Это, по-видимому, еще одна тенденция в процессе оккультного совершенствования, а именно: рождение глубокой страсти в возвышенных душах.

* Это, по-видимому, еще одна тенденция в процессе оккультного совершенствования, а именно: рождение глубокой страсти в возвышенных душах.

** Это символическое выражение того факта, что общепринятые нормы морали вообще не обязательно указывают на духовность — скорее наоборот, ибо они нередко основаны на эгоизме и тщеславии.

Глава 15

Прошло еще несколько недель, и для Атония и Цинары настало время продолжить свое путешествие. Теперь им предстояло направиться в некий город, расположенный выше на холмах, в нескольких днях пути, так что однажды утром Петрий сказал обоим своим ученикам, что они должны попрощаться с ним и двинуться дальше, в новые странствия.

— И с этого момента, — сказал он, — ваша жизнь на время станет совсем другой, и вам не понадобится больше скрываться от своих друзей; скорее вам придется стать миссионерами, стремящимися несколько распространить просвещение в окружающем мире, при этом ревностно храня в тайне те практики, которые я вам доверил. А для этого вам понадобятся деньги и побольше одежды и общего снаряжения, а также дом, который для вас подготовят, обустроив его к вашему прибытию по моей просьбе. Что касается денег и одежды, то я уведомлю одного из собратьев, который живет поблизости от вашего будущего дома, и он направит к вам конного слугу с тем чтобы вы сами дали ему все необходимые распоряжения. Члены Братства знают способы связываться друг с другом на расстоянии, которые в ближайшем будущем освоите и вы, осознав, что пространство не является препятствием для энергии мысли или для переброски сознания с одного места на другое. И поэтому завтра вечером ваш слуга будет здесь, а послезавтра вы отправитесь навстречу новым дерзаниям. Более того, в городе, который является вашим местом назначения и известен под названием Мраморный город (поскольку дома там построены из белого мрамора), вы отыщете еще одного наставника, по имени Флориан Мудрый, человека почтенной наружности и известного своей мудростью. Однако вы будете встречаться с ним лишь изредка, хотя искать его вам придется сразу же с момента прибытия, поскольку он укажет вам место, где вы будете жить, а также работу, которую вам предстоит проделать.

Все вышло так, как и сказал Петрий: его собственный слуга прибыл на следующий вечер с деньгами и снаряжением, а также с мулами, на которых они должны были отправиться в путешествие, ибо оно обещало быть долгим и сопровождаться крутым подъемом в гору. Но по мере приближения момента отъезда сердце Антония стала все больше одолевать грусть, оно терзалось печалью расставания, и он едва сдерживал слезы, которые безудержно наворачивались на глаза. И подойдя к Петрию в последний раз, он прерывисто произнес:

— Многое узнал я из твоих уст, о Учитель! Но одному я так и не научился — это не испытывать горе при расставании с тем, кого люблю. А сейчас меня полностью захлестнула тоска, порожденная привязанностью и благодарностью, которые не находят выражения в словах — их могут заменить лишь слезы.

Петрий посмотрел на него с невыразимой нежностью и сочувствием и, взяв за руку, сказал самым утешительным тоном:

— Не стыдись своих слез, брат мой: они вызваны поэтичностью твоей натуры и говорят о признательности красноречивее, чем множество прекрасно подобранных слов. И все же скорее мне следует быть благодарным тебе — за твое полное доверие, терпение, прилежание и способности, и если я тоже сейчас не плачу, так это только потому, что для меня твой отъезд вообще не означает никакой разлуки, ибо я в сознании своем буду следовать за тобой хоть на край света, как и за моей возлюбленной Цинарой (он привлек ее к себе). Знайте же, что связь между учителем и учеником нельзя разорвать и что ваше сознание теперь стало частью моего, навеки смешанного с великой мировой душой. И поэтому, милые друзья, не скорбите над иллюзией и не думайте, что покидаете меня реально, потому что со мной расстаются лишь ваши тела. Ибо скоро наступит время, когда вы на самом деле сможете меня видеть и общаться со мной, когда вам будет угодно, обретя особое зрение для восприятия того, что сейчас вам воспринимать пока еще не дано. Нет, печалиться при расставании — дело пустое, хотя это неизбежно, пока глаза еще не утратили способность лить слезы, которые высушит навсегда чистый солнечный свет радости, исходящей из самой души. Тем не менее, если бы моя любовь могла осушить ваши слезы, она бы несомненно это сделала, а поскольку она не может, знайте, что сия разлука будет лишь кратковременной, потому что ваше внутреннее зрение откроется очень скоро, и вы увидите своего старого учителя, который с любовью стоит рядом с вами, словно вы никогда с ним не расставались.

