ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ 11 страница

- Худо дело, Санек, - сказал старпом. - Похоже, что тут нас искать не станут. Не положено.

- Ясно, - хмуро подтверждает Саша. - Это чужой остров…

- А что, если подводное землетрясение было и остров вытолкнуло со дна, а? Новый остров где-нибудь недалеко от Камчатки? Здесь, говорят, и такое случается.

Петрович смотрит на замшелые валуны, на скалы, словно закапанные известью в местах гнездовий топорков и ар, не верит собственным словам и все же надеется, что вдруг Саша, начитанный, культурный парень, согласится с ним.

- Новый остров! - Саша горько усмехается. - Ему и лет не сочтешь!.. На нем, Петрович, Ной потоп пересиживал. Похоже, Алеутские острова…

- Выходит, на чужой двор попали? А? - задумчиво произносит старпом. - Увидят, уши надерут.

- Факт.

- А за что? - разозлился старпом. - Что мы - виноваты в чем? Зло какое сделали?

- Мы у них во всем виноваты. - Саша помолчал. - На Тайване до сих пор мучаются моряки - и наши и поляки…

- Ребят подготовить надо, - встревоженно отозвался старпом. - Если возьмут на буксир, одну линию пнуть… Лишние документы вон, оставить паспорта, собрать их в одно место надо будет - пустим на дно. И судовой журнал тоже подготовить. Такелажную скобу привяжешь к журналу, что ли. Раз - и за борт. Словом, в полной боевой! Ни хрена они нам не сделают! -закончил он неожиданно.

Петрович вдруг уставился на буро-зеленые заросли, испятнавшие океан вокруг острова.

- А что, Санек, эту штуковину нельзя жевать?..

Сашу словно током ударило. Все так обрадовались земле, что и не подумали о морской капусте. Если это действительно морская капуста, то она годится в пищу. Саша в детстве любил обыкновенную огородную капусту, и однажды мать подшутила над ним, заставив проглотить кусочек жестковатой, приправленной острым соусом морской капусты…

Кок даже за голову схватился. Капуста! Когда еще они попадут на берег, а тут такое сокровище!

- Красота! - засуетился кок. - Я ее в китайских ресторанах едал. Деликатес! Всех на санаторное питание поставлю…

Он закинул за борт веревку с несколькими узлами на конце, но капуста не давалась, ускользала. Механику удалось зацепить кончик длинного стебля, плотного, с бахромчатыми отрепьями, он рванул его и тут же отправил в рот.

- Стой! - закричал кок. - Помрешь, Костя. Ее стушить надо, сырую нельзя…

Механик изготовил крюк из металлической трубки, и команда захватывала им сразу по нескольку многометровых стеблей капусты. Ее вытаскивали на палубу, блестящую, будто лакированную, но вода убегала, и капуста, сваленная в кучу, тускнела на глазах. Когда набралось около двадцати килограммов, кок спустился в кубрик готовить новое блюдо.

И только Виктор, несмотря на мучительный голод, оставался безучастен к капусте. Он мужественно перенес удар, когда стало ясно, что обнаруженная им земля - завалящий островок длиной в два-три километра. Вероятно, и северный берег острова так же безлюден, угрюм и дик… Виктор предчувствовал это, и все же, мысленно пронизывая взглядом толщу острова, он хотел видеть и видел, видел, черт побери, домишки, бревенчатый причал, склады, сараи…

Об этом никому не расскажешь, даже Саше или своему подвахтенному Равилю. Как объяснить им, что он видит поселок, который невозможно увидеть отсюда? А вдруг там и впрямь есть промысловый ухож, юрташка с запасом соли, топлива и юколы для промысловых людей?

Если бы ему разрешили, он вплавь добрался бы до берега и все разведал… Склонившись, Виктор кладет ладонь на только что выловленный капустный стебель. Он не холодный, значит, вода тут согрета теплым течением. Берег близко. Правда, по пути рифы, буруны, но у иного рифа можно и передохнуть.

