Послесловие 3 страница

— Как вы думаете, кто такой этот Репкин? — в упор спросил я. [32]

Федщенко поднял голову, задумался. Я пристально смотрел в его изрытое оспой лицо. Бывший полицейский спокойно выдержал мой взгляд. Но тут Рева, желая, по-видимому, разрядить напряжение, добродушно произнес:

— Вот это цикаво, землячок! Как думаешь, кто может быть цей Репкин?

Тучный не по годам Федщенко с неожиданной легкостью поднялся со стула и, уже стоя, выпалил:

— Провокатор.

— Кто? — так же быстро спросил я.

— Провокатор! Конечно, Репкин провокатор!

— Почему?

— Я так думаю... — теперь уже медленно заговорил Федщенко. — Может, тут и не провокатор, а провокация: кто-то хочет, чтобы партизаны не стреляли в словаков и не остерегались их?

Иванов даже прищелкнул пальцами:

— Правильно, черт возьми! Это мысль!

Федщенко поглядел в его сторону и улыбнулся:

— С помощью такой листовки немцы могут подсунуть партизанам целую организацию. Умный комендант подставит своего Репкина, наладит связь, будет играть в дружбу, выуживать ценные сведения, нашими же руками подготовит нам, партизанам, разгром.

Слова «нам, партизанам» прозвучали у Федщенко просто и очень весомо. Ловко выбросив руку в сторону Ревы, бывший полицейский сказал:

— Вот так протянешь Репкину руку, а в это время тебе в спину нож всадят.

Таратута неожиданно рассмеялся. Все недоуменно поглядели на него.

— Стреляный воробей этот бывший полицейский! Такого на мякине не проведешь, — пояснил он причину своего смеха.

Командиры заулыбались. Обстановка в комнате разрядилась. Иванов любезно предложил Федщенко папиросу. Тот жадно затянулся и, помрачнев, снова завладел разговором:

— Как вспомню расстрел женщин и детей в горевшей деревне, так у меня мурашки по телу бегают...

— Там же эсэсовцы орудовали, землячок! — вставил Рева. [33]

Но Федщенко, не отвечая ему, продолжал:

— С офицером конвоя, словаком, которого потом пристрелили в машине, еще раньше разговаривал я об этом. Он, подлец, рассмеялся и ответил: «Немцы любят шумовые эффекты, а надо действовать тихо, умно, а иногда и заигрывать с врагом».

— Значит, удочки забрасывают. Как говорится, на одном конце червяк, а на другом... — пробормотал Рева.

Иванов и Селивоненко подсели к Федщенко.

— Здорово ты их скосил, — заговорил Селивоненко. — Был конвой — и нет конвоя...

— Молодец! — добавил Иванов, сильно хлопнув Федщенко по колену. — Только объясни, какого черта ты в полицию пошел?

— А вы не чертыхайтесь, — сурово ответил Федщенко. — То, что я освободил подпольщиков, — не заслуга: на моем месте это каждый советский человек сделал бы. Ну, а насчет полиции... Служа там, с оккупантами потруднее бороться, чем в партизанском отряде...

— Ну, знаешь, землячок, — оборвал его Рева, — нельзя так говорить о тех, на чьи хлеба пришел!

Будто и не заметив слов Павла, Федщенко стал возмущаться, что в нашей оперативной части от него требуют подробных сведений о человеке, по заданию которого он работал в полиции.

— Я сказал все, что знаю. Человек этот парашютист, имеет звание капитана, прислан из Москвы. А они опять допытываются, кто он да что он, будто не верят...

— А за какие дела вы получили эту шинель? — спросил Богатырь, указывая на черную эсэсовскую шинель Федщенко. — Нам известно, что немцы дают их полицаям только за особые заслуги.

— Ну какие там заслуги! Видимо, авансом выдали, в счет будущего.

— Не отработал, значит, аванса? — шутливо бросил Рева, на что Федщенко комично развел руками.

