Вместо эпилога 7 страница

‑ Ты хочешь сказать, Алексей Андреевич, что литовский губернатор недостаточно усерден в службе?

‑ Никоим образом, Ваше Императорское Величество! С некоторых пор он даже излишен в своём рвении.

Интересно, что же должен натворить гвардии рядовой, чтобы это беспокоило военного министра? Объявил войну Англии? Так мы её уже имеем. Войну имеем, а не Англию, хотя конечно же лучше наоборот. Или уговорил прусского короля повесить всех подданных с именем Адольф? С Мишки станется… Но если у него, как у меня, остались воспоминания, чувства, знания… Нет, лишнего не позволит. Наверное, не позволит.

Да, кстати, а кем сейчас Мишка стал? Я, по большому счёту, более чувствую себя императором, хотя прекрасно знаю, что это не совсем так. Кто он? Генерал от инфантерии с характером красноармейца‑ гвардейца был бы предпочтительнее рядового с генеральскими замашками. Конечно, немного цинично по отношению к другу, но…

‑ Да ты продолжай, Алексей Андреевич, продолжай, ‑ подбадриваю сделавшего паузу Аракчеева. ‑ Чудится, скажешь нечто презабавное.

‑ Куда уж забавнее? ‑ голос министра сух и горек. ‑ Войсками литовского губернатора захвачен город Кенигсберг, а королю прусскому направлен оскорбительный ультиматум, требующий немедленной отправки королевского флота для блокирования Балтийских проливов против английской эскадры.

‑ У Пруссии есть военный флот? Не знал.

‑ Его нет, Ваше Императорское Величество. Но сей факт не смутил Михаила Илларионовича, ссылающегося на заключённый им же договор.

‑ Э‑ э‑ э…

‑ Конечно же, государь, это Вы заключили договор, а Кутузов был лишь посредником.

‑ Так, значит, его требования законны?

‑ Да, но сам акт агрессии? И что скажет Европа?

‑ А Европа, милейший Алексей Андреевич, пусть поцелует мою азиатскую задницу. Фридриху Вильгельму немедленно отправить поздравления по случаю успешного предотвращения фельдмаршалом, да‑ да, не ослышались… фельдмаршалом Кутузовым… попытки высадки английского десанта близ Кенигсберга. И заверьте, что Россия впредь не допустит враждебных действий по отношению к дружественному государству со стороны кого бы то ни было. Напишешь? Или Ростопчина попроси, у того слог побойчее.

‑ Но это война, государь!

‑ С кем? Не смеши ‑ проглотят и утрутся. А поздравления позволят сделать это как бы без урону для чести.

‑ Как бы?

‑ Не придирайся к словам! Располагаясь между наполеоновым молотом и моей наковальней, пруссаки обязаны любить и ненавидеть только того, на кого укажу им я! Улавливаешь мысль?

‑ Да, но после Ревельского разгрома…

‑ Разгрома, говоришь? Ну‑ ну…

Всё, наконец‑ то разошлись, оставив в одиночестве. Не часто такое, обычно всегда кому‑ то срочно нужен. И получается царь на побегушках ‑ величество туда, величество сюда… Вон французский посланник третьи сутки встречи добивается ‑ ну его нахрен! Не могу просто и прямо глядя человеку в глаза заявить, что в гробу видал всю Египетскую армию вместе с генералами. Не поймёт, будет опять плакаться и клянчить помощь, предлагая взамен честно поделить Оттоманскую Порту. Обойдётся! И вообще, судьбы мира могут подождать, когда русский император пребывает в печали.

Но долго в ней пребывать не получается ‑ в голову лезут мысли. Мысли разные, толковые и бестолковые, умные и не очень, грустные и… и опять грустные. Кулибин взялся за перестройку Сестрорецкого оружейного завода ‑ где взять денег на новые молоты, хотя бы падающие? Иван Петрович нашёл аптекаря, оказавшегося чуть ли не великим химиком ‑ где взять денег для нового порохового производства? Я запретил торговлю с Англией ‑ где взять денег, чтобы самому скупать то, что ещё недавно уходило за море? Я ‑ голодранец! Штаны продать, что ли? Товарищи, никому не нужны царские штаны? Так и знал, никому… Дожидаются, пока они останутся последними, да отберут за долги.

