Вместо эпилога 15 страница

Да пусть думает что хочет, хоть матом ругается, всё равно отсюда не уйду. Нельзя уходить по одной простой причине ‑ сразу за заставой, в которую упирается улица, поставлены палатки полевого госпиталя. Восемь сотен человек. И тридцать штыков охраны. И пятьдесят патронов на всех.

В строительстве баррикады участия не принимаю, просто и скромно сижу на принесённом из дома креслице и перезаряжаю злополучные пистолеты. Справятся без меня, должны же быть хоть какие‑ то привилегии у августейшей особы? Тем более ранен, и по возрасту старше всех. Даже Ефимыч, и тот оказался помладше на два года. Да, возраст… Плевать, всё равно когда‑ то придётся помирать, так почему не сегодня? И денёк намечается солнечным и тёплым. Лепота.

За спиной разговор на повышенных тонах. Оборачиваюсь ‑ это Фёдор Толстой пытается прогнать невесту. Лизавета Михайловна переоделась в мужское, в руках сжимает фузею, древнюю даже по нынешним временам, и не собирается никуда уходить. Ну вот, пожениться ещё не поженились, а ссорятся так, будто за плечами не одно десятилетие супружеской жизни. Может быть, им тарелки принести? Ладно, обойдутся, сейчас придут гости и перебьют не только посуду. А платить кто за всё будет? Я?

Рядом объявился прапорщик Акимов. Если опять примется уговаривать отсидеться в тылу, начну ругаться. Не пойду!

‑ Ваше Императорское Величество, они идут!

Кто такие " они", можно не спрашивать. И откуда знает о приближении противника, тоже.

‑ Что там за ловушки установил? ‑ показываю на поднявшиеся вдалеке чёрные дымные столбы.

‑ Так это, ‑ гвардеец смущённо ковыряет носком сапога мостовую. ‑ У Ивана Петровича немного греческого огня оставалось, вот я и подумал…

Оказалось, что прапорщик попросту заминировал предполагаемый маршрут продвижения противника ‑ протянул через улицу тонкие шёлковые нити, привязанные к бутылкам с зажигательной смесью. Уж не знаю, как удалось добиться, но стеклянные снаряды падали с крыш не только при натягивании, но и при обрыве. И даже если кому‑ то пришла в голову мысль обрезать растяжку, то… Судя по всему, так оно и получилось. Впрочем, нам это не слишком помогло.

‑ Приготовиться! ‑ крикнул Тучков и оглянулся, как бы извиняясь.

‑ Ты здесь командир, Александр Андреевич! ‑ состояние капитана понятно ‑ не каждый день под началом целый император.

Сначала показались шотландцы ‑ даже в безнадёжной ситуации хитрые англичане предпочли уступить славу первопроходцев, оставаясь во втором эшелоне. Шведы, скорее всего, замыкали колонну, принимая на себя удары кутузовского авангарда. Немногочисленные уцелевшие волынки еле слышны в слитном рёве бросившихся на баррикаду горцев. Бегут не стреляя, только выставили штыки. Кончились патроны?

‑ Пли!

Тучков ещё что‑ то кричал, но бабахнувшая справа фузея оглушила так, что в ушах звон, сквозь который еле‑ еле пробивается девичий визг.

‑ Я попала! Попала! Попала! ‑ Лизавета Михайловна с самым восторженным и одухотворённым лицом забивает в своё орудие новый заряд. Шомпол в тонкой изящной руке выглядит почти как лом. ‑ Феденька, смотри!

Фёдор Толстой вздрагивает, когда рядом с ним на набитый землёй мешок ложится толстенный гранёный ствол. Пламя вырывается метра на полтора, и сразу несколько шотландцев падают. Она что, картечью лупит? Или случилось чудо, и у нас появился пулемёт?

‑ Какого хрена разлёгся? ‑ сзади кто‑ то бьет по ногам. ‑ Держи!