Сумерки опустились на океан, смягчили очертания гористого островка, а затем и вовсе поглотили его. Виктор не уходил с палубы, он прислушивался к шуму воды на рифах и все ждал, ждал, не мигнет ли где-нибудь на береговой крутизне желанный огонек…

Вареная капуста показалась изголодавшейся команде вкусной. Она чуть кислила, так. что можно было есть без соли. Знай проглатывай теплую, приятно тяжелящую кашицу».

С миской дымящейся капусты в руках кок выбрался на палубу и явился к Петровичу в. рубку.

- Возьми, Петрович! - он протянул миску старпому. - Согрей кишку.

Старпом невольно принюхался к йодистому запашку, и руки его уже готовы были оторваться от штурвала.

- Анархия! - крикнул он вдруг, отводя глаза от миски. - Совсем распустились!.. Может, с ложки кормить меня станешь?!

Коля повернулся по-военному, щелкнул каблуками и едва не вывернул капусту на палубу. Прикрыв плечом дверь рубки, он с наигранной свирепостью посмотрел на Виктора.

- Тебя сколько звать? - Он ткнул миску матросу. - Хожу вот, ищу тебя!..

- Я мяса хочу, Коля, - печально сказал Виктор. - Видал, сколько мяса на берегу?

Капуста тяжело легла в отощавшие желудки. Одолевал сон, а еще сильнее хотелось курить. Даже у Саши, уже отвыкшего от курева, заныло под ложечкой. Откуда-то появилось несколько пересохших лавровых листиков. Кок снова пустил в ход каликановскую трубку.

- Небось «Казбек» закурил бы? - спросил механик у Саши.

Саша упрямо мотнул головой, хотя от одного только слова «Казбек» чуть закружилась голова. С дяди Кости станется спрятать в какой-нибудь потайной уголок пачку папирос.

Но нет, Саша не закурит, слово надо держать.

Дядя Костя и впрямь развязывает какую-то замасленную тряпицу. В ней окурки, не «Казбека», правда, а «Севера», но все же окурки. Попадается и «Беломор». Они пахнут настоящим табаком. Такую гильзу приятно подержать во рту, чуть прижать губами, вдохнуть табачный аромат. А стоит зажечь ее - и на третьей затяжке все перешибает запах горящей бумаги.

Коля Воронков тоже решил «перекантоваться» на «Казбек». От трубочного крошева его вдруг замутило - может быть, окурок поправит дело. Он долго выбирает окурок «пожирнее» и прячет его за ухо.

- Это Петровичу, - объясняет кок. - Для него это вроде лекарства.

Себе Коля берет первую попавшуюся гильзу. Курит озорно, сбивая воображаемый пепел и артистически морща переносье. Потом без стона валится на тюфяк и лежит, скорчившись, обхватив руками живот.

- Коля! - тормошит его Саша. -Чего ты, Коля?

Кок открывает бледное, перекошенное болью лицо, на лбу крупные капли пота.

- Отравился, что ли? - спрашивает Саша.

- У меня… своей кислоты… многовато, - тяжело дышит кок, - и капуста, видишь, не сладкая… Соды бы мне!..

Соды в аптечке нет, ее всю и перевел кок, которого постоянно мучила изжога.

- Вот поедет Витя на остров… за коньяком, - превозмогая боль, шутит кок, - пусть. там соды в аптеке прихватит… рублей на сто.

Кто его знает, когда еще другую аптеку найдем…

Все добродушно смеются. О чем печалиться сытым людям?

Виктор не раздевается, он все еще напряженно ждет какого-то чуда. Что-нибудь да случится, непременно случится. Не может быть, чтобы остров, до которого рукой подать, каждый выступ которого виден днем так же отчетливо, как морщины на лице старпома, чтобы этот остров исчез из глаз, как океанский мираж… «И соды раздобуду, и коньяка куплю», - упрямо думает Виктор.

- Витя, ты купаться обещал? - поддевает его механик.

- А что? - упрямится Виктор. - Разрешил бы Петрович…

- Как же, жди, разрешит! - говорит Саша. - Тебе теперь и трех метров не проплыть.