Кстати, о долгах. И как мамаша умудрилась набрать столько, что и моим правнукам придётся расплачиваться? И, главное, где эти денежки? А нема золотого запасу! Разошёлся по её хреноголовым хахалям ‑ сто тыщ направо, сто тыщ налево… Налево больше уходило. Курва матка, по‑ польски выражаясь!

‑ Дежурный!

‑ Здесь, Ваше Императорское Величество! ‑ тут же, будто из‑ под земли появился один из лейб‑ кампанских прапорщиков.

‑ Графа Кулибина ко мне! Срочно! Аллюр три креста!

Гвардеец скосил глаза на грудь, где горделиво и одиноко висела маленькая медалька, что‑ то прикинул про себя, и опрометью бросился исполнять приказание. Хм, меня, кажется, опять неправильно поняли.

Иван Петрович появился только на следующий день к вечеру, когда после тяжёлого разговора с Марией Фёдоровной в графине с коньяком оставалось меньше половины. Механик выглядел осунувшимся, лишь нос из бороды торчит, но сияющим и восторженным.

‑ Слушай, граф, ты аж светишься весь. Если клад нашёл, делись.

‑ Лучше, государь, куда как лучше! Чистейший бриллиант пяти пудов весу!

‑ Не понял…

‑ Ну как же, разве не по Вашему соизволению полковник Бенкендорф привёл ко мне одного из своих родственников?

‑ Это кого?

‑ Александра Дмитриевича Засядько из штрафного батальона. Самородок, ей‑ богу самородок с золотыми руками и ясным умом.

‑ Он что, тоже немец?

‑ Вроде нет, но Александр Христофорович странно улыбался, представляя его родственником. Может через Дарью Христофоровну фон Ливен как‑ то в свойстве? Она же урождённая Бенкендорф.

‑ Ну если так… Дашка‑ проказница… Рассказывай, чего там натворили?

‑ Э‑ э‑ э…

‑ Не мямли, граф!

‑ Государь, ‑ обиделся механик. ‑ Выражение восхищения не является мямлостью. Простите, мямличаньем… мямлованием?

‑ У Державина спроси, как будет правильно. Ну?

Кулибин зашарил по карманам. Опять что‑ нибудь взрывчатое? Эх и отчаянный человек Иван Петрович ‑ я бы не стал таскать такое близко к… ну, в общем, не стал бы. Не приведи Господь, бабахнет, оторвёт же всё напрочь!

‑ Вот!

И что это такое? Подозрительная склянка с подозрительным содержимым подозрительно неопределённого оттенка. Неопределённого потому, что через зелёное мутное стекло ни черта не разглядишь. А притёртая пробка предусмотрительно обвязана проволокой.

‑ Что сие есть?

‑ Товий Егорович…

‑ Твой аптекарь, что ли?

‑ Он Ваш, государь! Товий Егорович много лет бился над разгадкой рецепта греческого огня…

Нормально… а нам капитан Алымов говорил, что жидкость КС была изобретена… не помню когда, но никаких немцев‑ аптекарей и рядом не стояло, это точно.

‑ Ты хочешь сказать?

‑ Действие похоже на описанное в некоторых источниках. Желаете провести испытание?

‑ Стой, только не в камине!

Механик ответил несколько удивлённым взглядом и заверением, что ни о чём таком и не помышлял, а собирался пригласить меня на Сестрорецкий завод, где с должными предосторожностями будут проводиться пробные запуски зажигательных шутих. В доказательство и эскиз прожекта предъявил.

‑ А это чего за хреновина торчит? ‑ указываю пальцем в непонятное место на рисунке.

‑ Это, государь, шест.

‑ Зачем?

‑ Дабы обеспечить прямой полёт ракеты.

‑ А, понятно. А я‑ то подумал ‑ оглобли для конной тяги.

‑ Простите, Ваше Императорское Величество…

‑ Не прощу! Ещё Пётр Великий предупреждал не держаться Устава аки слепой ‑ стенки. А вы? Подсмотрели, значит, у англичан, и на этом остановились? А дальше?

‑ Что дальше?

