Table of Contents 18 страница

В окошке колонки вспыхнули язычки синего пламени, негромко загудело. Чайник я нашел в шкафу, наполнил водой, бухнул на плитку. Прикинул, что быстро он не закипит, и пошел распаковывать свои вещи.

– Эта половина шкафа твоя, а вот эта – моя, – решительно сказала Настя, разделив сферы влияния. – И на мою половину не лезь.

– Как скажешь, – засмеялся я. – У меня вещей и на четверть шкафа не наберется.

– Это пока, потом обрастешь, – сказал она, вывешивая на плечики халат. – Никуда от этого не денешься, все равно то одно надо, то другое… Я тоже поначалу даже лишний свитер купить боялась: все думала, что начну покупать – и себя к этому миру привяжу, вроде как сама откажусь заметить возможность уйти обратно, если такая будет. А потом… ну сам видишь.

Пока она выкладывала вещи из сумки, все выглядело как-то привычно, быт есть быт, а вот когда сняла ремень с кобурой и вытащив из нее парабеллум, проверила патронник и положила пистолет на тумбочку, – все вернулось на свои места, вспомнилось, где мы есть. Я усмехнулся и положил рядом кобуру с наганом. Вот так, символично, вместо обручальных колец.

Чай был, но к чаю ничего не запасли. Не сообразил, что с утра тоже что-нибудь не помешало бы, булочки или, для примера, свежие круассаны. Шучу. Ну да ладно, в домашнем хозяйстве я всегда умел лопухнуться ловко и без всяких усилий, в любом случае я тут теперь не один и ответственность делится.

– Давай ты первый в душ, – сказала она. – Я за тобой.

– Ага.

Сунулся в ванную и сообразил, что раздеться здесь может только очень ловкий человек, не заехав при этом локтем в зеркало и не обвалив раковину. Раздеваться же в комнате тоже не хотелось, как-то оно… не того, рано пока так делать. Настя поняла мои затруднения, сказав:

– Раздевайся в комнате, я отвернусь.

– Спасибо.

Колонка работала достойно, вода была чуть ли не кипяток, пришлось здорово привернуть поток горячей в пользу холодной, добившись приемлемой температуры. Поплескался в свое удовольствие, вспомнив, как стучал зубами, мокрый, сидя за рулем «шнауцера», и сейчас изгоняя из тела даже воспоминания о том холоде. Думал побриться, но не вышло – света в ванной не было, а коптилку не зажечь – мокро все, уронить проще простого. Придется с утра, как-то приспособившись.

Выбрался, обернувшись полотенцем, вытирая волосы на ходу. Настя вскочила, сказала:

– Тоже отвернись, будь другом.

Потом она тоже долго плескалась, затем выбежала, шлепая босыми ногами по полу, в запахнутом халате, и задула лампу, погрузив комнату в темноту. Скрипнула, прогнувшись, кровать рядом со мной, взлетело одеяло, и я обнял наконец, чуть не задохнувшись от желания, гибкое тело, сильное и податливое. Теплые нежные губы прижались к моим, впились поцелуем, и я сказал все-таки то, что так хотелось сказать вслух:

– Я тебя люблю.

– А то я не вижу, – прошептала она в ответ. – Я тебя тоже.

– Ты где так загорела? – удивился я, разглядывая следы от купальника на коже Насти.

Она посмотрела на окно, серое и демонстрирующее мерзостный дождь на улице, закинула руки за голову, уже ни капли не стесняясь своего обнаженного тела, которого и стесняться-то было грешно, и сказала:

– На пляже, где же еще. Летом пляж чуть не главное здесь развлечение. И лето было жаркое, и загар на мне долго держится.

За ночь тесная квартирка нагрелась от одного нашего присутствия, так что прятаться под одеялом постоянно уже не было нужды. Хотя сквозняк все же ощущался: надо будет окнами заняться.

– Чай будешь? – спросила она, усаживаясь на кровати и сдергивая со спинки стула халат.

