|
|||
Двенадцатая картинаАнна молча села в карету Алексея Александровича и молча выехала из толпы экипажей. КАРЕНИН. Как, однако, мы все склонны к этим жестоким зрелищам. Я замечаю… АННА. Что? Я не понимаю. КАРЕНИН. Я должен сказать вам, что вы неприлично ведете себя нынче. АННА. Чем я неприлично вела себя? Что вы нашли неприличным? КАРЕНИН. То отчаяние, которое вы не умели скрыть при падении одного из ездоков. Я уже просил вас держать себя в свете так, что злые языки не могли ничего сказать против вас. Было время, когда я говорил о внутренних отношениях. Я ведь не говорю про них. Теперь я говорю о внешних отношениях. Вы неприлично держали себя, и я желал бы, чтоб это не повторялось. Может быть, я ошибаюсь. В таком случае я прошу извинить меня. АННА. Нет, вы не ошиблись. Я была и не могу не быть в отчаянии. Я слушаю вас и думаю о нем. Я люблю его, я его любовница, я не могу вас переносить, я боюсь, я ненавижу вас… Делайте со мной что хотите. Я дурная женщина, я погибшая женщина, но я не люблю лгать, я не переношу лжи, а ваша пища –ложь. Вы все знаете, все видите. Что же вы чувствуете, если можете так спокойно говорить? Убейте меня, убейте Вронского, и я бы уважала вас. Но нет, вам нужны только ложь и приличие. КАРЕНИН. Но я требую соблюдения внешних условий приличия до тех пор, пока я приму меры, обеспечивающие мою честь, и сообщу их вам. Он вышел вперед и высадил ее. АННА. Как хорошо я сделала, что все сказала ему. Боже мой, как светло! Это страшно, но я люблю видеть его лицо и люблю этот фантастический свет … Муж! Ах, да … Ну, и слава Богу, что с ним все кончено. Конец первого действия.
|
|||
|