Сжигая за собой мосты 11 страница

Стоило Максу покинуть дом, как я тоже сматывалась под любым предлогом, что вызывало у нашего нежданного покровителя вспышки раздражения.

– Если тебе куда-то надо отлучиться, скажи, я тебя отвезу, – с этого начинались все наши перепалки.

– Я что, под арестом? – возмущенно отвечала я, и мы развивали данную тему, ко взаимному неудовольствию. Я ловила себя на мысли, что все это напоминает недавние ссоры Янки с матерью, стыдила себя и призывала быть терпимей, но не выдерживала.

В один из дней я решила установить, где на курсах немецкого занимался мой отец. Не то чтобы я надеялась, что это позволит продвинуться в разгадке тайны его гибели, скорее просто не знала, как вообще подступиться к этой самой тайне.

Я дошла до ближайшего киоска, купила газету с объявлениями и, засев за телефон, принялась методично обзванивать многочисленные курсы. В так называемом Немецком доме мне повезло. Во-первых, женщина оказалась приветливой, во-вторых, в просьбе проверить, занимался ли у них несколько месяцев назад Ковальчук Александр Иванович, не увидела ничего подозрительного и не стала задавать массу вопросов, а в-третьих, попросив немного подождать, ответила:

– Да, занимался. С сентября прошлого года, сначала на ускоренных курсах, они длились три месяца, затем записался на курсы углубленного изучения языка. Заплатил за учебный год по июнь включительно, но с марта курсы не посещает. Мы ему несколько раз звонили на мобильный, но он отключен, а домашний адрес и телефон Ковальчук не оставил.

– Простите, это его дочь, меня зовут Жанна, папа погиб в марте, и я…

– Вы по поводу возврата денег?

– Нет-нет, я просто хотела поговорить с его педагогом, это очень важно для меня.

– Хорошо, оставьте свой телефон, я свяжусь с Ольгой Сергеевной, и она вам перезвонит.

Я поблагодарила и стала ждать звонка, глядя в окно. Янка валялась в шезлонге возле бассейна, Карл был где-то в доме.

«Наверняка подслушивает», – решила я с досадой. Ольга Сергеевна перезвонила примерно через час.

– Здравствуйте. – Голос звучал взволнованно или мне это показалось? – Вы дочь Александра Ивановича? Мне сказали… неужели это правда? Он погиб?

– Да.

– Господи, какое несчастье. Авария? А я-то гадаю, почему он вдруг перестал посещать курсы. Жаль, что я не знала… Какое несчастье, – повторила она.

– Ольга Сергеевна, мы могли бы с вами встретиться? – задала я вопрос. – Я хотела поговорить о папе, то есть о его занятиях.

Я ожидала, что женщина удивится и начнет расспрашивать, что конкретно меня интересует, но вместо этого она ответила:

– Да, конечно. Когда вам удобно?

– В любое время.

– Знаете что, приезжайте к нам, в Немецкий дом. У меня еще одна пара, после этого я освобожусь, и мы спокойно поговорим. Согласны?

– Да-да, конечно, – заверила я. – Через полтора часа я буду у вас.

Немецкий дом находился на улице Большая Московская, это было совсем недалеко отсюда, но я все равно вышла пораньше, боясь, что явится Макс и мне придется с ним объясняться.

Особняк начала прошлого века, недавно отреставрированный, выглядел очень нарядно: цветочки в лотках под окнами, большой балкон, дубовая дверь. Я прогуливалась по соседству, выжидая время. Двери распахнулись, и на улицу повалил народ, в основном молодежь, все шумно прощались и стайками разлетались в разные стороны. Я в очередной раз взглянула на часы и вошла в здание. Внизу был гардероб, закрытый по случаю летнего времени. За письменным столом сидел пожилой мужчина и читал газету, заметив меня, посмотрел вопросительно.

– Где я могу найти Ольгу Сергеевну? – поинтересовалась я, поздоровавшись.

– Поднимитесь на второй этаж, комната номер пять, она должна быть там.

