Драматургическая дача. 2 страница

«Физиологическая законченность «девки» и детские ещё интересы. Срамные части так и прут во все стороны. Всё происходит быстро и неконтролируемо. Созревают, как фрукты в саду, - закономерно, в своё время, но всё равно – чудоподобно».

«Описывание кратких периодов счастья. Влюблённость - это одного сорта фабулы. Потом описание с сюжетными нюансами первых лет десяти (выборочно, не подряд) счастливой семейной жизни. Пока дети не подросли и не стали пьяницами и бандитами. Это идиллические фабулы. Есть и совсем другое - другой период в жизни. Его почти никогда не решаются идеализировать. Он совпадает с временем взросления детей. Семейные, межсупружеские сложности накладываются на сложности переходного возраста детей, на возрастные комплексы родителей: старение, карьерные неудачи, смерти родственников и друзей. Хочешь писать лирическую комедию - пиши по первым двум типам фабул. А если драма или чернуха с привязками к боевикам, криминалу, психо-детективам и так далее, то тут сам напрашивается третий «период». Чтобы усилить впечатление ужаса от изображаемой жизни.

«Возвращаешься к мыслям о разных временах в жизни человека. Раннее детство, о котором родителям и исследователям, кажется, известно почти все. Подростковый период. Воспитывание почти заканчивается на фразах “Ты меня в гроб вгонишь! ”, “Все дети как дети... ” Опасный, на удачу, на Божью милость отданный период юности. А дальше уже самому воспитывать надо».

Ну, этого-то Петя не говорил Вере. Модели семьи, благополучие, проблемы... Всё это не для слабых женских нервов.

«Описание любви: “Ну... мы пошли в кафе. Там он мне купил стакан сока и две шоколадки. Мы немного потанцевали и пошли домой”».

Возвращаясь поздно вечером в гостиницу, Петя специально сделал крюк и медленно прошёл мимо дома Комако. В окнах не было света. «Или спят... А скорее всего на даче». Оттого, что Комако «скорее всего на даче», Петя почувствовал облегчение. Полночи хорошо и спокойно было писать.

С «Корабликом» было на время покончено. Из его правки ничего не вышло, но теперь Пете казалось, что это и не нужно было делать.

«Мы удивляемся, как неостановимо и беспросветно от нас уходит спокойное расположение духа. “Куда всё девается! ” Но ведь так же независимо от нашего желания и так же, кажется, неколебимо пребывание в жизнерадостном состоянии. Мы не можем помрачнеть, как следует, сию же минуту. Все-таки это физиология, накапливание усталости, обстоятельств и прочее. Нельзя из “другого” состояния вспомнить те мысли, ту цепочку умозаключений, мелких или глобальных подтверждений истинности наших состояний, которые мы лелеяли, будучи мрачными или, наоборот, весёлыми. Как трудно уставшему человеку вообразить себя бодрым, голодному представить сытость».

Петины мысли наваливались одна на другую, он писал и для «Города» и для чего-то ещё, неясного, брезжащего, для чего уже стали появляться нужные слова, которые не годились для старых тем.

«Криптомерии, рисунки поясов кимоно, сино... Реальность искусственного мира, мира созданного людьми. Постепенный перевод всей ”наличной реальности” в мир воображения. Эвакуация».

«Я как во сне. Не могу уйти от погони. И “они” не догоняют на самом деле, а угрожающе катастрофически, кошмарно присутствуют где-то недалеко, нависают как-то, отслеживают. Ждут от меня чего-то. Намертво привязаны».

«Надо писать так, будто ты уже старый, обременённый славой, (в старой славе, в старом, почерневшем от времени серебре славы), академик литературы. Есть такой вид аферистов: они надевают военную или милицейскую форму и используют её в корыстных целях. С возрастом, если их сразу не ловят, они сами себя повышают в звании - не будешь же в капитанах ходить всю жизнь: а если брюшко и голова лысая или седая? Так и с автором. Стыдно до седых волос быть начинающим и многообещающим, хочется побыть достаточно известным, потом просто известным, скандально известным, широко известным, знаменитым, прославленным, всенародно любимым живым классиком. Жаль, что формы с погонами писателям не положено. «Писатели первого ранга, в две шеренги становись! Соколики-полковнички! »

Только теперь, когда наступил момент, очень отчётливо почувствованный, какого-то облегчения и всё показалось не так устрашающе безнадёжным, Петя подумал, что хочет увидеться с Комако.

