Седьмая картина

Поезд. Анна и Аннушка в купе.

АННА. Ну, все кончено, и слава Богу.

АННУШКА. Тепло в вагоне. Барыня, вы у окна будете?

АННА. Да, Аннушка. Буду читать. Хорошо как, да? Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по-старому. Аннушка, милая, достань фонарик, прицепи его к ручке кресла и подай из сумочки разрезной ножик и английский роман.

АННУШКА. Я мешочек этот красный с бумагами и деньгами буду держать в руках. Он такой красивый.

АННА. Тебе нравится? Хочешь, подарю его тебе?

АННУШКА. Нет, что вы, барыня, это ваше! Я только сохраню, на руку вот намотаю шнурок …

Аннушка дремала, держа красный мешочек на коленах. Когда тронулся поезд, все было то же, и то же. Та же тряска с постукиваньем, тот же снег в окно. Анна стала читать и понимать читаемое.

АННА. Ну что же? Что же это значит? Ну что же? Неужели между мной и этим офицером-мальчиком существуют и могут существовать какие-нибудь другие отношения, кроме тех, что бывают с каждым знакомым?

Она провела разрезным ножом по стеклу, потом приложила его гладкую и холодную поверхность к щеке и чуть вслух не засмеялась от радости.

Мерещится что-то … Аннушка ли подле, или чужая? Что там, на ручке, шуба ли это, или зверь? И что сама я тут? Я сама или другая?

Анна почувствовала, что она провалилась. Но все это было не страшно, а весело. Голос занесенного снегом человека прокричал что-то ей над ухом. Она поняла, что подъехали к станции.

АННУШКА. Выходить изволите?

АННА. Да, мне подышать хочется. Подай пелерину и платок. Тут очень жарко.

И она отворила дверь. Метель и ветер рванулись ей навстречу и заспорили с ней о двери. Ветер как будто только ждал ее, она рукой взялась за холодный столбик и, придерживая платье, спустилась на платформу. Страшная буря рвалась и свистела между колесами вагонов по столбам из-за угла станции. Она вздохнула еще раз, и уже вынула руку из муфты, чтобы войти в вагон, как человек заслонил ей свет фонаря. Она оглянулась и в ту же минуту узнала лицо Вронского.

ВРОНСКИЙ. Не нужно ли вам чего? Не могу ли я вам служить?

АННА. Вы? Вы как тут?

ВРОНСКИЙ. Не нужно ли чего-нибудь, не могу ли я вам прислужить?

АННА. Я не знала, что вы едете. Зачем вы едете?

ВРОНСКИЙ. Зачем я еду? Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы, я не могу иначе. Простите меня, если вам неприятно то, что я сказал.

АННА. Это дурно, что вы говорите, и я прошу вас, если вы хороший человек, забудьте, что вы сказали, как и я забуду.

ВРОНСКИЙ. Ни одного слова вашего, ни одного движения вашего я не забуду никогда и не могу…

АННА. Довольно, довольно!

И она поднялась на ступеньки и быстро вошла в сени вагона.

К утру Анна задремала и, когда проснулась, то было бело, светло и поезд подходил к Петербургу.

Аннушка, проснись, мы подъезжаем, поищи Алексея Александровича, где же он …

АННУШКА. Вот он!

АННА. Ах, Боже мой! Отчего у него стали такие уши?

АННУШКА. Что-с?

КАРЕНИН. Да, как видишь, нежный муж, нежный, я тут и как на другой год женитьбы, я сгорал желанием увидеть тебя.

АННА. Сережа здоров?

КАРЕНИН. И это вся награда, за мою пылкость? Здоров, здоров…

ВРОНСКИЙ. Хорошо ли вы провели ночь?

АННА. Благодарю вас, очень хорошо. Граф Вронский.

КАРЕНИН. А! Мы знакомы, кажется. Туда ехала с матерью, а назад с сыном. Вы, верно, из отпуска? Что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?

ВРОНСКИЙ. Надеюсь иметь честь быть у вас.

КАРЕНИН. Очень рад, по понедельникам мы принимаем. И как хорошо, что у меня именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя, и что я мог показать тебе свою нежность.

АННА. Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила. А как без меня проводил время Сережа?

КАРЕНИН. О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Без поспешности и без отдыха – ты знаешь мой девиз. Да, кончилось мое уединение. Ты не поверишь, как неловко обедать одному. Наш милый самовар будет в восторге…

АННА. Зачем вы так называете Лидию Ивановну?

КАРЕНИН. Она вечно горячится. Она о тебе спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.

АННА. Да ведь я писала ей.

КАРЕНИН. Но ей все нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе карету подаст Кондратий, а я еду в комитет. Опять буду обедать не один … Ты не поверишь, как я привык…

И он, долго сжимая ей руку, с особенною улыбкой посадил ее в карету.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