Вместо эпилога 9 страница

‑ Правильно, нехрен тратить деньги на щепетильное убожество, ввозимое со всех помоек развратной Европы. Или вологодское кружево хуже брабантского?

‑ Лучше, но его нет почти.

‑ Конечно мало. Любое излишество должно быть редким и дорогим, иначе, что оно за излишество? Вот лапти ‑ товар первой необходимости, потому имеют низкую цену и есть везде в достатке.

‑ Предлагаешь обуть высший свет в лапти? Тебя не поймут.

‑ Вот уж на что наплевать, так это на мнение света. Не поймут… а если я их не пойму?

‑ Ах, Павел, ты такой… такой… ‑ императрица хитро покосилась, вздохнула прерывисто, и прижалась пухлым плечиком, как бы намекая, что слухи слухами, но и подтверждать их нужно как можно чаще.

Не будем поддаваться на провокации, товарищи! Тем более остров заканчивается, и сразу за ним открывается небольшой затон со спокойной водой ‑ наша сегодняшняя цель. А тут почти ничего не изменилось! Всё те же лодки на берегу, символически привязанные тонкими веревочками к вбитым колышкам, мосток для погрузки телят на баржи. Зачем, спросите, их грузить? Так ведь здесь каждый клочок земли занят под огороды, и молодых бычков развозят на лето по волжским островам, еще не занятым капустными плантациями, на заливные луга, где нет волков, а постоянный ветерок сдувает надоедливых слепней и оводов. Здешняя телятина супротив всей самая дорогая.

На соседней галере бухнула холостым зарядом пушка ‑ местные жители извещались о прибытии горячо любимого монарха. Или просто обожаемого, но всё равно монарха. Да они уже и привыкли, наверное, к подобным визитам ‑ сам Пётр Великий тут изволил собственноручно липовую рощу посадить***, да и мамаша заезжала к Кулибину за его знаменитыми часами. Мелочная баба…

*** Примечание автора ‑ на сегодняшний день сохранилось шесть деревьев. ***

‑ ‑ Здесь так мило! ‑ Мария Фёдоровна помахала ручкой выскочившим из воды мальчишкам, совершенно не стесняющимся отсутствием штанов. ‑ Они живут в воде?

Ага, русалы бесхвостые… Это для нас купание является развлечением, а пацаны до посинения и до злой судороги в сведённых ногах ловят раков и вьюнов, сбывая их потом в нижегородские кабаки да трактиры. Или к Макарию отвезут, выпросив у кого‑ либо из отцов лодку, благо до ярмарки всего вёрст семьдесят. Добытчики малолетние… И во взглядах не восторг от лицезрения высочайших особ, а будто счёты щёлкают ‑ не удастся ли ободрать дорогих гостей на пару пятиалтынных, сбагрив улов вместе с корзиной и дырявыми портками в придачу. Прямо сердце радуется ‑ в помолодевшее зеркало смотрюсь.

Пушка стреляет ещё раз, заслужив одобрительные крики детворы, и первая галера тыкается носом в песок. Эти плоскодонки мелей не боятся, тем более взятый в Ярославле лоцман родом из Кадниц, а тамошние мужики из колыбели выходят с точным знанием всей Волги и её притоков. Наследственное, наверное…

Егеря прыгают за борт, не дожидаясь сходней, и рассыпаются по кустам. Ни за что не поверю, будто им всем срочно приспичило по малой нужде ‑ наверняка сейчас засядут в зарослях, чтобы даже наглая чайка не смогла нагадить на охраняемый объект. Этим объектом являюсь я лично, императрица Мария Фёдоровна, и самый младший из Великих князей ‑ малолетний Николай Павлович. Если остальных детей удалось оставить в Петербурге без особых проблем, то этот проявил твёрдость характера, буквально с боем вырвав обещание взять с собой в путешествие. Подозреваю, что надеется встретить по пути придуманного мною колобка…

Аракчеев морщится, углядев в отсутствии встречающих умаление императорского величия. Смотрю на него с укором:

‑ Полно тебе, Алексей Андреевич, мы же нежданно‑ негаданно нагрянули. А, как известно, незваный гость хуже татарина.

