Келли Китон 10 страница

Затем еще одни. И еще одни…

Я с разгона затормозила посреди безлюдного танцзала и оглянулась на балконные створки, сами собой закрывшиеся. Сквозь стекло видно было, что часть гостей безуспешно стремятся попасть внутрь. Отовсюду слышались стук закрываемых дверей и щелканье замков.

А затем воцарилась тишина.

Только одна дверь оставалась открытой.

Мы с Себастьяном уставились на нее, ожидая, что и она вот‑ вот захлопнется, но дверь как будто выжидала. У меня по спине пробежал холодок предчувствия.

Полупрозрачные белые занавеси у створок всколыхнулись, воздух вокруг задрожал и переливчато замерцал.

И вдруг в проеме материализовался чей‑ то статный силуэт.

Кровь застыла у меня в жилах.

У меня не было никаких сомнений по поводу того, кто вошел в этот зал. Но как такое могло быть?

Створки за гостьей захлопнулись с таких грохотом, что я вздрогнула.

Высокая. Безупречная фигура. Вся затянутая в облегающий костюм из тонкой матовой кожи темно‑ оливкового цвета. Разводы на коже навели меня на мысль, что ее содрали с некой огромной рептилии.

Афина.

Ее лицо белизной соперничало с фарфором, глаза светились, словно два изумруда, а черные волосы волной ниспадали до самой поясницы. Волосы были оплетены шпурами, на которых колыхались полоски кожи, сухожилия и костяные шарики; казалось, что они находились там уже несколько столетий. На висках, на самой границe между волосами и кожей, были вытравлены крошечные магические знаки.

Изогнув полные, винного оттенка губы, Афина гортанно выкрикнула:

– Уж не надумала ли ты бежать?

В ее звучном самоуверенном голосе вибрировали властные нотки. Начисто лишившись дара речи, я окинула ее потрясенным взглядом – с головы до пят.

– Я ведь не один год слежу за твоей жизнью, дитя.

Язык не желал мне повиноваться, а сама я словно приросла к месту и во все глаза глядела на направлявшуюся ко мне богиню. На ее лице застыла недобрая торжествующая ухмылка. Я сильнее стиснула руку Себастьяна.

О боже…

Приглядевшись к ее одежде повнимательнее, я ощутила, как к горлу подкатывает дурнота. Мать твою… Костюм шевелился! Он ерзал на Афине, словно живой. На нем проступали не очень четкие очертания огромной сплющенной морды неизвестной твари, которую освежевали, а снятую кожу выдубили и смастерили из нее этот… наряд.

– Нравится? – с задорным огоньком в глазах осведомилась Афина. – Сшито из кожи Тифона. Змея как змея, не смотри, что бывший Титан.

Я поняла, почему богиня выбрала именно это облачение: тактика устрашения. Обычное запугивание. Афина окинула меня бесцеремонным взглядом, безуспешно пытаясь разыграть равнодушие, как будто она и вправду не испытывала ко мне ни малейшего интереса.

– Первая из вас была куда красивее, но глаза и волосы у тебя, я вижу, те же.

– Мне они не нужны, – с трудом выдавила я в ответ, – Можешь забрать их.

От смеха она задорно сощурилась.

– Думай, прежде чем сказать, дитя, не то ведь я могу понять тебя дословно! Твои волосы и глаза – не моя заслуга. Они даны тебе от природы.

– Но…

В чем же тогда, черт возьми, ее заслуга?!

– Афина, ты здесь не у себя!

Услышав выкрик взбешенной Жозефины, я едва не подпрыгнула. Глава семейства Арно с треском распахнула одну из дверей и вплыла в залу, словно королева английская на званом приеме.

– Ты нарушила наш пакт!

– А пошла ты со своим дурацким пактом, вампирша!

– Ты обещала, что носа больше не сунешь в Новый Орлеан. Иначе мы ни за что не передали бы тебе нашего заложника – ловца τ έ ρ α ς. Таковы были условия договора.