– С круассанами? – спросил я задумчиво.

– С удовольствием, – усмехнулась она. – Потом можно будет в кондитерскую заехать, со свежими булочками попить.

– Если с удовольствием, то тогда тебе лучше обратно в постель, – подумав, сказал я. – И тогда можно даже без чаю.

– Блин, мы же только что! – засмеялась она.

– Ну знаешь…– развел я руками. – Ну что я могу поделать, если все время хочется?

– Мне тоже хочется, я уже… сам знаешь, сколько уже ни-ни, а вот терплю, – поставила она мне на вид. – Потом, у нас еще дел полно сегодня, а то завтра выйдешь на сутки и ни черта не успеем. И мне еще на работу надо, я же не выходная.

– Могла бы отгул взять, – пожал я плечами.

– Сегодня не могла – дела есть, я же начальница, – помотала она головой так, что аккуратно убранный и затянутый шнурком конский хвост заметался из стороны в сторону. – В другой день возьму – к выходным поближе, обещаю. Я хотя бы иду туда сегодня попозже – плохо, что ли?

– Угораздило же… с начальницей, – пожаловался я на жизнь. – А она теперь в сексе отказывает: уверяет, что все либидо сублимировалось в трудовом порыве.

– Типун тебе на язык, – фыркнула она. – У меня этой либиды столько, что, если я ее на волю выпущу, ты с кровати живым не встанешь. Кстати, скрипучая очень, не находишь?

– Кровать-то?

– Нет, я скрипучая! – обернулась она ко мне. – Кровать, естественно, что же еще?

– А я заказать другую хочу, деревянную, – поведал я о своих планах. – И вообще сменить декорации, а то словно в кино про трудную жизнь попал.

Она оглядела квартиру придирчиво, кивнула:

– Можно, вполне. Чтобы и посветлее, и поуютней. Дерзай, только со мной советуйся.

– Договорились.

С утра побриться все же исхитрился, затащив в ванную лампу и отметив для себя на будущее, что принимать душ нужно будет в последнюю очередь, иначе все запотеет и черт знает, как керосинка среагирует на такое обилие пара. Может, и никак, но все равно напрягает.

Сиротливо стоящий на улице «тазик», мокрый и блестящий под дождем, завелся без всяких проблем, заставив в очередной раз похвалить немецкое качество, тент приподнялся, пропуская нас внутрь, и мы поехали на Советскую, где и остановились у дома с вывеской «Кондитерская и чайная».

В кондитерской – небольшом магазинчике со столиками в углу – вкусно пахло ванилью, корицей и свежей выпечкой, а румяная, совсем молоденькая девушка наливала желающим чай, причем в ассортименте был и обычный, и с ягодами, и с травами.

– Жаль, что тут кофе нет, – пожаловался я. – Привык с него день начинать.

– Я раньше тоже мучилась, – сказала Настя. – А теперь ничего, на чай пересела. Я яблочный пирог буду, – добавила она, разглядывая витрину.

– А я пару ватрушек возьму: очень привлекательно выглядят.

Встали за высокий столик у самого окна, разглядывая через не слишком чистые стекла такую же не слишком чистую улицу, по которой проезжали редкие машины и проходили куда более частые прохожие, повально завернутые в плащи и дождевики, из-за чего подчас даже пол проходящего было определить затруднительно. Злой, холодный ветер рвал и заворачивал полы плащей и время от времени бросал в стекло пригоршни капель. Зрелище было мрачноватым, но настроение от созерцания уже не портилось – привык. Вообще, я как-то привыкать начал, даже вроде уже чувствую здесь себя… естественно, не «кино смотрю». А сегодняшняя ночь и это утро вообще дали такой заряд оптимизма, что я сейчас, наверное, на конец света смотрел бы с блаженной улыбкой.

– Ну что ты решил? – спросила Настя, допив чай и отставив кружку.

– По поводу?

– По поводу обучения на пилота.