Я больше не прислушивался к разговорам. Слова Федщенко о возможной провокации серьезно встревожили меня. «Во всяком случае, — рассуждал я, — прежде чем вступить в связь со словаками, необходимо собрать дополнительные сведения. Для этого требуется время, а его нет». Известие о том, что в Брагин прибыл танковый полк, заставляло нас торопиться. Надо было срочно выбираться [34] из этого коварного междуречья и переходить Припять.

Обстановка требовала немедленного решения.

* * *

Командиры разъехались по отрядам. Богатырь отправился в редакцию нашей газеты «Партизанская правда». Я остался один в накуренной комнате.

Из соседней горницы доносился могучий храп Бородачева — он уснул впервые за двое суток.

Я подошел к карте, и перед глазами вновь возникла линия нашего маршрута, резко прочерченная красным карандашом; ее нанесли штабисты в строгом соответствии с приказом начальника Центрального штаба партизанского движения.

Красная линия начиналась у города Трубчевска, что стоит на границе Брянских лесов. Дальше она пересекала синие жилки Десны, Днепра и уходила за Припять, к древнему украинскому городу Овруч. Сюда предстояло пробиться нашему соединению.

По обеим сторонам от генеральной оси нашего рейда — россыпь разноцветных кружков, пунктиров, треугольников, стрелок. Каждая из этих метин, оживая в памяти, превращалась в стремительные переходы, ложные и настоящие бои, разгромленные фашистские склады, захваченные нами города и села.

И все же карта не отражала всей истории нашего похода.

Какой метиной нанесешь на военную карту низкие осенние тучи, порывистый, пронизывающий ветер, затяжные дожди, непролазную грязь? Как запечатлеешь непреклонную волю партизан, идущих в эту непогодь с тяжелыми боями по вражеским тылам? Какая метина расскажет о растерянности фашистского командования? Напуганные нашим рейдом, сбитые с толку ложными бросками партизан, фашистские офицеры заставляли солдат вести бои по установленному трафарету и неизменно терпели поражение. Едва ли понимали они, почему их войска всегда опаздывали, почему проигрывали навязанные нами бои, теряли людей, оставляли богатые трофеи...

Шаг за шагом восстанавливаю на карте наши операции по форсированию Десны и Днепра, по разгрому вражеских гарнизонов в райцентрах Короп, Понорницы, Холмичи, [35] Новоборовичи. Хочется в этих так удачно проведенных операциях найти ключ, который открыл бы нам проход за Припять.

... Синяя лента Десны. По ее левобережью прочерчена красным пунктиром крутая дуга нашего рейда от южных окраин Брянского леса. Одним своим концом дуга нацелена на важную для врага железную дорогу Киев — Москва, на Шостку и Терещинскую. Мы надеялись, что это ложное передвижение партизан заставит противника оттянуть к железнодорожной магистрали, к пороховым заводам Шостки свои основные силы от переправ через Десну.

И не ошиблись. Фашисты даже переусердствовали: в районе города Коропа, что стоит недалеко от восстановленного немцами моста через Десну, они оставили только коменданта с жалкой горсткой полицейских... Трусливые полицаи немедленно разбежались. Вслед за ними скрылся и комендант. Их бегство было таким скоропалительным, что мы, круто повернув отряды, без единого выстрела перешли Десну у Коропа по неохраняемому мосту.

То же произошло и у Днепра. Повернув на северо-запад, мы сделали вид, будто собираемся идти на Гомель. Враг встревожился, ожидая удара по крупному железнодорожному узлу Ново-Белицы.

Фашистское командование приказало всем окрестным гарнизонам спешить на оборону этой станции. Наша разведка донесла, что город Лоев на правом берегу Днепра остался на попечении полиции. Мы сразу двинулись вдоль Сожа, впадающего в Днепр против Лоева.

