«Нам с Джеем пришлось срочно уйти. Ты можешь извиниться за нас перед бабушкой? Надеюсь, она не сильно огорчится». 2 страница

Но мысль о том, что Джея может больше не быть в моей жизни, пугает меня, и я начинаю задыхаться. Так что, чтобы оттолкнуть эти мысли, я откладываю книгу и встаю с дивана, чтобы подготовиться ко сну.

Я на автопилоте чищу зубы. Переодеваюсь в пижаму, заползаю в постель, подключаю свой телефон, выключаю ночники.

Я потеряла чувство времени, и не имела ни малейшего представления о том, как долго я лежала в темноте с широко открытыми глазами. Пару минут? Или десять?

К черту!

Я нашарила свой телефон, включила и ввела пароль. Затем, через приложение отправила Джею сообщение: «Я буду в Three Oaks завтра утром в девять часов, если захочешь присоединиться ко мне. Парковка возле уборных».

Окей. Я нажала «Отправить», отключила звук телефона и выключила экран. Независимо от того, ответит он или нет, я не собираюсь ждать и не спать из-за этого.

Глава 2

Джей

Я добрался до парка Three Oaks в 8: 55, и единственным автомобилем на стоянке был черный кабриолет MINI Cooper с белыми гоночными полосами — радость и гордость Миа. Она заставила меня пойти с ней, чтобы помочь снизить цену, когда покупала подержанный автомобиль всего три месяца назад. Я сказал, что эта просьба — удар по феминизму, а она ответила, что просто не хочет торговаться и спорить.

Это было абсолютной правдой. Учитывая, что эта несчастная, просто хронически не в состоянии держать язык за зубами. Этим же я оправдывал ее поведение в пятницу. «Это просто Миа» — твердил я себе. Мысли приходят в ее голову, а потом нефильтрованными выходят изо рта. У большинства людей та же проблема.

Но, в любом случае, она мне нравилась. Наверное, чертовски больше, чем просто нравилась.

Я сворачиваю, чтобы затормозить чуть дальше, но в последнюю минуту решаю поставить свой грузовик рядом с ее машиной. Это немного по-детски и только, чтобы побесить ее. Миа раздражают люди, которые не могут сразу выбрать себе место на парковке. Я предполагаю, потому что они тормозят движение.

Это была моя месть — или начало мести за то, что она обрекла меня на стресс и бессонницу. Ну что за дерьмо она выдала в ту ночь? Это не нормально.

Так что, да, я здесь для нашей обычной воскресной утренней пробежки, но это не означает, что у нас все в порядке. И она очень скоро узнает насколько.

Я сжимаю руль и невидящим взглядом смотрю на приборную панель, собираясь с духом. Меланхоличная песня Mumford & Sons играет на стерео, тексты песен о любви и печали, смерти. Это точно соответствует моему настроению.

Ты когда-нибудь думал о том, чтобы заняться со мной сексом?

Черт ее подери! Если бы она только знала, какое дерьмо прямо сейчас происходит в моей жизни, то поняла, что у меня нет сил отвечать на ее неприятные вопросы.

Мне, вероятно, следовало бы рассказать ей об этом дерьме. Надо было сказать ей об этом давным-давно. Но каждый раз, когда я думал, что сейчас самое подходящее время, мой разум перескакивал к концу разговора, и я с ужасом понимал, что после этого она будет смотреть на меня по-другому. Посмотрите на него, какой он… жалкий. Пропащий человек, о чем она не знала. Человек, которого она меньше всего захочет видеть в своей жизни.

Прошло пять лет, а она до сих пор не знает ничего о том, что произошло в моем прошлом, о событиях, которые сделали меня тем, кто я есть. И у меня нет никаких планов, чтобы что-либо изменить. На самом деле, у меня не было никаких планов, чтобы изменить что-либо в наших с Миа отношениях. Именно поэтому я был так ошарашен ее вопросом в пятницу вечером.

Ты когда-нибудь думал о сексе со мной?