– Так согласен кругом! – чуть удивился я вопросу. – Я же говорил.

– Это ты когда говорил, а сегодня подтвердить бы надо. Ладно, сейчас поедем в мою квартиру, надо вещи забрать и сдать комнату, а потом хорошо бы на базар – подкупить кое-чего. Допил?

– Ага.

– Тогда пошли, дел полно, – сказала она.

Тут она права, планы у нас на сегодня были обширные. Завез ее домой, оставив собираться, сам покатил в общежитие сдавать место. Комендант Оразбердыев, который Нурберды Овесдурдыевич, или в быту Нурик, хотел было возмутиться, заявив: «Я тебя дневальным поставиль, надо в наряд сходить», – но, получив червонец, быстро успокоился и внес в график дежурств какие-то изменения. Койко-место он принимал долго и придирчиво, явно рассчитывая еще на один червонец, но, поскольку придраться было не к чему и спонсировать его дальше я не собирался, о чем даже не намекнул, а сказал прямо, претензий все же не высказал, а просто забрал ключ с недовольным видом и дал расписаться в ведомости.

На выходе с Пашкой столкнулся, забежавшим с дождя. Поздоровались, он спросил:

– Съехал уже?

– Ага, койку Нурику сдал.

– Давай, удачи, не забудь адрес на работе сообщить, а то выговор залепят.

– Обязательно.

И тут же столкнулся с Федькой, тащившим под мышкой какой-то сверток. Увидев меня, он оживился, тормознул, прихватив за рукав:

– Вов, эта… о-па… Сегодня хрен с ним, погода паскудная и с машиной заняться надо, а на послезавтра предлагаю сгонять в Сальцево – хочу тебя там с людьми познакомить.

– Что за люди? – поинтересовался я.

– Да торговцы, товар берут хорошо, платят тоже хорошо, чтобы ты в курсе был и вообще… Ну и по базару тамошнему прошвырнемся – он нашего больше раз в пять, наверное. Как ты?

– Сколько туда? Сорок верст?

– Примерно.

– Давай сгоняем, не вопрос, – согласился я.

На сем и расстались. У Насти вещей действительно оказалось немало: узлами и сумками завалили все заднее сиденье. По местным реалиям немало, понятное дело, в другой действительности у средней женщины их бы раз в десять больше должно быть. Или в двадцать. Перевезли на новое место, затащили по лестнице. Разбирать тюки она сразу не стала – сказала, что некогда, займется вечером.

Потом погнали на базар, закупившись необходимым минимумом продуктов домой, а я заодно еще и новую кобуру для ТТ прихватил, потом опять все это отволокли, и уже потом, зарулив попутно в столовую – не от бедности, а для экономии времени, – покатили на аэродром.

Шлагбаум нам поднял незнакомый мне до этого молодой парень в комбинезоне техника, вымазанный маслом до самых ушей.

– Это Дима, механик Коли Гудкова. Дима, это Володя, – представила она нас взаимно. – Серега где?

– На склад погнал, за запчастями, – ответил Дима, подходя к нам, когда мы выбрались из тесного «тазика». – От Милославского звонили – вроде есть на нас фонды, выделили.

– Отлично, самолет наладим! – обрадовалась Настя. – Распоряжения уже подвозили сегодня?

– Был курьер с утра, – кивнул Дима. – Я сам принял, подколол в папку. Погода будет – придется вам круглосуточно летать, чтобы все растолкать.

– Предупреждала же их, чтобы на октябрь и ноябрь много не подкидывали: погоды ведь нет, летать невозможно, – пожаловалась она мне. – А им все по барабану, контора пишет. И разведка, и доставка, и наблюдение… Ладно, пошли в ангар.

Четыре самолета вытянулись в рядок. У ближнего к нам был снят капот и частично разобран двигатель. Это тот самый, на котором мы летали, – вон дырки от пуль уже заделаны. На следующем тоже работал механик, которого я раньше не видел и который был представлен как Марат, третий был частично зачехлен, а остановились мы у четвертого, самого дальнего.

