Annotation 31 страница

– Про эту библиотеку вообще отдельный разговор, – сказал Мунин персонально Еве. – Огромное собрание уникальных книг и рукописей пропало самым непостижимым образом. До сих пор ищут. Основную часть привезла Зоя, много чего сам Иван потом добавил. Очевидцы уверяли, что библиотека занимала два подвала и хранилась, как великое сокровище…

– О'кей, – поспешила сказать американка в опасении, что разговор уйдёт от темы. – Про библиотеку в другой раз. Допустим, знание движется. Я понимаю, если Франция. Понимаю, если Италия. Почему Россия?

– Поддерживаю! – подал из угла голос Вейнтрауб. – Почему Россия?

– Может быть, из-за универсальной географии, – предположил Мунин.

Он вооружился макбуком и мгновенно нашёл нужную цитату в тексте «Повести временных лет».

Тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же течёт на юг, а Двина направляется на север, и впадает в море Варяжское. Течёт Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине – в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывёт Русским, – по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра.

Вейнтрауб внимательно вслушивался в малопонятный текст и переспросил:

– Нево?

– Имеется в виду Ладога, – сказал Мунин. – Здешняя река называется Нева, потому что Ладожское озеро в древности называлось Нево.

– Нево! – снова отчётливо проскрипел миллиардер, глядя на Еву.

Американка обменялась с ним пулемётной очередью фраз, которых Мунин с Одинцовым не поняли, а потом некоторое время сосредоточенно смотрела на экран макбука и бегала пальцами по клавиатуре. Скоро принтер зажужжал и выбросил в лоток листы с распечатанными географическими картами. Ева вывесила их рядышком на доске. Первая карта изображала Иерусалим и Мёртвое море, вторая – Петербург и Ладожское озеро.

– Моисей водил евреев по пустыне сорок лет, но не мог войти с ними в Землю обетованную, – сухо сказала Ева по-английски. – Его могила на берегу Мёртвого моря – не на израильском, а на противоположном, где сейчас Иордания. Точного места никто не знает. Есть версия, что Ковчег Завета спрятали в пещере, где похоронен Моисей.

Американка обвела фломастером участок на карте Израиля и добавила по-русски:

– Где-то здесь. Горный массив Нево. Место, где две с половиной тысячи лет Ковчег ищут. Оказывается, есть другое Нево, где тоже может быть Ковчег.

– Ч-чёрт! – вырвалось у Одинцова. – Это наш хозяин догадался?!

– Я тоже могла догадаться, – заметила уязвлённая Ева. – Если бы сразу слышала этот текст. Нево – понятно же. Нево!

Одинцов обернулся к Вейнтраубу.

– Спасибо. Даже расстояния совпадают! Что от Иерусалима до Мёртвого моря, что отсюда до Ладоги по прямой порядка ста километров… – Он снова взглянул на карты. – А Волхов течёт из Ильменя в Ладогу, как Иордан из Кинерета в Мёртвое море. Длина реки там и здесь километров двести. Обалдеть. Во мы дураки-то!

– Это не мы дураки, это я дурак, – сказал Мунин за спиной у Одинцова.

Санкт-Петербург, гравюра петровского времени.

Историк смотрел на свою часть доски, где среди листков с памятками была вывешена распечатка гравюры петровского времени. Нижнюю половину занимало изображение Невы с кораблями на волнах, первых столичных построек и Петропавловской крепости со шпилем собора; в верхней клубились густые облака, а в них парило крылатое небесное воинство. По нижней кромке облаков от края до края гравюры змеилась лента с надписью на двух языках: «Санктъ Питеръ Бурхъ – St. Peters Burgh».

Мунин медленно провёл пальцем вдоль всей надписи.

– Я смеялся, когда вы говорили, что город назван в честь Петра Первого, – сказал он Одинцову. – Потому что принято считать, что это город святого Петра. А Пётр – это же камень по-латыни.

– Да, так сказано в Евангелии от Мэтью, – подтвердила Ева.

Мунин уныло вздохнул:

– Санкт Питер Бурх – значит Город Святого Камня. Того камня, на котором должен стоять Ковчег Завета.

91. Нохчалла

Салтаханов прекрасно всё расслышал.

