Вместо эпилога 8 страница

Глава 11

В доме купца третьей гильдии Александра Фёдоровича Белякова царил переполох. Как и положено приличному переполоху, он сопровождался бестолковыми метаниями разом побледневшей жены, ревом испуганных детей, и захлёбывающимся лаем цепных кобелей в палисаднике. А утро так прекрасно начиналось… чтобы закончиться стуком в двери. Суровый офицер в зелёном мундире непривычного кроя и странном кивере, напоминающем богатырский шлем, нетерпеливо забарабанил буквально минуту назад. Но этого времени оказалось достаточно для возникновения в купеческой душе смятения и ужаса. Вести, приходящие с оказией из столицы, тому весьма способствовали.

‑ Открывай! ‑ надрывался служивый.

Александр Фёдорович смотрел на незваного гостя с высоты второго этажа, по обычаю поставленного поверх каменных подклетей, и лихорадочно размышлял о причинах столь неприятного визита. Уж не Суздальские ли монахи, многие годы безуспешно оспаривающие у Подновской слободы славу огуречной столицы и право поставлять сей деликатный овощ к царскому столу, подсуропили?

‑ Открывай, говорю! Надобность государева!

А делать‑ то и нечего, попробуй такому не открыть.

‑ Иду‑ иду! ‑ купец тяжело вздохнул, перекрестился на образа в красном углу, и заспешил вниз по лестнице, не доверяя столь важного дела домочадцам. Лишь на ходу многозначительно посмотрел на супружницу, понятным движением разъяснив порядок приёма важной государственной персоны.

Тяжёлая дубовая дверь с толстыми железными полосами поверх досок без скрипа распахнулась, и гвардеец упёрся взглядом в сияющее невиданным радушием лицо купца. На купчину, как предполагалось ранее, тот никак не тянул ‑ худощав слегка, солидного брюха нет, и волосы лампадным маслом не смазаны.

‑ Милости просим, Ваше Высокопревосходительство, заглянуть в нашу скромную обитель.

Начинается. Иван Петрович Кулибин особо указывал на известную скромность нижегородцев ‑ одну из разновидностей гордыни. Местные купцы и промышленники, строя хоромы, вызывающие зависть столичных князей с графьями, упорно именуют их домами. В Нижнем Новгороде нет дворцов ‑ даже у губернатора, быстро проникающегося сим духом.

‑ До Высокопревосходительства мне ещё лет триста служить, ‑ гвардеец решительно остановил поток славословий и представился. ‑ Гвардейской дивизии прапорщик Акимов, честь имею! Ты Беляков будешь? Распишись в получении письма.

Александр Фёдорович с опаской взял в руки пакет, украшенный пятью печатями, и с вопросительными интонациями предложил:

‑ Так, может, подниметесь, Ваше благородие? Там и перо с чернильницей, и всё остальное, к ним прилагающееся…

Прапорщик молча но благосклонно кивнул, и проследовал за хозяином по чуть поскрипывающим, начищенным речным песком ступенькам. Наверху уже поджидала хозяйка с расписным подносом, на котором заманчиво так располагалась высокая серебряная стопка в окружении крохотных огурчиков.

‑ Это что сие означает?

‑ Так ведь оно по старине положено.

‑ По старине? ‑ Акимов с подозрением глянул на потемневшие от времени иконы. ‑ Уж не раскольничаешь ли ты?

Глаза купца потухли, чтобы тут же вспыхнуть какой‑ то потаенной грустью:

‑ Да куда уж нам, Ваше благородие. Капиталы раскольничать никак не позволяют ‑ маловаты оне.

‑ Маловаты?

‑ Вот истинный крест!

‑ Разберёмся! ‑ гвардеец с лихостью, выдающей опыт, опрокинул стопку, вдумчиво зажевал огурчиком, и хотел было поставить её обратно. Но поднос исчез вместе с хозяйкой. ‑ Э‑ э‑ э… куда?

‑ В карман. Соизвольте принять небольшой… ой!

Аккуратная, без членовредительства, но сильная оплеуха опрокинула купца на пол. Прапорщик навис сверху грозовой тучей:

‑ Взятка? А знаешь ли ты, образина, что взятки придуманы англичанами для нанесения ущерба государству Российскому?

‑ Виноват, Ваше благородие… ‑ Беляков с трудом сел и прислонился к высокой голландской печке. ‑ Так это что, таперича совсем… никому? И даже..?

