Для тех, кто не боится стать самим собой». 7 страница

А у меня уже сил не хватит. В Алексе я уверена. У него всё получится. Хоть он и понимает, что это невозможно, он всё равно бунтует. И бунтует, когда уже невозможно. И он так себя находит. В этом безудержном и заведомо на провал обреченном бунте. Перед камнем преткновения. Пред той бетонной стеной об которую только и можно головой и биться. А я-то, только первые год билась. И года, совсем не прошло. Так голова моя уже в кровь разбилась. Что в лоб, что по лбу! Нет, не получилась. Её уже никогда не получиться. Я так больше не могу. Да и говорить это сложно. Тем более писать, Это моё любимое: «Я так больше не могу.» Истинный крик души, пока ещё живой души. Крик О Нибеллунгах! Мой зов-бытия. Я слишком слабый человек. Недаром мне таки кажется, что сейчас это письмо, это единственное на что я могу положиться! Во что я ещё могу верить.

В этом обреченном на безверие мире. Падком и скользком, диктующая рано или поздно таки своим диктантом настигающим. Только повод дай. Прими гонящуюся за тобой истину! Как собачку чау-чау, всю такую, скромную и домашнюю. Которую так и хочется за шерстку погладить. Так погладь! Принесёшь её домой. Накормишь. Напоишь! Так она, она и тут, не успеешь оглянуться- дикий зверь на просторе, в мгновение укусит тебя. Только потеряй Ты хоть часть бдительности, перед этой необходимостью, и всеобщностью. Она как Лесной волк из грызёт тебя, до кости. И ты погиб. Купился дружок ты! На провокацию. В очередной раз благом ты соблазнился. Ничему времена и всемирная история и тебя не научила. А может быть ты просто и не учила её. Проигнорировал, как самое ненужная, что может быть в этом мире. Как и я. Теперь, я как никогда, с непревзойденной отчетливостью вижу, с истиною реалистичностью- реальную картину нашей действительности. Вместе с тем и нашего времени, и нашего мира во времени. Меня тошнит как никогда. Я чувствую, всё это мирское уже давным-давно проникла в меня, но НАЧАЛА чувствовать я это только сейчас, как же мерзко это теперь! Хотя бы через мои мысли! И как моё, всё что есть во мне, моё, она уходит от меня в этот мир. Грязный, и скользкий. И неимоверно мне омерзительный, и всеми нами любимый мир. И даже мои мысли, они уже не мои. А мои слова, и мои действия, которые происходят из моих мыслей, и помыслов которые находятся в глубине меня… Всё это уже не моё. Мысли без меня, перестала быть моей, как только она притворилась в жизнь. И остальные мои мысли. Это что я пишу сейчас дневнике, тоже не моим становится! Они мне не принадлежат. Они чернилами написанные, на белой бумаге, в сей книжечке, которая именуется дневником! И где же он будет, когда я умру, когда меня уже не будет! Я-то знаю, что он останется или его не будет, или останутся остатки от него. А меня уже нет. И черт его знает, как поймут меня. Точнее, я говорю, и признаю что меня никто больше не может понять, и не поймёт меня никогда. Есть обыденная и житейская правда настоящая жизни, и истинного существования. Правда, которое может покалечить, может ослепить, я может до конца выколоть глаза в тёмном свете, ночных переулков мысли. Отнюдь не своей тонкостью, но пророческой яви. Это ли не есть единственное богатство мысли. Богатство мысли, в том и богатство, что она измеряется, а точнее никогда не измерится в соотношении. И вот когда оно уже написано, чернила выстроились в строгой последовательности в букву, а буквы в слова, слова в предложении, а предложения в абзацы; и мысль вплетена в них, и я должна быть там. В конечном итоге не избежать сравнений. Мой дневник, есть уже объект. Этот объект, никто никогда не поймёт и не проникнется. Мной уже никто не проникнется. Моя мысль, мои слова, мой дневник уже принадлежат окружающей действительности, со всей враждебностью ко мне. А если уже всё… То мне уже в таком мире делать нечего. Я не могу прекратить писать, одновременно с тем. Мне кажется, когда этот лист закончится, закончится и время. А тогда закончусь и я.