– Но девчонка меняет все, Жозефина, и тебе это хорошо известно. Ты же понимаешь, я не могу оставить ее вам. Ну и что ты теперь намерена делать? Защищать ее, как когда‑ то ее родителей? Ты и ее так же предашь?

Я свирепо уставилась на хозяйку дома.

– Вы говорили, что помогали моей матери!..

Жозефина обеспокоенно забегала глазами.

– Твоя мать была молодая и бестолковая. Где ей было рассудить, что для нее лучше…

Тем временем в зал чередой вошли и другие члены совета и обступили нас широким кругом. Дверь, через которую они все проникли, тут же захлопнулась и сама закрылась на замок. Оглянувшись украдкой, я убедилась, что гости на балконе до сих пор поглощены карнавальным шествием, хотя некоторые из них стучались в застекленные створки в надежде попасть внутрь. Но Новем, вероятно, счел необходимым сохранить конфиденциальность переговоров.

Мишель поприветствовал меня степенным кивком, взглядом показывая, что он на моей стороне, но я не спешила ему доверять. Как можно было поверить хоть кому‑ нибудь после всего, что здесь произошло?

Себастьян потрясенно застыл и крепко стиснул мою руку: своего отца он не видел почти десять лет. Ответив на его пожатие, я затем попыталась высвободиться, давая ему понять, чтобы он шел теперь к Мишелю, но Себастьян остался возле меня.

– Хватит болтовни, девчонка моя по праву!

И Афина нетерпеливо схватила меня за голое плечо. Я ахнула, и ужас вместе с воздухом ринулся мне в гортань и дальше в легкие. Кожу обожгло леденящее прикосновение ее холодных пальцев.

Себастьян по‑ прежнему не выпускал моей руки, и Афина задержала на нем гневный взор. Воздух в комнате наэлектризовался: члены Новема вытянули руки в стороны и между кончиков их пальцев, замыкая круг, заискрилась голубоватая черта.

– Мы однажды уже прогнали тебя отсюда, Афина, – веско и непреклонно произнесла Жозефина, – Мы и теперь так поступим.

Богиня запустила пальцы с крепкими ногтями мне в волосы, больно впиваясь в кожу и грозя вот‑ вот расцарапать ее до крови. Затем она, сама деспотичность и беспощадность, неторопливо обернулась к Жозефине и произнесла угрожающе‑ спокойным низким голосом:

– Ну же, сомкни ряды! Спусти на меня свою свору и утопи свой званый вечер в крови!

В страхе посмотрев на хозяйку дома – та, очевидно, и вправду взвешивала все «за» и «против», – я поняла: ради достижения заветной цели Жозефина без колебаний согласится, чтобы укокошили всех ее гостей.

Кожаный рукав Афины вдруг пошевелился так близко ко мне, что я непроизвольно дернулась. Меня паутиной оплела паника.

– Зачем я тебе?! – в отчаянии выкрикнула я, упираясь и пытаясь вырваться из стальных пальцев богини.

Афина оторвала застывший взгляд от Жозефины и склонилась к самому моему лицу. И тогда я воочию увидела, из чего соткана богиня войны. Ее безупречной красоты черты вдруг явили мне ад, ужаснее которого невозможно было ничего вообразить, – гибель, сражения и человеческие останки. А над всем этим царила она – полускелет с пустой глазницей, кишащей червями, хотя второй ее глаз по‑ прежнему переливался изумрудом. Улыбка Афины больше напоминала мертвенный оскал, а под ее взлохмаченными космами и гниющей плотью остова, внутри черепа, под ребрами томились, не находя себе покоя, души воинов, обретших в ней преисподнюю.

Вернув себе обычный прекрасный облик, Афина распрямилась и, самодовольно ухмыльнувшись, промолвила:

– Пусть девочка сама решит.

Взглянув в лицо воплощению смерти и войн, я поняла, что могущества богини довольно, чтобы при желании развеять Новый‑ 2 в пыль. Может быть, и существуют в мире политические методы, законы и конвенции, которые удержали бы ее в узде, но только не теперь. Афина не остановится перед тем, чтобы уничтожить все живое на планете, лишь бы заполучить свой трофей – меня.