Я поднялась и стала оглядываться в поисках нужной комнаты. Дверь впереди распахнулась, и в коридоре появилась полная дама в длинной мешковатой юбке и белой кофточке, с милым лицом и короткой стрижкой.

– Кого-то ищете? – спросила она.

– Ольгу Сергеевну, – ответила я. Она посмотрела внимательно.

– Вы Жанна?

– Да.

– А я Ольга Сергеевна. Вы на папу похожи, – улыбнулась она.

– Все говорят, на бабушку.

– Значит, бабушка у вас была красавица. Идемте, аудитория свободная, там и поговорим.

Аудиторией оказалась небольшая комната с партами как в школе и доской для записей на стене. Ольга Сергеевна устроилась за столом и предложила:

– Присаживайтесь. Расскажите, что с ним произошло?

– Папа был в Италии и… Бели честно, мне тяжело говорить об этом. – Я вдруг подумала: вдруг тот факт, что его убили, ее насторожит и она проявит сдержанность?

– Я понимаю, – коснувшись моей руки, кивнула она. – Бедная девочка. Ваш отец был прекрасным человеком. Знаете, я немножко влюбилась в него. Не подумайте ничего плохого, просто… такие мужчины редко встречаются.

– Вы с ним много общались?

– В основном на лекциях, конечно. Но иногда он приглашал меня выпить кофе, тут за углом есть кафе. Просто мы дружески беседовали…

– Можно узнать, о чем вы говорили? – Она пожала плечами.

– Обо всем на свете. В основном, конечно, о Германии, я там жила два года, о немецкой литературе… Потом он попросил меня сделать несколько переводов, он сомневался в своих знаниях немецкого. Я, конечно, охотно ему помогла.

– Переводы? – насторожилась я.

– Он же собирал материалы о третьем рейхе, – с некоторым удивлением сообщила она. – Собственно, это увлечение и привело его к нам на курсы, многие документы существуют только на немецком.

– Простите, – тряхнула я головой. – Что это были за документы?

– Они касались нацистских преступников, Их деятельности на территории нашей страны, разграбления музеев, похищения различных ценностей. Если честно, не так часто он ко мне обращался, так что моя помощь была незначительной. Однажды принес письма. Вот это было интересно. Он купил их на блошином рынке, чего там только не продают… Целая пачка писем, такие трогательные. Ваш папа сам сделал перевод, но потом принес их мне. Ему все казалось, что он что-то упустил. Кстати, перевод был вполне приличный. Мы потом разбирали буквально каждое слово. Знаете, у меня было чувство, что мы пытаемся разгадать какую-то тайцу. Впрочем, так оно и было. Тайна чьей-то любви. Я все пыталась вообразить, что с ними случилось потом, как эти письма попали в Россию…

– А что конкретно было в этих письмах? – облизнув губы, спросила я.

– Ну… ничего особенного. Мужчина писал их любимой девушке, рассказывал о своей жизни, учебе, о своем настроении…

– Вы вернули их папе?

– Конечно, – удивилась она. – Я работала с ксерокопиями, так удобнее.

– У вас случайно не осталось переводов, которые вы для него делали?

– Можно посмотреть. Идемте.

Мы прошли в соседнюю комнату, что-то вроде учительской. Ольга Сергеевна долго, просматривала бумаги в столе, пока не нашла папку.

– Вот ксерокопии двух писем. К сожалению, больше ничего нет.

– Сколько было всего писем?

– Штук двадцать, наверное. Вы сможете их прочитать? Если хотите, я переведу.

– Спасибо, я справлюсь, – Я взяла ксерокопии в папке-файле и сунула их в сумку.

– Где его похоронили? – спросила она. – Я бы хотела навестить могилу.

Я объяснила, как, ее найти, и поспешно простилась. Выйдя из дома, нашла ближайшую скамейку и достала папку.