– Готов впитывать мудрость? – спросила Настя. – Этот пока пустой, пилота на нем нет, так что…

– Кстати, а ты говорила, что пилотов трое, – уточнил я.

– Было трое, теперь двое, – сказала она. – Пилот Вася Беляков спалился на краже бензина, вследствие чего уволен мною с позором. Место вакантно. Пока по две машины на каждого.

– Во как, – с уважением сказал я. – А теперь сама подумай: оно мне надо? Дома поругаемся – а ты меня уволишь. Не, так дело не пойдет.

При этом я сложил руки крест-накрест в жесте абсолютного отрицания всего на свете.

– Может, и не уволю – откуда я знаю? – удивилась она моему заявлению. – Там видно будет, тут уже как настроение. В любом случае очень прошу – научись.

– Да че? Я ниче…– пожал я плечами. – Учи.

– Очень хорошо, – кивнула она удовлетворенно. – Значит, так: это самолет По-2, биплан нормального типа с тянущим воздушным винтом, оснащенный мотором М-11. Мотор пятицилиндровый, звездообразного типа, с воздушным охлаждением, с номинальной мощностью сто лошадиных сил и максимальной сто десять. По своему типу самолет относится к вспомогательным, а именно этот является учебным, потому что оснащен дублированными органами управления. На нем ты впервые и полетишь, когда дорастешь.

У Насти был большой эмалированный будильник, который она издевательски именовала приданым и который привезла с собой со старой квартиры. Этот самый будильник меня и поднял, с такой отчаянной силой замолотив молоточком по чашкам звонков, что я спросонья и с перепугу чуть в него не выстрелил, а потом еле удержался, чтобы не метнуть подушку.

– Ты первый в ванную, – сразу распорядилась она. – А я пока завтрак приготовлю.

– За завтрак что угодно, – откликнулся я, обрадованный. – А то у меня с тобой истощение сил будет.

– Пока вроде не ощущается, – сказала она, натянула халатик и направилась на кухню.

– Ощутится – поздно будет, – ответил я резонно, после чего направился бриться, а если точнее, то пока еще осваивать искусство владения опасной бритвой.

Последние пару дней я даже умудрялся уже и не резаться при бритье, что делало мне честь как человеку, способному учиться на собственных ошибках. До этого ошибки проявляли себя явно – в виде порезов, бросающихся в глаза.

Завтрак состоял из яичницы с беконом и чая с печеньем, так что впервые, с тех пор как попал в этот самый Отстойник, ощутил себя с утра сытым. Оделся, подвесил кобуру уже с ТТ, который, к стыду своему, удосужился вычистить только вчера, а наган, подумав, положил на шкаф, прикрыв сверху газетой: и в глаза не бросается, и схватить удобно, случись чего. Пусть теперь дома живет – вроде как для обороны жилища.

Настя собралась быстро, после чего я отвез ее на аэродром, а затем сам поехал на работу. Прямо барином стал: все пешком ходят, а я на машине катаюсь. Но теперь пешком мне стало далековато, если рассчитывать дорогу до аэродрома.

Добрался чуть раньше, завернул в отдел кадров, к невероятно костюмному Пал Демьянычу Березаеву, задумчиво перекладывавшему на столе какие-то бумажки.

– Здражлаю, Пал Демьяныч! – приветствовал я кадровика. – Съехал из общаги, зашел новый адрес доложить.

– Ну докладывай, – кивнул он, потянув к себе большой блокнот.

– Героев Полярников, четыре, квартира четырнадцать.

– Комната? – уточнил он.

– Обижаете, отдельная квартира, без комнат, – гордо заявил я.

– Ну ты скажи, – поразился он. – Разбогател? Мотоцикл казенный налево толкнул, что ли?

– Почти что, – засмеялся я.