«”Дождь прошёл”. Простые фразы. Как будто чей-то знакомый голос. “Важно оставаться на месте. Тогда всё видно лучше”. “... и улыбалась ему, тихие слезы лия”».

Встречи.

Надо было подумать о чём-то важном, чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей в ожидании Комако. Подумать о чём-то поважнее, чем... Петя не стал уточнять, важнее чего.

«Если бы только знать, что из всего этого самое главное? Знать хотя бы, что это не блажь. Но разве узнаешь! »

Петя то сидел на скамейке в сквере перед «архитектурой», то ходил по дорожке туда-сюда. Потом вошёл в здание. В коридоре было всего несколько человек. Женщина, сидевшая, у двери в комнату Комако спиной к Пете, обернулась. Это была Анна. Петя подошёл к ней и встал рядом. Анна подняла голову, и Петя поздоровался с ней. Она молча кивнула. Петя сделал вид, что читает объявление на дверях, потом откашлялся, потому что решил, что надо, может быть, что-то спросить.

Анна поняла это как приставания. «Да-да, мужчина, - едва не сказала она, глядя куда-то мимо Пети, будто воображала себя у окна поезда, - я помню вас. Помню, помню... » Почти сказала. И отвернулась.

«Отбрила», - Пете стало весело. Но его весёлость стала тут же испаряться, как только он прикинул, что Анна теперь расскажет, где она его видела, расскажет, что он уже с прошлой пятницы болтается в Городе. Петя сел невдалеке на диванчик. Так они ждали в полупустом коридоре одного человека - Комако. Это опять показалось Пете забавным. Он подумал, что не может никак выйти из эксцентричного характера отношений с Анной. «В поезде Ваньку валял. Сейчас сижу как робкий поклонник её таланта. А если так и дальше пойдёт? Может быть, автограф попросить? »

«Нет, она совсем не похожа на Йоко, - перевёл Петя свои мысли в другое русло, - и всё это не весело. Надо было уйти сразу. Не вовремя, может быть... Её озабоченность. Возьму вот, назло ей и навоображаю Бог знает чего! Что её держит Лагельфельд... И мучают воспоминания про стриженого мальчика, которого она кормила мороженым».

Петя за последние месяцы так много думал про этого школьного мальчика Анны, о котором как-то в несколько минут рассказала Комако в прошлом году, что Пете начинало казаться, что это было с ним самим. Из того сдержанного, без подробностей рассказа Комако у Пети «выделался большой кусок некоего пока необозримого романного теста».

«”Ты что эпопеистом заделался? ” - непременно спросит Миша, когда я ему расскажу про “Город”».

«Андрей на третьем курсе не сдал сессию, и осенью его забрали в армию. Учебка была в соседнем городе. Весной к нему приехала Надя. Она всё время грустно улыбалась и не говорила ничего толком. Они сидели у пропускного пункта, Андрей покусывал мороженное, купленное на станции Надей, а она гладила его коротко стриженый затылок и всё смотрела на него, грустно и непонятно улыбаясь, склонив к плечу голову. Только прощаясь, Надя сказала, что, возможно, выйдет замуж.

Надя родила дочь, но замуж не вышла. Андрей об этом так и не узнал. После армии он опять вернулся в институт, только ненадолго заехав домой. В городе Нади уже не было... »

«Как там его звали на самом деле? Костя? Или, может быть, Женя? Костя и Женя. Блеск! Это уже что-то напоминает, далёкое и близкое... Нет уж, пусть будет Андрей. Миф, предание семьи Комако. Она так серьёзно об этом говорила! » Петя не расспрашивал подробности. Он не любил подлинных, реальных историй и брал из них только что-то по прихоти.

«- Ах, ты ещё уроки не сделала!

- Задача не получается...

- А ты её решала?

- Не все же такие умные.

- Что ты будешь на контрольной делать!

Надя притворно зашмыгала носом, заморгала и печально надула губы... »

И что-то ещё там нетворчески родилось у Пети про «лепёшку, в которую она не хотела расшибиться».