‑ А колобок ‑ лучше! ‑ Николай топает ногой по палубе, привлекая внимание. ‑ Папа, давай дадим колобку графский титул!

Хорошее предложение, но немного несвоевременное. Если под именем колобка понимать Матвея Платова, то сейчас он где‑ то под Оренбургом застрял. А если гонец с приказом прибыл, то уже выдвигается на Кавказ, в усиление армии Цицианова ‑ есть кое‑ какие мысли насчёт… Ибо турок что‑ то совсем бояться позабыл. Напомним?

А вот и встречающие! Только не с берега ‑ с воды. Нижегородский губернатор видимо решил, что возможный царский гнев предпочтительнее царского безразличия, и рискнул явиться пред светлы очи государевы.

‑ Ваit Императорское Величество. Позвольте выразить искреннее…

Речь цветистая и витиеватая, украшенная без меры цитатами из Писания, латинскими пословицами, наполовину на французском языке. Неужели я что‑ то пропустил, и Нижний Новгород случайно завоёван Наполеоном? Тараторил минут десять, пока моя кислая физиономия не заставила заткнуться. Но, к превеликому сожалению, ненадолго.

‑ По древнему обычаю и в знак… ‑ словоблудие пошло на новый виток. Комсомолки‑ физкультурницы в коротких трусах тоже будут?

‑ Благодарю за службу и верность, Егор Францевич! ‑ забираю у губернатора пышный белый каравай и разламываю пополам. ‑ Э‑ э‑ э… а где?

‑ Что?

‑ Где ружья, купленные для армии дворянством вверенной тебе губернии? Или хочешь отдать деньгами? Так я их тоже не вижу.

Кудрявцев побледнел и спал с лица, но, надо отдать должное, почти сразу же оживился:

‑ Сбор средств по подписке начат ещё вчера, Ваше Императорское Величество, и первые двадцать тысяч рублей внесены лично мной.

Врёт ведь, собака! Но врёт грамотно и с пользой для дела. Простим, но запомним.

‑ Похвальный поступок, Егор Францевич, весьма похвальный. Думаю, подобное рвение заслуживает некоторого… ‑ я оборвал фразу на полуслове, чтобы не наобещать ничего лишнего, но внушить надежду на непременную награду. ‑ А сейчас изволь побыть нашим Вергилием.

‑ Простите?

‑ Мы идём в народ! Проводи.

‑ Павел, ты действительно готов на это пойти? ‑ Мария Фёдоровна стиснула ладони, и было заметно, как она с трудом сдерживает дрожание рук. ‑ Это немыслимое дело и подрыв всех устоев!

‑ Душа моя, позволь мне самому определять…

Перебивает, даже не дослушав:

‑ Но это варварство, в конце‑ то концов.

‑ И, тем не менее, мы сделаем это! ‑ я треснул кулаком по столу, подводя итог разговору.

Императрица обиделась и отвернулась, кусая губы. Странные существа, эти женщины… Нет, понимаю, конечно, что в ихнем Вюртемберге так не принято…

‑ Ещё раз повторяю, душа моя! Я не намерен из‑ за чьих‑ то глупых предрассудков не ходить в баню!

Собственно, и скандал‑ то весь разгорелся по пустяковому поводу ‑ купец третьей гильдии Беляков, в доме которого мы изволили разместиться, предложил попариться с дороги. А эта дура в истерику, будто её на свальный грех уговаривают. До битья тарелок ещё не дошло, но близко к тому. Предубеждение какое‑ то, что ли? Хотя ванну принимает исправно, в отличие от моей покойной мамаши, предпочитавшей пользоваться духами вместо мытья.

‑ Собирайся!

