Сжигая за собой мосты 6 страница

– Ты что, спятила? – удивилась я и даже покрутила пальцем у виска, но на Музу это особого впечатления не произвело, она пожала плечами и погрузилась в созерцание своей бездонной души.

«Москвичей испортил квартирный вопрос, – думала я в досаде. – А моих родственников денежный».

Войдя в комнату, я устроилась на диване с намерением проанализировать ситуацию, впрочем, я подозревала, что ничего из этого не выйдет. Допустим, есть некая папка с некими документами, но при чем здесь фон Ланц, о котором говорил отец, и парни, болтавшие по-немецки? Просто международные бандиты какие-то. Не успела я предаться тоске и отчаянию, как зазвонил телефон. После третьего звонка стало ясно – Муза его по какой-то причине игнорирует, и я с неохотой, но быстро проследовала в холл и сняла трубку.

– Меня нет, – появляясь из кухни, предупредила мачеха.

– Слушаю, – сообщила я.

– Жанночка, это ты? – услышала я голос Маргариты Сергеевны, давней подруги моей бабки. – Приехала? Замечательно. Жду тебя на чай.

– Спасибо.

– Очень хочу тебя увидеть. Приезжай прямо сейчас.

– Вряд ли получится…

– А чем ты занята, дорогая? Опять в роли Золушки? Кормишь, убираешь, обстирываешь?

– Маргарита Сергеевна, – начала я укоризненно.

– Ничего мне не говори, я все знаю. Кстати, передай этой крашеной кобыле, твоей мачехе, на день рождения я не приду, ноги болят. Я, собственно, и звоню поэтому, чтоб на меня не тратились. Янка вся в мамашу, такая же мерзавка, уморили отца. А ты приезжай и помни: мы в ответе за тех, кого приручили, значит, надо вовремя уметь посылать на хрен всяких остолопов.

Старушка хорошими манерами никогда не отличалась, оттого не удивила ни меня, ни Музу, которая стояла рядом и прекрасно слышала весь разговор.

– Жду, – закончила Маргарита Сергеевна. Я повесила трубку, а Муза выразила общее мнение:

– Чертова баба.

Я пожала плечами.

– Как бы эта гадюка не сорвала мне праздник, – посуровела Муза и потянулась к телефону. Очень занятая размышлениями на данную тему, она перестала обращать на меня внимание, что позволило мне незаметно удалиться.

Я все-таки решила навестить Маргариту Сергеевну. Не скажу, что очень скучала по ее обществу, но в одном Муза была права: старушка обладает таким характером, что лучше с ней не ссориться, дабы не увеличивать свои жизненные трудности. Разумеется, кроме мыслей о самосохранении, присутствовала еще одна: я надеялась что-то узнать о жизни отца в последнее время. Маргариту Сергеевну он часто навещал, так как старуха совершенно одинока и позаботиться о ней было некому, впрочем, не очень-то она, по моему мнению, в заботе нуждалась.

Взяв такси, я отправилась на улицу Дворянскую, где в двухэтажном доме довоенной постройки жила Маргарита Сергеевна. Когда-то у нее была семья, муж и сын, сын в одиннадцатилетнем возрасте утонул, а муж ушел к девице на тридцать лет его моложе, что позволило Маргарите Сергеевне считать всех мужиков мерзавцами. Исключения она не делала ни для кого, моему отцу здорово от нее доставалось.

Я поднялась на второй этаж и позвонила в дверь, выкрашенную красной краской, с прибитым к ней почтовым ящиком. Квартира у Маргариты Сергеевны трехкомнатная, когда-то это была коммуналка. Ходили слухи, что Марго всеми правдами и неправдами отвоевала себе еще две комнаты, одни намекали на любовную связь с неким чиновником высокого ранга, другие на отравление соседей крысиным ядом, что лично мне казалось полным бредом.

