ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ 10 страница

- Поглядеть надо, - говорит старпом и идет на верхнюю палубу.

«Чего глядеть! - негодует Саша. - Машинная труба не годится. Место совсем неподходящее, да и мак закрепишь там мачту, она вниз провалится… Нет, не выйдет. Определенно не выйдет…»

Видимо, Петрович убедился в том же. Вернулся в кубрик и ни слова о мачте, будто о ней и разговору не было.

А Саша неотступно думает о том, куда бы поместить проклятую мачту. Мысленно он уже десятки раз оглядел палубу от кормы до форштевня. Но нет, мачте нигде не устоять, да еще с парусом, гудящим от напора ветра.

Подходящая штука - камбузная труба. И место хорошее - рубка меньше мешала бы парусу. Но труба высока, до полутора метров, и сварена из четырехмиллиметрового листового железа. А так подошла бы…

Среди дня кончились дрова, в кубрике похолодало.

Равиль высыпал на койку костяшки домино, разломал в руках деревянный коробок и протянул щепки коку.

- Жги! - сказал он. - Отыгрались…

Равиль полез на койку, костяшки посыпались на жилую палубу, но никто не поднял их.

- Хороши дровишки! - сказал кок, подбрасывая на руке тонкие до-щечки. - Сухие. Маловато только, боюсь до конца рейса не хватит. Если еще Костину ложку прихватить, может, обойдемся.

- Я те дам ложку! - незлобиво огрызнулся механик. - Зря, что ли, Витя в воду за ней прыгал!

В июле деревянная расписная ложка механика упала -за борт. В разгаре лета температура воды на рейде «Подгорного» не выше семи-восьми градусов. Но когда Виктор увидел горестный взгляд дяди Кости, для которого эта ложка была чем-то вроде талисмана, счастливой приметы, он мигом сбросил с себя рабочую одежду и в одних трусах кинулся в воду, догонять ложку на мелкой волне. На катер вернулся веселый, посиневший, с лакированной ложкой в зубах…

Что-то упало на жилую палубу около Сашиной койки. Потом звякнул топор, и лезвие с сухим хрустом врезалось в доски. Саша обернулся.

Кок с плеча рубил свою койку, тюфяк и подушка валялись рядом с Сашей.

- Чего психуешь?! - крикнул Петрович.

- Дрова нужны, - спокойно ответил кок.

- А спать на чем?

- Спальня у меня личная, а дрова на всех! - улыбнулся Воронков своей умной и насмешливой улыбкой. - Ты, Петрович, «Пионерской правды» не читаешь, вот и не кумекаешь ничего…

И, хекнув, как это делают дровосеки и мясники, он еще размашистее рубанул койку.

- Ты дело говори! -озлился старпом.

- Спать буду на палубе. Тюфяк есть, может, пожалеете, еще один дадите.

Равиль с верхней койки настороженным взглядом смотрел то на Петровича, то на кока. При каждом взмахе топора ему приходилось отшатываться в глубину койки.

- Валяй! -благословил Петрович, махнув рукой. - Шальной ты все-таки…

Когда с койкой Воронкова было покончено, Равиль спрыгнул на жилую палубу, аккуратно свернул свою постель, поднял брошенный коком топор и, поплевав на ладони, прихватил его покрепче. На миг вспомнился берег, пахнувшая сосновой стружкой столярка «Подгорного», шершавые стволы, светлевшие под лезвием топора.

- Стой! -закричал Петрович, когда Равиль уже взмахнул топором. - Стой, Роман! Что за анархия?

Он вырвал топор из рук матроса и бросил его в угол, под трап.

- Я лучше хотел, - сказал Равиль. - Правильно Коля сделал…

Он повернулся к Петровичу спиной, положив руки на свою голую койку.

- Успеется, -. примирительно буркнул старпом. - Любите вы рушить, дьявол какой-то в вас сидит. Надо будет - скажу, какую рубать.