‑ Я тоже не намерена… не намерена… ‑ чёрт возьми, какая же она милая в таком грозовом состоянии. Красивая сердитая дура!

‑ Тебя под конвоем доставить?

‑ Только попробуй!

‑ Ты русская царица, и должна соблюдать русские обычаи.

‑ Я не должна! То есть должна, но есть же какие‑ то приличия…

О, Господи… так она наслушалась баек досужих иностранных путешественников о диких оргиях, устраиваемых не менее дикими русскими, кои набиваются в тесную парилку, а уж там… Идиоты! Они сами не пробовали зайти толпой на площадь в три квадратных сажени? Или подразумевалось несколько слоёв? Не знаю у кого как, но у нас дрова дёшевы, бани топятся по‑ белому, так что нет смысла тесниться.

‑ Душа моя, во‑ первых, ты в любом виде хороша, как в наряде, так и без оного. А во‑ вторых…

Распинался я о прелестях парилки и преимуществах дубовых веников перед берёзовыми не менее десяти минут, и, кажется, преуспел ‑ в глазах Марии Фёдоровны появился загадочный блеск и недвусмысленное оживление. Пора начинать бояться?

Капитолина Ивановна Воробьёва, более известная как Воробьиха, со злым рычанием голодной львицы шмякнула об пол очередное зеркальце. Душа рвалась на улицу, язык закостенел от бездействия, великое множество новостей требовало выхода наружу, к ушам благодарных слушателей, но… но не судьба. Как показаться в таком виде на люди?

‑ Всего‑ то хотела одним глазком глянуть, ‑ жаловалась купчиха, прикладывая толстый сестрорецкий рубль к грандиозному синяку, занимавшему половину лица. ‑ Что теперь делать?

Трёхцветная кошка отнеслась с пониманием к хозяйкиной беде, и промурлыкала что‑ то в ответ. Наверное, успокаивала, мол, одноглазые, они завсегда немыслимых высот достигали ‑ что Григория Потёмкина вспомнить, что ныне здравствующего Михайлу Илларионовича Кутузова. А может и просто мурлыкала сама по себе, не ведая ни о каких кривых полководцах… кто же их разберёт, этих кошек?

Документ 13

" Вот государь. А перед ним

Макарьев суетно хлопочет,

Кипит обилием своим.

Сюда жемчуг привез индеец,

Поддельны вина европеец,

Табун бракованных коней

Пригнал заводчик из степей,

Игрок привез свои колоды

И горсть услужливых костей,

Помещик ‑ спелых дочерей,

А дочки ‑ прошлогодни моды.

Всяк суетится, лжет за двух,

И всюду меркантильный дух. "

Из собрания сочинений его высокопревосходительства генерал‑ лейтенанта А. С. Пушкина в 112 томах. Издательство " Сытин и сыновья" в Царьграде. 1886 год.

Глава 13

‑ Вот хоть убей, государь, но не ндравитца мне сия задумка, и всё тут, ‑ Беляков ожесточённо взлохматил бороду и надвинул на глаза шапку, защищаясь от яркого солнца. ‑ А ну как опознают?

‑ Да и хрен с ним, чай царской чести урона не будет ‑ багдадский халиф Гарун аль‑ Рашид тоже любил по базару переодетым ходить.

‑ Так это бесермене безбожные, им‑ то законы человеческие неведомы. А тут христианский государь…

‑ И Алексей Михайлович Тишайший не гнушался.

‑ Да ну?

‑ Нешто я своих предков не знаю?

Александр Фёдорович всё равно не поверил, но сомнения вслух не высказал, оставил при себе. Поздно сомневаться, тем более всё оговаривалось заранее ещё в письме, написанным Кулибиным. Он, правда, имена прямо не называл, только намекнул на весьма высокопоставленного вельможу, изъявившего желание инкогнито посетить Макарьевскую ярмарку. У кого‑ то есть сомнения в моей высокопоставленности?

‑ Чего опасаешься? Две роты егерей загодя послали, они и придут на выручку, ежели что случится.