Ну, а кто бы не думал? Я, бл*дь, ручаюсь, нет ни одного парня, который, встретив ее, не подумал бы об этом. За исключением членов ее семьи, конечно. И, возможно, некоторые женщины думали так же. Та девушка — студентка, в кассе кинотеатра, краснеет каждый раз, когда мы заказываем попкорн и напитки, и она, черт побери, смотрит не на меня, когда так делает.

Миа и секс похожи на хлеб и масло. Как перо и бумага. Как Бен и Джерри (прим. ред.: Ben & Jerry’s — марка мороженого, замороженного йогурта и пр. ).

Подумав об одном, сразу приходит на ум второе.

Может быть, это из-за ее глаз, цвета морской волны? Глаз, которые заставляют меня думать, об отдыхе на тропическом пляже... и о сексе с Миа на теплом песке. Или из-за ее густых, волнистых волос, цвета молочного шоколада, которые хочется пропустить сквозь пальцы... во время занятий сексом с Миа?

Или, может, это ее заразительная улыбка, ее мелодичный и зажигательный смех, ее острый ум, или стройное, загорелое тело с самой совершенной маленькой попкой в форме сердечка?

Думал ли я о сексе с ней? С уверенностью можно сказать: «Да, черт возьми! ». Это постоянно приходит мне в голову с того самого дня, как я впервые встретил ее.

Но это не значит, что я все ей расскажу. Какой в этом смысл? В моей жизни нет места для Миа Уотерс, кроме того, которое она и так уже занимает. Она заслуживает большего, чем я могу ей дать, и секс с Миа не может принести нам ничего, кроме неприятностей. Зачем портить что-то хорошее?

Я выключаю двигатель и выхожу из машины. Пора задать ей этот вопрос.

***

Миа ждет меня на скамейке в парке у туалета, вытянув и скрестив ноги в лодыжках. Ее было не сложно заметить. У нее страсть к броским вещам, и вместе с яркой спортивной одеждой она носит разноцветные неоновые кроссовки, в которых выглядит, как клоун, которому на всех плевать. Волосы она уложила на затылке в пучок и надела розовую головную повязку, а темные очки - авиаторы сдвинули на кончик веснушчатого носа, чтобы лучше видеть экран телефона.

Она поднимает глаза, когда галька, хрустнувшая под моими ботинками, объявляет о моем присутствии, и, прежде чем я успеваю прочесть выражение ее лица, она водружает свои темные очки на место.

— Я была не уверена, придешь ли ты.

— Я тоже. — И теперь я знаю, почему. После того, как весь вчерашний день я без остановки думал о ней, увидев ее снова, я пришел в замешательство. У меня свело мышцы на шее, и я не знал куда деть руки. Я был словно не в своей тарелке, и понятия не имел, как все исправить.

Не давая ей возможности ответить, я указываю на немощеную тропу, которая змеится по поляне к небольшой роще

— Ты готова?

— Подожди, — отвечает она, и снова возится со своим телефоном. — Сколько миль сегодня?

Я поправляю бейсболку, колеблясь. Четыре — пять часов сна после изнурительной вчерашней пятнадцатичасовой смены в больнице, и я определенно не готов ни для полумарафона ни даже четверти.

— Не более четырех.

— Устал на работе? — Она засовывает телефон под повязку, прямо рядом с ключами от машины, и надевает ее на руку. Телефон ей нужен, чтобы отслеживать все свои тренировки. Как долго, как далеко, как быстро и сколько калорий сжигается. Я же предпочитаю избегать привычек, которые могут привести меня в ад ОКР (прим. ред.: Обсессивно-компульсивное расстройство), поэтому оставляю телефон в машине.

— В основном, не высыпаюсь — отвечаю я, и иду вниз по дорожке, а она шагает в ногу рядом.

Чтобы посмотреть на меня, Мие приходится только слегка повернуть голову. Чуть выше среднего роста, она по-прежнему выше, большинства знакомых мне женщин. Высокая, стройная и хрупкая Миа.

