Лето/Осень

⇐ ПредыдущаяСтр 27 из 27

Руби: Ужин с папой «У Марго» в 7 вечера.

Себастьян: Хорошо.

ДжоДжо: Подходит. Буду с Джеймсом.

Тали: Звучит неплохо.

Мама: Со мной пойдет Бен.

Руби: Хорошо, мам.

Мама: Давай-ка без этого, Рубелла.

Мама: Я замужем. Твой отец это знает. Он тоже женат. И я тоже об этом знаю.

Руби: Я вообще-то молчала!

Мама: Да, но я уверена, что ты это не одобряешь.

Руби: 😑

Мама: Я буду вести себя прилично.

Руби: Обещаешь? Не станешь ему перечить?

Мама: Обещаю. Ни единого слова.

Руби: Ты пообещала.

Руби: Жас, ты ведь придешь?

Я вздохнула и потерла лоб тыльной стороной ладони. Мне было известно, что отец прилетел несколько дней назад. Я не забыла.

Просто решила не ходить к Руби, у которой он остановился, чтобы повидаться.

Меня очень выматывали ежедневные тренировки с Иваном, а также хореография, пилатес, спортзал, пробежки и работа. До старта первых соревнований оставалось всего две недели, и сейчас настали трудные времена. Мы работали на износ, и я находилась под серьёзным давлением. На протяжении последних двух с лишним месяцев. С того момента, как я выздоровела, и Иван, наконец, «отпустил» меня домой, мы сразу же приступили к изучению хореографии для короткой и произвольной программ. И решили совсем не заострять внимание на показательных выступлениях, которые большинство пар прокатывали после победы в крупных соревнованиях. Мы с Иваном полагали, что втроем — включая тренера Ли — сможем что-нибудь придумать.

Но все вместе ухмыльнулись, когда Иван самоуверенно выбрал музыку для данного выступления.

И хотя обучение хореографии было утомительным с самого начала, мне приходилось еще тяжелее, чем Ивану. Не то чтобы я призналась ему в этом или вообще как-то намекнула. Просто была вынуждена делать то же самое, что и новичок: повторять элементы по пятьсот раз, когда оставалась одна без тренера или хореографа.

Если кому-то из них и показалось странным, что я захватила с собой камеру и треногу для съемок, то они ничего не сказали. Тренер Ли уже установила свою собственную камеру, чтобы записывать все нюансы, которые не смогли бы уловить ее глаза. Я же нуждалась в видео, чтобы тщательно просматривать последовательность элементов ночью в своей комнате или гостиной. И в течение недели просила маму, или Тали, или ДжоДжо сопровождать меня в КИЛ с десяти часов вечера до полуночи, чтобы наблюдать за мной и поправлять, пока я повторяла движения бесчисленное количество раз, чтобы мышцы наверняка запомнили последовательность.

Почти месяц я спала всего по три часа шесть дней в неделю.

Это был какой-то ад. И я постоянно ходила с плохим настроением.

Однако не жаловалась, да и не стала бы. Даже если данный факт означал, что придётся начать краситься перед тренировками, дабы замаскировать темные круги под глазами.

Таким образом, я пережила июнь и июль.

А затем пережила интенсивные тренировки в августе, перешедшие в сентябрь, когда чётко определились элементы программы, и мы терпеливо отрабатывали их. Совершенствование — это тяжело. Но никто из нас не ныл.

В общем… мы продолжали в том же ритме.

Я находила время для своей семьи субботними вечерами. Обычно Иван тоже присоединялся ко нам, если кто-то из его «детей» не болел. В те редкие дни, когда кто-то из них чувствовал себя нехорошо, я приезжала к парню в воскресенье, и мы торчали в его доме, гуляли или смотрели телевизор, устроившись на большом удобном диване. Пару раз я даже брала с собой Джесси и Бенни. Было весело, потому что Лейси хоть и вела себя со мной, как маленькая нахалка с косым взглядом, но определённо любила детей.

Я работала. Тренировалась. Занималась хореографией с Иваном и без него. Пилатесом уж точно одна, но иногда ко мне присоединялась мама. Продолжала ходить на пробежки одна и ДжоДжо. С Тали мы пару раз занимались скалолазанием. А с Руби и Аароном виделись, когда им удавалось случайно заскочить на ужин.

Каждая минута моей жизни была расписана. Определена, забронирована и учтена еще до начала дня.

Но мне это нравилось. Я ценила каждый момент. Потому что они мне оказались просто необходимы.

У меня все получалось. И я была счастлива. Счастливее всех на свете.

Так что последнее, чего мне хотелось, и в чем я нуждалась, это встреча с отцом.