Потом он обнял их обоих и с нежностью изрек:

— А теперь, милые друзья, ступайте, ибо затягивать прощание значило бы только продлевать вашу печаль. Пусть же мои благословения и покой сопутствуют вам в дороге.

После этого Цинара со слезами на глазах повела теперь уже всхлипывающего Антония прочь, вверх по холмам, и пока ученики не скрылись из виду, Петрий смотрел им вслед с улыбкой, в которой слились воедино любовь, сопереживание и отцовские чувства.

С этого момента жизнь обоих странников претерпела изменения, начало которым положило их путешествие в Мраморный город, а затем долгое проживание в его белых стенах. Но на сей раз путешествие не было ни долгим, ни трудным благодаря мулам, которых разрешили взять Антонию. Однако еще некоторое время на сердце его лежала печаль; пейзаж и события в дороге прошли для него почти незамеченными, ибо в мыслях своих он все время оставался с Петрием, а сердце не покидала печаль в связи с прощанием, которое его так растрогало. И все же горе его длилось недолго и рассеялось так быстро, что он даже не удержался и сказал спутнице:

— Воистину чудесна эта наука о Боге, которая прогоняет печаль так быстро, что она отскакивает от человека, подобно воде на оперенной спине лебедя, как говаривал наш учитель Аристион. И я почему-то ощущаю, что в этой науке даже печали прекраснее самых прекрасных земных наслаждений (если, конечно, печали вообще могут быть прекрасными), потому что все становится возвышенным, неважно, что именно, а прежде всего любовь, о нежная подруга души моей.

Цинара, едущая на муле рядом с ним, взглянула на Антония с нежностью и послала ему поцелуй. А потом, под вечер, когда путники поднялись на гребень холма, они узрели белоснежную красу Мраморного города — внизу, в широкой ложбине, на дальней ее стороне в тени огромных гор. Краснеющее закатное солнце окрашивало городские своды, купола и башни в оранжевый цвет, отчего они казались зачарованным замком, укрывшимся среди этих холмов от мирской суеты человечества. Ибо то здесь, то там среди его зданий высились огромные кипарисы, подобно часовым, несущим бесконечную вахту. И воскликнула Цинара:

— Никогда еще не видела я ничего столь впечатляюще безмолвного и прекрасного!

Немного позже, после долгих расспросов и поисков, путешественники предстали перед Флорианом Мудрым, который полностью соответствовал своему прозвищу. У него были длинные седые волосы, откинутые назад с высокого и широкого лба, впрочем, совершенно лишенного всяких морщин, и белоснежная заостренная борода, ниспадавшая на грудь почти до уровня сердца; удивительно глубоко посаженные глаза пристально смотрели на собеседников, словно могли заглянуть прямо в душу. Держался он с достоинством придворного и с серьезностью, которую лишь изредка смягчала улыбка, но зато когда он улыбался, лицо его совершенно преображалось: на нем появлялось выражение полнейшей доброты и нежности, так что он казался совершенно другим человеком. Соответствовал общей наружности Флориана Мудрого и его голос, низкий, звучный и весьма впечатляющий. Флориан говорил неторопливо и выразительно, щедро сопровождая свою речь остроумными замечаниями.

После того как слуга объявил о приходе Антония и Цинары и они предстали перед этим человеком, чей вид внушал им благоговейный трепет, он поднялся с кресла, где сидел, читая какой-то свиток, и, поклонившись, жестом длинной, тонкой белой руки предложил гостям садиться. После этого, вернувшись в свое кресло, он заговорил:

— Вы от моего друга Петрия, насколько я понимаю? Это хорошо. Жилье для вас уже готово, оно недалеко отсюда, и мой ученик Леонид вскоре вас туда проводит.

Он замолчал на какое-то мгновение, и Антоний поблагодарил его за любезность, после чего хозяин продолжал:

— Боги послали вас мне в помощь, ибо город сей полон подающих надежды философов, которых нужно вразумлять, поскольку они по большей части всего лишь ученые бездельники, которые действуют в пределах некоего круга, думая, что внутри него они обретут истину, между тем как истина лежит совершенно вне этого их круга.