Акимов подбросил в руке злополучную стопку:

‑ Давал, значит?

‑ Как же без того? В коммерческом деле без того вообще никак.

‑ Списки составишь ‑ кому, сколько, как часто. Понял? Грамоте разумеешь?

‑ Без неё тоже нельзя. Еленка, подай перо с чернилами, да пусть накрывают обед уставшему от государевых забот их благородию! Пошевеливайтесь там у меня!

За обедом, во время которого Александр Фёдорович старался не жевать пострадавшей левой стороной, ледок недоброжелательности между купцом и офицером окончательно исчез. Прапорщик справедливо рассудил, что третья гильдия вполне может быть приравнена к обер‑ офицерскому званию, а потому отдавал должное блюдам, совершенно не чинясь.

‑ Вот скажи мне, Сергей Викторович, ты государя‑ императора видел?

‑ Конечно, я же в гвардии состою. И даже несколько раз… но не будем об этом.

‑ Ну и какой он из себя? ‑ Беляков оглянулся, убедился, что никто не подслушивает, и перешёл на шёпот. ‑ А то у нас слухи пошли, будто царя подменили.

‑ Это кто такое говорит? ‑ Акимов отставил поднесённую к губам стопку и погладил усы, пряча жёсткую усмешку.

Ему уже доводилось слышать нечто подобное по дороге в Нижний ‑ в Вологде, в Ярославле, Балахне. Нет‑ нет краешком уха и ухватит ползущие россказни о чухонском младенце, подброшенном матушке Екатерине взамен убиенного Понятовским цесаревича Павла Петровича. А теперь, дескать, тот чухонец вырос и оказался злым немецким карлой, желающим обратить православный народ в латинскую веру.

‑ Да ведь слухами земля полнится, Сергей Викторович, ‑ развёл руками купец.

‑ Кабы через край не полилось! ‑ от удара кулаком по столу подпрыгнули тарелки.

‑ Что не полилось? ‑ не сообразил Беляков.

‑ А то, чем полнится!

Купец поёжился и поспешил перевести разговор в другое, более безопасное русло:

‑ Это точно, народец у нас такой ‑ соврут, и возьмут недорого.

‑ Не только у вас.

‑ Беда… А вот скажи, Сергей Викторович, как оно на самом деле приключилось? Из‑ за чего англичанка так на царя‑ батюшку взъярилась, что на душегубство пошла?

Прапорщик опять погладил усы и задумался. Слухи ведь откуда‑ то берутся? Они же не вошь, способная сама собой расплодиться в пропотевшей да нестиранной рубахе? Кому‑ то они выгодны? А ежели так, то…

‑ А дело там простое, Александр Фёдорыч, ‑ Акимов взялся за стопку. ‑ Ещё в бытность государя Павла Петровича наследником престола, отправился он в путешествие по Европам ‑ других посмотреть, себя показать. Ну и заодно, так сказать, невесту приличную присмотреть. Обычное дело у царственных особ. Да, кстати, а чего это любезная Елена Дмитриевна нами пренебрегает? Нехорошо…

‑ Бабское ли дело, Сергей Викторович? Оно ведь, как известно…

‑ Зря ты так. Ещё Пётр Великий указывал бывать на ассамблеях непременно с жёнами.

‑ Так то на ассамблеях! Хотя… Еленка, иди‑ ка сюда!

Вечером того же дня.

‑ Кыш, проклятая!

Толстая трёхцветная кошка, неторопливо пробиравшаяся по неведомым кошачьим делам куда‑ то в сторону курятника, получила столь сильного пинка, что несколько раз перевернулась в воздухе, и упала прямо в свиное корыто. А нечего под ногами путаться, когда хозяйка не в духе.

Капитолину Ивановну Воробьёву нельзя было назвать злой, но сегодня даже куры попрятались, чуя надвигающуюся отнюдь не с неба грозу. И было от чего печалиться ‑ известная поставщица новостей, злыми языками именуемая за глаза сплетницей, сорокой и гадюкою, теряла она заслуженную славу всезнающей особы. Как же так, уже полдня как к Беляковым прибыл грозный гвардейский офицер, весь из себя красавчик и усач, а никто до сих пор не ведает подробностей. То ли арестовывать приехал, то ли, что самое худшее, медаль привёз. Совсем теперь Елена Дмитриевна зазнается… Мужнина награда, это ведь не новый чепец, в который любая кошка нагадить сможет, и не новое платье из жёлтой тафты, собирающее подолом коровьи лепёшки на дороге…

Нет, не дадут медаль. Но на каторгу тоже ничего ‑ разговоров не на один месяц хватит. Ну где же Еленка с новостями? Не идёт… а ещё кума, детей крестила.