Еда успеваю обернуться, как незнакомый солдат в форме старого образца суёт мне в руки чугунное яблоко с торчащим дымящимся фитилём. Придурок, ведь не доброшу! Тем временем гренадер поджигает вторую гранату и швыряет в наступающих. А я что, хуже? Эх, хорошо пошла! И рванула в воздухе!

‑ Подвинься! ‑ слева появляется ещё один солдат. И второй… и третий… Обман зрения, или количество защитников баррикады на самом деле увеличилось в несколько раз? Героическая гибель откладывается на неопределённый срок?

‑ Государь, вы живы? ‑ налетевшая и облапившая меня огромная обезьяна в казачьем кафтане настолько похожа на Аракчеева, что, подозреваю, это он и есть. ‑ А мы так торопились!

‑ Пусти, а не то в бароны разжалую!

Вырваться не получилось ‑ набежавшие гренадеры схватили в охапку обоих и потащили в дом Лопухиных, подальше от опасности. И на скорости, со всей дури, приложили о гостеприимно распахнувшуюся навстречу дверь…

" Тяжела ты, народная любовь! " ‑ это было последнее, что успел подумать. Появившаяся мысль погасла одновременно с сознанием и искрами из глаз.

Ничего не вижу… абсолютно ничего не вижу… полная темнота. И лёгкость во всём теле. Это что же получается, опять умер? Первый раз в землянке после попадания немецкого снаряда, и вот сейчас… Да, наверное умер, а те голоса, что ловлю краем сознания, голоса ангелов. Но разве они говорят так хрипло, через слово поминая нечистого? Ад? Господи, но за что? Я же крещёный, тем более коммунист! Не шути так, Господи! Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.

Знаю… там, наверху, уже построен коммунизм. Дай глянуть хоть одним глазком! Потом делай что хочешь! А лучше возьми в небесное воинство… даже рядовым! Молчишь, Господи? Хорошо, пусть будет ад, где одни фашисты, как рассудишь. Но учти ‑ я их зубами грызть буду! У бесплотных душ есть зубы? У меня будут, обещаю!

Голоса всё громче. Знакомые голоса. Тучков? Разве он тоже погиб? И вроде бы ещё Бенкендорф. А с хрипотцой ‑ прапорщик Акимов. Что же, вполне достойная компания. Хорошие люди, с такими хоть англичан бить. Хоть Вельзевула с Люцифером раком ставить. И поставим, чего скромничать…

‑ Не извольте беспокоиться, Александр Христофорович, ‑ вот этот мягкий грассирующий баритон слышу в первый раз. ‑ Современная медицина творит чудеса, и не пройдёт и недели как наступит улучшение.

Какая, к чертям, медицина? Я же умер.

‑ Вы уверены, доктор?

‑ Несомненно!

Ага, значит всё‑ таки живой. А Бенкендорф разговаривает с врачом. Кстати, неизвестно что лучше ‑ помереть, или попасть в руки нынешних коновалов. И то и другое даёт практически одинаковый результат, но первое происходит менее болезненно.

‑ Я на вас надеюсь, Генрих Станиславович.

‑ Господа, доверьтесь опытному эскулапу. Перелом ключицы не настолько опасен, чтобы так беспокоиться! В столь юном возрасте кости срастаются очень быстро.

Кого он юношей назвал, скотина? На Соловки закатаю мерзавца! В Сибирь отправлю медведей лечить!

‑ Вполне доверяю, Генрих Станиславович, но и вы поймите… ей ещё жить и жить. Каково девице с одной рукой?

Чего? Идиоты, кого девицей называете? Глаза разуйте, придурки ‑ аз есмь царь!

‑ Александр Христофорович. Понимаю ваше беспокойство и участие в её судьбе. Но оставьте сомнения, я не допущу, чтоб столь молодая и красивая особа превратилась в калеку. Господь такого не простит.

И это всё про меня? Это я молодой и красивый? Я ‑ девица? Убью! На плаху! Всех расстреляю!

‑ Не только Господь, и государь будет недоволен.