Эх! Даже Саша не понимает его. Поручили бы ему добраться до острова, уж он доплыл бы, раз нужно.

Виктор поднимается на палубу к старпому.

Эта ночь не похожа на вчерашнюю. Луна показывается изредка, чтобы вахтенный мог удостовериться, что остров все еще рядом. Но тучи, бредущие с юга, закрывают луну, и океан темнеет. Ночью соседство рифов опасно. Петрович увел катер на расстояние полутора-двух кабельтовых от берега.

- Петрович, может, еще ракет попробовать? - спрашивает Виктор, заглядывая в рубку.

- Валяй! Пробуй! - говорит тот с сомнением. - Только парочку, не больше.

- Есть две ракеты! - обрадованно повторяет Виктор и спускается в капитанскую каюту, где сложены штурманские запасы.

После первой ракеты Виктор долго ждет ответного сигнала. Где-то у вершины острова ему почудился отблеск. Может, это снежный наст в узком распадке или на вершине горы отразил свет ракеты? Или на острове все-таки есть люди?

Виктор упрямо ждет, но проходят долгие минуты, и остров по-прежнему лежит темный и безгласный. Тогда он запускает вторую ракету и снова ждет, ждет чего-то, напряженно вглядываясь в темноту.

Голод вдруг одолевает его с небывалой силой, Зря он не съел третьей миски,.. Не плохая штука морская капуста… Виктор вспоминает кока, скрюченного на тюфяке… Лежит, как подросток, с худым затылком, только уши торчат, большие, словно выросли за время беды. «Как же быть Коле, если его корчит от капусты? Бедняга! » - сочувственно думает Виктор и спускается в кубрик. Может, он успеет перехватить еще немного капусты до своей вахты. Наварили столько, что сразу и не съесть…

Обогнуть остров оказалось не просто.

Слабый ветер едва позволял катеру преодолевать течение и медленно, с неторопливостью часовой стрелки, двигаться на северо-запад.

Дни стояли теплые, но тусклые, будто на океан и каменистый остров набросили пыльную кисею. Катер прополз мимо рифа, едва не чиркнув бортом о скользкий, поросший полипами камень. Саше захотелось вдруг прыгнуть на риф, вцепиться пальцами в расщелины, вскарабкаться на неровную площадку и сбросить с себя власть океана, хоть на короткое время ощутив под ногами землю. Но когда катер поравнялся со скользким рифом, через который перекатывались волны, Саша понял, что и этот риф - только частица всевластного океана.

На рассвете двадцать четвертого января Саша заметил из рубки небольшой предмет, плававший неподалеку от катера. Ленивая волна подогнала его ближе. Это была уверенно сидевшая в воде бутылка. Ее покачивало и кренило, но при тихой погоде она могла бы плавать месяцами.

Сашу обдало жаром. Вот она, бутылка, а письма он до сих пор так и не написал. Теперь труднее будет писать, с каждым днем труднее, он ощутил это, когда зарисовывал контур острова.

Но как достать бутылку? Даже если развернуться к ней кормой, рука не дотянется до бутылки. Можно спустить ведро на веревке и зачерпнуть ее вместе с водой. Но полное ведро ему одному не вытащить на палубу.

Океан, дразня матроса, подгонял бутылку все ближе к борту. Того и гляди она скользнет под борт.

Саша оставил штурвал, вышел на палубу и стал наблюдать за бутылкой - четырехгранной, с нерусской этикеткой… Ее уже подогнало под борт, и Саша услышал, как она цокнул а о корпус. Он вернулся к штурвалу.

Из кубрика поднялся встревоженный Петрович. В часы бессонницы его внимание и слух необыкновенно обострялись: лежа на койке, он угадывал самые небольшие изменения курса, неуверенность или ошибки рулевого.

- Что случилось? - спрашивает он.

- Бутылка там…- Саша кивает на левый борт.

- Какая бутылка?

- Порожняя. С картинкой…

Петрович осторожно заглядывает за борт. Постукивая по корпусу, бутылка обходит катер, как слепой препятствие, и вот-вот нырнет под корму. Перед глазами старпома мелькнула на миг и скрылась оранжевая этикетка.