17 июля

Сейчас я лежу в больнице. Неизбежно плохо. Сказала бы я, что неизбежно плохо мне. Потому лишь, что теперь я это я, но как же отвратительна невыносима сама себе. Скрежет хрустального стекла, по нежной коже. Единственный выход из всех возможных, казалось был там где его и быть не могло. А я теперь здесь. Чувствую боль. Много боли. И в первую очередь не физическая, совсем не она- моральная тяжесть как-никогда велика. Но способность формулировать предложения, у меня ещё не пропала. А значит ещё поживу. А пока живу, буду писать. Повезло, что хоть могу ручку в руке держать. Это не передать просто словами. Всё моё отвращение к этому. Не знаю я, есть ли ещё резоны говорить о тошноте. Ведь за всё это время только пустых разговоров, мы только утверждаем её, а потому и делаем её сильнее и сильнее. Из утверждение в утверждении. Так она и проявляется в нас самих. Мне ужасно больно. И глупо передавать эту боль словами. Нужно её лишь чувствовать. И на этом всё заканчивается. Потому, что участь каждого это почувствовать. И повторяю не от физической боли, сейчас я страдаю. А лишь, в конце она проявляется. Так и выходит на уровень боли мирской. Но происходит из чувств. Я не переношу. Нет! Нет! Нет! Не смогу… Я не перенесу, этих белых стен и этих белых полов, которые выложены в клетку, в шахматном порядке, как-бы в напоминание об этом в шахматном порядке бытия, в этой больнице. Кои не менее ненавистен, чем порядок вообще. Мировой порядок. Позорники и истинные афинские убийцы, упыри чистого разума! Лицедеи. Порядок они увидели, да им пакет зерна в воздух подкинь, и разлетится зерно в дребезги. Так они и тут свою закономерность увидят. Я одна. Я предатель из предателей. И что хуже, что не жалею, ни капельки не жалею! Совсем не жалею. А жизнь же ведь коротка такая. Как же мне всё это отвратительна. Всё тут мне отвратительна и я сама. Я сама себе отвратительна. И эти белые стены. Они давят на меня. Давят! Господе спаси, не дай сойти с ума. Помилуй. Я прошу тебя! Помещение меня съедает. Я не могу перестать писать. Нет, скоро придут эти старухи в халатах. Они все старухи. Вопрос в том, молодые они ещё или нет. На сколько попытались сохранить и смогли, всё же сделать это! А так все ведьмы. Все старухи! Какая же это гадость. Зачем они все ко мне пристали. Я просто плачу! Ничего я больше не могу сделать. Они меня пытают. Истинные уроды. Теперь уже всё. И даже последнее движение сделать не смогу. Всё закончилось, и одновременно с этим всё и началось…

Все из друзей родственников собрались, несмотря на холодный и сильный ветер, который периодически так и подумал навзничь золотистую и гнилую листву. Там же стояли и два виновника события. Алекс и Лёша, были вместе. Промолчал практически всё начало церемонии, чувство имя обоими, лишь холод которым переполнялся воздух. По рукам Лёша пробежались мурашки, а Сашины губы были синие. Казалось вместе с этим холодом в воздухе летало осознание-уже ничего и никого не вернуть. Печальное зрелище видеть Алексея в таком виде. Ещё неделю назад, живет беззаботной жизнью, не представлял что увидит такое. Находились они, ни на каком ином событии, как поминках. И непростых, словом провожали свою лучшую подругу, в последний путь. И все всё прекрасно понимали.

-Я не хотел...

-Молчи...

-Правда.

-Я не хочу тебя слушать.

-Не хотел.

-Хоть я и могу тебя простить. Я не Тот Кто отпускает прощения. Не Тот...

-Алекс, я не смогу дальше так жить...

-Это ты её сгубил.

