АГЕНДА МАТЕРИ 1951-1973 3 страница

Это эгоистично, но откровенно говоря, единственное, что меня беспокоит, это твоё богатство, ибо всегда муторно иметь богатого друга (но не волнуйся, я смогу быть «на высоте», и если нужно будет дать в долг, то это будет по меньше мере... десять тысяч рупий, для начала. По месту и почёт).

Думаю, ты собираешься, наконец, осуществить старые мечты: мне представляются большие глиняные кувшины опиума, который медленно, смачно стареет в полутьме погреба под присмотром четырёх чёрных евнухов... Мне представляется ещё множество других вещей!

Я неспособен на счастье, Бернар, и завидую, что у тебя есть сила быть счастливым.

Моё восхождение к Нирване больше похоже на нисхождение. Моя жизнь сложна, очень сложна — но я больше не позволяю себе высокопарных фраз, а лишь надеюсь однажды отыскать немного этого покоя, которого у меня никогда не было. Впрочем, я не вижу, каким образом и каким чудом. Возможно, я был создан для того, чтобы писать. Я больше не считаю, что у меня есть «послание», которое нужно передать, но я знаю, что мог бы сказать о некоторых вещах лучше, чем кто-то другой. Ни Ашрам, ни великая бесконечная дорога, которая лишь и остаётся для меня открытой, не особенно благоприятствуют тому, чтобы две этих мечты воссоединились. Но я также отказался от напыщенных мятежей и хочу попытаться принять себя таким, какой я есть, без причинения неприятностей моим друзьям — говоря «мои друзья», я имею ввиду тебя, Брюстера или мою подругу Клари, вас совсем мало, и оттого вы более ценны.

Так что мне не хочется, чтобы ты думал, что я «буду презирать» — как ты пишешь— «мещанина, которым ты стал». Уж не думаешь ли ты, что я любил в тебе только лишь авантюриста, искателя приключений? Я всегда не доверял твоим авантюрам, но мне всегда нравился твой способ об этом говорить, и они были поводом для более глубинного обмена между нами, который не находится ни на уровне приключений, ни на уровне слов.

Итак, будь счастлив с Маник, желаю тебе этого от всего сердца и обнимаю вас.

Б.

[Июнь] 1955

Клари

Подруга, как вы могли столь неправильно меня понять? Я полагал, вы достаточно привыкли к моему образу мыслей, чтобы самостоятельно добавить необходимые нюансы к моему последнему письму — и без того очень длинному. Я думал, это разумелось «само собой», и не было нужды ни в «ораторских предосторожностях», ни в уточнениях.

Тогда я уточняю: моё письмо имело тон уверения и резкие обороты, дабы вас «спровоцировать», заставить реагировать против некоторых тенденций, выраженных в вашем предыдущем письме: «Я в том возрасте, когда уже не развиваются. Мы ссыхаемся, мы повторяемся... Моя жизнь — только нескончаемый внутренний монолог», и т. д.

Напротив, я призывал вас выйти за пределы вашего внутреннего монолога, за пределы интеллектуальных рассуждений, которые никуда не ведут, чтобы вы открылись более глубокой правде вашего существа (не моей правде, но вашей) и плану сознания, которое выше ментального. Я сразу же уточню, что интеллект необходим, но это инструмент, а не самоцель. Кульминация интеллектуального развития именно в том, чтобы вынудить вас превзойти интеллектуальный план, дабы проникнуть на уровень высшего сознания. Вы справедливо пишете: «Слова и интеллект, говорите вы, создают экран «Свету»; однако, мне кажется, чтобы захотеть его достичь, необходим некий объём сознания, и эта сумма сознания является степенью утончённости стремлений — и что это такое, если не внутренняя цивилизованность существа?» Конечно, но цивилизации не статичны, они динамичны, они живут только постоянным превышением себя. Цивилизация чистого интеллекта достигла одной из своих вершин, и она умрёт, если будет цепляться только за интеллект (именно поэтому вся современная литература полна тревог, отрицаний, интеллектуальных самоубийств). Желание цепляться только за интеллект кажется мне столь же узким и столь же абсурдным, как цепляться за Физику Ньютона только из-за того, что релятивистская Физика не согласуется с нашей логикой! Наконец, желание создать цивилизацию интеллекта и остановиться на этом кажется мне столь же ограниченным, как желание создать цивилизацию мускулов и остановиться на этом. Нужно развивать мускулы и интеллект, добиваться более высокой степени их совершенствования (той высшей степени, когда останется только либо разрушить, либо отринуть) — но лишь для того, чтобы в итоге выйти за их пределы. Ибо в конечном счёте, мускулы нужны не сами по себе, а чтобы поднимать вес, а интеллект не имеет смысла сам по себе, и нужен лишь затем, чтобы стать достаточно интеллектуальным и суметь посмотреть за пределы себя.