‑ Ага, придут… строем. Нешто никого получше не было?

‑ Эти чем нехороши?

‑ Да всем! ‑ купец от огорчения и о почтительности совершенно позабыл. ‑ В битве, может, и хороши, но только в любом из них солдата за три версты видать. Ночью ‑ за полторы. Казачков бы туда заслать. Засланный казачок ‑ первейшее дело.

‑ Уймись! Надоело ворчание слушать. Сейчас вот как прогневаюсь… ‑ я плюнул в воду и отвернулся.

Мы добирались до Макарьева самым коротким и простым путём ‑ по Волге на лодке. Практически пустой, надо сказать, так как у Белякова основной товар расходился зимами, а то, что имелось сейчас, съедал многотысячный Нижний Новгород. Съедал, да ещё добавки просил. Но для нижегородского купца не побывать на ярмарке ‑ дело немыслимое. И вопрос не только в престиже. Здесь заводились новые знакомства, устанавливались цены важнейших товаров на год вперёд, узнавалось состояние дорог до Кяхты и Тегерана, обсуждались размеры взяток таможенным чиновникам Лиссабонского и Гамбургского портов, делались политические прогнозы, и выводилась зависимость прибылей от тех или иных телодвижений сильных мира сего. И заявись я сюда в мономаховой шапке… пусть даже без неё, а с приличествующей случаю свитой, то кроме согнутых в поклонах спин и не увижу ничего. А хочется самому, изнутри, так сказать… Вдруг что толковое услышу? А то мечусь дурак дураком по Петербургу, хватаюсь то за одно, то за другое. Ничего не успеваю. Из рук всё валится, денег нет…

И послы иностранные банным листом прилипли ‑ намекают, просят, предлагают, уговаривают. Все, и на всё. А что я? А я ничо! Куда ни кинь, не клин даже, афедрон выходит. Балтийский флот, посланный на перехват английской эскадры, устроившей побоище в Ревеле, смог выйти из Кронштадта только после недельных сборов и расстрела адмирала… как его там… забыл, да и неважно. А после выхода в море они ещё раз отличились… не обнаружив Нельсона, к тому времени улизнувшего восвояси, встретили случайно союзных шведов. Лучше бы мимо прошли ‑ результатом ночного боя стали два утопленных собственных линейных корабля, шестидесятишестипушечных, по злой насмешке судьбы имевшие имена " Победа" и " Победоносец".

Так что решил уехать из Санкт‑ Петербурга и успокоиться, пока не начал вешать всех подряд. А так, глядишь, поостыну немного, и обойдёмся без виселиц.

‑ Государь, а с этими что делать будем? ‑ Беляков окликнул шёпотом, и кивнул в сторону троих гребцов, усердно махавших тремя парами вёсел. ‑ Неужто… того?

Этого ещё не хватало! Нет, конечно, при острой государственной необходимости и удавить кое‑ кого можно. Но сейчас‑ то зачем?

‑ В гостинице запрём. В Макарьеве есть приличная гостиница?

‑ Как не быть? Только оне заняты все давным давно.

‑ Нам что, на улице ночевать?

‑ Зачем? У свата моего, Никиты Сомова, на постой встанем, как всегда делаю. Чай не стесним, и ему прибыток.

‑ Сарай там какой‑ нибудь имеется? Купишь гребцам ведро водки, да пусть пьют моё здоровье.

Купец с сомнением почесал бороду:

‑ С такими‑ то рожами…

‑ Возьмёшь два!

Ну что за привычка говорить громко? Разговоры о грядущей награде не прошли мимо ушей наших " галерников", и они с таким рвением и воодушевлением налегли на вёсла, что лодка едва не выскочила из воды, подобно неизвестному в этом времени торпедному катеру. А меня от рывка чуть не сбросило с кормовой скамейки вверх тормашками.

‑ Потише вы, ироды! ‑ прикрикнул Александр Фёдорыч.