Дверь открылась, и я увидела Маргариту Сергеевну в темном платье с кружевным воротником, туфлях-лодочках, с прической а-ля Мерлин Монро, белые, лежавшие точно пакля волосы обрамляли сморщенное личико с нарисованным ярко-красной помадой ртом-сердечком. «Среди моих знакомых встречаются довольно занятные», – вынуждена была признать я.

– Проходи, – кивнула мне Марго.

Я вошла в прихожую с огромным резным зеркалом и тумбочкой, на которой стоял телефон.

Маргарита Сергеевна взяла меня за плечи, окинула взглядом с ног до головы и удовлетворенно кивнула:

– Вся в бабку. – И добавила: – Красавица. Идем чай пить.

Мы торжественно прошли на кухню. Круглый стол под абажуром, покрытый скатертью с кистями, поверх нее салфетки с вышивкой, венские стулья. Сервиз, который через несколько минут украсил стол, я помнила с детства.

– Я до сих пор в себя не приду, – вздохнула Маргарита Сергеевна. – Все думаю о твоем отце. Я-то была уверена – ему меня хоронить, и что теперь? На тебя вся надежда, Жанка. А ты в своей Италии. Ну что там делать русскому человеку? Одна мафия кругом, вот Александра убили.

– При чем тут мафия? – вздохнула я.

– А ты не спорь. Этот… как его… дон Корлеоне.

– Он же в Америке.

– Кто сказал, что американцы лучше? Ладно, пей чай. Все равно тебе меня хоронить, больше некому. Я думала, может, Янке квартиру отписать, но не в коня корм. Деньги спустит, а меня поверх земли оставит, с нее станется.

– Не говорите глупостей, – буркнула я.

– Слава богу, бабка твоя не дожила до всего этого безобразия, – ворчливо заметила она.

– Какого безобразия? – нахмурилась я, пытаясь понять, куда понесло старушку.

– Твоего отца убили, – произнесла она чуть ли не по слогам. – Это что, не безобразие?

– Еще какое, – не стала я спорить.

– А все из-за этой кобылы.

Я понять не могла, с какой такой стати Марго называет Музу кобылой, но решила, что сейчас не самый подходящий момент выяснять это.

– Почему из-за нее?

– Его ведь не ограбили, нет? Значит, причина в другом? Следовательно, без нее никак не обошлось.

Чужая логика произвела впечатление, я только головой покачала.

– Вы же всерьез не думаете, что Муза причастна к его убийству. – попробовала я вразумить старушку.

– Еще как думаю, – отрезала она. – Эта дрянь втравила его в какое-то темное дело. Он хороший мальчик и сам никогда бы…

– Что за темное дело? – насторожилась я. Старушка махнула рукой.

– Просто так людей не убивают.

– Допустим, – не стала я спорить, зная всю бессмысленность подобной попытки. – У вас есть предположение, что это за дело может быть?

Старушка с горечью покачала головой, явно сокрушаясь, что сказать ей нечего, представляю, как ей было тяжело это пережить.

– Сашенька приходил ко мне перед самым отъездом, – заявила она, промокнув несуществующую слезу салфеткой. – Мы с ним долго разговаривали. Ты знаешь, я как чувствовала, все насмотреться на него не могла.

– О чем вы разговаривали? – спросила я, надеясь, что старушка хоть что-нибудь вспомнит из той беседы. Впрочем, память у нее была исключительная, а вот то, что отец долго разговаривал с ней, очень сомнительно. Он часто ее навещал, но больше пятнадцати минут здесь не выдерживал. Королева Марго, как называл ее папа, задумалась и наконец ответила:

– Как всегда, о твоей бабуле.

Вот так раз. Хотя тот факт, что отец в компании Марго вспоминал свою мать, удивительным не был, однако в свете некой семейной тайны, на которую он мне намекал, это показалось интересным, и я спросила:

– О чем конкретно вы говорили?

– Думаешь, это важно? – насторожилась старушка и сразу стала похожа на мисс Марпл.

«Этого только не хватает», – мысленно вздохнула я и сиротски улыбнулась:

– Для меня – да.

