Вместо эпилога 16 страница

Ладно, этих придётся отпустить. В смысле, пропустить беспрепятственно ко мне и дать потом уйти, так как пойти самому ‑ урон государственному престижу.

‑ Гавриил Романович, у тебя бумага и чернила с собой? Ага, вижу что есть. Выпиши англичанам пропуск.

‑ А как его писать?

‑ Кто у нас здесь писатель? Как хочешь, так и пиши.

Державин кивнул, и зачеркал пером по листу, иногда в поисках вдохновения почёсывая затылок. Через несколько минут закончил, улыбнулся, и прочитал вслух:

Преотвратнейшим канальям

Обещает государь,

Что сегодня не повесит,

Не сошлёт в Сибирску даль.

Даже на кол не посадит,

Не велит четвертовать,

Чтобы впредь премерзки бляди,

Зареклись бы воровать.

Пусть идут, не тронем вовсе,

Нам сие невместно есть.

И живыми взад отпустим,

В том порукой ‑ царска честь!

‑ Изрядно, Гаврила Романович! ‑ восхищённый Кулибин изобразил рукоплескание. ‑ Только вот поймут ли?

‑ Как хотят, так пусть и понимают, ‑ отмахнулся Державин. ‑ Изволите поставить подпись, Ваше Императорское Величество?

Признаюсь, ожидал более представительных парламентёров. Там что, адмиралы закончились? Или эти помоложе и, соответственно, понаглее будут? Англичанин смотрит с вызовом, будто делает одолжение присутствием, козёл душной… Швед наоборот, глаза прячет. Ну да, он же представитель недавнего союзника, предательски ударившего в спину. Такое трудно простить, и на его месте любой будет чувствовать себя неловко.

Оба хорошо говорят по‑ русски. Только слова плохие…

‑ Ваше Императорское Величество, мы не уполномочены вести разговоры о капитуляции. Напротив, нам приказано потребовать обеспечить беспрепятственный выход кораблей эскадры из Финского залива.

‑ Так идите, я не держу.

‑ Но фарватер заминирован вопреки всем правилам ведения цивилизованной войны!

‑ У нас разве война? Не знал…

‑ И, тем не менее, мины нужно убрать, иначе…

Так… становится любопытно!

‑ И что же иначе?

‑ В случае отказа, адмирал Нельсон намерен атаковать форты и сам Кронштадт.

‑ Здрасьте! А не этим ли самым вы занимались последние три недели? Или за это время атаковалка выросла? Так укоротим под корень!

Нет, не понимают иноземцы русского юмора. Спорить пытаются:

‑ Адмирал всегда держит слово!

‑ Я тоже держу, господа. А мои условия таковы ‑ в случае безоговорочной капитуляции сэра Горацио ожидает всего лишь расстрел, вешать не буду, обещаю. Остальным предстоит суд, скорый и справедливый.

‑ Считаете наше положение безвыходным, Ваше Императорское Величество? ‑ англичанин выговаривал слова медленно, видимо сомневался в моих умственных способностях.

‑ Отчего же безвыходным? Выходы есть… и не через все из них выносят вперёд ногами. Первый я вам подсказал, остальные можете попытаться поискать сами. Впрочем… самый простой ‑ повеситься самостоятельно.

‑ И это пожелание будет передано сэру Горацио.

Господи, как же они мне надоели!

‑ Иван Петрович, проводи гостей до баркаса. Иван Петрович? ‑ не понял, а куда подевался Кулибин?

‑ Тут я, государь! ‑ механик явился будто из‑ под земли, и всем видом напоминал обожравшегося сметаной кота. Только не той сметаной, что угостила внезапно расщедрившаяся хозяйка, а ворованной из соседского погреба с риском для жизни. ‑ Звали, Ваше Императорское Величество?