- Ром, - сказал Петрович, вернувшись в. рубку. - Или виски. Мне случалось видеть такие. Чужой район, определенно чужой… Ну, что дальше делать будем?

- Как что?! -переспросил Саша, не поняв вопроса. - Домой пробиваться. Парус есть, теперь за ветром дело, - он обвел тяжелым взглядом островок. - Возьмем тут запас, если, конечно, сумеем высадиться, и в путь. Это мое мнение.

Петрович не ответил. Он постоял еще на баке, покряхтывая и почесываясь, затем буркнул:

- Закурить бы, сразу мозги прояснило бы, - и ушел в кубрик.

Саша остался один, и далекий, родной берег снова завладел его мыслями. Он увидел перед собой крутой спуск улицы, каменное крыльцо Географического общества, небольшой зал, заполненный пожилыми людьми, и себя на кафедре перед картами и схемами. Он рассказывает об океане, об удивительном острове, на котором зимой оказались котики, о вкусе ничем не приправленной морской капусты, о челюсти морской коровы и о многом другом. А ученый секретарь, наклонившись к седой женщине, шепчет, что этот парень разбирал у них когда-то кирпичную сторожку и еще тогда он, ученый секретарь, угадал в Саше незаурядные способности…

На верхней палубе, у самого входа в кубрик, сидели четверо: старпом, Виктор, Равиль и кок. Надо, чтобы их слышал и механик: он лежит на койке, как раз против трапа. Последние силы механик потратил на заготовку морской капусты, ею набили вчера полный камбуз. Теперь дядя Костя лежит тихий, недвижный, напряженно прислушиваясь к голосам товарищей.

Саша привалился грудью к рулевому колесу. Так легче стоять на дрожащих от слабости ногах.

- Далеко занесло нас, вот что, - начал Петрович. - Может статься, что остров не наш, не русский. Даже, прямо скажу, считайте, что не наш…

- Карта есть? - нетерпеливо выкрикнул Равиль. - Зачем путать? Смотреть надо…

Петрович с усилием поднялся, присел на корточки. Ему необходимо держаться солиднее других.

- Тьфу! - отмахнулся он было, но, заметив, как вспыхнули глаза на изможденном лице Равиля, добавил: - Потом скажешь про карту, я тебе про жизнь говорю. - Петрович передохнул, говорить, оказывается, тоже не легко. - Мы с Сашей сегодня порожнюю бутылку видели…

- Кабы на полную напороться! Э-э-эх! -

Кок протянул вперед обе руки, словно подхватывая бутылку.

- Отставить! - рассердился старпом, и его лицо от брезгливо опущенных уголков рта до морщинистого лба дернулось в нервном тике. - На чужой сторожевик свободно можем напороться. Не понимаешь, что ли? Маленький? - Желудочные боли измочалили кока. Его кожа сквозь жесткую щетину отсвечивала грязноватой желтизной. - Шутите все, - неодобрительно пробурчал Петрович. - Как бы эти шутки боком нам не вышли. - Он бросил взгляд на Сашу. - Может, и честные люди нам встретятся, а не они решать будут, что к чему и куда нас девать… Политика!

- Куда же? - чистосердечно удивился Виктор. - До дому, до хаты!

- Повезут, как же! В плацкартном вагоне со сломанными рессорами.

- Как это домой не пустят?! - насторожился Равиль.

- Ты про наших приморских рыбаков у Саши спроси, - сказал Петрович. - Они в шторм к японским берегам прибились.

- Ну? - допытывался Равиль.

- Вот-те и ну! - раздраженно отрезал старпом. - На пушку брали, на провокации разные. В газетах объявили, что они, мол, добровольно перешли, по несогласию с политикой. Случай помог, а то сгноить могли ребят… Рации у нас нет - как тут голос подашь? Одним словом так: флаг наш советский, мы его ни перед кем спускать не будем. А в случае чего, всем одной линии держаться… Все лишнее - за борт, - продолжал Петрович. - Не ихнее, к примеру, дело, кто член союза, кто нет…

- Все, - сказал кок. - Все члены.