Но…

— Что с лицом? — спросил Иван, стоя неподалёку от меня, где бросил свою сумку, и где мы собирались тренироваться в этот день, пока отрабатывали прыжок в четыре оборота — а почему бы и нет? Я поинтересовалась об этом, когда тренер Ли мимоходом обронила, насколько легкими стали наши прыжки в три оборота и что, по ее мнению, мы могли бы добавить еще один дополнительный и легкий-легкий оборот. Однако оттачивать его мы решили только в гимнастическом зале, не переживая, что я разобью свою голову о лед. Благодаря медосмотру, Иван с тренером знали, что у меня уже было пять сотрясений, и мне стоило попытаться избежать еще одного. Я предложила надеть велосипедный шлем, но в ответ получила лишь непонимание в глазах.

Однако Иван оказался единственным, кому я показала средний палец в ответ.

Они также не оценили мою шутку о том, чтобы попробовать трюк Памченко[34], пока мы обсуждали элементы программы.

В общем, как-то так.

Я не стала убирать телефон, когда посмотрела на Ивана. Он надел тонкую белую футболку, которая, должно быть, была очень старой, и выцветшие черные тренировочные штаны, которые я никогда раньше не видела. Даже когда жила у него, хотя дома парень обычно носил те же тренировочные штаны, в которых ходил и на отработку. И всегда выглядел великолепно. Не знаю, почему это меня удивляло.

— Мой отец прилетел в город.

Иван моргнул.

— Мне казалось, твой отец безработный, живущий на социальное пособие.

Смех, вырвавшийся из меня, оказался скорее грустным, чем весёлым.

— Нет, — я сморщила нос и отвернулась. — Это не так.

Иван задумчиво насвистывал, и я понимала, что в этом нет ничего хорошего.

— Не помню, чтобы ты когда-то упоминала о нем, кроме как в День отца, когда сказала, что не собираешься ему звонить. Я так понял, что...

Взглянув на телефон в своей руке, я заметила, что опять трясу ногой. Несколько месяцев назад я бы сменила тему. Но Иван стал... тем, кому мне не хотелось лгать. Совсем. Но даже принимая во внимание данный факт, я, конечно, делилась с ним не всем. Рассказывать ему абсолютно все было бы слишком. Для меня. Я была счастлива. И не хотела все испортить.

— Мы не общаемся. Он живет в Калифорнии, — объяснила я.

— И что? Он мудак? Не платил алименты? — прямо спросил мой партнёр.

Я покачала головой, пытаясь выдавить из себя больше правдивой информации и понимая, что это оказалось не так сложно, как ожидалось.

— Нет. Папа платил алименты, часто приезжал в гости в то время, когда Руби, Себ и Тали были еще детьми. Он по-прежнему навещает нас раз в год. Звонит на дни рождения. Посылает подарочные сертификаты на Рождество... — при этом уделяя все своё время и внимание приемным детям. Но об этом я умолчала. Какой смысл жаловаться?

Веселье промелькнуло на лице Ивана, но он ничего не сказал, а я только вздохнула. Было очевидно, что Луков пытался разобраться, в чем же дело: и либо он вытянет из меня информацию прямо сейчас, либо будет приставать, пока не добьётся своего.

— Отец просто не особо поддерживает мое увлечение, вот и все, — я пожала плечами. — Можешь догадаться, как я себя из-за этого чувствую. Так или иначе, он прилетел к нам в гости, и моя семья собирается сегодня на ужин в ресторан. А мне не хочется туда идти.

Иван наклонился вперед и хлопнул меня по лбу.

— Ну и не надо. Скажем, что нужно тренироваться.

Я искоса взглянула на него, но решила сдержаться.

— Я отмазывалась так каждый раз, когда он приезжал в гости. Годами.

— Ну и что?

— Больше не хочу так поступать, — ответила я. — Мне не нравится идея избегать отца только потому, что нет желания слышать, как он называет меня разочарованием.

Иван медленно моргнул. Затем дернул челюстью и понизил голос до тона, которого я не слышала уже больше двух месяцев. С тех пор, как однажды утром парень сидел рядом со мной, пока я удаляла свой аккаунт в Инстаграм из-за грубых комментариев и сообщений, которые продолжали поступать. Когда Луков предложил пойти и проверить мой почтовый ящик, я даже не стала спорить, но, должно быть, больше ничего не приходило, потому что писем у Ивана в руках не было.

— Он называл тебя так раньше?

Ай, черт.

— Нет, но все было ясно по его лицу, — я снова вздохнула и потерла лоб. Стоит ли идти? А может лучше остаться дома или заняться чем-нибудь с Иваном? Я-то знала, чего желаю на самом деле. Тут даже выбор не стоял. Но... Черт. — Все будет нормально. Я уже большая девочка, и смогу удержаться от спора с ним эти два часа.

По крайней мере я пыталась убедить себя в этом.