Исходя из этого, ввожу другой нюанс: язык, которым я общаюсь с вами, это не язык продавца сыров на углу улицы. Существует иерархия развития сознаний: продавцу сыров я бы даже не рекомендовал чересчур развивать его интеллект, ибо он начал бы ставить под сомнение реальность его яиц и сыров, и куда бы тогда пошли клиенты!!— Но я в высшей степени рекомендовал бы сыну деревенского учителя до упора развивать свой интеллект, дабы преодолеть «первичную» стадию и открыть разум более широким вещам — но не стал бы говорить ему о сверх-сознании, боясь увидеть, как он путает состояние отупения с ментальным молчанием, предваряющим великий внутренний всплеск!! Наконец, достаточно развитой интеллектуально (!) Клари я говорю: кончайте вы с вашим интеллектом и вашими внутренними монологами, ибо вы созрели для чего-то иного, вы определённо достигли одного из этих «потолков», от которых вы приходите — или приходили — в ужас.

Исходя из этого, ввожу ещё один нюанс: говоря об иерархии в развитии сознаний, я, видит Бог, не имел ввиду, что презираю молочника, учителя или модистку на углу!!! И когда я написал вам в довольно ярком стиле, что у вас есть более важные дела, что вы должны действовать лучше, чем Ж., С., И. или Ж.М., я не имел ввиду, что презираю их! (и это тоже видит Бог!), сие лишь означает, что ваше развитие более чёткое, более глубокое, более законченное, чем у них, и что вы не должны позволять себе идти на поводу их мелких решений — мелких для вас, но не для них. Все эти люди хороши на своём месте, и я бы не стал говорить им, что они должны действовать лучше. Подруга, как вы могли заподозрить во мне презрение!!! Вы доставляете мне боль, сравнивая меня с евреем, который выбирает христианство и становится антисемитом. И ещё больнее читать такие строки: «Хорошо известно, что добродетельным не хватает снисхождения, но они не должны испытывать нехватку душевности». Чёрт! И где же, по-вашему, моя «добродетель», Мадам Клари, я вас спрашиваю? (и себя спрашиваю!) Чёрт, чёрт!

Иерархия сознания не означает «превосходство» рода богатых, которые плюют на бедных! Напротив, я считаю, что никогда раньше не достигал такого глубинного понимания человеческих существ, как сейчас, и я стал способен помещать себя в кожу других иногда весьма болезненным способом... Конец лирического отступления.

