И.Смирнов, Е.Безносюк, А.Журавлёв 11 страница

Соматически всегда был здоров. За исключением очаговой пневмонии в раннем детстве и описанной выше пневмонии ничем не болел. Перенес несколько легких черепно-мозговых травм с 1984 по 1986 г., в стационаре не лечился.

При поступлении: соматическое состояние - без особенностей. Неврологически - признаков очагового поражения ЦНС нет. Психическое состояние - больной полностью ориентирован. Расстройства психотического уровня отсутствуют. В беседе многоречив, беспокоен. Выраженные вегетативные расстройства: тремор, одышка. Жалуется на _тягостное_ состояние, непреодолимое желание выпить, требует, чтобы ему позволили опохмелиться, _не то умру_. Отмечает, что такого тяжелого похмелья не испытывал никогда. Откровенно признается, что последние несколько дней пил ежедневно _все подряд_. У больного изъят дезодорант, который он пытался использовать, чтобы им опохмелиться. Расторможен, суетлив, ведет себя без должной дистанции. После назначения дезинтоксикационной и седативной терапии быстро успокоился, уснул. В дальнейшем не может целиком вспомнить обстоятельства дня поступления в Кклинику. В отделении ведет себя адекватно, тих, малозаметен. Постоянно жалуется на тревогу, говорит, что не может найти себе места. Винит себя в несдержанности, пьянстве. Настроение снижено. Выражает сомнения в эффективности противоалкогольного лечения, в возможности полного излечения.

По результатам психологического обследования: больному свойственны недостаточная интериоризация общественной нормы, несдержанность, невозможность полностью управлять своими поступками. Настоящее состояние характеризуется снижением настроения, тревожностью, ипохондрическими мыслями.

Больному назначено лечение: сульфат магния с глюкозой в/в, витамины В6 и С в/м, аминазин 100 мг в/м, оксибутал 0. 25 3 раза в день, сибазон 0. 5 на ночь. Явления абстиненции были купированы. Предложено специфическое лечение путем проведения интенсивной психокоррекции, с чем больной после общего ознакомления с сутью лечебного метода согласился.

При подготовке к процедуре интенсивной психокоррекции были проведены дополнительные углубленные обследования.

Психиатрическое обследование (проводил ст. н. с. М. П. Мирошников): в начале беседы больной несколько напряжен, поза ригидная, выражение лица отражает неудовольствие. В процессе беседы поза становится менее скованной, мимика - более подвижной. Голос модулирован, интонации соответствуют содержанию переживаний. Речевая продукция свидетельствует об отсутствии формальных нарушений мышления и о хорошо развитом интеллекте. На вопросы отвечает сначала односложно, затем - более охотно, а когда беседа касается значимых для больного тем, он оживляется и становится многословным, но строит ответы преимущественно в плане собственных переживаний, частично игнорируя суть вопросов, из-за чего их иногда приходится повторять по нескольку раз. Определяемых клинически нарушений памяти нет. На протяжении почти двухчасовой беседы признаков утомления не обнаружено. Результаты опроса по схеме диагностики невротической симптоматики свидетельствуют об отсутствии таковой. Какой-либо продуктивной психотической симптоматики также не выявляется. Больной сообщает, что потерял способность к сопереживанию, _эмоции истощились_, ничто не трогает, кроме собственных проблем, перестали интересовать дела знакомых, из-за чего резко сузился их круг. Любые начинания и социальные контакты, в первое время, казалось бы, могущие вызвать интерес, быстро теряют свою привлекательность, отношение к ним становится скептическим и даже резко отрицательным.

Хотя в качестве причины стационирования называет алкоголизм и связанную с ним неблагоприятную атмосферу вокруг больного в институте, основное место в высказываниях занимает тема напряженных отношений с родителями. Описания последних крайне эмоционально насыщены, сопровождаются вегетативыми и пантомимическими реакциями. Содержание высказываний сумбурно, формальные заявления о том, что родители _хорошие люди_, перемежаются обвинениями в бездушии, отвержении его как сына. Особенно отрицательно относится к матери, утверждая, что постоянно находится под жестким контролем с ее стороны, как в существенном, так и в мелочах, что она лишает его всякой инициативы, обращаясь с ним до настоящего времени как с несовершеннолетним. Приводит множество примеров ее неуравновешенности, непостоянства в обращении с ним. Меньше значения придает отношениям с отцом, однако в высказываниях сквозит отсутствие уважения к нему. Не верит в возможность выйти из сложившейся ситуации самостоятельно, возлагает надежду только на внешнюю помощь.