Трудно не добавить слово «моя» в начале этого описания.

— Почему? — Хмурясь, она обеспокоенно спрашивает меня.

Почему? Она это серьезно? Неужели она не догадывается?

Ее непритворное беспокойство притупляет мой гнев, хотя и ненамного, поэтому я могу сказать только:

— На это есть много причин.

— Каких, например?

Намеренно ли она выносит мне мозг? Нет. Она пытается казаться удивленной и обеспокоенной, но она не такая уж хорошая актриса.

Я слышу это. Она нервничает.

Хорошо. Так и должно быть.

Мы не в порядке, Миа. Далеко не в порядке.

Я не пытаюсь скрыть сарказм, когда говорю:

— Разве ты не слышала, что только что случилось с Ким Кардашьян? Это так расстроило меня.

Она корчит рожицу. Скрещивает руки на животе и смотрит в сторону.

— Ты все еще злишься на меня.

— И награду за наибольшую проницательность получает…

Ее щеки надуваются, как будто она подавляет вздох.

— Можем ли мы поговорить об этом после пробежки?

— Конечно. — На самом деле, это хорошо. Несмотря на усталость, которая разлилась, как яд по всему моему телу, бег — менее утомительное занятие, чем этот разговор с ней.

— И в то же время, — продолжает она осторожно, — ты не мог бы сделать вид, что не сердишься?

— Я попытаюсь.

Мы замолкаем. Это должна быть быстрая пятиминутная прогулка, чтобы разогреться, поэтому я ускоряю шаг, и Миа, конечно же, не пытается подстроиться. Наоборот, она прибавляет скорость, и движется немного впереди меня. Это дает мне шанс наблюдать, как узкие, черные шорты обтягивают изгибы ее задницы и бедер. И, оголенную полоску спины, выглядывающую из-под розового топа. И то, как работают ее мышцы при каждом шаге.

Я сглатываю, мое дыхание учащается, и член начинает реагировать.

Господи! Почти семь лет мне с успехом удавалось держать руки подальше от нее, благодаря упорному и несгибаемому самоконтролю. Начиная с того самого дня, когда мой лучший друг познакомил нас на вечеринке в общежитии. И, именно в тот момент я понял, что на самом деле значит — быть пораженным и охваченным страстью с первого взгляда. А теперь я даже не могу пойти с ней на пробежку, не получив эрекцию. К черту все это дерьмо!

Вместо этого я отрываю взгляд от ее совершенного и сексуального тела, и напряженно шагаю рядом с ней, пытаясь сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Погода сегодня утром почти идеальна — мягкая, солнечная, безветренная. Неудивительно, что мы единственные, кто сейчас здесь. Как правило, семьи на детской площадке, а несколько бегунов уже на тропе. Апрель — хороший месяц для жителей Южной Калифорнии.

Не то, чтобы мне было с чем-то сравнивать. Я, уроженец Orange County, в отличие от Миа, выросший в Bay Area. После окончания средней школы она переехала сюда, чтобы поступить в медицинский университет. Там мы и познакомились, благодаря ее отношениям с Факфейс. Тогда она была на втором курсе, а я на третьем.

Она снова первой начинает разговор:

— Как работа прошлой ночью?

— Обычный субботний вечер, — отвечаю я, пожимая плечами, — несколько мертвецки пьяных. Одна девушка из средней школы, другой парень средних лет, с содержанием алкоголя в крови 0, 35 промилле. Он был без сознания, когда приятели привели его, и когда он, наконец, пришел в себя, то попытался выдернуть свой катетер.

Миа усмехается и спрашивает:

— WTS?

Улыбка поднимает вверх уголки моего рта, шутка, которая сейчас кажется удивительной и непроизвольной. WTS — сокращение от «wanted to say» (прим. ред.: «то, что ты хотел сказать»), которым мы пользуемся, чтобы заменить слова о раздражающих, грубых пациентах. Это способ выпустить пар, рассказывая друг другу, что мы на самом деле хотели сказать тем пациентам вместо вежливых ответов, диктуемых хорошим воспитанием, и в моем случае, оценками удовлетворенности пациентов, которые влияют на мою зарплату.