Так и продолжалась, хоть и отнюдь не в дружеской обстановке, перепалка, между всё ещё лучшими друзьями, и кажется уже до конца дней своих полезных событием как клятвой. Ничего не сближает одного человека с другим, самых разных взглядов и складов ума, как трагедия. И двух друзей, когда-то ушедших по разные стороны баррикад, помимо трагичности положения и тяжбы бремени его, была близость поглубже и понадежнее. А потому они и вновь стоят вместе. Близость духа, у них была сильна, и их душевные качества тянулись друг другу как маленькие ростки деревьев, сквозь лес тянулись к солнцу. Один не мог протянуть отныне без другого и дня. И казалось вместе они будут до конца дней. Никогда ещё в воздухе не летало столько холода и не дул так сильно северный ветер. Который забирал нас один за другим, не возвращая назад. И самое ужасное и трагичное, которое только может произойти не есть свершённое событие, которое если не наступило, то вот-вот наступит; ничто так сильно не пугает как неизвестность неизбежного и необходимого-вся боль и скорбь и корни её есть осознание; вся трагедия за пряталась в нашей больной голове. Один из них тогда заплакал, тут же осознав неизбежность слёз; бесполезность их, вместе с этим других любых действий. Ах Мари, шотландцы, всё-таки скоты! писал Иосиф Бродский. А в нашем мире все шотландцы, все шотландцам до сих пор равны.

-Нет, я не могу на неё смотреть... Она так любила смеятся и несколько раз мы пили с ней кофе. Нет. Это не трагедия. Я не могу её похоронить. Я себя похороню...

-Смотри. Это не без тебя. От этого никуда не деться. Раз уж произошло, то я сочувствую тебе. Потому что это всё из-за нас. Если бы мы больше времени уделили. Только если бы времени больше... Ровным счётом ничего бы и не посмело случиться. А это её выбор. Не нам уж тем более судить.

-Вы только посмотрите на них. Ещё прийти сюда посмели. Это же всё из-за вас. Всё! Она же любила вас. Во всяком случае или тебя или тебя. Это уж точно!

-Я не знал. Я ничего не знал!

-Да, конечно. Не знал, поговори мне ещё, сказала Юля.

-Мы ничего не можем знать. Она даже записки не оставила. Ничего!-Сказал Алёша.

-А ты Алекс, кусок дерьма, я люблю и уважаю Нику, но ты разбивал ей сердце, когда встречался с Наташей. А сейчас в самый тяжёлый момент, ты ушёл от неё чтобы продолжать единолично разбивать сердце моей когда-то лучшей подруге! Ты мне просто омерзителен.

-Я знаю.

-Того я давно перестала за человека считать, но ты... У меня в голове не укладывается.

-Хорошо что таких подробностей не знают её родители.-Произнесла Катя.

-Лёша ты мразь из всех, которых я знаю. Переспать с девушкой, которая по тебе страдала несколько лет. А потом, заявлять о взаимовыгоде, и при всём при этом, продолжать иметь другую девушку. Ты просто отвратителен.

В ответ же ровным счётом ничего не происходило и ничего не было сказано. Компания ненадолго погрузившийся в молчание, пребывала в нём пока две девушки не покинули двух джентльменов. И тогда всё вновь стало напоминать им о происходящем. ушла потребность оправдываться, пришло время расплачиваться. Сквозь них снова проносилось тонкое чувство неизбежности, проходящее сквозным ветром; истинное веяние совести. А её сердцебиение остановилось уже давно. Она лежала вся синяя и неподвижная. Всё напоминало там об отсутствии жизни, и присутствие в жизни необходимости. Принять которую были не в силах ни Алексей, ни Александр. Всё что останется в этом мире, это лишь баночка с прахом. Как вся действительность в жизни-банка с пауками. И не жить в ней отныне, не их выбор. Выбор же в пользование не жить был сделан уже. И этот же выбор погружал двух друзей в эту банку с пауками с головой, возвращая их к действительности реальной жизни. Возрождая в них осознание того что значит жить. И всё это в передачу к другой банке с прахом... Судьба которой предопределена заранее-стоять на полочке, и гнить на полочке.

-И что мне делать теперь? Этого же не должно было случиться именно со мной! Я остаток жизни я буду об этом помнить, и как жить дальше, с тем, что было. этого не должно было происходить...

-Нет. А здесь ты не прав. В этом же собственно и заключается вся суть. Это должно было произойти с тобой, здесь и сейчас. Даже не сколько с тобой, а сколько с нами вместе.

