ПРИМЕЧАНИЯ 13 страница

Через неделю официально открылась фирма Бритого Ли по закупке утильсырья. За два дня до этого Кузнец Тун собрал Портного, Точильщика, Зубодера и Мороженщика на совет. Они решили вот что: во-первых, нужно скинуться и купить по такому случаю фейерверков, а во-вторых, позвать для моральной поддержки всех своих родственников и друзей. В первый день работы с поздравлениями пришло больше ста человек. Еще человек двести ржущих зевак столпились снаружи, а фейерверки не смолкали больше часа. Веселуха была, как на новогодней ярмарке. Ли, заливаясь краской от восторга, приколол на свой прежний костюм попрошайки большой красный цветок. Он запрыгнул на стол и стал с волнением, запинаясь, говорить:

— Спасибо… спасибо… спасибо… спасибо… спасибо…

Продравшись наконец через целую тучу «спасибо», он продолжил на удивление связно:

— Такую уйму народу и не на всякой свадьбе увидишь; да и на похоронах не всяких…

В ответ ему ударил гром аплодисментов. От этого Бритый Ли опять смутился. Он принялся вытирать слезы и сопли и, едва управившись со слезами, обнаружил, что в горле застрял ком. Спешно засосав его в себя, он наконец гнусаво продолжил:

— Была, помните, такая песня:

Ни небо, ни земля не сравнятся с заботой Партии,

Ни отец, ни мать не роднее Председателя Мао,

Ни сотни, ни тыщи благ не лучше социализма,

Ни моря, ни реки не глубже классовой любви…*

Продолжая размазывать слезы, он говорил:

— Я немного изменил бы ее, вот так…

Сказав это, он запел в нос:

Ни небо, ни земля не сравнятся с заботой Партии и вашей заботой!

Ни отец, ни мать не роднее Председателя Мао и вас!

Ни сотни, ни тыщи благ не лучше социализма и вашей доброты!

Ни моря, ни реки не глубже вашей классовой любви!

Глава 23

Утильный бизнес Бритого Ли цвел буйным цветом. Через годик у него появился загранпаспорт, а в нем — японская виза. Оказалось, что он и впрямь намылился в Японию — организовывать там с местными международный бизнес по переработке мусора. Перед отъездом Бритый Ли специально отправился навестить своих прежних кредиторов с вопросом: не хотят ли они снова вложиться в дело? Нужды в деньгах никакой не было. Ли, того и гляди, должен был трещать по швам от богатства, как нефтяной танкер, но, вспомнив про пятерых прежних партнеров, решил дать им еще один шанс вступить вслед за ним на путь к обогащению.

Ли снова пришел к Кузнецу Туну в той же затасканной одежде, но на сей раз в руках у него была не карта мира, а новенький паспорт.

— Видал такое когда-нибудь? — заорал он с порога.

Кузнец слыхать-то слыхал, но отродясь загранпаспорта не видел. Отерев ладони о фартук, он взял из рук Ли диковину и с завистью стал вертеть ее и так, и эдак. Заглянув внутрь, Кузнец издал удивленный визг:

— А внутри что за иностранная бумажка?

— Это японская виза.

Ли с довольным видом забрал паспорт и аккуратно вложил в свой драный карман. Потом он уселся, заложив ногу на ногу, на свою знакомую с детства лавку и стал, не скупясь на слова, рассказывать о невиданных перспективах мусорного дела. Он говорил, что одного Китая ему теперь мало и, кто знает, хватит ли целого мира. Вот он сперва съездит в Японию на закупку…

— Закупку чего? — спросил Кузнец.

— Мусора, — ответил Ли. — Я тут решил заняться международной торговлей утильсырьем.

Потом Бритый Ли поинтересовался, не хочет ли Кузнец Тун еще раз вложиться в дело. Он сказал, что теперь бизнес его цветет и пахнет, не то что четыре года назад, а потому и доля теперь не сто юаней, а тыща — и то по знакомству. Сказав это, Ли посмотрел на Кузнеца с выражением деланого безучастия.