‑ Капитолина Ивановна, сударыня моя, что же ты, и гостей не видишь? ‑ голос любимой подруги (глаза бы выцарапать! ) показался ангельским пением.

‑ Елена Дмитриевна, матушка! ‑ сколько же энергии в маленькой и сухонькой, телосложением оправдывающей прозвище Воробьиха, женщине, а? Поскакала по двору, вот‑ вот взмахнёт крылышками, да и взлетит в горние выси. ‑ Замечталась вот… Да проходи, голубушка, проходи ‑ завсегда рада видеть и почтение выразить. Чайку ли приказать поставить, али наливочки вишнёвой испробуем? Хоть и прошлогоднего урожаю, но вкуснотиш‑ ш‑ ш‑ а!

‑ Так ведь не праздник?

‑ Да мы капельку. Твой‑ то тоже скоро к Макарию отъезжает? Мой вечор уж покатил. Вот за успешную ярмонку и употребим.

‑ Нет, Капушка, Александр Фёдорович задержится. Уж и не знаю, поедет ли нонеча…

‑ С гостем, поди, водку пьёт?

‑ Её, окаянную, ‑ тяжело вздохнув, согласилась Белякова. ‑ И как только здоровья достаёт, а? В прошлом году два раза пьян являлся, в позапрошлом один, и вот опять за старое.

Капитолина Ивановна, страдавшая от мужнина пьянства почитай каждые четыре месяца, с обидой поджала губы и внимательно посмотрела на гостью ‑ не со смехом ли да укором говорит? Вроде бы нет, тоже переживает.

Как ни изнывала почтенная Воробьиха от любопытства, но правила приличия, соблюдаемые в купеческих семьях гораздо строже, чем у ветреного дворянства, не позволили сразу же приступить к расспросам. Сначала, и не менее часа, обсуждали виды на урожай огурцов и капусты на волжских островах, посетовали на неважно завязавшиеся вишни в садах, о детях, коих у каждой по трое, о будущей Макарьевской ярмонке, высоких ценах на китайский чай, единогласно осудили любителей пить его внакладку, а не вприкуску… И лишь после этого Ивановна решилась перейти к главному.

‑ Гляжу, Дмитриевна, у тебя шаль новая?

‑ Да где там… о прошлом годе Фёдорыч на именины дарил.

‑ А я‑ то думала, что гостюшка нонешний привёз.

‑ Не, то особый курьер из Санкт‑ Петербургу с письмом от Ивана Петровича.

‑ Кулибина?

‑ Его сиятельства графа Кулибина!

‑ Да ну?

‑ Вот провалиться мне на этом месте, ежели вру. Хоть и высоконько взлетел, да родственников‑ то не забыват.

‑ А рази родственник?

‑ А то! Двоюродную тётку моего Фёдорыча помнишь?

‑ Которая за Асафа‑ кулугура в Никульскую деревню вышла?

‑ Она самая. А Иван‑ то Петрович её свахи бабушкиной свояченице деверем приходится.

‑ Вот оно как… ‑ с завистью протянула Капитолина Ивановна. Такое близкое родство с влиятельной персоной позволяло Белякову надеяться не только на медаль ‑ глядишь, и в столицу переберутся. ‑ А в письме чего пишет?

‑ То дело государственное и нас не касаемо, ‑ Елена Дмитриевна строго нахмурила брови. ‑ А вот гонец что рассказал…

Воробьиха нервно сглотнула слюну в предвкушении новости, и аж подалась вперёд:

‑ Ну же…

‑ Не нукай, сударыня. А рассказал господин гвардейский прапорщик всю, какую ни на есть, правду: почему англичане на нас войной пошли, да злобятся отчего.

‑ Да?

‑ Несомненная правда, голубушка Капитолина Ивановна, не изволь сомневаться! А дело было так… ‑ купчиха подмигнула и понизила голос. ‑ Когда государь наш Павел Петрович совсем юн был, то поехал он в земли аглицкие, прямо через океан‑ море. На корабле поплыл, знамо дело. А как приплыл, то пошёл в гости к тамошнему королю Егорию, счётом третьему. Ну, пир, конечно, горой, как и полагается у благородного состояния… напились, короче, допьяна.