На этот раз оккупанты оказались в еще более трудном положении, чем на Десне. Правда, они попытались было повернуть наперерез нам свои части, спешившие к Гомелю. Но партизаны смяли их в подготовленных ловушках и 7 ноября вместе с соединением Ковпака (в рейде до Днепра наши соединения двигались параллельными маршрутами) форсировали реку. Рота Терешина, переправившаяся первой, застала в Лоеве спящих в казарме полицейских и овладела городом.

Так срывали мы коварные замыслы врага. Разумеется, партизанская тактика вырабатывалась не сразу. Вначале было немало промахов. По существу, создавалось новое военное искусство, искусство ведения современной партизанской войны. Постепенно накопился опыт, появились замечательные мастера своего дела. Целые отряды [36] и соединения овладели не писанной, но уже существующей советской партизанской тактикой.

И все же как перейти Припять, как заставить танковый полк СС и словацкую дивизию отступить от речных переправ?

Расхаживая по комнате, я временами даже рассуждал вслух. Страстное желание перехитрить врага, разгадать его планы заставило меня мысленно перевоплотиться в командующего войсками противника. Поставив себя на его место, я начал задавать себе вопросы. В каком направлении партизаны двинутся дальше? Маловероятно, что после Днепра они сразу станут форсировать Припять. Переходить реки осенью — дело сложное. Таким образом, движение на запад исключается. Еще менее вероятно, что партизаны пойдут на восток. Не для того они переходили Днепр, чтобы уйти обратно. На юге, там, где сходятся Днепр и Припять, дорог нет. Остается только одно: движение на север, в Белоруссию. Там проходит магистраль Берлин — Москва, там крупные базы Гомель, Речица, Калинковичи...

В пользу этого варианта как будто бы говорили и последние действия партизан.

Ковпак явно наметил маршрут движения на Калинковичи. Выход нашего соединения от Лоева на Омельковщину тоже подтверждал версию о дальнейшем движении в Белоруссию. Но если немцы караулят нас на севере, то зачем тогда они перебросили танковый полк из Василевичей на юг, в Брагин? И вдруг пришла догадка, вернее, разгадка! Немцы ждут, когда их главные силы заставят наши соединения отступить на юг, в заболоченный угол между Днепром и Припятью. Тогда танковый полк и словацкая дивизия ударят по нас, зажмут, окружат и довершат разгром. Значит, необходимо немедленно скрытно, лесами, выходить к Припяти. Это заставит противника искать нас, и весь его план, уже приведенный в действие, будет нарушен... Хотя мороз и усиливается, лед на Припяти, наверное, еще непрочный. Ну что же! Сделаем настил, зальем его водой. Так или иначе, мы должны уйти из этого коварного междуречья!

Вытащив из сумки Бородачева лупу, я стал разглядывать на карте берега Припяти, отыскивая наиболее подходящее место для перехода.

В соседнюю комнату, где сладко похрапывал Бородачев, [37] кто-то вошел. По тяжелой одышке я узнал Бессонова — начальника штаба из отряда Ревы.

— Товарищ Бородачев...

— Что случилось? — хриплым спросонья голосом спросил Илья Иванович.

— Взята станция Аврамовская.

— Как? Кем взята?

— Пришло донесение от Петрушенко. Возвращаясь от Ковпака, он встретил разведчиков Васьки Волчкова, а те, еще раньше, наткнулись на словаков. Ну и вроде бы договорились с ними. В общем, противник отошел и оставил станцию. Товарищ Рева приказал нашему отряду готовиться к выходу на помощь разведчикам. Просим вашего подтверждения.

— Опаздываете с докладом, товарищ капитан, — не удержался от замечания Бородачев. — С каких это пор сначала готовят отряд к выходу, а потом просят разрешения?

— Обстановочка заставила спешить, товарищ начальник штаба, опоздаешь — противник опомнится и снова займет станцию. Мы и решили: пусть она лучше побудет в партизанских руках. Полагаю, неплохо?

