечно же, он послушался приказа своего отца и теперь все удалялся и удалялся от Мемфиса. Он был свободен от всех обязанностей, и путешествие начало доставлять ему удовольствие. Хамвезе глубоко вдыхал чистый, свежий воздух пустыни, ощущал более отчетливо силу Ра здесь, на юге, и радовался предстоящей встрече с Пиайем, который ранее был кем‑ то вроде его наставника.

Пристав к берегу, они ни у кого не возбудили особого любопытства. Начальник порта, деятельный, ставший похожим на египтянина нубиец, заставил показавшееся ему неважным судно некоторое время подождать, чтобы подчеркнуть значение своей должности.

– У вас нет груза? – воскликнул он удивленно. Хамвезе рассеянно покачал головой и попросил доложить скульптору Пиайю о прибытии Хамвезе. Оба слуги украдкой пересмеивались, но им было приказано держать язык за зубами. Начальник порта указал в направлении Большого храма и сказал:

– Мастер работает над фигурами Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч. Отсюда ты его не увидишь, но я не думаю, что он прервет работу.

– Прервет, если услышит мое имя. Поторопись.

По голосу ученого мужа начальник порта понял, что это человек, привыкший отдавать приказы, поэтому тотчас послушался, а слуги Хамвезе выгрузили багаж.

У Пиайя резец пал из руки:

– Хамвезе?! Принц и верховный жрец?

Смущенный начальник порта топтался рядом, однако Пиай не обращал на него внимания. Он слез с низкого помоста и вытер лицо и руки. Хамвезе уже шел ему навстречу. Пиай низко поклонился и вытянул вперед руки.

– Пиай! – воскликнул принц. – Я рад видеть тебя снова живым и здоровым. Как долго мы с тобой не виделись?

– Вероятно, восемь или десять лет, – ответил Пиай и удивился тому, насколько мало изменился Хамвезе. Серьезное, умное лицо под высоким лбом, крепкое тело, средний рост и, главное, манера дружелюбно обращаться ко всякому отличали его еще тогда, когда он был совсем юным.

– Ты, к сожалению, не предупредил о своем визите, Богоподобный, поэтому во дворце ничего не приготовлено. Я тотчас пошлю туда слуг. Мы могли бы тем временем выпить бокал вина в моем доме, если ты окажешь мне честь.

– Хорошая мысль, – приветливо улыбнулся Хамвезе, и они пошли бок о бок по дорожке, ведущей к дому Пиайя.

Такка, которая в это время еще не ждала своего господина и любимого, работала в саду, и на ней была только набедренная повязка.

– Оденься и приветствуй высокочтимого принца Хамвезе!

Такка испуганно побежала в дом, накинула на себя лучшее платье и бросилась ниц перед Хамвезе. Она, заикаясь, что‑ то забормотала, но принц прервал ее:

– Поднимись, Такка! Я посещаю твоего господина как друг, а не как царский сын.

– Не хочешь ли принять ванну? – спросил Пиай.

– На это еще будет время. Сначала выпьем вина и немного поболтаем.

Пиай хлопнул себя по лбу:

– Конечно, вино! Такка, сбегай на склад и принеси кувшин самого лучшего. Тебе нужно только сказать, что у Пиайя высокий посетитель.

Хамвезе кратко сообщил ему о смерти Рамозе и о дальнейшей цели своего путешествия.

– Я даже не знаю, как мне сообщить об этом отцу, да будет он жив, здрав и могуч: необработанные колонны в храме Амона, небрежно сделанные рельефы, сбитое имя Амона… – Хамвезе воздел руки к небу и замолчал.

Пиай осторожно заметил:

– Слишком многое начато одновременно, и при всем уважении к приказам Благого Бога, да будет он жив, здрав и могуч, все же невозможно из двух ремесленников сделать двадцать. Людей направляют то туда, то сюда, где они требуются более срочно, а там, откуда их забирают, работа остается недоделанной.

– Может быть… А как здесь? Насколько далеко продвинулась твоя работа?

– Здесь приказы Благого Бога выполняются в срок. Малый храм готов, Большой я закончу через несколько месяцев. Хочешь посмотреть?

Хамвезе не успел ответить, потому что вернулась Такка с вином. Она вытащила два позолоченных бронзовых бокала и аккуратно, чтобы ничего не пролить, наполнила их жидкостью на высоту двух пальцев – так она научилась у египтян. С легким поклоном она удалилась.