«Здравствуй, моя маленькая принцесса. Сегодня читал твое письмо и вспоминал наш сад, старую липу и качели. Помнишь, как ты упала, а я страшно перепугался, так перепугался, что даже заревел. Стоял и ревел, как дурак, пока ты не засмеялась, сидя на земле, а потом дразнила меня плаксой. Как там наши качели? Впрочем, на зиму их, наверное, сняли. Ты катаешься на коньках? Наверное, катаешься. Здесь у меня на это нет времени. В моей комнате сгущаются сумерки, я пишу письмо и думаю о тебе. Мечтаю, как мы будем гулять в нашем саду. Ты качаешься на качелях, и твой белый шарфик треплет ветер, ты смотришь на меня и смеешься… Я вижу это так ясно, точно ты и вправду сидишь напротив, моя фея, и чувствую, что мне хочется плакать, как в детстве, оттого, что ты так далеко от меня. Ты просишь рассказать о моей жизни здесь. Поверь, в ней нет ничего интересного. Учеба, прогулки по городу и ожидание весны. Впрочем, учиться мне нравится. Но все мои мысли дома, рядом с тобой. Я везде ношу твою фотографию и, когда мне грустно, подолгу смотрю на нее. Ты настоящая красавица. Не морщи свой хорошенький носик. Жаль, что не удалось приехать на Рождество, я так на это рассчитывал. Но ничего, скоро весна, а там и лето, мы опять будем вместе. Ты и я.

Рядом с моим домом отличная художественная галерея, я иногда хожу туда, чтобы немного порисовать. Выбираю портрет какой-нибудь красавицы и копирую его, но знаешь, что забавно – в конце концов все мои красавицы получаются похожими, у них всегда твое лицо. Я не могу не думать о тебе каждую минуту, каждую секунду. Мне кажется, я не смогу вздохнуть, если не произнесу твоего имени. Ты пишешь, что очень скучаешь. Я тоже, мой ангел, но я не хочу, чтобы ты плакала, и не хочу, чтобы ты забывала меня хоть на секунду. Я сам не знаю, чего хочу. То есть знаю, конечно: поскорее оказаться рядом с тобой, видеть тебя, слышать твой голос. Пиши мне почаще, я так жду твоих писем. С любовью, твой Ральф».

Я замерла, держа ксерокопию письма в руке и глядя на деревья напротив. На мгновение мне показалось, что это письмо адресовано мне и сердце болезненно сжалось. Я с каким-то странным отчаянием поняла – от того, кто написал это письмо, меня отделяют долгие-долгие годы, как будто оно дошло до адресата через целый век и ничего поправить и изменить нельзя. Ни броситься на помощь, ни просто написать ответ.

Я сглотнула ком в горле и начала читать второе письмо.

«Здравствуй, моя принцесса. У нас уже весна, солнце такое яркое, что с улицы уходить не хочется. Вчера я целый час сидел в сквере на скамейке, щурясь на солнце, словно наш кот. Помнишь его? Старый и все такой же толстый, наверное, он уже ленится выходить на улицу и целыми днями спит на подоконнике. Передавай ему привет от меня. Качели в саду повесили? А на лужайке, должно быть, расцвели нарциссы. Конец марта, я так люблю этот месяц, потому что он напоминает мне о тебе. Я слышу твое имя в птичьем пении, вот пичуга пролетела и прокричала его, и даже в грохоте трамвая я слышу его и повторяю как молитву. Ты пишешь, что подстригла волосы. Мне очень нравились твои смешные косички, и теперь трудно представить твой новый облик, но ты, конечно, с любой прической настоящая красавица. Пришли мне свою фотографию. Та, что ты мне подарила, совсем истрепалась, потому что я везде таскаю ее с собой, пришлось ее подклеивать, теперь она стоит в рамке на моем столе, и когда я ухожу из дома, у меня такое чувство, что я оставляю там свое сердце. Пройдет совсем немного времени, и мы снова будем вместе, ты и я. С любовью, твой Ральф».