Кузнец вспомнил о своем горьком опыте и поглядел на ободранного Ли с сомнением. Он подумал про себя, что этот ублюдок, не покидая Лючжэни, сумел сотворить такую штуку — да если он вырвется из поселка, кто знает, каких делов еще натворит? Кузнец отрицательно покачал головой и произнес:

— Мне и своего небольшого богатства хватает. Нечего на барыши рот разевать.

Ли, посмеиваясь, поднялся и с выражением исполненного долга подошел к дверям. Там он достал паспорт и, помахав им перед Кузнецом, добавил:

— Я теперь боец-интернационалист.

Покинув лавку Кузнеца, Бритый Ли отправился к Портному и Точильщику. Те, выслушав его идею, заколебались. И тот и другой стали спрашивать, вложился ли Кузнец. Ли, покачав головой, ответил, что Кузнец вполне доволен своим небольшим богатством и никаких грандиозных планов не вынашивает. С жалостью посмотрев на своих прежних кредиторов, Бритый Ли закивал и забурчал себе под нос:

— Чтоб быть бойцом-интернационалистом, нужна смелость.

Как только Ли ушел, Портной и Точильщик побежали в лавку к Кузнецу узнавать насчет инвестиций. Кузнец, морща брови, ответил:

— Да я как представлю, что этот Ли вырвется из Лючжэни, так сразу поджилки трястись начинают. И потом, ну что это за дело — торговля хламом?

— Ну да, — закивали остальные.

Кузнец сплюнул и продолжил:

— Четыре года назад одна доля стоила сто юаней, а теперь — тыщу. Да и то, говорит, по знакомству. У этого урода что-то цены больно быстро растут.

— Ну да, — подтвердили Портной и Точильщик.

— Даже в войну такого не было, — рассердился Кузнец. — Сейчас мирное время, а этот ублюдок все хочет нажиться на национальном бедствии.

— Ну да, — согласились компаньоны. — Такое чмо.

А Бритый Ли встретил по дороге Мороженщика. Наученный горьким опытом, он заговорил с ним о деле постольку поскольку, чисто для формы. Мороженщик, дослушав до конца, погрузился в глубокую думу. Он тоже вспомнил о своем горьком опыте, но, в отличие от Кузнеца, вспомнил и о том, как Ли раздавал долги, и о том, что Ли способен найти выход из самого безнадежного тупика. Потом он стал думать о своем бедственном положении. К тому моменту всех накоплений была у него одна тыща, но ее для спокойной старости и приличных похорон наверняка не хватило бы — уж лучше еще раз рискнуть. Проиграешь, ну и черт с ним, все равно уже жизнь прожил. Ли стоял и смотрел, как молча думает, понурив голову, Мороженщик. Наконец он не выдержал:

— Ну так что?

Ван поднял голову и спросил:

— Пятьсот юаней выходит всего полдоли?

— Полдоли это по знакомству.

— Ладно, — стиснув зубы, ответил Мороженщик. — Я даю тыщу.

Ли изумленно посмотрел на собеседника и сказал:

— Вот кто бы мог подумать, что ты, Ван, такая птица? Правду говорят — не суди о человеке по первому взгляду.

Потом Бритый Ли отправился к Зубодеру. Тот пребывал в глубоком профессиональном кризисе: уездное управление здравоохранения выпустило циркуляр о том, что все бродячие эскулапы теперь должны проходить аттестацию. Только после этого им выдадут разрешение на работу. А не сдашь экзамен — все, тю-тю. Когда Ли подошел к лавке Зубодера, тот, сжав в руках толстенную «Анатомию» и прикрыв глаза, читал из нее вслух по памяти, но, выдавив из себя первую половину фразы, тут же забывал вторую. Тогда он раскрывал глаза и утыкался обратно в книгу. Дочитав до конца, Зубодер снова зажмуривался и мгновенно забывал начало. Так он моргал без остановки, словно делал гимнастику для глаз.

Ли плюхнулся в плетеное кресло, и Зубодер решил, что пришел больной, но, распахнув как следует глаза, увидел Бритого Ли. Захлопнув «Анатомию», он рассерженно спросил:

— Вот скажи, что на свете самое подлое?