Таким образом, когда я писал вам (я полагаю), что Ж., И., Ж.М. или другие в некотором смысле «предали» нечто в них самих, то не собирался быть в качестве судьи! снова чёрт! ибо то, что я называю предательством, рассматривая это с определённого плана сознания, не обязательно является предательством на плане сознания Ж., Л., Ж.-М. и др.; я просто хотел сказать вам (не молочнику, не И., не Ж.-М., к которым я не стал бы обращаться на этом языке), что вы достаточно развиты — да, мадам — для того, чтобы быть не в праве предавать ту часть себя, которая превосходит интеллект. Ж. мельком увидел эту большую часть себя и дал ей имя «коммунизм» или социальная справедливость — но его захватили семейные, мещанские обязательства, и в конечном счёте он отдал им предпочтение (конечно же, пойдя на компромисс между этими двумя). Ж.-М. мельком увидела эту большую часть себя — дав ей имя «Ашрам»— но оказалась захвачена водоворотом парижской жизни, которой в конечном счёте отдала предпочтение (конечно же, войдя в некоторый компромисс со своим духовным стремлением: она читает Шри Ауробиндо между коктейль-вечеринкой и своей картиной, которую она, возможно, никогда не закончит). И. мельком увидела эту большую часть себя — дав ей имя «общественная деятельность в Индии»— но... и т. д. и т. п. Я не хочу, чтобы было «но» и для Клари, ибо мне кажется, что Клари не создана для того, чтобы вот так же удовлетворяться полумерами и компромиссом. Я прекрасно знаю, что вы не являетесь и не будете старой дамой за бриджем (вот, вы довольны?!) и моё последнее письмо имело целью лишь спровоцировать эту более великую часть вас, которая ещё не нашла ни самовыражения, ни самоудовлетворения — ибо слепые старушки (да благословит их Бог!) не могут обеспечить вам полноты вашего существа. Здесь следовало бы ещё внести нюансы насчёт слепых старушек, а то вы подумаете, что я буду насмехаться с высот своего седьмого неба, где всё — свет!! но тогда это письмо разрастётся до двадцати страниц. И у меня есть и другие «серьёзные» вещи, которые я должен сказать (тем хуже для вас).

Вы пишете: «То, что происходит с каждым верующим в Бога, в Свет, в какой-то Изм — это то, что он считает себя обладателем наилучшей из существующих теорий, остальные же отвергает, сваливая в одну кучу неверующих, плохих, не-достаточно-сильных и свободных от других взглядов. Действительно ли необходимо идти по головам других, чтобы подняться?» Дьявол! Решительно, вы полагаете, что Ашрам превратил меня в полнейшего тупицу и вогнал в слабоумие до срока, или я должен полагать, что туманы Лондона затмили ваше понимание вещей?!!! Или когда я говорю вам сделать «выбор», вы считаете, что я умоляю вас закончить свои дни в Ашраме! Святая кровь! почему не тибетский монастырь, благотворительницы Святой Гудулы или Медрано, где нанимают воздушных гимнасток без сетки! Когда я призываю вас к «выбору», это не выбор между Карачи, Лондоном или Северным Полюсом, но выбор внутренний, личное усилие к тому, чтобы раскрыть правду, принадлежащую только вам и находящуюся в вас, которая превосходит все умственные концепции — хотя они и подготавливают ей путь. Я не являюсь «верующим» чего бы то ни было и не пытаюсь заниматься «прозелитством», это было бы противоположно самому духу внутреннего поиска и внутреннего опыта. Ибо речь идёт о том, чтобы экспериментировать, а не о том, чтобы верить, и это экспериментирование невозможно без опасностей, пока вы не дошли до определённой стадии развития сознания. Именно поэтому в противоположность религиям, пытающимся вербовать приверженцев, мистика всегда состояла в тайне, в приобщении, где бы это ни происходило, в древней Греции, в Египте или в Индии. Но эта тайна необходима, иначе вы рискуете запятнать правду, которую не способен понять весь мир и которая может навредить, если её неправильно понимают; и вы рискуете подвергнуть неподготовленных невежд присутствию сил, столь же ощутимых, как огонь; сил, которые сжигают, если мы не можем их использовать (история об ученике волшебника). Поэтому поверьте, что я не пытаюсь никого «обратить» (тьфу!), даже вас. Я лишь пытаюсь пробудить вас к возможности нового типа экспериментов — на себе самой и в себе самой, а не убедить вас в какой-то «теории» или в каком-то «изме». И именно вы заставляете меня говорить о вещах, которых я не говорил, когда пишете мне о «растворении в Едином». Я когда-нибудь говорил вам об этом? как если бы «множественное» не существовало и как если бы множественное не являлось тем же Единым! (Тут снова требуются «нюансы», которые займут много места, так что я отложу их до того момента, когда начну публиковать своё «полное собрание сочинений»! Извините!) Ибо это ещё одна точка зрения, вспомогательная метафизика. Я ищу не растворения, а расширения поля своего сознания. Могу дать практический пример, грубый и внешний, такого расширения поля сознания: отважная швейцарская девушка, живущая в Ашраме, вчера мне рассказала, что теперь может выходить из своего тела, по желанию посещать Швейцарию и точно знать, что происходит в её семье. Это очень грубый пример такого расширения поля сознания. Есть другие, более тонкие и более замечательные. Всё это для того, чтобы сказать вам, что интеллект не является для нас единственным инструментом знания и что мы ещё не закончили изучение наших собственных владений. Именно к этому исследованию я вас приглашаю — но для этого нужно сначала поверить, что есть нечто, что можно раскрыть (и как раз эту уверенность я хотел вам дать). Что отличает эту область, так это действительно её Свет и Радость, сопровождающая её открытие. Вы сами имели этот опыт, пусть неясный и полусознательный, подобного расширения поля сознания, когда в ваших снах вы могли присоединиться к моему собственному психическому и быть свидетелем моих кризисов удушья! (Насчёт этого можно не волноваться, сейчас дела намного лучше, и я начинаю дышать более глубоко, чем когда-либо).