Я убрала письма в сумку и медленно побрела по аллее. Имя Ральф не такое уж редкое. Вовсе не обязательно, что это тот самый Ральф Вернер, о котором рассказал друг Уманского. Но отец, кажется, был уверен в том, что это одно и то же лицо. Может, в других письмах упоминалась его фамилия? Но, главное, конечно, кому были адресованы письма? Анне Штайн? Они познакомились в Германии. Упоминание о художественной галерее вроде бы делало догадку вполне реальной, но все остальное этому противоречило. Он пишет о саде и о том, как плакал, когда его подружка упала с качелей. Вне всякого сомнения, речь идет о детстве. Трудно представить, что молодой человек разрыдался… хотя как знать. Тогда времена были другие. На письмах нет даты, невозможно понять, кто и когда их написал. До войны, после? Никаких упоминаний известных событии, по которым можно было бы определить время. К тому же сам тон писем немного смущал, они скорее были адресованы очень юной особе, возлюбленной-девочке. Анна уехала учиться живописи в Германию, так что была уже вполне взрослой девушкой. Хотя многие мужчины любят обращаться с женщинами так, точно они несмышленые дети. И «маленькая» может быть дамой за тридцать. Только не в этом случае. Эти двое, безусловно, знали друг друга с детства. И моя бабка, хранившая эти письма, никакого отношения к исчезнувшей Анне Штайн не имеет. Что же заставило ее их хранить? Неужели они были адресованы ей? Но тогда получается, что она действительно жила под другим именем. Кто мог писать эти письма деревенской девчонке, да еще на немецком? Скорее я поверю, что отец в самом деле купил их на блошином рынке; ведь именно это он сказал Ольге Сергеевне. Тогда зачем он соврал Усманскому? Кому-то из этих двоих он соврал, и тому должна быть причина. Он просил Ольгу Сергеевну перевести письма, хотя к тому моменту уже знал их содержание, она говорит, что он прекрасно справился с переводом. И все же обратился к ней. Боялся, что чего-то не понял, пропустил главное? Вне всякого сомнения, он искал в них некую разгадку. Тайну своей матери? Пожалуй, Уманскому он сказал правду, и эти письма он нашел в бумагах бабушки. И отсюда странный интерес к третьему рейху, какие-то документы, которые он переводил. Эсэсовский офицер Ральф Вернер и Ральф, автор писем, – одно и то же лицо? Невероятно. Впрочем, почему бы и нет?

Если учесть, что у бабки время от времени появлялись фамильные ценности, которые стоили больших денег, любопытство отца вполне обоснованно. Он уверился, что его мать хранила некую тайну, связанную с его рождением и ее жизнью до войны. Но как драгоценности семьи Штайн оказались у нее, и на что рассчитывал отец: разгадать ее тайну или все-таки поправить свое материальное положение за счет тех самых ценностей? Знал он или догадывался, что далеко не все она успела продать?

Его интерес к нацистским преступникам более-менее понятен, но что отец надеялся найти в документах времен третьего рейха и кем, в конце концов, была моя бабушка?

Ясно, что на эти вопросы я не в состоянии ответить, тем желаннее было найти разгадку. А какое ко всему этому имеет отношение Макс фон Ланц, о котором предупреждал отец, и почему он мой враг?

И тут я замерла от внезапной догадки. Штайн в своем письме говорит, что Ральф Вернер родился в Риге, а бабка в ту нашу давнюю поездку в этот город стояла напротив некоего дома и горько плакала. На мой вопрос она ответила, что здесь когда-то жили люди, которых она любила, но все они погибли во время войны. Господи, ну конечно. Теперь я почти уверена, что письма адресованы ей, и они были тем единственным, что связывало ее с прежней жизнью. Письма человека, который называл ее «моя маленькая принцесса», они были так дороги ей, что она не пожелала расстаться с ними даже в самое опасное для себя время.