Это определенно незрело, но это работает. Помогает мне успокоиться и быть сострадательным и уравновешенным профессионалом, которым я всегда и стремился быть. По крайней мере, каждый раз, когда мне удается сдерживать себя, я запоминаю ответ WTS, чтобы потом поделиться с Миа. И, по привычке, я сделал то же самое в истории парня с катетером.

Так что я отвечаю на ее вопрос:

— Чувак, если ты не хотел, чтоб в твой член засовывали трубку, то должен был остановиться после пятого шота текилы. По крайней мере, ты не лежишь где-нибудь в канаве, писаясь под себя.

Она громко и гортанно смеется, и моя нервозность немного ослабевает. Вот, как все должно быть. Только я и Миа, к черту все дерьмо. Разговоры о жизни и работе, и обо всем другом.

На несколько секунд я на самом деле забываю о проблемах, которые одолевают меня, пытаясь окончательно раздавить. И этот уродливый, нерешенный вопрос с Миа — только часть всего.

Было бы здорово, если можно было повернуть время вспять и заморозить этот момент, сделать закладку, и возвращаться к нему всякий раз, когда мне нужно.

На телефоне Миа звонит таймер. Прогулка окончена. Она тянется, чтобы его отключить, а потом мы начинаем бег трусцой.

Мне обычно легко с ней бегать. Она в отличной форме, и не медлительная, но, в одиночку, я бегу примерно на одну милю в час больше, чем она. Так что я замедляюсь и позволяю ей установить темп.

Three Oaks является одним из наших любимых мест. Его лесопарковая зона с низкой растительностью отлично подходит для бега; петляет, и тут больше сходства с дикой природой, чем в ухоженном парке. Здесь безопасно, тропинка пролегает через редколесье и отлично подходит для бега, петляя по тому, что больше похоже на естественную дикую природу, чем на ухоженный парк. Чем дальше мы бежим, вдали от шума и суеты окружающего пригорода, тем плотнее и пышнее растительность, и тем больше деревьев. Мир и тишина охватывает ландшафт, как навес, усиливая пение птиц на деревьях и шорох мелких животных в кустах.

Все эти деревья делают запах воздуха почти чистым. Почти чистым. Это ведь, в конце концов, по-прежнему Южная Калифорния.

— Что еще интересное случилось прошлой ночью? — спрашивает Миа.

Мне бы хотелось, чтобы она помолчала. Разговаривать сегодня слишком муторно, но, по крайней мере, отвечать на ее вопросы о работе не требует особых усилий.

— Острый аппендицит у ребенка. Подростковая попытка суицида. Только одна травма с поножовщиной. Несерьезно. Нет GSWs. (прим. ред.: огнестрельные ранения) Хорошо, когда нет огнестрельных ранений. Я ненавижу огнестрельные ранения. У меня ночные кошмары об огнестрельных ранениях.

— Спокойная ночь значит?

— Условно говоря. — Я никогда не понимал, как объяснить ей, что такое — работа в скорой помощи, чтобы не прослыть нюней и слабаком. Если я и упомяну про давление, рабочую нагрузку, или про постоянный ноющий страх все испортить, то никогда не скажу ей насколько это плохо. Я сам выбрал эту карьеру, и мне не нужны чьи-либо сочувствия, даже Миа. Особенно Миа.

Грязь и гравий хрустят под нашими подошвами. Мое сердце бьется быстрее, мое дыхание по-прежнему спокойное и ровное. Впереди, рыжая белка несется вверх по дереву. Мы дошли до той части тропы, где склоны плавно ведут к пруду, это отметка первой мили нашего маршрута.