‑ Вот это и я хотел спросить. Тебе, кстати, что милее будет ‑ титул князя Камчатского с немедленным отбытием в новую вотчину, или нормально летающая ракета? Мичуринцы, бля…

Хм… и чего я так взбеленился? Работают же люди, не груши околачивают. Ага, экспериментируют… А потом получается как с той же кулибинской винтовкой ‑ пока Иван Петрович сам делает, то винтовки и делаются, стоит поручить другому ‑ имеем угрёбище такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так что к бесу голую теорию ‑ пока ружье не сможет изготовить какой‑ нибудь Васька Суходрищев из деревни Большие Пни, на соответствующих станках, разумеется, и с должным тщанием… Кадры пусть готовят, кадры!

‑ Извините, Ваше императорское Величество…

‑ Да? Не обращай внимания, задумался. Значит так ‑ ракеты забудь. Не насовсем, временно. Пока же назначу тебя на должность Спасителя Отечества.

‑ Э‑ э‑ э?

‑ Потом объясню, после парада.

‑ Парада?

‑ Глухой? У нас будет траурный парад. Как это ‑ не бывает таких? Я велю ‑ значит будет.

Смотрит удивлённо и немного жалостливо. Думает, будто у меня опять в голове валеты королей гоняют? Да и пусть думает ‑ с репутацией опасного сумасшедшего жить легче. Именно легче, а не безопаснее и дольше. Зато можно с умным видом городить любые глупости… и пинком под зад вышвыривать подхалимов, ищущих, и находящих, в них гениальный второй смысл.

‑ Понятно, Ваше Императорское Величество, ‑ у Кулибина вид как у ребёнка, которому пообещали конфету, но подсунули рыбий жир. ‑ Но ведь ракеты ‑ это…

‑ Это то, что упадёт тебе на башку, и разнесёт её к чёртовой матери! Ну чего вы могли сделать за полдня, прожектёры несчастные? На хорошую пьянку времени не хватит, ежели серьёзно ей заняться. Эх, механикусы… Всё, свободен.

Иван Петрович ушёл опечаленный, а я всё пытался вспомнить причину, по которой его вызывал. Так и не вспомнил. Ладно, потом, после парада.

Документ 9

" Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить, ворота на Индию ими уже открыты. 1791.

Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжём и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари. 1791. "

Уильям Питт‑ младший

Глава 10

Момент истины! Так, кажется, называется нечто подобное? Сейчас выйду на балкон, и станет ясно ‑ царь я, или не царь. Нет, не так немного… Царь‑ надёжа, или сволочь и мерзавец, использующий гибель сына в личных интересах. Опять что‑ то не то… где они у меня, эти самые личные интересы? Может, и были когда‑ то, да вышли все. Кончились, ага. И остались только государственные. Мария Фёдоровна понимает ‑ стоит рядом и успокаивающе поглаживает по руке. Эх, Маша… Чуть позже тоже будем вместе, олицетворяя собой… потом Ростопчин придумает, чего мы олицетворяем.

Сквозь закрытые балконные двери доносится гул толпы. Боюсь. Память предков заставляет бояться. Хотя знаю, что сам собрал этих людей на площадь, и что там нет стрельцов в красных кафтанах, с красными от вина рожами, с красными от безнаказанной ярости глазами. И не толпа ‑ руда, из которой предстоит выплавить сталь и выковать клинок.

‑ Готова? Пошли!

Шаг вперёд. Распахиваются высокие застеклённые створки. Ещё шаг ‑ от дверей до перил их пять, но кажутся бесконечными. Возьми себя в руки, гвардеец! Не сметь дрожать! Или просто в теле отзывается тревожная барабанная дробь? Дружный вдох, ощущаемый мягким ударом в грудь. Не ждали в таком виде? Нет треуголки и тесного немецкого платья… Или вам царь не настоящий?

Барабаны всё громче… литавры… труба на высокой ноте будто плачет… В небо взметнулись сотни белый голубей, собранных по Петербургу и соседним губерниям, и сводный хор дьяконов начал:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой!

С английской силой тёмною,

С проклятою ордой!

Тайные репетиции не прошли даром ‑ от мощных голосов по спине не мурашки, кони копытом бьют. Позади что‑ то бормочет Аракчеев. Молится? Значит, даже его проняло, а ведь именно он был самым горячим противником следующих строчек. Доказывал на невообразимую их опасность, не убоявшись угрозы Сибирью.

Пусть ярость благородная

Вскипает как волна!

Идёт война народная,

Священная война!

Внизу, на площади, кто‑ то опустился на колени. Зачем?