– Нет, – воспротивился Себастьян, угадав, к чему я склоняюсь.

Он еще крепче сжал мне руку, но я высвободилась.

– Недалек тот день, – произнес Мишель, не сводя с Афины глаз, – когда сотворенные тобой существа пойдут на тебя войной. И тогда посмотрим, как помогут тебе твои боги!

– Пусть только попробуют! – резко обернувшись, огрызнулась она, – Им меня не одолеть! А ты, Ламарльер, лучше попридержи язык, не то я отправлю тебя туда, откуда ты сбежал!

Очевидно, Мишель сильно уязвил ее. Я, покрывшись от страха мурашками, лихорадочно искала выход из положения. Мне вспомнились Арахна с гарпией, но у меня не хватало духу позвать их, ведь я не знала, на что способна Афина в гневе.

– Тринадцать лет назад, – невозмутимо продолжал Мишель, сверля Афину ненавидящим взором, – ты почти добилась своего и едва не истребила нас всех. Скажи, Афина, ведь ты сожалеешь, что наслала на город ураганы и наводнение? Твоя жажда власти дорого тебе обошлась, не правда ли?

– Ни о чем я не жалею, еще чего! – прошипела Афина.

– Как не жалеть! Твои ураганы сделались неуправляемыми. Не прояви ты тогда неумеренное усердие, ты удержала бы в своих руках эгиду[20], а не утопила бы ее по оплошности в океанской пучине!

Афина разинула рот. Мишель, очевидно, высказал то, чего она от него услышать не ожидала. Он только печально улыбнулся.

– Чем еще заниматься в тюрьме, кроме как разговорами? Если бы твой отец, великий Зевс, дожил до наших дней, вот бы он, наверное, посмеялся! Ты потеряла эгиду – его самую надежную защиту, ради которой, собственно, и убила его, так ведь? А вместе с эгидой ты утратила и неуязвимость.

Афина, ощетинившись, обратила прищуренный взгляд на Мишеля и резко дернула меня к себе:

– С эгидой или без, а я все еще сильнее вас. А эта негодница, – она взъерошила мне волосы, – вполне заменит мне ее. Я сниму ей голову с плеч, сдеру с нее кожу и сооружу себе новый щит, лучше прежнего. А может, сделаю себе кирасу или боевой плащ… – Она пощекотала пальцем мне щеку. – Кожа на все сгодится.

– Думаю, Афина, ты забываешься! – рассмеялась Жозефина. – Ты убила того, кто один в целом мире мог изготовить для тебя новую эгиду. Наверное, ты лишилась не только мудрости, но и вообще рассудка?

Ах, черт возьми… Я не решалась поднять на нее глаза. Сначала Мишель выступил против Афины с открытым забралом, а теперь и Жозефина… Услышав ее слова, богиня глубже вонзила ногти мне в плечо, и на мгновение меня пронзила резкая боль, а потом вниз по руке поползла тонкая струйка крови. Афина прямо‑ таки кипела от злости, и нас всех словно придавило удушливым покровом.

– Я не стану дожидаться другого случая! Жозефина, ты сдохнешь первой, а расправиться с тобой поможет мне эта девчонка!

– Она тебе не поможет, – возразила Жозефина, – Она еще не вошла в силу.

– Что ж, – ехидно улыбнулась Афина, – тогда ускорим ее взросление!

И она приставила ладонь к моей груди.

– Нет!

Жозефина кинулась к нам, и круг разомкнулся. Богиня выставила вперед свободную руку и мощным ударом отбросила хозяйку дома к самой стенке, не замечая, что сзади к ней подоспел Себастьян. Мишель крикнул ему: «Не вздумай! », но тот уже мертвой хваткой сдавил сзади богине шею. Он сжимал все сильнее, но плоть расступалась под его нажимом, пока в конце концов его локоть не прошел сквозь Афину, и Себастьян, потеряв равновесие, повалился навзничь.