Прежде чем пойти в соседнюю комнату и вмешаться в разговор, я отыскал на карте Аврамовскую. Эта небольшая, ничем не примечательная железнодорожная станция, затерянная в белорусских лесах между Василевичами и Хойниками, была расположена в стороне от нашего маршрута.

— Пожалуй, действительно не так уж плохо, — обратился я к Бородачеву. — Теперь мы наверняка возьмем Хойники. Железная дорога для немцев перерезана. А по лесным не очень-то поспешишь! Покуда Рева будет брать Хойники, мы перейдем Припять... Хорошо получилось, товарищ Бессонов. Молодцы вы с Ревой, что подняли отряд. Надо ускорить выход.

— Их только хвали! Любят похвалу, как скрипичный смычок канифоль, — беззлобно проворчал Бородачев.

Не отвечая на его реплику, я вернулся к карте, чтобы уточнить новый маршрут для наших отрядов.

— Хорошо, хорошо, — приговаривал я, разглядывая карту.

— Да так ли уж хорошо, Александр Николаевич? — продолжал ворчать Бородачев. — Чтобы взять Аврамовскую, [38] хватило пяти разведчиков. А чтобы расхлебать их дурацкую ретивость, потребуется держать в напряжении несколько отрядов. Ведь противник непременно всполошится. Шутка сказать — перерезана железнодорожная линия! И конечно, поспешит ударить по партизанам. А нам это нужно, как мина под подушкой... И все это штучки Петрушенко, — съехидничал начальник штаба. — Как же, усвоил, что словацкий вопрос для нас сейчас главный, вот и старается штаб обскакать. Потом и в Москву сообщит: мол, разведчик Петрушенко на высоте. Не то что командир соединения Сабуров и начштаба Бородачев! Ему именно для этого, видно, и дали специальную радиостанцию...

В тоне начальника штаба звучала откровенная неприязнь. Я остановил его.

— Не думаю, чтобы Петрушенко соревновался с вами за пальму первенства. — Я нарочно выделил, будто подчеркнул, слова «с вами».

— Нет. Сознательно, конечно, он этого не сделает. Но недооценить обстановку может. Он ведь офицер не кадровый, не войсковой. Да и партизан-то без году неделя, всего месяц с хвостиком... Только что разведчик, и все...

— Перейдем лучше к делу, Илья Иванович. Нам нужно быстро перестроиться, оставить Брагин в покое и сосредоточить внимание на Хойниках.

— Не понимаю, как это можно сделать быстро, — не унимался Бородачев, — когда все отряды нацелены на Брагин и план уже, по сути дела, выполняется.

— По-моему, порядок движения остается прежним, — словно не замечая его брюзжания, сказал я. — Только отряды Ревы и Федорова будут брать не Брагин, а Хойники. Боровик пусть наступает на Брагин, да погромче. Пусть фашисты подумают, что главный удар мы наносим там. Возможно, они перебросят часть своих войск даже из Хойников. Тогда Боровик преградит им дорогу и навяжет бой в лесу. Словом, пока немцы будут защищать Хойники и Брагин, остальные отряды с обозом надо двинуть не в глубь речной развилины, а круто повернуть к Юревичам — на Припять. К Аврамовской перебросим Шитова.

— Не нравится мне все это, — бросил Бородачев, но тем не менее принялся «колдовать» над картой.

— А что тут плохого? — спросил Бессонов. [39]

— Люди устали. В обозах больше сотни раненых и больных. А эта Аврамовская сорвет нам дневку. Мы-то можем оставить Брагин в покое, а вот оставит ли он нас? Немцы, конечно, попытаются ударить оттуда и отбить эту вашу Аврамовскую.

— Брагин нам не страшен, — успокаивает Бородачева Бессонов. — Там всего батальон, да и тот словацкий. Едва ли словаки будут проявлять инициативу.

— Там не только этот батальон, но и полк СС. А Василевичи вы во внимание не принимаете, товарищ капитан? — уже резко сказал Бородачев. — Да, да, вот эти самые Василевичи, — и он сердито ткнул пальцем в маленький кружок на карте. — Там дивизия концентрируется...