Дадим отпор душителям

Всех праведных идей.

Насильникам, мучителям,

Губителям людей.

На коленях уже все. Бенкендорфа убью ‑ скорее всего, это его придумка. Иначе почему мастеровые в первых рядах так прямо держат спину и крестятся одновременно? Но не мог же полковник заставить людей плакать?

Не смеют крылья чёрные

Над Родиной летать.

Поля её просторные,

Не смеет враг топтать.

У самого сердце стучит почти у горла. Держись, гвардеец…

Гнилой английской нечисти

Загоним пулю в лоб.

Отродью человечества

Сколотим крепкий гроб!

Звук трубы ещё пронзительней и выше, хотя, кажется, уже и некуда. За секунду до последнего куплета по булыжникам площади ударили тяжёлые сапоги бывших штраф‑ баталлионцев.

Пусть ярость благородная

Вскипает как волна!

Идёт война народная,

Священная война!

Идут. Двадцать шесть человек в серых бушлатах. Четверо надели их добровольно ‑ выжившие в том бою моряки с " Памяти Евстафия". Подали рапорта, хотя каждому предлагалась почётная отставка с пенсией и личным дворянством. Отказались, и вот теперь идут в строю. Развёрнутое красное знамя… там нет серпа и молота ‑ с полотнища Богородица с немым укором смотрит на тех, кто ещё не взял в руки оружия. Нет больше штрафников ‑ Красная Гвардия редкой цепочкой встаёт передо мной, по команде Тучкова обнажив головы.

Теперь я. Ну? Скажи им! Они ждут! И простые люди, и те самые заговорщики, что ещё недавно хотели задушить меня шарфом. Недавно… и давным‑ давно. Они смотрят, как на… да не знаю, как смотрят. Нет в глазах ни угрозы, ни вызова, есть только вера. Нет, не в человека, стоящего на балконе в шитом золотом становом кафтане, в то, что этот человек олицетворяет. Огромную страну, которая встанет и отомстит. За всех и всем.

Барабаны смолкли. Только один, самый большой, отбивает ритм сердца и не даёт успокоиться. Ну? Выдох, заставляющий разжать сведённые челюсти…

‑ Братья и сёстры! Друзья! Спасибо вам, и поклон до самой земли. Встаньте, ибо не вы, а я должен стоять на коленях, ‑ невнятный шёпот, то ли удивлённый, то ли испуганный. ‑ Не могу придти к каждому, кто потерял родного отца, сына, мужа, павшего от руки подлого захватчика. Но ещё раз говорю спасибо пришедшим разделить нашу скорбь. Разделим, мы всё разделим! От веку на Руси делили не только радости, но и беду ‑ на всех, не считаясь с титулами и чинами! И вот явилась новая… Жадные английские лорды тянут свои грязные лапы к нашей земле. Нет, уже не грязные ‑ они омыли их в крови наших детей! Это орда, это Британская Орда, и теперь встаёт вопрос о выживании нашем не только как великой державы, но и о самом существовании русского народа. Вы хотите жить? Вы хотите, чтобы ваши дети жили на вашей земле?

Молчание в ответ. Странный государь задаёт странные вопросы? Ничего, ужо и ответы на них получите.

‑ Сказал когда‑ то апостол Павел ‑ нет перед лицом Господа ни эллина, ни иудея. Лорды, упившись допьяна кровью, возражают учению святоотеческому ‑ нет людей на свете, кроме как в Англии. Кому собрались нести они иудино слово? Нам? Уже несут, так несут, что горят православные храмы и бросаемы в огонь невинные младенцы. Этого хотите, люди?

Где‑ то вдалеке женский истерический плач, туда сразу же бросается один из дежурных лекарей с небольшим кожаным сундучком и белой повязкой на рукаве. Перевести бы дух, но нельзя упускать эту тишину, это напряжённое внимание ‑ пока они податливы и поддаются воздействию… бери руками и делай свой клинок, гвардеец!

‑ Мерзавцы и богоотступники называют своё змеиное кубло империей, над которой никогда не заходит солнце. Забудьте! Я обещаю, что отныне оно будет светить только там, где укажет русский солдат. Раздавим английскую гадину! Сколько раз встретишь, столько и убей. Не получилось пулей ‑ коли штыком, нет оружия ‑ порви глотку зубами… Не можешь и этого ‑ крепи карающий меч справедливого возмездия честным трудом! Всё для фронта, всё для победы!