Явно что‑ то задумал, если перешёл на официальное титулование. И ни в одном глазу совести. Выпытывать где был, не буду ‑ мало ли в чём признается, а так ни о чём не знаю, и совесть спокойна. Слово, опять же, держать надо. А сам Иван Петрович не проговорится ‑ кремень, не человек.

Сопровождающий механика юнга не таков ‑ дай волю, всё разболтает. Причём не по злому умыслу, а от общего восторженного состояния. Это замечательно читается по лицу, даже не нужно быть опытным физиономистом. Не знавшие бритвы щёки важно надуты, крохотный нос задран вверх, чувство владения великой тайной распирает грудь и прибавляет росту… И терзают смутные сомнения ‑ будто бы видел этого юнца ранее, но тогда он выглядел много старше и вроде был гусаром. Почему сейчас в морской форме?

‑ Граф, отведи парламентёров восвояси. И чтоб живыми, слышишь?

‑ Разве можно иначе? ‑ в голосе Кулибина ненатуральное удивление и неискренняя обида. ‑ И в мыслях ничего такого не держал, государь.

‑ Не рассуждать!

‑ Так точно!

‑ Молчать!

‑ …

‑ Что?

‑ …

‑ Ах да, молчать не обязательно. Выполнять!

Юнга съёжился от строгого окрика, предназначенного вовсе не ему. Трусоват? Или тут естественная робость храбреца и удальца пред начальственным взором? Сам, помнится, не любил…

‑ Кто такой будешь?

‑ Юнга дивизии Синего Флага Денис Давыдов, Ваше Императорское Величество!

Документ 22

" 23 сентября 1817 года

г. С. ‑ Петербург.

Милостивый государь! По совету некоторых моих знакомых и разсчитывая на ваше снисхождение, я решился доставить к вам двадцать экземпляров " РПК", что есть " Ручной Пулемёт Кушапова", изготовленного мною для нужд морской пехоты и пластунских подразделений. Следовало бы мне сперва спросить о том вашего позволения, но как дело идет к зиме и пароходы совершают уже свои последние рейсы, то я и прошу вас извинить мою поспешность ради этой причины.

Желание мое, не согласитесь ли вы взять прилагаемые экземпляры на рассмотрение Высочайшей Комиссии, а несколько из их числа переслать в действующие дивизии на Багдадском и Мосульском направлениях, с намерениями провести испытания в полной мере? Я соглашусь на все условия, какия только вам угодно будет предложить мне; и весьма одолжите, если соблаговолите поддержать ходатайство о моём вступлении в действующую армию.

Если вы не прочь от моего предложения, то я вас попрошу уведомить меня, могу ли я впредь посылать к вам оружие моего изобретения, изготовленное на Пожвинском заводе, и взамен получать от вас патроны к нему из фабрики княгини Лопухиной.

Покорнейше вас прошу почтить меня вашим уведомлением, и примите уверение в совершенном уважении преданнаго вам.

Г. К. Кушапов

P. S. Мой адрес: г‑ ну Габдулле Кушановичу Кушапову, управляющему завода Бр. Воронцовых в Пожве, в Перми, дом Кушапова, Љ 42. "

Глава 22

Петербург. Михайловский замок. Две недели спустя.

Нельсон так и не решился атаковать форты и отдал приказ к отступлению. Красиво они уходили ‑ сквозь взрывы и грохот мин, сквозь поднимающиеся к небу водяные столбы. При всей подлости, лицемерии и заносчивости англичан, в храбрости им не откажешь. Хотя и пустили впереди себя шведов, но тут уж традиции ‑ въезжать в рай на чужом… хм… На сей раз тоже получилось, причём в буквальном смысле. А уж в рай или в ад, не мне решать. Да и чёрт с ними.