От ладони Афины распространился жар, он проник мне в грудь, прошел через все тело и достиг головы. И тогда меня пронзила та же невыносимая боль, что я недавно ощутила на улице, выжигая мне мозг, распирая кровеносные сосуды под волосами, вызывая в них нестерпимое натяжение и пульсацию. Где‑ то в глубине моего существа зародился крик; он все разрастался, пока не вырвался наружу нечеловеческим воплем.

Закатив глаза от боли, я успела заметить, как Мишель удерживает Себастьяна от новой попытки напасть на Афину, а Жозефина возвращается на место, чтобы замкнуть круг. Члены совета завели песнопение, усилившее энергетическую линию защиты, но мне это не помогло. Я умирала. Моя голова должна была вот‑ вот взорваться, или сплющиться, или расплавиться.

Раньше я ни за что бы не поверила, что способна кричать с такой силой, так громко и так долго, словно вопль исторгался из самых потайных закоулков моего организма.

В сознании замелькали непонятные вспышки: прекрасная женщина, похожая на меня, добрая, сердечная и нежная, в каком‑ то храме у моря, плачущий младенец, бесчисленные смерти на протяжении целых столетий, бездна невзгод…

Этому должен настать конец. Должен всему прийти конец. Боже! Но я не хочу умирать!

Правой рукой я схватила Афину за запястье и изо всей силы потянула вниз, пытаясь убрать ее ладонь от моей груди и прекратить агонию.

Гнев закипал во мне, на секунду он даже пересилил боль, раздирающую мне мозг. От всех этих видений, от зрелища бесконечных смертей и страданий, выпавших на долю моих предков по вине Афины, грудь мне распирала ужасная злоба. Я ни в чем не была повинна – и никто из моих предшественниц.

Я открыла воспаленные глаза и уставилась на Афину, все сильнее сжимая ее запястье и не жалея на это последних сил.

– Я… ненавижу… тебя, – прошипела я, спеша высказаться перед кончиной, – за все, что ты сотворила с ними… за все причиненное тобой зло… проклятущая… ведьма!

Афина вздрогнула, и под ее дрогнувшими веками я уловила промельк боли. Богиня конвульсивно дернулась, упорно не желая поддаваться, но я, стиснув зубы, неумолимо тянула ее руку вниз. Поглядев на ее запястье, я вдруг заметила, что кожа Афины под моими пальцами высохла и посерела.

Что за черт? Мы обе в ошеломлении попятились друг от друга, и я сразу воспользовалась преимуществом: что‑ что, а откладывать несущественное на потом я всегда умела. Сейчас самым главным для меня было победить в схватке. Я сжала кулак и размахнулась – так, что Брюс, увидев меня, остался бы доволен. Удар пришелся Афине аккурат в челюсть, и ее голова беспомощно откинулась назад. Сердце у меня бешено колотилось, от головной боли перед глазами все плыло. На месте коленей я ощущала странную пустоту и не понимала, как я все еще держусь на ногах, но на всякий случай заняла оборонительную позицию, готовясь к ответной атаке.

Афина медленно ощупала рукой челюсть. В ее изумрудных глазах сквозило изумление; могу поклясться, что в них на миг отразились ранимость и замешательство. А потом она исчезла – вот так, просто взяла и пропала. Мгновение – и от нее не осталось и следа.

Ноги окончательно подвели меня, и я с размаху села на пол бального зала. Подол моего платья надулся и опал, и я вдруг ощутила себя в нем совсем ребенком, как все тут меня называли, девчушкой, вырядившейся в эффектный вечерний туалет и вообразившей себя взрослой, ничегошеньки не смыслящей в укладе общества, в которое попала волею судьбы. В сравнении со своими новыми знакомыми – выходцами из Старого Света и Древнего мира – я и вправду была сущим несмышленышем.

Мишель наконец выпустил Себастьяна, и тот опрометью кинулся ко мне и спросил, опустившись рядом на колени:

– Ари, ты как? Все нормально?