Но как же все-таки бриллианты семьи Штайн попали к ней? Допустим, судьба свела ее с этими людьми… Вернер предположительно вывез их из Вильнюса. Тогда она, скорее всего, встретилась с Вернером уже во время войны. Рига была занята немцами, так что это вполне возможно. Могла она прятать эту еврейскую семью? Допустим. А потом что-то произошло, и они исчезли, а вот их имущество осталось у нее.

Я невольно поежилась. При каких обстоятельствах это произошло, какую зловещую роль в ее собственной судьбе сыграл Ральф Вернер, почему она наотрез отказалась что-либо рассказать об этом Уманскому, раз знала о судьбе тех людей? Или не знала?

Впервые она воспользовалась драгоценностями, когда смертельно заболел соседский ребенок, до этого считала себя не вправе продать их или просто боялась, что кто-то обратит внимание на подозрительный достаток деревенской девчонки, появившейся в этом городе бог знает откуда. Что она знала, а чего нет и от кого на самом деле пряталась?

Эти мысли вконец измотали меня. Понятно, что загадка моей бабушки напрямую связана с судьбой этого Вернера, оттого отец и заинтересовался им. Вернер накануне войны женился на богатой немке. Ее имя мне неизвестно. Если бы я могла что-то узнать о ней… Вернер уехал в Германию, писал письма своей маленькой принцессе, потом влюбился в Анну Штайн и даже решил на ней жениться. Что ж, вполне обычная история. Юношескую влюбленность сменило более зрелое чувство. Однако на Анне Штайн он так и не женился, что тоже понятно, учитывая, что тогда происходило в Германии. Кем была его избранница? Что, если это прежняя подружка? Почему бы и нет? Если будущая жена Ральфа жила в Германии, мои догадки ничего не стоят. Как бабка, если допустить мысль о том, что это она, вдруг под конец войны оказалась в России? Штайн пишет: «женился на богатой немке», а Вернер предположительно родился в Риге. Ригу освободили в сорок четвертом году, через несколько месяцев в нашем городе появилась моя бабуля. Беременная. И поспешила выйти замуж, заметая следы. Если это допустить, то остальное более-менее ясно. Кроме одного: как к ней попало колье? Спасать бывшую возлюбленную и прятать ее у жены… хотя… черт его знает, в такое время можно на многое закрыть глаза. Но куда в этом случае исчезла Анна Штайн?

На эти вопросы я не отвечу, имея на руках копии лишь двух писем. Но если отец шел по тому же пути, что и я сейчас, у него должны быть какие-то бумаги, а главное, письма, около двух десятков писем, по утверждению Ольги Сергеевны.

Тут я вспомнила о записной книжке отца, международном телефонном номере, дважды подчеркнутом имени Марта. Стоп. Ральф писал, что любит месяц март, потому что все напоминает ему о возлюбленной. Март – Марта, ну конечно, это вполне может быть именем девушки, которой он писал. Надо немедленно проверить номер. Я бросилась останавливать такси.

В квартиру я входила с опаской, постояла немного в холле, прислушиваясь к тишине. После похорон Музы я была здесь лишь однажды, тогда меня сопровождал Макс.

С некоторой робостью я сделала несколько шагов и вновь прислушалась. Потом решительно направилась в кабинет отца. Здесь меня ждал сюрприз. Записной книжки в столе не оказалось. Я выдвинула все ящики, выкладывая их содержимое на стол. Вне всякого сомнения, папина книжка исчезла. В последний раз я видела ее еще До гибели Музы. Могла она ее взять? Вполне. То, что она застала меня в кабинете за просмотром бумаг отца, ей тогда не понравилось. Но зачем записная книжка Музе и где она может быть сейчас?

Я принялась обыскивать кабинет, вслед за столом пришла очередь книжных полок. Я потратила на поиски больше двух часов, чтобы убедиться: записной книжки здесь нет. Муза могла спрятать ее в своей комнате. Мне не хотелось этого делать, и все же я пошла туда. Больше часа ушло на поиски, но и здесь меня ждало разочарование. Не только записной книжки отца, вообще никаких бумаг Муза у себя не хранила. Все ящики комода и туалетного столика были завалены косметикой, склянками с духами и прочей ерундой. В шкафу и гардеробной – только одежда и обувь.