— И тоже словацкая, — невозмутимо продолжает Бессонов.

— К сожалению, у вас старые и неверные сведения, — возразил Бородачев. — По последним данным, туда прибыл еще и полк СС.

— Это, конечно, меняет дело... — Бессонов смущенно взъерошил волосы.

— Значит, надо спешить со взятием Хойников, — закончил я разговор. — Товарищ начальник штаба, подготовьте все расчеты и отдайте приказ. Я еду в Аврамовскую. Возможно, мы узнаем кое-что новое о словаках...

На улицах Омельковщины все еще царило праздничное оживление. Партизаны и местные жители пели советские песий. Здесь, в тылу врага, на пороге новых боев по-новому, особенно волнующе звучали знакомые слова и мелодии.

Медленно проходил я среди оживленных людей. Девушки, приодетые по-праздничному, весело, будто со старыми знакомыми, переговаривались с бойцами, шутили. Ласково, по-матерински смотрели на нас пожилые женщины. Степенно покуривали старики. Возле них возбужденно хорохорились молодые парни, только что получившие оружие и право сражаться вместе с партизанами против врага.

Больше всего народу собралось там, где были партизаны отряда Таратуты. Здесь пели новую, сложенную в Лоеве песню:

Бежит дорога, лентой извивается,
Идут отряды в глубь густых лесов... [40]
Днепро, Днепро, твой ветер нас касается,
Мы слышим волн твоих призывный зов.

Приходим мы к тебе как победители,
Наш путь сюда пролег издалека.
Встречай нас, Днепр, встречай народных
мстителей,
Могучая советская река!

С другого конца улицы доносились звуки гармоники, топот и лихие выкрики плясунов. Партизаны веселились безудержно, не думая о близких боях. Но как напоминание о том, чего нельзя забыть, из дальнего конца деревни, где расположился отряд имени Ленина, возглавляемый Ивановым, раздались торжественные слова:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой...

И долго еще по дороге к Аврамовской слышал я эту мужественную, грозную песню.

Наша «татра» петляла по лесной колее. Раньше на этой верткой полубронированной машине ездил командир фашистской дивизии. Но в Лоеве он «уступил» ее партизанам. В последние дни «татра» передвигалась при помощи двух круторогих волов: партизанская колонна двигалась так медленно, что нельзя было запустить мотор. Зато сейчас мой шофер Лесин брал реванш за вынужденное передвижение на «рогатой тяге».

Через полчаса мы уже в Аврамовской.

Слева — исковерканное взрывом бомбы станционное здание. Справа — лесокомбинат. На запасных путях сиротливо стоят товарные вагоны. Рядом с ними высокие штабеля просмоленных шпал.

Вхожу в станционное здание. Из приоткрытой двери диспетчерской доносится голос Кости Петрушенко:

— Начальник станции Аврамовская слушает вас. Да, да, здесь...

Осторожно открываю дверь. В диспетчерской полумрак. Окно завешено черной маскировочной шторой. Костя так увлекся разговором по телефону, что не замечает меня. Его смуглая мускулистая рука торопливо перебирает разбросанные по столу бумаги. Наконец он находит чистый листок и быстро записывает что-то. Подхожу ближе. Костя весело смотрит на меня и, очевидно боясь, что я могу заговорить, предостерегающе поднимает руку. Наклоняюсь к столу и в полумраке слежу за его [41] карандашом. «101-й словацкий полк, начальник штаба... » Дальше не могу разобрать.

— Партизаны? — переспрашивает в трубку Костя. — Нет, не слышно... Что?.. А, спасибо, спасибо! И вам, господин капитан, желаю... Не беспокойтесь, встретим как положено. До свидания...

Петрушенко осторожно вешает трубку на рычаг и, не отрывая от нее руки, молча смотрит на аппарат, словно ждет, что он опять заговорит. Потом поворачивается ко мне.

— С кем беседовал?