Что-что, а пользоваться микрофонами и ловить каждое слово академики умели. Специалисты у генерала были классные. Под звуки разговора в особняке Вейнтрауба, которые разносились по трансляции из компьютерных колонок по кабинету, Салтаханов прихлёбывал крепкий чай и вспоминал Псурцева. Как он говорил? К этим троим как-то иначе приходит информация или обращаются они с ней иначе…

Так или нет, но троице, похоже, удалось одолеть очередную ступеньку на пути к решению задачи. «Интересно, каким будет следующий шаг», – подумал Салтаханов, и в этот момент дверь в кабинет медленно растворилась.

Мелькнувшая мысль – хорошенько нагнуть дежурного, чтобы впредь никого и никогда не пускал без предварительного звонка, – исчезла тут же. Салтаханов опешил так, что даже колонки выключил не сразу и не встал. Потому что готов был увидеть перед собой кого угодно, кроме вошедших. А обоих рядом вообще не мог себе представить.

На пороге кабинета, опираясь на суковатую полированную палку, стоял дед. Сколько Салтаханов себя помнил, дед всегда выглядел одинаково: на голове небольшая папаха седого каракуля, поверх наглухо застёгнутой рубашки – серый твидовый пиджак с Золотой Звездой Героя Советского Союза у левого лацкана; тёмные брюки заправлены в короткие, собранные гармошкой голенища хромовых сапог. Дома дед казался привычной частью пейзажа. В кабинете бюро Интерпола он выглядел почти как инопланетянин. Вдобавок из-за дедовского плеча выглядывал тот еврей, у которого Салтаханов отбил Одинцова и Мунина.

– Деда?! – выдавил Салтаханов, отставляя кружку с изображением оскаленной волчьей пасти и пытаясь на ощупь выключить трансляцию.

– Ассалам иалайкум, – промолвил старый чеченец, оглядывая кабинет с изображениями волков по стенам, а его спутник добавил:

– Шалом алейхем!

Откуда здесь мог взяться дед? Последние годы его надо было уговаривать даже на поездку в соседний район. Как он согласился? В таком возрасте, да ещё за компанию с этим… Салтаханов не мог вспомнить имя.

– Владимир – хороший парень, очень мне помог, – сказал дед на чеченском, словно читая мысли внука, и за спинку развернул к себе стул для посетителей. – Волки красивые… Поздороваться не хочешь?

Салтаханов наконец поднялся, и они обнялись. Дед сел на стул.

– Я говорю, волки красивые, – он скрестил жилистые руки на торце палки и прищурился. – Всё в игрушки играешь. А женишься когда? Конь нравится свой, а жена чужая? Не хочу умирать, пока не погуляю на свадьбе.

– Вот и живи сто двадцать лет, – ответил смущённый Салтаханов тоже по-чеченски, покосившись на Владимира.

– Я не понимаю по-вашему, – сказал тот на русском. – Честно. Понял только «деда».

– Это значит «дедушка», – зачем-то перевёл Салтаханов. – Он тоже по-русски почти не говорит. Как же вы с ним общались?

– Добрые люди помогли. Общие знакомые, ещё с войны… Если деда захочет, сам расскажет, – Владимир поставил у двери небольшую сумку. – Здесь его вещи кое-какие. А я пойду, пожалуй. Не буду мешать. Если что – позвоните, вот моя карточка. Дедушку отвезти куда-нибудь, мало ли…

– Почему ты с ним? – спросил Салтаханов, когда Владимир ушёл. – Он же враг.

– Чего мне бояться? Страшно, когда дурак с кинжалом, – ответил дед. – А Владимир умный. И смелый – сам в Чечню приехал, хоть и еврей. Знаешь ведь, что сейчас про чеченцев говорят. Многое – правда… Он не враг. Враги зла желают. Делают зло тебе, твоему народу. Владимир тебе что-то плохое сделал?

Салтаханов промолчал и, повинуясь властному жесту деда, сел на место, а старик продолжал неторопливо говорить:

– Слушай меня. Мы с евреями соседи с древних веков. Хазары были евреи. Но «Хазария» – чеченское слово. В Чечне первая хазарская столица была, на берегу Терека, от Грозного в сторону Кизляра. «Чечен» и «вайнах» – это еврейские слова…

О своём народе Салтаханов знал то, что полагается знать выходцу из достойной семьи. Сами чеченцы называют себя нохчи – потомками библейского Ноя. Из всех племён, которые существовали во времена Ветхого Завета, за тысячи лет сохранились только евреи и чеченцы. Два небольших народа, которым постоянно грозит уничтожение. Евреев и чеченцев не любят во всём мире. «Хотя тут евреи впереди, – подумал Салтаханов, – их не любят больше».