Тогда заговорил Антоний:

— О, почтенный отче! Имея в своей среде такого, как ты, они наверняка не останутся без спасителя и едва ли погибнут от жажды просвещения.

И ответил мудрец:

— Я, как видишь, обременен грузом прожитых лет, и поэтому меня считают устаревшим, вышедшим из моды, и эта самая молодежь относится ко мне всего лишь снисходительно вкупе с некоторой насмешливостью и избытком непочтительности. Но это же служит мне защитой. Я могу действовать так, что мне при этом никто не досаждает, то есть выступаю в роли силы, стоящей за троном. Ибо говорят обо мне: «Он всего лишь старик, шаркающий по развалинам устаревших философий, а значит, его мнение ничего не стоит». Поэтому они полностью оставляют меня в покое, а этого-то мне и нужно, поскольку я получаю возможность направлять своих учеников помоложе трудиться на благо нашего дела, и создается впечатление, что сам я в этом совершенно не участвую, что является самым целесообразным способом работать и воздействовать на человечество, внося свою скромную лепту в его совершенствование. Увы, наш век безудержно погружается в болото материализма и невежественного неверия, что проистекает из нехватки знаний, а это вещь опасная по причине постоянного недостатка смирения и последовательного вскармливания гордыни. Таким вот образом наши философы воздвигают здание фиктивного знания, фундамент коего — не что иное, как невежество, и в результате отрицают бессмертие души и существование какого-либо сознания вне физической оболочки, и даже тех, чье физическое зрение открыто для восприятия сверхфизических сущностей, пытаются убедить в том, что всякое подобное восприятие — всего лишь воображение — и больше ничего. Однако невежеству явно не под силу переубедить знание, равно как неопытность никогда не опровергнет результатов опыта. Это, кстати, напоминает мне одну историю, которую я вам расскажу, поскольку она может однажды оказаться полезной в дискуссии.

Давным-давно существовал город, полный невежественных и суеверных людей, которые прогневили богов тем, что отправляли нечестивые и кощунственные ритуалы, сопровождавшиеся человеческими жертвоприношениями и чудовищной жестокостью. Дело в том, что в жертву демонам не просто приносили невинных людей — и мужчин, и женщин, -— но сперва им выкалывали глаза, а всем этим любовалась толпа, опьяненная зрелищем и воплями, которые издавали терзаемые жертвы. И вот наконец, как я уже говорил, боги разгневались, и поклявшись положить конец подобным чудовищным деяниям, если только горожане сами немедленно их не прекратят раз и навсегда, послали им воззвание через одного святого, который прибыл издалека и встал на рыночной площади, заклиная горожан образумиться. Но так как они не вняли ему, за исключением пяти-шести человек, и ответили глашатаю лишь презрением, то он, в конце концов, воскликнул: «Раз уж вы глухи и упрямы, то теперь мне выпало исполнить повеление богов — владык моих, то есть проклясть город сей таким образом, что всех его обитателей, кроме тех, кто внял мне, и их детей и внуков, и правнуков поразит слепота. И вот я исполняю это во имя Всемогущего». Громко прозвучал его голос грозный и все кругом заполнивший ужасом этого проклятия. И тогда, за исключением нескольких раскаявшихся, все жители города начали слепнуть, так что их дети и внуки, и правнуки стали рождаться слепыми, не помня о том, что значит «видеть» и вообще не понимая, что это такое. Однако потомство тех раскаявшихся горожан, как и жители всего остального мира, рождались здоровыми, и их зрительные способности никак не пострадали. И так уж повелось, что время от времени стали разгораться жаркие дискуссии между слепыми от рождения и зрячими. Первые доказывали: «О глупцы, да ведь то, что вы называете зрением — все это игра воображения и обман и чепуха, на самом деле не имеющая под собой никакой основы, и вы несете сей вздор исключительно для того, чтобы мы обратили на вас внимание, чтобы набить себе цену и предстать значительными фигурами, чтобы казаться лучше нас, простых, но более здравомыслящих людей». Последние же пытались их убедить с помощью логики и риторики, но, видя, что их доводы не помогают, говорили: «Хорошо, мы убедим вас, совершая такие вещи, какие вы сами сделать абсолютно неспособны». А делать подобное им было несложно, поскольку эти люди не были связаны ограничениями, которые накладывает слепота, и могли творить множество таких «чудес», которые их оппонентам были вообще не по силам. Но соперники утверждали: «Это не доказательство, ибо ваше представление — лишь мошеннические трюки, проделки шарлатанов и обманщиков, избавьте нас от них, и чтобы мы о них больше не слышали!» И вот наконец настало время избавления от проклятия, и, чтобы осуществить это, появился один странный и весьма впечатляющий лекарь, который прибыл в этот проклятый город и вызвал настоящий переполох, поскольку применял чудесный бальзам, которым смазывал глаза слепцов, и после того, как процедура повторялась несколько раз, они прозревали. Те, кто позволил подвергать себя подобной процедуре, исцелялись, остальные же, провозгласив этого человека шарлатаном, вредно влияющим на людей, устроили против него заговор, так что городские власти изгнали лекаря из города под клеветническим предлогом: якобы он обманом вымогает деньги.