Возможно, я совершил ошибку, полагая, что вы созрели для внутреннего опыта, однако, я не верю в это. Тем временем можете позаботиться о ваших слепых, я вас в этом поддерживаю, пока не найдёте своё решение. (Тут можно было бы много сказать о проблеме «помощи другим», но это письмо и без того слишком длинное. В другой раз, если вы меня позовёте).

Ещё вот что. Когда я говорил в прошлом письме о том, что этот внутренний опыт — воистину та вещь, которой должен достичь весь мир без исключения, я не имел ввиду, что правда одновременно одна и та же для всего мира. Я хотел сказать, что эволюция всех существ склоняется к этой точке различными путями, и что именно к этой точке существа эволюционируют из жизни в жизнь. Это значит, что я говорил о правде в космическом масштабе, а не в масштабе этой короткой жизни, и именно к этой правде мы все медленно приближаемся, молочник, учитель, И. или вы, в силу противоречивых и взаимодополняющих опытов, через наши последовательные жизни. Но тем временем, было бы хорошо, чтобы молочник нашёл свою правду молочника, чтобы И. установил свою правду И., и т. д. и чтобы Клари нашла правду за пределами Клари.

Как вы могли подумать, что вы «обязанность» для меня?! Определённо, Лондон действует на вас неблагоприятно.

Обнимаю вас

Б.

P.S. Я едва не написал несколько слов в предыдущем письме в качестве постскриптума, но не успел. В этом постскриптуме я хотел сказать, что каким бы ни был ваш «выбор» и кем бы вы ни стали, вы не сможете ослабить нашу с вами дружбу. Ибо я люблю вас за то, кто вы есть, а не за то, что вы делаете. Хоть это эгоистично, но мне достаточно, чтобы вы были Клари! — но именно для вас самой недостаточно быть просто Клари. If you see what I mean*, без нюансов!

Уф! Вы заставляете меня лить чернила.

14 июля [1955]

Клари

Подруга, вы ошарашили меня с вашим Ашрамом! Я не считал вас готовой к такого рода сальто-мортале, по крайней мере, до сих пор. И я рад, что у вас была эта идея, даже если она не должна была конкретизироваться полностью — это уже очень важный шаг, возможно, более важный, чем вы себе представляете, иметь хотя бы просто идею этого. Теперь не нужно будет вас обескураживать, если этот Ашрам разочарует вас или если вы не найдёте в нём того, что ищете. Простой факт поиска чего-то иного уже сам по себе очень важен. И в мире есть не один Ашрам, не один путь для того, чтобы открыть обширный внутренний мир. Я весьма счастлив, Подруга. Вы увидите, что этот путь очень труден — но трудности вас не пугают — и что в дальнейшем вы будете вынуждены постоянно превосходить саму себя. Это постоянное провоцирование реализации лучшего в себе. (Разве Хаксли не говорил о «razor's edge» [«лезвие бритвы]?) Но вы также увидите, что живёте истинным способом.