Уже нового императора назначили? Ну сейчас устрою… хм… женскую истерику со слезами и соплями? Где шпага? Где, чёрт побери, моя шпага?

Надо попробовать встать… я ведь лежу? Наверное, лежу. От резкого движения в боку вспыхивает боль ‑ туда прилетело штыком от… Погодите, но прилетело мне, а не какой‑ то девице. Разве… Сесть смогу? Получилось. И ушла темнота, уступив место ослепительному свету ‑ упала мокрая тряпка, закрывавшая лицо. Зачем так с живым человеком? Ах да, помню стремительно приближающийся торец двери… Тряпка ‑ примочка от синяков? Надеюсь, во всяком случае.

‑ Государь очнулся! ‑ радостный вопль прапорщика Акимова больно бьёт по ушам. Самого гвардейца почти не вижу, глаза ещё не привыкли к свету, и приходится их зажмуривать.

‑ Ваше Императорское Величество! Павел Петрович! ‑ восторженно орёт Бенкендорф. ‑ Вы живы!

Ага, называет по имени‑ отчеству. Значит, я не девица? А кто у нас тогда девица?

‑ Совсем оглушил, полковник. Зачем так громко кричать? ‑ недовольное ворчание помогает замаскировать растерянность и недавний испуг. ‑ Чего переполошился?

‑ Так вы же целые сутки без сознания пребывали, государь.

‑ Врёшь.

‑ Истинный крест! Вот у доктора спросите.

Выкатившийся из‑ за спины Бенкендорфа лекарь похож на колобка с ножками, а физиономия излучает такую преданность и доброжелательность, что поневоле хочется быстрее выздороветь и больше не видеть эту слащавую морду. Не он ли меня девицей обзывал? Будущий доктор лесоповальных наук…

‑ Ваше Императорское Величество, позвольте выразить…

‑ Вон отсюда!

‑ Что, простите?

‑ К чертям всех врачей!

‑ Государь гневаться изволит, ‑ перевёл Акимов и подтолкнул непонятливого к двери. ‑ Вы, Генрих Станиславович, девицу ещё раз осмотрите.

Меня вновь сковало ужасом, бросило в холод, и отпустило не сразу, оставив лёгкую слабость в коленях.

‑ Какую девицу, прапорщик?

‑ Лизавету Михайловну, кого же ещё? ‑ удивился гвардеец. ‑ Она в свою фузею тройной заряд забила, вот отдачей ключицу‑ то и сломало. Да вы не переживайте, государь, до свадьбы заживёт!

Вот оно как… А я, старый дурень, ни за что ни про что обидел хорошего человека, нашего милейшего эскулапа. Стыдно, Павел Петрович! Ей‑ богу, стыдно давать волю эмоциям и срывать зло на ни в чём не повинных людях. А излишне богатое воображение хорошо лечится бромом. И кое‑ кому требуется лошадиная порция.

Судьба‑ злодейка, видимо, решила покуражиться над несчастным лекарем от всей души ‑ распахнувшаяся дверь сшибла беднягу Генриха Станиславовича с ног, отшвырнула к стене, и вернула обратно ‑ прямо под ноги ворвавшемуся в спальню генералу.

‑ Ваше Величество! ‑ заорал тот с порога и, не обращая внимания на распластавшегося по полу доктора, бросился обниматься.

‑ Михаил Илларионович? ‑ я попытался отстраниться.

‑ Я! ‑ один глаз у Кутузова прикрыт чёрной повязкой, но второй сверкает опасным восторгом пополам с безумием. ‑ Государь, нам нужно срочно поговорить наедине.

Совершенно не похож на Мишку Варзина. Или это не он? Попробовать какой‑ нибудь пароль?

‑ Наедине? Если только вы имеете сообщение о том, что утро красит нежным светом…

‑ Стены древнего Кремля! Бля! И от тайги до британских морей!

Крики сопровождались объятиями и похлопыванием по плечам. Нет, товарищ Варзин, так не пойдёт.