Прежде чем мы достигли ее, замечаю, как другой бегун бежит вниз навстречу нам. Он, заурядный посетитель тренажерного зала: жилистые бицепсы, майка—алкоголичка, накачанные бедра, натягивающие швы коротких облегающих штанов, выгоревшие на солнце волосы и золотистый загар.

Миа забегает передо мной, чтобы уступить ему место, и он обращает на нее внимание, как только приближается, замедляясь и плотоядно рассматривая ее по пути. Чувак, думает, что он чертовски горяч. Но, когда он смотрит ей за спину, то встречает мой взгляд, выражение его лица меняется, и он в спешке проносится мимо нас.

Я не совсем уверен, что такого он увидел на моем лице, но предполагаю, что ему это не понравилось. Ничего не могу с собой поделать. Миа не моя девушка, но он этого не знает. Это так чертовски досаждает, когда я с ней на публике, и другие ребята бесцеремонно пялятся на нее или, что еще хуже, начинают клеиться.

— Что ты вчера делала? — Спрашиваю я, когда она вновь бежит рядом, это уводит разговор подальше от меня. И заставляет меня чувствовать себя более нормальным, и не испытывать неловкость. — Ничем важным, на самом деле. — Ее голос звучит спокойно, совсем не запыхавшись. — Пейдж звонила. Они узнали пол ребенка.

Я жду продолжения. У Миа есть брат и сестра. Ее брат, Кэмерон, четырьмя годами моложе, закончил Стенфорд со степенью бакалавра компьютерных наук. Пейдж, старшая сестра. живет в Сан—Диего, ей двадцать девять лет, адвокат, замужем, двое детей и он беременна третьим. Их мама, Гвен, тоже адвокат. Отец Миа — Фрэнк Уотерс, анестезиолог с более чем тридцатилетним стажем, вице-президент по персоналу в университетской больнице, почетный профессор и, он наводил на меня страх сильнее, чем кто-либо, кого я когда-либо встречал.

Для меня семья Миа... непостижима. До того, как я познакомился с ней, то даже не знал, что такие семьи, как у нее, существуют не только в телевизионных комедиях. Они очень дружны, любят и всегда поддерживают друг друга. Конечно, они могут спорить и ссориться, но фундамент их отношений не мог разрушиться никогда. Они идеальные. И — да, я завидую. Если бы наше детство было сказочным персонажем, то детство Миа было бы Санта—Клаусом, в то время как мое — монстром под кроватью.

— И? — Спрашиваю я, когда она молчит. Мы добежали до пруда и пересекли небольшой деревянный мост, который простирается через самое узкое место в северной части парка. Пруд окружен травой, большими камнями и деревьями.

—А? — Она отвлеклась. — Это мальчик.

Мальчик, у которого будет две старшие сестры, и они будут его запугивать. Бедный ребенок!

— Твоя сестра такая старомодная. Большинство людей рассказали бы об этом на Facebook.

Я смотрю на раздраженное лицо Миа. Она качает головой, и слегка надувает губы.

— Она просто любит звонить, чтобы задать каверзные вопросы о моей жизни.

— Она спрашивает, потому что заботится о тебе. — Я потерял счет, сколько раз я напоминал ей об этом. Миа знает это, но, когда она раздражена, то делает вид, что не помнит.

— И потому, что она любопытна и любит все контролировать, — добавляет она.

— Я просто тебе говорю.

— Да, знаю. Лучше иметь суетливое семейство, чем такое, где никому нет дела друг до друга. — Она вздыхает, прежде чем продолжить. — Слушай, а от твоего дяди в последнее время что-нибудь слышно?

На долю секунды я чувствую, как мои мышцы судорожно напрягаются, и я почти готов упасть. Ее вопрос, такой невинный, для меня, словно пощечина.

— Да, он будет в городе в середине июля, — отвечаю ей, и внезапная паника, волнами проходит через меня, отчаянно требуя скрыть от нее свою реакцию.