Я смогла только вяло кивнуть. Жозефина, цокая каблуками, подошла ко мне и дернула за руку.

– Вставай, не время рассиживаться.

– Жозефина, – требовательно пророкотал ей в ответ Мишель, – Негоже так относиться к человеку, который только что спас твой дом от уничтожения!

Она собралась было спорить, но тут подошли остальные члены совета, как видно, тоже недовольные не слишком вежливым обращением со мной. Жозефина отцепилась от меня и, оглядев всех, сказала:

– Ладно. Афина убралась зализывать раны, но это лишь начало. Ради этой девчонки она непременно развяжет войну.

И, поддернув шуршащий подол, она поспешно удалилась, на ходу крикнув прислуге, чтобы отперли все двери, и дав знак ошеломленным оркестрантам снова играть.

Мишель подал Себастьяну руку, помогая подняться.

– Жозефина права.

Я подобрала подол и встала, а за мной Себастьян. Он сразу подошел к отцу, с которым не виделся долгие годы. Они взялись за руки, и Себастьян растерянно глядел то на них, то пристально всматривался в лицо родителя. В серых глазах Себастьяна плескались такие эмоции, что он вдруг тоже показался мне просто мальчишкой. Мишель не выдержал и заключил его в крепкие объятия.

Я не стала им мешать. А гости снова заполнили зал, заиграл оркестр, и официанты чередой внесли подносы с закусками и шампанским.

Однако в толпе я сразу заметила Виолетту, которая бодро шла ко мне по натертому до блеска полу. Я узнала и ее колыхавшееся при ходьбе фиолетовое платье, и маску ему в тон. Приблизившись, она подняла маску и спросила:

– Что такое я опять пропустила?

До меня вдруг дошла абсурдность происшедшего в этом зале, и я расхохоталась, да так, что не могла остановиться. Виолетта терпеливо выжидала, тараща на меня круглые глаза, а потом заявила:

– Я устала. Пошли домой.

Я смигнула, и моя веселость разом улетучилась.

Домой…

В глазах предательски защипало. Я раскрыла ладонь, и Виолетта вложила в нее крохотную ручонку.

– Да, пойдем домой.

К черту Новем с их советом. Мы сматываемся!

Мы направились к выходу из зала, проигнорировав окрик Жозефины немедленно вернуться. Афине целой вечности не хватит, чтобы зализать раны, я в этом не сомневалась, а мне в данный момент хотелось только одного – вернуться в ГД, в старинный особняк и побыть там нормальным человеком, пусть хотя бы всего на одну ночь.

– Эй, постойте‑ ка!

Мы уже вышли из дома, когда нас догнал Себастьян. Я остановилась посреди улицы. Шествие закончилось, но зеваки, не желая так скоро расставаться с празднеством, по‑ прежнему бродили туда‑ сюда небольшими компаниями.

Я впервые увидела счастливого Себастьяна, как будто долго нависавшая над ним темная туча наконец унеслась прочь.

– Разве ты не останешься с отцом?

– Мне бы не хотелось отпускать тебя в ГД одну, – Он слегка покраснел и неловко сунул руки в карманы, – Если бы не богиня, которой понадобилось заполучить твою шкуру и уничтожить всех из Новема, тогда да, я остался бы с ним подольше и многое наверстал.

– Вовсе она не одна, Бастьян, – оскорбленно пискнула Виолетта.

– Знаю, малышка, – улыбнулся он, – но лишние защитники Ари не помешают, – Встретившись со мной взглядом, он добавил: – Мой отец просит тебя остаться у него. В его доме тебе будет безопаснее.

Но я сама знала, где мне лучше.

– Я подумаю, но сейчас мне страшно хочется переодеть это платье и чего‑ нибудь поесть. Я просто умираю с голоду. К тому же Афина в первую очередь будет разыскивать меня в домах Новема, а не в трущобах ГД.

Себастьян кивнул и цветистым жестом пригласил:

– Прошу вас, дамы!