‑ Михаил Илларионович, посмотрел бы на тебя капитан Алымов.

‑ Ой… простите, Ваше Императорское Величество.

Прощения он просит… Мне после суток беспамятства сортир в первую очередь нужен, а не его извинения. Не то сейчас конфузия произойдёт…

‑ Оставьте нас, господа. Срочно оставьте, я сказал!

Варзин (или всё таки Кутузов? ) проводил взглядом покидающих спальню офицеров, и едва только закрылась дверь, произнёс:

‑ Уважают они тебя, Паша. Именно уважают, а не боятся. Смотри, чуть не строевым пошли!

Я ответил минут через десять, когда общее состояние организма пришло в норму, и уже не нужно было никуда торопиться. Разве что помыть руки в глубоком серебряном тазике.

‑ А ты, Миша, учись у них.

‑ Зачем?

‑ Затем, что с царём разговариваешь, пенёк вологодский! Смирно! Равнение на… Отставить!

‑ Так ведь я…

‑ Наедине, хочешь сказать, можно?

Кутузов ( всё же Кутузов) засопел:

‑ Прошу простить, Ваше Императорское Величество.

‑ Не обижайся, Мишка, а? Хорошо? Представь, что мы ‑ разведчики в тылу у фрицев. Или по минному полю идём… неосторожный шаг, и… И если бы только сами подорвались.

‑ Есть кто‑ то ещё из наших?

‑ Они все наши, Мишка. Вся страна. И не знаю, кто нас сюда забросил ‑ Бог, партия, марсиане… Не брошу, понял?

‑ Но причём же…

‑ При всём! Нет больше красноармейца Романова, совсем нет. Он остался там, под Ленинградом, в землянке. И Мишки Варзина нет. И не будет никогда!

‑ Почему?

‑ Да потому! Такого уже наворотили… и ещё наворотим!

‑ Но уже вместе, Ваше Императорское Величество?

‑ Очень на это надеюсь. И вообще ‑ спасибо, Мишка. Спасибо, генерал!

Кутузов прошёлся по комнате, остановился. И спросил дрогнувшим голосом:

‑ Пусть нас нет… пусть мы погибли… но это же мы? Другое время, другие враги, другая война. Но мы есть?

Что ответить?

‑ Мы есть, Миша. Другие, но есть. А война… война та же самая ‑ за Родину.

Документ 21

" От Санктпетербургскаго Обер‑ полициймейстера

Дан сей билет воздухоплавателю для производства полётов в Петербурге, Финляндской, Стокгольмской губерниях отставному боцману Матвею Котофееву.

1) С сим билетом ездить тебе самому в корзине, гондолой именуемой, с номером, на оной написанным.

2) Никому как билетом, так и номером не ссужаться под штрафом.

3) Иметь сменныя корзины настоящею желтою одною краскою выкрашенныя; одним словом, отнюдь чтоб кроме желтой никакой другой краски не было.

4) Зимою и осенью кафтаны и шубы иметь, от обморожений на высоте.

5) Летом же маия с 15 сентября по 15 число рубахи иметь с белою и голубою полосой. Шляпу ж голубую.

6) Больше двух седоков отнюдь не возить под указным штрафом.

7) С высоты не плевать и седоков от того удерживать.

8) Над городами восторг матерно не выражать под штрафом.

9) Дворцовых и протчих знатных господ и иностранных министров экипажей и марширующей церемонии сверху ничем не забрасывать.

10) Плату за полёт брать с седоков наперёд, а тако же плату за мытьё корзины при их нежданной болезни.

11) Если седоки, которые тебя наймут везти и будут кричать или какия делать непристойности, то таковых от шуму унимать, ежели ж не будут слушать, то кидать их вниз на парашутном зонте изобретения господина Гарнерена.