— Просто не знаю, с чего начать... Вхожу в аппаратную, слышу — звонок. Говорят по-русски, но с акцентом. Спрашивают начальника станции. Отвечаю: «У аппарата». Требуют к телефону командира взвода словацкой охраны станции. Отвечаю: «Комвзвода отсюда далеко. Отлучиться не могу, один». И тогда, представляете себе... Нет, это просто невероятно... Начальник штаба сто первого словацкого полка капитан Налепка сообщает, что из Василевичей отправился и скоро прибудет к нам в Аврамовскую двумя эшелонами полк СС. Просит обеспечить встречу. Я обещал. Вот и все...

— Твое мнение?

— Очень странно... Передают по телефону первому встречному о передвижении войск... Не понимаю...

— При каких обстоятельствах была захвачена станция?

Петрушенко рассказывает, что, возвращаясь от Ковпака, встретился с разведчиками Волчкова, с которыми был и Рудольф.

— А наш Рудольф — просто находка, — продолжает Костя. — Пошел на станцию, разыскал какого-то словацкого сержанта и договорился с ним. Его послушались. Для очистки совести немного постреляли в воздух и ушли. А я-то волновался, когда стрельба поднялась. Думал, убили парня... Потом Рудольф вернулся и сказал, что станция наша. Пошли проверили: действительно станция свободна.

— Ясно. Сейчас здесь будет отряд Шитова. Я обогнал его по дороге. От Василевичей до Аврамовской поезд идет минут сорок пять — час, значит, успеем подготовиться, если эшелон действительно прибудет. Ну а что у Ковпака? [42]

— Сидор Артемьевич решил уходить в глубь Белоруссии. Страшно ворчит, что мы спешим на Житомирщину.

Мне было понятно «ворчание» Сидора Артемьевича. Мы с ним обсуждали вопрос о переходе за Припять еще в Лоеве. Его комиссар Семен Васильевич Руднев считал тогда, что надо подождать, пока Припять покроется надежным льдом. А в это время хорошо бы на Гомельщине провести совместную операцию по разгрому противника. Мы находили доводы Руднева неубедительными и рискованными. Здесь нам незачем было притягивать к себе силы врага. Мы стремились скорее выйти на Житомирщину и там развернуть боевые действия. Таков был приказ штаба партизанского движения.

— Ну и на чем порешили?

— Поворчал дед, но согласился. Счастливого пути пожелал нам.

— Добро. Что ты думаешь насчет разговора с этим, как его, Налепкой?

— Давайте рассуждать логично, — говорит Костя. — Представим себе, что со мной действительно разговаривал начальник штаба словацкого полка... Нет, чушь! Штабник, если он в здравом уме и твердой памяти, ни при каких обстоятельствах не будет разбалтывать по телефону секретные сведения. К тому же начальник штаба не может не знать, что его взвод уже покинул Аврамовскую... Значит, разговор нарочитый. Мой собеседник, видимо, знал, что будет говорить с партизанами. Но зачем понадобился такой разговор? Допустим, Налепка наш друг. Допустим, что он искренне хотел предупредить нас о подходе полка... Нет, снова чушь!.. Ни один подпольщик не пойдет на такой отчаянный риск. Ведь этот телефонный разговор — почти неизбежный провал, а значит — арест, гестапо, смерть...

— Остается единственное?

— Да. Это — провокация, — уверенно заключает Петрушенко. — Но какова ее цель?

— Цель ясная: хотят приковать наше внимание к северу, к Василевичам, а сами ударят с юга, из Брагина, чтобы отрезать соединение от Припяти.

— Может быть. Все может быть... — неуверенно отзывается Петрушенко.

— А пока что на всякий случай займем круговую [43] оборону и, не теряя времени, двинем основные силы на Хойники, — решаю я.

Костя горячо поддерживает этот план. Я вызываю Волчкова и приказываю ему отправиться навстречу отряду Шитова:

— Две роты привести в Аврамовскую, остальным перекрыть дорогу между Василевичами и Аврамовской.