«В институт они, Надя - в местный педагогический, а Андрей - в московский технологический, готовились на даче у Нади. Лена боялась оставлять их вдвоём одних. На маму, безвыездно жившую на даче до поздней осени, у неё была надежда слабая. Приезжая на выходные, Лена внимательно, с тревогой смотрела на Надю и Андрея: было уже или не было? Но они только целовались, на большее у них времени не хватило. Андрей уехал в Москву на экзамены, а потом только ненадолго появился в городе перед тем как окончательно уехать в институт. Так что, к облегчению Лены, всё обошлось. Она больше мамы беспокоилась о сестре. Поэтому относилась к Андрею сдержанно. “Знаю, чем это кончается”, - говорила она Наде, когда та злилась на сестру за её холодность к Андрею. А Лена только посмеивалась: “Ты права, Андрей не такой. На твоё счастье у него позднее развитие. Но кроме Андрея есть и ещё мальчики”. Надя от обиды не находила слов».

Конечно, всё это про «дачный период» прототипов Петиных героев Комако рассказывала почти нехотя, без лирических подробностей, на которые расстарался Петя. Про технологический институт выдумал. И Анна не школьный учитель. И дочь не у неё...

«”Первокурсницы похожи на рыб в аквариуме, - писал Наде Андрей из института, - на всё смотрят широко открытыми глазами через мутно-зелёную воду науки. Подплывают близко к стеклу, но ничего не видят”. Надя в ответном письме советовала ему “поменьше разглядывать первокурсниц”».

«Неужели эта грустная женщина и есть та Наденька? » Петя вспомнил последнюю запись о ней. Ещё вчера вечером занимался писаниями, совершенно не предполагая, что можно будет проверить... «Что проверить? - возмутился он сам на себя. - Это же смешно! Что можно проверить! Свои домыслы? Фантазии? Какое она имеет к ним отношение! »

«А ты лёгок на подъем выдумки», - скажет Комако.

«Чеховское. Наденька... Именно чеховское. Метель. Парк... «Победы». Хе-хе! Вечер. Светло от снега. Весело вдвоём».

«Это похоже на названия музыкальных пьес. “Метель”. “Вечер”... Нечто сюитное. И общее название можно подобрать: “Казанская дача”».

«Ну, вот я и освободилась, - сказала Комако, выйдя наконец из своего кабинета. - Недолго, правда? » И тут, увидев вставшего с диванчика Петю, она пошла к нему мимо удивлённой Анны.

Петя почувствовал неожиданно возникшее волнение. Это было похоже на то замирание сердца, с каким на экзамене, взяв билет, он пробегал глазами по списку экзаменационных вопросов.

Комако подошла почти вплотную к Пете.

Привыкнуть к ней было очень трудно. Прошлым летом Пете это так и не удалось. Она и осталась почти чужая, недоступная, со своей непонятной внутренней, да и внешней, жизнью. «Надо опять привыкать к ней. К её непредсказуемости. К сложноорганизованности её самой и её окружения. В этом вся трудность».

Но Пете и хотелось, чтобы она была ни на кого не похожа.

Он искал эту её необычность в себе, в своих ощущениях.

«В неё надо заново влюбиться. Как во сне. Появляется то, что предполагаешь, к чему готов».

«В снах это воспроизводится со всеми оттенками и нюансами. Проснувшись, ещё помнишь все в подробностях. Можешь думать об этом, можешь, как бы, входить в пространство сна и выходить из него. Такого не бывает в реальности. “Реальные” чувства трудно анализировать, так как ты в них и находишься, подавлен ими. Раздавлен! А здесь они как на ладони. В чистейшем виде. Без примесей чего-то другого – других эмоций, каких-то отвлекающих моментов, без влияния сиюминутного физического состояния, как это бывает в реальности».

«Надо найти в себе что-то... - мысль не успевала с расшифровкой ощущений. - Или может быть причина в Анне? Флюиды театральности! Нужно сыграть и надо чувствовать то, что играешь. И не хочется играть. Игра - притворство, даже если по Станиславскому надо что-то чувствовать».

Петя не мог прикоснуться к Комако на глазах у Анны. Он взял её за кончики пальцев. Этого не могла видеть Анна. Они стояли как ни в чём ни бывало. И только его рука держала её холодные пальцы. В знак того, что происходит что-то другое, нежели то, что видится внешнему зрителю.