- Ладно, все, а билеты - ван. К примеру, спросят, кто партийный? Все партийные. Где билеты? На берегу оставили, перед рейсом. Право, мол, такое дано. - Он задержался взглядом на Викторе. - Виктор Шлык, он, значит, как молодой - комсомолец…

- Не-е, Петрович, - сказал Виктор.

- Зря, зря, между прочим, - неодобрительно заметил старпом. - Плохо у нас на катере с этим. - Он глубоко вздохнул и сказал простодушно: - Вот и я малость недоглядел. То больница, то в рейсах, а люди добрые не вразумили… Спросят иной раз: в партии, Петрович? А я-нет, говорю, и самому чудно. В жизни строго надо, спуску себе не давать. Жену, детей балуй, а себя ни-ни…- Он еще раз вздохнул. - Значит, одни паспорта оставим: Соберем их вместе, сложим, к примеру, в футляр бинокля, а там видно будет. Может, в случае чего, и уронить придется футляр-то за борт…

Из кубрика послышался глуховатый голос механика:

- А с досаафским билетом как?

- За борт! - отозвался Петрович.

- Зачем за борт? - сказал кок. - Что лишнее-^ жечь будем. Калории.

- Калории! - передразнил недовольный голос из кубрика. - Я в ноябре взносы заплатил за весь год.

- Жарче гореть будет! - не унимался кок.,

Саша первым протянул старпому документы. Паспорт, профбилет, военный билет, удостоверение Владивостокского яхт-клуба… Жаль расставаться, да ничего не поделаешь, у него в «Подгорном» в трудовой книжке все записано.

У Равиля не оказалось профсоюзного билета. Он поднялся в рост с палубы и сказал, хмурясь:

- Не получал еще, фото у меня не было.

- Что ты, Роман, вместе же получали, забыл, что ли? - удивился Виктор. - Катя еще выдавала. Она тогда в месткоме секретарем была. Ну, вспомни!

- Потукай, потукай! - сказал Петрович.

Равиль пошарил в кармане, достал паспорт и сунул его старпому.

- Не получал - и все!.. - повторил Равиль и спустился в кубрик.

Виктор пожал плечами. Он ясно помнил день, когда Катя выдала им профбилеты. Помнил даже, как она розовым языком лизнула марки, прежде чем наклеить их, как сказала Равилю: «А вы в жизни лучше, чем на фото, товарищ Мирсафаров. В жизни все красивее…» Не могло же ему присниться такое?

Футляр бинокля с вложенными паспортами вручили Петровичу. Он перекинул ремешок через плечо и удивился тому, что даже такая пустяковина в тягость плечу.

Когда все спустились в кубрик, Виктор зашел к Саше в рубку. Порой они выходили на палубу, звали Равиля и втроем переводили парус.

Океан завел не предвещавшую ничего хорошего игру с катером. Резко менялся ветер. Приходилось идти галсами, чтобы не унесло далеко от острова. Временами валил мокрый снег, и матросы торопились сгрести ладонью хоть немного снега, чтобы утолить жажду.

Переведя парус, молодые матросы по-стариковски неторопливо уходили в рубку. Оттуда, сквозь мутное стекло угрюмо глядели на коричневые скалы.

В хмурой серости океана постепенно обрисовался северный берег острова. Его сторожила еще более плотная, выдвинутая далеко в океан гряда рифов. Здесь кипение воды было заметнее, чем на юге. Желтая пена широкой полосой легла вдоль берега, покрытого гниющей морской капустой и плавником. Нечего было и думать о высадке. На всем своем протяжении остров ощерился рифами.

Матросы не проронили ни слова, когда северный берег стал разворачиваться перед их глазами, сначала наискось, в бестолочи скальных нагромождений, а затем шире, просторнее, но все такой же мрачный и недоступный. Здесь темнели обрывы, каменные крутизны, словно эту часть острова обрабатывали отвесными ударами гигантских топоров. Здесь привольно было только птицам: чайкам, кайрам, глупышам.

