Глава 8. Спасение

— Айла, — произнес Альпин с укором. — Нам следует поговорить начистоту. Вы избегаете меня с того самого момента, когда я высказал свое предложение. Скажите мне, Айла: оно слишком вас расстроило? Вы посчитали его недостойным? Что же так беспокоит вас, Айла?

Действительно впервые за все это время я прямо посмотрела на Альпина и призналась:

— Я не люблю вас.

— Любовь придет, — заметил Альпин. — И чувство с моей стороны выступит катализатором.

— Вы испытываете чувства ко мне?

— Абсолютно точно, Айла. Вы выделялись из толпы, этим и привлекли меня. Когда я узнал вас ближе, я понял, что вы — та женщина, что сможет стать мне идеальной спутницей.

— Альпин…

Я замолчала.

Я не могла видеть его глаза. Я видела глаза Фредерика. Я слышала лишь половину произнесенных Альпином слов, потому что мысли мои были заняты иным. На протяжении трех суток без сна я думала о том, как достать Арфу. И Альпин очень мешал мне в этих раздумьях.

— Дело не в вас, — произнесла я. — Поступая в Академию, я пообещала себе ни к кому не привязываться. Но брак… Вы меня отлично понимаете. Это привязанность.

— Даже мудрейшим мира сего нужен тот, к кому, как вы выражаетесь, можно «привязаться». Мы уже говорили с вами об этом, Айла. И все-таки: это отказ? Или вы продолжите думать?

— Это отказ, — сказала я уверенно.

Альпин наклонился ко мне, к самому уху, и прошептал:

— Ну почему же вы такая упрямая девчонка? Хотите волновать меня ещё больше?

Закончив говорить, он приступил к действиям. Прикоснулся к моим губам — своими, холодными. Я отпрянула назад, но разве могла что-то противопоставить ему? Не могла. Ничего. Альпин, подтянув меня за плечи, принялся целовать вновь.

И целовал, целовал, целовал.

Я упиралась руками в его грудь, пыталась оттолкнуть. Но силы мои внезапно меня покинули. Как будто я — песчинка, и я не могу сопротивляться убийственной волне, которая подхватывает меня и тащит, тащит. Я предпочла бы навеки застыть в смоле, рядом с темным, чьи волосы ее цвета. Но сейчас ее не было рядом. Была волна. Волна, носящая цвет неба.

Когда Альпин отпрянул от меня, я задышала с трудом. Подняла на него взгляд, собираясь высказать все, абсолютно все, что думаю по этому поводу, как я возмущена, как я недовольна этим, как мне противно все происходящее, в конце концов!

И Альпин как будто назло спросил:

— Что вы думаете теперь?

— Я думаю, что…

Я открыла рот, надеясь повторить возмущение. Но волна вновь захлестнула меня с головой. Только на этот раз она была более смелой. Альпин залез мне под блузку, провел холодными ладонями по голому телу. Заставил меня лечь на кровать, а сам навис сверху.

Он целовал меня — и следом снимал одежду.

Это был последний день, что я провела в лечебнице. Альпин сам говорил, что уже вечером я могу быть свободна. А потом вновь завел разговор про наши отношения. Не дождавшись ответа, приступил к действиям.

Но это все равно был последний день, что я провела здесь.

Собрав все силы в комок, я толкнула его: возбужденного, потерявшего бдительность. И мне удалось освободиться. Альпин отлетел, упал на пол, совсем рядом со стоящей возле кровати тумбочкой. Последнее, что я заметила, это как смыкаются его небесные глаза, а светлые волосы с левой стороны становятся грязно-красными.

Мне некогда было проверять, что с ним. Некогда было радоваться освобождению и корить себя за содеянное. Я уже начала этот путь — скольжение по лезвию ножа — и сейчас остановка означает смерть.

И я, отдернув одежду, выскочила из комнаты и помчалась к выходу из лечебницы. Долго искать не пришлось. Я пробежала по коридору, мимо белоснежных дверей, всех до единой закрытых. Вышла в массивную дверь, спустилась по мраморному крыльцу.