Со онаго воздухоплавателя указныя пошлины за один шар сто два рубля взяты и в книгу по Љ 457 записаны. Февраля 10 дня 1805 года. "

Глава 21

‑ Ты мне, Васька, баки‑ то не забивай! ‑ боцман Матвей Котофеев погрозил пальцем сидевшему напротив гренадеру и приложился к кружке. Крякнул от удовольствия, отёр пену с усов, и продолжил. ‑ Ну где это видано, чтобы человек пули руками ловил? Ври, братец, да не завирайся.

‑ Правду говорю! ‑ собеседник моряка, приходящийся тому единоутробным младшим братом, понизил голос. ‑ Знающие люди говорили ‑ государь Павел Петрович английские пули прямо перед собой перехватывал и обратно кидал. Представляешь, Матюша, два батальона как не бывало, будто траву скосил!

Как Василий не старался, но за соседним столом расслышали его рассказ. Что поделать, если во время осады кабак является одним из немногих мест, где можно скрасить скуку между неприятельскими приступами.

‑ Пули ‑ это мелочь, ‑ со знанием дела заметил кто‑ то из сидевших неподалёку моряков. ‑ Я вот собственными глазами видел, как во вчерашней вылазке Его Императорское Величество самолично три фрегата сжёг.

‑ Восемь, ‑ поправил Котофеев.

‑ Так шведские не считаются. Какие же они фрегаты? Так, корыта с мачтами.

‑ Всё равно посчитать нужно.

‑ Нельзя, ‑ не соглашался моряк. ‑ Противник совсем негодящий. Мы им, значится, мину под самую крюйт‑ камеру крепим, а там даже часовых на палубе не выставили. Так и дрыхли до самого взрыва! Не, не вояки.

Матвей, не принимавший участия в ночной вылазке, поинтересовался:

‑ Вы мины‑ то гвоздями приколачивали?

‑ Зачем? Архимедовым винтом прикрутили ‑ шурупом называемым. Небось тому Архимеду теперь орден выйдет ‑ голова!

Вздохнули дружно, завидуя неизвестному остроуму. И было отчего вздыхать ‑ по слухам, любое изобретение, идущее на пользу или прибыль государству, приносило придумщику личное дворянство. Мало того, это самое дворянство при желании можно было в любой момент обменять на звание вольного государева хлебопашца, с причитающимся к оному земельным наделом в губерниях за Уралом.

‑ Голова, ‑ согласился Матвей. ‑ Почти как у меня.

‑ Ты‑ то здесь с какого боку?

‑ Вот скоро увидите, ‑ боцман улыбнулся своим мыслям. ‑ Ежели завтра нужный ветер будет… Подождём малость?

Финский залив. Форт " Рисбанк". Полдень следующего дня.

А я тоже ждал, хотя бурлящая энергия требовала выхода. Терпение, Павел Петрович, и только терпение. И не стоит завидовать занятым людям ‑ сам определил каждому фронт работы. И себе тоже сам. Вот и сиди теперь, жди у моря погоды в самом прямом смысле. Скучно, но куда деваться?

А так, конечно, вроде все при деле. Иван Петрович Кулибин здесь же, в Кронштадте. Не в самом городе, конечно, а увязался за мной. Именно ему и претворять в жизнь бредовую идею, предложенную боцманом Матвеем Котофеевым. Зная изобретательность и пытливый ум нашего графа, надеюсь на успех с большой долей вероятности.

Военного министра Аракчеева нет, и не увидим ещё долго ‑ в тот злополучный день излишне ретивые гренадеры сломали ему руку. Правда, это не помешало Алексею Андреевичу принять участие в последующей схватке, где он и получил штыком в бедро. Очевидцы рассказывали, будто разъярённый граф забил обидчика насмерть одной только здоровой ногой, но верится с трудом. Как же он тогда стоял? Врут, наверное.