Иван толкнул меня локтем, как делал это постоянно — подталкивал меня в бок той рукой, которой обнимал, обычно без всякой причины, но всегда, когда у нас что-то получалось или просто удавалась наша тренировка.

— Сегодня вечером я свободен.

Я фыркнула.

— Ты свободен каждый вечер.

Потому что так и есть. Кроме его семьи и меня, единственными, на кого парень тратил свое время, были его домашние животные. Однажды мой напарник признался мне, что в детстве он так часто отсутствовал дома, что теперь ему просто нравилось там находиться.

Иван снова толкнул меня локтем.

— Могу ущипнуть тебя, если начнешь спорить с отцом, — предложил Иван.

Я одарила его слабой улыбкой.

— Уверена, ты бы не упустил возможность ущипнуть меня, даже если бы я не стала с ним спорить.

Улыбка, появившаяся на лице парня, ослепила меня, но я, как и прежде, решила отложить свои размышления на потом.

— Значит, хочешь, чтобы вместо этого я разбирался с Лейси?

Ох, уж эта Лейси. Недоверчивый, злопамятный, милый чертёнок только начал позволять мне гладить ее. Но только когда она сама этого хотела. И всего на секунду. И не по голове.

— Тебе не обязательно идти со мной. Мне известно, что ты предпочитаешь тусоваться дома с «командой».

— Да, потому что это единственное место, где люди не пялятся на меня и не сплетничают обо мне, — ответил Иван, и его честность застала меня врасплох. — Но мне не нравится, что ты боишься встречи с собственным отцом, — он одарил меня еще одной ослепительной улыбкой. — Ты же знаешь, я смогу удержать тебя в узде.

Я фыркнула и закатила глаза.

— Можешь попробовать.

Иван уперся руками в спину, и его улыбка стала шире.

— Пончик, ты же знаешь, что смогу. Я тебя не боюсь. А тебе слишком нравится мое лицо, чтобы бить по нему.

Ну что за придурок.

Идиот.

Мое фыркание только подзадоривало его, потому что я не собиралась смеяться и усугублять ситуацию.

— Когда-нибудь мне придется отпинать тебя по заднице, тогда и посмотрим на твое умение держать все в узде.

Иван громко рассмеялся, ухмыляясь.

— Можешь попробовать.

Я закатила глаза и притворилась, что не смеюсь.

— Ты уже видела спецвыпуск TSN? — вдруг спросил он.

Я моргнула.

— А он, что, уже вышел?

Иван кивнул.

— Вчера, — ответил он, потянувшись к сумке и подтащив ее ближе к себе. Лукову потребовалось всего мгновение, чтобы вынуть блестящий черный журнал со знакомым футболистом на обложке и бросить мне на колени. — Страница 208.

Листая журнал и мельком глядя на бедра, бицепсы и скульптурные спины других спортсменов, я нашла нужную страницу и уставилась на разворот. Мне казалось, что они выберут один из снимков, где мы исполняем поддержку «свечка», при которой Иван держал меня над головой, положив руку на мое бедро, в то время как я выглядела так, будто парила в воздухе, с разведёнными в стороны ногами. Фотограф показывал его нам, когда мы заканчивали съёмку.

Но главный редактор выбрал другой образ.

В выпуске был опубликован идеальный снимок нас двоих, исполняющих Тодес. Ну, модифицированный Тодес, потому что вместо того, чтобы держать руку с боку, параллельно льду, я удерживала ее на груди, прикрывая то, что не собиралась демонстрировать: свои соски. Иван, в положении разворота, выглядел так, словно сидел на воображаемом стуле с ногой немного сдвинутой назад, так что зубец его конька был зафиксирован на льду, при этом удерживая меня за руку. Во время движения парень вращал бы меня по кругу, а мое тело находилось параллельно льду с головой на уровне колена, так, что я оказалась бы в нескольких сантиметрах от него.

Это был один из моих любимых элементов.

Но, разглядывая нас в журнале... На ум пришло кое-что еще.

Линии мышц на бедрах и икрах Ивана поражали своей красотой. Рука, державшая мою, была длинной и сильной, а плечо и шея — невероятно грациозными. Иван выглядел потрясающе. Идеальный пример факторов, из которых состояло фигурное катание: элегантность, мощность и гибкость.

Я тоже смотрелась великолепно. ДжоДжо точно не станет долго ныть. Угол, под которым был сделан снимок, в основном демонстрировал большую часть тазобедренного сустава — очертание одной ягодицы и бедра — некоторые мышцы пресса, ребро и остальное — вплоть до руки, которую удерживал Иван.

Фотография была произведением искусства. Шедевром, который стоил бы любых оскорблений и непристойностей, приходящих мне на почту — ту, что Иван теперь просматривал лично.