Петрович уселся на тюфяк рядом с коком, поближе к огоньку, и долго без слов растягивал мехи баяна. Пальцы его и раньше не слишком резво бегали по клавишам и пуговкам, а теперь и вовсе замедлили ход. Со стороны казалось, что старик впервые в жизни взял в руки баян и неуверенно перебирает его лады. Его руки потеряли гибкость и сноровку, и он старается извлекать мелодию одним лишь движением мехов да ритмичным покачиванием всего своего изболевшегося тела. В унылых, однообразных звуках баяна чудилось ему и степное раздолье, и ласковый накат черноморской волны. Даже слезы наворачивались на глаза - так хорошо было ему в эти минуты.

Футляр от баяна, стоял рядом с коком, и тот мучительно принюхивался к какому-то едва уловимому, волнующему запаху. А когда Петрович поднял крышку, чтобы спрятать баян, Коля заглянул внутрь, сунул руку в футляр, что-то нашарил там и вытащил наружу. На ладони кока лежали высохший селедочный хребет с уцелевшей головой и фруктовая карамель в глянцевой обертке. Вот это удача! Кок даже побледнел от волнения. Он снова приник к футляру, но внутри было пусто.

Больше всех поразился старпом: когда это он сунул под баян селедочный объедок?

А кок то камбузной привычке уже распоряжался находкой.

- Конфету - Петровичу! Его конфета - пусть и ест. А селедку-молодку в котел, в котел! - Он с наслаждением -принюхивался к ржавой селедочной голове. - Нюхать разрешается всем, а есть будем так: варить в баланде и оставлять на следующий день. Аромат, и селедке - сносу не будет…

- Дело, -согласился Петрович. - А за что же мне конфету? Так нельзя, ребята, - прошептал он взволнованно. - Почему мне?

Но кок обнаружил исключительную твердость.

- Конфета твоя - это раз, -отрезал он. - Ты за капитана - два. Так что давай, давай ешь!

- Может, Саше! - упрямился Петрович. - Он больной…

Кровь прилила к голове Саши. «Какой я к черту больной?! Просто справиться с собой не могу… Нашел кого жалеть!.. »

- Ешь! - прикрикнул кок. - Не мучь!

Петрович виновато сунул карамель в рот.

- На что она мне…- бормотал он, не закрывая рта, все еще готовый расстаться с конфетой.

Но его никто не слушал. Все вдруг занялись приготовлением ко сну. Петрович неслышно сосал карамель. А как хотелось впиться зубами, с хрустом разгрызть ее!..

Утро следующего дня началось для всех, кроме Саши, в оживленных хлопотах. То ли ожидание баланды, заправленной селедочной головой и белыми позвонками, то ли попутный ветер, то ли спокойная, без происшествий, ночь были тому причиной, но люди чувствовали себя бодрее, чем обычно.

Все, кроме кока и Саши, ушли наверх: решили укрепить мачту на прежнем месте.

«Уронят, непременно уронят…» - с тревогой думал Саша. Наконец не выдержал, натянул штаны, сапоги и вышел, будто но нужде, в гальюн. Нет, мачту еще не трогают. Стоят, обсуждают, как отремонтировать гнездо. Он, конечно, услышит, когда они начнут возиться с мачтой, отвязывать ее и поднимать.

Саша вернулся, лег одетый поверх одеяла и закрыл глаза.

Не дай бог, если мачта упадет за борт, тогда поминай как звали. Люди ослабели, им не выловить мачты из воды… Зря они топчутся вокруг старого гнезда, ничего из этой затеи не выйдет. Ставить мачту в развороченное гнездо- все равно, что совать на прежнее место вырванный зуб. Другое дело- камбузная труба, будь она покороче.

В кубрик сошел дядя Костя, открыл свой сундук и стал рыться в нем, позвякивая железками.

- Ну? - опросил кок. - Чего там?