– Мы нохчи! – заявил он, и дед усмехнулся:

– О чистоте породы громче всех ревёт осёл. Чтобы называть себя нохчи, надо быть нохчи. Вести себя как нохчи. А реветь, чтобы все об этом знали, не обязательно. У нохчи есть нохчалла – наш кодекс чести. Многие его соблюдают? Сколько лет назрановцы резали равнинных чеченцев, как овец? Сколько надтеречных продали в рабство шатоевцы?

– Евреи не лучше, – машинально среагировал Салтаханов, пытаясь понять, к чему дед затеял этот разговор. – Мне тут пришлось немного в их истории покопаться. Там тоже чёрных мест хватает.

– У кого их нет? – невозмутимо сказал старик. – Но мы с евреями были добрыми соседями сотни лет, и многие чеченцы приняли еврейскую веру раньше ислама.

– Когда я воевал, – дед коснулся Звезды Героя на груди, – мы все жили, как братья. Ели из одного котелка, одной шинелью укрывались, песню одну пели. Нас всех немцы называли русскими, и это было не обидно. А кто наш народ в сорок четвёртом вышвырнул с родной земли? Русские из НКВД? Или грузин, который страной правил? Или свои же чеченцы, которые ему помогали людей, как скотину, в теплушки загонять? Или евреи?

– Бабушка этого Владимира наших детей в школе учила, пока в Казахстане жили, – сказал дед. – Она их любила, как родных, а они её. Все знали, что она еврейка, а наши – чеченцы. Но никому это не мешало, всем было плохо, и все друг другу помогали. А как стали жить лучше… Э-э, да что говорить!

Старик замолчал, и Салтаханов воспользовался паузой.

– Зачем ты приехал, деда? – спросил он.

– Вот у тебя тут волки повсюду, – дед как будто не расслышал вопроса. – Волк – правильный зверь. Не боится пойти против того, кто сильнее. Настоящий нохчи – как волк. Он или побеждает благодаря храбрости и ловкости, или умирает молча. Важно не то, что на картинках, а то, что у тебя внутри. Мой отец говорил: в каждом из нас борются волк добра и волк зла. Побеждает тот, которого ты кормишь. Ты знаешь, какого волка должен кормить настоящий нохчи.

Старик вспомнил о еде, и Салтаханову пришлось отвезти его в ресторан. По счастью, «лендровер» Одинцова был припаркован прямо у дверей бюро Интерпола. Салтаханову не хотелось разгуливать по улице в компании деревенского дедушки: хватило красноречивого взгляда, которым их проводил дежурный на выходе. Салтаханов отъехал подальше от привычных мест и остановился у придорожной харчевни.

Из баранины в меню нашёлся только люля-кебаб. Пока на кухне готовили мясо, дед пил чай с сахаром вприкуску и говорил – не спеша, но и не делая пауз.

– У нохчи один Всевышний, как и у праотца Ноя. Это у нас в крови. Мы носим папахи в память о том, что получили слово Всевышнего напрямую от пророка Мохаммеда, саляллаху алейхи вэссаллям. А евреи получили слово Всевышнего на скрижалях. Мне Владимир сказал, чем ты занимаешься, чем он занимается… С уважением о тебе говорил, мне приятно было. Только вы с ним сейчас как две зверушки. Когда собака ишака мясом угощает, а он её сеном – оба голодными остаются. Голодная собака кусает ишака. Голодный ишак лягает собаку. И когда один сытый, а другой голодный – тоже плохо. Так нельзя. Вы одно дело делаете.

Салтаханов продолжал удивляться. Выходит, Владимир сгонял в Чечню, разыскал там его деда – и выложил незнакомому старику тайну поисков Ковчега?! Зачем?

– На скрижалях написаны законы Всевышнего, – говорил дед. – Это законы совести. Если у тебя есть деньги – тебя можно ограбить. А совесть кто отнимет? Раньше люди границы зла лучше понимали. Кто не имел совести, тот власть охранял. Кто имел совесть, тот подальше от власти держался и жил трудно, но достойно. После Сталина знали, что столько зла уже не будет. А потом советская власть рухнула. Тогда охранники стали обломки продавать. До сих пор продают, и всё по закону. Потому что законы такие, их люди без совести придумали.