«Только бы не игра. О послушная Комако! Сон! Литература! Всё происходит только сейчас! Реальности нет! Есть только сиюминутная жизнь идеальных образов! »

Анна ничего не понимала в происходящем. Вернее в этом «не-происходящем» на её глазах. Наверное, это длилось уже долго. Комако и Петя будто танцевали какой-то неподвижный танец. «Катя! » - окликнула её Анна. Комако и Петя - оба – одновременно посмотрели в её сторону.

«Девушка из поезда – это, в самом деле, Анна! »

«А, это тот гражданин из поезда, который всё время что-то писал на своей верхней полке».

Анна уезжала к себе домой - в губернский город. Петя шёл сзади и нёс сумку с дачными банками. Комако что-то оживлённо говорила, иногда оглядываясь на Петю и подбадривая его улыбкой.

На перроне Петя молча курил. И Анна тоже не хотела говорить при нём. И от этого молчания всем было неловко. «Аня, не обращай на него внимания, он просто человек такой слегка... мрачный». Но это не помогало. «Петя, не смотри так на Аню, ты её смущаешь! »

Когда электричка уехала, Комако стала грустной, усталой. Она и, несколько позади неё, Петя медленно пошли по пустынным улицам. В городском саду они сели на скамейку. Петя сказал, что приехал ещё в прошлую пятницу. «Я знаю... Тебя видела моя сотрудница». – «Да, я ходил вокруг да около» - «Я не писала тебе... » Они будто старались поскорее заполнить ту брешь, которая образовалась в их отношениях, ни у кого не было и в мыслях что-то доводить до предельной, окончательной ясности. Смущённо и наскоро.

Город всё возвращает. Такое случалось с Петей и раньше, в других местах, в других городах. Комако ещё говорила о себе, об Анне, о своей маме и дочери, а Петя чувствовал уже, что наступает какое-то расслабленное облегчение. «Надо было давно пройтись по бульвару и городскому саду».

«Столько накоплено разного для неё. Наворочено! Годящегося только для писаний... В писания, как известно, всё годится. А на самом деле... Вот она рядом, близко. Чувствуешь запах её духов... »

Комако монотонно, как о чём-то грустном говорила, что у Анны большие успехи в театре, что она снимается в кино. Петя обнял Комако за плечи и притянул к себе.

«Возвращения. Пространственные и временные. Это почти одинаково по силе ощущений, по обморочному кружению головы. Одинаково, потому что протекает в воображении, переживается в воображении. В воспоминании тоже своё пространство. «Вот приезжаю, еду в троллейбусе, иду по знакомой улице. Жаркое лето, волны запахов и тепла. Поднимаюсь по лестнице в прохладном подъезде. Сижу на кухне слушаю звуки из окон, вдыхаю запахи, пытаюсь понять, что произошло».

«Как орнаментальные цветочки на каждой странице должно быть написано что-то утешающее, подбадривающее».

- Да ты меня не слушаешь?

- Слушаю, слушаю.

«А что Писатель? Как он? » - неожиданно спросил Петя. Комако сначала не поняла, а потом, ещё какое-то время не отвечала. «А Писатель твой уехал». – «Куда?! » Комако пожала плечами и вздохнула: «Ну, может, ещё не уехал. Но в Посёлке, как обычно, его нет».

Когда Петя появился на даче у Комако и речь зашла о Мише, Ксения Ивановна добавила ещё от себя некоторое количество слов. «Да, уехал, - Ксения Ивановна тоже была, вроде как, слегка обижена на Мишу, - уехал, кто его знает куда! От бабы Марфы разве добьёшься. Даша говорит, что они в Америку собирались. Это она по своим детским разговорам узнала. На улице. Дети ведь всё знают! Партизаны Вали Котики! На них взрослые внимания не обращают, всё при них говорят. Уехали. А в Америку ли, в Австралию... Я их на самолёт не провожала. Может и в Америку. Сейчас это просто. Мишины родственники все поуезжали».

Петя вдруг усмотрел в этом событии нечто символическое.

-Ты знаешь, это на меня похоже.

– Что?

- Я появляюсь, когда назревают перемены. Я чувствую в себе некую способность всё как-то сдвигать с устоявшегося.

- Экая ерунда!

– Да?

- А может быть, ты прав. Я вот, возьму, да и тоже уеду. К Олегу, пока он ещё не передумал меня обратно взять.

Петя ничего не ответил. Они никогда не вели разговоров на эту тему. Комако озадачила его.

