Мирза Ибрагимов 2 страница

‑ Что вы дни считаете? На этой неделе что, жизнь кончается? Дал слово ‑ значит, сдержу.

Однако колхозники не расходились: одни помалкивали, а кое‑ кто недовольно роптал:

‑ Тебе‑ то хорошо: дочь выучилась всем премудростям, под матрац аттестат засунула!

‑ Какая ему забота, что нашим малышам учиться да учиться...

‑ Доставай где хочешь учителя!

‑ Все я да я! Есть же партийная организация, комсомол есть. Кажется, я хозяйство взвалил на плечи: ноша не из легких. Другой бы давно на моем месте согнулся.

‑ Святая правда! ‑ подхватил Ярмамед.

Председатель неспешно вытащил коробку с табаком, набил трубку. Коробка выскользнула из его рук, но кто‑ то поймал ее на лету, почтительно подал. По проворному движению угодливой руки Рустам узнал Ярмамеда и, не поблагодарив, чиркнул спичкой, жадно затянулся.

‑ Зря в наш огород камешки бросаешь, ‑ сказал Наджаф. ‑ Мы этим делом тоже занимались, а с хозяйством ничего не случится, если и ты хоть раз съездишь в район.

Рустам знал, чем поддеть Наджафа.

‑ Ай, товарищ секретарь! Если бы ты в работе был таким же мастаком, как в разговорах, то давно уже сделался бы знатным трактористом республики!

Но Наджафа было мудрено смутить.

‑ Ай, дядя Рустам, ‑ в тон председателю возразил он, ‑ не о комсомоле и не о тракторах речь идет, о школе!... Народ хочет, чтобы председатель о школе позаботился.

‑ Где ему помнить о школе! ‑ вмешалась тетушка Телли; боевой нрав ее был известен всему району. ‑ Он ведь забыл, какой у нас год на дворе стоит. Вчерашним живет! Теперь образование от каждого требуется. Коль ты председатель, изволь хоть из‑ под земли достать учителя!

‑ С твоим язычком не только до Мекки ‑ до края света доберешься, натянуто засмеялся Рустам.

‑ Ты из меня дуру не строй! ‑ оборвала его старуха. ‑ А то я тебя так ославлю, что вся Мугань сбежится глазеть. На прямой вопрос и отвечай прямо!

‑ Рустама‑ киши хочешь опозорить! ‑ возмутился Ярмамед, со сладенькой улыбкой заглядывая в глаза Рустаму. ‑ Да будет благословенна мать, родившая такого сына!

Старуха яростно простерла руки над головой Ярмамеда.

‑ Ишь ты, краснобай! Повадился смазывать маслом председательские пироги! Не то что Рустама‑ киши, министров высмеивают, если провинятся...

У председателя нрав был покруче, чем у тетушки Телли. И произнеси такие обидные слова кто‑ либо иной, он сумел бы ответить, но при мужчинах стыдно связываться с болтливой старухой, и, пересилив раздражение, тяжело дыша, Рустам обратился к Ярмамеду:

‑ Сотни раз толковал тебе, что работник правления не должен впутываться в посторонние дела! Есть у тебя служебные обязанности ‑ ими занимайся! Как ты смеешь мешать уважаемой колхознице высказывать свое мнение! ‑ И, отвернувшись от Ярмамеда, он проникновенно сказал собравшимся: ‑ Потерпеть придется, товарищи. Советская власть тоже не за одну неделю напоила влагой засушливые земли Мугани! А учитель что? Будто у министерства народного просвещения нет в резерве учителя!...

‑ Исчерпывающий ответ! ‑ с иронической улыбкой заметил Наджаф.

А тетушка Телли спросила:

‑ Верное твое слово?

Председатель опять вспылил: с любым колхозником он умел поладить, а языкастая баба всегда доводила его до белого каления.

‑ Что, тебе больше других надо? Кто ж это из твоих деток без учителя страдает? Всего у тебя один сын Керем, да и тот чабан. Не я ли его заведующим фермой назначил?