- А-а-а…- раздосадованно протянул механик. - Только инструмент переведем, все равно дела не будет. На кой она, мачта? Выворотит опять, непременно выворотит…

Полуоткрыв глаза, Саша видит скрюченную фигуру механика, жесткую с проседью прядку над лбом, бессильно открытый рот. Дядя Костя держит в руках замасленную тряпку, из которой торчат концы ножовочных полотен. Саша вздрогнул: «А что, если спилить верхнюю часть камбузной трубы?! Можно ведь!.. » Он уже готов сорваться с койки, но в этот момент механик с криком бросается к чугунке:

- Ты что делаешь! Решили по две горсти, а ты четыре в кастрюлю засыпал. Думаешь, не видел?..

- И ладно, что видел… Утрись…

- Кто тебе дал право?

- Ты все больше лежишь, -защищается кок, - а они вахту стоят, Им-то каково!

- Не твое дело!

- Пошел ты!.. - Коля выругался и сказал: - Все равно подыхать! Слышишь, ты, Соляр Иванович! Продукты кончились, а земли не видать… Через пять дней помирать будем…

Сашу словно подбросило с койки. Горечь минувших суток нашла исход в этом стремительном движении. Он -подскочил к коку, вцепился руками в его ватник и, задыхаясь от подступивших к горлу слез, закричал:

- Ты! Ты! Как ты смеешь?!

Закрыв рундук, дядя Костя стал разнимать их, а по трапу уже спускались встревоженные матросы и старпом. Саша, весь дрожа от бившей его лихорадки, продолжал кричать:

- Сколько плаваешь! Ты должен других поддерживать, успокаивать! Бороться надо за жизнь, а ты, ты что говоришь - помирать?!

- Ладно, - хмурится, поеживаясь, кок. - Ладно, Санек… В лежку не больно повоюешь и при длинных руках… В лежку скучно жить… Тьфу! - он сплюнул. - Ну, сорвалось, ну, виноват. Ты ложись, болен ведь.

- Отболел! -огрызнулся Саша и, повернувшись к механику, требовательно оказал: - Ты мне ножовочные полотна дай.

- Хо-о! - удивился механик. - Где это ты их видел? Во Владивостоке? В магазине?

Саша присел у рундука.

- Здесь!

Механик загородил рундук ногой.

- Здесь не мои, чужие.

- Все равно!

- Тебе все равно, а мне нет. Это мне Каликанов четыре ножовочных полотна дал. Они же в «Подгорном» дороже золота… Можешь ты это понять?

Но Саша уже схватился за ручку, пытаясь открыть рундук.

- Не дам! - рассвирепел дядя Костя. -Мне для работы нужны. На комбинате их не достанешь.

- Зачем тебе, Саша, полотна? - вмешался наконец Петрович.

- Буду мачту ставить.,

- Куда?

- В камбузную трубу.

Петрович недоверчиво покачал головой:

- Длинновата. Я думал о ней…

- Спилим к черту! - крикнул Саша и кивнул на рундук. - Пусть только полотна даст.

Петрович строго посмотрел на механика. Дядя Костя открыл рундук, развернул тряпицу с ножовочными полотнами, выбрал два постарее и протянул их Саше.

- Держи! За вами глаз нужен, не то все перетаскаете.

Пилили трубу поочередно Саша и Виктор. Механик неотлучно торчал при них, чтобы работали осторожно и обошлись двумя полотнами. А когда труба была опилена только одним, к тому же уцелевшим полотном, дядя Костя совсем успокоился.

Установка мачты и паруса отняла два Дня. Мачту посадили в нижнюю часть камбузной трубы и заклинили дубовыми шипами. Вместо трех оттяжек дали теперь пять - и на нос и на кожух машинного отделения. Чтобы мачта не оседала, трубу под ней забили пробками из спасательных поясов. Все было тщательно выверено - талрепы, веревочные «косички» оттяжек, тали и подсохший в кубрике парус.

Шестнадцатого января люди с радостью увидели, как заполоскался на ветру поднятый ими парус.

В тот же день старпом сделал в журнале короткую запись:

«Больше писать не могу. Пальцы одеревенели…» Он хотел было дописать: «Сегодня кончились продукты…», - но подумал и только махнул рукой.

В конце января в Ялту, в адрес Лены, прибыло авиаписьмо с острова Парамушир.