Я ощутила в груди странный трепет. Он предпочел меня. Значит, я ему небезразлична. Да, я понимала, что все вокруг, весь мой привычный мир катится в тартарары и сама моя жизнь висит на волоске, но сиюминутное ощущение счастья искупало любые напасти.

По тротуару мы зашагали к остановке трамвая, чтобы доехать на нем до дома.

Даба, Генри и Крэнк мы застали в гостиной. Они расселись прямо на полу вокруг журнального столика и играли в покер. Посреди столика высился горшок, полный монеток, золотых протезов, камей и старинных украшений. Тут же стояли кастрюлька с гумбо[21] и грязные тарелки. Пахло от похлебки восхитительно.

– Где, ребята, вас черти носили? – осведомился Себастьян, плюхнувшись на диван и устало вытянув ноги.

– А‑ а, вы на бал ходили!

Крэнк бросила карты на столик и принялась пожирать глазами мой шикарный черно‑ белый туалет. Я же опустилась на подлокотник дивана и невольно поморщилась: пояс под платьем натер мне кожу до крови. Даб многозначительно покосился на Крэнк, и та немедленно притворилась равнодушной.

– Чешется, наверное…

– Чешется.

Я охотно стянула бы с себя платье прямо здесь, в гостиной. Я смертельно устала, и подняться наверх у меня не было сил. Зато никто не запретит мне снять этот чертов пояс. Я снова встала, отвернулась от них, приподняла юбку и отцепила клинок, затем положила его вместе со всей неудобной амуницией на боковой столик. Обернувшись, я смутилась: все глаза были устремлены на меня.

– Что?

Светлые глаза Даба многозначительно переместились с кинжала на меня.

– Я от нее в восторге.

– Предлагаю поселить ее у нас, – широко улыбнулась Крэнк.

Генри метнул карту на столик мастью вниз.

– Ага, – подытожил он, – она очень даже впишется в вашу команду чудиков.

– Хо‑ хо! – отозвалась Крэнк, сдавая ему карту, – Так что там был за бал?

– Бал у Арно! – нараспев протянула Виолетта, пулей вылетела из гостиной и громко затопала по лестнице.

Себастьян тяжело вздохнул и по привычке запустил пятерню в волосы.

– А вы, ребята, где были? Я‑ то думал, вы направились прямо домой, когда я ушел.

– Мы по пути решили немного порыскать там‑ сям. – Даб кивнул на драгоценную добычу на столике. – Кто выиграет горшок, тот и отнесет его на продажу Спитсу.

– Кто такой Спите? – поинтересовалась я, скидывая ботинки.

– Один антиквар в Квартале, – откликнулся Себастьян.

Тем временем вернулась Виолетта вместе с Паскалем и выпустила его в гостиной.

– Играете? – спросил Даб меня с Себастьяном.

– Нет, – отказалась я, – а вот гумбо попробовала бы.

– Угощайся, – кивнул на кастрюлю Генри, – Суп принесла мисс Морган, и наши petitsbebes [22] уписывали его так, что за ушами трещало.

Крэнк с досадой пихнула его.

– Ой, больно же!..

– Тогда перестань называть нас младенцами! Ты и сам от гумбо балдеешь. Всегда, между прочим.

– Нет, – не согласился Даб, – Генри балдеет от мисс Морган. У него с ней любо‑ о‑ о‑ о‑ овь!

Генри залился свекольным румянцем, выискал в горшке массивный золотой зуб и ткнул им Даба в лоб.

– Никакая это не любовь, идиот!

Даб с Крэнк рассмеялись, а Себастьян налил нам по миске супа. Я устроилась на диване, подобрав под себя ноги, подложив для мягкости под них подушечку и расправив вокруг себя платье.

– Мисс Морган, – пояснил Себастьян, подавая мне полную миску, – так сказать, учительница‑ миссионерка.

Раз в неделю она наведывается в ГД и привозит детям еду.

– Да, Виолетта мне рассказывала.