Я подумала о Янке: что, если соперничество с матерью заставило ее спрятать записную книжку отца? Чепуха. Она ведь могла ее просмотреть и убедиться, что о деньгах, счетах и прочих интересующих ее вещах там нет ни слова. И все-таки я отправилась в комнату сестры, однако по дороге почувствовала неуверенность. Неужели я действительно собираюсь обыскивать ее комнату? «Не обыскивать, посмотреть», – поспешно поправила я себя, но от собственного лукавства мне стало только хуже. Почему бы просто не спросить сестру о записной книжке?

Я вызвала, такси и через некоторое время уже ехала к Максу. Янку с Максом я нашла возле бассейна. Войдя в сад, я услышала голос Макса и смех сестры, счастливый смех, как будто не было убийства матери всего три недели назад. Я не знала, радоваться этому или печалиться. Наверное, надо радоваться. Меня угнетала мысль о том, что я просто ревную и поэтому придираюсь к Янке, обвиняя ее в бесчувственности.

Они лежали в шезлонгах, пили сок и дурачились. В этот момент я почувствовала чей-то взгляд, резко повернулась и успела заметить тень в окне первого этажа. «Карл». – подумала недовольно, его присутствие в доме по-прежнему угнетало меня.

– А вот и Жанна, – громко сказал Макс, заметив меня.

– Где ты была? – капризно спросила сестра.

– Встречалась с друзьями.

– Принести тебе что-нибудь выпить? – заботливо спросил Макс.

– Да, апельсиновый сок, если можно.

Он поднялся и отошел к бару, который находился в нескольких метрах от бассейна.

– Жанночка, – счастливо зашептала мне сестра, – Макс подарил мне машину. Ту самую, спортивную.

Ярко-красную спортивную машину я видела в гараже.

– Представляешь? У меня теперь есть своя тачка. – Янка захлопала в ладоши.

– Он что, с ума сошел? – не выдержала я.

– Кто? Макс? Что плохого… – начала сестра, но я ее перебила:

– Поговорим об этом позже. Скажи, ты видела в кабинете отца его записную книжку? Толстую, в коричневой обложке?

– Нет. Хотя, может, и видела. А что?

– Она куда-то исчезла.

– Кому нужна записная книжка? – Янка нахмурилась. – По-твоему, там было что-то важное?

– Я просматривала ее и ничего особенного не нашла. Но она исчезла…

– Глупости, где-нибудь лежит, ты же сама сказала, что там ничего важного не было, с какой стати тогда переживать?

Тут вернулся Макс со стаканом сока для меня, и я поспешно прекратила этот разговор. Но к нему все-таки пришлось вернуться.

– Будешь купаться? – спросил меня Макс.

– Вряд ли, – ответила я.

– Я сказала Жанне о твоем подарке, – затараторила Янка. – Она решила, что ты спятил.

– Вот как? – вроде бы удивился он.

– Довольно… странный подарок, – сказала я, так и не найдя подходящего слова.

– Почему? – еще больше удивился Макс, как видно, не находя ничего особенного в подарке за несколько десятков тысяч долларов.

– Хотя бы потому, что она плохо водит машину.

– У меня есть водительское удостоверение, – напомнила сестрица.

– Полученное за взятку.

– Она обещала, что будет ездить очень осторожно, – миролюбиво заметил Макс.

– На спортивной тачке? Ты сам-то в это веришь?

– Да-а, – вздохнул он. – Может, мы с тобой поторопились? – подмигнул он Янке.

– Макс, – захныкала она, – ты же обещал. И я совсем неплохо езжу, не слушай ее. Да ты просто завидуешь, – повернувшись ко мне, бросила она язвительно.

– Разумеется, – усмехнулась я.