– Бедное дитя, – вздохнула старушка, прижав худую ладошку к груди. Тут надо заметить, что Марго в прошлом тоже была артисткой, пела в оперном театре, и еще как пела, говорят. Впрочем, говорила только она, свидетелей ее триумфа почти не осталось, уже лет тридцать она была на пенсии. Как известно, у двух великих нет практически никаких шансов ужиться рядом, так что их с Музой взаимная нелюбовь была, в общем-то, понятна.

– Так о чем вы говорили? – напомнила я.

– Просто вспоминали… – пожала Марго плечами. – Кстати, твой отец последнее время постоянно говорил о ней, должно быть, предчувствовал, – Тут она опять промокнула глаза салфеткой, а я покачала головой.

– Так не пойдет. Вы долго разговаривали… сколько?

– Часа три, – ответила Марго, помедлив, а у меня глаза на лоб полезли.

– Сколько? И что вы вспоминали такую прорву времени?

– Ну… – старушка посмотрела на меня с недоумением. – Он расспрашивал, как мы познакомились, где тогда жила твоя бабка и все такое…

– А где вы познакомились? – спросила я, решив, что, если это заинтересовало отца, может, и мне на что-то сгодится.

– Мы жили в соседних бараках, – заявила Марго, приглядываясь ко мне, словно пыталась отгадать, с какой такой стати меня вдруг это заинтересовало. – Тогда все жили в бараках. Ужас что было за время. Жрали черт-те что. Мужиков практически не было. Не то твоя бабка не пошла бы за инвалида. Ты знаешь, что у твоего деда не было обеих ног? Но по тем временам это было не так скверно, все-таки живой и… Он смог сделать ей ребенка, значит, толк от него какой-никакой, а был. Вам сейчас не понять, а тогда… Война только что кончилась, твоя бабка красивая, как ангел, с этим инвалидом. У него к тому же открылась какая-то болезнь, от которой он вскорости умер, оставив ее в бараке с маленьким ребенком. Ужас. Я твоего деда в живых уже не застала, мы вернулись из эвакуации, в Москву нельзя, черт знает почему, застряли здесь. Барак, бешеные бабы, вечно пьяные мужики, впрочем, этих раз-два и обчелся, дети все как есть беспризорники. Матерщина, голодуха, полный звездец, как теперь любят выражаться. И я, дура дурой, одна наедине с мечтами. А тут твоя бабка. Жила она тихо, скромно, мало с кем разговаривала. Муж устроил ее работать кладовщицей в ремесленном училище. Ты что, не знала? Она была единственным человеком, с кем я могла поговорить, отвести душу. Неудивительно, что мы подружились.

– А что было дальше? – спросила я, поймав себя на мысли, что практически ничего не знаю о своей бабушке.

– Дальше? Я уговорила ее перейти в наш театр костюмершей. У нее открылся настоящий талант. Всю жизнь она отдала родному театру. И Сашеньке, конечно, тоже.

Я думаю, из-за него она и не смогла устроить свою личную жизнь.

– Но ведь бабуля была еще несколько раз замужем? – спросила я, вспомнив фотографию, где моя бабка в компании усатого дядьки держит на коленях моего папу, которому было всего лет пять-шесть.

– Трижды, – кивнула Марго. – Но… все эти браки заканчивались ничем. Сказать по секрету, у твоей бабки был дурной вкус, вечно она выбирала всякую… – Марго кашлянула и виновато потупилась. – Первым, то есть вторым, ее мужем стал осветитель в театре, а между тем в нее был влюблен режиссер. И как влюблен! Просто места себе не находил. Осыпал ее цветами, подарил ей чулки… Чего ты ухмыляешься, в то время достать их было практически невозможно. Сашеньку обожал, твоя бабка брала сына с собой в театр, чтобы не оставлять одного. И что? Она вдруг выходит замуж за осветителя. Кошмар. Никто не мог понять… Режиссера перевели в Москву, и слава богу, а то мы боялись, что он руки на себя наложит.

– Осветитель тот, который с усами? – спросила я.

– Точно. Бабка прожила с ним три года. Потом они развелись. Он ушел из театра.