«Сказанное слово, - моментально отреагировал Петин аппарат по составлению фраз. - Теперь всё покатится». А через некоторое время он подумал, что это опять похоже на К. Я. - на фабульный мотив из «Сна женщины». «Дался тебе этот Кавабата! - отметил Петя первым делом. - Пустяк мысли всё меняет».

«Укоренённое мнение, определённое, казалось навсегда, понимание некоторых вещей – все, с чем жила героиня очень долгое время, разрушается простой мыслью. Выстроенная на старом понимании жизнь вдруг рассыпается. Так, может быть, и с Комако произойдёт. Решит, что все, чего она раньше боялась, чего избегала, - это пустяки, житейское... К Олегу уедет или ещё что-нибудь... »

«Да нет, никуда я отсюда не уеду, - сказала Комако через некоторое время, будто могла читать Петины мысли. – Плохо нам с Дашкой, что ли? Ты нас будешь навещать, правда? » Комако рассмеялась.

На другой день Петя и Комако как-то избегали друг друга. Петя уехал раньше времени в город. Он шёл от электрички и думал, о том, кто виноват во всем?

«А есть ли вообще чья-то вина? И что произошло? Ничего страшного. Будто ссоримся. Отчуждение поминутное. Всё время забываю, что ещё прежде было другое сказанное слово: “Комако”».

«И “полезность для работы”».

В конце июня Комако дали отпуск, и она перебралась в Посёлок. Петя приехал к ней в воскресенье. Комако захотелось пойти на длинную прогулку в лес и на реку, хотя день был нежарким, солнце поминутно пряталось за облаками.

Она выглядела неловко, была как-то фальшива, суетлива. Едва Петя показался в калитке, Комако взяла его в оборот, у неё всё было продумано заранее, собрана еда. Комако окликнула Дашу, и они отправились. С ними «в поход» заранее отпросилась подружка Даши - Маруся.

Походив по лесу, остановились на берегу реки и пробыли здесь весь день. Девочки возились в песке на берегу, купаться было холодно, а Петя и Комако сидели у небольшого костра. Было грустно и тихо.

- Это мне напоминает родительский день в пионерлагере. Будто мы сейчас вот посидим ещё, съедим все припасы и уедем, оставив детей. Которым, считается, здесь так хорошо! Весь день на воздухе, игры разные, мероприятия, новые впечатления и тому подобное.

«А ведь в самом деле, - согласился Петя через некоторое время, - пионерлагерь! Вот и Маруся - девочка из... » Петя вспомнил очередной раз свой «Сборник». Он отдал его Комако при встрече в первый же вечер. «Неисправимый и неисправленный».

Комако сказала, что Маруся живёт в губернском городе. А в Посёлке только летом - с мамой у родственников на даче. Петя будто ожидал чего-то ещё.

Маруся, может быть, услышав, что говорят о ней, не прерывая игры, обернулась через плечо и внимательно посмотрела на Петю. «Ну, так и есть - она, та Мила-Мили. Долго гадал как её назвать, чтобы было похоже и не совпадало, не отсылало к другой реальности. Выбор небольшой. Маши-Даши... Сказать Комако или нет? »

И тут же Петя подумал, что для него непривычна такая жизнь. Когда можно поговорить с кем-то о «Сборнике». «Об образе Мили! »

«Маруся. Мили-девочка. Но только не такая дикарка. Живая, самостоятельная. Любит покомандовать. Мили в разных возрастах. Мили-девочка. В балете у Прокофьева есть название эпизода: «Джульетта-девочка».

Петя не заметил, как задремал с этими мыслями. Проснувшись, наверное, от голосов детей, он приоткрыл глаза и посмотрел на Комако, которая тоже заснула. Лёгкий ветер трепал её волосы, раскидав их по лицу. В лице её, а больше в том, как, по-детски подобрав колени, лежала она на покрывале, было что-то такое, отчего ему стало жалко её.

Петя увёл девочек гулять вдоль берега, чтобы они не разбудили Комако.

«От кого это она так прячется? - думал Петя, медленно шагая позади девочек. – Я совсем разучился понимать её. Да и понимал ли?.. Она всегда одна, одна... Притом, что у неё всё как будто такое же, как у всех. Замужество, дочь, работа… А она спит на берегу. Женщина, с которой легко и нелегко. Она где-то рядом с собой, может быть, рядом со своим земным телом, со своей жизнью, людьми, которые её окружают, с которыми она разговаривает, которые на неё сердятся, любят её, посылают в местные командировки, считают себя её друзьями. Всё это где-то вне неё. Её сущность, нечто бесплотное, невидимое витает в пространстве между всем этим. Шаловливый, грустно-лиричный дух. Как мультфильмовское маленькое привидение».