Дядя Уоррен единственный человек в моей семье, с которым стоит иметь дело. Все остальные — куча дерьма. Начиная с небольших кусков дерьма, одним из которых я имел обыкновение быть, и, увеличиваясь в градусах дерьмометра — моей матери, находящейся где-то в середине на этой шкале, пока не дойдете до великого правителя всей кучи дерьма — моего отца.

Вспомнить, что мой дядя навещает меня, не проблема. Причина, почему он навещает меня, вот что меня терзает.

И я не могу позволить Миа это узнать.

— Вы, ребята, скоро встретитесь? — следующий ее вопрос, я украдкой смотрю на нее, потому что это нереально, что она не замечает, как я нервничаю. Ее взгляд устремлен вперед, на дорогу, а глаза скрыты очками.

Я втягиваю воздух, делая глубокий вдох. Мышцы и диафрагма сжимается. Кислород течет через нос, вниз по трахее и через бронхи в легкие. Моя диафрагма расслабляется в обратном процессе, высвобождая углекислый газ.

Все будет хорошо.

Я говорю:

— Да, мы планировали.

— Хорошо. — Еще один быстрый взгляд, и я вижу, она улыбается мне. — Ты давно его не видел, не так ли?

— Да. Он занят. — Это правда. Последние двадцать лет с небольшим, дядя Уоррен работает с Relief International. Сейчас он в Южном Судане, работает в качестве старшего технического логиста, что, по сути, означает, что он отвечает за то, чтобы вся операция прошла гладко.

Когда мне было шестнадцать, я провел с ним лето в Эфиопии. Это была попытка помочь обуздать гнев потерянного и запутавшегося ребенка, каким я был. Тогда он там работал, так что я знаю не понаслышке, что представляет собой его работа. Называть его занятым, это мягко сказано.

Мой ответ односложен. Я это знаю, и не могу ничего с собой поделать. Мне нужно, чтобы она не задавала больше вопросов о моем дяде.

Ну, есть простой способ, чтобы остановить ее.

— Готова ускорить темп? — спрашиваю я.

— Хм. — Она неохотно соглашается. Но Миа с трудом отступает от вызова, поэтому я не удивлен, когда она говорит:

— Конечно!

Я увеличиваю свою скорость медленно, и бегу немного быстрее, зная, что, либо начнет отставать, либо слишком запыхается, чтобы говорить.

И то и другое меня вполне устраивает.

***

Наконец, мы снова оказываемся у туалетов, откуда и начали. Миа сворачивает по пути в траву и падает на землю. В промежутках между тем, как она судорожно глотает воздух и пытается отдышаться, она говорит:

— Ты пытаешься убить меня?

— Видя, насколько это короткая дистанция, ты могла бы подстегнуть себя, увеличив немного скорость. — Я сажусь на несколько футов подальше от нее. Это безопасное расстояние и, несколько дней назад, я бы даже не задумывался об этом. Но, теперь я не могу избавиться от этого. От щекочущего сознания, что она так близко, что я могу легко протянуть руку и дотронуться до нее и, что она будет рада этому.

— Я быстро вернусь к тому вопросу, — говорит она, поднимая очки на лоб и, потирая руками глаза, — сразу после того, выблюю свои кишки.

Улыбаясь и ничего не говоря, я тоже ложусь, положив одну руку под голову и скрещивая лодыжки. Трава пахнет свежестью и землей, надо мной голубое небо. И, несмотря на визг детей на детской площадке и пыхтение Миа рядом, я все же слышу тихое шевеление насекомого возле уха.

Ты маленькое плаксивое ничтожество.

Это правда. Раньше у меня лучше получалось просто сделать шаг назад и посмотреть на общую картину. Сейчас моя жизнь прекрасна. Лучше, чем когда-либо была. Да, резидентура — это тяжелая работа, напряженная, изнурительная, иногда даже подавляющая. Но у меня есть все необходимое. Есть все, что нужно — здоровье, достаточно денег, чтобы прожить, карьера, которую я строю именно там, где я хочу. И вознаграждения намного перевешивают негатив.