Судя по актуальному психическому статусу и анамнестическим сведениям, речь идет о выраженном дефекте процесса ранней социализации и виде отсутствия семейной модели для положительной идентификации, не сформировавшейся структуре ценностей за счет подмены собственной мотивации насильственным навязыванием стереотипов поведения и, как результат, глубокой неполноценности социальных навыков. До достижении возраста, в котором от больного потребовалось самостоятельное принятие решений, адекватных микросоциальной ситуации, он был адаптирован удовлетворительно (успешная контролируемая извне учебная деятельность и связанный с ней упорядоченный образ жизни). Это позволяет исключить генетико-биологические факторы в формировании девиантного поведения. Социальная некомпетентность, проявившаяся с момента поступления в ВУЗ, носила характер неадекватной оценки и формирования межличностных отношений, и частности, с противоположным полом, и привела к нигилистическим установкам и отсутствию положительной мотивации поведения. Это усугубилось протестом против влиянии родителей, которое больной считает тираническим. Не исключена генерализация подобных взглядов на общество в целом. На данном фоне пристрастие больного к алкоголю можно рассматривать как реакцию бегства от реальности.

В нозологическом плане характеристика больного ближе всего к концепции _пограничной личности_ (_border-line personality_). Предоставленный самому себе, больной, по-видимому, будет претерпевать дальнейшую десоциализацию. В подобных случаях последнюю удается иногда предотвратить и компенсировать систематической психо- и социотерапией, этапами которой могут быть: 1) создание эмоциональной связи с психотерапевтом, используя которую, следует 2) пытаться консолидировать силу _Я_ больного посредством положительного подкрепления самостоятельно осуществляемых больным социально приемлемых актов, при этом особенно важно избегать случайного подкрепления установок больного на помощь извне; 3) своевременное предупреждение кумуляции эмоционального напряжения недирективным методом в случае возникающих микросоциальных конфликтов и 4) тренировка социальных навыков в рамках групповой терапии.

ЭЭГ-обследование: ритмы коры больших полушарий диффузно деформированы и дезорганизованы d умеренной степени, несколько заострены, альфа-ритм не слагается в веретена. Преобладает альфа-ритм частотой 9 гц. После гипервентиляции появляются нечетко выраженные короткие билатеральные синхронные вспышки тета-волн. Грубых очагов патологической активности и межполушарной асимметрии не выявлено ни в покое, ни при использовании афферентной стимуляции.

Компьютерное ЭКГ-обследование и заключение анестезиолога-реаниматолога: в пределах нормы. Все другие соматические сферы также в пределах нормы. На основании общетерапевтического обследования в клинике допустимо проведение процедуры интенсивной психокоррекции с использованием кетамина как основного средства диссолюции сознания.

Нейропсихологическое обследование: без очаговых знаков. Учитывая диффузную симптоматику энцефалопатии и наличие в прошлом черепно-мозговых травы, использование электрошока в качестве консолидатора энграммы при психокоррекции не рекомендовано.

Психологическое обследование (проводила м. н. с. Н. В. Гавврилова):

результаты компьютерного опросника СМИЛ -

ОЦЕНКА ДОСТОВЕРНОСТИ: эмоциональная напряженность, тенденция к преувеличению тяжести состояния. ПОЗИЦИЯ: cмешанная с некоторым преобладанием активной.

МОТИВАЦИОННАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ: высокая поисковая активность. Высокая мотивации достижения, субъективно-иррациональная мотивация. В социально значимых ситуациях противоречиво проявляется высокая мотивация избегания неуспеха. Столкновение мотивации достижения с выраженной тенденцией к конгруэнтности в значимых контактах.

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ФОН: высокая эмоциональная вовлеченность, агрессивность, соревновательность, субъективизм, пристрастность, избирательность. В социально значимых ситуациях: тревожность, боязливость, эмоциональная лабильность.