Бенкендорф в Петербурге. Нет, не отдыхает, совсем наоборот ‑ занимается прочёсыванием города, вылавливанием прячущихся по подвалам и чердакам недобитков, и отделением плевел от козлищ. Совершенно верно, были и такие, что встречали англичан хлебом‑ солью и распростёртыми объятиями. Теперь пусть попробуют Александра Христофоровича обнять. Кстати, в задачу гвардейцев входит не только поиск врага внутреннего и внешнего, но и активное использование найденных на расчистке столицы от баррикад и завалов. Не умирать же беднягам с голоду в ожидании суда, а так хоть на похлёбку заработают.

Кутузов тоже занят. Я, оказывается, присвоил ему звание фельдмаршала ещё весной, но забыл подтвердить это соответствующей бумагой. Но в ту ночь, проведённую за коньяком и разговорами о прошлом, которое скорее всего не станет будущим, Михаил Илларионович напомнил. Вообще, забавно было наблюдать, как сквозь хитрую и циничную натуру опытного военачальника и царедворца то и дело проглядывала святая простота Мишки Варзина. И умудряются как‑ то уживаться вдвоём в одной голове! Зато и должность им определил тоже на двоих ‑ пусть командуют всеми сухопутными войсками, подчиняясь напрямую только императору. И всё, пропал старый друг, целиком окунувшись в новые заботы, даже предстоящее сражение с английским флотом его не интересует.

Зато неприятельскими кораблями живо интересуется другой человек. Причём не с точки зрения их боевого применения, а исключительно с коммерческой. Гавриилу Романовичу Державину поручено произвести точный подсчёт понесённых нами потерь, оценить их в материальном выражении, не принимая во внимание какую‑ либо амортизацию, и озвучить сумму компенсации, которую необходимо истребовать с Англии и Швеции. Сомневаюсь, конечно, что туманный Альбион требование хотя бы заметит, не то что удовлетворит, но уж Стокгольм расплатится за всё сполна! Заранее сочувствую, но, увы, не смогу ограничить полёт творческой мысли поэта.

‑ Тридцать пять сажен по два с полтиной… да помножить на… и отнять восемь… ‑ бормотал Гавриил Романович, разглядывая эскадру в подзорную трубу. ‑ Да и то, если не сгорят… Ваше Императорское Величество, кругом одни убытки!

‑ И что же?

‑ А нельзя ли хоть что‑ нибудь захватить неповреждённым? Иначе стоимость дров никак не компенсирует затраты на…

‑ Экий вы меркантильный, господин Державин, ‑ Кулибин, копавшийся неподалёку в механизме самого странного вида, укоризненно покачал головой. ‑ Вдруг ничего не получится?

‑ У вас?

‑ Вот только давайте обойдёмся без лести, Гавриил Романович, ‑ механик вздохнул и оглянулся на обвисший конус ветроуказателя. ‑ Посвежело бы скорей, что ли.

Нужный ветер задул только к обеду следующего дня. Но перед этим корабли неприятельской эскадры предприняли попытку обстрела укреплений. Скорее даже обозначили её, чем действительно бомбардировали. Так, бросили около полусотни ядер, получили в ответ сбитую мачту у " Дифайянса" и небольшой пожар на " Элефанте", и ушли ‑ легли в дрейф вне досягаемости наших пушек. Что‑ то господин Нельсон совсем решительность потерял. Или собирается бросить безнадёжное предприятие, опасаясь удара с тыла от переброшенного на Балтику Черноморского флота? Если так, то сэр Горацио глубоко неправ ‑ я хоть и слыву немного сумасшедшим, но не настолько, чтобы посылать Ушакова в сомнительную экспедицию вокруг Европы с непредсказуемыми итогами. Сами отобьёмся как‑ нибудь… с Божьей помощью. Да, вот она сейчас совсем не помешает.

‑ Шибче, шибче качай! ‑ Кулибин покрикивает на помощников, мехами нагоняющих горячий воздух в огромный полотняный шар. ‑ Пошевеливайтесь!