‑ Одного родила или пятерых мое дело. Не тебе график составлять, сколько рожать и когда! ‑ тотчас возразила тетушка под дружный смех собравшихся. ‑ И почему именно ты поручил моему сыну ферму? На это правление есть. А если Керем молодец, так хвала его трудолюбию. Мне наконец хвала! И в школу если не дети, так внуки мои бегают. А если бы и внуков не было...

Ярмамед, не потерпев такого посрамления председателя, выкрикнул:

‑ Хватит, тетушка, хватит! Язык отвалится!

Но тетушка Телли отмахнулась от него, как от мухи.

‑ Если б внуков не было, о чужих детях заботилась бы! Их вон дети, что мои родные. ‑ И она широко развела руки, словно хотела обнять всех столпившихся у крыльца. ‑ Только такой, как ты...

‑ Не забывайся, Телли, угомонись! ‑ строго сказал председатель и, поняв, что дальнейшие препирательства не предвещают ему ничего приятного, направился к гаражу, где стояла его собственная, недавно приобретенная " победа".

Через несколько минут машина с глухим завыванием помчала его в районный центр.

Из‑ за одного учителя Рустам не потащился бы по грязной, ухабистой дороге за сорок километров в район. Были дела поважнее. Только вчера выяснилось, что семена озимой пшеницы не взошли на площади более ста гектаров. Теперь придется перепахивать и пересевать весь клин. И перепахать и пересеять нетрудно, но ведь надо договориться с МТС, чтобы посчитали этот участок залежью, включить его в план весенних работ, добыть семена. Тут не то что в район в столицу помчишься!

Несколько дней подряд, до вчерашнего вечера, шел мелкий, назойливый дождь. Дорога раскисла, из‑ под колес летели комья грязи. Муганская грязь как клей: на миг остановился ‑ присохнешь. Выбоины, залитые мутной водою, подбрасывали машину, но Рустам даже на поворотах не сбавлял скорости, желая побыстрее выбраться на асфальтированное шоссе.

В полуоткрытое окно струился поток сырого, прохладного воздуха, насыщенного степными запахами. Даже зимою степь благоухала ‑ и влажной корой безлиственных кустарников, и мокрой, раскисшей от дождя землей, и жухлыми травами, и пробивавшейся упорно, несмотря на зимнее время, изумрудно‑ зеленой отавой.

Студеный ветерок охладил Рустама, он успокоился, и недавние споры уже казались ему бессмысленными и случайными. У него было отходчивое сердце, и даже на тетушку Телли он теперь не сердился. " Самое скверное невыдержанность, ‑ упрекал он себя. ‑ Вспыхнешь, как стружка в костре, ‑ и пиши пропало. Людям наговоришь неприятностей, себе настроение надолго испортишь. А Мугань‑ то, наша Мугань, ‑ какая красавица! Ни конца, ни края ей нет, глянешь ‑ сердце поет. Даже сейчас, в дождь, в распутицу, степь как будто улыбается тебе, хочет порадовать, развеселить... "

Недаром старики говорят, что зимний путь в рай лежит через Мугань.

Когда Рустам добрался до районного центра, по виду его можно было принять за юношу: щеки румяные, взгляд твердый, решительный. Остановив машину перед одноэтажным домом районного отдела народного образования, Рустам легкими шагами взошел на скрипучее крыльцо. Он издавна недолюбливал заведующего районо Гошатхана за его необычайную независимость в суждениях. С такими людьми Рустам не стеснялся, и сейчас он без стука вошел в кабинет и небрежно, словно о сущей безделице, сказал:

‑ Аи, завобразованием, вынь да положь мне учителя по русскому и по немецкому, а я их в багажник засуну и повезу в колхоз!

‑ Дай да подай! Требовать, слава богу, умеете, ‑ наставительно, даже, пожалуй, лениво, ответил Гошатхан. ‑ А приедет в село молодой учитель‑ горожанин, вам для него топчан из досок лень сколотить. В школе зимой нет дров, летом ‑ воды. Хочешь иметь опытного учителя ‑ дорожи им...