Кроме того, в настоящее время, в моей жизни нет никаких паршивых людей. Только хорошие друзья. Лучший из них прямо сейчас лежит рядом со мной. Тем не менее, на расстоянии.

Я не знаю, думал ли я когда-нибудь, что у меня будут такие отношения с женщиной. Это, вероятно, удивило бы моего терапевта, назначенного судом, в средней школе. Доктор Лернер был напыщенным ослом, который в основном говорил, что у меня очень мало шансов, когда-либо завязать здоровые отношения с женщиной, в любом виде. Все из-за матери: такой же эгоистичной, небрежной, и эмоционально далекой, как и я — мои слова, а не его.

Я тогда думал, что был именно таким, и теперь знаю, что так оно и есть. Я понял это наверняка, через несколько месяцев после того, как мой сосед по комнате бросил Миа. После того, как мы закончили колледж, он переехал, а я обнаружил, что поддерживаю связь с ней, а не с ним. Потому что то, как он с ней обращался, делало его таким говнюком, с которым я не хотел иметь ничего общего.

А она... ну, она была раздавлена. Полностью убита горем. И все, что я хотел, чтобы она снова была счастлива. Я хотел снова сделать ее счастливой. Потом, в один прекрасный день, я понял, что она стала моим другом. Так что да, к черту доктора Лернера, потому что она была девушкой, которую я любил и уважал, и я не проводил с ней время, потому что хотел трахнуть ее.

Отлично. Не только потому, что я хотел трахнуть ее. И хочу… Не важно.

Возвращаясь к исходной точке — мне нужно остыть. Кроме того, мне нужен сон. Мне действительно необходимо немного поспать, но спать хочется меньше, чем час назад. Бег очистил от пелены мой разум, сделав свободным. Я истощен, но в хорошем смысле. Эндорфин прекрасен.

— Так, ладно, — говорит Миа. — Вернемся к пятничному вечеру.

Повернув голову в ее сторону, я вижу, что она лежит на боку, глядя на меня, подперев голову рукой.

— Я сожалею, — продолжает она. — Если бы я знала, что это так сильно тебя расстроит, я бы не начинала тот разговор.

Когда Миа извиняется, это звучит так, будто она это и имеет в виду. Потому что так оно и есть. И она никогда не говорит, что сожалеет, что обидела тебя и жалеет, что ты так легко расстраиваешься. Нет, она действительно чувствует себя плохо от того, что сказала или сделала тебе больно.

Поэтому трудно долго сердиться на нее.

— Так что, если ты не против, я бы предпочла забыть об этом. — Она говорит быстро, выплескивая поток слов.

Я просто смотрю на нее, стиснув зубы. В пятницу это было именно то, что я хотел бы услышать. Прежде чем я успел действительно подумать об этом. Но теперь уже слишком поздно. Теперь нет ничего, что она может сказать или сделать, что может стереть эту ночь и ее вопросы из моей памяти.

— Я не думаю, что мы можем забыть об этом, — говорю я жестко. — Я определенно не смогу.

Она поворачивает голову ко мне. На ее щеках появляется румянец, а глаза блестят.

— Почему?

— Потому что ты открыла ящик Пандоры.

Она хмурит лоб.

— Я понятия не имею, что это значит.

Подавляю желание быть занудой и рассказать ей миф, с которым она уже знакома, потому что быть просто снисходительным ничего не решит. Так что вместо этого я отвечаю:

— Я думаю, что ты знаешь, что это значит, Миа.

Она моргает, в ее глазах блестят и переливаются мысли и эмоции, о которых я могу только догадываться. Потом она отворачивается. Я лежу рядом с ней, наше молчание затянулось, и это начинает меня напрягать. Это как шнур, обмотавшийся вокруг меня, тянущий ближе к ней, и, причины, по которым я не должен перевернуться, схватить и поцеловать ее, становятся все более туманными и размытыми.