Боцман Котофеев, предложивший всю эту авантюру, в ответ весело скалит зубы и сильнее нажимает рычаг. Пускай посмеётся, скоро плакать будет. Шёлк на одноразовый аппарат пожалели, а промазанная рыбьим клеем тонкая льняная ткань гораздо тяжелее и расправляется неохотно, так что качать и качать, пока руки не отвалятся. Наполнилось хоть немного? Вроде поднимается потихоньку…

Я не вмешиваюсь в процесс. В моём представлении воздухоплавание ‑ это самолёты, а тут… рахитичный аэростат заграждения. Но что‑ то же должно получиться?

‑ Пошла родимая! Какого… и кто… мать? ‑ Кулибин в своей стихии, и некоторыми выражениями смог бы вогнать в краску даже лошадь.

Удивительно, но так его понимают лучше ‑ помощники бросили качать меха и надели горловину приподнявшегося над землёй шара на трубу, идущую от большой железной печки. Граф, не доверяя никому, лично шурует в топке длинной кочергой.

‑ Крепи верёвки! Осторожней, идолы!

Через полтора часа надувшийся пузырь рвётся вверх так, что швартовые концы, удерживающие аппарат от преждевременного старта, натянуты и гудят не хуже струны. Иван Петрович обращается ко мне, от избытка чувств перейдя на крик:

‑ Командуйте, Ваше Императорское Величество!

Не сказать ли подходящую случаю речь? Наверное, не стоит, а то, не приведи Господь, ветер за это время переменится. Обойдёмся, пусть потомки сами для своих учебников исторические афоризмы придумывают.

‑ Отпускай!

По канату ударил топор, и шар взмыл в небо, потянув за собой несколько привязанных бочек. Кроме них поднималось ещё кое‑ что.

‑ Дёргай! ‑ заорал Кулибин. ‑ Лебёдки держите! Отцепились?

‑ Седьмой застрял!

‑ Давай ещё раз, ну?

‑ Есть, Ваше Сиятельство!

Кто‑ нибудь в детстве запускал воздушных змеев? Красивое зрелище, вам скажу. Особенно когда их два десятка, все здоровенные, покрашенные яркими красками… грязные английские паруса на этом фоне никак не смотрятся.

Боцман выглядел довольным:

‑ А я говорил, что получится! Второй и восьмой ещё стравите, черти! Что, не видите, отстают от всех?

‑ И последний, ‑ с беспокойством сказал Кулибин, наблюдая, как поднятые шаром змеи утягивает в сторону вражеской эскадры. ‑ Ну что, государь, скоро начнём?

‑ Тебе виднее.

Эх, нет во мне таланта товарища Шпанова, чтобы достойно описать дальнейшее. Сначала механическая гильотинка с часовым заводом перерезала что‑ то, держащее чего‑ то ещё (даже не знаю что именно, так как заумные объяснения Ивана Петровича толком не понял), и бочки взорвались в воздухе, пролившись огненным дождём в опасной близости от английских кораблей. Промахнулись… не больно‑ то и хотелось! Следом посыпались снаряды со змеев. На каждом было по десятку, и почти все раскалывались от удара об воду, оставляя большие горящие кляксы, сносимые ветром к эскадре Нельсона.

Державин, явившийся продолжать подсчёты, возмутился:

‑ Вы же всё сожжёте!

‑ Может быть чего останется, ‑ пожал плечами Кулибин.

‑ Нет, они уходят! ‑ Гавриил Романович отнял от глаза подзорную трубу и посмотрел на меня с обидой ребёнка, которому посулили новую дорогую игрушку, но обманули. ‑ Они же уходят, Ваше Императорское Величество!

‑ Вот и замечательно. Неужели вы ждали чего‑ то другого?

‑ Но как же? Но зачем тогда всё это? ‑ главный фискал Российской Империи показал рукой на лебёдки, на дымящую печку, на небо, в котором исчезал наш воздушный шар. ‑ Разве не для того, чтобы вынудить к капитуляции? Просто прогнать?

‑ Сражения, дорогой мой Гавриил Романович, выигрываются не фокусами, а… ‑ тут я запнулся, не в силах подобрать слово.