Гошатхану не понравилось бесцеремонное вторжение председателя. Его за живое задело, что Рустам не назвал его по имени. Гошатхан обычно осаживал грубиянов. И сейчас он поступил так же.

Рустам оторопел. Ишь отчитывает, как нашалившего школьника! Он, впрочем, и раньше знал, что многие побаивались язвительных замечаний Гошатхана. Перед партийными конференциями некоторые районные работники предупредительно раскланивались при встрече с Гошатханом. Едва он, хилый и щуплый, выходил на трибуну, как сразу превращался в разъяренного льва. Тут уже его не удержать! Вот почему Рустам дал себе время, чтобы ответить. Он опустился на скрипучий диван в белом чехле и вытянул ноги в знак непочтительности. Некоторое удовлетворение старику доставила мысль, что пиджак Гошатхана мешковат, что рубашка на нем до того желта, что в глазах рябит, а мятый галстук похож на хвост жеребенка. " Культу‑ ура! Одеться не умеет, а самонадеянности через край", ‑ подумал Рустам и, поморщившись, сказал:

‑ Если бы слова твои равнялись делам, то даже первоклассники в районе были бы академиками. Мы, значит, угощаем учителей одним айраном, а в других колхозах их потчуют медом, не так ли?

При этом он выпустил из своей трубки клуб густого дыма. Не переносивший запаха табака Гошатхан маленькой ладошкой развеял облачко пахучего дыма.

‑ Чего ты меня, как улей, обкуриваешь? Убери трубку... ‑ сказал он невозмутимым, ровным голосом. ‑ Рустам‑ киши! Иди в чайхану с такой демагогией, а меня оставь в покое... Что же касается учителей, должен сказать, что на примете подходящего нет. А найдется ‑ направил бы в колхоз " Красное знамя". Создайте учителям условия, а потом требуйте.

Больше всего Рустама дразнило хладнокровие заведующего: если бы Гошатхан кричал или бранился, Рустаму было бы легче.

‑ Какие условия, деточка в галстуке, какие? ‑ крикнул Рустам. ‑ Я построил каменную, на двадцать классов, школу. Как спальню новобрачной, каждую комнатку украсил. Чего тебе надо? Спасибо хоть скажи.

‑ Во‑ первых, я тебе не деточка. Потрудитесь быть вежливым, если, конечно, умеете... ‑ Голос Гошатхана звучал по‑ прежнему лениво, снисходительно, хотя можно было догадаться, что из всех слов Рустама он услышал только: " деточка".

‑ А во‑ вторых?

‑ Во‑ вторых, ты построил новую школу, ‑ большое спасибо! ‑ Гошатхан даже привстал и поклонился. ‑ Однако доблести тут никакой не вижу. Во всех колхозах такие же новые школы. И не для меня ведь старался ‑ для народа.

‑ Я никого не попрекаю. Говорю, как дело обстоит. И не во всех колхозах такие школы, ошибаешься.

Гошатхан торжественно показал рукой на орден Отечественной войны, сверкавший на груди Рустама.

‑ Носящий награду Родины обязан вперед, по‑ орлиному смотреть, а не назад. Не оглядывайся на отстающих, если сохранил мужество в сердце, равняйся по поредовым.

‑ Где они, передовики, деточка? Называй, я по пальцам считать стану...

‑ Не обременяй себя непосильным трудом. Твой сосед Кара Керемоглу построил учителям дом в двадцать комнат. Все удобства, веранды, тенистый садик...

Лучше бы он не упоминал это имя! Едва услышав а Кара Керемоглу, Рустам совсем разбушевался:

‑ Да что с тобой толковать, легче козе хвост крутить!... Провалил народное образование в районе, а теперь решил отыграться на председателях! Не будь я Рустам, если не выволоку тебя на бюро райкома.

Он был уверен, что эта угроза утихомирит строптивого человека. И ошибся. Заведующий лишь скривил тонкие губы.

‑ Только и мечтаю, чтобы райком занялся школами. Тогда я научу тебя отличать черное от белого.