Тогда боги, узнав об этом, порешили между собой: «Проклятие, которое мы наложили на сих глупых горожан, дабы покарать их и отвратить от чудовищных деяний, исчерпало свой срок и подошло к концу, но если жители предпочитают навлечь на себя еще одно проклятие в виде фанатизма и глупости, то есть пренебрегают теми возможностями, которые мы им предоставляем, то это уже их собственный выбор, и нас он совершенно не касается», после чего боги занялись своими делами. Но в результате тот город оставался пораженным слепотой еще два поколения и оставался бы таковым и по сей день, если бы те несколько просвещенных горожан, которые исцелились, из жалости к собратьям не вернули бы обратно того самого целителя и еще многих, ему подобных, так что в конце концов исцелились все.

Закончив рассказывать, мудрец, прежде чем излагать мораль сей истории, помолчал минуту, смерив обоих слушателей пристальным взглядом, а затем снова заговорил:

— Смысл моей аллегории не придется долго искать тем, кто способен понимать, ибо тот город — не что иное, как сей мир, а его горожане —- это обитатели нашего земного шара, которые обладали одно время ясновидением и сверхфизическим восприятием, но из-за своего корыстолюбия, жажды власти и прочих пороков, порожденных эгоизмом и материализмом, властители судьбы были вынуждены лишить их сверхъестественных способностей, поразив проклятием слепоты и сделав исключение лишь для горстки просвещенных и более альтруистичных людей, дабы истина не смогла полностью исчезнуть из этого мира. Однако уже подошло время окончания срока проклятия, и эти же самые властители судьбы послали целителей — Адептов, Пророков и Учителей — чтобы излечить человечество от слепоты, но вместо того, чтобы приветствовать этих новых посланников, люди отвергают их, добровольно продлевая действие проклятия из-за твердолобости, лженаучного отрицания и интеллектуального тщеславия, так что они подвергали гонениям этих посланников, стараясь совершенно выдворить их из области серьезной мысли. Тем не менее из сострадания к своим гонителям эти посланники остаются, понемногу зароняя в умы поэтов и философов драгоценные крупицы истины, хотя сами авторы об этом и не догадываются. Знайте же, что вдохновение — не что иное, как проблеск истины, почерпнутый с более высокого плана бытия и вложенный в сердце поэта или философа с позволения тех умов, что неустанно трудятся над просвещением человечества, так что подверженность автора внушению соразмерна его способности сохранять в чистоте свое восприятие, освобождая ум от помех фанатизма, тщеславия и эгоизма, которые, как ничто другое на свете, засоряют его сердце. Так вот, сын мой, как я уже говорил, этот город полон подающих надежды философов, равно как поэтов, скульпторов и всевозможных менестрелей; их притягивает красота города и чистый воздух. Одни проповедуют откровенную глупость, тогда как другие улавливают там и сям проблески истины и поэтому рано или поздно таких людей вовлекут в Братство. Хотя поскольку учеников пока очень мало, я рад, что вы оба пополните наши ряды и замолвите за меня словечко в зале Дискуссий, сея то здесь, то там семена, которые могут упасть на добрую почву.

А теперь я призову моего ученика Леонида, чтобы он мог проводить вас до вашего жилища, ибо нехорошо слишком долго держать слугу вашего на улице вместе с мулами.