‑ Нешто и оне потребляют? ‑ изумилась Воробьиха.

‑ Англичане, те все до единого пьяницы горькие, ‑ подтвердила Белякова с видом несомненного знатока. ‑ Ну а государю, чтоб Отечество не обстрамить, тоже пришлось… да не в этом суть. Просыпается, значится, наш Павел Петрович поутру, а ихний Егорка по двору скачет, хохотом диким гогочет, да на палисадник указывает. Дескать, его‑ то Англия ‑ цветок дивный, а Россия ‑ крапива жгучая.

‑ Козёл! ‑ прокомментировала Капитолина Ивановна.

‑ Вот! А государь, немного подумавши, портки расстёгивает, да всё что есть на цветок сей и возлагает!

‑ Срамотища.

‑ Чего бы понимала! Какая же срамота, ежели длиной в руку?

‑ Брешешь!

‑ Лопни мои глаза, если брешу ‑ прапорщик точно обсказывал. Ну и вот… говорит Павел Петрович Егорке: мол на твою Англию я ложил с пробором, а ты попробуй на Россию положить.

‑ А тот?

‑ А чего тот? Тоже сгоряча дёрнулся, вроде как вытащил… а вытаскивать‑ то и нечего ‑ в два раза меньше горохового стручка.

‑ Да ну?

‑ Вот тебе и ну! С тех пор и затаил англичанин злобу лютую за тот позор, значится. И козни строит, недомерок. Да ещё всех царёвых завистников к бунту подбивает.

‑ Это чего же получается…

‑ Об том и говорю ‑ у кого в штанах меньше чем у котёнка, тот и бунтовать норовит, тот враг государю, потому что заняться‑ то более и нечем.

Воробьиха оживилась:

‑ Надобно непременно в полицию о братьях Татининых сообщить.

‑ Зачем?

‑ Так и у Якима, и у Мефодия… ой…

‑ Хм…

‑ Да я только слышала, ‑ сразу принялась оправдываться Капитолина Ивановна. ‑ Не подумай чего такого. Тебе‑ то с Фёдорычем вона как повезло… ой…

Ещё никому не приходило в голову измерить скорость передвижения слухов по земле Русской. Разве что гений академика Ломоносова способен был постичь непостижимое, но Михайло Васильевич уже давно как ушёл в край вечного знания и высшей мудрости. Так и бродили те слухи никем не измеренные.

Всего месяц прошёл после приезда прапорщика Акимова в Нижний Новгород, а последствия оного уже разошлись по стране, будто круги по воде от камня брошенного. Поднятой волною захлёстывало человеческие судьбы, ломало планы и чаянья, разбивало надежды. Следом прокатилась эпидемия дуэлей, всегда заканчивающихся смертью одного из участников. И разговоры, разговоры, разговоры… Сколько таких разговоров кануло в безвестность? Много. Но мы упомянем лишь два из них.

Первый случился в Орловской губернии, в имении отставного майора Житомирского полку Мелентия Григорьевича Яворского. Указывая на дверь молодому человеку, одетому с претензией на иноземный шик, он многозначительно поглаживал рукояти заткнутых за пояс халата пистолетов:

‑ Извольте покинуть мой дом, сударь! Я уверен, что именно вы никак не сможете составить счастье моей дочери.

‑ Но позвольте…

‑ Не позволю! Я не позволю своей единственной наследнице стать посмешищем для света, выйдя замуж за личность, проявляющую столь предосудительную англоманию. По большому счёту вы мне были по душе, но… Но скажу откровенно ‑ пусть даже в ваших штанах шпага, а не булавка, общество всё равно будет уверено в обратном. Докажите, что это не так!

‑ Каким образом? ‑ молодого человека бросало из пунцового румянца в мертвенную бледность.

‑ Единственным, достойным мужчины и дворянина ‑ войною! Вернётесь героем ‑ и можно будет вернуться к разговору.

Мы не будем упоминать имени этого юноши. Какое нам дело до прошлого, если в будущем жил он долго и счастливо, вырастил шестерых сыновей, назвав старшего Мелентием в честь деда, и умер в покое и почёте, окружённый многочисленными потомками. И драгоценной реликвией передавался в семье знак ордена Святого Георгия второй степени, вручённый одному из самых молодых русских генералов самолично императором Павлом Петровичем на дымящихся развалинах Вестминстерского аббатства.