В общем, снимок был прекрасен.

Стоило купить себе копию выпуска и вставить в рамку.

— Что думаешь? — спросил мужчина рядом.

Я еще раз взглянула на фото его мышц от ребер до спины, и ответила:

— Вроде неплохо.

И даже не удивилась, когда он пихнул меня в ответ.

***

Я совершила чудовищную ошибку.

Огромную, огромную ошибку.

Стоило остаться дома. Или пойти к Ивану. Или задержаться в КИЛ.

Нужно было занять себя чем угодно, лишь бы не приходить на семейный ужин, чтобы увидеться с отцом.

Легко было забыть, что любовь — неоднозначное чувство. Что кто-то может любить тебя и желать тебе самого лучшего, в то же время ломая пополам. Существует такая вещь, как искаженная любовь. Можно любить кого-то очень сильно. Слишком сильно.

И со мной мой отец поступил именно так.

Я сидела по другую сторону стола, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания, после того, как впервые за год обняла отца. Это был неловкий момент, по крайней мере для меня. Все мои братья и сестры и даже мама обняли его при встрече, так что я тоже решилась на эту авантюру.

Моя цель состояла в том, чтобы заткнуться и молчать как можно дольше, пытаясь не наговорить лишнего, что могло бы привести к слову на букву «б», которое слишком часто всплывало, когда мы оказывались рядом друг с другом.

Но как бы мне этого ни хотелось, оно все же всплыло.

И за это стоило благодарить моб сестру, Руби.

Именно она решила втянуть в разговор моего потрясающего напарника, который сидел между мной и Бенни, и обсудить соревнования, в которых мы планировали участвовать следующие семь месяцев.

И вот так, даже не поздравив меня с тем, что я встала в пару с человеком, которого папа, вероятно, не знал, но который являлся золотым призером и чемпионом мира с толпами фанатов и даже неофициально изданной биографией, мой отец просто вклинился прямо в их разговор, что никогда, никогда не заканчивалось для нас ничем хорошим.

Красивый мужчина с цветом кожи и волосами того же оттенка, что и у меня, склонился над столом и спросил со снисходительной улыбкой:

— Я рад за тебя, Жасмин, но все же хочу знать, чем ты собираешься заниматься потом?

Проклятье.

Позже я скажу себе, что пыталась. Пыталась прикинуться дурочкой и дать ему шанс, хотя терпеть не могла эту игру. Я ненавидела давать папе шансы.

— После сезона? — я заставила себя ответить, в надежде, что отец не поставит меня в неловкое положение и не оскорбит Ивана тем, что ему плевать, признанный ли фигурист Луков или нет.

Но, как и в любой другой раз, ему либо было не важно, либо он игнорировал сигналы, которые подавали ему другие члены семьи.

— Нет, после того, как ты уйдешь из спорта, — ответил отец с приятным выражением на семидесятилетнем лице. — Твоя мать сказала мне, что ты все еще работаешь официанткой в закусочной. Замечательно конечно, что теперь ты сама зарабатываешь себе на жизнь, после всех тех лет, когда оправдывалась, что не можешь работать, потому что тебе нужно тренироваться, — усмехнулся папа.

Как будто я не утверждала это, будучи шестнадцатилетним подростком, когда мне приходилось бросать все силы на борьбу с учебой, при этом пытаясь втиснуть занятия фигурным катанием в каждую свободную минуту моей жизни, иначе все труды пошли б прахом. В то время я доминировала среди юниоров. И была уверена, что мне не стоило работать, потому что работа на полставки означала бы конец моей мечты.

Мама всегда об этом знала и понимала.

А вот отец нет.

В восемнадцать я сделала глупость и попросила у него денег, хотя считала, что это плохая затея.

«Ты слишком взрослая для катания на коньках, Жасмин. Сосредоточься на учебе. Сосредоточься на том, что у тебя могло бы хорошо получиться. Ты тратишь очень много времени на свои мечты».

Я не являлась суеверным человеком. Нисколько. Но сезон после нашей с ним ссоры оказался худшим в моей жизни. И с каждым разом лучше не становилось.

На тренировках все было в порядке. Все, что вело к любому соревнованию, великолепно получалось. Но в момент, когда это действительно имело значение... я выдыхалась. Теряла уверенность в себе. И так каждый раз. Иногда выходило чуть хуже, иногда лучше, но провалы случались с завидным постоянством.

И я никогда никому не говорила, что виню в этом отца. «Сосредоточься на том, что у тебя могло бы хорошо получиться». Потому что, по его словам, я не всегда смогу кататься на должном уровне.

И его слова в ресторане, в окружении моей семьи, оказались ударом в солнечное сплетение, которого я не могла избежать и с которым не могла справиться.

А он все продолжал.