Виктор первым оторвал воспаленные, горевшие лихорадкой глаза от берега. Две тонкие стариковские морщины залегли на его лице, от ноздрей до уголков рта.

- Почему мы не комсомольцы? - сказал он вдруг, не глядя на товарищей.

Равиль смутился, Виктор словно за руку схватил его. Он был раньше в комсомоле, но на палубе «Норильска», когда шли на Курилы, у него украли бумажник с деньгами и документами. Собирался было поговорить о комсомольском билете, но сначала не знал с кем, а потом решил, что стар для комсомола - двадцать четыре года. Когда радистка Катя заговорила с ним о комсомоле, он и ей сказал, что стар, но все-таки подумает и придет к ней после окончания навигации. В нагрудном кармане гимнастерки Равиля лежит новенький профбилет, подписанный Катей. Как объяснить товарищам, что малознакомая девушка дорога ему? Очень дорога! И в детском доме, и в школе, и позднее, в армии, Равиль знал только скупую мужскую дружбу и умел ценить ее. Но материнской ласки в его жизни не было. Не было и любви, нежного касания чужой теплой ладони, ласкового взгляда женщины. Он еще не слыхал, как звучит его имя, если произнести его с нежностью, шепотом… Катя обращалась к нему официально: «Товарищ Мирсафаров…» Но было что-то в ее глуховатом и вместе певучем голосе, в ее открытом взгляде и дружеском интересе к Равилю, что так встревожило его.

- Я был комсомольцам, - тихо сказал Равиль. - По дороге, на «Норильске», документы украли. Сюда приехал - подумал, года не те…

- Ты, видать, всюду поспел, - невесело пошутил Виктор. - И в комсомоле побывал, и в профсоюзе…

- Зачем смеешься?! - вскинулся Равиль. - Ты… ты… пацан!

Виктор даже зажмурился от обиды, но тут вмешался Саша.

- Почему не комсомольцы, говоришь? Чем же мы не комсомольцы? Ты скажи мне - чем? Что по океану мотаемся, на берегу редко бываем? Да? Или что у нас нет комсомольских билетов? Нет, Витя, мы комсомольцы! Комсомольцы! - упрямо повторил он. - Придем на комбинат-билеты получим, вот увидишь..,. Сегодня же, как сменюсь, напишу заявление, общее, от всех. Верно? Пусть у Петровича хранится…

- Он беспартийный, - заметил Виктор.

- Петрович у Кочубея воевал, - сказал Саша горячо. - Это тоже что-нибудь значит…. Лично я считаю Петровича большевиком…

Рука Равиля скользнула под ватник, в карман гимнастерки.

- Вот мой профбилет, - проговорил он взволнованно. - Я его сберечь хотел… Может, помирать придется, берега не увидим…- Равиль нахмурился и, поколебавшись мгновение, признался: - Здесь Катя подписала. Радистка… Вот. - Он ткнул пальцем в открытый билет. - Понимаете, греет меня… Хорошая она. девушка! - Равиль двинулся было из рубки. - Петровичу говорить не надо, а? Я его сам за борт…

- Ты вот что, - Саша придержал Равиля за рукав, - спрячь его. Говорю, спрячь. Верно, Витя?

- Конечно! - Виктор удивленно смотрел на Равиля.

- Как же…- начал Равиль растерянно.

- Спрячь! - приказал Саша. - Я письма от Лены храню, и Витя от своей девушки хранит, хоть и не верит в любовь. И ты храни. Спрячь, слышишь? - прикрикнул он. - Надо будет, успеем- и за борт.

Слеза сверкнула в черных глазах Равиля.

- Хорошие вы… товарищи, - шепнул он почти неслышно.

- Ладно! - сказал вдруг Саша сурово. - Надо парус переводить. В прятки он с нами сегодня играет, проклятый ветер.

На исходе зимнего дня ветер погнал волну на север, и можно было уйти от неприступного острова. Но что-то удерживало команду у его берегов. Надежда? Нет, темная гряда рифов не оставляла никакой надежды. Жалость к Виктору, которому в этот день минуло девятнадцать? Тоже нет. Виктор и сам теперь упрямо отворачивался от острова, с трудом двигаясь по палубе на опухших ногах.