Катя писала:

«Здравствуй, Леночка.

Все собираюсь написать тебе и откладываю, откладываю, потому что каждый день приносит какие-нибудь новости и вое еще повернется на хорошее. Дело в том, что неделю назад заблудился катер, на котором плавает Саша. Тут все -поставлено на ноги, моряки не оставляют друг друга в беде. О беде я пишу просто к слову, никакой беды еще нет и не будет.

Саша, наверное, даже доволен, что так случилось. Все-таки приключение. Саша будет даже гордиться этим, а вот к ним на катер поступил один парень, татарин, ему, я думаю, очень тяжело. Он всего неделю с ними, а когда ехал в «Подгорный» на пароходе, его укачало, он мне сам признался. (Не помню, писала ли я тебе, что меня совсем не укачало, хотя наш пароход попал в тайфун в Японском море? ) У этого парня красивое имя - Равиль, он широколицый, как я, только красивый: смуглый, румяный. Я, -когда выписывала ему профбилет, говорила с ним насчет комсомола, но он считает себя старым и думает сразу вступать в партию, когда будет достойным этого. Ему двадцать четыре года. Я тебе пишу о нем потому, что здесь кое-кто считает его ограниченным, а я вижу, что он серьезный и хороший человек, только молчаливый.

Я довольна работой. Мы с радистом Аполлинарием дежурим по очереди, принимаем радиограммы с кораблей и с Большой земли и раньше всех знаем новости. Очень жалко, что ты не со мной, Леночка, тебе бы здесь понравилось, так как ты не боишься трудностей и работы. Подрастет Лиза, ты непременно должна приехать сюда, - Саша все равно будет дальневосточным капитаном. Да, чуть не забыла. Он забегал ко мне первого декабря, показывал карточку Лизочки и сказал, что Рапохина обещал отпустить его на месяц во Владивосток, он хочет поговорить с матерью. Ты везучая, Лен›ка, хоть я тебе не завидую, потому что, наверное, полюбить Сашу я не могла бы, но хотела бы иметь такого брата.

Я еще не решила, останусь ли здесь совсем, но если бы была не одна, осталась бы, даже не раздумывая. Вот и моя тебе исповедь, но я, конечно, останусь одна, потому что все только бегают ко мне советоваться, а я старею и, наверное, становлюсь очень неинтересной…»

Затем часть письма, написанная карандашом:

«Не отослала письмо потому, что хочу сразу обрадовать тебя и послать его вместе с письмом Саши. Уже прошло много времени, и их должны найти со дня на день. Вообще я еще не встречала ни одного человека («здешнего! »- приписала Катя над строкой), который сомневался бы в том, что их спасут!

Я за эти недели лучше узнала Рапохина (наш директор) и считаю, что у него заслуженный авторитет. Помнишь у нас в главке инженера Якименко с пороховыми пятнами на лбу и на щеке? У Рапохина все лицо такое, и вдобавок он еще худой, резкий, сначала даже робеешь немного. Он делает все для спасения катера, даже сам ходил на траулере в океан.

У него год назад погибла на острове семья, поэтому он грустный, наверное, все время думает о них. На девушек не смотрит, хотя умный и понимает нас. Он как-то сказал: «Эх, девахи, девахи, носит вас по свету! », а я ответила, что нам нельзя иначе, что это закон жизни. В общем, ответила вполне научно-.. Это по моей специальности.

На днях он заболел и я ухаживала за ним: печку топила, подмела в квартире. И разговор у нас -был большой. Рапохин сказал, что как только найдут катер, он попросит в главке сократить для Саши плавценз, чтобы Саша сразу мог поступить на учебно-курсовой комбинат во Владивостоке с сохранением зарплаты.

Теперь хоть и зима, но штормы бывают не так часто, как в прошлые годы. Радист Аполлинарий знает это точно, он алеут и всю жизнь прожил на Тихом океане. Так что мы не теряем надежды. И ты не теряй.