Прорвавшихся встречали канонерские лодки, ещё перед постановкой минного поля пробравшиеся вокруг Котлина мелководным Северным Каналом. И набросились подобно собачьей своре на подраненного охотниками волка с предсказуемым результатом. Из двух‑ трёх десятков ракет с греческим, он же кулибинский, огнём, хоть одна да достигала своей цели. В худшем случае… потому что чаще попадало не менее четырёх. Чёртов граф! Ведь клепал реактивные снаряды невзирая на прямой запрет и отсутствие финансирования. Где взял денег? Накажу старого хрыча и не посмотрю, что победителей не судят, по особому совещанию пойдёт. И стоимость канонерок, большинство из которых загоралось после первого же залпа, тоже оплатит из собственного кармана.

Из‑ за пожаров, кстати, нескольким супостатам удалось удрать. В том числе флагманскому кораблю с Нельсоном на борту. Жалко… Но, видимо, судьба припасла сэру Горацио крепкую намыленную верёвку, поэтому упорно хранит своего баловня от остальных неприятностей. Ладно, что же теперь, подождём… пеньки и мыла в России много.

Я так и не узнал почему Кулибин провожал парламентёров с таким довольным, пополам со злорадством, лицом. Сам граф молчал, а англичанин со шведом наверняка сейчас кормят рыб на дне Финского залива и не смогут открыть тайну Ивана Петровича. Не хочет, его дело.

Всё это произошло две недели назад. Господи, как быстро летит время! Вот так не успеешь оглянуться, а уже умирать пора. А нельзя… столько ещё не сделано, и сколько ещё не отомщено! Ты только не мешай, Господи, если помочь не в силах, уж дальше я сам как‑ нибудь справлюсь.

Жизнь потихоньку входила в мирную колею ‑ Петербург зализывал раны, оплакивал погибших, чествовал героев, и ожидал известий от нашего Балтийского флота, отправившегося в Стокгольм с ответным недружественным визитом. Он вышел в море на следующий день после бегства англичан и представлял довольно грозную силу, а если учесть, что к нам присоединились жаждущие крови предателей датчане…

Одновременно с морской операцией в Финляндию вошла армия Кутузова. Поддержанная вновь образованной добровольческой дивизией, состоявшей преимущественно из поляков. Поставленный над ними генерал Багратион поначалу всеми силами отказывался от назначения, ссылаясь на полную невозможность обеспечить боеспособность волонтёров на должном уровне. Но Петру Ивановичу пришлось смириться… тем более, его солдат подразумевалось использовать в первую очередь как трофейные команды. Ну и, заодно, как громоотвод для недовольства местного населения.

Михаилу Илларионовичу, ввиду приближающейся зимы, не требовалось совершать чудеса героизма ‑ всего лишь нависнуть над Швецией дамокловым мечом. В первоисточнике, правда, он над головой нависал… тут же, если посмотреть на карту, больше похоже на откляченную задницу. И коли риксдаг не склонен к французской любви, то поневоле пошлёт войска для парирования возможной угрозы с тыла. А мы… мы пока с фасадной части поработаем.

В самой России тихо ‑ народ затаил дыхание в ожидании плюшек и плюх. Тут уж кому что достанется. Произошло несколько крестьянских бунтов, причём с одним из них случился полный конфуз ‑ из‑ за проклятых англичан как‑ то упустили из виду братьев Воронцовых, и оба успели записаться на службу в штрафной батальон. Поэтому наспех подготовленное народное возмущение превратилось в сущий балаган, которым, впрочем, все участники остались довольны. Мужики получили вольную с землёй в аренду, а новоявленные штрафники ‑ гарантию личной неприкосновенности на всё время службы. Думается, их теперь и на пенсию никогда не выгнать.