Я так проголодалась, что глотала не жуя, но суп оказался вкусным до чертиков и очень сытным. Игра в покер шла своим чередом, и в очень скором времени выигрыш достался Крэнк. Она торжествовала победу с таким злорадством, на какое способны только профи на татами. Зная теперь от Себастьяна правду о ней – то, что она вовсе ему не сестра, – я приглядывалась к Крэнк внимательнее, сочувствуя ее былым злоключениям. Бедная девочка…

Раньше я считала, что порядком наслышана о Новом‑ 2, но, только приехав сюда и проведя здесь две ночи, поняла, что совершенно не представляла себе, каков этот город на самом деле. Мне и в голову не приходило, что в нем помимо паранормальной ерундистики есть покинутые на произвол судьбы дети, которые обитают в заброшенных домах и выживают, борясь за существование всеми доступными им способами.

Удивительная компания, и я очень гордилась тем, что меня приняли здесь как свою.

Вскоре они один за другим перебрались наверх спать – все, кроме Генри. Он развалился на стуле напротив дивана и, глядя то на меня, то на Себастьяна, спросил:

– Может, все‑ таки кто‑ нибудь из вас расскажет мне, что случилось с вами за вечер?

Ночник на краю столика помигивал, и длинные тени на стенах колебались из стороны в сторону. Желтоватые глаза Генри зажглись в свете лампы, и их потусторонний накал наводил на мысль о хищнике, притаившемся в непроходимой чаще. Я кивком дала согласие, и Себастьян выложил Генри все перипетии минувшего вечера, опустив лишь мой танец с Габриелем и наш разговор в домике для гостей.

– Значит, это Афина насылала ураганы… – Генри покачал головой.

– Кто ее знает! Может, она просто усугубила их мощь или вызвала последний, самый разрушительный. И все же… – Себастьян взглянул на меня и добавил: – Мы так и не подобрались к разгадке, при чем здесь твоя мама.

– Наверное, Афина хотела заполучить ее, так лее как меня сейчас.

– И непременно живой, иначе бы она просто прикончила тебя прямо на балу.

– И ты вообще без понятия, почему эта долбаная богиня войны хочет сражаться из‑ за тебя с Новемом? – уточнил Генри.

Я пожала плечами.

– Так, и что теперь? Она придет за тобой. Сюда. Когда‑ нибудь она поймет, что ты не на стороне Новема, и пожалует прямо сюда! Тогда над Дабом, Крэнк и Виолеттой нависнет опасность – я сразу поняла, к чему клонит Генри. Мое присутствие в их доме поставило их всех под угрозу. Сквозь ком в горле я произнесла:

– Я уеду.

– За Периметром Афина не знает удержу, – нахмурился Себастьян, – Стоит тебе уехать – и она в туже миy проведает об этом. Там тебе точно не спастись, а в нашем городе Новем, по крайней мере, выставил караулы. Афину они, конечно, не остановят, но ее власть здесь гораздо слабее.

– Спасибо за ваш вотум доверия…

– Она боится тебя, – продолжал убеждать Себастьян, не обращая внимания на мой сарказм, – Я сам это ощутил, догадался по ее поведению. Все дело в твоем проклятии. Что бы она ни сотворила с твоими предками, она этим, кажется, больше навредила себе самой.

Я вспомнила, как схватила богиню за запястье и как кожа на нем ни с того ни с сего отвердела. Генри встал со стула, потянулся, заложив руки за голову, и зевнул.

– Да уж, много нам от этого проку, если мы даже не знаем, в чем заключается проклятие.

Я поглядела на него и задумалась. Тишину нарушало только громкое тиканье высоких напольных часов.

– Есть способ узнать, – наконец произнесла я и перевела взгляд на Себастьяна.

– Алиса Кромли, – подтвердил он.

Генри пораженно застыл, выпучив глаза.

– Черта с два! Не надейся, Себастьян, что я снова пойду с тобой к этой уродихе! Ни в жизнь!

– Ты знаешь, где ее искать? – вскинулась я, вытаращившись на Себастьяна, – Так вот о чем говорил Жан Соломон… Ты уже раз толок ее кости!