– Ну новый получишь – сразу не продавай, – все таким же серьезным тоном сказал Березаев. – А то закончатся быстро.

– Это как скажете.

Дальше была оружейка, где столкнулся с Федькой. Получил карабин, наверх пошли уже вместе.

– Сегодня днем по городу дежурим, в периметре, – сказал он. – Чистая халява, днем почти никогда ничего не случается, а уж серьезного – подавно. Отдыхаем, в общем.

– А чего тогда отдельную группу в городе держать?

– На всякий случай, мало ли? Если что-то все же в город пролезет, то бед может много наворотить: никто же не ждет до темноты ничего.

– Тоже верно, – согласился я.

Когда зашли в караулку, Власов, поздоровавшись, придержал меня на входе. Сказал:

– На второй этаж сходи, двадцать восьмая комната, там с тобой поговорить хотят.

– Это кто? – немало удивился я.

– Из горбезопасности кто-то, по вашему заявлению с Федькой. Было такое?

– Ага, понял, было. Труп нашли, им сообщили.

– Ну вот, пришли за уточнениями, наверное, – предположил он. – Давай занимайся, у нас тут все равно спокойно.

Пожав плечами, я направился куда сказали. Шумный, забитый пришедшими на смену людьми коридор, лестница, тонущая в табачном дыму – на всех площадках смолили папиросы, – затем второй этаж, где сидели всякие службы, тоже суетной. На двадцать восьмой комнате висела табличка «Режимный отдел», что меня совсем не удивило: вроде как даже все по профилю.

Стукнулся, вошел, не дожидаясь ответа, оказался в небольшой комнате, в которой сидели трое, опять же все с папиросами и обязательным чаем.

– Бирюкова кто искал? – спросил я, оглядев всех троих.

– Я, – сказал неприметной внешности мужик средних лет в свитере с высоким горлом, отставив кружку. – Инспектор горбезопасности Павлов. Проехаться надо на место твоего заявления. Не возражаешь?

– А чего возражать? – пожал я плечами. – Командир отпустил, так что проблем не вижу. Кто кого везет только?

– Со мной поедешь – все равно сперва на Крупу, в НКВД, – ответил он, поднимаясь и накидывая на свитер прорезиненный плащ с капюшоном. – Там еще людей подхватим – и на место.

– Мне как скажешь, – махнул я рукой.

– Тогда пошли.

Возле подъезда Горсвета стоял «виллис» с поднятым тентом, в который Павлов заскочил за руль, жестом пригласив садиться рядом. Я поплотней завернулся в плащ-палатку, прикрыв ее полой еще и карабин, и уселся на мокрое сиденье. Мотор вездехода рыкнул, фыркнул, небольшая машинка вполне бодро сорвалась с места и понеслась по Советской, разбрызгивая лужи.

– А чего меня одного? – спросил я. – Заявление вроде как вдвоем подавали.

– Говорят, что тебя одного хватает, – сказал Павлов. – Провал твой, место тоже как бы твое, и в подвал тот ты в одиночку лазил.

– Понятно.

Дальше ехали молча. Павлов желания потрепать языком не выказывал, да и у меня к такому привычки особой нет, вот и помалкивали оба. Он остановил машину у самого крыльца, сказал коротко: «Пойдем, чего здесь ждать», – и мы направились в здание. Знакомый путь, знакомая уже решетка, отгораживающая половину этажа, затем пустой кабинет, где Павлов попросил меня обождать, а сам ушел.

Ждать пришлось минут пятнадцать, не меньше. Затем дверь распахнулась, заглянул мой провожатый, махнул рукой и сказал: «Пошли, собрались все наконец».

Собрались на лестнице – широкой площадке посредине. Несколько незнакомых мужиков, вооруженных автоматами и СКС, а один так даже снайперской «мосинкой», и хорошо уже знакомый мне Милославский. Увидев меня, он вроде даже немного удивился, потом заулыбался и протянул руку:

– Так вот кто у нас в свидетелях, – сказал он, пожимая мою ладонь. – Рад – вы уж простите, но впечатление толкового человека производите.