ТИП РЕАГИРОВАНИЯ: протестный, импульсивный. Непосредственность эмоциональных экстрапунитивный, иррациональный. В социально значимых ситуациях в качестве компенсаторного проявляется склонность к фиксированным страхам, застреванию на негативных переживаниях с повышенным чувством вины, склонность к рефлексии. Тенденция к драматизации, театрализованности жестов, мимики, интонаций.

СТИЛЬ МЕЖЛИЧНОСТНОГО ПОВЕДЕНИЯ: высказывания и поступки могут опережать их продуманность. Стремление к лидерству, низкая степень совместимости с окружением, избирательность в контактах. В социально значимых ситуациях: конформность, cтремление к сотрудничеству, ответственность, демонстративность. Эгоцентричность, маскируемая декларируемым альтруизмом, легкость вживания в разные социальные роли. Стремление переложить трудности на плечи окружающих.

РЕАКЦИЯ НА СТРЕСС: внешнеобвиняющий, настойчивость, упрямство, опора на интуицию и субъективное мнение. В социально значимых ситуациях: низкий порог восприимчивости, блокировка и растерянность. Низкий порог стрессонеустойчивости.

ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ: вытеснение психологических проблем. Рационализация, интеллектуальный тип защиты. В социально-значимых ситуациях: интеллектуальная переработка, ограничительное поведение. Биологический тип защиты, конверсионные реакции.

СТИЛЬ МЫШЛЕНИЯ: интуитивный, синтетический, склонность к систематизации опыта Потребность в четкости информации, упорядочивании ее. Изобретательность. Конкретность, трезвость суждений. Аналитический, оригинальный, с опорой на латентные признаки. Инертный. Художественный.

ВЕДУЩИЕ ПОТРЕБНОСТИ: тенденция к самореализации и независимости. Проблема приоритета, престижа. В сохранении своей индивидуальности. В социально значимых ситуациях: в избегании конфликта, покое, понимании, следовании своим идеалам, в признании.

КОРРЕКЦИОННЫЙ ПОДХОД: канализация спонтанной активности и социально приемлемое русло. Необходима достаточно сложная процедура трансформации мнения значимых окружающих в субъективное мнение индивида. Коррекция затруднена. Необходимо вживание в субъективный мир индивида и поддержание одной из его версий относительно ситуации. В социально значимых ситуациях: поощрение, повышение самооценки. Избирательная внушаемость с ориентировкой на мнение референтной группы.

ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА: высокий уровень притязаний, решительность, независимость, честолюбие, склонность к доминированию, настойчивость, пренебрежение к общепринятым нормативам, нетерпимость, склонность к риску, мужественность. Педантичность, обидчивость, чувство соперничества, стремление к приоритету. Аффективная захваченность доминирующей идеей. Настойчивость. Индивидуалистичность, независимость, самобытность. В социально значимых ситуациях: неуверенность, зависимость, эмпатичность, совестливость, заниженная самооценка, тревожно-мнительные черты. Тщеславие.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ АДАПТАЦИЯ: двигательная активность (спорт, физический труд, техника, вождение). Точные науки, организация и управление, естественные науки с системным подходом, техника, изобретательство, ремесла, поделка, прикладное искусство. Творческая деятельность. Канцелярии, сфера обслуживания человека - медицина, психология, в естествоведении - биология, физиология, ветеринария, гуманитарные науки. Сценическое искусство, педагогика, миссионерская деятельность.

ОПТИМАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ АДАПТАЦИИ: возможность самореализации, недирективный стиль управления. Четкость и порядок, гибкость управленческой позиции руководства, возможность лидирования, отсутствие конфронтации. Бережное отношение к индивидуальности, терпимость к трудным чертам характера, отсутствие жестких формальных рамок. В социально значимых ситуациях: щадящий режим, без вовлечения в широкий круг контактов и ситуаций стресса. Широкий круг общения.

ТИП ДЕЗАДАПТАЦИИ: Возбудимый. Эксплозивный. Шизоидный. Трудности социальной адаптации. В социально значимых ситуациях: психастенический. комплекс собственного несовершенства. А также возможно: истерический. Другие психологические методы (тесты Люшера, Кэттелла, Спилбергера, САН, Кувэ и пр. ) - полезной для диагностических интерпретаций информации не добавляют.