‑ Оставь их. Раньше сядем ‑ раньше выйдем.

‑ Куда?

‑ Потом объясню. Если захочешь.

Шум, гам, толчея, ругань на двунадесяти языках ‑ натуральная иллюстрация к Вавилонскому столпотворению в последней, заключительной его стадии. Меня то и дело хватали за рукав, пытаясь затащить то в лавку, торгующую дрянными ситцами из Шуи и села Иванова, то в трактир с наилучшими и всамделишными французскими винами местного разлива, то в цирковой балаган на просмотр бородатых женщин и карликов пигмейской породы. С трудом сдерживаю желание бить по мордам тяжёлой можжевеловой палкой. У меня козьмодемьянская, что является признаком уважаемого и обеспеченного человека.

Палки эти, называемые ещё подогами, служили определением социального статуса не хуже, если не лучше, дворянских шпаг. Идёшь ни на что не опираясь ‑ голь перекатная. В руках ошкуренная орешина ‑ тот же голодранец, но с претензиями. Можжевеловый подожок, обожжённый и лакированный ‑ не меньше приказчика. Такой же, но с загнутой или Т‑ образной рукоятью, подразумевает человека степенного, солидного, обеспеченного, и понимающего о себе. Тут следует сделать отличие от возомнивших о себе ‑ те предпочитают легкомысленные тросточки, порядочному купчине противные всем своим видом.

Беляков то и дело раскланивается с давними знакомыми, хлопает по плечу приятелей, ручкается с друзьями, обнимается с родственниками. Тут уж разделения на дальних и ближних нет, все одинаковы. Мне тоже достаётся ровно такое же количество приветствий ‑ роль свояка, приехавшего из далёких Колымских земель это подразумевает. И не скажу, чтобы маскировка была такой уж сложной ‑ подновский окающий говор с растягиванием гласных не сильно изменился за будущие сто сорок лет, а проскальзывающие в разговоре непонятные словечки списывались привычкой к общению с дикими северными племенами.

Пару раз на глаза попадались страхующие нас егеря. Зря на них Фёдорыч бочку катил, пусть извиняется. Двигаются вполне естественно, никак не строем, а топорщащиеся за пазухой рукояти пистолетов не вызывают удивления ‑ денежный народ завсегда себя защитить должон. Эка невидаль, пистолеты… Чай не кистень с дубиной, вот те действительно подозрительны.

С трудом отбившись от очередного зазывалы, для чего пришлось пообещать непременно засунуть навязываемые скобяные изделия борзому работнику прилавка прямо в срамное место, нос к носу сталкиваюсь с колоритнейшей личностью. У меня при дворе и то таких не встретить. Только вот эта явившаяся личность мною совершенно не заинтересовалась ‑ одетый в невообразимые лохмотья кривоногий человечек заплясал вокруг Белякова, позвякивая нашитыми на шапку бубенчиками, и распевал беззубым ртом:

‑ Санька дурак! Санька дурак! Санька, дай денег!

‑ Сгинь, Гадюшка! ‑ Фёдорыч угрожающе поднял палку.

Человечек не унимался:

‑ А я тебя помоями оболью! Санька, дай денег!

Забавно, треснет ему купец по башке, или нет? Юродивых, вроде как, бить не принято. Но, оказалось, проблема имеет более простое и действенное решение ‑ в пыль упала монетка, и несчастный, опустившись на четвереньки, схватил её ртом, в подражание собачьим привычкам. После чего, угрожающе рыча, отполз в сторону.

‑ Совсем Сеганя людишек распустил, ‑ Беляков плюнул вслед дурачку.

‑ Что за Сеганя? ‑ тут же заинтересовался я. ‑ Это его крепостной?

‑ В двух словах и не обскажешь, ‑ Александр Фёдорович посмотрел на солнце и предложил. ‑ А вот за обедом можно и поведать сию поучительную историю.