– Почему развелись?

– Он жуть как ревновал ее к режиссеру.

– Но тот же уехал.

– Какое это имеет значение? – удивилась Марго. – Потом был Валера. Нет, кажется, его звали Вадим. Точно. Этот вообще продержался полгода, что неудивительно, выпить любил, а твоя бабка это не приветствовала. Вадим служил шофером, не помню где, вообще я его плохо помню. Затем был перерыв в несколько лет, и бабка наконец встретила Григория Васильевича. Хороший был человек, упокой господь его душу, хоть и простой часовщик, но очень интеллигентный, степенный. Неразговорчивый, правда, но бабка твоя тоже особо болтать не любила. С ним она жила лет пять, брак их был абсолютно счастливым, но Григорий Васильевич заболел и вскоре умер. После этого она заявила, что больше никогда не выйдет замуж, и слово сдержала.

– Да, – вздохнула я. – У нее был солидный опыт.

– Это уж точно, – усмехнулась Марго. – Сказать по чести, мне всегда было непонятно… твоя бабка красавица, умница, а мужиков выбирала… как бы это выразиться… заведомо ниже себя. А ведь, кроме режиссера, были еще желающие, были, уж можешь мне поверить. Взять хоть Уманского, к примеру. Она ведь и в пятьдесят выглядела очень эффектно. Было в ней что-то… Один мужчина очень ее добивался, между прочим, работал в обкоме, на хорошей должности, она могла бы прекрасно устроиться, но бабка твоя за него не пошла, заявила, что сыну себя хочет посвятить. Смех, да и только, одно другому не мешает. Все-таки это странно, – нахмурилась Марго.

– Что странно? – не поняла я.

– Странно, что она всегда выбирала мужчин попроще, понезаметнее.

– Может, в качественном отношении они уступали, зато бабуля догнала в количестве, – усмехнулась я. Марго снисходительно хихикнула. – Почему ее браки заинтересовали моего отца? – решила я задать беседе нужное мне направление. – Вы думаете, это просто тоска по матери или…

– Я уверена, он хотел разгадать ее тайну.

– Какую тайну? – обалдела я, но, вспомнив, что Марго натура творческая и склонна к фантазиям, спешить с выводами не стала. – У нее была тайна?

– У каждого человека есть тайна, и у нее тоже была.

– Ну, не знаю, – пожала я плечами. – У меня, к примеру, нет никаких тайн…

– Уверена? – хмыкнула Марго и так взглянула, что я призадумалась. Пожалуй, старушенция права, кое-что все-таки есть. Вот взять хотя бы ангела-хранителя, далеко не с каждым его ангел заговаривает на улице. – Ты еще слишком мало живешь на свете, – махнула рукой Марго. – Кстати, у тебя есть любовник?

– Нет, – ответила я.

– Почему? Это как-то ненормально. В твоем возрасте девушке положено влюбляться в первого встречного.

– Можно я подожду второго? – хихикнула я, а Марго махнула рукой.

– Все ты врешь. Ты очень похожа на свою бабку, такая же красавица и с изюминкой, мужики таких не пропускают. А как же итальянский темперамент? – подмигнула Марго. – Неужто тебе не было интересно?

– Было, – согласилась я.

– И что?

– Ничего. То есть ничего особо примечательного. Наверное, мне не повезло.

– Все-таки ты здорово на нее похожа, – опять усмехнулась она. – Та тоже, вроде и говорит охотно, но ничегошеньки при этом не скажет.

– Значит, у нее была тайна? – напомнила я. – И папа хотел ее разгадать?

– Я думаю, его интересовал отец.

– С чего это вдруг? В его возрасте больше думают о внуках, чем о своем покойном отце, о нем ему следовало расспросить мать в пору любопытного отрочества.

– Можешь мне поверить, она о нем рассказывала и перед Пасхой всегда вместе с твоим отцом ездила к Ивану Николаевичу на кладбище, пока его тридцать лет назад не превратили в парк. Как тебе такая идея?