Крепостное право я так и не отменил. Честно говоря, просто испугался последствий. Объявлю всех вольными… дальше что? Все станут счастливы? Единственное, что сделал, это издал указ, по которому владеть крестьянскими душами разрешается только отслужившим в армии или во флоте не менее пятнадцати лет и вышедших в отставку в чине не ниже майорского. Но даже этого оказалось достаточно уже для дворянских волнений ‑ некий тамбовский дворянин Антонов произнёс в тамошнем Благородном Собрании зажигательную речь, уличавшую Александра Христофоровича Бенкендорфа в подмене настоящего императора на фальшивого, сколотил отряд из восторженных недорослей, и ушёл в леса, намереваясь скопить силы и двинуться на Петербург во главе Третьего народного ополчения. Курьёз послужил немалой забавой и поводом к частым тренировкам тамбовского гарнизона ‑ солдаты, отправлявшиеся против бунтовщиков, имевших одно только холодное оружие, стреляли из ружей горохом и крупной солью. Оперетка, одним словом. Чистая оперетка!

Дела в Европе обстояли немного хуже ‑ неприятно оживилась Австрия, из Парижа доносили о полном уничтожении Египетской армии Наполеона, так и не дождавшейся нашей помощи. Буонапарте. Говорят, негодовал по поводу отказа русского царя, то есть моего отказа, поставить пушечное мясо для la belle France. Врёт, скотина, как сивый мерин. Я разве отказывал? Наоборот, целиком и полностью согласен был ‑ на определённых условиях. Моя ли в том вина, что на выполнение этих условий у французов банально не хватило денег? Жмоты!

А в остальном всё тихо и спокойно ‑ ждём известий из Стокгольма. Да, чуть не забыл… на свадьбе Фёдора Толстого и Лизаветы Лопухиной, будучи изрядно подшофе, вместо " горько" кричал " Гитлер капут! " На следующий день в Петербурге и окрестностях арестовали одного Гидлера, двух Хитлеров, нескольких Гитлевичей, неизвестно отчего ‑ Булгакова, и, наконец, сенатора Хитрово. Потом, правда, разобрались и отпустили с рекомендацией сменить фамилию, особенно последнему.

‑ Павел! ‑ голос императрицы за спиной заставил вздрогнуть от неожиданности и спрятать за голенище сапога неосмотрительно оставленную на столе фляжку. ‑ Ты опять грустишь в одиночестве?

‑ Дорогая, ‑ стараюсь не дышать в сторону Марии Фёдоровны. ‑ Душа моя, я вовсе не грущу, а работаю с бумагами.

‑ Вот именно, Павел. Всё время работаешь, работаешь, работаешь, и никакой личной жизни.

‑ Личная жизнь? Солнце моё, если что‑ то и было раньше… Сама знаешь прекрасно ‑ ты умнее и красивее всех этих прости… хм… фрейлин.

‑ Возможно, ‑ императрица улыбается нехитрой лести. ‑ Но разве разговор об этом?

‑ А разве нет?

‑ Вот видишь, ты так заработался, что… Всё, бросай бумаги, нам необходимо развеяться.

‑ Каким образом?

‑ Мы пойдём в народ.

‑ Э‑ э‑ э…

‑ Нынче вечером в салоне у Вяземских Гавриил Романович Державин представит новую поэму, посвящённую героическим защитникам Петербурга. Ты обязательно должен присутствовать.

‑ Но удобно ли будет?

‑ Поедем инкогнито, всего лишь со взводом конвоя.

Ну что же, если женщина просит поэтический вечер, она его получит. А спорить… увольте.

Пять часов спустя.

‑ Лизонька, ты теперь замужняя дама, не забывай об этом!

‑ Матушка, вы напрасно беспокоитесь! ‑ при выходе в свет Лизавете Михайловне Толстой, в девичестве Лопухиной, пришлось оставить домашнее " ты" и обращаться к матери исключительно на " вы". ‑ Разговоры о нарядах давно вышли из моды, и обсуждение преимуществ казнозарядного оружия пред заряжаемым с дульной части не может считаться дурным тоном.

‑ Но твои неприличные жесты…

‑ Матушка! ‑ возмутилась Лиза. ‑ Как вы могли такое подумать? Я объясняла княжне Куракиной порядок подготовки к стрельбе штуцера старого образца!