Выбор трактира был предоставлен Белякову, как человеку опытному и сведущему в местных реалиях. Сам бы я зашёл в первый попавшийся, руководствуясь лишь голосом оголодавшего организма, но оказалось, что поступил бы очень опрометчиво. Чтобы отличить пристойное заведение от имеющего оный вид притона с сифилитичными немецкими и голландскими шлюхами, или от игорного дома с налитыми свинцом костями да краплёными колодами, нужно не просто проявить наблюдательность ‑ требуется купеческое чутьё, сравнимое с классовым, пролетарским. И, конечно, большой опыт вместе с обычным знанием. Почти все трактиры, куда можно было входить без умаления достоинства, располагались близ монастырских стен, как бы подчёркивая свою приличность и обособленность от всеобщего греха и не менее греховных соблазнов. Здесь пахло уютом, добротной едой… и очень большими деньгами.

Фёдорыч всё старался выбрать самый‑ самый… Пришлось напомнить об инкогнито, и что не император сейчас жрать хочет, а некий свояк, именем Павел Петров сын Саргаев. Насилу убедил.

Про обед ничего плохого не скажу, отменный обед. Ну, разве что, ботвинью с белужинкой досаливать пришлось, мерные стерлядочки мелковаты показались, да поросёнок с кашей излишне жирноват. Я‑ то попостнее люблю. А уж после, когда распустили пояса, отёрли пот пятым по счёту полотенцем, и приступили к чаю, поведал Беляков печальную повесть о юродивом, именуемом Гадюшкой. Аж печальную слезу вышиб… или то горчица крепка попалась?

Оказалось, дурачок не всегда был таковым, а стал убогим лишь прихотью судьбы и злого случая. Лет десять назад, вполне нормальным человеком, служил он приказчиком у царицынского хлебного торговца Константина Крюкова. И всё бы складывалось ладно, кабы не несчастье. Обоз с зерном, отправленный в Астрахань в одну из зим, попался в руки промышлявшей в тех краях шайке незамирённых калмыков да приблудных неизвестно откуда хивинцев. Обозников, знамо дело, саблями посекли, а спрятавшегося под санями Юшку Белокопытова живым из прихоти оставили. Что уж там с ним делали, то неведомо, в степи‑ то нравы простые и дикие, только на невольничий торг в Коканде попал он беззубым да оскоплённым. Через то и умом тронулся.

Жил, говорят, при гареме тамошнем, на цепи, заместо пса какого. Хивинцы собак нечистыми почитают, вот и его участь не лучше была… А потом слухи о беде подначального человека до Крюкова дошла, и выкупил торговец бывшего приказчика. Да, видать по всему, слишком поздно ‑ совсем у Юшки с головой плохо стало. Сбежал дурачок от благодетеля, да пару лет скитался, едва с голоду не помер. Последний‑ то раз, было дело, приютили убогого мужики с села Вихорева, добрые они там бывают, но не срослось… То огород чей истопчет, то на крылечке нагадит… Через это и прозвище дали ‑ Гадюшка.

А летось прикормил юродивого Сеганя Уксус. И какая ему в том выгода? Сам‑ то Сеганя из раскольников‑ беспоповцев воздыханского толку, до денег жадный настолько, что даже жениться не стал, а тут разжалобился! Или…

Беляков сделал паузу в рассказе, и оторопело уставился на меня, сражённый неожиданной догадкой:

‑ Государь… так ведь не по человеческому закону это… Юшка хоть и не мужеска полу уже, но и не баба ещё.

‑ Весёлые дела тут творятся, как погляжу.

‑ Отродясь такого не случалось. Чай русские же люди…

‑ Ладно, скажу губернатору, пусть он разбирается.

Мы сидели у раскрытого окошка, и веющий ветерок приятно остужал вспотевшее от обильного чаепития лицо. Приятственность продолжалась ровно до того момента, как над подоконником образовалась знакомая пыльная физиономия.

‑ Санька не дурак, Санька добрый! Санька грошиком пожаловал!

‑ Всё, теперь не отвяжется, ‑ тяжело вздохнул Беляков.