Салтаханову казалось, что дед разговаривает сам с собой, а он как будто подслушивает…

– Сказал пророк, саляллаху алейхи вэссаллям: когда вашими правителями станут самые нечестивые из вас, когда вашими богатыми станут самые скупые из вас, а ваши дела перейдут к вашим женщинам, – тогда вам лучше быть в земле, чем на земле. Ты мне скажешь, что евреи переврали законы Всевышнего. Я тебе скажу – да, переврали. И за это страдают столько лет. А что делают многие наши? Кричат на весь мир: «Мы подручные Всевышнего, и поэтому убьём всех, кто живёт не по-нашему». Разве они мусульмане? Шакалы они.

– Правых нет, одни виноватые, – Салтаханов нервно усмехнулся. – Деда, зачем ты мне это говоришь?

Старик поднял растопыренную пятерню.

– Пальцы видишь? Они разные, но всё равно они – пальцы. На одной руке растут. Как этот палец может быть хорошим, а этот – плохим? Если кто-то говорит, что только его вера истинная, а остальные нет, – значит, у него нет веры. Потому что истинно только слово Всевышнего, но его невозможно высказать. Люди пытаются переводить это слово на свой язык. У тебя свой перевод, у Владимира свой. Если ты это понимаешь – у тебя есть вера. Тогда ты – нохчи.

– Палец без руки – просто отрубленный палец, – говорил дед. – Сгниёт, и никто не заметит. У человека должно быть две руки и десять пальцев. Тогда он подобен Всевышнему.

– Деда, – взмолился Салтаханов, – чего ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты меня услышал и заглянул в себя. Корабль не тонет, когда оказывается в воде. Корабль тонет, когда вода оказывается в нём. То, что внутри, важнее того, что снаружи.

Официантка принесла люля-кебаб. Дед подождал, пока она уйдёт, и сказал, глядя в тарелку:

– Мой внук может помочь найти Ковчег Завета. Мой внук может помешать найти Ковчег Завета. Мой внук спрашивает: что ему делать?

Старик поднял глаза на Салтаханова.

– Сейчас тебе с Владимиром по пути. Потом – нет. Ковчег спрятали, чтобы он не достался таким, которые считают себя единственным пальцем, забывая о руке и о целом человеке. Его надо найти, но отдавать можно только человеку, а не пальцу. Как это сделать, я не знаю.

Дед замолчал и принялся за еду. Салтаханов ковырял вилкой в тарелке и нервничал – не только из-за дедовского монолога. Ему надо было слушать, о чём говорит троица, и разбираться в новых открытиях, а завтра ни свет ни заря быть у Псурцева.

– Хватит смотреть на часы, – сказал дед. – Звони Владимиру, пусть меня обратно домой отправляет… И не возражай. Он привёз, он и увезёт, мы с ним договорились. Что я хотел сказать, я сказал. У тебя своя голова и своя жизнь. Смотри в себя. Сам думай, как быть, и помни, что такое нохчалла. А я уже решу – пускать тебя домой или не пускать… Звони, звони Владимиру!

Он отодвинул тарелку.

– Не ходи сюда больше. Этот баран – мой ровесник.

92. Невидимая красная нить

– Тот, в ком нет Хаоса, никогда не родит новую звезду! – кашлянув для солидности, провозгласил Мунин, когда троица заняла места в кабинете Книжника.

Одинцов с Евой удивлённо переглянулись: к такому патетичному вступлению они готовы не были. Мунин же, которому предстояло докладывать, по-видимому, задумал с первых слов произвести впечатление на Книжника.

– Ницше для начала разговора – это неплохо, – сказал старик, с трудом сдержав улыбку. – Чувствуется настрой. Что ж, давайте посмотрим, какие звёзды породил ваш Хаос.

– Мы систематизировали накопленную информацию, – продолжил Мунин, – и убедились, что действия трёх российских монархов имели выраженное направление. Иван создал Россию как страну, Пётр создал Петербург как столицу страны, Павел создал Михайловский замок как центр столицы.

Это напоминает историю библейских царей, говорил историк. Давид присоединил к Израилю кусок земли с краеугольным камнем, на котором предстояло установить Ковчег Завета, и выстроил столицу – Иерусалим, но строительство Храма оставил своему сыну Соломону.