— Но ты не сможешь работать официанткой вечно, и не сможешь кататься на коньках всю оставшуюся жизнь, ты же знаешь, — сказал папа, все еще улыбаясь, будто каждое его слово не посылало сотни иголок прямо мне под кожу, загоняя их с каждой секундой все глубже и глубже — настолько глубоко, что я не была уверена, каким образом смогу их вытащить.

Я стиснула зубы и посмотрела вниз, заставляя себя держать рот на замке.

Чтобы не послать отца на хер.

И не обвинить за все то зло, которое причиняли мне его слова и поступки.

Не признаться ему, что я понятия не имею, чем буду заниматься после фигурного катания, и не признаваться, что отсутствие дальнейших планов — даже мыслей об этом — вызывает у меня панику. У меня не было представления и о том, чем я буду заниматься после того, как закончится контракт с Иваном, но мне не хотелось развивать эту тему. Даже Иван не вспоминал об этом месяцами. Последнее, что было нужно знать моему отцу, так это то, что Иван не планировал кататься со мной больше года, пусть и стал человеком, с которым мне нравилось проводить свободное время.

Моя гордость могла справиться только с этим.

— Думаю, тебе следовало поступить в колледж, как сделала Руби. Она ходила в колледж и успевала заниматься своим хобби, — продолжал вещать отец, не обращая внимания на то, что убивает меня изнутри, а мама, сидящая рядом, изо всех сил сжимает в руке нож. — Никогда не поздно вернуться и слепить из себя что-нибудь. Я, например, думал о том, чтобы получить степень магистра, понимаешь?

Слепить из себя что-нибудь.

Слепить из себя что-нибудь.

Я сглотнула и крепче стиснула вилку, мстительно вонзив ее в равиоли и запихнув еду в рот, прежде чем успела сказать нечто, о чем могла бы пожалеть.

Но, скорее всего, мне это вряд ли помогло бы.

Что-то коснулось меня под столом, скользнуло по колену и обхватило его. Я не осознавала, что трясусь, пока меня не остановили. Краем глаза я заметила руку Ивана, частично скрытую под скатертью.

Но что определенно оказалось в поле моего зрения, так это то, как парень смотрел на меня. Его щеки пылали.

Почему он покраснел?

— Ты должна сосредоточиться на том, что будет приносить тебе деньги, когда ты станешь старше и не сможешь больше выходить на лед, — продолжал отец.

Я так сильно сжала вилку, что пальцы побелели. Рука, лежащая на моем колене, обхватила его еще крепче, прежде чем двинуться немного ниже, прямо на коленную чашечку, расслабляя ее. Стоило ли отцу говорить такое перед тем, кто посвятил всю свою жизнь фигурному катанию? Одно дело оскорблять меня, но совсем другое — обесценивать ту тяжелую работу, которую проделал Иван.

— Конечно, с учебой у тебя всегда было не очень, но я знаю, что ты в состоянии это сделать, — говорил мой отец, его голос звучал восторженно при мысли о том, что я вернусь к учебе.

«У Жасмин нет способностей к обучению», спорил он с мамой однажды на кухне, когда мне было лет восемь, и я должна была лежать в постели, но вместо этого прокралась вниз. «Все, что ей нужно, это сосредоточиться».

Глядя на него — человека, которого так долго любила и хотела продолжать любить так же сильно, я ощущала лишь гнев, с которым не смогла совладать за двадцать с лишним лет с тех пор, как он развелся с моей матерью и уехал. Оставил меня. Оставил нас всех. Просто оставил.

Я осторожно сглотнула, признавая, что папа меня совсем не знает и никогда не знал. Может, в этом была моя вина. А, может, его.

Но это не означало, что я собираюсь молчать, как всем пообещала.

— Да, в школе у меня шли дела не очень. Я ненавидела ее, — медленно произнесла я, следя за каждым своим словом. — И ненавидела себя за это.

Отец сверкнул тёмными глазами, глядя на меня с удивлением.

— Ну…

— У меня были проблемы с обучением, папа. Приходилось тяжело, и мне это не нравилось, — повторила я, не сводя с него глаз и не обращая внимания на взгляды, которыми, совершенно точно, обменивались мои братья и сестры. — Мне не нравилось ходить в... как ты называл это? «Специальный класс», чтобы выучить алфавит, в то время, как все остальные уже читали. Мне не нравилось придумывать различные способы, чтобы научиться писать, потому что мой мозг с трудом отслеживал последовательность букв. Не нравилось, что у меня не получалось запомнить код от своего шкафчика, из-за чего приходилось писать его на руке каждый день. Я ненавидела тот факт, что люди считали меня тупой.

Даже с другого конца стола было видно, как отец сглотнул. Но он сам в этом виноват. Потому что поднял тему, о которой знали все, кроме Ивана и, возможно, Аарона.