Второй же разговор произошёл в Петербурге, на тайной квартире, снятой Александром Христофоровичем Бенкендорфом для конфиденциальных встреч, афишировать которые явно не стоило. На этот раз, противу обыкновения, собеседником командира гвардейской дивизии являлась не прекрасная незнакомка под тонкой вуалью, а усатый гусар, конфузливо теребивший лежавшую на коленях ташку.

‑ Итак, господин штаб‑ ротмистр, подведём итоги… Двести тысяч рублей серебром настолько грандиозная сумма, что мне не верится в верноподданнические чувства. Ну совершенно не верится. Как и в детский лепет о невозможности поднять руку на помазанника божия.

‑ Ваше превосходительство, я…

‑ Да, вы. Если судить по допросам графа Воронцова, то задаток за организацию покушения на императора Павла Петровича вы получили ещё в прошлом месяце. Так что же такого должно было произойти, если вы вдруг срочно просите о встрече, на которой добровольно сознаётесь в подготовке к убийству? Уж не Святой ли Дух снизошёл, господин штаб‑ ротмистр?

‑ Ваше превосходительство… я не трус, и не кланялся французским пулям в Италии и турецкие ятаганы не вызывали дрожи в коленях. Но поверьте, жить потом с репутацией недомерка… Лучше застрелиться самому.

‑ Разве английские ружья сделают это хуже?

‑ Так я смею надеяться…

‑ Неужели государь похож на человека, способного позволить боевому офицеру преспокойно избегнуть тягот войны на безопасной сибирской каторге?

‑ Вы меня спасаете!

‑ Это ещё как посмотреть. Кстати, штаб‑ ротмистр… не желаете получить вакансию ротного командира во Втором штрафном батальоне?

Документ 12

" Его И. Величество, между многими отеческими попечениями о благоденствии своих верноподданных, простирая милосердие свое и на жителей селений безлесных, высочайше повелеть соизволил, открывшейся Новороссийской губернии, в Бахмутском уезде, каменный уголь ввести в большее обыкновение к употреблению; почему сим и извещается: 1) что уголь означенной весьма удобен не только к употреблению на винокуренных и кирпичных заводах, к жжению извести и к исправлению всех хозяйственных нужд, а потому 2) есть ли кто для означенных надобностей иметь его пожелает, тот может получить в означенном уезде при казённом селении, называемом Третья рота, заплатя на месте по 4 коп. за пуд. "

" По высочайшему повелению балтийского карамельного флота дивизии красного флага мичман Симаков, за порядочной привоз из Костромы рекрутской партии, так что во время следования его с оной им бежавших, ни больных не было, произведен в лейтенанты. "

" Тульскому купцу Сидневу, просившему об определении его к таганрогскому порту браковщиком ладана, отказано яко в такой просьбе; которая до рассмотрения Е. И. В. не принадлежит. "

" Продается книга: " Способ отгадывать имена, кто кого любит или о ком задумает", 15 коп., " Арапский кабалистик, прорицающий будущее и предсказывает судьбу каждого человека", 20 коп. "

Глава 12

Едва наш караван, состоящий из двух десятков деревянных посудин, похожих на маленькие галеры, миновал Балахну, как бурлящая непонятная радость заставила выйти на палубу и стоять там с глупой улыбкой. Ещё немного, рукой подать, и покажется за болотистым берегом Мещерского пустыря родной город. Хотя нет, сначала село Сормово, а потом уже Нижний. Кабы не тучи с моросящим дождём, можно было бы увидеть кремлёвские башни и сбегающие уступами к самой воде стены. Родина… чёрт побери, сколько отсутствовал? С начала сорок второго года. И в этой шкуре четыре месяца.

‑ Прикажете приготовиться, Ваше императорское Величество? ‑ Аракчеев отпустил бороду, что вместе с ярким кафтаном в старинном стиле заставляло вздрагивать и испуганно креститься встречавшихся по пути купцов ‑ очень уж на Стеньку Разина похож. И мордой, и общим её выражением.

‑ Здесь приставать не будем, сперва в Подновье.

‑ Понятно, государь.

Интересно, что же ему понятно? Наверняка ведь решил, будто поступаю наперекор мамашиной памяти ‑ она, помнится, в своём путешествии делала остановки как раз наоборот. Нет, просто очень хочется поскорее увидеть родную слободу, может быть, даже родственников отыщу. Разумеется, родственников из будущей жизни. У императора Павла Петровича их здесь нет.