Иван Грозный вместо усмирения южных соседей упорно воевал за Приладожье и начал переносить столицу из Москвы на север, но тоже остановился. Оба – и царь Давид, и царь Иван – не были готовы к завершению великой миссии. К тому же русский монарх из-за ошибки в расчётах промахнулся с местом и не нашёл достойного преемника.

Царю Петру вслед за Иваном пришлось во многом заново воевать и высчитывать. Но начинал он всё же не с нуля, а британская наука и точные измерительные приборы, привезённые из Англии, позволили заложить новую столицу почти без ошибки.

– Не с Петропавловской крепостью, а именно с городом он промахнулся на какой-то километр, – говорил Мунин. – Город начали строить на правом берегу Невы, где поставили первый дом Петра. Вся страна осталась по другую сторону могучей реки с водосбросом раз в десять больше, чем у Нила. Это была явная ошибка, и вскоре царская резиденция переехала на левый берег – туда, где сейчас Летний сад. Пётр выкупил этот участок у шведского офицера так же, как царь Давид выкупил Храмовую гору у владельца. От этого домика Петра – рукой подать до места, где сперва был построен дворец его дочери Елизаветы, а позже Михайловский замок.

Львы-хранители Петербурга.

Мунин поведал Книжнику вчерашнюю догадку об озере Нево и о том, что в названии зашифровано истинное предназначение Санкт-Петербурга: это Город Святого Камня – постамента для Ковчега Завета.

– Маркеры видны кругом, – вдохновенно говорил историк. – Иван Грозный разместил на личной печати единорога – родовой символ северных израильтян. Цвета единорога – красный, белый и голубой, – стали цветами флага России. И на мачтах кораблей Петра рядом с российским флагом развевался флаг Иерусалима.

Львы, которых в Петербурге больше, чем в любом городе мира, – это символы Иерусалима ещё с библейских времён. Неспроста беглый князь Курбский в первых же строках переписки с Иваном Грозным называл Израилем – Россию, а ещё точнее, Московию с присоединённым северо-западом: он шантажировал царя знанием великого секрета.

– Тамплиеров судили за то, что они сдали или даже продали мусульманам Иерусалим, – говорил Мунин. – А на самом деле рыцари убедились, что в Храмовой горе нет их главной цели – Ковчега Завета, поэтому перенесли поиски в другие страны.

Книжник слушал, не перебивая, и сосредоточено точил карандаши. Он снова сидел в инвалидном кресле: от перемены погоды ломило суставы. Одинцов поглядывал то на Еву, застывшую подобно резной африканской фигурке, то на совиные чучела и статуэтки и медленно перебирал чётки Вараксы…

…а Мунин продолжал рассказывать, как тамплиеры нашли Ковчег Завета в Эфиопии, переправили в Европу и занялись расшифровкой надписей на скрижалях. Первые же полученные знания позволили совершить прорыв в науках, искусствах и ремёслах. Рыцари прятали и перепрятывали святыню на юге Франции. Последний Великий магистр, опьянённый могуществом ордена, доставил Ковчег в Париж. Король с Папой Римским хорошо понимали угрозу, которая исходила от тамплиеров, и уничтожили орден Храма. Но храмовники успели передать великую святыню госпитальерам, а тайная весть о Ковчеге уже была зашифрована в книгах и расходилась по миру.

Иван Грозный начал готовить место для нового обретения Ковчега. Свою часть задачи он получил от бабушки, последней византийской принцессы из династии Палеологов, которая привезла в Москву свод священных знаний в уникальной библиотеке.

Петра Первого наставил на путь потомок шотландского короля Брюса, в роду которого из поколения в поколение передавали секрет, полученный от тамплиеров. Царь превратил созданную Иваном страну в империю и основал новую столицу – второй Иерусалим, город священного камня.

Павел в ожидании императорской короны три десятилетия кропотливо собирал информацию о том, что ему предстоит сделать, – потому и заказал из Европы картину, изображавшую молодого графа де Божё, который тайно спасает Ковчег Завета. Он годами собственноручно проектировал замок, а на самом деле – Храм, где Ковчегу предстояло снова явиться людям. Павел окружал жизнь в Петербурге порядками и ритуалами, невыносимыми для развращённой столичной публики, но обязательными в новом Иерусалиме. Понятно, зачем императору понадобилось общаться со знаменитым раввином: кто ещё мог растолковать тонкости древнееврейских текстов и ритуалов?