-Я не верю. Я не готов.

Несвоевременно был ты извещен, а существовании своём. И жил ты как и я, не подготовлены к жизни, волоча её из дня в день, от недели к неделе, из месяца в месяц, а потом и в годы, думаю что только так и нужно... Ошибка, коя допущена нами всеми. Ни к чему что с нами происходит, подготовиться невозможно, не в этом ли суть существования?

И вновь в беседе приятелей настала пауза, которая возвещала, намного больше чем, то что могло её заполнить. И кажется в этот момент солнце совсем ушло за облака, заклинив день серости убытия и наготове существования, до его самого конца. А тогда и тени вещи ушли, полуденная философия оказалась бессильной; настолько что никто не понимал что дальше делать, от того и расходиться никто не хотел. Тем временем труп начинал немного подгнивать.

-Нет, ты издеваешься на до мной.

Тогда же, когда все отвернулись, Алекс подошел он к своему собеседнику настолько близко, что заслонила Алексея от всех.

-Смотри туда, и слушай меня. Это всё твоя вина, нет или этого хотел, не этого ли ты добивался? Не получил ты, то что хотел. И тут право, не свободу ли ты хотел, не независимости ли в жизни? в конечном счёте держи получи и распишись, значит признай ответственность за дела свои. Возьми в руки себя! Свобода- её обратная сторона, погружение в ту банку в которой мы сейчас; она не её, что у нас внутри... Сильнейшее чувство-отчаяние. отчаялся я слишком рано, про такое говорят неприлично рано! Пока все вы неприлично рано девственности лишались, я в свою очередь раньше вас пострадал. И познал суть настоящего страдания, потому что задумался. Мысли, мысли, мысли-настолько немыслимо полезная вещь. Казалось бы совсем незаменимая. Только подумать немного, и после запомнить раз и навсегда, что ничего более отвратительно быть не может, и хуже чем сама жизнь. И добивают нас здесь, насколько жизнь во всех её проявлениях, а не сколько мысли о ней. Проходят через нас, и проходят чередой, доводя до тех самых чувств отвратимости. А если ты уже живешь, то не уйдёшь от них не скроешься, в тени незнания. Эти тени и гнилой привкус обезболивающего! Не помогает она, когда-нибудь достигают своих глубин.

-Ты тоже виноват.

-Да. Она была мне как родная сестра, и больше никак я её не любил и не относился к ней, как самому чуткому и понимающему из родственников. А я не был с ней, потому что пытался спасти другого. А спасать не нужно было никого, и понял я это слишком поздно...

Слегка постояв у трупа, а затем отойдя обратно, прочь от суицидницы, вернулись они в те же позиции и расположения. Вновь слегка помолчав, походя друг друга в природе молчания, и как никогда друг друга понимая, Алекс заключил.

-Теперь я точно понимаю что я должен сделать на самом деле. Истинное к лучшему, не всегда есть истинное к счастью; потому как не согрешить, и не возвести истину во всё горло; и дойдет мой возглас восклицания до сердец и умов наших ближних.

Ближнему же ведь нужно всегда растолковать, объяснить и таки наставить его на путь истины. А любовью мы должны, причаститься- любовью к дальнему, к тому, от чего уносит нас волны пафоса и общественного мнения которые гонят нас от дальнего. Ведь именно там далеко, навсегда уходящем горизонте, еще виднеется истина, которую пытаюсь ухватить, хоть и верой и стремлением, так и ускользает от нас. Очнись, между нами пропасть, и мы все туда проваливаемся. Так как проваливаемся везде и всегда. Иногда оставить разумнее всего, а иногда и смерть-это благородие.

Смотрю она тебя, и понимаю что иногда люди понимают что они теряют, увы потеряв уже. А когда потеряли назад уже не вернешь. Иногда чтобы осознать горечь потери, безнадежность своих деяний, и познать всё-таки свободу в отчаянии, ту самую истинную свободу, которую мы все обречены; потеря просто необходима. Она приносится в жертву, взамен за то что мы положили на алтарь. Теперь я знаю что я положу и что потеряю. Но самое главное, сделаю всё-таки своё благо...