Петя вспомнил, сколько он передумал прошлым летом, пока пытался прийти хоть к каким-то ориентирам в понимании Комако. Сколько слов было затрачено! Сколько «отпущенного ему идиотизма употребил» он на переваривание каких-то своих теорий на её счёт, которые через некоторое время уже представлялись нелепыми! И Комако, вероятно, знала об этом - о том, что с ней только так и бывает. Поэтому она не торопилась поправлять Петю, объяснять ему, что можно, а что нельзя. «И ничего никогда не боялась».

«Это просто она, от неё... Морок, наваждение… И на самом деле ничего такого нет. Ни в жизни, ни вообще где бы то ни было. Вот такая она».

«Прошлым летом в Городе, дома и теперь опять в Городе - слова, слова... Может быть, это и есть работа с натуры. Эскизы в поисках действительности».

«А что такое действительность? И где действительность, а где слова? Может быть, слова – это тоже действительность. Или шелуха слов только скрывает действительность? »

Комако окликнула Петю, и он опять, который раз, ясно уловил чёткую разницу между нею реальной и той, которая только что была в его мыслях. Мысли уводили его, Бог знает куда, и она, будто не хотела этого допускать, спугнула их.

Анна.

- Встретишь её, поможешь приехать, - напутствовала Комако, когда Петя уезжал в очередное воскресенье из Посёлка. - И подружись с ней. Она очень хорошая, только несчастная.

– Почему же это она несчастная.

– Вот ты поговори с ней, выясни сам, почему же она несчастная.

- С красивыми женщинами надо острить. А это утомительно.

– А с некрасивыми не надо острить?

- Я её боюсь.

– Ничего, вообрази, себя Стасиком.

– Каким ещё Стасиком?

- Ну, помнишь Мишин рассказ «Формальное задание»? Так и ты - вообрази себя Стасиком на задании! Ладно?

Студент Стасик из рассказа Миши был начинающим автором. Стасик и его приятель, поэт Евгений, по очереди выполняли «формальные задания» - тренировки для приобретения журналистского нахальства и избавления от юношеской робости: «разговор с девушкой». По часам. Засекали время. При этом надо было отыскивать и знакомиться только с красивыми и, по крайней мере, внешне неприступными девушками. Без этого условия задание уже не считалось «формальным» и не засчитывалось. Проговорить надо было не меньше получаса. Один из друзей - на «задании», а другой его контролирует, а то и «спасает» в случае чего от подлинных ухажёров. Он ходит вокруг или сидит на соседней скамейке. В портфеле у него заведённый будильник. Как только будильник зазвенит, выполняющий задание прерывает поток своего красноречия на полуслове и просит разрешения откланяться.

Рассказ был, как всегда у Миши, сначала весёлым. Пете всё время вспоминалось деревянное простодушие героев рассказов Носова про Толю Клюквина, про Витю Малеева в школе и дома, про фантазёров Стасика и Мишутку и прочих юморных, с каким-то зудом в голове мальчиков. А кончился Мишин рассказ разрывающей душу почти китчевой сценой. Тоже, в общем-то, в духе «Фантазёров» и «Малеева». Только вместо детско-школьной назидательности у Миши – бессловесный, задавленный вопль отчаяния. Девушка, с которой познакомился Стасик, оказалась хромой. Она, видимо, догадалась каким-то образом, что поучаствовала в психологическом опыте, а может быть, просто испугалась зловеще-шутовской парности кавалеров, бросила такой презрительный и одновременно беспомощный взгляд на Стасика, что тот при всей своей юношеской невинной наглости готов был умереть от стыда. Девушка, опираясь на свою палочку, которую Стасик не заметил вначале, заковыляла прочь на своих «ортопедических полиомиелитных ногах». И при этом Стасик увлёкся разговором с ней, она поразила его своим образом мысли, начитанностью и так далее. Стасику помешал Евгений, который после того, как вышло время, стал «спасать» друга, настойчиво ходить с звенящим будильником мимо скамейки и «паясничать». Ну и так далее.