Я закашлялся, потирая саднящее горло. Тут же из‑ за спины чья‑ то рука протянула стакан с водой. Некогда…

‑ Да, сказано когда‑ то ‑ будет хлеб наш горек. Но ещё горше, когда вырастет он на костях наших, и сыто рыгающий супостат будет со смехом пинать лежащие в меже черепа. Этого хотите, люди?

Слитный возмущённый рёв волной прокатился по площади, ударил в стены и отхлынул обратно. Вижу открытые в крике рты, поднятые руки со сжатыми кулаками… Аракчеев склонился к моему уху:

‑ Это не опасно, Ваше Императорское Величество?

‑ Для меня?

‑ Ни в коем случае не для Вас, государь. Просто народ так воодушевлён, что я боюсь… и ощущаю петлю на шее. Так сказать, в подтверждение древней сказки о хорошем царе и плохих боярах.

‑ Тебе‑ то чего бояться, Алексей Андреевич?

‑ Да на всякий случай. Вы, Ваше Императорское Величество, конечно, являетесь сосредоточием всяческих добродетелей, нашим знаменем, по сути. А ну как решат, что знаменосцы никудышные?

‑ Не говори ерунды, граф! Народ и Величество едины, да… но ты ведь тоже народ?

‑ Имею честь быть им.

‑ Ну вот! ‑ назидательно выставляю указательный палец. ‑ Указан враг внешний, а не внутренний. Нет, будут и они, но несколько позже. А сейчас не мешай.

Сбил с мысли. Ладно, начнём с главной, она не забывается. Шум стихает, едва только поднимаю руку ‑ смотрят с надеждой и выжиданием.

‑ С сегодняшнего дня я объявляю в Российской Империи осадное положение. Да, держава наша в кольце врагов… пусть так! Можно атаковать в любую сторону. Везде, куда ни глянь, мы видим английские флаги. Доколе? Доколе эти пауки будут жиреть на нашей крови? Их липкие жадные лапы протянулись и сюда, в самое сердце России! Мерзкие ублюдки ударили по самому святому ‑ по праву человека защищать свою Родину. Именно на их кровавое золото у дворян отнято великое служение ‑ воевать за веру, царя и Отечество! Да, я говорю об " Указе о вольностях дворянских", фальшивке, написанной в Лондоне, и нанёсшей ущерб единственным союзникам нашим ‑ армии и флоту.

Недовольный ропот за спиной ‑ немногим понравится бомба, брошенная в тарелку с паштетом из трюфелей. Впрочем, ропот недолгий ‑ он быстро сменился чёткими негромкими командами Аракчеева, звуками плюх и зуботычин, хрустом выворачиваемых рук… трудовые будни императорского дворца.

‑ Повелеваю! ‑ зарокотали барабаны. ‑ Нет, прошу! Братья и сёстры, Отечество в опасности! Прошу ‑ защитим!

Хм… что‑ то я отвлёкся от основной темы ‑ про защиту и опасность нужно было сказать в самом конце. Ладно, повторюсь, невелика забота. Так… недовольных отменой " Указа о вольностях дворянских" уже увели? Вроде увели, но военный министр, временно исполняющий обязанности наркома внутренних дел, всё ещё настороже ‑ он‑ то хорошо знает, что именно будет объявлено далее.

‑ Братья и сёстры! Обливается кровью сердце моё. Скорбь и удивление поселились в нём от взгляда на Отечество. Что вижу я? Нарушаются законы Божьи и человеческие! Невозможно одновременно служить Богу и мамоне, и невозможно служить Родине, пользуясь ей, как свинья пользуется своим корытом. Дворяне, соль земли русской и плоть от плоти её, по наущению злокозненных врагов наших забыли заветы прадедов ‑ служить, беречь, приумножать. На радость супостату земля наша раздёргана на тысячи кусочков, разорвана по живому… Тому более не бывать! Отныне и навеки ‑ у земли есть только один хозяин!

Опять сзади шум. Если так дальше пойдёт, то на балконе останемся вдвоём с Марией Фёдоровной. И ещё Ростопчин, в прошлом месяце объявивший свои деревеньки государственной собственностью, а крестьян ‑ вольными хлебопашцами. Правда, говорят, при заключении договоров на аренду пашен, покосов и пастбищ, между желающими произошёл грандиозный мордобой.