– Приятная девушка, – заметил Хамвезе, – внимательная и старательная. Пиай, я видел сидящую фигуру Благого Бога в Фивах, твое творение. Она произвела на меня большое впечатление. Честно говоря, я был в восторге. Если твоя работа здесь удалась настолько же…

– Надеюсь, что да. Песчаник обрабатывать намного легче, чем гранит, поэтому работа здесь идет намного быстрее.

– И чем ты будешь заниматься после окончания этой работы?

– Не знаю, почтенный принц. Благой Бог, да будет он жив, здрав и могуч, не отдал никаких распоряжений. Сначала мне нельзя было покидать Суенет. Ты, конечно же, знаешь, что царь в своей доброте и милосердии смягчил мое наказание, заменив каторжные работы изгнанием.

«Потому что ты ему здесь нужен», – подумал Хамвезе, но вслух сказал:

– Да, тебе очень повезло. Если бы не мой высокочтимый отец, то, по моему мнению, твой талант бы пропал. Думаю, в Суенете тебе делать нечего. Если царь не хочет использовать тебя в Пер‑ Рамзесе, то в Мемфисе у меня для тебя нашлось бы столько работы, что не хватило бы и трех жизней. Я буду напоминать об этом Благому Богу до тех пор, пока он не отменит твое изгнание. Ты искупил свою вину, завершив его храм. Я думаю, пора забыть старые истории. И в конце концов никому не было нанесено вреда, не так ли?

Пиай побледнел и чуть не поперхнулся:

– Ты вступишься за меня перед его величеством?

Хамвезе утвердительно кивнул:

– За тебя и за твое умение. Мне как верховному жрецу Пта кажется преступлением против нашего бога, носящего титул главного ремесленника, когда такой талант пропадает без пользы. Положись на меня. Я скажу об этом царю, да будет он жив, здрав и могуч. Благой Бог в таких делах прислушивается ко мне.

– Ты думаешь, что Благой Бог не гневается на меня еще за… за…

Хамвезе отмахнулся:

– Я приблизительно знаю о том, что произошло. Почему он должен гневаться? Мерит вышла замуж за Сети, у нее родился ребенок. Правда, брак кажется не особенно… я не знаю, зависит ли это от нее или от Сети… или же от тебя?

В голосе Хамвезе прозвучала легкая насмешка, но Пиай не поддержал его.

– Извини неподобающее мне любопытство, принц. Ты уже видел ребенка Мерит?

– Да. Полагаю, это было в тот день, когда ей давали имя. – Превосходная память Хамвезе тут же воскресило личико маленькой девочки. Он вспомнил ее большие, ясные, серые глаза… и внезапно понял, где он видел такие же. Ему нужно было только поднять взгляд.

– Это твой ребенок, Пиай! Меня не обмануть. Мерит это знает, ты, вероятно, тоже…

– Принц Сети подозревает об этом?

– Нет. Бедняга полагает, что цвет глаз достался ребенку от предков его матери. Не бойся, мой дорогой, я не использую свое знание во вред и теперь честно выскажу тебе свое мнение: Сети не пара Мерит. Я знаю, она не может выйти замуж за тебя, но, если бы я был царем, я бы нашел другое решение. Ну, вы оба живы, так что последнее слово еще не сказано.

– Считается, что последнее слово говорят боги.

– Самое последнее – конечно, на том свете. Но в земной жизни решающим является слово царя, и тут уж зависит от того, кто ему советует. Как видишь, я настроен к тебе дружески. И фараон, да будет он жив, здрав и могуч, до сих пор прислушивался к моим советам.

Хамвезе вступался за любовника Мерит не без задней мысли. Ему и в самом деле нравился Пиай, он ценил его как человека и еще больше как художника, но он, конечно, знал, что возвращение мастера может принести определенное беспокойство в семью Нефертари, и с тех пор, как он решил, чьей стороны держаться, эта мысль казалась удачной. Так он мог оказать услугу Пиайю и одновременно своей семье. К тому же Хамвезе не терпел деятельного вояку Сети. Этот глупец не мог отличить высокий рельеф от углубленного и едва был в состоянии написать свое имя. Хамвезе улыбнулся чуть злорадно, когда представил себе реакцию Сети, если Пиай вернется и связь Мерит с ним возобновится.

– Извини, мой принц, если я спрошу тебя во второй раз, имеешь ли ты желание осмотреть храмы?

– Да, я отвлекся. Хорошо, пойдем посмотрим твои шедевры.

Тем временем разнеслась молва, что сын царя и верховный жрец Пта Хамвезе прибыл с визитом. Ремесленники выстроились цепью по обеим сторонам улицы и, когда оба мужчины направились к храмам, приветствовали принца криками и низкими поклонами.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