— Но ведь есть занятия, которые ты можешь посещать, и методики, которые смогли бы тебе помочь.

Пришлось сдержать вздох, и выместить злость на вилке, продолжая протыкать ею еду в своей тарелке.

— Я умею читать и писать. Дело не в этом. Я смогла научиться. Но все же не люблю обучение и никогда не полюблю. Терпеть не могу, когда мне говорят, что делать и чему следовать. Я не собираюсь заканчивать колледж. Ни завтра, ни через пять лет, ни через пятьдесят.

Лицо папы на мгновение дрогнуло, его взгляд блуждал по столу, будто он что-то искал. Мне было непонятно, о чем он думал, что видел, или почему решил сказать то, что вырвалось из его рта секунду спустя, но отец подытожил свою речь голосом, который прозвучал слишком непринужденно. На минуту мне даже захотелось посмеяться над тем, что для меня оказалось совсем не смешным.

— Жасмин, так говорят только трусливые слабаки.

Я слышала, как ДжоДжо втянул воздух, а вилка Ивана звякнула о край тарелки. Но, по большей части, я сосредоточилась на гневе внутри, бурлящим от его слов. От его долбанных предположений.

— Считаешь, я трусиха? — уточнила я, полностью осознавая, что смотрю на него так же, как и на других людей, когда оказывалась в трех секундах от потери контроля.

— Жас, мы все знаем, что ты не такая, — быстро вмешался ДжоДжо.

Мы с отцом оба проигнорировали его слова.

— Ты не хочешь заканчивать колледж, потому что тебе тяжело. Это слова лодыря, — заявил отец, разрывая мое сердце пополам.

Неужели он не услышал ни единого моего слова?

Сидящий рядом Иван прочистил горло, скользнув ладонью чуть выше по моему бедру и сжав мою ногу, не от гнева, а... Я не смогла определить, что это было. Но, прежде чем успела открыть рот, чтобы защитить себя и высказать отцу, что дело вовсе не в этом, мой напарник опередил меня.

— Я знаю, что я не член этой семьи, но мне нужно кое-что сказать, — спокойно произнёс парень.

Я не смотрела на него. Просто не могла. Разочарование с примесью злобы настолько охватило мое тело, что меня чуть не стошнило.

А Иван продолжал.

— Господин Сантос, ваша дочь — самый трудолюбивый человек из всех, кого я знаю. Она очень настойчива. Если бы кто-то посоветовал ей не напрягаться так сильно, Жасмин только стала бы заниматься еще усерднее. Не думаю, что в мире есть еще один человек, который бы падал столько же, сколько падала она. Но поднимаясь на ноги, ваша дочь никогда не жаловалась, не плакала и не бросала тренировки. Она бы разозлилась, но только на саму себя. Жасмин умна и упорна, — произнёс парень спокойно, сжав мою ногу чуть сильнее, чем раньше. — Она приезжает в комплекс в четыре утра с понедельника по пятницу и тренируется со мной до восьми. Потом идет на работу и проводит там все своё время до полудня. На ногах. Жасмин съедает свой завтрак и обед в машине, потом появляется в комплексе и тренируется со мной до четырех. Три дня в неделю Жасмин берет уроки балета в одиночку, а так же по два часа занимается со мной. Раз в неделю у неё пилатес с шести до семи. Четыре дня в неделю ваша дочь ходит на пробежки и занимается в тренажерном зале после основной тренировки. Потом она идет домой, ужинает, проводит некоторое время с остальными членами семьи и ложится спать в девять. А затем снова встает в три часа ночи и повторяет все сначала. А в течение последних нескольких месяцев Жасмин возвращалась в комплекс, чтобы продолжить тренировку с десяти вечера до полуночи. Потому что гордость не позволила ей попросить меня о помощи. Потом она снова ехала домой, спала три часа и опять повторяла все по кругу. Шесть дней в неделю, — рукой он снова сжал мою ногу, не сильно, но... с каким-то отчаянием. Затем Иван продолжил. — Если бы Жасмин захотела пойти учиться в колледж, то закончила бы его с отличием. Если бы захотела стать врачом, она бы им стала. Но ваша дочь хотела стать фигуристом, и она лучшая из всех моих партнерш. Я думаю, что если чем-то и заниматься, то нужно быть лучшим в своем деле. Вот какая Жасмин. Я понимаю, что учеба важна, но у нее есть способности к фигурному катанию. Вы должны гордиться ею за то, что она никогда не отказывалась от своей мечты. Вы должны гордиться ею за то, что ваша дочь верна себе.

Иван помолчал, а потом произнес три слова, которые убили меня.

— Я бы гордился.

Блядь. Блядь.