И мудрец медленно вышел из комнаты, но спину держал прямо и шаг его был тверд, как у молодого.

А Цинара повернулась к Антонию с озорной улыбкой и прошептала, как шепчет непослушный школьник, когда учитель на мгновение вышел из класса:

— Интересно, сколько ему может быть лет и почему он вообще выглядит старым, когда другие по сравнению с ним молоды? Ведь он не просто почтенный, но вообще внушает мне благоговейный трепет.

И почти в тот же миг Флориан вернулся в комнату, приведя с собой молодого человека среднего роста, с необычайно маленькой головой и манерами, выдающими обилие жизненной силы, что проявлялось в достаточно быстрых движениях, хотя и лишенных нервозности. Вновь прибывший приветствовал своих собратьев по ученичеству благосклонной улыбкой и несколькими теплыми словами, добавив, что он к их услугам и готов сделать для них все что угодно. И вот, попрощавшись с мудрецом, путники вскоре оказались в своем новом жилище — хотя и скромном, но со вкусом обставленном, уютном и чистом. Тем временем зажгли светильник, и от его тусклых лучей образовался золотой полумрак, смягчаемый девственной белизной стен.

Глава 16

Начиная с этого момента жизнь обоих наших героев изменилась Они снова вернулись к своим собратьям, подружившись со многими людьми и занимаясь множеством дел. Шло время, и обещанные Антонию способности пробудились и развивались. Однажды он обнаружил, что наделен даром красноречия, поразившим его самого, потом открыл в себе способность исцелять больных, и прежде всего — врачевать душевные скорби. В результате вокруг него стали собираться самые разные люди: одни — чтобы учиться у него, другие — чтобы подискутировать, а третьи — дабы исцелиться. Но собирались вокруг него и враги, ибо он пренебрегал многими обычаями, возбуждая зависть и подозрения. Кроме того, он не брал денег за труды свои, чем приводил в ярость с одной стороны — лекарей, с другой — священнослужителей, которые расспрашивали Антония о его религиозных убеждениях и обнаруживали, что они отличаются от их собственных. И говорили между собой врачи: «Он ничего не берет за лечение, поэтому он нас разорит, ибо все наши больные уйдут к нему. Более того, он подвергает сомнению наши познания в медицине, используя методы, которые не одобрены нами и которые, должно быть, совершенно ошибочны; так что, если больной и выздоравливает, так это наверняка просто из-за того, что сам верит в выздоровление — вот и все». А жрецы заявляли: «Он никогда не участвует ни в одной из наших церемоний, не ходит в наши храмы и не молится богам; следовательно, он еретик и дурно влияет на людей, а потому опасен для общества, и хорошо бы добиться его ниспровержения». Не отставали от них и ревнители морали: «Он нарушает общественные законы, гнушаясь соблюдением то одного, то другого; кроме того, большинство из его учеников составляют женщины и девушки, а поскольку он не берет платы за обучение (а ведь никто на свете не делает ничего задаром), то мы можем с чистой совестью объявить его развратником, который маскирует свое распутство преподаванием философии». Осуждали Антония даже атеисты: «Он шарлатан, ловкач и мошенник: показывает чудеса, которые на деле всего-навсего трюки фокусника, чтобы добиться известности, а сам факт того, что он не берет денег, лишь доказывает нашу правоту, потому что таким способом он добивается еще большей славы, выставляя себя этаким чудаком, филантропом и святым. К тому же, когда мы спрашиваем у него, как он совершает эти свои чудеса, он отвечает уклончиво: "Посредством знания законов природы, секрет которых мне не позволено раскрывать", и тем самым сразу убеждает в том, что все это явно трюки — и больше ничего». И вот, хотя друзья Антония оставались верными ему, со временем возрастало число его врагов, осыпающих его клеветническими наветами и старающихся всячески досадить ему и извести его всеми мыслимыми способами.

Но Антоний думал: «Счастье мое — это счастье духовное, и его нельзя уничтожить прискорбной глупостью этих невежественных людей, и все же, сдается мне, та история про старого мудреца была по отношению ко мне чем-то вроде пророчества, и все кончится тем, что я буду изгнан из города и, независимо от того, нравится мне это или нет, волею судьбы, продолжу свое путешествие, причем очень скоро». Так и произошло, ибо жрецы сговорились с лекарями, а лекари с атеистами, и все три партии обратились к городским властям с требованием устроить суд над шарлатаном и посадить его в тюрьму или же навсегда изгнать. Тем временем к Антонию пришли друзья и сказали:

— Мы слышали, что завтра или послезавтра тебя возьмут под стражу, и поэтому просим тебя исчезнуть из города, пока еще есть время, ибо лучше уехать добровольно, нежели быть выдворенным.