Волчков, против обыкновения, сегодня не балагурит. Он молча протягивает мне полевую сумку, обнаруженную на квартире, где жил словацкий офицер — командир взвода.

— Должно быть, с перепугу забыл, — только и произносит разведчик.

В сумке среди всякой дребедени — несколько листков тонкой бумаги, заполненных убористым текстом на словацком языке. Костя нетерпеливо берет у меня эти листки.

— Смотрите! Опять он...

Внизу под текстом подпись: «101-й полк. Налепка».

Вызываем Рудольфа. Я сердечно поздравляю его с отличным выполнением первого партизанского задания. Открытое лицо Рудольфа расплывается в счастливой улыбке.

— Ну-ка переведи!

Рудольф оказался своеобразным переводчиком. Дважды перечитав текст, он пересказывает написанное.

— Тут вот что. Штаб имеет сведения, что солдаты свободно ходят по домам, то значит — по тетушкам, по девушкам. Капитан боится, что его солдаты могут вести откровенный разговор, и предупреждает, что солдаты могут встретить шпионов — врагов словацкого народа и уронить честь своего полка.

— А не могли бы вы рассказать нам о Налепке? Он нас очень интересует.

— Я ничего про него не знаю. Капитан — то есть большой для меня командир.

— Ты теперь и сам не малый командир, раз тебе целый гарнизон подчинился, — шучу я.

— Нет, то не моя заслуга. Они не мой приказ выполняли. Они просто словаки. Хорошо поняли меня: сами живы остались, и командира обвинять не будут — бо они стреляли. А нам станцию оставили. Всем добре стало.

— А к партизанам они не хотели уйти? [44]

— Про то мы не говорили, не було часу. Тай для такого дила мало буть отважным, надо быть розважным... А Налепка — то для меня большой командир... Очень большой командир, — задумчиво повторяет Рудольф.

— А для нас тот Налепка — большая загадка, — отвечаю я в тон солдату.

* * *

Не зря говорят: ждать да догонять — последнее дело. Ждать противника — особенно трудно. Время еле тянется... Наконец со стороны Василевичей доносится стук колес и, будто откликаясь на него, как боевая команда, звучат слова: «Поезд идет! Поезд!.. »

«Значит, телефонный разговор подтвердился», — проносится в мозгу...

Высокая насыпь. По обеим сторонам лощина и заросли мелкого кустарника. Мы с Петрушенко бежим по шпалам к Шитову. Он уже успел развернуть своих бойцов в цепь. Мне кажется, что место выбрано не очень удачно — слишком близко от станции. Поезд непременно замедлит ход, но сейчас уже поздно закладывать новые мины... В лесу все отчетливее слышится стук колес, тяжелое пыхтение паровоза. Бойцы расположились в кустах, по обе стороны насыпи — кто знает, в какую сторону откроются двери уцелевших вагонов, когда рванет мина?

Навстречу выбегает Шитов:

— Товарищ командир, в засаде сто десять стволов.

Эта форма доклада стала обычной в боевых партизанских условиях.

Над опушкой отчетливо виден дымок. Из леса огромной змеей выползает поезд. Он уже движется мимо нас. За паровозом классный вагон, дальше теплушки: пять, десять, пятнадцать... а конца нет. Несколько вагонов уже вне обстрела. Я хочу скрытно перебросить к ним два-три пулемета, но раздается оглушительный взрыв. Клубы пара и дыма закрыли паровоз и часть вагонов, грохочет покореженное железо, что-то с гулом катится под откос... Наступает тишина. Паровоза на рельсах нет, нет и нескольких вагонов. Двери теплушек по-прежнему закрыты.

Почему медлят те, кто в вагонах? Что готовят? Ждать нельзя. Нажимаю на спусковой крючок. Тягостную тишину разрывает залп. Двери вагонов по-прежнему [45] закрыты. К последним, находящимся вне обстрела вагонам бегут Костя Петрушенко и пулеметчики. Они уже рядом. С грохотом откатывается дверь, и из теплушки вырывается девичий крик:

— Стойте! Не стреляйте!.. Свои...