Новый год будем встречать вместе с командой катера. Верю в это! »

Затем кривые строчки на листке из блокнота:

«Бедная моя Леночка! Что я тебе могу написать хорошего? Много у меня слов к тебе, а радости они не принесут. Но ты должна взять себя в руки, у тебя есть Лизочка. Хотела поздравить тебя с Новым годом, но вчера нас жизнь так поздравила, что я тебе не могу написать ничего хорошего. Сообщили нам решение комиссии по поискам катера - поиски прекратить, катер считать не погибшим, а пропавшим без вести.

Ой, Ленка, верила я до сих пор в то, что они живы, а теперь и сама не верю. Ведь их уже нет целый месяц. Продуктов у них мало, горючего тоже, а рация вот стоит передо мной разобранная. Ее сняли с катера на зимний ремонт. Смотрю на нее и плачу. Если бы ты слыхала, как хорошо говорят о Саше, как хвалят его люди! Даже если ты его потеряла, важно знать, что тебя любил такой чистый и достойный человек.

Бедные мы, бедные, Леночка! Вот и я -полюбила человека, уже твердо знаю, что полюбила, и он живет рядом и не видит моей любви, а я никогда не скажу ему о ней. Умру, а не скажу, хоть его и считают некрасивым и он старше меня.

Я еще подожду, Леночка, соберусь с мыслями и напишу тебе, а шока посылаю немного денег и почтовый адрес Саши, вернее его матери, - может быть, ты теперь захочешь написать ей. За деньги не сердись, если хочешь, считай, что я одолжила их тебе, но только не упрекай и не благодари меня, я этого не заслужила.

Крепко обнимаю тебя, Ленок, соберись с силами и переживи это. Надо пережить.

Твоя Катя.

2 января 1954 года»

Уже никто не мог взбежать по шести ступенькам трапа. Если бы два месяца назад кто-нибудь сказал Виктору, что он будет с таким трудом передвигать ноги, чтобы выбраться на палубу, я бы рассмеялся в ответ.

Раньше катер был для молодого матроса тесным маленьким мир-ком: раскинь руки - обнимешь. Рывок - и ты пробкой вылетаешь из кубрика на палубу. Р-раз! - и съезжаешь на руках обратно. Таким же манером можно попасть в машинное отделение к дяде Косте. Пятнадцать шагов, отделяющих корму от брашпиля, можно пройти с закрытыми глазами.

Теперь не то. Кому придет в. голову за здорово живешь проделать утомительный путь от кормы к носу? Машинный отсек - холодный, мертвый мир, его люк накрепко прихлопнут до отказа завинчены ржавеющие барашки люка. Кажется, что даже кубрик и рубка чертовски далеки друг от друга. Между ними - шесть ступенек, шесть крутых ступенек трапа. Почти отвесный подъем, отнимающий остаток сил. Нет, без особой нужды не полезешь наверх.

Час назад Виктор принял ночную вахту. Они уже пятьдесят дней в океане, но пока ему назначают двухчасовые вахты и только в тихую погоду. Иногда он стоит один, а иной раз - в паре с Равилем. Неторопливо перекладывая штурвал, Виктор думает о том, что, будь у него побольше сил, он бы теперь и в шторм справился с катером. Конечно, ему далеко до старпома, да и Саша опытнее его. Но в будущую навигацию ему определенно дадут самостоятельно вести катер в любую погоду. Он слыхал, как Петрович сказал Саше: «Витя становится дельным матросом!.. »

Внешне Виктор изменился меньше других. Худобу скрывает ватник, стеганые брюки, сапоги, а лицо как было светлым, открытым, так и осталось - ни бороды, ни усов на нем не прибавилось. Только волосы отросли, ложатся на уши, топорщатся на затылке.

Со вчерашнего вечера они снова попали в теплынь. Покосившись на Петровича, Саша сказал, что это одно из разветвлений теплого течения Куро-Сио, а Виктор с горькой улыбкой пообещал выкупаться - будь что будет…

Ночь ясная, звездная, тихая. Черно-зеленый океан разделен, как пробором, лунной дорожкой. У катера появилась редкая за последние недели спутница - тень.