Петя незаметно сзади подошёл к Анне, стоявшей на платформе, и взялся за ручки её сумки.

У Комако карие глаза. А у Анны серо-зелёные, расширенные от испуга и возмущения.

Прежде чем отправиться в Посёлок, они должны были захватить кое-что из дома. Всю дорогу от платформы электрички Анна ничего не говорила и, как казалось Пете, придумывала, к чему бы придраться. Петя тоже молчал, изображал задумчивость, но сам всё время косился на Анну.

- Ну, проходите, не стойте на пороге! - Анна бросила ключи на стол и села на диван, вытянув ноги и закрыв глаза.

Петя сходил за хлебом для дачи. Вернувшись, он увидел, что Анна всё так же полулежит на диване и грустно смотрит на вошедшего Петю.

- Может нам не ехать сегодня? – жалобно спросила Анна.

- Я обещал вас привезти. Будут же волноваться!

Петя и не думал «развлекать девушку» разговорами, как это делал Стасик из Мишиного рассказа, хотя и перестал чувствовать неловкость в присутствии Анны. Он ходил по квартире, перекладывал продукты из холодильника в сумки, доставал из книжного шкафа книги, которые Комако просила привезти. Анна немного удивлённо и настороженно следила за ним. Петя сварил кофе, налил себе и Анне и молча поставил чашку и сахарницу на столик рядом с Анной. Она отпила из чашки.

- Что вы там разглядываете? - спросила Анна через некоторое время. Что-то в её голосе успокоило Петю.

Петя сидел на широком подоконнике. Окна на втором этаже выходили на улицу. Петя, бывая у Комако, любил сидеть здесь. Весной вдоль улицы спилили почти все старые липы. Комако объяснила ему, что деревья спилили, потому что они вдруг стали сохнуть от неблагоприятных городских условий. А часть лип поломало несколько лет назад ураганным ветром.

- Улица помолодела лет на восемьдесят, - сказал тогда Петя. - Так молодеет мужчина, сбривший бороду и усы. Только вот люди не молодеют на восемьдесят лет.

- Липы вообще-то долгоживущие, но в городской среде, да в наше время... Надо будет поинтересоваться, когда они были посажены.

«Как можно хорошо написать: “Это было в том году, когда спилили большие липы”».

- Представь себе, что так выглядела ваша улица до революции.

- Тогда в том учреждении, что напротив, была учительская семинария, а чуть дальше городская управа, - Комако подошла к Пете, будто он показывал ей что-то, чего она ещё никогда не видела, оперлась о Петино плечо, и они молча некоторое время смотрели на каменную, действительно выглядевшую старорежимно, как на фотографии с антикварной открытки, улицу.

«Надо всё же подружиться с Анной. как велела Комако», - Петя, повернулся к позвавшей его Анне. - С ней должно быть всё в порядке. А как же-ж! Может быть даже, у неё аналогичное задание? »

Анна опять окликнула Петю:

- Это же не вежливо!

- Я смотрю на вашу улицу. Вы с Катей всегда здесь жили?

- Что-что?

- Видел недавно документальный фильм пятидесятых годов про Город. И понял, откуда нечто похожее иногда бывает в снах. Пустой город, редкие автомобили, мало прохожих. Ещё не выросли деревья, виноградник не оплёл стены домов, окна, балконы. Балкон на последнем этаже четырёхэтажного дома... Это то, что видишь, может быть, даже ещё из детской коляски.

Петя взял лежавшую на подоконнике книгу, нашёл нужное место и прочитал вслух: «Окна. В любом городе можно было отыскать четырёхэтажные дома с балконами на верхнем этаже. Балкон и два окна по бокам... Или просто окна на последнем этаже... Жизнь за теми стёклами, невидимо дрожащими от разговоров. Что-то там мелькает, там всё та же жизнь. И они всё те же. Только как-то искажены, как в кривом зеркале. Дома-то похожи, но не такие же в точности. И место у этих домов во внешнем мире у каждого своё. Но это они. Это раз и навсегда. Бьёшься с этим человеческим “навсегда”. С этим уже ничего не сделать... Тусклый свет. Может быть, один мальчик там делает уроки. Их - тех, что за стёклами - узнаешь сразу, несмотря на вытянутые вьющиеся сигаретным дымом, меняющиеся, кривящиеся тела и лица и искажённый, “плавающий” звук их голосов…»

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