Вот, зараза… а ведь и до топоров дойдёт у самых нетерпеливых. Что‑ то упустил этот момент.

‑ Да, только один хозяин ‑ император! Но! Но только после победы и только тогда! Светлое будущее наступит, обязательно наступит. Потому что наше дело правое, враг будет разбит, и победа будет за нами!

Ещё один условленный знак, и оркестр внизу грянул " Марш авиаторов". Ну… почти его. Конные драгуны с палашами наголо оттесняли людей от дворца, освобождая место для прохода войск. Поначалу просто хотели разделить толпу надвое, оставив середину площади, но этому категорически воспротивился отец Николай. Мол, не по православному обычаю ‑ поворачивать народ жопою к самодержцу. К стоящей спиной Красной Гвардии сие не относится, так как военная надобность предполагает некоторые послабления.

Парад открывает гвардейская дивизия полковника Бенкендорфа ‑ они единственные, кто успел пошить обмундирование нового образца. Зелёный цвет формы разбавлен медным блеском пуговиц и золотом погон, на ногах сапоги с коротким, чуть ниже колена, голенищем, на головах суконные шлемы, знакомые до боли исключительно мне одному.

Мы не дрогнем в бою

За Отчизну свою,

Нам родная страна дорога.

И железной рукой

Защитим дом родной,

Разгромим, уничтожим врага!

Печатают шаг так, что, кажется, чугунные фонарные столбы вот‑ вот выпрыгнут из мостовой и убегут в испуге. Полковник командует, перекрикивая хор:

‑ Р‑ р‑ нение на… лева‑ а‑ а!

Поднимаю руку в приветствии ‑ соболья опушка мономаховой шапки щекочет приложенные к виску пальцы. Орлы! Не всё по кабакам шпорами звенеть, когда‑ то и повоевать надобно.

А уже гремит новая мелодия и мощные басы дьяконов подхватывают:

Дан приказ ему на запад.

За родную сторону.

И пошли артиллеристы

На Великую Войну!

Не эти ли батареи помогли навести порядок в ночь покушения? Они ‑ длинный нос Багратиона мудрено с чем‑ то спутать, разве с его пушками. Следом ‑ кирасиры, драгуны и гусары. Просто под музыку ‑ чести иметь собственный гимн ещё не заслужили. А вот бывшие штрафники…

Красногвардейцы ‑ царь отдал приказ.

Красногвардейцы ‑ зовёт Отчизна нас.

И из кулибинских фузей

За павших братьев и друзей

За нашу Родину ‑ огонь, огонь!

Плохо мне… что‑ то душу наизнанку выворачивает, и скребёт по ней железной щёткой. Усталость и опустошение навалились тяжким грузом на плечи, пригибают спину и ноги. Уйти нельзя ‑ торжественный приём, начавшийся почти сразу же после парада, в самом разгаре.

‑ Павел, ты как себя чувствуешь? ‑ обеспокоенная долгим молчанием императрица заглядывает в лицо.

‑ Спасибо, дорогая, очень хреново.

‑ Исключительно коротко и точно. Хотя грубо.

‑ Душа моя, педерастическую утончённость натуры давай оставим недобитым мсье Робеспьером французским аристократам. Кстати, о них… Указ о выдворении Людовика Восемнадцатого из пределов Российской империи уже готов?

‑ Да, Ваше Императорское Величество, ‑ не отходящий ни на шаг от августейшей четы Ростопчин предъявил пухлую папку. ‑ Изволите взглянуть?

‑ Не хочу. Людям хоть иногда нужно верить на слово, не так ли? И в конце‑ то концов, долго ещё будешь около меня тереться? Походи, с народом поговори… придворные ведь тоже народ? Не знаешь? Вот и я не знаю. А чего у всех такие кислые рожи?

‑ Боятся бунтов, Ваше Императорское Величество.

‑ Устроенных, несомненно, на английские деньги? Вроде того, что через месяц случится в имениях братьев Воронцовых?

Канцлер поперхнулся так и не начатой фразой:

‑ А‑ а‑ а…

‑ Фёдор Васильевич, право слово, при твоей должности нужно уметь хоть немного заглядывать в будущее.