– Да уж прощаю, – засмеялся я. – Если бы идиотом назвали, то тогда по-другому бы реагировал.

– Были бы идиотом – так бы и назвал, – усмехнулся он. – А товарищи бы отбили, не дали по морде заехать. Ладно, вроде бы все в сборе, можем двигаться. Пошли.

Гурьбой высыпали на улицу, где начали распределяться по машинам. Я собрался было усесться в «виллис» к Павлову, но Милославский задержал меня, подхватив под руку, и показал на свой шикарный «олл-карри».

– Давайте ко мне, я вас по пути опросить попытаюсь – чего нам обоим время терять, – сказал он.

– С удовольствием, – обрадовался я возможности ехать под дождем в закрытой машине, а не морщиться и прикрываться от залетающего под тент дождя в «виллисе».

Два молчаливых молодых мужика в кожанках уселись за руль и на переднее сиденье профессорского «доджа», синхронным жестом вложив автоматы в крепление на потолке, и я окончательно убедился, что профессор здесь большая шишка, раз уж ездит с постоянной охраной, – никем другим эти «двое из ларца» быть не могли.

Мы же уселись назад, на мягкое, пружинящее кожаное сиденье. В «додже» было тепло и уже непривычно сухо – шикарно, в общем. Вот как быстро меняются взгляды на жизнь, если учесть, что примерно неделю назад я ездил в пахнущем новой кожей салоне «гранд-чероки» и думал: не прогадал ли с выбором машины? Может, надо было «рейндж» брать?

«Виллис» поехал первым, в нем сидели трое вооруженных, следом к нему пристроились мы, за нами поехал полноприводный грузовик «шевроле» с жилым кунгом, в который загрузилось несколько совсем не боевого вида людей – полагаю, что из департамента Милославского, а замкнул колонну бронированный американский «скаут», ощетинившийся стволами пулеметов. На борту у него виднелись белые буквы «УпрО».

– «УпрО» – это что? – спросил я.

– Управление охраны горбезопасности, – гордо ответил сидевший впереди справа охранник.

– Ваша лавочка? – уточнил я.

– Наша, – кивнул он и добавил: – Лавочка.

Похоже, что даже малость оскорбился за свое ведомство, поименованное лавочкой, но мне на его эмоции было… как бы это помягче сказать… Я вообще к «ведомствам» уважения мало имею. Да и телохранители в моих глазах выродились еще в одну разновидность холуев, потому как развелось их в Москве в последние годы без меры, а польза от них была крайне неочевидна – разве что хозяйское чувство собственной важности тешили, когда стояли вокруг с грозным видом. Интересно, профессор и вправду в охране нуждается или это статусная вещь?

Милославский покопался в своем брезентовом портфеле, достал блокнот с записями, полистал, затем сказал:

– Ну вот, как раз про вас материал… провалились вместе с сараем, в сарае был генератор. Так?

– Верно.

– Хорошо, – кивнул он. – Вопрос второй… в горбезопасности сказали, что вы ездили туда просто так, место посмотреть, так?

– Верно, – улыбнулся я.

– А почему, кстати? Не в упрек – просто интересно.

– А им зачем знать? Генератор мой, а не вещественное доказательство. Перестраховался, короче.

– Понятно, правильно сделали, наверное. Но мне сказали правду, так?

– Так.

– И вот тут самое интересное и начинается, – сказал Милославский, что-то помечая галочкой. – Почему решили осмотреть тот дом? Только честно, подумайте сперва хорошенько.

– Честно? – Я и вправду задумался. – А я и не знаю, если честно. Загрузили агрегат, можно было ехать, а тут как подсказал кто-то: мол, посмотри домик. Тянуло к нему, что ли…– Я пощелкал пальцами, силясь подобрать правильное слово. – Ну… ну вот надо было, и все тут.