Но отвечал им Антоний:

— Это не так, я лучше подожду, пока за мной придут, ведь если бы мне следовало поступить иначе*, то наставники мои меня бы об этом известили. Тем не менее я вам признателен за совет, поскольку теперь я смогу подготовиться и попрощаться с друзьями, пока это еще возможно.

Поэтому в тот же день он посетил Флориана Мудрого, понимая, что сможет получить у него наставления относительно следующей вехи их путешествия, так как все время, что путники жили в Мраморном Городе, Флориан был его руководителем и тайным советчиком. Когда Антоний вошел, старый мудрец сказал ему:

— Сын мой! До сих пор ты хорошо действовал и посеял в этом городе много добрых семян, ибо обзавелся множеством учеников в области Духовной науки. Однако падение твое, даже будучи явным злом, принесет добрые плоды, поскольку позволит отделить верных учеников от нерешительных и слабых духом, отличить преданных учению от любопытных, готовых сбежать при первом же признаке опасности, тут же утратив веру. Что же касается вас с Цинарой, то теперь вы можете перейти к заключительной части своего путешествия, ибо заслужили право получить свое последнее посвящение от Наставников, которые, как вам известно, живут под той заснеженной вершиной, которую видно из этого окна. Только знайте, что восхождение будет долгим и многотрудным, но старайтесь изо всех сил, с тем чтобы достичь цели, не допуская мысли о поражении. Теперь путь свободен, вершина всегда перед вашим взором, но при малейших сомнениях в том, что идете правильной дорогой, обращайтесь к своему сердцу, и ответ не заставит себя ждать.

Тут Антоний попрощался и поблагодарил Фло-риана за наставления и за плоды мудрости, которыми тот столь щедро с ним делился, после чего старец обнял ученика и благословил.

Затем Антоний вернулся домой и вместе с Цинарой стал готовиться к отъезду — не без некоторой легкой грусти на сердце. И спросил он у спутницы своей:

— Ты уже попрощалась с учителем своим Флорианом? Ведь кто знает, что принесет нам завтрашний день.

И ответила она:

— Сейчас схожу.

Но как только она повернулась, собираясь выйти, как перед их очами предстал Петрий-отшельник. Его окружало изумительной красоты сияние, а глаза светились той же благожелательностью и любовью, что и всегда, только еще глубже и прекраснее — так, что нельзя было выразить никакими словами. И великой радостью воспылали сердца Антония и Цинары — радостью, наполненной любовью и обожанием, так что им захотелось благоговейно опуститься перед ним на колени, но он сказал:

— Я всего лишь простой смертный и явился к вам, памятуя о своем недавнем обещании, и это стало возможно скорее благодаря вашим пробудившимся способностям к такому восприятию; так что вы сможете отныне видеть меня почти всегда, когда захотите.

А потом добавил:

— А теперь послушайте: завтра власти прикажут тебя арестовать, Антоний, но я хорошо знаю, что ты сохранишь верность своим обязательствам и не разгласишь секретов, не станешь защищаться и никоим образом не станешь раскрывать то, что твоим наставником был Флориан, ибо твое низвержение, каковым оно представляется с точки зрения людей, в глазах Наставников выглядит возвышением и одновременно служит указанием на то, что твоя работа в миру подошла к концу — по крайней мере в настоящее время, а в будущем сам решишь, нужно ли тебе к ней возвращаться. Но знай, что те, кто терпит бесчестье ради Наставников и ради блага человечества, будут вознаграждены тысячекратно, как сам увидишь в свое время. А теперь благословляю вас обоих и до встречи.

И с этими словами он исчез так же внезапно, как и появился.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒

Это, по-видимому, еще одна тенденция в процессе ок­культного совершенствования, а именно: рождение глубокой страсти в возвышенных душах.

Это, по-видимому, еще одна тенденция в процессе оккультного совершенствования, а именно: рождение глубокой страсти в возвышенных душах.