Дерьмо! Я зажмурился, втягивая воздух через нос. Потом заставляю себя сесть и складываю руки на согнутых коленях. Передвижение помогает, успокаивает меня, потому что я до сих пор могу контролирую себя.

Миа тоже встает. Наклоняется в мою сторону, скрещивая ноги.

—Так, — спрашивает она, обратив этим словом внимание на себя, — что ты хочешь мне сказать?

Начинаю выдергивать короткие травинки рядом со мной. Я ненавижу этот вопрос. Почему я хочу, чтобы она просто сказала мне, что я хочу услышать? Как это может помочь?

Может быть, единственный выход из этого — выложить все? Она сама вынесла этот вопрос на обсуждение. Это было у нее на уме. И она не собирается отступать.

Ну ладно!

— Честно? — спрашиваю я. — Тогда, ты первая. Ты думала о сексе со мной?

Ее губы раскрываются. Она заметно сглатывает. Это удивило ее?

Я чувствую, как у меня стучит в висках, пока я жду, что она ответит. В ушах шумит. Я не идиот, а Миа не дура. Она бы не спросила меня, нравится ли она мне, только чтобы признаться, что я ее не привлекаю. Так что да, я знаю ее ответ. Но ей необходимо сказать это вслух.

И я хочу это услышать. Это чертовски пафосно, как сильно я хочу услышать, как она это скажет.

Ее глаза неподвижно смотрят на меня, спокойно и сосредоточенно. Она закрывает рот и наклоняет голову. Затем, медленно кивая, она отвечает:

— Да.

С грохотом мое сердце падает куда-товниз. Я чувствую, как температура подскочила на несколько градусов.

— Как давно?

Она опускает глаза, пожимает плечами.

— Какое-то время.

— Что значит «какое-то время»? Дни? Месяцы? Годы? В то время как ты все еще встречалась с Факфэйсом?

Нет, это точно не могло произойти тогда. Она была слепо влюблена в него. Она полностью принадлежала ему.

— Несколько лет, я полагаю, — признается она.

Тиски на моих легких сжимаются все сильнее. В оцепенении я качаю головой.

— Почему вдруг призналась сейчас?

— Это все та статья.

Презрительная усмешка взрывается глубоко в моей груди.

— Серьезно! — Настаивает она на своем, дико жестикулируя.

— Ты слишком много идиотских статей читаешь в Интернете, о бессмысленных исследованиях, которые были сделаны при слишком маленькой выборке, чтобы иметь какой-либо смысл, и ты используешь это как оправдание, чтобы разрушить нашу дружбу? , Несколько секунд наши взгляды остаются прикованными друг к другу, а затем она смотрит вниз и начинает ковырять розовый лак на своих ногтях. Я поправляю кепку и вытираю пот со лба. Такое чувство, будто я делаю операцию дренирования абсцесса. Или имею дело с огнестрельным ранением.

Оглушительный крик доносится с игровой площадки, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, прищурившись, туда. Трудно сказать с этого расстояния, но уверен, что я вижу женщину, поднимающую своего малыша с земли. Ребенок плачет, затем истерика успокаивается; он в порядке.

Возвращаясь к Миа, замечаю, что она не скрещивает больше ноги, она согнула их в коленях и обхватила их руками. Обнимая себя.

— Я просто... Устала от всего этого, — говорит она, так тихо, что я почти не могу разобрать слов.

Мои плечи опускаются. Отлично. Теперь это будет сеанс терапии для Миа.

Останови ее. Не будь таким придурком.

— Устала от чего? — спрашиваю я. — Прекрасно.

Она поднимает руки к коленям и кладет на них подбородок.

Она довольно гибкая.

Не суйся туда, парень. Просто остановись.

— Знакомств. Романтики, — отвечает она. — Попытки найти парня. Того, с кем захочется провести остаток своей жизни. Ведь я даже не могу найти себе парня, которого смогу вынести больше пяти минут.

— Ты слишком требовательна, — замечаю я.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