– Понятно, – явно довольный ответом, кивнул Милославский. – А Федор Мальцев никаких таких чувств ведь не испытывал, так?

– Нет, – вспомнил я поведение Федьки. – Он хотел быстрее уехать, и все тут. Это к чему вы?

– А как вы думаете? – ответил он вопросом на мой вопрос.

– Ну… если навскидку, то полагаете, что я как-то связан с жертвой в подвале?

– Тепло.

– Жертва вызвала мой провал? – уточнил я.

– Еще теплее, даже горячо уже, – сказал Милославский. – Есть теория, что некоторые провалы вызваны искусственно – как ваш, в частности. И занимаются этим те, кого принято именовать сектантами, а мы зовем адаптантами.

– Зачем?

– Кто бы мне самому объяснил, – вздохнул он. – Я же говорил, что даже пленные адаптанты не слишком разговорчивы. Вот пока и не выяснили.

– А как другие провалились?

– Думаю, что эти самые провалы нечто вроде естественного процесса. А вот адаптанты пытаются научиться создавать их искусственно, и иногда у них получается.

– Жертвоприношениями? – удивился я.

– А почему бы нет? – пожал он плечами. – В этом же никакой мистики, собственно говоря, нет. Когда жертву мучительски убивают, выбрасывается такое невероятное количество энергии, что она способна не только слой миров проколоть, но, наверное, и сдвинуть их с места смогла бы, если бы ею кто-то мог управлять.

– А для чего им?

– Это тоже хороший вопрос, на который пока никакого обоснованного ответа у нас нет. Можем только предполагать.

– И что предполагаете? – продолжал я наседать на него.

– Предполагаем, что они хотят совсем не того, что получают. Хотя бы потому, что, когда вы провалились, они вас там не встретили.

– Сочли эксперимент неудачным? – уточнил я.

– Верно, что-то получилось не так, как планировалось, и они просто ушли. А затем туда провалились вы, к великому вашему везению их не встретив. А то бы оказались второй жертвой, что я очень допускаю.

– И все же?

– Все же? – поднял тот брови. – Думаю, что они пытаются построить тоннель отсюда. И не уверен, что для самих себя.

– Для Тьмы?

– Именно так – для нее, родимой. Нашли же они какую-то форму сожительства с ней, верно? Вы же были близко к Тьме? Как ощущения?

– Тяжкие, – честно ответил я. – Страх, жуть, мысли путаются, руки трясутся.

– А для них граница с Тьмой стала естественной средой обитания. Они ведь даже внешне меняются.

– Сильно? Или только глаза?

– Не видели никогда?

– Откуда мне? – удивился я вопросу. – По моей службе только всякие «пионеры» с хмырями встречаются, а сектантов этих, или адаптантов, из самолета только видел. Так вроде люди как люди, если смотреть сверху и издалека.

– Ну да, издалека точно, – сказал Милославский. – Знаете, я вам их покажу. Хотите?

– Покажете?

– В горбезопасности сидит несколько, и у нас на Ферме есть. Слышали про Ферму?

– Ну так, краем уха, – уклончиво ответил я.

– Мы и не рекламируемся особо. Завтра после дежурства свободны?

– М-м…– растерялся я. – Вообще были планы…

– А вы их отмените, – сказал Милославский довольно жестко, что уже следовало воспринимать как приказ. – Потому что я вас могу и повесткой вызвать: вы для нашего отдела большой интерес теперь представляете. Другое дело, что вы, как я понял, человек любознательный, так что все у нас будет взаимно – вы нам поможете, а мы вам. И не только знаниями, может быть. Договорились?

– Разумеется, – усмехнулся я. – Планы изменим, с утра к вам заеду.

– К двум часам подходите – прямо в кабинет, я предупрежу.

Некоторое время ехали молча, затем я сказал:

– Мне тут вчера интересную вещь рассказали…

– Да?

– О том, что если беременную женщину на раннем сроке привезти на границу Тьмы, то беременность куда-то девается. Это правда?