На основании заключения консилиума, проведенного директором Клиники чл. корр. АМН СССР, проф. Н. М. Жариковым, больной был включен в процесс подготовки к процедуре интенсивной психокоррекции. При этом, наряду с периодическими обследованиями всех участвующими специалистами, проводили процедуры психосемантической диагностики _КОПС_, в процессе которых и были получены основные диагностические результаты и информация, необходимая для создания семантического драйвера во время психокоррекции.

В общей сложности больной прошел 205 диагностических процедур КОПС в период с 26. 11. 86 г. по О5. О2. 87г., включающих анализ самых различных семантических кластеров. Каждый кластер состоял из 20 слов, относящихся к той или иной семантической сфере. На рис. 17 представлен психосемантический профиль больного.

Представленные кривые отражают средние значения времени реакций в ответ на предъявление различных осмысленных значимых (SEM) и бессмысленных нейтральных (UNSEM) слов, организованных в кластеры, ключевые слова которых отложены на горизонтальной оси. Кластеры были сформированы путем выбора слов из первых с данным больным процедур, в которых эти слова имели те или иные статистические отличия от других слов первоначально предъявляемых списков. После этого процедуры проводили уже не с первоначально составленными на основании экспертного отбора списками, а с указанными на рис. 17 кластерами. В кластеры _MAX_ и _MIN_ вошли слова, имеющие соответственно максимальные и минимальные значения времени реакций из всех других кластеров.

Внутри каждой процедуры слова одного (если предъявляли один кластер) или всех кластеров были полностью рандомизированы. Нейтральные (бессмысленные) слова предъявляли в равном количестве со значимыми словами попеременно.

Видно, что реакции на слова, входящие в семантический кластер _АЛКОГОЛЬ_ (_алкоголь_, _вино_, _водка_, _пиво_, _Магазин_ и мн. др. ), имеют достоверно (альфа менее 0, 001) большие значения, чем на слова других кластеров (кроме MIN). Второе, что можно обнаружить из рис. 17 - наличие достоверной (альфа менее 0, 001) диссоциации времени реакций на слова семантического кластера _НИРВАНА (_нирвана_, _отключка_, _забытье_, _забвение_, _покой_, _кайф_, и мн. др. ) и на нейтральные слова. То же касается кластера _MAX_.

В реакциях больного проявилась иерархия кластеров, отражающая уровни значимости психосемантических матриц, доминирующих в поведении данной личности. Имеет место полное совпадение полученных результатов с концепцией личности данного больного, сложившейся у обследовавших его специалистов. Крайнюю настороженность вызывает то обстоятельство, что среди наиболее _предпочитаемой_ информации располагается кластер _СМЕРТЬ_. Однако ни прямые, ни косвенные вопросы не выявили тенденции к суициду либо какого бы то ни было особого отношения к смерти и ее атрибутам на уровне сознания больного. Тем не менее, пользуясь предшествующим опытом и представлениями о патогенезе алкоголизма у данной личности, мы предпочитаем допустить элемент гипердиагностики и постулировать наличие скрытого суицидального мотива или аутоагрессии, что косвенно подтверждается анамнестическими сведениями об употреблении этим пациентом ядохимикатов для изменения состояния сознания.

Анализ распределении сфер значимости в двухмерном семантическом пространстве, проводимый с использованием ранее полученных (в т. ч. при экспериментальном моделировании АЛЛИ реперных критериев, показывает, что все кластеры, кроме _НИРВАНА_ и _МАХ_, инициируют механизмы психической защиты. Это проявляется, как уже ранее было показано в собственных экспериментах и на основании литературных данных, и модуляции времени реакции на следующие после осмысленных бессмысленные (нейтральные, реперные) слова. В кластерах _НИРВАНА_ и _МАХ_ такой модуляции нет или она менее выражена, что и приводит к возникновению на графике статистического различия кривых в данной точке (альфа менее 0. 01).