А юродивый продолжал бормотать:

‑ А Уксус злой! Уксус подати не платит, золото возами возит, а Юшке грошик не даёт. Дяденька, дай копеечку, а то помоями оболью.

‑ Погоди! ‑ я остановил замахнувшегося палкой Фёдорыча, выгреб из кармана горсть медной мелочи, и показал дурачку. ‑ Хочешь, подарю?

‑ Дяденька добрый, а Санька ‑ жадина. И Сеганя жадина.

‑ Так что ты там про золото говорил?

‑ Говорил, ‑ с готовностью подтвердил Гадюшка. ‑ Уксус злой, он золотым песком осетров солит, а Юшке грошик пожалел.

‑ Каких ещё осетров?

‑ Агроменных… Давеча два воза пришли ‑ полны рыбы, а в кишках золото. А мне грошика не дали… Дяденька, пожалуй денежкой, а?

‑ Забирай.

Медяки звякнули в грязной ладони, и юродивый тут же пропал из виду, будто и не бывало никогда.

‑ Рот закрой, Фёдорыч, а то мухи налетят, ‑ посоветовал я остолбеневшему Белякову. ‑ Ты хоть понял, о чём он говорил?

‑ Да ведь это же…

‑ Ага, незаконная добыча и контрабанда драгоценных металлов в особо крупных размерах. Карается высшей мерой социальной защиты.

‑ Чего банда?

‑ Контрики, говорю… Всё, заканчиваем чаепитие, царская работа подоспела.

‑ Егерей собирать? ‑ купец справился с временной растерянностью и стал на удивление спокоен и деловит.

‑ И сам пистолеты заряди.

‑ Топором‑ то оно сподручнее, ‑ откликнулся Беляков и подозвал полового для расчёта. ‑ Сколько с нас, любимовская твоя харя?

Хуже нет ‑ ждать и догонять. Время тянется неимоверно долго, каждая минута кажется густым киселём, а я в том киселе барахтаюсь упавшей мышью. Высокие напольные часы издевательски шипят, прежде чем отбить очередную четверть… Ну где же они все? Лучше бы сам пошёл.

Пошёл бы… только не пустили. Командир егерей прямо так и заявил ‑ не царское, мол, дело, за воровской шайкой с топором бегать. А кто с топором? Я же со шпагой и пистолетами собирался. Не помогло. И угроза Сибирью не помогла ‑ не убоялся недавно возвращённый из ссылки в собственное имение капитан Ермолов возможного гнева, и даже связать пообещал для моей же собственной безопасности. И это называется самодержавием? Как же… жизнь императора так жёстко регламентирована, что никакие Уставы в сравнение не идут. Вот не положено ‑ и не пустили. Нет, самодурствую, конечно, потихоньку… но не в этом случае. Человеку поручено охранять высочайшую особу, и он в своём праве, пусть даже против желания охраняемого.

‑ Чаю ещё, Павел Петрович? ‑ сидящий напротив за столом родственник Белякова Никита Сомов старательно изображает неведение относительно моей персоны. Сообразительный малый, даже висевшую гравюру с портретом лицом к стене перевернул. Но золотой империал нет‑ нет, да и вытащит из кармана. Вытащит, многозначительно перебросит из руки в руку, да обратно спрячет. А пусть поиграется, там моего изображения всё равно нет. ‑ Али чего покрепче изволите?

Нет, вот этого не хочу. Нервы на пределе, и неизвестно чем обернётся их дополнительное подбадривание. Или усну прямо тут, уткнувшись носом в столешницу, или побегу искать своих егерей. Где, кстати, их черти носят?

‑ Не нужно покрепче.

‑ Значит, чайку, ‑ Сомов наливает кипяток в большую фарфоровую чашку, и придвигает заварочный чайник, расписанный золотыми китайскими драконами. ‑ Да вы не извольте беспокоиться, Павел Петрович, раз шум не поднялся, то скоро вернутся.