– Это правда, все верно, – кивнул он. – А что конкретно хотели спросить?

– Почему? Как так получиться может?

– Доказательств не имею, но… Полагаю, что в этих местах время идет в обратную сторону.

– В смысле?

С этим вопросом я как-то начал повторяться, как мне кажется. Ну да и ладно.

– В смысле самом прямом – оно идет в противоположном направлении. Мы же говорили с вами о природе Тьмы, если мне память не изменяет.

– Да… Тьма – это то, куда утекает эта самая наша река времени, – вспомнил я его слова. – Так?

– Так, но река не обязана течь прямо, а Тьма не должна сталкиваться со Светом. Сама суть аномальности Отстойника в том, что здесь пересеклось то, что пересекаться никак не должно, – Свет и Тьма. То, откуда к нам приходит наше время, и то, куда оно уходит. Это неправильно. И граница рождает временные аномалии. Как заводи у реки, где вода по кругу вращается, например. Водоворот.

Мне как-то сразу вспомнилось удивительно хорошее состояние машин, а главное – аккумуляторов, что мы взяли в Порфирьевске. Аккумулятор больше двух лет без постоянного надзора и подзарядки храниться не может, а тут – пожалуйста. А из того, что мне удалось узнать до этого, оно должно было быть хуже. И Федька доехал на своем «блице» до Углегорска с трудом, как он рассказывал: резинки все же рассохлись… А тогда Тьма, с его же слов, была подальше.

Вообще-то Милославский сказал нечто такое, что уже можно считать заранее окупившимся. «Гончие» «гончими», а вот возможность брать что-то почти новое в этом мире стоит многого. Над картой посидеть, посмотреть, где граница Тьмы отодвинулась…

– Это что, вблизи Тьмы мы молодеем? – спросил я.

– Думаю, что да, – сказал Милославский, – и очень сильно. Вы после полета к Тьме как себя чувствовали?

– Испуган был… адреналин, – начал я вспоминать свое состояние. – А потом – да, прилив бодрости, в ресторации с Настей хорошо посидели и даже не опьянели… Да, что-то странное было, эйфория какая-то, но…

– Списали на отходняк, так?

– Верно.

Полет еще ладно, а после приезда с машинами у нас вообще энергии было через край, это я тоже хорошо заметил. И Настя заметила, ночью.

– А вот в дальней разведке симптомы чуть заметней у некоторых, – усмехнулся Милославский. – Седина, например, вспять обратилась.

– И… какой коэффициент?

– Если очень приблизительно, то сутки вблизи Тьмы – около трех месяцев. Но сами понимаете, что даже сутки выдержать – это очень сложно. Человек начинает чувствовать себя очень плохо уже через несколько часов, а затем может вообще повести себя неадекватно. Не рекомендуется нам так омолаживаться: весь организм протестует, да и…

Тут он задумался, и я уточнил:

– Что?

– Есть опять же теория… у нас все на теориях, никаких доказательств, но есть подозрение, что часть адаптантов получается из тех, кто задержался на этой границе. Тьма перепрограммирует человека. Так что сами понимаете, так рисковать точно не стоит. Ну а с беременными как получается – теперь сами понимаете. Время вспять – и процессы вспять. Отсюда же и только ранние сроки, потому что долго там никто не выдержит.

– А лечить так можно?

– Можно, – кивнул Милославский. – Рак лечим, например. Уже польза от нашего отдела, видите? Главу Администрации вылечили два года назад, например, за три «сеанса», а стадия была чуть ли не последняя.

– А когда он в нормальное время попал – обратно все не вернулось?

– Нет, к счастью, нет, никакой предопределенности не наблюдаем, тотальная и абсолютная многовариантность дальнейшего развития. Ранения нельзя лечить и травмы. Только естественные процессы вспять, а если дырка пулевая, то она так и останется дыркой – повреждение механическое, так сказать.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