– Превращения кладбища в парк? Идиотская. Вы имеете в виду кладбище у Красных Ворот?

– Конечно.

– Отец мне о нем рассказывал, и о могиле предка тоже, даже место приблизительное показал. Так что необходимым запасом знаний он располагал. Может, его заинтересовали военные подвиги отца?

– Его интересовал не он сам, а тайна матери.

– Вот как. Надо бы пояснить, потому что я ничего не поняла.

Марго посмотрела на меня с сомнением и вздохнула.

– Вот я сейчас начну рассказывать, а ты решишь, что я выдумываю.

– Даже если так, разговор у нас получается увлекательный.

Марго махнула рукой.

– Никогда не понимала, шутишь ты или говоришь серьезно. Когда твой отец заговорил об этом, у меня возникла мысль, что он считает Ивана Николаевича не родным отцом.

– Ничего себе, – на всякий случай поразилась я.

– Только не надо намеков, – выставив руки вперед, точно защищаясь от меня, сказала старушка. – Он очень въедливо выспрашивал, как мы познакомились с твоей бабкой и что я, собственно, знала о ее жизни до нашего знакомства с ней.

– Так-так, и что вы знали?

– Да ничего. То есть я знала, у нее был муж-инвалид, маленький ребенок… Позднее, когда мы стали близкими подругами, к этим сведениям кое-что прибавилось, но, в сущности, я как ничего не знала о ее жизни до встречи со мной, так и не знаю.

– Отец, видно, тоже не знал.

– Что-то знал. Возможно, она все-таки ему рассказала.

– О чем? – не поняла я, теряя нить разговора.

– До чего ж ты несообразительна, – укорила Марго. – С чего-то ведь эта мысль пришла ему в голову?

– Главное, что она в вашу голову пришла.

– Неудивительно. Он был весьма настойчив, и я тогда подумала: должна быть причина его интереса, и в ту же ночь вспомнила сплетни соседей. Мне ведь намекали, и не раз, что ребенка она прижила от кого-то другого, то есть инвалид взял ее уже в положении, дал ребенку свою фамилию.

– И вскорости скончался, – подсказала я.

– Ты тоже поняла? – обрадовалась Марго, я вытаращила глаза, а она торопливо продолжила: – Инвалид был нужен для того, чтоб прикрыть грех.

– Вот как?

– Конечно. Тогда всем этим глупостям еще придавали значение. Опять же, пенсия и все такое… Думаю, у них было нечто вроде договора, она за ним ухаживает, а он усыновляет ее ребенка. То, что он в ней души не чаял, само собой. Я же сказала, она была красавицей. Но ребенок… Мужики тогда были на вес золота, в общем, это был счастливый брак.

– Но недолгий.

– Разумеется. Думаю, она на это и рассчитывала. Не смотри так, я не осуждаю твою бабку, времена были еще те… Опять же, все честно, инвалид умер у нее на руках в полном блаженстве, ну, или был близок к нему.

– При этом успел оказать бабке неоценимую услугу: стал отцом ее ребенка. Кроме слухов, эта теория под собой что-нибудь имеет?

– Я могу говорить только о слухах, но твой отец… у него что-то было. Я думала, думала и сообразила: наверняка он нашел свидетельство о браке, бабка всегда все хранила, у нее было прямо-таки немецкое пристрастие к порядку. Нашел и сравнил дату регистрации брака своих родителей и дату собственного рождения.

– Ну и что? – усмехнулась я. – Это еще не повод подозревать, будто инвалид к его рождению непричастен. Множество людей вступают в брак именно по причине скорого появления на свет наследника. Я сама родилась через шесть месяцев после свадьбы родителей.

– Допустим. Но злые языки болтали, что у него не было не только ног…

– Грустно, – кивнула я. – Зачем бабка пошла за него тогда?

– Господи, так в этом же все и дело! – всплеснула руками Марго. – Это было соглашение.