‑ Значит это…

‑ Ну конечно же подразумевался шомпол, а не то, о чём вы подумали.

Дарья Алексеевна мило покраснела:

‑ Ни о чём и не думала.

Лизавета Михайловна поправила повязку, поддерживающую повреждённую в бою руку, проследила, чтобы та не закрывала Георгиевский крест на груди, и улыбнулась в ответ:

‑ А отец Николай такой мужественный!

‑ Ты это к чему?

‑ Да просто к слову пришлось. Он здесь, кстати.

‑ Где? ‑ Лопухина‑ старшая вскинула голову, оглядывая залу, но тут же опомнилась. ‑ Ах ты проказница!

‑ Лиза, смеясь, убежала, а вниманием Дарьи Алексеевны завладела подошедшая хозяйка салона. Вид Зинаиды Петровны говорил о крайней её взволнованности и озабоченности.

‑ Мне только что сообщили, будто сам государь намеревается приехать суда! Боже мой, Дарья Алексеевна, я боюсь!

Лопухина удивлённо подняла брови:

‑ Кого?

‑ И кого, и чего…. всего боюсь.

‑ Павел Петрович в высшей степени добрейший человек, Зинаида Петровна, но если вы чувствуете за собой какую‑ нибудь вину…

‑ Вам хорошо говорить, ‑ Вяземская готова была расплакаться. ‑ Ведь фабрика по выделке патронов и ракет, куда вложены ваши средства, куда как ближе государю, чем мои суконные мануфактуры.

‑ Ну полно… Вот возьмите Нарышкиных ‑ те вообще намерены заняться перевозкой грузов по рекам.

‑ Как так? ‑ от удивления у Зинаиды Петровны пропало всякое волнение. ‑ Но это же неблагородно!

‑ А механика?

‑ О, механика ‑ шарман!

‑ Вот! ‑ Лопухина со значением улыбнулась. ‑ Кирилл Ильич после ареста и суда три месяца ходил в бурлаках, и мысль там ему явилась ‑ устроить судно с паровой машиной, чтобы сама гребло, и другие за собой тянула. Представляете, десять тысяч пудов одновременно?

‑ Да ну? ‑ восхитилась хозяйка салона. ‑ Это совсем другое дело! Паровая машина ‑ тоже очень благородно! Вы не знаете, Дарья Алексеевна, в Швеции их применяют? Если привезут трофейные, я бы купила сразу две.

‑ Тоже для судов? В Англии, говорят, уже начали ставить.

‑ Ах, не упоминайте этих мерзавцев! ‑ Зинаида Петровна, муж и старший сын которой оказались вовлечены в мартовский заговор и погибли в Ревельском сражении, резко переменила настроение.

‑ Простите…

‑ Пустое, я почти привыкла… Пойдёмте лучше к роялю. Вы слышали, какой у красногвардейского священника чудный баритон?

‑ Нет, ‑ ответила Лопухина и почему‑ то опять покраснела.

‑ Как, вы пропустили такое несказанное удовольствие? Возмутительно и непростительно! Ничего, ещё не поздно исправить досадное упущение, ‑ Вяземская взяла Дарью Алексеевну за руку и чуть ли не силой повела к роялю. ‑ Отец Николай, где же вы? Кто обещал нам исполнить новый романс? Обманывать дам нехорошо!

Капитан Тучков лично вывел к инструменту упирающегося священника и поклонился:

‑ Гвардия никогда не отказывается от своих обещаний, мадам! Он конечно же споёт, давайте попросим! Есть желающие аккомпанировать?

Таковых оказалось слишком много, и Александр Андреевич, дабы никого не обидеть, сел за рояль сам. Пальцы, с одинаковой нежностью умевшие ласкать шпагу и женщин, пробежались по клавишам. Отец Николай нервно сглотнул и выдохнул, глядя Дарье Алексеевне прямо в глаза:

‑ Я исполню… прошу простить, это не моя песня. Его Императорское Величество напевал как‑ то раз, вот я и…

‑ Пойте! ‑ попросила Лопухина, не отводя взгляда.