Нижний показался… Стрелка… красиво… Ивановская башня почти напротив, Предтеченская церковь чуть ниже её по склону. С паперти этой церкви Минин и призывал народ ко Второму ополчению. А если памятник там поставить? Спасители Отечества. Ага… И примерно отсюда уходило на Москву войско Тохтамыша, на две трети состоявшее из нижегородцев. Так… забудем… а кто напомнит, тому в рыло.

По берегу толпы народа. Самые любопытные и нетерпеливые выходят навстречу в лодках, разукрашенных цветными тканями и коврами. Я бы в такую погоду плевать хотел на всех императоров ‑ завалился бы на тёплую печку, принял рюмочку чего покрепче… Когда‑ то, кстати, на этом и погорел. Не слышали историю? Ах да… приезжал как‑ то в наш город сам маршал Тухачевский… Всё как положено ‑ транспаранты, оркестры, товарищ Жданов с полуторачасовой речью, физкультурницы в майках и спортивных трусах. А мы как раз из Варнавина вернулись, где банду Мишки Скворцова брали. Насквозь промокли, устали хуже собак, да и плюнули на все встречи. Ага, плюнули… ровно через неделю все три звезды с петлиц‑ то и осыпались. Знатный поджопник получился ‑ летел из органов без всяких крыльев, и приземлился только в порту. Но уже грузчиком.

М‑ да… чуть не посадили… жополизы маршальские. Зато в тридцать седьмом, когда наполеончика нашего за пухлую задницу прихватили, тот инцидент в заслугу пошёл. А в партии хоть и восстановили, но на Малую Покровскую работать всё равно не взяли. И звание не вернули. Ладно, дело прошлое, чего уж ворошить…

Напротив Кремля толпа самая густая и разноцветная. В подзорную трубу хорошо виден губернатор с большим караваем на вышитом полотенце, растерянным взглядом провожающий наш караван. Господин Кудрявцев так обеспокоен явным проявлением монаршей немилости, что не замечает, как вокруг него стремительно образуется пустота, только недавно заполненная верными подчинёнными. Потом, при случае, объясню Егору Францевичу, что претензий к нему не имею. И рекомендую организовать из местного чиновничества роту добровольцев в штрафной батальон ‑ при правильно сделанном предложении добровольцы всегда найдутся.

С батальонами этими, кстати, не всё гладко вышло. Создавая самый первый, я предполагал, что они станут чем‑ то вроде военной передвижной тюрьмы, где осуждённые будут перековываться в нормальных людей и, заодно, исполнять некоторые опасные задачи. Но после Ревельских событий и преобразования самого первого батальона в Красную Гвардию, начался дурдом. Да‑ да, обыкновеннейший дурдом. Кому, скажите, в здравом уме придёт в голову проситься на почти верную смерть? Тем не менее меня буквально завалили рапортами и прошениями о переводе. Это не считая тех бумаг, что поступали военному министру графу Аракчееву.

Пришлось кое‑ что изменять, многое придумывать на ходу, а что‑ то вообще объявить подлежащим решению только после победы. И было обнародовано следующее:

А) Срок службы в штрафниках составляет десять лет для направляемых туда по суду, и четыре года для прочих штрафных добровольцев.

Б) Семьи крепостных крестьян, добровольно поступивших в службу штрафную, получают вольные, а сами они по выходу срока, жалуются званием вольного хлебопашца с наделом в сорок десятин в центральных, или восемьдесят в сибирских губерниях по выбору.

В) Помехи и препоны к поступлению в службу со стороны любого лица являются фактом вопиющей государственной измены и покушением на Императора и Отечество.

Г) Крестьяне крепостные и экономические, изъявившие желание оружно послужить Отечеству в войсках обычного строю, подлежал призыву на срок в двенадцать лет, по истечении которых пользуются вышеозначенными жалованными льготами.

Д) В боевых действиях выслугу офицерам сих батальонов считать втрое, но со строгим учётом, дабы впоследствии количество генералов не превысило разумные пределы.

‑ Догоняют, Ваше Императорское Величество!

‑ Кто и кого? ‑ недоумённо оборачиваюсь к Аракчееву.

‑ Губернатор следом за нами последовал.