Рустам почувствовал, что его рука, как бы сама по себе, потянулась к вороту рубахи заведующего: " Встряхнуть бы тебя, разок, так сразу бы опомнился! " Но усилием воли он сдержался, лишь сквозь стиснутые зубы буркнул:

‑ Я не я буду, если не заставлю тебя прислать учителя! ‑ И выскочил из кабинета.

Он хотел сразу пойти к председателю райисполкома, но в глаза ему бросилась вывеска чайханы. Жизнь издавна научила его после крупного разговора или даже размолвки, с кем‑ нибудь посидеть, посасывая заветную трубку, перед дымящимся стаканом медно‑ красного чая, пока душа отойдет и придут в голову разумные мысли, в которых уже будет трезвый расчет и не будет опрометчивого задора.

Так и теперь, перемолвившись в чайхане словечком со знакомыми, осушив два стакана, Рустам восстановил утраченное спокойствие и, насвистывая, направился в райисполком.

Он не был близко знаком с председателем исполкома Калантаром Кельбиевым, но слышал, что этот человек изворотлив и любит, когда у него просят совета или помощи.

Некоторые председатели колхозов даже без нужды заглядывали к нему узнать мнение, посоветоваться. И таких Калантар Кельбиев опекал, не очень‑ то интересуясь, хорош или плох председатель. Но горе дерзким и независимым! Пусть и дело‑ то у председателя справедливое, яснее ясного, а Калантар придерется к пустяку и на заседании исполкома обязательно выступит против недогадливого... Словом, умел поддержать и выделить своих людей. Не случайно его иногда называли " братцем" ‑ " лелеш". Так и говорили: " Калантар‑ лелеш".

Рустам не признавал подобных отношений с начальством. Он всего два‑ три раза был у Калантара, и, надо заметить, обязательно по приглашению самого председателя исполкома.

Повинуясь голосу совести, Рустам и в этот раз пошел не к предрайисполкома, а в райком партии. Все же он не отважился зайти к первому секретарю ‑ Аслану. " Пожалуй, уроню себя в его глазах! " ‑ мелькнула догадка... И он заглянул ко второму секретарю. Но и тот не поддержал его претензий, наоборот, сказал, что сам Рустам и виноват в бегстве учителя.

‑ Уж так я во всем и виноват!

‑ Надо заботиться о человеке. Теперь ждите, ничего не поделаешь.

" Э, вот в чем загвоздка! ‑ сообразил Рустам, выйдя из кабинета. ‑ Пока я в чайхане отдыхал, Гошатхан по телефону все в нужном свете представил, возвел на меня всякие небылицы. Да‑ а, опасный человек, крупный склочник!... "

Это был вывод, призывавший к немедленным действиям. Рустам вспомнил, как однажды на бюро райкома Гошатхан буквально высмеял Калантара. И после заседания тот полушутя‑ полусерьезно заметил: " Эх, учитель учителей, придется и мне когда‑ нибудь проучить тебя! " Вспомнив это, Рустам подумал, что именно Калантар мог сейчас заставить склочника краснеть и потеть. Однако едва он ступил на крыльцо исполкома, как совесть подсказала: " Не становись должником Калантар‑ лелеша! Такой не успокоится, пока не вырвет рубля за копейку! " Но тут окно кабинета, выходившее в сад, осененный столетним вязом, с треском распахнулось, и Калантар‑ лелеш лег на подоконник грузным животом.

‑ Заходи, заходи, чего там? Раз в год появился на нашей улице, да и то норовишь мимо...

Пройдя тесный коридор, Рустам очутился в кабинете Калантара. Председатель сидел за массивным столом и с кем‑ то разговаривал по телефону. Не отрывая трубки от уха, он небрежно протянул Рустаму пухлую белую руку.

‑ Салам, киши! Салам!

А Рустам уже раскаялся, что пришел сюда. " Ни капли вежливости, в лесу как будто вырос. И как он дорвался до такого поста? " Но делать было нечего, пришлось пожаловаться на Гошатхана.