‑ Хорошо… тогда…

Дрогнули струны. Капитан явно знал мелодию заранее ‑ заиграл сильно и уверенно.

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.

Затихли голоса в зале. Лицо Дарьи Алексеевны застыло в недоумённом напряжении, и только одни глаза требовали ‑ дальше!

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком.

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий, ты все реже, реже

Расшевеливаешь пламень уст,

О моя утраченная свежесть,

Буйство глаз и половодье чувств!

Тихо вскрикнула Зинаида Петровна, когда сжавшиеся непроизвольно пальцы Лопухиной стиснули ей руку. Державин, пробиравшийся от дверей к роялю, уронил на пол толстый альбом, откуда разлетелись листы с неровными стихотворными строчками.

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

А женские глаза напротив, кричали: ‑ " Нам ничего не приснилось! "

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с кленов листьев медь…

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть.

Рояль смолк с последним звуком песни. Дарья Алексеевна подошла к священнику и мягко положила руки на плечи:

‑ Не нужно умирать… Нам ещё жить и жить… нам…

‑ Нам?

‑ Да.

‑ Это ответ на все вопросы?

‑ На все.

Зинаида Петровна Вяземская, до глубины души поражённая вопиющим нарушением пристойности, оглядела залу в поисках поддержки:

‑ Это возмутительно! ‑ и тут же поправилась, увидев стоящего в стороне императора Павла Петровича. Улыбающегося императора! ‑ На самом деле возмутительно ‑ никакие условности не должны препятствовать соединению любящих сердец!

Ещё час спустя.

Вот так неожиданно ко мне пришла слава великого поэта. Сколько ни отнекивался, объясняя, что стихи написаны ротмистром Сергеем Есениным, к сожалению, рано ушедшим из жизни, но никто так и не поверил. Все сдержанно, боясь попасть в опалу из‑ за грубой лести, хвалили, говорили о большом вкладе в развитие русской изящной словесности, о неоценимом… К чертям! Какой вклад, если Державин бросил альбом со стихами в камин? А если совсем литературу оставит? Самому вдохновлять будущих поэтов?

Единственно хорошо ‑ отношения отца Николая и Дарьи Алексеевны наконец‑ то прояснились. А то доверить пост обер‑ прокурора Священного Синода неженатому человеку совершенно невозможно, а руководство церковью и руководство церкви необходимо укреплять, причём срочно.

Вообще, была поначалу мысль избрать Патриарха, но немного подумав, от неё отказался. Не может быть в партии двух лидеров, правильно? Спросите, причём тут партия? А вы приглядитесь, прежде чем спрашивать. Иерархия, дисциплина, ячейки в виде приходов, взносы… Готовая партия и есть ‑ хоть Царство Небесное на земле строй, хоть коммунизм. Существует, правда, опасность зарождения комчванства… не сейчас, в будущем. Но мы же большевики‑ интернационалисты, не так ли? Это к тому говорю, что есть у моей партии серьёзный конкурент, который и не даст расслабиться. Понимаете, о ком?

Ладно, что мы всё о делах и о делах? Кто обещал поэтический вечер? Где Державин с его поэмой? Ах да, поэма в камине… но это же не повод молчать?

‑ Гавриил Романович, теперь твоя очередь.

‑ Государь, мне, право слово, неудобно.

‑ Это почему?

‑ Осознавая всю ничтожность потуг… И вообще, я принял решение навсегда оставить поэтическую стезю.

‑ А если Родина прикажет?

‑ Родина?

‑ Император.

‑ Тогда придётся подчиниться.

‑ Считай, что приказ уже получен.

Беда с этими талантами! Ей‑ богу, легче сражение выиграть, чем успокоить обидчивого и ранимого писателя. Ну чисто дети!