— Ну и что самое подлое? — переспросил Ли.

— Человечье тело, — похлопав по «Анатомии», отвечал Зубодер. — Мало того что какого-то черта нарастило себе столько органов, так еще и мышцы, и сосуды, и нервы… Я уже не мальчик, куда мне все это? Вот скажи, разве не подлость?

Ли послушно кивнул:

— Настоящая подлость, мать твою.

Зубодер дал себе волю: сам он трудится уж больше тридцати лет, зубов вырвал немерено, все его любят, окрестили первым зубодером на всю округу. А это, мать его, уездное управление здравоохранения решило тут вдруг ввести, понимаете ли, аттестацию, да как это выдержать-то? Зубодер подпустил слезу и добавил, что его доброе имя спустили в сточную канаву — а все эта чертова «Анатомия». Глядя на проходящий по улицам народ, он страдальчески продолжил:

— Вот народ глядит, как первый зубодер на всю округу пропадает. Ни за что пропадает.

Все это время Ли ржал, как заведенный. Похлопав Зубодера по тыльной стороне руки, он спросил, не думает ли тот снова вложиться в дело. Юй зажмурился и, как и все остальные, стал прикидывать что да как. Когда он вспомнил о провале Бритого Ли, ему стало тошно, но едва он бросил взгляд на «Анатомию», как стало еще тошнее. Поразмыслив как следует, Зубодер стал вызнавать, вступили ли в дело Кузнец, Портной, Мороженщик и Точильщик. Ли рассказал, что все, кроме Мороженщика, отказались. Зубодер ужасно удивился и подумал про себя, что, несмотря на прежний провал, тот все-таки отважился опять вложиться в дело!

— И где он только смелости набрался? — забурчал себе под нос Юй.

— Он стремится к большему, — похвалил Мороженщика Бритый Ли. — Ты подумай, ведь у него никакой надежды нет, остается только на меня, Бритого Ли, надеяться.

Зубодер еще раз поглядел на «Анатомию» и подумал, что у него тоже никакой надежды. Тогда он напустил на себя смелый вид и, вытянув два пальца, сказал:

— Я тоже стремлюсь к большему. Дам две штуки — возьму две доли. — Сказав это, он швырнул «Анатомию» на землю, пнул ее ногой и, схватив Ли за руку, проникновенно произнес: — Я, Зубодер, пойду за тобой, Бритый Ли, хоть на край света. Гляди-ка чего ты добился своим сбором мусора — а если б это был не мусор, то кто знает, чего бы ты достиг? Да даже на государственном поприще…

— Политика меня не интересует, — прервал его взмахом руки Ли.

Но Зубодер так просто не сдался и продолжил с прежним воодушевлением:

— А как же карта мира? Все эти точечки до сих пор там, поди? Я как благодаря тебе разбогатею, так непременно объеду их все.

Во второй раз расправив крылья и покидая Лючжэнь, Бритый Ли вновь отправился перед отъездом в закусочную Тетки Су. Жуя пирожок, он вытащил из своего ободранного кармана загранпаспорт и показал его хозяйке. Она обескураженно облапала его со всех сторон, а потом стала сравнивать фотографию с сидящим перед ней Ли.

— Уж больно на тебя похож, — сказала Тетка Су.

— Что значит похож? — удивился Ли. — Это ж я и есть.

Тетка Су по-прежнему любовно сжимала в руках паспорт и наконец пораженно спросила:

— А что, можно с этой штуковиной и в Японию податься?

— Еще бы, — с этими словами Ли отобрал у нее паспорт. — У тебя руки все в жире.

Тетка Су смущенно обтерла руки о передник, а Бритый Ли прошелся по паспорту своим драным рукавом.

— Ты что, так и поедешь? — спросила она.

— Будь покойна, я там страну не опозорю, — отряхивая грязь с одежды, ответил Ли. — Как буду в Шанхае, сразу куплю себе охрененный костюм.