Перевожу взгляд за корму. Ага, точно, длинная шестивёсельная лодка чуть не выпрыгивает из воды, настигая неторопливый караван. Вот настырный! Совсем как французский посланник, прожужжавший все уши криками и мольбами о помощи Египетской армии Наполеона. Он и турецкого пашу с собой приводил, как доказательство того, что султан ни в коем случае не против прохода русского флота через проливы. И намекал, свинья, будто в противном случае Бонапарт может задуматься о союзе с англичанами. Ну‑ ну… вот прямо таки сейчас и бросятся друг к другу в пламенные любовные объятия. С разбегу.

Но посланник, похоже, и сам не верил собственным завуалированным угрозам, потому что продолжал лебезить и прогибаться. Впрочем, это его дело. Пусть хоть наизнанку вывернется и в таком виде по Петербургу бегает, но пока не увижу наличных и не услышу их благородный звон, ни один боевой корабль не выйдет из Севастополя в сторону Египта. Или, на худой конец, можно расплатиться расписками о погашении наших долгов голландским и итальянским банкирам. Они, помнится, уже наполеоновы подданные? Как, ещё не объявлял себя императором? Досадно, право слово, но исправимо ‑ разве не стоит признание сего титула законным каких‑ то жалких пятидесяти миллионов?

Да, о чём это я? Вроде бы начал о губернаторе, а перешёл плавно на политику…

‑ Алексей Андреевич. Распорядись послать всех визитёров и посетителей к чертям собачьим.

Аракчеев морщится украдкой, когда полагает, будто никто не видит. Очень его коробит моя манера упоминать нечистого, более приличествующая какому‑ нибудь раскольнику. Вот для них слово чёрт не является грубым и бранным, и употребляется столь часто, что поневоле начинаешь подозревать и тех и других в близком родстве. Приходилось по долгу службы присутствовать на допросах старообрядческих начётчиков ‑ после услышанного там, ругань босяков в пивной на Миллионной кажется верхом благопристойности.

‑ Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!

Граф ушёл отдавать распоряжения, а я направил трубу на стены Печёрского монастыря, высотой и количество башен немногим не дотягивающие до кремлёвских. Эх и жирненький карасик… был! А мне только чешуя с косточками досталась. Нет, так нельзя ‑ самодурство хорошо до определённых пределов, а в некоторых ситуациях лучше действовать убеждениями. Впрочем, при известной степени красноречия, с предъявлением одновременно кнута и пряника… Вот мамаша их и применила ‑ обнищала стараниями многочисленных хахалей, да и наложила длань… то есть, лапу волосатую, на земли и денежки монастырские. Называлось это словом столь неприличным, что до сих пор запомнить не могу ‑ то ли секелизация, то ли ещё как… В общем, только колокола у святых отцов и остались, да и то повезло не всем. Печёрские из удачливых, а свыше семисот обителей вообще закрыла, сучка похотливая…

Между мной и монастырём безлесный остров. Если здесь и росли когда‑ то деревья, то давно уступили своё место капустным и огуречным огородам ‑ почти основному источнику дохода местных жителей. Остальное лишь мелкие подработки. Ну да, если в иной местности заводик по производству полотна из гусиного пуха, два десятка кузниц, варенные предприятия, дающие в год двадцать четыре тысячи пудов паточного варенья из вишен, малины да гонобобеля, и могли являться основой благосостояния, то для Подновья это приятные дополнения. И ещё сады, занимающие крутые склоны высокого, до двухсот саженей, берега.

‑ Павел, ты так долго под дождём, ‑ Мария Фёдоровна подошла совсем неслышно и встала рядом. ‑ Промокнешь.

‑ Ничего, ‑ смеюсь в ответ. ‑ Пусть поливает, может, ещё чуток подрасту.

Императрица тоже смеётся ‑ до неё недавно дошли слухи о моих выдающихся… хм… особенностях организма, так что не упускает возможности лишний раз пошутить по этому поводу. И сама же мило краснеет от двусмысленностей. Но смущение не мешает ясности мыслей. В данный момент ‑ излишней ясности.

‑ Почему мы не остановились в Нижнем Новгороде, Павел?

‑ Соскучилась по цивилизованности? Балы, натёртый паркет, тысячи свечей в хрустальных люстрах, лакеи в белоснежных чулках… Этого хочешь?

‑ Твоими стараниями белые чулки можно увидеть разве что в глуши, куда не дошли веянья новой моды, ‑ усмехается Мария Фёдоровна и кокетливо поправляет сарафан.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