‑ Это не он, а мы сами виноваты! ‑ Калантар даже ударил кулаком по столу. ‑ Да, мы! Своих земляков‑ муганцев держим в черном теле! Посадили себе на голову бездельников‑ карабахцев, вот они и издеваются над нами. И правильно делают!

" Что он говорит? Что говорит? ‑ думал про себя Рустам. ‑ Да разве теперь это что‑ нибудь значит: муганец, гянджинец, ленкоранец?... "

‑ Товарищ Калантар, нам учитель нужен. Пусть он будет родом из Карабаха, из Гянджи, из Нухи ‑ лишь бы учил ребят.

‑ Э, нет, братец, не скажи! ‑ Черные глаза Калантара сверкнули злостью. ‑ Разница огромная. Земляк‑ односельчанин к родному клочку земли привязан, он за своих держится, своего в обиду не даст. А у приезжего глаза на дорогу смотрят ‑ как бы скорее сбежать.

И партия ведь тоже требует выращивать местные кадры. Понял?

При чем тут местные кадры? Но Калантар всегда в разговоре легко перескакивал с предмета на предмет, и Рустам понял, что спорить бесполезно.

‑ Поможешь нам или нет? ‑ нетерпеливо спросил он.

Калантар рассмеялся, хлопнув себя по бокам.

‑ Кому же мне помогать, как не другу Рустаму? Но сперва ты, возьми‑ ка воспитанные мною кадры, а уж потом мы потолкуем и об учителе.

‑ Что за кадры, какие кадры? ‑ Рустам насторожился.

‑ Твой заведующий фермой. гроша ломаного не стоит! Предупреждаю, ты с ним наплачешься. Пока не поздно, гони этого проходимца. Ну, не сразу, конечно, постепенно, шаг за шагом...

‑ Чабан Керем ‑ честнейший человек, ‑ убежденно сказал Рустам, хотя сына тетушки Телли недолюбливал, как, впрочем, и тетушку.

‑ Ха! Будто ты людей знаешь лучше меня. А я повторяю: гони вон Керема. Вместо него я тебе подыскал человека чище самого пророка.

‑ Кто такой?

‑ Фархада знаешь?

Рустам остолбенел, унтам своим не поверив. Дядюшка Фархад! Да всему миру известно, что это жулик. В четырех‑ пяти колхозах подвизался, то счетоводом, то заведующим фермой, и так умело заметал следы, что все знают ‑ вор, отъявленный жулик, а ничего поделать не могут.

‑ Нет, товарищ исполком, держите своего Фархада подальше от моей Ширин! ‑ улыбнулся в усы Рустам.

‑ А почему? Керем же смирный. Или боишься, что начнет жаловаться? Да? Ну, припугнуть можно! ‑ И Калантар подмигнул Рустаму. ‑ Или решил, что ферма тебе одному принадлежит? В районе ведь и кроме тебя есть любители шашлыка из молодого барашка!

Рустам медленно встал. На лбу его пролегли глубокие морщины.

‑ Вся Мугань знает, что ни разу в жизни я не съел куска хлеба, заработанного нечестно! ‑ произнес он с потемневшим от гнева лицом. ‑ Если у тебя есть какието факты, присылай ревизию. Но разные там Фархады, пока я жив, даже ползком к нашей ферме не подберутся...

И он, не прощаясь, пошел к дверям. Но тут Калантар не выдержал, вскочил и с обычной своей покровительственной, панибратской манерой задержал Рустама.

‑ Да постой, постой... Шутки не понимаешь! Я ж хотел проверить твою принципиальность. В райкоме недавно спорили: может взять Рустам Фархада? Конечно, я твердо заявил: ни за что не примет. Видишь, как я хорошо знаю кадры председателей... А по поводу учителя вот что скажу. ‑ И в голосе Калантара зазвучали казенные нотки: ‑ Жди будущего года. Пока ничем помочь не смогу...

Машинно‑ тракторная станция была расположена на окраине городка, у выезда на шоссе. Еще в прошлом году здесь была степь, бурая летом, ярко‑ зеленая весною и неопределенного грязно‑ серого цвета зимой. А теперь всюду доски, бревна, груды кирпичей. По двору не пройти ‑ тракторы, комбайны, цистерны с. горючим, грузовики.