Набив живот, Ли вышел из закусочной и вспомнил, что четыре года назад Тетка Су чуть было не вложилась в дело. Тогда он решил, что стоит и ей дать второй шанс. Ли остановился и быстренько изложил ей суть. У Тетки екнуло сердце: она тут же вспомнила о прошлом провале и подумала, что в тот раз Бог миловал — хорошо, что в храм сходила. В последнее время дела у закусочной шли неплохо, работы была целая гора, так она в храме не была уже недели три. В общем Тетка решила, что без молитвы такое дело затевать не стоит и покачала в ответ головой. Бритый Ли с сожалением кивнул, развернулся и горделиво зашагал к нашему лючжэньскому автовокзалу. Так он во второй раз расправил крылья и полетел прочь.

Глава 24

На своих широких крыльях Ли облетел Токио, Осаку, Кобе и кучу других японских городов — не упустил ни Хоккайдо, ни Окинаву — и всего проторчал в Японии больше двух месяцев. Там он скупил три тысячи пятьсот шестьдесят семь тонн подержанных костюмов. Эти секонд-хенд костюмы выглядели совсем как с иголочки и сидели так же складно, как костюмы от «Армани», которые уж много лет спустя начал носить наш Бритый Ли. Японцы продали их ему как безнадежное старье, а Ли нанял китайский грузовой корабль и притащил все это дело в Шанхай. На японское судно он не решился, сказал, что слишком дорого выходит — и так грузчикам в порту заплатил больше, чем стоило все это секонд-хенд барахло, вместе взятое. Как только Ли оказался в Шанхае, он стал сбывать товар с рук. В тот день в город съехались мусорные воротилы со всей страны. Рассказывали, что на Нанкинской улице* все четырехзвездные отели были забиты под завязку. Воротилы приехали с полными мешками налички. Холлы гостиниц перед стойкой регистрации были завалены этими мешками, от них ломились лифты и комнаты. В итоге все эти деньжищи перетекли в карманы Бритого Ли, а секонд-хенд по железным дорогам, рекам и шоссе разошелся по всему Китаю. Народ поскидывал свои мятые френчи и облачился в барахольные костюмы.

Но Ли, разумеется, не мог забыть о своих земляках. Он специально отложил пять тысяч костюмов и повез их в Лючжэнь. А надо сказать, что тогда костюмы уже вошли в моду. Все мужики перед свадьбой непременно отправлялись за костюмом к Портному Чжану. Тот, шивший больше двадцати лет подряд сплошные суньятсеновки, теперь переключился на них. По его словам, было это раз плюнуть: плечи кроятся как у суньятсеновки, только воротник другой. Эти доморощенные костюмы уже через два месяца начинали плыть: то тут, то там перекорежит. Когда до Лючжэни добрались японские костюмы, всех охватил ажиотаж. Народ повалил валом на склад и, будто ныряя в реку, занырнул в груды привезенного Ли секонд-хенда. Все принялись выбирать себе костюм по размеру. Говорили, что костюмы выглядят так, будто их и не носил никто, а цена ниже, чем у тряпья. Не прошло и месяца, как все размели вчистую.

В те дни на фирме Бритого Ли народу было больше, чем в хорошей чайной. Вернувшись в Лючжэнь, сам он опять нацепил прежний драный наряд и воодушевленно уселся у себя в конторе. Народ окружал Бритого Ли стеной, пока тот плел свои японские истории — одну лучше другой. Всякий раз, вспоминая о японских ценах, он скрежетал зубами — за утреннюю булку с соевым молоком в Лючжэни вполне можно было сожрать целого хряка. А уж молока-то там кот наплакал — не то что у нас, стаканище. Там у них в Японии стакан меньше нашей самой мелкой чашки, а булка тонкая, как палочки для еды. Народ, слыша это, приходил в ужасное возбуждение. Все говорили, что в Японию эту нечего и ездить. Да даже если б поехал сам Чжу Ба-цзе, и то отощал бы, как скелет.

— Да, нечего ездить, — махнув рукой, подтвердил Бритый Ли. — Там у них бабки-то есть, а культуры нету.

— Как так? — удивился народ.