Надо бы рассказать вам немного о ведантистской философии Рамакришны, прежде чем рассказывать конкретно об этом Ашраме. Ибо не стоит полагать, что все Ашрамы одинаковы — все они ищут реализации Божественного, но Божественное имеет множество аспектов. (И поэтому индийцы часто переходят от одного Ашрама к другому, прежде чем найдут своего гуру и Ашрам, соответствующий конкретным нуждам их внутреннего стремления). Ученики Рамакришны представляют обширную индийскую традицию — то есть они пытаются реализовать статический аспект Божественного, аспект Единого. Они стремятся к реализации этого трансцендентного Я и, следовательно, к уходу из мира, который они рассматривают как невежественную фантасмагорию, обманчивую иллюзию. Для них жизнь в мире — только повод, средство, случай для реализации трансцендентного Я, и чем быстрее мы освободимся от этих невежественных цепей, тем лучше — ибо сам по себе этот мир не имеет смысла. Такова индийская традиция с незапамятных времён[12], которая в конце концов ищет освобождения от этого мира. Очевидно, это радикальное решение, полюс, прямо противоположный материалистическому отрицанию, своего рода, духовное отрицание (или высшее утверждение, обнимающее все противоречия, далеко возвышаясь над ними).

Как и все человеческие попытки, оно содержит великую истину — но не всю истину. Фактически, Божественное действительно Едино, но оно также и множественно; оно статично, но оно также и динамично: есть этот мир, который также является ИМ, и который совсем не иллюзия, как того хочет Веданта. Но для того, чтобы мир и мы, живущие в этом мире, действительно стали выражением ЕГО, нужно этот мир трансформировать, нужно освободить божественные возможности, латентно спящие в нём. Таким образом, в отличие от классической Веданты, Шри Ауробиндо пытается создать «Жизнь Божественную» (название его главного философского труда) и представляет новую Йогу, которую он называет «интегральная Йога», стремясь примирить оба аспекта Божественного или духовного опыта, статический и динамический.

Говоря это (очень упрощённо, очень поверхностно, ибо не могу написать на двух страницах то, что другие описали в нескольких томах), я совсем не собираюсь обескуражить вас по поводу классической йоги в её ведантистской форме. И вам не стоит отворачиваться от неё под предлогом того, что она не есть абсолютное выражение истины. Напротив, нужно «войти туда» и попытаться пережить истину, которую она представляет, попытаться открыться конкретному внутреннему опыту, который она может вам дать. Ибо Веданта — очень важный первый этап, зачастую необходимый (хотя и не всегда), перед достижением других реализаций, более интегральных и более удовлетворительных, так как они примиряют множественность мира и единство, поддерживающее его.

Центр в Грес*, безусловно, может дать вам нечто очень важное, если вы сможете открыться без предубеждений областям сознания, которые он представляет. Поскольку, исходя из всего этого, важна конечно же не столько философия, сколько присутствие гуру, духовного Учителя — потому что гуру, это тот, кто имеет силу передавать состояние сознания. Свами Сиддешварананда, возглавляющий центр в Грес, человек серьёзный, достигший определённых реализаций и способный ввести вас в контакт с внутренним Покоем и Тишиной — необходимой прелюдии к любой внутренней реализации.