Через три дня-двадцать четвертого января - Виктору исполнится девятнадцать. В жарко натопленных комнатах родительского дома будет весело - ведь это и день рождения сестры Аллы: они близнецы. Соберется много парней и девчат. Виктору тоже поставят рюмку, нальют ее доверху домашней сливянкой и будут дружно ругать его, что не пишет. Он мысленно окидывает взглядом праздничный стол, и сильная резь пронзает отощавший желудок. Виктор оплевывает через зубы.

Взгляд Виктора убегает далеко по тусклому чекану лунной дорожки и натыкается на что-то темное, с голубовато-белой полосой вверху.

Неужели земля?!

Он гонит от себя эту мысль. Скорее всего - мираж, обман зрения. Такое уже случалось и с ним и с другими членами команды. Вот уже четыре дня, как во рту у них не было ничего, кроме кружки кипятка. Прополощут внутренности - и только. Виктор попробовал есть фальшфейер. Показалось сладко - ведь там селитра. Но сразу стошнило. Вчера старпом колдовал над солидолом, долго кипятил его в кружке, выпаривая, потом бросил все и ушел на вахту. Наверное, и солидол не годится.

Виктор отваживается еще раз взглянуть туда, где ему почудилась земля. Что за черт! Там по-прежнему какой-то сгусток темноты с неровно положенным поверху светлым, фосфоресцирующим мазком. Виктор пробует на глаз определить расстояние. Конечно, это мираж, говорит он себе, никакой земли нет и в помине, ну, а сколько все-таки миль до этого… миража?.. Семь, восемь?

А что, если отвернуться, десять раз повторить вслух курс катера, склонение компаса, имена всех членов команды, а потом снова взглянуть?

Но и в третий раз Виктор видит землю, даже чуть яснее и отчетливее, чем прежде.

Надо разбудить товарищей, нельзя полагаться только на себя.

Виктор оставляет штурвал и зовет старпома.. Можно поручиться, что Петрович не спит, в последнее время ему редко удается уснуть.

Старпом часто моргает, топчется в нерешительности на носу, трет покрасневшие веки.

Нет, он не видит никакой земли…

- Сашу буди, -говорит старпом. - И бинокль прихвати.

Виктор идет в кубрик, и та палубу торопливо, тяжело дыша, как после бега, выбирается Саша. Он приглядывается и, не колеблясь, говорит:

- Земля!..

Саша вынимает из кармана огрызок карандаша и смятые, припасенные для письма листки бумаги и набрасывает контур темнеющей на горизонте земли.

- Точно! - просиял Виктор. - Значит, не мираж. Земля-а-а! - закричал он что есть силы.

Теперь и старпом подтверждает: в бинокль видна заснеженная земля.

Вся команда выползает на палубу.

- Земля! Тепло! Чего еще надо?! - захлебывается словами Виктор. - Я говорил, купаться буду, вот и буду, скажи ты, Санек, правда, говорил?! Это, ребята, ко дню моего рождения подарок! Моя удача!.. Как высадимся, я бутылку коньяку куплю. Две! Живем, братцы!

Старпом встал за штурвал. Ночной океан покладист, тих, и надо сделать так, чтобы каждая секунда приближала их к земле. Только ‹бы не налетел северо-западный ветер, не то их опять унесет в океан и земля уйдет из-под самого носа.

- Чур! - говорит возбужденно Виктор. - Я швартуюсь!.. Вместе с Сашей, - добавляет он, трезво оценивая свои силы.

А Петрович с опаской думает о ветре, который в один миг может лишить их этой надежды. Как раз на рассвете чаще всего и задувает проклятый норд-вест…

Он подзывает механика и приказывает ему завести машину. Хорошо, что оставили на крайний случай немного горючего: если вблизи острова окажутся рифы, без машины, к нему не подойти.