– Хасиды учили, что свет Мессии уже разлит в мире на уровне наших глаз, – пояснил Мунин, – но люди не видят его, потому что их головы пригнуты к земле. Павел поднял голову – и прозрел, поэтому сделался настолько терпимым к другим религиям. К тому же у него в руках уже была всеобщая святыня. Оставалось немного до того момента, когда человечество снова обретёт Ковчег Завета и настанет Эра Благоденствия: люди закончат войны, им больше не из-за чего будет враждовать…

Историк остановился, чтобы перевести дух, и тут заговорил Книжник.

– Ваша логика понятна. Петербург – это новый Иерусалим, Михайловский замок – это новый Храм, и теперь надо искать Ковчег, который уже был у Павла в руках… За такой увлекательный рассказ на проблемном семинаре слушатели вам поаплодировали бы, а я бы поставил оценку «отлично». Увы, у нас другая ситуация, и потому оценка – «неуд».

Старый учёный исподлобья оглядел удивлённую троицу.

– Некоторые ваши находки очень удачны, – сказал он. – Однако вы пренебрегли частью информации. Многое из того, что вам известно, не вписывается в теорию или не находит в ней объяснения. Что, скажите на милость, мы будем делать с путешествием Андрея Первозванного и грузом, который он доставил на Волхов? Почему Пётр и Павел в последние дни жизни отправляли армии на юг? Как быть с Ковчегом, который привезли из Эфиопии уже в наше время? И так далее, и тому подобное.

– Меня сейчас интересует не Ковчег как таковой, – продолжал Книжник. – Если древний артефакт не найден при раскопках, археологи в любом случае считают его подделкой до тех пор, пока не доказано обратное. Меня возмутил ваш невнимательный и легкомысленный подход к работе.

Старик сердито замолчал, положил на стол японский нож и стал медленно, по одному собирать карандаши в пенал. В кабинете повисло молчание, которое нарушил Одинцов.

– Я, пока про Андрея Первозванного читал, на интересную историю из летописи наткнулся, вы наверняка её знаете, – сказал он Книжнику. – В новгородских землях однажды завёлся колдун, который стал народ баламутить. А в Новгороде тогда княжил Глеб, сын Святослава. Он отправился посмотреть, что за дела. Колдун как раз перед толпой очень увлекательно выступал. Князь его спрашивает: «Ты будущее предсказывать умеешь? » Тот отвечает: «Умею». Князь спрашивает: «Что с тобой будет, знаешь? » Тот говорит: «Великие чудеса сотворю». Тогда Глеб схватил топор и зарубил этого баламута.

Книжник перестал бренчать карандашами и хмыкнул:

– Занятные у вас ассоциации! Можно сказать, по специальности.

– Я не к тому, – Одинцов немного смутился. – В летописи после этой байки приписка есть: «Люди разошлись». В смысле, поняли, что не сложилось, ну и… Если у нас не складывается, вы или надоумьте, или давайте разойдёмся, да и дело с концом. Всё равно Ковчег теперь по новой искать надо. Если Павлу его двести лет назад привезли госпитальеры – значит, апостол Андрей привёз что-то другое, и Варакса тоже…

Возмущённый старик всплеснул руками.

– Да не Варакса! Ковчег привезли вы! Поймите наконец: Варакса вам только ассистировал!

– Почему вы ждали именно нас? – спросила Ева учёного. – Вы сказали так в первый день.

Книжник посопел, прежде чем ответить.

– Поначалу я принял вас за шутников, но тут же понял, кто передо мной, – наконец произнёс он. – Странно, что вам самим это не приходило в голову.

– Для начала ваши имена, – Книжник укоризненно взглянул на Одинцова. – Насколько я помню, ваш приятель держал в библиотечке скандинавские саги, и вы их тоже читали. Могу добавить, что основатель русского государства Рюрик Ютландский, от которого пошли Рюриковичи, происходил из королевской династии Скьёльдунгов. А мифический родоначальник этой династии, бог ярости, мудрости, войны и смерти как звался?

– Ó дин, – упавшим голосом сказал Мунин. – Верховное божество у древних германцев и скандинавов.