Какими бы ни были Йоги и Ашрамы, всегда есть долгий (и болезненный) подготовительный этап, во время которого нужно создать внутреннюю пустоту, освободиться от прошлого, от идей, от давних привычек и даже от того, что мы считаем лучшим в себе! (дьявольски непростой труд). За этим следует великое переживание внутренней пустоты, не похожей ни на что из того, что мы представляли как пустоту, ибо это не интеллектуальная пустота. Это некая светоносная лёгкость. Это переживание настолько поразительное и захватывающее, что три четверти философий и духовных практик остановились на этом, говоря, что Божественное является ЕДИНЫМ, что это ЕДИНАЯ великая пустота. Но помимо этого, есть следующий этап, на котором пустота заполняется — и тогда мы постигаем, что действительно сначала нужно было создать пустоту, чтобы существо могло заполниться новой субстанцией (субстанцией, не имеющей ничего общего с тем, что наше обычное сознание может вообразить)... Но давайте не будем перескакивать через ступеньки. Достаточно знать, что существует нечто в конце всего этого, и НЕУСТАННО вдыхать это «нечто». Свами в Грес, определённо, может помочь вам совершить большой прогресс. Вы увидите сами. Для вас важно открыться духовной силе гуру и начать перемещать центр вашего сознания. В любом случае, лучшее, что можно сделать, это пойти туда и искренне пережить опыт. И главное — никакого уныния!

….........

Подруга, нежно обнимаю вас.

Вы очень близки моему сердцу.

Б.

Пондичерри, 14 сентября [1955]

Бернару д'Онсие

Старина, ты можешь говорить, что поступаешь «красиво»... Без сомнений, это Дьявол собственной персоной — возможно, и не один — продиктовал твоё последнее письмо, ибо с тех пор, как я его получил, у меня всё шиворот-навыворот. Впрочем, ты ведь прекрасно понимал, что делаешь, когда писал это «соблазнительное» письмо, я сильно удивился бы, если это было не так?! Ты, несомненно, был бы рад меня подразнить или, скорее, высмеять, если бы я покинул Ашрам... Я не знаю, осознаёшь ли ты до конца, что это будет значить для меня. Или, скорее, да! ты прекрасно это осознаёшь, но для тебя это развлечение на досуге (?). Так что я не знаю, должен ли я тебя ругать, или говорить тебе, насколько меня это затронуло, или объяснять, что я в полном раздрае и не понимаю, где нахожусь. Пробыв почти два года в этом Ашраме, я пережил большую борьбу, напряжение каждого момента для преодоления того, что называют «низшей природой» и попыток открыться более высоким силам сознания. И твоё письмо явилось раскатом грома на чистом небе.

Но я хочу быть искренним и не обвинять тебя больше, чем ты заслуживаешь. Внутреннее «небо» не было таким «чистым», как я говорю, и на протяжении нескольких недель, даже нескольких месяцев я переживаю «кризис», который стараюсь победить (поэтому я не ответил на твоё письмо, где ты сообщил о перемене адреса. А чтобы заставить меня не ответить на письмо, требуется действительно хорошая встряска). Таким образом, твоё последнее письмо кристаллизовало большое количество мелких бунтов, мелких внутренних сопротивлений и направило в точку крайнего напряжения все эти маленькие изолированные силы, тянущие меня во все стороны. Вместо того, чтобы иметь дело с маленькими поджогами тут и там, я должен противостоять большому пожару и снова ставить под вопрос всё, от А до Я, как будто все эти два года усилий были бесполезны, как будто ничего не было пройдено, как будто всё безнадёжно обречено быть начатым сначала. Я сомневаюсь во всём, сомневаюсь в ценности идеала, который пытаюсь реализовать, я сомневаюсь даже в опытах духовного порядка, пережитых мной, я сомневаюсь в свете, который я, однако, видел — как будто всё это было пережито другим «я», которому я больше не доверяю и которого не понимаю. Я спрашиваю себя, не грезил ли я, не было ли это иллюзией, не прав ли ты более, чем я, просто живя по-человечески в поисках незатейливого человеческого счастья. Ох, Бернар, если бы я мог видеть ясно, знать то, что я должен сделать!... Возможно, ты будешь насмехаться надо мной — но мне скорее хочется верить, что ты меня поймёшь и проявишь снисходительность к моему одиночеству, к моему столь отчаянному, столь искреннему поиску того мира, о котором я уже не знаю, иллюзорен он или является единственной реальностью...