– Было дело, – еле слышно признался он, – Несколько лет назад мы отыскали ее на кладбище Лафайет.

– Ага, чтобы он узнал всю правду о… – начал Генри, но Себастьян досадливо перебил:

– Какая разница! Мы с тобой знаем, где ее склеп. Я знаю, как совершить ритуал. Ари выяснит, что ей нужно, и тогда, может быть, нам в конце концов улыбнется удача.

Против богини войны? Меня душил смех.

– Выйдем перед рассветом, – категорично заявил Себастьян, многозначительно взглянув на Генри.

Я было подумала, что рыжий верзила пустится в пререкания, но он только кивнул и вышел из гостиной, бормоча себе под нос, что не мешало бы немного соснуть: до восхода солнца оставалось всего несколько часов. Едва он скрылся, я спросила:

– Почему перед рассветом?

– Потому что все обряды лучше удаются в переходное время: или от ночи к утру, или от дня к вечеру.

– А‑ а…

Электричество снова мигнуло. Мой взгляд рассеянно бродил по затененным углам обширной гостиной, навевая мысли о том, что мы с Себастьяном сидим на крохотном островке посреди необъятного комнатного мрака, отрезанные от остального мира. Первым нарушил молчание Себастьян:

– Иди поспи.

Мне сразу вспомнилась «Габонна», где я прикорнула у него на груди, а потом очнулась, чувствуя себя в тепле и безопасности. По затылку мигом разлилась горячая волна.

– Кажется, сейчас мне будет не до сна.

– И мне тоже.

Снова воцарилась тишина, но она нисколько не тяготила. Я вздохнула, поудобнее примостилась среди мягких подушек и пристроила голову на руке, покойно лежавшей на подлокотнике дивана. Без слов стало ясно, что никому из нас не хочется разлучаться, тащиться наверх, в свою спальню, чтобы попытаться уснуть. Нам не оставалось ничего другого, как слегка перебить сон, хотя я и па дрему едва ли могла рассчитывать.

Себастьян, скрестив руки на груди, откинулся на спинку дивана, водрузил ноги, чтобы лучше отдохнули, на журнальный столик и прикрыл глаза. Я, стараясь расслабиться, некоторое время разглядывала его, но в моей голове вихрем носились мысли, вороша в памяти так и эдак события последних дней, вызывая сожаления о несделанных делах и несбывшихся желаниях.

Больше всего меня мучили воспоминания о ловце τ έ ρ α ς, покинутом мной в темнице. Она до сих пор так живо представлялась мне, что я будто снова вдыхала тюремную вонь. Его голос, ожесточение… и сиюминутное проявление доброты, когда он указал мне кратчайший путь к свободе. Но к чему? Зачем ему? И прежде всего, как он туда попал? Вероятно, он чем‑ то крепко насолил Афине… Меня жгло раскаяние за то, что мы оставили его там одного, – позорная ошибка, как бы ни считали Мишель и прочие.

Ключ к разгадке могли дать кости Алисы Кромли. Если я пойму, какая власть над Афиной таится во мне и почему она любой ценой стремится заполучить меня, может, одного этого хватит, чтобы оградить от нее и меня, и Новый‑ 2 на веки вечные? И тогда, когда все наконец устроится и уляжется, я смогла бы вернуться в тот плантаторский особняк и освободить ловца‑

Дыхание Себастьяна выровнялось. Удивительно, как быстро он уснул, учитывая обстоятельства. Брюс тоже такой: умудряется отрубиться где угодно и в какой угодно позе, как правило, от силы минут за пять.

Волосы Себастьяна в свете ночника отливали чернотой. Прядь, упавшая на лоб, придавала его лицу что‑ то мальчишеское, беззащитное… Я рассматривала его профиль, чувствуя, как внутри меня порхают конфетти. Во сне он расслабился и его лицо лишилось того хмурого выражения, которое, наверное, уже вошло у Себастьяна в привычку. Уголок его рта чуть дернулся. Боже, как мне нравились его темно‑ красные губы! Абсолютно неповторимые и такие притягательные…

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