Ли подпрыгнул, и зеваки тут же освободили для него дорогу. Тогда он подошел к доске для записи прихода-расхода, взял мел и написал на ней цифру девять. Потом он обернулся и спросил:

— Это как читается?

— По-нашему, по-китайски, цзю.

— Верно. — Ли пририсовал за девяткой восемь. — А это вот?

— Ба.

— Вот, — Ли удовлетворенно кивнул. — А ведь это арабские цифры. — Сказав это, он отбросил мел и снова плюхнулся на стул со словами: — Так эти япошки даже арабских цифр не знают.

— Правда, что ль? — поразевали рты зеваки.

Ли закинул ногу на ногу и самодовольно произнес:

— Я там пока пахал в этой Японии, решил немножко развеяться. Думаю, куда бы мне пойти? Конечно, в какое-нибудь шикарное место. Так где ж оно? Конечно, в баре. Ну, так ведь я не знал, где мне этот бар искать. И по-японски не спросишь, и по-китайски они ведь не поймут. Как быть? — Ли сделал интригующую паузу. Обтерев рот, он обвел глазами аудиторию и, насладившись сполна ее напряжением, медленно продолжил: — И тут меня осенило. Я вспомнил про арабские цифры. Япошки ведь, когда по-нашему написано, не понимают, ну ведь арабские цифири понять должны, так? — Народ согласно закивал, и Ли вновь заговорил: — Так я и стал рисовать на ладони 98. Ведь слово «бар» и получается*.

— Точно! — закричала толпа. — Цзюба! Бар!

— Я и подумать не мог, что семнадцать человек япошек не смогут смекнуть, что к чему. Вот и спрашивается: есть ли в них хоть капля культуры?

— Нет, нету, — согласно завопил народ.

— Зато бабки есть, — отрезал Ли.

Глава 25

Так все наши мужики, кто хоть что-нибудь из себя представлял, нацепили на себя секонд-хенд костюмы. Остальные, правда, тоже нацепили. От этого они пришли в неописуемый восторг; говорили, что все теперь стали как главы иностранных государств. Когда слухи об этом дошли до Бритого Ли, он чуть не лопнул от удовольствия. Посмеиваясь, Ли говорил, что благодаря его заслугам в поселке вдруг, как грибы после дождя, выросло несколько тыщ президентов. А вот нашим лючжэньским бабам похвастать было нечем: они по-прежнему ходили в своей задрипанной одежде. Мужики дразнили их «товаром местного производства». Потом все принимались рассматривать свои отражения в витринах — западный костюм, кожаные ботинки, все дела — и говорили, что если б раньше знали, как обернется, то разве стали бы жениться на этих «товарах»? Один только Бритый Ли не ходил в костюме. Он думал, что все равно все костюмы — старье, а свое старье к телу куда ближе. Но так он говорил сам себе, а народу на все вопросы отвечал с ложной скромностью:

— Так ведь я мусором торгую. Вот мусорная одежка мне в самый раз.

А надо сказать, что на этих японских костюмах были нашиты ярлычки с японскими фамилиями — прямо на внутреннем кармане. Едва нацепив на себя костюмы, лючжэньцы чуть не извелись от любопытства из-за этих фамилий. Целый день они торчали на улицах и, отворачивая полу, заглядывали друг другу в карманы, а потом ржали, как сумасшедшие.

Писака Лю и Стихоплет Чжао тогда все еще грезили литературой. Узнав, что Ли притащил из Японии секонд-хенд костюмы, они мигом кинулись на склад и забурились в груду тряпья. Часа через три Писака Лю нашел себе «Мисиму»*, но Стихоплет не желал ему ни в чем уступать и выудил через каких-то четыре часа «Кавабату»*. Тут наши лючжэньские талантища исполнились неслыханной гордости. Завидев знакомого, они тут же отворачивали полу пиджака и демонстрировали свои фамилии, объясняя лючжэньским простецам, что это не простые фамилии, что самые великие японские писатели зовутся Мисима и Кавабата. Когда они говорили это, лица у них покрывались довольным румянцем, будто сами они превращались в Мисиму и Кавабату. Сталкиваясь на улицах Лючжэни, два литературных дарования сперва раскланивались друг с другом, а потом стали обмениваться протокольными репликами. Писака кивал и с улыбкой спрашивал Стихоплета:

— Ну, как дела?