Информация, требующая наибольшего _когнитивного времени_ при ее семантическом анализе в условиях неосознаваемого воздействия, располагается в кластерах _АЛКОГОЛЬ_, _МЕДИЦИНА_, _СЕМЬЯ_, _MIN_, что выражается в статистически наибольших средних по времени реакциях. _Когнитивное время_ складывается из многих факторов. С. С. Галагудзе (1980) указывает, что время вербальной реакции при стрессе возрастает. Вспомним классический сопряженный моторный эксперимент А. Р. Лурии, когда, кроме задержки вербального ответа, наблюдали и увеличение времени реакций с изменением формы моторного реагировании при предъявлении эмоционально значимых слов.

В явлениях, развертывающихся внутри процесса сознательного реагирования, например, при нажатии на кнопку в ответ на стимул, имеет место сложная иерархии взаимоотношений между сознательным намерением нажать на кнопку и _бессознательной церебральной инициативой_ (Libet, 1985). При этом каждому произвольному двигательному акту предшествует потенциал готовности, возникающий на бессознательном уровне. Затем окончательное решение действовать принимается на уровне сознания и может быть отменено в течение 100-120 мсек.

Мы полагаем, что возрастание времени в данном случае происходит за счет увеличения времени принятии решения, которое у здорового человека составляет около 100 мсек. (Костандов Э. А. и др., 1974).

Таким образом, можно утверждать, что кластеры с наибольшими по среднему времени реакциями являются наиболее значимыми в иерархии исследованных матриц и сопровождаются аверсивными реакциями типа _еsсаре_. Последнее недвусмысленно проявляется в явлении защиты и иначе объяснено быть не может. Если бы в данном случае речь шла о сознательном реагировании на осознаваемые стимулы, то легко можно было бы заявить, что эти кластеры являются наиболее эмоционально значимыми и что знак возникающих при этом эмоций - резко отрицательный. С помощью неосознаваемых эмоциогенных стимулов и суггестий можно не только и не столько модулировать эмоциональное состояние человека, но даже и научать его (Воронин Л. Г., Коновалов В. Ф.; Петрусинский В. В. ).

Однако с позиций используемых нами концептуальных моделей кажется методологически непродуктивным оперировать категориями эмоций в случае неосознаваемых процессов. Представляется более уместным говорить о сферах, или уровнях значимости, имея в виду степень вовлеченности конкретной психосемантической матрицы и, соответственно, семантического кластера, в организацию поведения, в котором эта матрица может принимать участие.

Это важнейшее положение может быть иллюстрировано следующим образом.

Во-первых, при проведении процедур у данного больного результаты сильно варьировали в зависимости от его текущего состояния, и частности, кластер _НИРВАНА_ не всегда давал диссоциацию времени реакции. Тем не менее, при усреднении всех процедур мы ее все же получили. То же касается кластера _АЛКОГОЛЬ_: не в каждой процедуре его значения были максимальны в сравнении с таковыми на другие кластеры. Однако в целом статус больного характеризуется достоверным преобладанием больших значений времени реакций на кластер _АЛКОГОЛЬ_ по сравнению с прочими.

Поскольку структура личности данного пациента психотически не искажена, естественно, что текущая совокупность доминирующих в поведении психосемантических матриц большей частью адекватно определяется конкретными условиями среды (за исключением особенностей социальной дезадаптации). Поэтому можно предположить, что значимость тех или иных матриц будет разной в зависимости от их контекста, т. е. совокупности прочих актуальных в данный момент матриц.

Во-вторых, значимость конкретной матрицы в зависимости от совокупности прочих матриц может быть исследована в специально организованной диагностической процедуре. Простейшим случаем такой процедуры может быть предъявление списков слов, в которых они организованы в новой совокупности. Так, при выборе слов из кластеров, указанных на рис. 17, по признаку наибольшего и наименьшего среднего времени реакций былин образованы два экспериментальных кластера _МАХ_ и _МIN_, при предъявлении которых ожидали получить соответственно наибольшие и наименьшие по времени реакции. Однако получили прямо противоположное: кластер _МАХ_, составленный из слов с максимальными по времени реакциями, дал в совокупности наименьшее среднее время, и наоборот. Это можно объяснить только одним: совокупность таким образом организованных слов актуализирует некую психосемантическую матрицу, которая, быть может, никогда не существует в реальном поведении данной личности и является лишь искусственно инициированным семантическим измерением, которое не может быть реализовано в целенаправленном поведении из-за исчезающе малой вероятности сочетания именно этих психосемантических элементов или, соответственно, семантических стимулов среды поведения. Поэтому с точки зрении здравого смысла объяснить, почему именно такие сочетания слов имеют в своей совокупности высокие значимости, невозможно. В какой-то мере это явление можно рассматривать как аналог патологических психосемантических матриц у психотических больных, когда именно маловероятные матрицы становятся устойчиво доминирующими в поведении.