Два друга, покинув столь темное и безысходное место, так и не дождавшись конца панихиды, скрылись, ни с кем не попрощавшись. И кажется что, только после их молчаливого ухода, только и разразилось молчание, намного хуже и отвратительная прежнего. Только сильного и разрушительного молчания, единственное на что хватало, как оправдание перед жизнью-показывала всю беспомощность и ничтожность собравшихся. Через минут 30, серые облака северный ветер дали о себе знать. Стал накрапывать маленький, но от этого не менее приятный дождь. Скоро все разошлись.

День шёл к своему завершению, на город опустились сгущающие сумерки. Кажется в это время, как раз и дождь настиг, то место которое Александр и называет домом. Достиг его и он сам. Пашковка-поистине провинциальное место, одинокое и пугающее, верно отражающая суть людей проживающих там, как зеркало венецианской эпохи отражающее Мадонну.

Кажется ноги его, едем держали тело его. И сам он еле добрался до своей квартиры, которую снимал неподалеку от центра Пашковке. Какими словами говоря, вернувшись в своё очко дьявола, ему еле-еле хватило сил поставить кофейник и включить один из альбомов The Animals наугад. Без кофе он не мог жить. Также как и работать. Писал он в основном художественные произведения, и как раз тогда заканчивал поэму о Петербурге, во времена революции 1917 года. Должно быть проза особенно в стихах, означала для него гораздо больше чем простое сухой текст, каким бы емким и логичным он не был. Иногда даже и опускался он, до всякой критики и проклятий в адрес логики. Не науки логики Гегеля, а логики в принципе. Хоть обрушиться на ту можно, с ещё более разрушительной силой, и специфические-человеческим пафосом. А наступила этот этап, для Александра Антуановича, весьма и весьма каверзного момента, а именно с написания логико-философского трактата-"о смысле или на пороге отчаяния." В конечном счете познав, что смысла никакого нет и в принципе, быть не может; не остался с истиной, облив её всеми человеческими помоями, которые только могут быть. Опрокинув его грязь лицом, познав истину, отойдя от неё не на долго, видел её во всей нечеловеческой красе и грязи. А тогда ровным счетом повторив утверждения о Фёдора Михайловича Достоевского, решив остаться с Христом, вместо принятой всемством мотивированной и абстрактной действительности.

После того как он прослушал около 7 песен, и выпил несколько кружек кофе, крепкого и чёрного, настигла его тогда осознание. Быть в чём-то даже не пагубная мысль, вверилась ему в голову. ибо тогда живу ну и покончил со всякими размышлениями и прочими раздумьями. Потеряв лучшую подругу, а затем лучшего друга, решил добавить в этот список, самого дорогого и близкого себе человека. Не сколько потому что был в затежённом, и даже непростом конфликте, со своей девушкой Никой Мерсо; видя её падшасть и страдания по другим, во многом облачает у неё неспособность встретиться с окружающей нас действительностью. Столкнуться с ней лицом к лицу, и при этом не прятаться ни за какими ценностями и стандартами, сохраняя своё лицо до самого конца- истинная трагедия, столкнуться с теми силами которые нас превозмогает, но при том находить в себе смелость сказать этим силам. Он видел в этом эстетику, и падение человека, его возвышенность перед всем иным. Ему казалось, во многом, одним из тем что может оправдать человека, это его умение быть с тобой несмотря ни на что. И принять свою свободу, и ответственность за неё, в рамках нашего неразумного и действительного мира; порой доводящего до ручки и отчаяния мира; как будто бы созданного для страдания, а вовсе не для счастья, как потом утверждали гуманисты. Как и писал он, в своей работе: "Если бы действительно этот мир, был бы создан мной, то здесь было бы всё по-другому, устранил бы радикальное зло, но осуществил бы справедливость и приемлемость жизни, в первую очередь менее тошнотворной. всё здесь напоминает о тотальной неразумности, не больше скажу вам, о пытке тонкой души- жало в плоть! Будь моя воля, создал бы я рай на Земле, но как только бы и убедились в этом, как только помыслили это своим разумом, и разуверились бы тогда, так бы он и рухнул, почувствовав запах неладного и убедясь в обмане и неразумности разумности- спустились бы с небес на землю в тот момент, и всё-таки вернулись бы обратно." Кажется Ночь будет долгой. Запахло третьей чашкой кофе...