Что же так упорно держит здесь команду? Трудно сказать. Скорее всего то, что это была земля. Неприступная, но все-таки земля. Значит, земля существует, злобный океан еще не поглотил всю земную поверхность, и где-то на западе есть берег, где их ждут, любят, оплакивают…

Человеку нужно знать, что такой берег есть.

Настойчивый зюйд-ост позволил катеру лечь курсом на север, и ранние сумерки вскоре поглотили оставшийся за кормой остров. Хотя ветер усиливался, обещая шторм, хмурый Петрович передал ночную вахту Виктору. Кликнул его в рубку, молча кивнул на штурвал и ушел.

Привычная чернота обступила катер. После первого часа вахты ноги Виктора потеряли чувствительность. Странная слабость овладевала его телом, кружила голову. Он до боли закусил губу и таращил глаза, прогоняя сонливость, дремотные мысли о доме, о девушке, которая писала ему из Ворошилова-Уссурийского и о которой он не умел думать так нежно, как Равиль думал о Кате…

Уныло скрежетал на роликах штуртрос. Виктор вспомнил, как утром, по приказу старпома, они тащили из кормового трюма толстый стальной трос. Впятером они с трудом проволокли его по палубе. Надо расплести его и изготовить из стальных жил два запасных штуртроса. Зачем им два штуртроса? Одного за глаза хватит на их короткую, теперь совсем короткую жизнь!.. И откуда только набраться сил? Петрович, верно, хочет, чтобы люди были чем-то заняты, не падали духом… Чудак человек!

Неожиданно Виктора повело в сторону. Теряя сознание, он выпустил из рук штурвал, повалился на бок и головой распахнул дверь рубки.

- Я зачем тебя потревожил? - весело проговорил Рапохин, сняв варежку и пожимая руку Кати. - Нужна ты мне, во- как нужна. Удача нам привалила, Катя. Год назад я и мечтать не мог, чтобы ко мне среди зимы, в ремонтную пору, столько народу понаехало. И какой народ! Пигарев едет - механик из Находки, авторитет, зверь! - Рапохин радостно засмеялся. - Я перед ним, пожалуй, по стойке «смирно» стану… А что ты думаешь, стану! С семьей едет, накрепко, может, и совсем осядет.

Катя торопливо, словно скользнув пальцами по клавишам, застегнула на все пуговицы шубку и пошла рядом с Рапохиным. Она не оборачивалась, но хорошо знала, что из окон женского общежития за ними наблюдает не одна пара глаз. Еще бы: в воскресенье сам директор пожаловал за Катей! Куда он ее позвал? Это каждому интересно.

- Людей разместить надо, - продолжал Рапохин, - а попробуй размести… Двое семейных и шестеро одиночек, хорошо еще, все одиночки - мужчины. Суну их пока в общежитие, в ту комнату, знаешь, пустую?

Они, не сговариваясь, разом остановились. Катя посмотрела в глаза Рапохину, хотела что-то сказать, но только поправила выбившийся из-под воротника платок и пошла вперед.

- Ребят, если вернутся, - тихо сказал Рапохин, тронув рукав ее шубки, - не оставим на пирсе. В охапку их сгребу и к себе всех, понимаешь?..

- Не надо об этом, Степан Степанович, - твердо сказала Катя.

- Верно, - согласился Рапохин, - дело житейское. Аполлинарий сегодня на трех листах радиограмму принял: люди к нам на «Сибири» идут, специальный заход будет в Северо-Курильск. Внимание к нам…

Катя молчала. «Расхвастался! » - подумал с недовольством, Рапохин и добавил сухо:

- Курилам внимание: сто двадцать человек на наши комбинаты едут. К весне обещают два «Жучка» прислать, петропавловской постройки. Там, знаешь, удобства - из кубрика, не выходя на палубу, попадешь куда хочешь: хоть в машину, хоть в камбуз…

Обычно Катя втайне досадовала, если важные радиограммы приходили не в ее дежурство, но сегодня она об этом и не думала.