Кок и Виктор сопровождают дядю Костю в машинный отсек, ему одному не отдраить барашки люка. Равиль и Саша запускают в лунное небо ракеты, размахивают факелами фальшфейеров. Каждому хочется действовать: в такую минуту не усидишь на месте. Все ждут, когда послышится знакомое фырчание мотора и катер мелко-мелко задрожит, стряхивая с себя сонную одурь.

Равиль впился взглядом в темнеющую на горизонте землю. Никто не упадет на нее, никто не обнимет холодные камни, а он обнимет… Пусть смеются над ним, - он во всю силу своих рук обнимет родную землю, гальку, песок, снег… Слезы туманят глава матроса.

- Камчатка? - опрашивает он сдавленно у Саши.

- Скорее всего, остров Медный. Это Командорские острова.

- Там что же, медные рудники?

- Нет, другое хозяйство, - улыбнулся Саша. - Морские котики, песцы…

- Но люди там есть? - тревожится Равиль.

- Люди везде есть. Наш радист Аполлинарий родом с острова Медного…

Равиль успокаивается.

Но сможет ли он вернуться на катер, после того как побывает на твердой земле? Трудно сказать… Виктор, тот сможет. Он чудак, и сейчас, в такую минуту, думает о том, дадут ли ему швартоваться…

Как долго молчит машина! Трое пошли туда, . а толку никакого.

Петрович что есть силы дует в -переговорную трубку. В машинном отделении никто не откликается, видно, выпал сигнальный свисток.

Но вот из машинного возвращается дядя Костя.

- С машиной все, - докладывает он невесело. - Стартер не берет.

Вытирая на ходу вымазанные в масле руки, механик задом сползает в кубрик. Виктор задраивает люк машинного. Теперь - накрепко! Стартер давал только пол-оборота, и как ни грели остывшую машину, она не хотела работать. Это омрачает радость, но земля все-таки близко, и они так или иначе постараются подойти к ней.

Всю ночь шли к острову. Шли галсами. Саша умело управлял парусом. Изменчивые, слабые порывы восточного и южного ветра позволили немного приблизиться к скалистому берегу.

Когда рассвело, в полукабельтове показался риф-гладкий, плавно очерченный бугор. Катер медленно приближался к рифу, словно целясь в него форштевнем. Кок первым обратил внимание на то, что легкая волна не разбивается о подножие камня, он будто колышется, тихо, почти неприметно колышется в спокойном океане.

- Это кит! - крикнул Саша, когда их_ разделяло уже не больше ста метров.

- Кашалот, - уточнил кок.

Катер шел прежним курсом, и Виктор, забравшись на рубку, увидел мощный хвостовой плавник кашалота.

- Эх, завести бы ему под хвост буксир, - громко прошептал он, точно боясь спугнуть добычу, - и захлестнуть! Вот мяса-то!

- Попробуй, заведи, - сказал выглянувший из рубки Петрович. - Костей не соберем. Забирай левее! - приказал он стоявшему на шкотах Саше.

Кашалот не подавал признаков жизни. Виктор слез на палубу, с грохотом обрушив пожарное ведро, и кинулся к старпому.

- Петрович! - взмолился он. - А если кашалот мертвый? Пойми, сколько добра: станем к нему на прикол и заживем, а?.. На комбинате не поверят - без гарпунов, без пушки кита взяли.

- Не поверят, слушать некого будет. Мы его обойдем, Витя, присмотримся…

Катер отвернул на запад. Туша кита темнела теперь с правого борта.

А если гарпуном убили, а взять не смогли? Или касатки затравили? - упорствовал Виктор.

- У касаток аппетит похлеще твоего, - заметил кок, - эти агрессоры до костей обгладывают, а он, видишь, целехонький… Эй, курибан! - закричал кок, сделав такое движение, будто бросает киту конец для швартовки. - Крепи конец, курибан!

И, словно обидевшись на кличку «курибан» - так на Курилах полунасмешливо, на японский лад, именовали береговых матросов, - кашалот с силой пушечного выстрела ударил хвостовым плавником по воде и проплыл мимо, едва не опрокинув катер.