Стихоплет тоже кивал и отвечал с улыбкой:

— Да так, ничего.

— Как там со стихами? — спрашивал Писака.

— Я в последнее время не пишу стихи, — отвечал Стихоплет. — Я в последнее время размышляю над эссеистикой. Название уже придумал — «Красотой Лючжэни рожденный».

— Отличное название, — нахваливал его Писака. — Только одним словом отличается от «Красотой Японии рожденный» Кавабаты.

Стихоплет сдержанно кивнул и спросил Писаку:

— А ты чем из рассказов нас порадуешь?

— Я в последнее время рассказы не пишу, — ответил тот. — Я размышляю над романом, название уже придумал — «Храм небесного спокойствия».

— Прекрасно! — воскликнул Чжао. — Всего чуть-чуть отличается от «Золотого храма» Мисимы.

Тут наши люжэньские таланты вновь обменивались поклонами. На том обычно и расходились. Народ, заливаясь хохотом, пялился на них и говорил, что эти два полудурка за час до того стояли и трепались вовсю — как этот жалкий час сумел превратиться в «последнее время»? Еще все спрашивали, какого хера они вечно кланяются друг другу. Наши старики, кто видел в детстве японцев, выскакивали вперед и объясняли, что это япошки так делают. На это некоторые зеваки, тыча пальцем в удаляющиеся фигуры, замечали:

— Эти двое — наше, лючжэньское, мудачье, ежу ясно. Какие из них япошки?

А Зубодер с Мороженщиком вдохновенно разгуливали по улицам поселка. Когда Ли еще больше разбогател на своем японском тряпье, они, как корабль, поднявшийся с наступлением воды, тоже обзавелись деньжатами. Зубодер Юй забросил к чертям свою толстенную «Анатомию», прибрал экипировку и объявил, что оставляет дело — все, кончился добрый зубодер; теперь, ежели у кого зубы и заломит, то ему будет на это наплевать. Тогда Мороженщик Ван последовал по его стопам — выбросил свой ларь и сказал, что уже со следующего лета нельзя будет увидеть в поселке старого Вана с его эскимо. Теперь, хоть сдохни ты от жажды, а ему будет все по барабану.

Зубодер в костюме «Мацусита»* и Мороженщик в костюме «Санъё»* знай себе били баклуши. Столкнувшись на улице, они принимались ржать, как заведенные, хуже лиса в курятнике. Отсмеявшись, Зубодер шлепал себя по карману и спрашивал:

— Денежки-то появились?

Мороженщик тоже хлопал по карманам и отвечал:

— А то.

Тогда Зубодер с удовольствием отмечал:

— Вот что называется одним скачком на небо запрыгнуть.

Потом он принимался с любопытством выспрашивать, что за фамилия красуется на костюме Мороженщика. Тот с гонором распахивал пиджак и демонстрировал вышитые на ярлычке иероглифы «Санъё».

— Ух ты! Да ты король электроники! — кричал Зубодер.

Мороженщик улыбался во все щеки, а Зубодер, не желая ни в чем уступать, распахивал свой пиджак. Там красовались иероглифы «Мацусита», и старый Ван тоже принимался вопить:

— Да ты тоже король электроники!

— Мы с тобой коллеги, — говорил Зубодер и добавлял: — Хоть и коллеги, а все ж конкуренты.

— Да уж, да уж, — кивал Мороженщик.

Тут к ним подошел в таком же костюме Сун Ган. Когда все лючжэньские мужики нацепили секонд-хенд, Линь Хун тоже бросилась на склад и через два часа раскопок отыскала там обновку на мужа. Статный Сун Ган в черном костюме по фигуре был красой всего поселка. Все, завидев его, вздыхали и говорили, что в таком виде он куда молодцеватей Сун Юя* и куда краше Пань Юэ*. Потом добавляли, что ему на роду было написано ходить в костюме. Слыша это, Зубодер с Мороженщиком согласно кивали, но в душе никак не могли согласиться.