Для проверки влияния контекста данному больному предъявляли список слов в последовательности, указанной на табл. 4.

Из табл. 4 видно, что при организации такого списка слов в один кластер не возникает достоверных по Т-критерию отличий в реагировании на каждое осмысленное неосознаваемое слово от реагирования на каждое последующее бессмысленное неосознаваемое слово. Усредненное время реакции по всем словам (графа _по кластеру_) также не дает достоверных различий (Т=0, 74 при N1 + N2 - 2 = 7200).

Однако при иной организации слов - путем предъявления их в омонимическом режиме, когда кластер состоял из 20 одинаковых с наименованием кластера слов, мы получаем достоверные при альфа < 0, 01 различия дисперсий между словами _секс_ и следующими за ними бессмысленными словами (табл. 5). Из табл. 5 видно, что средние значения по пяти предъявленным словам различаются у второго слова: от третьего и четвертого. Если эти же слова входили в иную совокупность (табл. 6), то такого различия не наблюдали, но возникали новые информационные критерии.

В табл. 6 в списке слов выделены те, которые имели достоверные отличия среднего времени реакций от тако вых на следовавшие за ними бессмысленные неосознаваемые слова (звездочками отмечены слова, реакции на которые имели статистически достоверные отличия от реакций на другие слова из списка). Подчеркнем, что отличий, приведенных в табл. 6, при такой организации предъявлении не возникало.

Аналогичную картину мы наблюдали при других сочетаниях слов у этого и других пациентов.

Таким образом, мы имеем дело не только с влиянием контекста, т. е., применительно к условиям процедуры, с организацией предъявления и спецификой кластеров и слов, но и с более сильным фактором - явлением семантической модуляции, при которой реакция на некоторое количество слов может быть резко изменена как следствие влияния особо значимого предшествующего слова или слов. Частным случаем семантической модуляции является перцептивная защита.

Следовательно, при исследовании семантической памяти мы имеем дело с непрерывным процессом формирования новых и новых психосемантических матриц, содержание, иерархии и значимость которых прямо определяются стимульной информацией. Иными словами, воспринимаемые семантические посылки формируют готовность к возможному адекватному этим посылкам поведению. В нормальных условиях решение о реализации данного поведения при наличии бессознательного потенциала готовности к нему (Libet) может быть принято в большинстве случаев только при воздействии осознаваемого потенцирующего стимула.

В случаях, когда последовательность предъявления рандомизирована, количество предъявлений достаточно велико и выборка реакции репрезентативна, явление семантической модуляции не препятствует получению статистически устойчивой информации из семантической памяти. В тех же случаях, когда необходимо бывает изучить именно взаимовлияния семантических кластеров, например, для прогнозирования поведения данного субъекта в определенной ситуации, можно применить специальную организацию кластеров, при которой явление семантической модуляции усиливается. Мы располагаем таким алгоритмом, названным модуляционным, но описание его возможностей не входит в рамки вопросов, которые мы хотели затронуть в этой книге.

Заметим, что соотношение сфер значимости, определяемых на уровне сознания пациента и на неосознаваемом уровне, не совпадает по нескольким точкам. Если в беседе с врачом отношение к вопросам, соответствующим тезаурусу кластера _АЛКОГОЛЬ_, аверсивно-эскапическое с демонстрацией отвращении к пьянству и желания излечиться от алкоголизма на фоне формально высокой значимости этого круга вопросов, что в принципе совпадает с результатами неосознаваемого тестирования соответствующей психосемантической матрицы, то высокозначимый на уровне сознания кластер _ТАНЯ_, включающий совокупность вербальных коррелятов образа любимой женщины, статистически не отличается на неосознаваемом уровне от бессмысленных слов и не выделяется среди других кластеров. Обратное наблюдается с рядом других кластеров: _ТРЕВОГА_ - высокозначимый на неосознаваемом уровне кластер, что никак не подтверждается результатами собеседований с больным и его родителями. Напротив, пациент демонстрирует благодушную уверенность в своем будущем и отрицает наличие тревожности или депрессивных мыслей. Тест Спилбергера тоже дает невысокие значения ситуационной и личностной тревожности.