На Парамушир опускались зимние сумерки. В не потревоженном ветром воздухе отчетливо слышался частый говорок движка. Кое-где зажглись огни.

В бесснежную пору из окон комнаты, в которой жила Катя, было видно стоявшее на взгорке мужское общежитие. По вечерам, когда окна поселка согревались желтоватым светом, в мужском общежитии темнели два окна. Окна той комнаты! И, задвигая занавески на ночь, Катя всякий раз бросала короткий взгляд в ту сторону.

В поселке трудно с жильем. Тесно живут девушки в своих трех комнатах, тесно и многим семейным. С середины января к Рапохину стали захаживать люди по проклятому «жилищному вопросу». Никто не называл пустовавшей комнаты команды «Ж-257» - язык не поворачивался! -но Рапохин и без того, понимал, почему зачастили -просители: других свободных комнат в поселке не было.

Какое-то время шли молча. Рапохин, ступавший позади, заметил осевшие задники Катиных валенок.

- Прохудились твои обутки, - заметил он.

- Ага…- подтвердила Катя безразлично.

- Грустная ты какая!

- Я всегда скучная с вами, - призналась Катя. - Другого бы давно в сугроб сшибла или снежками забросала, а с вами не могу…

- А ты покидай, покидай снежки! - обрадовался Рапохин. - Только учти: у меня снайперская школа, я мимо цели не бью.

Сунув варежки в карман, Рапохин наклонился и, приминая смуглыми руками снег, отступал от Кати, наращивая дистанцию. Со снежком в занесенной руке Катя медленно шла за Рапохиным, не спуская с него глаз.

- Психическая атака! - рассмеялся Рапохин.

А Катя все шла и шла и остановилась только тогда, когда ее глаза оказались у самых глаз Рапохина.

- Неудобно, Степан Степанович, - сказала она, опуская руку. - Были бы мы с вами на другом острове…

Рапохин уронил плотный снежок в сугроб.

- Где же я тебе другой остров возьму? - сказал он, зачем-то хмурясь. - За этот спасибо скажи… Смотри! Смотри! - закричал он вдруг и, схватив Катю за плечи, повернул ее лицом к океану. - «Русь» идет! Честное слово, «Русь»!

Стальной, серый на береговых отмелях океан, уходя на восток, темнел, и во тьме его, показавшись из-за мыса, заискрились огоньки. Построившись в несколько рядов, они медленно проползали на север. Рапохину даже показалось, что он услыхал протяжный, басовитый гудок.

- «Русь»! Вот махина! - восхищенно сказал Рапохин. - Далеко в океане идет, а чувство такое, что и здесь у тебя сил прибавляется… Народу на нем, - он только рукой махнул от полноты чувств, - не сочтешь. Сколько радости он людям везет, до самой бухты Провидения!

У Кати потеплело на сердце. Она не раз любовалась «Русью» с владивостокского причала и как-то, провожая подружку в Петропавловск, даже пробежала по бесконечным, устланным коврами коридорам теплохода.. И хотя золотые искры на горизонте доносили, сюда, на берег, лишь малую толику энергии к жизни океанского корабля, Катя вдруг ощутила все его тепло, его многолюдность, его дорожный, навсегда западающий в душу уют. А позади стоял Рапохин, он все еще держал руки на ее плечах, и девушке казалось, что она ощущает сквозь потершееся сукно шубки тепло этих рук.

- Вот поработаем с дельными людьми, наладим все, - говорил Рапохин, провожая взглядом огоньки, - пусть тогда Климов приезжает, попробуй - придерись! Сам я его тогда позову…- Он помолчал немного. - Нет, не позову! К черту! Определенно не позову. Не по душе он мне.

Катя засмеялась.

- Ты чего? - удивился Рапохин.

- Грозны вы больно. Удельный князь парамуширский! А меня все-таки зачем позвали?

- Там вещи у ребят, разобраться надо. - Рашохин быстро зашагал к общежитию. - Ты ведь знаешь их, ты всех знаешь… И почерк у тебя хороший! - закончил он неожиданно.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