Никита молод, вряд ли больше тридцати лет, но с густой бородой и хитрыми не по возрасту взглядом. Семью он ещё с вечера предусмотрительно отправил к родне в Лысково, и сейчас изо всех сил изображает готовность помочь в деле, о подробностях которого знает весьма смутно. Или Беляков успел что‑ то рассказать? Ой, как нехорошо… придётся прибегнуть к репрессиям. Да, точно! Назначу купчину на должность Спасителя Отечества.

Я‑ то поначалу хотел Кулибина сей тяжкой ношей загрузить, даже конспект речи написал, которую он произнесёт с паперти церкви Иоанна Предтечи в Нижнем Новгороде. Всё как почти двести лет назад ‑ воодушевить народ, собрать деньги, организовать ополчение. Без последнего, кстати, лучше обойтись, доверив дело специалистам. Но Иван Петрович остался в Петербурге, весь погружённый в заботы по переоборудованию Сестрорецкого завода, и показалось жестоким отрывать механика от любимого дела. Так что Белякову придётся отдуваться за двоих. Вполне подходящая кандидатура, между прочим. И его всего лишь третья гильдия только плюсом ‑ неужели толстосумы‑ миллионщики допустят, чтобы какой‑ то захудалый купчишка превзошёл их в достойном деле получения высочайших милостей? Платного получения, разумеется.

Условный стук в окошко. Кто‑ то, невидимый в темноте, отбивал по стеклу " Марш Будённого". Ага, это за мной.

‑ Разрешите сопроводить, Павел Петрович? ‑ Никита уже на ногах, с заткнутым за пояс топором. ‑ По важным купеческим делам?

И ухмыляется в бороду, паразит. Взять с собой, что ли?

‑ Да пошли, мне не жалко.

На улице ждут четверо. Старший, едва скрипнула дверь, бросается с рапортом:

‑ Ваше… ‑ спохватывается и поправляется. ‑ Ваше степенство, их благородие капитан Ермолов сообщает о выполнении задания.

Вот так… и никого не удивляет право какого‑ то свояка купца третьей гильдии отдавать приказы командиру роты егерей, пусть даже изображающего статского человека. Только Сомов с понимающей улыбкой перебрасывает из руки в руку монетку.

Егеря ведут уверенно, будто отбор в их полк производится исключительно по способности к кошачьему зрению. А может так оно и есть, плюс орлиное ‑ из гладкоствольного ружья за триста шагов умудряются попасть в любую часть набитого соломой чучела по выбору. А со своими нарезными штуцерами вообще творят чудеса. И это притом, что в солдаты обычно отправляют в наказание не самых лучших… Какой мобилизационный резерв, а?

Долго кружим по торговым рядам притихшей на ночь ярмарки. Впрочем, относительно притихшей ‑ иногда в темноте мелькают какие‑ то подозрительные личности, сторожа купеческих лавок с трещотками и дубинами, пару раз спотыкались о лежащих поперёк дороги пьяниц, единожды встретились с полицейской командой, страдающей излишним любопытством. Лекарством от сего похвального недостатка стала полтина серебром ‑ стражам порядка вдруг стало абсолютно безразлично, куда это направляются шесть вооружённых до зубов человек. Хочется кому‑ то гулять с взведённым пистолетом в руке? Его право… зачем мешать?

Короткий свист справа ‑ свои. Вряд ли кто ещё сможет просвистеть неведомый доселе марш.

‑ Сюда, ‑ по голосу узнаю Ермолова. Он проводит в узенькую калитку рядом с огромными воротами. ‑ Осторожно, здесь…

Предупреждение слегка запоздало, я уже наступил на лохматую тушу цепного кобеля и упал на четвереньки, едва с размаху не поцеловав оскаленную морду с высунутым языком. Почему собачья голова отдельно от тела? Ах да, лес рубят ‑ щепки летят. И бьют по безвинным грибам. Не повезло тебе, барбоска…

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