Категорическое отрицание суицидальных мыслей и отсутствие каких бы то ни было признаков суицидальных тенденций при обследованиях тривиальными методами вынуждает с осторожностью относиться к диагностической интерпретации наличия АЛЛИ по кластеру _СМЕРТЬ_, существующего в результатах многих синонимических процедур КОПС на протяжении трех месяцев пребывания больного М. в Клинике (рис. 17).

Как же валидизировать и верифицировать информационные критерии, получаемые в различных вариантах процедуры КОПС? Ведь существует три группы таких вариантов процедуры:

1 - рoндомизационная, когда слова в кластерах подобраны по принципу семантической близости к ключевому слову (обычно названию кластера), а при предъявлении все слова чередуются в квазислучайном порядке;

2 - модуляционная, когда слова подобраны так же, как и в первом варианте, но сначала целиком предъявлялись слова одного кластера, затем другого и т. д. ;

3 - инициационная, когда, независимо от варианта организации списка слов и порядка предъявлении кластеров, для актуализации определенной психосемантической матрицы применяют обусловливание (например, акустическое подкрепление слова _кошка_ в вышеописанной модели АЛЛИ) или другой тип инициации, например, неосознаваемое акустическое предъявление фраз типа _ты - алкоголик, ты хочешь выпить_ и т. п.

Кроме того, что все эти варианты дают разные информационные критерии, что обусловлено влиянием контекста и модуляции, даже в рамках одного варианта мы видим несколько возможных патогномоничных признаков. Так, например, на рис. 17 статистически достоверно наибольшие по времени реакции по сравнению с таковыми на другие кластеры имеет кластер _АЛКОГОЛЬ_ (за исключением кластера _МIN_). Но здесь же мы видим диссоциацию времени реакций (Т= 3б293 при N=360) между словами кластера _ГЕДОНИЗМ_ и бессмысленными неосознаваемыми словами, предъявляемыми вслед за каждым словом указанного кластера.

Выше мы уже приводили наши представления о диагностической интерпретации этих информационных критериев.

Что же касается их диагностической репрезентативности, то существует по крайней мере четыре возможности ее оценки:

1 - анализ логических соответствий информации, получаемой при процедуре КОПС и при использовании тривиальных методов - анамнеза, расспроса близких, изучения домашней обстановки и образа жизни субъекта, применения общепринятых опросников и тестов и т. п.;

2 - экспериментальные исследования - изучение искусственных моделей АЛЛИ, определение собственной фамилии су6ъекта, анализ его реакций на неосознаваемую табуированную информацию;

3 - сопоставление информации, получаемой в процедурах КОПС, с информацией, получаемой в диагностических или лечебных процедурах, сопровождающихся диссолюцией сознания (наркопсихотерапия, амитал-кофеиновое растормаживание, инициальные стадии наркоза и пр. );

4 - анализ терапевтической эффективности лечебных мероприятий, в которых в качестве основного действующего фактора использовали полученную при процедурах КОПС информацию (например, при проведении интенсивной психокоррекции).

Первые две возможности мы уже кратко и в общем виде описали. Третья возможность нами использована в достаточной мере при проведении амитал-кофеиновых, а позже - кетаминовых процедур растормаживания на больных с различными психосемантическими расстройствами. Обычно мы в реанимационных условиях с помощью автоматического перфузора внутривенно вводили микродозы кетамина до достижения той стадии диссолюции сознания, когда еще сохранялся вербальный контакт или рудименты операторской деятельности. Очень сложно было поддерживать диссолюцию сознания на таком уровне, чтобы по окончании процедуры возникала ретроградная амнезия. Для этого пришлось разработать специальную методику. Необходимость этого обусловлена тем, что при интервьюировании пациента возможно затрагивание таких сфер его индивидульного опыта, которые являются чрезвычвино значимыми и осознание того, что кто-то другой осведомлен об этом может усугубить тяжесть состояния субъекта.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