Зубодер помахал Сун Гану, чтоб тот подошел.

— А у тебя чей? — спросил он, когда тот оказался рядом.

Сун Ган отвернул полу и ответил:

— Фукуда.

Зубодер подмигнул Мороженщику, и тот сказал:

— Отродясь о таком не слышал.

— И я не слышал, — поддержал его довольный Зубодер. — Да если сравнивать его с нашими, то он просто пешка.

— Правда, если поменять один иероглиф, то выйдет «Тоёда»*, - предложил Зубодер. — Будешь автомобильный король!

Сун Ган рассмеялся в ответ:

— Да мне и с Фукудой неплохо.

Зубодер разочарованно покачал головой, и Мороженщик повторил за ним. Они хоть и не могли похвастаться фигурой, продолжили гордо вышагивать по лючжэньским улицам, довольные победой над Сунгановыми ярлычками. Так они добрели до своего переулка и подошли к лавке Портного. Сам Портной успел уже, как и все, нацепить секонд-хенд костюм и потерянно сидел на лавке, где обычно торчали клиенты. Зубодер с Мороженщиком, улыбаясь, замерли у входа. Чжан бросил на них невидящий взгляд.

— А у тебя чей? — спросил с улыбкой Зубодер.

Портной очнулся, заметил пришедших и, горько усмехнувшись, ответил:

— Этот Ли — такая гнида. Припер столько иностранного шмотья, что теперь никто не заказывает у меня отечественное.

Но Зубодеру не было дела до переживаний Портного. Он продолжил допрос:

— Так чей у тебя-то?

Чжан вздохнул и развел руками:

— Если так пойдет, то никто у меня заказывать не станет.

Зубодер разозлился и закричал:

— Да я спрашиваю, чей у тебя?

Тут только Портной пришел в себя, отвернул полу и, поглядев внутрь, ответил:

— Хатояма.

Зубодер с Мороженщиком переглянулись, и Мороженщик спросил:

— Уж не из «Красного фонаря»* ли Хатояма?

— Точно, — кивнул Портной.

Тут Мороженщика с Зубодером ждало страшное разочарование: оказывается, у Портного на костюме фамилия была вполне себе известная.

— А этот Хатояма — тоже знаменитость? — спросил у Зубодера старый Ван.

— Да уж, — ответил Юй. — Но отрицательный персонаж.

Мороженщик кинул в знак согласия:

— Точно-точно, отрицательный.

Решив, что они взяли-таки свое у Портного, двое приятелей самодовольно отправились дальше и добрели до лавки Точильщика. Тот раздобыл себе целых два костюма: один черный и один серый. Едва надев костюм, он решил больше не точить ножниц — теперь он вольготно красовался перед лавкой с утра в черном костюме, а с вечера — в сером. Увидев прохожего, Точильщик тут же принимался болтать почем зря, незаметно отряхивая с плеч перхоть: левая рука обрабатывала правое, а правая — левое. Лючжэньские мужики, нарядившись в костюмы, начали, распахивая полы, проверять, кто чей костюм получил. Только когда это стало обычным делом, Точильщик обратил внимание, что сам он известной японской фамилией похвастаться не может. Из-за этого он ходил сам не свой пару дней, потом еще пару дней не находил себе места и в итоге сорвал со своих костюмов две непонятные бирки и нашил вместо них «Сони» и «Хитачи». Ему было невдомек, что ни то ни другое на фамилию никак не тянуло. Гуань знал только, что бытовая техника «Сони» и «Хитачи» была уж больно известной. Когда к лавке на всех парах пристали Мороженщик с Зубодером, Точильщик в черном костюме с ярлычком «Сони» гордо выплыл им навстречу и первым спросил:

— А у вас чьи костюмы?

Зубодер распахнул пиджак и показал ярлычок «Мацусита». Потом он ткнул пальцем в Мороженщика и добавил:

— А у него «Санъё».

— Неплохо, — одобрительно закивал головой Точильщик. — Семьи с положением.

Тогда Зубодер с хохотком спросил:

— А у тебя?