– Хорошо, я не спорю, было так было. И мой отец, встретив свое шестидесятилетие, всерьез озаботился, кто его настоящий родитель? Конечно, если тот из долгожителей, встреча могла состояться…

– Его интересовала твоя бабка, отец, конечно, тоже, но…

– Я не могу взять в толк, с какой стати?

– Я тоже не могла, пока не начала вспоминать. И вот тогда мне стало совершенно ясно: у нее была тайна, и твой отец хотел ее разгадать.

– Тайна появления на свет ребенка? То есть папа решил, что его родитель кто-то из великих людей? Что ж, недурно. Я не против иметь в предках выдающегося человека.

– Выдающийся он или нет, но точно – скотина, – огорошила меня Марго. – Приличные люди беременных баб не бросают, особенно когда кругом война и жрать нечего.

– А если он был на фронте? Какой-нибудь полководец?

– Чепуха, – отмахнулась старушка. – Хотя кто его знает. Она поспешила выйти замуж, значит, он ее бросил. Я даже знаешь что подумала: она пряталась. Ага. И фамилию поспешила сменить, чтоб этот полководец ее не нашел.

– Это вы с папой придумали или уже без него?

– Зря ухмыляешься. С твоим отцом мы ничего не придумывали, просто всякий раз, заводя разговор на эту тему, он интересовался одним: что я знаю о твоей бабке, о ее жизни во время войны и до войны. Все, что она мне рассказывала. Беда в том, что она не рассказывала практически ничего и всячески избегала вопросов. И когда я стала размышлять об этом, в общем, кое-что показалось мне заслуживающим внимания. Жаль, что с твоим отцом нам поговорить больше не удалось.

– Ничего, теперь у вас есть я.

Старушка посмотрела на меня с сомнением.

– Тебе это интересно?

– Еще как. Вы сумели меня заинтриговать.

– Тогда слушай. Твоя бабка говорила, что родилась в деревне и прожила там до самой войны. Когда война началась, мать отправила ее к родственникам в Воронеж. Когда твоя бабка туда добралась, выяснилось, что те куда-то уехали, она устроилась у добрых людей, но тут другая напасть: немцы подошли к городу, там начался ад кромешный, город сдали, но твоя бабка успела его покинуть. Как она говорила, в рубашке родилась. Ее родители оказались в зоне оккупации, идти ей было некуда, она фактически бродяжничала, пока не очутилась в нашем городе.

– Ничего особенного, – кивнула я. – Во время бродяжничества она встретила свою любовь, и на свет появился мой папа. Это, конечно, лучший вариант, в худшем никакой любовью и не пахло. В любом случае после долгих мытарств инвалид с комнатой в бараке показался ей вполне приемлемой партией.

– Конечно, – кивнула Марго. – Но, начав вспоминать, я уже не могла остановиться. Никакой деревни не было.

– Извините, я торможу.

– Твоя бабка совсем не походила на деревенскую девку. И вообще, мне кажется, она была человеком с образованием. Разумеется, я ничего не утверждаю, но… она, конечно, все больше помалкивала и любила повторять, что нигде не училась, что не мешало ей выглядеть как королева. У нее был прекрасный вкус, и хотя она всячески стремилась к простоте, скромно одевалась и прочее, но в ней был природный шик.

– Вы же сами сказали: природный.

– Сказала, а теперь ты скажи: откуда ему взяться в деревне? Теперь еще: она любила музыку, опять же любила повторять, что ничего в ней не понимает, но могу тебя заверить, понимала, и прекрасно. Как слушатель, я хочу сказать. И вот еще что: она ни разу, ни разу не проговорилась.

– Я опять торможу, – вздохнула я.

– Если врут по пустякам, непременно в один прекрасный момент проболтаются.

– Ах, вот в каком смысле.

– Да. Она – никогда. Думаю, она была исключительно осторожна и всегда помнила о необходимости соблюдать тайну.