– Ну наконец-то, – проворчал Книжник. – Признаться, вы меня удивили, молодой человек. Уж вы-то должны помнить, кто такие Мунин и Хугин.

Фамилия Евы в Штатах звучала иначе, но европейцы действительно произносили Hugin именно как Хугин. С фольклором викингов Ева знакома не была, и справка от историка пришлась очень кстати.

Munin и Hugin – это пара чёрных воронов, извечных спутников Одина. Птицы регулярно облетают Землю, а по возвращении садятся ему на плечи и рассказывают обо всём, что происходит в мире. Munin – значит «помнящий», а Hugin – «мыслящий».

– Вы можете сколько угодно обижаться, когда я вас укоряю за невнимательность, – сказал Книжник. – Но вы не замечаете даже того, что у вас прямо под носом… Ну-ка, встаньте! Встаньте рядом и посмотрите друг на друга!

Троица выполнила приказ, и старик продолжил:

– Несколько дней назад на моём пороге появилась ваша пёстрая компания и объявила о поисках Ковчега, – он взглянул на каждого. – Ó дин-Одинцов, Мунин и Хугин. Нордический богатырь, еврейский мальчик и африканская красавица. Вы, милая барышня, достаточно хорошо знакомы с текстом Ветхого Завета, где описана история человечества. Вы, молодые люди, изучали «Повесть временных лет». С чего там всё начинается? Бог с ним, с текстом, хотя бы по смыслу.

Одинцов поймал себя на том, что в «Повесть…» вник не сразу, и к тому же искал описания путешествий Андрея Первозванного, а остальное просматривал по диагонали. Ева пыталась сообразить, куда клонит Книжник. Мунин в растерянности протирал стёкла очков.

– После Всемирного потопа, – начал он, чуя подвох, – землю разделили между собой три сына Ноя – Сим, Хам и Яфет…

– Дальше! – потребовал Книжник.

– Они бросили жребий. Симу достались восточные страны, Хаму южные, а Яфету западные и северные…

– …и порешили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части, и был единый народ, – цитатой закончил старый учёный, поднимаясь из инвалидного кресла и шаркая к шкафу с книгами. – Этот единый народ строил Вавилонскую башню, но разделился на семьдесят два языка. Люди перестали понимать друг друга и разбрелись по свету. Потомки Сима, Хама и Яфета уходили всё дальше и дальше, осваивали новые страны, создавали новые государства…

Александр Пушкин, правнук Абрама Ганнибала.

Книжник распахнул остеклённые дверцы шкафа, выудил с полок две книги и положил их на письменный стол: альбом иллюстрированных скандинавских мифов и «Повесть временных лет» в тиснёном кожаном переплёте.

– Вот, полюбуйтесь, – пригласил он троицу, раскрывая альбом на странице со стильной гравюрой, изображавшей Одина и вещих воронов. – Что же касается разделения народа… Планета у всех людей осталась одна. На Земле по-прежнему живут семиты, хамиты и яфетиды.

– Вы же сами ссылались на эти строки, – сказал Книжник и быстро пролистал «Повесть…» до нужного места. – Вот… «Из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине – в землю варягов, от варягов до Рима и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывёт Русским, – по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра». Разве география с тех пор так сильно изменилась?

Он уселся обратно в кресло и набросил на ноги плед.

– Удел Сима – это Ближний Восток, где был обретён Ковчег. Думаю, в семитском происхождении моего юного коллеги никто из вас не сомневается. Вы говорите, что Ковчег вывезли через Северную Африку, которая по жребию досталась Хаму, и как раз оттуда родом предки красавицы Евы. Теперь Ковчег обретает новое пристанище на перекрёстке всех дорог, в земле Яфета, племя которого представляет наш доблестный майор. Получается, реликвия замыкает круг, начатый в библейские времена, и вновь сводит друг с другом народы, которые расстались тысячи лет назад.

Старик наконец-то улыбнулся бесчисленными морщинками.

– Древняя мудрость гласит: незримой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства; нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвётся… Позвольте вас поздравить, молодые люди. Вы – избранные от каждого из потомков Ноя и некоторым образом представляете всё современное человечество. Грех не выпить по такому поводу!

Пили чай, для которого домработница вновь накрыла столик. Мунин похрустел печеньем и принялся рассуждать о розенкрейцерах – о хранителях духовной искры, которые должны собраться вместе, изменить земной порядок и привести людей к порядку небесному.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