С молодых лет любил Рустам побродить по строительным площадкам. И сейчас, посмотрев, как дружно работают плотники и трактористы в комбинезонах, кожаных ушанках, сапогах ‑ " грязедавах", он выбросил из головы недавний оскорбительный разговор в кабинете Калантара. Он подошел к одноэтажному, еще не оштукатуренному домику дирекции, хотел сперва зайти к заместителю директора, но раздумал: " Чем обивать пороги у двенадцати пророков, лучше просить у самого бога! " И направился к директору.

Как назло, того не оказалось на месте, в Баку уехал.

‑ А где же заместитель?

Игривая девица с глазками, похожими на спелые вишенки, ответила:

‑ Только что вышел. В столовую отправился.

Столовая помещалась тоже в недостроенном доме. Врыли в землю столбы, положили сверху стропила, обили их кое‑ как, оштукатурили ‑ ну, впрямь кочевое становище! Однако когда сквозь щели донесся до Рустама ароматный запах бозбаша, он почувствовал, что давно проголодался, не грех бы перекусить.

Заместителя директора не оказалось и в столовой; сидевшие за столами сказали, что он уже пообедал и ушел в мастерскую.

Нечего делать, снова придется шлепать по лужам.

Мастерская разместилась между двух высоких, сложенных из серого камня стен; вместо крыши низко нависло ненастное небо. Войдя в двустворчатые железные двери, председатель колхоза с изумлением подумал: " Какая же это мастерская? Это завод! "

И верно: ровными рядами стояли станки, крутились шкивы, визжал резец, под ногами валялись мотки стружек. Повсюду люди трудились, не обращая внимания на вошедшего. Кого Рустам ни спрашивал, все отвечали, что заместитель директора минуту назад здесь был и ушел.

Вдруг Рустам почувствовал, как дрогнуло его сердце: среди трактористов стоял Шарафоглу. Да, это был все тот же Шарафоглу, только не в шинели, а в сером распахнутом пальто, брюки заправлены в голенища сапог. Высокий, худощавый, он был так невозмутим и спокоен, как, бывало, в полку, и улыбка его была прежней ‑ сердечной, доброй, и разговаривал он с трактористами так же запросто, как когда‑ то с однополчанами.

Подавив первый безотчетный порыв ‑ растолкать трактористов и обнять, прижать к груди друга, ‑ Рустам встал в сторонке, решив дождаться конца делового разговора...

Друг! Старый друг Шарафоглу!... Словно воочию Рустам увидел свою молодость... Шарафоглу подолгу жил и работал на Мугани ‑ в двадцатых годах, когда начинали орошать выжженную зноем степь, и позднее, когда зарождались первые колхозы. В те давние времена и завязалась их дружба. А потом Шарафоглу уехал, и снова повстречался с ним Рустам в тысяча девятьсот сорок втором году на Украине. Два года друзья служили в одном полку и отступали до Моздока, и наступали до Будапешта, спали на мерзлой земле, переплывали реки, увязали в болотах. Однажды Рустам был ранен в ногу, но, выписавшись из госпиталя, вернулся в родной полк. В боях под Будапештом война не пощадила и Шарафоглу. Рустам вынес друга с поля боя. Когда на их участке наступило затишье, Рустам отпросился у командира и поспешил в госпиталь. Шарафоглу был слаб: он потерял много крови и с усилием открыл глаза, заслышав голос товарища... С любовью и благодарностью взглянул он на Рустама и улыбнулся беспомощно, как бы виновато, достал из ящика тумбочки, стоявшей у изголовья, резную трубку. С этого дня Рустам упрятал в мешок деревенскую носогрейку из орехового дерева и уже не расставался с подарком ‑ трубкой с головой Мефистофеля.

" Хороший, честный человек. Храбрец! " ‑ думал растроганный Рустам, возвращаясь в полк. С тех пор он не встречался с другом.