– Можно я подведу итог? – вздохнула я. – Бабка появилась в этом городе неизвестно откуда, беременная. Уверяла, что родилась и жила в деревне, но ее природный аристократизм мешает в это поверить. Она не имела дипломов, но была умна и образованна, все свои достоинства она по неведомой причине скрывала. В спешном порядке выходит замуж за инвалида, берет его фамилию. Вроде бы для того, чтобы дать ребенку фамилию, а может, и с другой целью: сменить свою собственную.

– Вот-вот. – кивнула Марго с большим удовлетворением.

– Но этого ей показалось мало, и она выходила замуж еще трижды, точно стараясь кого-то запутать, причем мужчин выбирала ничем не примечательных, а иногда попросту пьяниц, игнорируя всех, кто стоял чуть выше на социальной лестнице.

– Среди простых людей легче затеряться, – опять кивнула Марго. – А все, кто был чуть выше, находились под пристальным вниманием сама знаешь кого.

– Точно, – согласилась я. – Факты железные, была у бабки тайна, точно была.

– Опять ты смеешься над старухой, да еще с такой серьезной миной. Скажи на милость, а что я должна была решить?

– Ну… – пожала я плечами. – Ребенок требует сил и средств, верно? В сорок пятом жизнь не сахар, самой бы прокормиться, и куда возьмут бабу с пузом? И вдруг сосед, хороший человек, одинокий и беспомощный. Просто встретились два одиночества… Опять же, комната у него и хоть какая-то пенсия, у деда были ордена, я точно помню. А за ордена, кажется, платили. Бабка действительно была умна и проницательна, но умные люди рождаются во всех сословиях. Может, она на лету все схватывала, обладала чутьем, то, чему многие учились годами, у нее получалось само собой. А мужиков из простых она предпочитала по одной причине: не хотела наживать комплексы, чувство собственной неполноценности, которое могло возникнуть, по ее мнению, свяжи она свою судьбу с режиссером, к примеру. Однако ваша история куда занятнее моей, бабуле уже давно все равно, так что можем остановиться на вашей версии. Кто она была, по-вашему?

– Из репрессированных, однозначно. Ей каким-то образом удалось сбежать, вот она и пряталась. Я даже думаю, она не из простых репрессированных, у нее была интеллигентная семья, более того, не удивлюсь, если она знатного рода. Да-да. Голубая кровь дорогого стоит, уж можешь мне поверить. Она в твоей бабке была. И ты кое-что унаследовала. Просто красивых девок вокруг пруд пруди, а вот ты… не буду, а то еще перехвалю. Возьми, к примеру, твою мачеху, вот уж кто из кожи вон лезет, чтоб произвести впечатление. И что? За версту видно взбесившуюся плебейку, а в бабке все степенно было, с достоинством. Выглядела она очень молодо, ей в пятьдесят больше сорока никто не давал. Я вот и подумала, может, паспорт-то был не ее? Отца она родила в двадцать пять, но ей могло быть и меньше.

– К двадцатому году, предположительной дате ее рождения, с князьями Родина уже покончила.

– Именно. Остается только гадать, кем она была на самом деле.

– И это очень занимало моего отца?

– Он мне этого не говорил, но я уверена, так оно и было. Зачем-то он расспрашивал меня? Я думаю, он начал с выяснения, кто его отец, обнаружив несоответствия в каких-то документах, а потом пришел к той же мысли, что и я: его мать что-то скрывала.

– Я готова согласиться со всем на свете, если бы не одно «но», – улыбнулась я. – Бабуля умерла всего шесть лет назад, в это время княжескую родню прятать было совсем не надо, напротив, этим хвалились, если, конечно, было чем. По крайней мере, мне или отцу она обязана была рассказать. На всякий случай предупреждаю, чтобы уберечь вас от фантазий: срок давности по закону наступает по прошествии двадцати пяти лет, и если бабка совершила в молодости какое-то преступление, уже в семидесятом году она могла вздохнуть свободно, а перед своей смертью написать мемуары. Так что если и была у нее тайна, то, скорее всего, до того банальная, что романа из нее не выйдет.

– Как же вы с ней все-таки похожи, – с неудовольствием глядя на меня, заявила Марго. – Она тоже могла сказать всего несколько слов и все испортить. Полное отсутствие романтизма и сухой расчет.