‑ Но всё же ‑ зачем?

‑ А как Александр Васильевич Суворов говорил? Удивил, значит победил!

‑ Мы удивили?

‑ Разве не заметно?

Корабли, окутавшиеся парусами, спешили поскорее уйти от расплывшегося по воде огненного пятна. Некоторые так торопились. Что сталкивались, а особо невезучие сцеплялись снастями. Вызвав одобрительные крики со стороны наблюдающих за бегством русских моряков и артиллеристов.

Это хорошо, но где же оно? Нет, не так ‑ ОНО! И почему эти деревянные корыта такие медлительные? Впору самому бежать по волнам, подобно героине Александра Грина, и подталкивать англичан со шведами в корму. Или пинками подгонять. Ну… ну где же?

И тут же, будто отвечая на неслышный вопль, у борта одного из шлюпов поднялся столб воды и облако густого белого дыма. Жалко на такую мелочь тратить… Ага, второй, на этот раз линейный корабль. " Сент‑ Джордж", кажется. И ещё… Нет, не зря поставили на кон последний рубль, потратив почти все запасы пороха. Зато теперь фарватер Южного Канала на пути отступления неприятеля напоминает тарелку с пельменями. Ну да, обыкновенные морские мины, изобретённые черт знает когда и черт знает кем. Взрываются, правда, через раз, но в данном случае качество компенсировали количеством ‑ были старые запасы, так и не установленные в мирное время по обыкновенному разгильдяйству, новых добавили. Кулибин с Ловицем над начинкой тех и других немного поколдовали, вот и набралось. Это не Финский, это мой залив, и что хочу с ним, то и делаю! И незачем всякой сволочи по нему плавать! Плавать, господа ревнители морских традиций, именно плавать.

‑ От флагмана отвалил баркас, Ваше Императорское Величество, ‑ доложил боцман Котофеев. ‑ Сей же час пристанут. Прикажете расстрелять?

‑ Это всегда успеется. А что за баркас?

‑ Шестивёсельный. А ещё там офицер с белым флагом.

‑ Никак капитулировать собрались? Экие проказники! ‑ я посмотрел на Кулибина. ‑ Сходил бы, Иван Петрович, узнал, что им надобно.

‑ А если они не захотят со мной разговаривать?

‑ С целым графом?

‑ Ну и что? К царю же едут, а не к графу.

‑ Да откуда же узнали, что я тут?

Механик ткнул пальцем вверх:

‑ А штандарт чей висит?

По уму самому бы поговорить, но, боюсь, не удержусь и прикажу повесить парламентёров на ближайшем столбе. Это только внешне выгляжу спокойно, пристойно, иногда даже весело, но внутри кипит скопившаяся злость и требует выхода. Срывать её на своих? Хватит, было уже такое и едва не закончилось апоплексическим ударом табакеркой в висок. Хотя там и других причин куча, но именно эта послужила поводом и моральным оправданием, для многих заговорщиков. Нет, свои, они и есть свои… их нужно любить, холить и лелеять. В определённых пределах, разумеется.

‑ Ну? ‑ под требовательным взглядом Кулибин поёжился, тяжело вздохнул, и ушёл. ‑ Давно бы так.

Отсутствовал граф долго, видно дожидался, пока англичане причалят, но через час вернулся с самым виноватым видом:

‑ Англичане отказываются разговаривать со мной, государь, и просят вашей аудиенции.

‑ Так сюда приведи.

‑ Я звал.

‑ И что?

‑ Не идут, боятся. Даже на берег не вылезают.

Угу, мне бы тоже на их месте было страшно вылезать ‑ парламентёры, конечно, лица неприкосновенные, но по недавнему указу любой англичанин, ступивший на землю Российской Империи, объявлялся вне закона. Вооружённый считался разбойником и подлежал немедленному уничтожению, а безоружных нужно было отправлять в суд, где они получали по десять лет исправительных работ. В зачёт срока шло только рабочее время… Сурово, но… но справедливо.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