Вероятно, Шарафоглу почувствовал упорный взгляд Рустама, потому что передернул плечами и оглянулся. Лицо его просияло.

‑ Рад видеть тебя, дружище!

Он протянул измазанную мазутом руку, но Рустам со всей душевной щедростью заключил друга в объятия.

‑ Что за чудеса! Как ты очутился здесь, говори скорее! Глазам своим не верю...

‑ Скажи лучше, как ты живешь! Силен, черт! И выправка военная! Кого разыскиваешь?

‑ Заместителя директора.

‑ Ах, вот оно что... ‑ Шарафоглу повернулся к трактористам, что‑ то договорил им наскоро, затем взял Рустама под руку и повел в контору. ‑ Что за дела у тебя к заместителю?

Тут Рустам понял, что Шарафоглу и есть тот, кого он искал.

‑ Где же Алиев?

‑ Назначили директором в другую МТС.

‑ Обидел ты меня, крепко обидел, ‑ насупившись, сказал Рустам. ‑ Под самым боком живешь, а не дал о себе знать. Не по‑ дружески как‑ то!

Кабинет заместителя директора находился в большой, длинной, похожей на коридор комнате. Двери были обиты желтой клеенкой, железная печка стояла в углу, сквозь мутные стекла неохотно пробивался серенький свет дождливого полдня. Два стола ‑ письменный и продолговатый узкий, ‑ накрытые зеленым сукном, дополняли убранство этой неуютной, сырой комнаты, " Н‑ да, у меня в правлении кабинетик‑ то побогаче. Ковры! " ‑ подумал Рустам.

Повесив на вешалку пальто гостя, а рядом и свое серенькое, Шарафоглу усадил Рустама, и они с минуту молчали, разглядывая друг друга, а потом, вскочив, обнялись, засмеялись и снова помолчали. Наконец Шарафоглу, скрестив руки на груди и устремив на гостя веселые, кипевшие задором глаза, спросил:

‑ Как сестрица Сакина, дети? Наверно, совсем большие? Ах, Рустам, как хорошо, что мы встретились!...

Только ты мне ничего сейчас не рассказывай о семье, а то я брошу все дела и помчусь в деревню. Мне и без того кажется, что ты уже ухватил меня за руку и тащишь к себе в дом.

‑ Нет, я так обижен, что на порог не пущу! ‑ с шутливым ожесточением сказал Рустам. ‑ Послушай, мир праху родителей твоих, ведь мы хлеб‑ соль делили, братьями называли друг друга, в крови купались... Да неужто все позабыл? Все вы, горожане, такие, кровь‑ то холодная, как у рыбы. Да будь я на твоем месте...

‑ Ну, хватит упрекать, ‑ улыбнулся Шарафоглу, ‑ Я даже не подозревал, сколько работы свалится здесь на мою голову! Новую технику ‑ комбайны выгружаем на станции. Днем раньше, днем позже, а все равно бы пришел, постучался в калитку. Ты не впустил бы ‑ так Сакина распахнула б дверь... А дочку замуж выдал? Невестка появилась?

‑ Придешь ‑ сам увидишь...

‑ Обязательно приду, кивнул Шарафоглу, вызвал секретаршу и попросил позаботиться о чае, самом крепком и самом душистом. ‑ Значит, дома все в порядке? Ну, а как к севу готовитесь?

Глаза его смотрели на Рустама ласково, а тон был уже деловым, и это неприятно задело председателя.

‑ Да что ж говорить? Отчеты посылали сюда своевременно, ‑ сказал Рустам, подперев кулаком щеку. ‑ Для хлопчатника заготовил свыше семисот тонн навоза. Минеральные удобрения привезены. Машины отремонтированы. Состав бригад и звеньев заново пересмотрен. ‑ Он подумал и добавил с обычной самоуверенностью, ‑ Подготовились куда лучше, чем в прошлом году. За нас можешь быть спокоен ‑ не подведем! Ни район, ни МТС краснеть не станут за Рустама‑ киши!