- Да-а, серьезное хозяйство! - пробормотал Виктор, припав к леерной стойке. - Китобойца бы сюда!

Кашалот медленно уходил на юг.

- Эй, не уходи! -закричал Виктор. - Я коньяком угощаю.

Виктор не умел подолгу огорчаться, да и стоило ли падать духом, когда рядом с ними земля и, конечно же, человеческое жилье, еда и - кто знает? - может быть, и обещанный команде коньяк. Хватит с них, хлебнули они горя!

Но вскоре стало очевидным, что это не Камчатка и даже не Командоры, а маленький гористый островок. Он лежал перед ними весь как на ладони. Пологая западная часть острова оканчивалась рифами, между которыми сердито пенились буруны.

К десяти часам утра катер находился в какой-нибудь сотне метров от острова. Он представлял собой пустынную каменистую сопку, и надо было позаботиться о том, чтобы не разбить «Жучок» о подводные камни и рифы, тесно обступившие остров.

В этот день, осторожно лавируя, они подошли к острову на расстояние сорока метров. Отчетливо виден был берег: серая галька лежбище морского зверя, гнездовья птиц, белеющий среди скал плавник, . несколько разбитых ящиков и бочек.

- Котики! - изумленно воскликнул Коля Воронков, когда с катера стали хорошо видны распластанные на камнях бурые и сероватые туши. - Куда нас к черту занесло?!

В океане, среди морской капусты, изредка мелькали изящные, острые головы самок. Они держались вертикально, словно стоя, но, заметив людей, прыгали вперед, красиво изогнув блестевшее от воды тело, ныряли и снова появлялись, испуганно озираясь, в двадцати- тридцати метрах от прежнего места.

С берега доносился гомон котикового лежбища: зычный рык самцов-секачей, рокот самок, не то блеяние, не то стрекотание детенышей. Ярмарочный, неутихающий переклик.

Равиль и Виктор, как зачарованные, следили за валкой, утиной походкой котиков на берегу, за их красивым щучьим взлетом над волной. Перед ними мясо, много неповоротливого живого мяса!.. Молодые матросы не понимали тревоги старпома.

А котики и впрямь встревожили его. Петрович знал, что с наступлением холодов котики неизменно уходят из северных районов на юг, мигрируют в теплые воды, на новые океанские пастбища. Только с мая они возвращаются на Командоры, сперва могучие секачи-самцы, затем щенные самки и резвые холостяки.

Трудно предположить, что катер снесло так далеко на юг, туда, где обычно зимуют котики. Все говорило против этого: и записи в судовом журнале, и направление ветров и, наконец, обледенение, случившееся неделю назад и немыслимое в южных широтах. Все это факты.

Но и котики были реальностью, а не игрой воображения.

Петровичу пришли на ум рассказы радиста Аполлинария об Алеутских островах. Порой, длинными зимними вечерами, устроившись у открытой печи в коридоре общежития, «старички» с «Ж-257» - Петрович, дядя Костя и Коля Воронков - с интересом слушали старого алеута. Он уверял, что в Алеутской гряде, где-то между островами Атту, Агатту и Кыска, есть омываемый теплым течением островок, с которого, случается, и зимой не уходит котиковое стадо. Будто отец Аполлинария, которого как-то среди зимы унесло на байдаре за Агатту, видел котиков собственными глазами. А японцы со шхуны, задержанной у острова Беринга зимой 1916 года со свежезасоленными шкурками морских котиков, показали, что забой был произведен тайком на одном из островков Алеутской гряды. Правда, тот же Аполлинарий клялся, что на острове Беринга, у северо-западного мыса, лежит полузасыпанная песком челюсть морской коровы, что стоит только порыться в песке бухты Командора, чтобы тотчас же найти разноцветные бусы, из тех, что Витус Беринг захватил на пакетбот для размена с туземными племе-нами, что нет на земле места краше острова Медного, и, осторожности ради, они привыкли не принимать его рассказы на веру.

Но теперь котики были у них перед глазами, порывы ветра доносили с береговой полосы на катер острый запах лежбища.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