Державин вышел к роялю и прокашлялся:

‑ Дамы и господа! Друзья мои! Извините, читать буду по памяти, так что может быть чего‑ нибудь и позабуду. Не судите строго скромного пиита.

Горит Восток зарёю новой.

На перекрёстках, площадях

Грохочут пушки. Дым багровый

Родит смятение в умах,

И на врага наводит страх.

Полки ряды свои сомкнули.

На крышах залегли стрелки.

Летят кулибинские пули,

Нависли хладные штыки.

Гонимы англами к победам,

На баррикады рвутся шведы,

Шотландцы строем в бой летят.

Все чужеземные язЫки

Под пушек рёв, под звук музЫки

Своё стремление крепят

Служить владычице морей.

Но стойкость русских егерей

Для англов ‑ слово роковое.

Гремит, пылает тут и там.

Но явно счастье боевое

Служить уж начинает нам.

Огнём небесным супостаты

Поражены. И сожжены.

Вгоняет вражеских солдатов

Во прах могучий бог войны.

Тесним мы англов рать за ратью;

Темнеет слава их знамён.

И бога браней благодатью

Наш каждый шаг запечатлён….

***

*** Прим. автора: Через тридцать лет, вдохновлённый примером учителя, генерал‑ лейтенант А. С. Пушкин напишет поэму " Взятие Вены". Впрочем, уважаемый читатель и сам её помнит со школьных лет. Но если память подводит, то всегда можно заглянуть в учебник. ***

Вместо эпилога

‑ Поберегли бы себя, Александр Фёдорович, ‑ капитан Ермолов осуждающе покачал головой, когда Беляков сбросил с плеча тяжёлый кожаный мешок. ‑ Рёбра‑ то ещё толком не срослись, да и вообще…

‑ И что же в этом вообще?

‑ Не к лицу государеву министру чёрной работой заниматься.

‑ А кто будет, они? ‑ Фёдорыч пренебрежительно плюнул в сторону кривой берёзы, под которой уложили связанных по рукам и ногам пленников. ‑ Нет уж, лучше я сам.

Так получилось, что срочно отбывающий в Петербург император подчинил егерей подновскому купцу, оставив грозную бумагу, в которой назначал того министром несуществующей золотодобывающей промышленности. Наверное, более в утешение, чем надеясь на что‑ то, потому как после сильной контузии в грудь Беляков и сам не чаял остаться в живых. Но выжил. Мало того, кипучая энергия и предприимчивость не позволили долго разлёживаться в постели. И закрутилось‑ завертелось….

Золото… проклятый метал… жёлтый дьявол… Безжалостная и бездушная машина смерти, всегда сопровождающая его появление, в очередной раз провернула своё колесо, перемалывая обильные жертвы, не разделённые на правых и виноватых. А первыми стали многочисленные скиты, прятавшиеся в заволжских лесах от пристального государева внимания. Ниточки золотой паутины, тянувшиеся к Керженцу и Ветлуге с Урала и Сибири, обрезались решительно ‑ ночными пожарами, стрельбой по бегущим от огня старцам и старицам, допросами проклинающих собственное спасение пленников.

И наносились на карту новые отметки, плескала угрюмо вода лесных озёр и рек, принимая ставших ненужными свидетелей. Страшно… жестоко… и необходимо. Страна требует золото. Это новые ружья и пушки, это корабли, это жалованье, это свобода… Всё то, что поможет выжить новой стране, только что родившейся в муках Ревельского разгрома и крови Петербургской осады.

Новое солнце встаёт над Россией.

‑ Готовы, Алексей Петрович? ‑ Беляков показал на поднимающееся над кромкой леса светило.

‑ К новым подвигам? ‑ вымученно улыбнулся Ермолов. ‑ А они у нас будут?

‑ С нашим государем? Кто бы сомневался!

‑ Тогда вперёд?

‑ Вперёд!

Конец первой книги.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 15 1617