Я даже не заметила, как отодвинула свой стул, пока не оказалась на ногах, бросив салфетку, вилку и нож рядом с тарелкой. В груди горело. Иссушало. Сдирало с меня кожу изнутри.

Как Иван мог знать меня так хорошо, а мой отец — нет?

Откуда Луков мог знать обо мне столько и поддерживать, в то время, как мой собственный отец разочаровался во мне? Я знала, что почти не умею читать. Когда была моложе, то жалела об этом. Окончить школу оказалось для меня достаточно трудно, но лишь потому, что все мое внимание было сосредоточено на спорте. Мне бы хотелось быть похожей на других девочек, которые учились на дому или имели частных учителей. Мои слова о ненависти к школе и нежелании возвращаться к учебе были чистой правдой.

Сложно не разочароваться в своей мечте, если ты даже не в состоянии справиться с тем, что являешься никчемной для собственного отца, просто оставаясь собой.

Какое-то жгучее ощущение поднялось к моему лицу, и я почувствовала, что не могу дышать. Мне казалось, я тону, пока протискивалась мимо людей, ожидающих возле стойки администратора, и толкала дверь, чтобы глотнуть воздуха. Пришлось закрыть глаза ладонями и втянуть воздух, изо всех сил стараясь не заплакать. Я. Плачу. Из-за своего отца. Из-за Ивана. Из-за напоминания о том, что я глупая неудачница, независимо от того, как сама вижу всю картину и насколько счастлива. Все произошло слишком быстро. Или, возможно, ко мне, наконец, пришло озарение, насколько сильно убеждения, желания и поступки моего отца повлияли на меня.

Но Боже. Как же мне было больно.

Просто ужасно.

Я могла бы выиграть все соревнования в этом сезоне, и все равно осталась бы глупой, бесполезной Жасмин для своего собственного отца. Разочаровывающей, не способной вовремя закрыть свой рот. Холодной, раздражающей Жасмин с мечтами, которые являлись пустой тратой времени и денег.

Я не была достаточно хорошей, когда он ушел, и все ещё продолжала оставаться для него никчёмной дочерью.

А мне так хотелось, чтобы отец мной гордился. Это все, чего я желала. Хотела быть лучшей для своего проклятого отца. Даже сейчас, после всей этой незаслуженной критики, я продолжала мечтать, чтобы он увидел меня настоящую. Любил меня. Как и все остальные в ресторане.

Мне бы очень хотелось оставаться собой, чтобы Ивану не пришлось рассказывать отцу обо мне то, что он и так должен был знать.

Мои ладони стали влажными, и я втянула воздух. Вдох прозвучал как рыдание и проскочил как «лезвие бритвы» прямо мне в грудь.

Единственный мужчина, от которого мне хотелось получить признание и уважение, игнорировал меня.

А другой, на подобные чувства которого я так долго не обращала внимания, оказалось, думал обо мне только хорошее.

Почему мой отец не понимал, что я была готова работать день и ночь ради своей мечты?

Еще плотнее прижав ладони к глазам, полностью осознавая, что, вероятно, размазала тушь и подводку, на что мне было плевать, я громко втянула в себя воздух.

Двери рядом со мной открылись, и я услышала, как мой брат сказал: «Возможно, стоит дать ей минутку», а затем дверь закрылась.

Я не чувствовала никого рядом, пока некто не обнял меня руками за плечи. Оказалось достаточно одного вдоха, чтобы понять, кто это был.

Мои лёгкие полыхали, почти заставив внутри все сжаться в комок. Руки, обнимающие меня, притянули мое тело ближе к груди, с которой я была слишком хорошо знакома, в то время как мои опустились, свободно свисая по бокам. И я перестала бороться с собой. Разрешила своему лицу уткнуться прямо в грудь, которую наблюдала бесчисленное количество раз, к той, что касалась бесчисленное количество раз, восхищаясь все больше и больше с каждым днем, и стиснула зубы, чтобы больше не всхлипывать.

Я потерпела фиаско.

Бормотание «блядь» влетело в одно мое ухо и вылетело из другого. А потом что-то вроде щеки, прижалось к моей макушке. Голос Ивана прозвучал так тихо, что я едва расслышала его.

— Зачем ты так с собой поступаешь? А? — спросил он меня.

Удушающая боль в моей груди и икота ранили еще сильнее, чем прежде.

— Ты же знаешь, какая ты умница. Знаешь, насколько талантливая. Сколько усилий затрачиваешь. Ты ведь понимаешь, что ты — боец, — прошептал Иван, скрестив свои руки на моей спине. — Твой отец ничего не смыслит в фигурном катании, Жасмин. И судя по всему, он абсолютно тебя не знает. Ты должна понимать, что не стоит позволять его суждениям влиять на тебя. Ты ведь сама знаешь, какая на самом деле.