Академия.

Моя — или уже не моя — Академия. И безоблачное, донельзя безмятежное небо.

Я следовала своей цели, уверенно продвигалась по тропинкам, босая, чувствуя ногами поверхность покрывающих территорию Академии плиток. Молила лишь об одном: чтобы он появился, чтобы появился, появился. Забрал меня, когда я совершу, что задумала. Чтобы взамен на спасение его матери спас меня.

Чтобы все было хорошо.

Я хотела, чтобы все было хорошо, но разве такое осуществимо? В моем положении стоит надеяться на худшее. Чтобы жить в мире, готовься к войне — так говорят на Земле. В моем же случае, чтобы быть готовым к худшему, надо иметь представление о ещё более худшем.

Изредка навстречу мне шли обучающиеся Академии Сиятельных, будущие ангелы. Но самой большой реакцией на мое из ряда вон выходящее путешествие было застывшее в глазах удивление. И это правильно. Нас учат, что мы должны быть безразличными. Бесстрастными. В первую очередь, к земным людям. Но если ты будешь испытывать неподобающие чувства к окружающим, разве не перенесешь их и на людей?

Неподобающие чувства — это то, что испытываю я.

А то, что я уже сделала — и то, что собираюсь сделать — попросту не поддается описанию. Мало сказать, что это непристойно, что это противозаконно. Что истинные сиятельные — ангелы — никогда бы не пошли на подобное. Тем более, ради темного. Или ради того, кого слишком страстно любят. А для нас (них? ), светлых, страстная, жертвенная любовь страшнее всего.

Я спешила в здание, где хранились артефакты. Мы называли его Святилищем. Обычно оно служило музеем. На витринах выставляли безделушки наподобие Флейты объятий, которые любой желающий мог рассмотреть в любое время. Или даже взять себе. Конечно, использовать это на практике, пока не закончится обучение, строго запрещалось, но изучить…

Вот только в Святилище имелись залы, куда более интересные. И в них хранились более полезные артефакты. Одной из них была Арфа, которая мне и требовалась. Об этой Арфе мало кто знал: даже у светлых она хранилась под секретом. Однажды я по абсолютной случайности попала в этот зал, последовав за одним из учителей. Пообещала молчать.

И я действительно молчала.

Я и сейчас не собиралась ничего говорить.

Я украду ее и отдам Фредерику. Молча. И он сможет вылечить свою мать. Что будет дальше, я ещё не придумала. Либо безмерное счастье, либо бесконечные страдания. Впрочем, я не позволю себе страдать.

Служительницу Святилища вид мой поразил чуть больше, чем всех остальных. Но она все же пропустила меня внутрь, выслушав мои пустые слова о внезапно разгоревшемся интересе и желании прикоснуться к великому.

И все-таки я дрожала, входя внутрь. Не только потому, что голые ступни ощущали холодный мрамор. Мне было страшно, очень страшно, как бы я не храбрилась. Смелость спадала на «нет». Вместо нее приходило осознание. Что я сделала с Альпином? Что делаю сейчас?

Но я не могла отступить.

Я шла по мраморному полу и молилась, чтобы Фредерик появился в нужный момент.

Позолоченные артефакты поблескивали под искусственным светом, спрятанные за толстыми стеклами. Но я сейчас вовсе на них не смотрела.

Служительница Святилища осталась в холле, и это послужило мне на руку. Дверь в тайный зал — возможно, один из — находилась все там же. Нужно было чуть надавить на едва заметную трещину на стене. Я бы, может, и не отличила эту трещину от множества других… Но она была здесь одна, потому что светлые слишком любили совершенство и во всем стремились к нему.

Стена отъехала в сторону, и я шагнула внутрь, чтобы через пару секунд дверь бесшумно задвинулась.

Сердце стучало так громко, будто его увеличили в десять раз. Я с силой сжала кулаки, приказывая себе успокоиться. Сдвинулась с места, прошла мимо витрин. Они были и здесь, но гораздо проще: деревянные, хотя тоже накрытые стеклом. И внутри, на бархатных подушках, лежали артефакты.