Шарафоглу слушал внимательно, время от времени задавал вопросы. Было видно, что он не так‑ то плохо разбирается в агротехнике.

По фронтовым годам Рустам помнил, что Шарафоглу умел заставить разговориться самых молчаливых, замкнутых солдат. Голубизна его глаз, что ли, добрая ли улыбка так подкупали собеседников, ‑ люди оттаивали, веселели и без колебаний пускались в откровенную беседу.

‑ А где трубка? Или курить бросил?, ‑ неожиданно прервал его Шарафоглу.

‑ Да ведь ты некурящий! Вот и не хочется отравлять воздух табачным дымом, ‑ пошутил Рустам.

‑ Ничего, кури, не стесняйся.

Из нижнего ящика стола Шарафоглу вытащил пепельницу, сдунул с нее густую пыль и поставил перед Рустамом. Улыбаясь, он наблюдал, как тот истово набивал трубку, зажигал спичку, откинувшись, затянулся, сразу же окутавшись пеленой пахучего дыма.

‑ Ну, совсем английский лорд! ‑ покачал головою Шарафоглу. ‑ Что за осанка!...

‑ А что? ‑ в тон ему сказал Рустам. ‑ Пожалуй, не каждому лорду, со мной потягаться!

‑ Пожалуй, ‑ согласился Шарафоглу и клетчатым носовым платком провел по лицу, как бы стер благодушную улыбку; опять сделался озабоченным. ‑ Обо всем сказал, а вот о главном умолчал.

‑ О главном?

Отогнув полу пиджака, Шарафоглу достал из кармана ключ, отомкнул ящик письменного стола и взял оттуда записную книжку. Рустам следил за его неторопливыми движениями, напряженно размышляя: о. чем же это самом главном он не сказал?

А Шарафоглу полистал книжку, прочитал что‑ то и, не поднимая головы, не глядя на друга, спросил:

‑ Урожайность какая? И по хлопку и по зерновым?

Рустам смутился и быстро сказал, навалившись грудью на шаткий стол:

‑ Не отрицаю: план урожайности не выполнили. А все же по сравнению с позапрошлым годом на два центнера больше зерна собрали, а хлопка даже на три. Это с каждого гектара. Прибавка солидная!

Отложив записную книжку, Шарафоглу поднялся, зашагал по кабинету:

‑ Почему скрытничаешь друг? Сам знаешь: ничего такие сравнения не стоят, не так ли? ‑ И сам себе ответил: ‑ Так.

‑ Нет, не так! ‑ возразил Рустам, и седеющие мохнатые брови сошлись на его переносице. ‑ План планом, ничего не имею против. План государственный, ‑ молчу! А еще есть жизнь, и у нее свои законы. Колхоз был отстающим, черепашьим шагом полз, попробуй‑ ка вытяни! А я вытянул. Большие доходы получил.

‑ Большие? ‑ из‑ за плеча Рустама Шарафоглу дотянулся до записной книжки, нашел нужную страницу и показал другу. ‑ Подсчитай.

‑ Зачем мне считать?

‑ А все‑ таки подсчитай.

Рустаму вовсе не хотелось считать, он знал, что ничего хорошего ему эти подсчеты не принесут. И с вызывающим видом он скрестил руки на груди: сам, дескать, и считай, если охота... Лицо его помрачнело, и Шарафоглу уже подумал, что его друг сейчас по старой привычке кинется с азартом в схватку, но вдруг в глазах Рустама заплясали озорные искорки: чего, мол, зря себе весь день здоровье порчу, пригодится еще!...

‑ Вы абсолютно правы, товарищ заместитель директора, ‑ с покорным видом произнес он слова, сладкие, словно засахаренные фрукты. ‑ Полностью признаю свои ошибки. Да, мы допустили немало оплошностей. Да, мы трудились недостаточно напряженно... ‑ Он с облегчением перевел дыхание, как будто сбросил с плеч тяжелую ношу, и совсем в другом тоне, с грубоватой мрачностью добавил: ‑ Не мало ли еще муганской пыли глотал, чтоб о наших делах судить!...

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