— Знаю, — прошелестела я ему в грудь, крепко зажмурившись, чтобы не опозорить себя еще больше, разрыдавшись у него на глазах.

— Ты предупреждала меня, но я тебе не поверил, — продолжал мой партнёр, все еще прижимаясь лицом к моей макушке.

— Да, говорила, — ответила я, чувство ненависти разрасталось во мне с каждой секундой. — Говорила. И даже не хотела идти. Знала, что так и случится, но я была глупа и надеялась, что в этот раз все будет по-другому. Может, если промолчу, отец притворится, что меня нет, как и всегда. Возможно, на этот раз он не станет критиковать меня или давать советы по поводу моей жизни. Но нет. Это моя вина. Я такая дура. Даже не знаю, почему это до сих пор задевает меня. Я не собираюсь быть инженером, как Себастьян. Или главным маркетологом. Не стану менеджером проекта, как Тали, и не превращусь в Руби. Я никогда не буду достойна своих братьев и сестер. Я никогда не…

Мой голос сорвался, разбивая меня на осколки.

И когда первая волна слез ударила мне в глаза, я судорожно вдохнула, пытаясь удержать их внутри себя. Чтобы сдержать поток, потому что не собиралась реветь. Не стоило поддаваться истерике, особенно из-за комментариев моего отца.

Но тело не всегда слушает то, что ты ему говоришь. Я это прекрасно понимала. Но все равно ощущала себя предательницей, когда не смогла сдержать слез, хотя и пыталась изо всех сил.

Иван еще сильнее сжал свои руки, потянув меня на миллиметр влево, пока мы не прижались друг к другу всем телом — от бедер до груди.

— Знаешь, я появилась на свет случайно, по ошибке. Мои родители уже были на мели, и когда вдруг мама забеременела, отец остался в семье еще на пару лет, надеясь, что все наладится. Однако этого не случилось. А я оказалась для него недостаточно хороша, чтобы остаться, поэтому он ушел. Отец появлялся примерно раз в год, и мои братья и сестры любили его, а он любил их, но меня…

— Ты не ошибка, Жасмин, — Иван прошипел мне в ухо, и у меня так напряглись плечи, что я начала дрожать. Я. И дрожать.

А потом меня прорвало. Все потому, что мой отец ушел, когда мне было три года. Вместо того, чтобы наблюдать, как я росла, вместо того, чтобы пытаться научить меня ездить на велосипеде, как он учил всех остальных своих детей, за него это делала моя мать.

— То, что твои родители разошлись, не имеет к тебе никакого отношения, а твой отец ушел, потому что сам так захотел. Ты не смогла бы удержать их вместе, — продолжал мой партнёр, гнев сквозил в его словах.

А я все плакала и плакала.

Иван крепко обнимал меня сильными руками, наклонив голову в мою сторону, будто старался защитить меня.

— Ты достойна. Ты всегда будешь достойна. Слышишь меня?

Я продолжала рыдать у него на груди. Его рубашка промокла, но у меня не было сил остановить слезы. Ничего не могла с собой поделать. Я рыдала как никогда в жизни.

Потому что меня всегда сопровождал миллион проблем. Может фигурное катание не входило в этот список, но все равно являлось сплошным разочарованием для моего отца... И всех остальных, кого я любила.

Иван выругался. Потом ещё крепче обнял меня, и снова выругался.

— Жасмин, — произнёс парень. — Жасмин, прекрати. Ты вся дрожишь, — указал он, как будто я не чувствовала этого сама. — Однажды в интервью ты сказала, что каталась на коньках, потому что фигурное катание дарило тебе свободу. Заставляло чувствовать себя особенной. Но ты всегда будешь особенной. С фигурным катанием или без него. С медалью или без. Твоя семья любит тебя. Галина тебя любит. Думаешь, твой бывший тренер испытывала бы привязанность к людям, которые ее не заслуживают? Ли так сильно тобой восхищается, что пишет мне из машины на парковке, повторяя, какая ты умница. Думаешь, она так относится к кому попало? В тебе больше искренности, чем в ком бы то ни было. Твой отец тоже любит тебя, но по-своему. И когда мы выиграем эту гребаную золотую медаль, он будет смотреть на тебя, думая о том, что не смог бы гордиться тобой еще больше. Твой отец будет рассказывать всем, что его дочь выиграла золотую медаль, а ты будешь знать, что сделала это без его поддержки. Что стала чемпионкой, пока многие не верили в тебя, хотя эти люди не имеют никакого значения. Важны лишь те, кто всегда знал, на что ты способна, — Иван сглотнул так громко, что я услышала. — Я верю в тебя. В нас. Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим лучшим партнером. Ты всегда будешь самы

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 22 23 24 25 2627