– Вот что, давайте так, – Макс поднял руку, призывая нас к порядку. – Завтра я сам проэкзаменую Яну, и, если решу, что ездит она недостаточно хорошо, придется дать ей несколько уроков. О'кей?

Янка бросилась ему на шею, начала целовать, он хохотал, шутливо отворачиваясь от нее, и вдруг исподлобья в упор посмотрел на меня. Признаться, этот взгляд поверг в смятение мою девичью душу. Мужчина так смотрит на женщину только в одном случае… Это было впервые за время нашего знакомства, прежде он всегда вел себя по отношению ко мне подчеркнуто дружески.

Может, я все выдумываю и в его взгляде вовсе не было ничего особенного? Я не знала, чего мне хочется больше, – убедиться, что мне и вправду привиделось, или еще раз почувствовать этот взгляд на себе?

Хохоча, Макс подхватил Янку на руки и бросил в бассейн, а потом нырнул сам.

– Присоединяйся! – крикнул он и махнул мне рукой.

Я устроилась в шезлонге, выдавив из себя улыбку и покачав головой в знак того, что купаться не намерена. Я наблюдала за ними и едва сдерживалась, чтобы не зареветь, так скверно чувствовала себя в ту минуту. Конечно, вовсе не зависть к дорогим подаркам была тому причиной, я вдруг поняла, что дала сестре опрометчивое обещание. Я сказала, что ее любовь – веский повод для меня не питать к Максу нежных чувств, но наши чувства не всегда зависят от наших намерений. Что он к ней испытывает и испытывает ли вообще? Макс и Янка – это все-таки не укладывалось в голове, или я просто не хочу верить? Что же делать? «Перестать на него пялиться», – мысленно буркнула я. Мужчина, даже очень богатый, не станет делать девушке такие подарки. Неужели между ними что-то есть? Они часто остаются вдвоем. Я почувствовала, как краснею, воображение услужливо рисовало очень откровенные картины. Мне надо убираться из его дома, иначе я потеряю сестру. Я действительно желаю ей счастья, а со своими эмоциями придется как-то справляться.

Они выбрались из бассейна и устроились рядом со мной.

– Зря не пошла с нами, – сказал Макс и весело подмигнул.

– Она не в настроении, – усмехнулась Янка. – Ей понадобилась записная книжка отца, но она ее не нашла.

– Записная книжка? – Макс в упор посмотрел на меня.

– Да, – ответила я неохотно, кляня Янку за ее болтливость.

– Ее не могли взять в милицию?

– Возможно, – пожала я плечами. – Только я почему-то уверена, что они этого не делали.

– Тогда кто ее, по-твоему, взял? – не отставал Макс.

– Это я и пытаюсь выяснить.

– Она подозревает меня, – мрачно заметила Янка.

– Подозревает? – поднял брови Макс.

– Жанка решила, что сама найдет убийц, и теперь всех подозревает. Тебя, наверное, тоже.

– Не вижу повода. А что, по-твоему, было в записной книжке? – спокойно спросил он меня.

– Ничего там не было, то есть ничего особенного, – ответила я, злясь все больше и больше.

– Тогда в чем дело? – не понял он.

– Но ведь кому-то она понадобилась?

– Возможно, ты плохо искала.

– Я перерыла весь кабинет отца…

– Жанна, – сказал он очень серьезно, – я ведь тебе уже говорил: расследованием должны заниматься профессионалы, ты окажешь мне большую услугу, если прекратишь все это. Идемте ужинать, – предложил он, поднялся и направился к дому.

Я переодевалась в комнате, которую уже называла своей, когда там появилась Янка. Прошла и молча села в кресло. Я никак не отреагировала. Мне показалось, что она хочет со мной поговорить, и я испугалась ее возможных признаний.

– Не пойму, на кого ты злишься, – тихо сказала она. – На него, на меня… Это из-за машины?

– Просто я беспокоюсь за тебя, – ответила я, вздохнув.

– Ну конечно. Мать тоже беспокоилась, а на самом деле хотела увести у меня Макса. Болтала, что я ему не пара. Ты тоже так думаешь?