Я возвращалась домой, ухмыляясь над словами Марго, но, если честно, в душе шевелилось сомнение. Отец намекал на некую семейную тайну. И вдруг Марго предлагает моему вниманию целый клубок загадок. Папа расспрашивал ее о своей матери, но, скорее всего, интересовал его отец. Хотя Марго могла присочинить кое-что, однако вопрос все-таки остался: был ли инвалид, за которого вышла замуж моя бабка, в действительности моим дедом или отец ее ребенка кто-то другой? Установить это сейчас, когда, за исключением Марго, не осталось ни одного свидетеля тех событий, а Марго – свидетель весьма ненадежный, по моему мнению, совершенно невозможно. Хотя… если отец заинтересовался своим происхождением, этому должна быть причина, вдруг какие-то документы действительно попали ему в руки? То, что бабуля была какой-нибудь графиней и скрывалась от НКВД, мне казалось глупостью, и причину такого своего отношения к этой идее я предельно ясно изложила Марго. Допустим, в сорок пятом ей следовало опасаться, и даже в семидесятых разумней, с ее точки зрения, было помалкивать, но не через тридцать же лет, когда умерла моя бабка. В конце двадцатого века дворяне, репрессированные и диссиденты всех мастей вошли в моду, так что скрываться ей не было ни малейшего смысла. Да она просто обязана была рассказать мне все, раз мы вдвоем читали «Графа Монте-Кристо» и обливались слезами над его историей. Вот тут бы бабуле кстати вспомнить о своей собственной драматической судьбе. Но ничего подобного, из нее слово клещами нельзя было вытащить, я имею в виду то, что старушка терпеть не могла воспоминания. Об отце, его детстве, юности рассказывала охотно, как большинство матерей, а вот о собственном детстве и юности – ни словечка. Вообще все её рассказы относились к тем временам, когда она уже жила в нашем городе, и я, если честно, понятия не имела, что родилась она вовсе не здесь, а где-то под Воронежем, об этом мне рассказал отец уже после ее смерти. У меня создалось впечатление, что и он тогда впервые узнал об этом. Очень заманчиво поверить, что все упирается в ее происхождение. В самом деле, удобная версия, но мой разум протестовал. Опять же, как связать семейную тайну и гибель папы? Допустим, он узнал нечто, показавшееся ему странным, усомнился в том, что его отец по документам является его биологическим отцом, дальше – больше, и всплыла семейная тайна, но что за тайна такая, за которую и через шестьдесят лет убивают? Если верить Марго, во время войны бабка оказалась в Воронеже, который вскоре заняли немцы. Допустим, бабуля не успела уйти из города, как она рассказывала Марго. Из уроков истории я помню, что бои за Воронеж были страшные, мало чем уступая битве под Сталинградом. Перед тем как покинуть город, немцы погнали под угрозой расстрела все население в глубь оккупированной ими территории, многие оказались на работах в Германии, в лагерях, в общем, судьба их сложилась трагически. Советские войска вошли в пустой город, хотя это был уже не город, а развалины. Бабке удалось избежать угона в рабство. Что ж, вполне вероятно. Ведь не каждый подвал немцы проверяли, в конце концов. К тому же всегда есть место случайностям. К тем, кто оказывался на оккупированной территории, наши власти относились с подозрением, и следующим местом их жительства вполне мог стать лагерь, уже советский. Вот и причина бабкиной скрытности в сорок пятом. Но через двадцать лет это уже вряд ли имело значение. А если документы у нее и впрямь были поддельные? Тогда был повод помалкивать и через двадцать лет. И тут в голову пришла и вовсе неприятная мысль. Срок давности не распространялся на нацистских преступников. Я даже замерла на месте, обдумывая эту мысль. Бабуле было двадцать с небольшим, к тому же представить ее в роли злодейки-преступницы – это выше моих сил. Нет, нет и еще раз нет. Пусть лучше будет графиней, живущей по чужому паспорту.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