Вот что — совершенство.

Шаг, шаг, шаг. Ещё восемь, и я замерла, восторженно разглядывая ее.

Арфа.

Арфа жизни.

Уменьшенный вариант музыкального инструмента, полностью сделанный из золота. Струны — ножи. Но стоит по ним провести, извлекая хрустально-чистый звук, и переместить силу Арфы на определенного человека — или не-человека — и он будет спасен. Излечится от смертельной болезни. Сделает шаг назад вместо полета в пропасть. Он будет жив. Жив и здоров ещё долгое, долгое время.

Ведь те, кто однажды побывал на волоске от смерти, начинают ценить жизнь в несколько раз сильнее прежнего.

Вот только у каждого правила есть свое исключение. Исключением стала я.

Арфа оставалась на месте. Возлежала на той же самой бархатной подушке, которую занимала в прошлый раз. Поблескивала чистым золотом в полумраке тайного зала.

Я потянулась к ней дрожащими руками.

Сейчас это было спасение не только матери Фредерика.

Сейчас это было мое спасение.

По щекам моим бежали слезы, обжигающие кожу. Я плакала и тянулась к Арфе, плакала и тянулась, но смелость, чтобы забрать ее себе — не пришла.

Смелости не было.

Была полуприкрытая дверь, через которую в залу проникал яркий луч света. Это значило, что меня могут в любой момент заметить. Неважно, служащая Святилища или будущие сиятельные. Или кто-то из учителей. Нужно было хватать Арфу и бежать, искать Фредерика, искать, спасаться.

Но руки тряслись, как проклятые, а ноги будто приросли к мрамору. Будто я сама — через пару мгновений — мрамор, навеки застывшая статуя с каменными слезами на щеках, с тянущимися к Арфе руками, в ночной короткой рубашке.

Меня будут показывать сиятельным и говорить, что так я была наказана за свои грехи.

И никто никогда не узнает, что в глазах у меня была не лазурь — серебро.

Я сглотнула застрявший в горле ком и опустила руки. Я почти сдалась. Сил бороться не было. Глаза жгло, будто я поднесла их к очагу огня, кожа покрылась мурашками. А Фредерика не было, не было, не было. Он не появлялся.

А потом ко мне пришло осознание.

Он не мог появиться в Святилище. Лишь шаг — и он бы обратился в горсть пыли. Темным запрещено появляться в наших святых местах. Для них это — смерть. Фредерик ни за что бы не попал сюда.

Сюда проникнуть могла только я.

Только светлая. Светлая, которая, по случайному совпадению, оказалась очень одинокой. Светлая, которая знала про существование Арфы.

Но ведь Фредерик об этом не знал.

Не знал, не знал, не знал.

Ведь он хочет всего лишь спасти мать. И я помогу ему в этом. Несмотря на свои грехи, я не лишена чести. Я помогу ему, и он поможет мне. Несмотря ни на что. Фредерик поможет.

Мне показалось, что там, за стеной, слышны взмахи крыльев. И я поняла, что медлить больше некуда. Собрала всю волю в кулак — и сжала арфу, прикоснулась ей к груди. И Арфа тут же передала мне частичку своего тепла.

Жизнь — это тепло.

Но мне сейчас было очень холодно.

Бежать, бежать, бежать… И я сорвалась с места, борясь с непослушными ногами. Вылетела в зал — дверь в тайный зал с шумом захлопнулась. Не останавливаясь, покинула Святилище и сбежала по крыльцу, мимо служительницы.

Я крепко прижила Арфу к себе, но, конечно, это не спасло ее от внимательных взглядов.

Раздался крик: служительница все поняла.

А я бежала, бежала, бежала по идеальным тропам, где полностью отсутствовал какой-либо куст, за который можно было спрятаться.

Кто-то бежал за мной.

Но я уже наметила цель: приближающуюся по небу черную точку.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 Следующая ⇒