‑ Извините, Ваше Императорское Величество, ‑ Ростопчин выглядел слегка растерянным. ‑ Я могу уже заняться подготовкой к… э‑ э‑ э… к заглядыванию?

‑ Несомненно, дорогой граф. И поговорите, на всякий случай, с отцом Николаем.

‑ Зачем?

‑ Мне почему‑ то думается, что он сможет присоветовать хороших специалистов по… хм… по изучению грядущего.

‑ Слушаюсь, государь!

Ушёл, да что там ушёл, почти убежал. Счастливый человек, сейчас займётся любимой работой, а кое‑ кому торчать тут до глубокой ночи, угрюмой рожей отпугивая желающих выразить своё восхищение. Восхищение чем? Уж не тем ли, что фактически отменил крепостное право и оставил придворных лизоблюдов без средств к существованию? Интересно, когда же до них это дойдёт? Видимо, никогда ‑ самых сообразительных арестовали прямо во время речи. Или самых тупых, не догадавшихся спрятать недовольство?

Ладно, посмотрим, как завтра запоёте, когда обнародуют ещё кое‑ какие указы. Сюрпри‑ и‑ и‑ з!

‑ Павел? ‑ Мария Фёдоровна опять обеспокоена.

Ах да, нынче траурное мероприятие, и улыбаться нельзя совершенно. Даже злорадно. Тем более ‑ злорадно.

Документ 10

" Петербургские ведомости.

‑ Сего июня 7 числа отлучился без ведома надв. сов. Павла Кирил. Кревати дворовой его крепостной человек Николай Козмин сын Вздорнев, которой приметами: росту малаго, сухощав, лицем бел, волосы имеет светлорусые, глаза в прикос, платье на нем камзол и штаны серонемецкаго сукна, а от роду ему 22 года. Ежели где таковой окажется с видом каким бы то ни было или без виду, то задержав его представить в надлежащее присутственное место для доставления к помянутому советнику Кревате, 2 адмиралтейской части 1 кварт. в дом под Љ 25.

‑ 4 адмиралт. части в 1 квартале под Љ 41 продается семья людей ‑ муж с женою и двумя детьми, сыном 6 и дочерью 8 лет. Отец их хорошей кучер, а мать исправная прачка и знает поварничать и портняжить.

‑ В 1 линии в доме под Љ 244 есть заморская треска рыба, продажа которой поручена артельщику Кузьме.

‑ Пропала лягавая собака кобель, у которой шерсть белая рединькая с крапинками, а глаза в темных круглых пятнах, как в очках. Ежели кто поймав приведет на Невской прешпект, в дом Михайлова, под Љ 11, тому дано будет 25 рублей.

‑ В Малой Коломне, на речке Пряшке, в доме купца Шестова продается 15 лет мальчик, поведения хорошаго и которой пишет изрядно. Цена оному 300 р.

‑ На В. О. у Тючкова мосту в Ржевском трактире под Љ 292 у капельмейстера Ганзина продаются 6 мальчиков, кои по полутору году были в учении, из коих двое играют на скрипках, двое на флейтах и двое на волторнах. О цене же оных спросить у вышеозначеннаго капельмейстера Ганзина. "

Документ 11

" От генерал‑ лейтенанта и всей артиллерии инспектора графа Аракчеева всем селитренным поставщикам, желающим ставить в артиллерию на Шостенские пороховые заводы селитру, объявляется, что им притеснений: как в приеме оной селитры, так и в заплате за оную из казны денег делано не будет потому, что на помянутых заводах денег ныне состоит 84, 900 р., да ассигновано из казенных палат 106, 375 р., а на случай многой поставки селитры, есть ли будет оной суммы недостаточно, то из артиллерийской экспедиции в скорости еще доставлено будет. А дабы выдача денег и проба селитры была без замедления делана, то предписано от его сиятельства начальнику заводов брать подписки от самих поставщиков селитерных, котораго числа прибудет на заводы, когда сделается проба селитры и когда выдача денег последует, и оныя подписки представлять к нему, следовательно всякой поставщик и властен будет в оных подписках объяснять, есть ли ему от заводов какое притеснение или остановка в выдаче денег сделана будет, да самим графом будет усмотрено время, сколько продерживаемы они бывают на заводах. Сего иуля 15 года 1799"

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