— Тоже неплохо, — распахнул свой пиджак Точильщик. — «Сони».

— Так ты тоже из королей электроники! — закричал Зубодер.

Точильщик, показывая за спину большим пальцем, с гордостью произнес:

— А в шкафу у меня еще «Хитачи» висит.

— Так ты сам себе коллега! — сказал Мороженщик.

А Зубодер добавил:

— И сам себе конкурент.

— Верно, — расплылся от удовольствия Точильщик и похлопал Зубодера по плечу. — Это называется бросать вызов самому себе.

Смеясь, Зубодер с Мороженщиком выкатились из лавки Точильщика и пошли к Кузнецу. Тот ковал железяку в темно-синем костюме, подпоясанном прожженным фартуком. Зубодер с Мороженщиком чуть языки себе не откусили от удивления.

— А что, костюм можно того… как спецовку надевать? — шепотом спросил старый Ван.

— Костюм — спецовка и есть, — прогремел Кузнец и отложил молот. — По телику иностранцы все в костюмах шастают.

— Точно, — тут же взялся вразумлять Мороженщика Зубодер. — Костюм — это иностранная спецодежда.

Мороженщик поглядел на свой костюм и с легким разочарованием произнес:

— Оказывается, мы все в спецовках ходим.

Но Зубодер не поддался отчаянию и бодро спросил Кузнеца:

— А у тебя чей костюм?

Кузнец неторопливо стянул фартук, отвернул полу и сказал:

— Тунов.

— Ой, а что, в Японии тоже такая фамилия есть? — удивился Зубодер.

— При чем тут Япония? Это моя фамилия, — ответил Кузнец.

Зубодер вконец смешался.

— Так вроде на ярлычке вышита фамилия Тун, нет? — спросил он.

— Сам я и вышил, — гордо парировал Кузнец. — Велел жене отпороть к чертовой матери япошкин ярлык и вышить мою китайскую фамилию.

Тут до Зубодера с Мороженщиком дошло, в чем дело. Зубодер кивнул:

— Да, своя фамилия — хорошо, только кто ее знает?

Кузнец хмыкнул, повязал снова фартук и с презрением произнес:

— Вот что вы за людишки — как нацепили иностранные шмотки, так про предков и забыли, никакого у вас характера нет. Почему, спрашивается, в войну столько предателей было? Да поглядеть на вас, так сразу все ясно становится.

Сказав это, он взмахнул со всей дури молотом и снова принялся за свое железо. А Зубодер с Мороженщиком, чтобы не нарваться на неприятности, попятились из лавки.

— Мать твою, у него, значит, характер есть. Так не носи, мать твою, японский костюм… — кипел Зубодер.

— Да уж, — отвечал старый Ван. — И блядки водить, и ордена носить — вот как это называется.

Даже наш начальник уезда нацепил секонд-хенд костюм. У него на ярлычке было вышито «Накасонэ» — фамилия тогдашнего японского премьера. Когда начальник прослышал, что Бритый Ли притащил из Японии гору костюмов, и стал замечать, как сотрудники администрации один за другим облачаются в желанный секонд- хенд, он захотел и сам обзавестись обновкой. Тогда он потащил Тао Цина на склад к Бритому Ли с инспекцией. Там начальник откопал для себя костюм «Накасонэ», а Тао Цин выудил из груды «Такэситу». Костюм премьер-министра оказался на редкость удобным, как будто сшит он был точно по мерке. Начальник уезда принялся крутиться перед зеркалом и даже подумал про себя, что он-то, оказывается, эвона как на этого Накасонэ похож — правду люди говорят: пока своими глазами не увидишь, не поверишь никогда. Разумеется, он не мог трубить о своей фамилии на каждом углу, как Мороженщик с Зубодером, и уж тем более по собственному почину показывать всем заветный ярлычок. Когда он сбрасывал пиджак на спинку кресла, посетители замечали вышитые иероглифы и вскрикивали:

— Товарищ начальник, да у вас костюм японского премьера!

Глава уезда расплывался от счастья, но виду не подавал.

⇐ Предыдущая 25 26 27 28 293031 32 33 34 Следующая ⇒