– Совершенно неважно, что я думаю.

– Нет, важно. Ты знаешь, что я люблю его. Очень люблю. В чем ты его подозреваешь?

Этот вопрос меня удивил.

– Подозреваю?

– Конечно. Не думай, что он ничего не замечает. Мы говорили о тебе сегодня. Ему не нравится твоя недоверчивость.

– А мне его доброта. Если учесть, что мы не так давно знакомы…

– По-твоему, он все это делает не просто так? Что ты отворачиваешься? Ведь ты так думаешь. Ты не в состоянии поверить, что он… он просто любит меня.

– Он тебе сказал об этом? – собравшись с силами, задала я вопрос.

– Нет, но как же может быть иначе? У нас с тобой ничего нет, ничего. Только квартиры, у тебя бабкина, у меня та, что осталась от предков. Для него это не деньги, так, пустяк. Но он нам помогает.

Я подошла к ней и села рядом.

– Скажи, он ни о чем тебя не просил? Может быть…

– Вот-вот, – Янка резко встала. – Я так и думала. Ты не веришь, что он меня любит, по-твоему, я его недостойна. Конечно, куда мне.

– Я этого не говорила.

– Но ты так думаешь.

– У вас что, близкие отношения? – решилась я.

– Нет, – вздохнула сестра, и я, признаться, тоже вздохнула облегченно. – В этом ты виновата. Ты.

– Я?

– Конечно. Он просто не решается, потому что все, что он делает, ты воспринимаешь как… как притворство.

– Пожалуй, мне лучше уехать отсюда.

– Нет, – вдруг испугалась Янка. – Он меня убьет.

– Что? – ахнула я. – Что ты сказала?

– Я сказала: он разозлится. Он и слышать не хочет… – Она закрыла лицо руками и заревела, – Жанна, я не знаю, что и думать. То мне кажется, что он меня любит, то… я же вижу, как он на тебя смотрит… я с ума схожу. Вдруг он… Жанна, ты мне обещала, ты не станешь делать ничего такого… Я не смогу жить без него. Сначала я просто радовалась, что он рядом, что я могу говорить с ним, видеть его. Но теперь… если он меня любит, почему не скажет об этом? А он меня даже не поцеловал ни разу по-настоящему. И все время выспрашивает о тебе.

– Успокойся, – обняв ее, сказала я. – Я прекрасно помню свое обещание. И можешь мне поверить, я не намерена закрутить с ним роман. А вот все остальное… Что его интересовало? О чем он тебя расспрашивал?

Шмыгнув носом и немного успокоившись, она пожала плечами.

– Так, обо всем. О твоей жизни в Италии, об отношениях с отцом, даже о бабке. Почему она оставила свою квартиру тебе, а не мне, к примеру.

– Ему-то до этого какое дело? – возмутилась я.

– Мне кажется, ему просто нравится говорить о тебе. Вдруг он…

– Не просто так держит нас в своем доме? – подсказала я.

– Ты опять за свое? – вздохнула Янка. – Меня пугает другое. Вовсе не в меня он влюбился. Только ты за порог, и он туда же. Я ему неинтересна. Хотя… Жанна, я не знаю, что и думать.

– Обещай мне, если он опять начнет задавать тебе вопросы, ты все расскажешь мне.

– Шпионить за ним? – возмутилась она. – Да ты с ума сошла!

– Тогда я просто не знаю, чего ты от меня хочешь, – отрезала я.

– Помни, что ты мне обещала, – нахмурилась сестра. – Если ты и он… если вы… я руки на себя наложу, так и знай. – Она стремительно вышла из комнаты, а я в досаде покачала головой.

Интерес ко мне Макса напугал сестру, но причина этого самого интереса может быть совсем другой. Я вспомнила сцену в парке. Мы живем в его доме, он заботится обо мне и моей сестре, надо признать, действительно заботится. Неужто отец в самом деле поручил ему это? Отец или кто-то еще?

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