Тогда и было начато им письмо. Письмо, в котором не только изливал свои душевные чувства, которые покоились столь долгое время в глубине души, но и попытку объяснения своего ухода. В первую очередь из жизни Ники. Глубина чувств, была несоизмерима с попыткой объяснения в словесной форме, но учитывая соразмерность выпитых чашек кофе, Алекса должно было хватить на вполне внятное и убедительное объяснение. Объяснения, в котором он и сам не смог бы никогда убедиться. А потому с последним глотком кофе, пришло и послевкусие трагичности всей ситуации, и немного насмешливо и уничижительного чувства над самим собой. Сарказм восторжествовал!..

Для девушки, которая всегда там, а не здесь, и никогда не будет со мной...

От романтического рыцаря веры, и губителя кумиров.

"Истину нельзя знать или не знать, в истине можно быть или не быть, истина это не то что ты знаешь, а то что ты есть."

"Или или," Сёрен Кьеркегор

"Прежде чем начать что-то подобное, я задумался над тем что ты хочешь, и будет ли тебе лучше, от того что ты получишь в итоге.

Это письмо предназначается для девушки, которая где-то там, но никогда не будет со мной. Увы...

Наверное, я слишком тебя люблю, и до сих пор, чтобы так поздно разочароваться в тебе, и тем более сделать этот серьезный шаг, шаг в пропасть. Не было бы мне сейчас так тяжело, пока я пишу эти строки, и не был бы я сейчас так несчастен. Влюбил в первую очередь, не потому что надо, не потому что я хотел увидеть пресмыкающуюся жену перед собой, и не из-за мнимой красоты твоей. А потому что я видел в тебе человека, и личность...

Я любил бы тебя, пока с меня прах не посыпится, и брак я хотел с тобой, не потому что это прилично или правильно, потому что восхищался тобой, как никем другим. И не мог я подумать ни о ком другом, сохраняя к тебе всю верность серьёзность. Потому что я уважал тебя. И то, что было между нами. И поминутно бы доказывал тебе это, да постоянно бы доказывал. И после отмены встречи в среду, чувствовал вину. Но ещё меньше я бы хотела, чтобы ты меня видела в том состоянии, в котором я был, очевидно, жалкое зрелище. Если когда-нибудь у меня будет девушкой, что очень вряд ли, то она будет мне супругой и вместе мы пойдём до конца и будем способны на многое. И она уж точно сможем взять ответственность за себя и за свою свободу, а потому и за поступки свои. Она не будет прятаться как ты, за правда аниме вроде мыслей, дома, и жизни. Поэтому я признаю, что личностью тебя считал по ошибке. Хоть ты сделала свой выбор, который я принимаю...

Мне очень плохо в первую очередь от того, что ты, а точнее твои губы, касались её мягкой шеи, как они дотрагивались до неё, как они так и хотели до неё дотронуться; и это всё происходило с тем человеком, которого ты желала, с которым ты размышляла изменить. А сейчас ты успокаиваешь меня тем, говоря о том, что ничего не было, поцелуев не было, я просто посасывала её шею, а измены тоже, потому что это были всего лишь мысли, да и то это были не мысли по твоим словам. Меня оскорбляет такое успокоение, потому что оно не меняет картину объективно, а в моих глазах и тем более. Не то что ты тон повысила, а то, что ты сглаживаешь углы. Ты говоришь, что ты думала об этом, то есть это прошедшее время, но страдаю я сейчас. Ты этого понять не можешь.

Извини...

А что ты мне сказала про всех тех людей, с которыми ты решилась на флирт, а может быть и большее... "Интернет друзья, появляются и исчезают, будто попутчики поезда. Каждый выходит на своей станции, и каждый раз соседняя койка вагона ютит нового человека. Не важно что было при общении, вы все равно больше не пересечетесь, у вас разные станции по жизни." По мне так, это конец...