— Прекратить огонь! — кричу я что есть силы.

В проеме широко раздвинутой двери появляется невысокая девушка. На ней светло-голубое пальто, отороченное белым мехом, такая же белая шапочка, высокие желтые сапожки. Я поднимаюсь с насыпи. Рядом встает Лесин. Он смотрит на девушку сквозь прицельную прорезь автомата, держа пален; на спусковом крючке. Я резко ударяю по стволу. В землю бьет сухой выстрел.

Рядом с нами появляется Рудольф. Он очень взволнован.

— Не стреляйте! Это знакомая! Из столовой нашего полка... Она помогла мне уйти к партизанам!

— Да это Галя. Наша Галя! — кричит вдруг Лесин.

Из вагона выскакивают женщины. Смеясь и плача, обнимают партизан. Бойцы открывают двери последней теплушки... Опять бегут к нам взволнованные женщины и девушки. Остальные вагоны безмолвны. Двери закрыты. В обшивке следы от наших пуль. Неужели перебили своих?

— Хорош капитан Налепка! Ловко он нам подсунул эшелончик женщин вместо эсэсовцев! — со злостью произносит Петрушенко.

Но что в остальных уцелевших вагонах? На полотно взбирается Васька Волчков. Рывком отодвигает дверь. За ней пустота. Бежит к следующему вагону. Надрывно скрипит в пазах ржавое железо. Дверь не поддается.

— Не трудись, парень, — слышится насмешливый девичий голос. — Там никого нет. Зря патроны тратил.

— Разрешите доложить, — подбегает Шитов. — В классном вагоне за паровозом находились фашистские охранники. Все они вместе с машинистом уничтожены. Остальные вагоны — пустые.

Меня окружают спасенные. Жмут руки, обнимают, плачут...

— Да откуда вы к нам?

— Из Василевичей. Мобилизовали нас шпалы грузить.

— Силком в вагоны затолкали. [46]

— Страху натерпелись. Кругом стрельба. Думали, конец.

— Примите меня в отряд. Я стрелять умею.

— И меня...

— Подождите, подождите. Дайте разобраться.

Я приказываю отвести женщин на станцию. И наконец подхожу к Гале, которая резко выделяется в толпе необычным нарядом.

— Вы что, специально так оделись, чтобы удобнее было шпалы грузить? — сурово спрашиваю ее.

Галя бормочет что-то невразумительное.

— Странно... очень странно... — я стараюсь говорить как можно громче, чтобы всем было слышно. — А ну-ка, пойдем поговорим.

Только отойдя в сторону, я сердечно здороваюсь с нашей разведчицей.

— Ну, рад видеть тебя живой и невредимой!

— А уж я-то как рада! Думала, что не увижу вас больше. Тут молва прокатилась, что идет целая партизанская армия на Берлин... Не думала, конечно, что наши хлопцы встретят меня минами, пулеметами...

— А что, по дороге тоже мины рвались?

— Нет. Нас только обстреляли...

— Видно, местные партизаны. Наших вдоль дороги нет.

Нас догоняет Петрушенко.

— Половцева нашла? — с нетерпением спрашивает он.

— Нашла. Но очень долго искала. Последнее время ему пришлось туго. Он три раза менял адреса. Передал вам письмо и посылку. Только странная она какая-то.

— Давно ты от него?

— Давно... А дней пять тому назад он приезжал ко мне. — Галя улыбнулась. — Да вы же не знаете! Я работаю теперь в офицерской столовой в словацком сто первом полку. Меня капитан Налепка туда устроил.

— Знаем, — ответил я.

Галя удивленно посмотрела на меня.

— Завтра я должна встретиться с немецким офицером, — неожиданно перевела она разговор на другую тему.

— Что за офицер? — спросил Петрушенко.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