А зачем тебе серьёзные отношения, если тебе и с попутчиками очень даже неплохо, если не замечательно? К утру задался я себе таким вопросом...

Уму непостижимо 10- 10- 10...

Если они к тебе пристают, а по твоим словам это именно так, и внимание уделяют, а ты их потом друзьями считаешь, и защищаешь. Это попутчики. Общаешься с ними на разные темы, потому что можешь в любой момент перестать общаться. У меня голова кружится...

А ты их в подписчики добавила, просто чтобы посмотреть на меня, посмотреть на мою реакцию, но не перестать общаться. Я чистый клоун...

И думал я над этим вопросом, до обеда. Пока не нашёл ответ для себя. А он такой:

Бабочку отдашь Марго, а она тебе свитер.

Это моё последнее послание для тебя."

И посидев, и подумав над тем ещё раз, всё таки обвязав рулон пёстрой и красной лентой, как он делал всегда с важными письмами, заключил отдать его через общую подругу.

И как бы он не старался отбросить мысли, и жалость о ней, до трех часов ночи, ни то ни другое его не покидали. И кажется, даже после реальной измены, он бы никогда от неё не ушёл. Всё он мог ей простить. Одного только он себе не мог простить, если он погубит её, своими обращениями, а по итогу ничему она не научится. Казалось в жизни его назревает трагедия. Вновь она постучалась в его двери, как в двери его личной жизни уже в третий раз. И иного конца, себе и представить он не мог. Но было что-то во всём этом и прекрасное. Потому что все три попытки полюбить человека, как свою единственную, неизбежно разбивались о скалы реальности. Как Титаник, которому судьбой было уготовано в первом же рейсе пойти на дно, так и его личной жизни и вере в любовь, уже и там уготовано место. Печально, человек который призывает всегда быть самим собой, делает движение веры, чтобы сделать человека самим собой, отстраняясь от него; и вновь-это движение из крупиц создаёт и его. А тогда, мы и понимаем что это человек, один из немногих, кто всё-таки действительно понимает какая же боль становится самим собой; одновременно с тем понимая необходимость этого- наверное это всё и есть суть жизни. Вот таки и бывают, Когда именно спасители благодетель становится козлом отпущения, самым опасным, из всех кто может встретиться на пути, самым безжалостным и самым отвратительным- человек желающий добра…

Послушав музыку ещё около часа, и выпив стакан молока перед сном, он лёг. И уж совсем скоро уснул, так как с утра ему предназначалась последняя миссия. В рамках жизни, своей подруги, ему приходилось поставить конец её глупости, вместе с тем и подарить надежду на то что она станет… Такие мысли перемешались в голове его перед сном.

Неподалеку от небольшой и уютной кофейни, под палящим сентябрьским солнцем и слегка прохладным ветерком, на старом месте, стояли два давних товарища. Не побоюсь сказать, даже лучших друга.

-Алекс, что ты можешь сказать насчёт изложенной мной идее?-сказал Алексей Эдуардович, потягивая дешёвую сигарету.

-Мне кажется, мы можем сделать прорыв.-пронзил клубы дыма своим голосом Александр Антуанович.

-То есть ты «за»?

-Конечно!

-И ты серьёзно будешь помогать мне?

-Мы же лучшие друзья. Не знаю как для тебя, в моём понимании, определённо много значит. Мы пробьем это дно, начиная со школьной скамьи. Не знаю как ты, но идею мне есть по-настоящему может здравые, и в политику мы войдём с ними. Как с тем, что и будет у нас одна вещь, которой ни у кого нет, и которая отделяет нас от других, и разделяет от конкурентов- справедливость. Ибо нам должно навести порядок. В этом обреченном недавнего ищем, с каждым днём всё больше и больше идущей на одном корабле.

-Наверное поэтому мы и лучшие друзья. Хотим одного и того же, думаем точно также, а что ещё нужно, для счастливого и долговечного сотрудничества. Разве, что друг с мозгами...

На этом месте и началась по-настоящему братская борьба против идолов старой морали и законченным бюрократических морлоков псевдо элиты, которая, уверен продолжится в будущем и на политической арене.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 Следующая ⇒