Об одиночестве я сказал... Хочу также сказать помимо упрёков, что весьма растроган проявлением дружбы, выраженным в твоём приглашении. Хочу думать, что твоя роль состоит не только в том, чтобы меня дразнить, но и в том, чтобы быть другом, и я тронут, что ты приглашаешь меня на какое-то время разделить с тобой твои удовольствия. Этот знак дружбы меня воистину растрогал, ибо живу я в полном одиночестве — потеряв даже дружбу моего младшего брата, существа, наиболее мне дорогого во всём мире, наравне с моей матерью; уже целый год между нами нет никаких контактов.

Двинуться с места меня заставят отнюдь не твоя «соблазнительная» Англо-Индианка и не прелести Капуа, оставлю их для тебя (не Англо-Индианку, ибо Маник, возможно, была бы недовольна!). Но у меня стремление узнать, возможно ли действительно жить по-человечески, счастливо; стремление в последний раз поэкспериментировать, смогу ли я жить так, как весь мир, и если это действительно невозможно, закрыть эту тему раз и навсегда или окончательно запереться в какой-нибудь Ашрам. Понимаешь? Так что у меня есть соблазн присоединиться к тебе на насколько недель и получить этот решающий опыт, даже если он приведёт меня к наихудшему. Бернар, я больше не знаю, что мне делать, я чувствую себя совершенно растерянным.

Твой друг

Б.

5 октября 1955

Бернару д'Онсие

Старина, я очень чувствителен к проявлениям дружбы, которую твоё письмо выражает, это отнюдь не лишне, особенно в данный момент, когда вещи столь трудны.

Даже если ты ошибаешься в своих суждениях обо мне, само усилие, прилагаемое тобой для того, чтобы понять меня, трогательно. Нужны долгие объяснения, а я потерял привычку оправдываться или обсуждать себя: если я— «случай», то это лишь в твоём понимании. (…)

Нет, мои трудности иного порядка. И Мать видела всё очень ясно, когда на днях сказала мне по поводу этого жестокого кризиса, переживаемого мной: «В твоём существе есть перекос, несоответствие между ментальной и витальной частью. Ужасное испытание, пройденное тобой во время войны, внезапно раскрыло в тебе понимание, ментальную реализацию, для получения который ты в противном случае потратил бы, возможно, несколько жизней. Но твоя витальная сущность остаётся очень молодой. Она не открылась той же реализации. Поэтому в тебе есть разрыв, несоответствие между этим беспокойным, противоречивым, яростным ребёнком, жаждущим экспериментов и «жизни», и твоим ментальным существом, которое понимает».

Именно поэтому на дорогах Бразилии, Африки и других стран, когда я был полон динамизма и находился в «становлении», была целая область меня, ментальная, которая оставалась неудовлетворённой, которая стремилась «быть». А когда я нахожусь в Ашраме в статическом состоянии, направленном к тому, чтобы «быть», остаётся целая область меня, витальная, которая упирается лбом и хочет «становиться», метаться, экспериментировать, пользоваться и владеть, которая чувствует «голод». Уже два года «быть» одерживает верх над «становиться», но в течение последних трёх недель великое цунами вынесло на поверхность всё то, что я считал, наконец, побеждённым и растворённым. Так что это драка, и час за часом ментал затыкает рот виталу или витал даёт менталу пинка под зад! И, соответственно, я телеграфирую тебе, что приезжаю, или не приезжаю, или что я еду в Японию или в Патагонию. Это один из процессов Йоги, когда она доводит все трудности, все дефекты до их крайней степени, до пароксизма, чтобы их можно было осознанно «излечить» или уничтожить. Это уничтожение никогда не проходит без криков. Но приходится выбирать между скальпелем или бегством. Единственная «драма» для меня, это «ни с тобой, ни без тебя». Тогда где решение... или бежать по дорогам до тех пор, пока не исчерпается конфликт, пока витал не постареет и не поймёт в конце концов?

Несмотря на всё, что ты думаешь, я не «разочарован» Ашрамом, и несмотря на свои мятежи я знаю, что для меня этот путь — ЕДИНСТВЕННАЯ, УНИКАЛЬНАЯ причина существования, но, увы, это только «причина», этой причине пока ещё недостаёт сердца.

Ты прав в единственном — в том, что мне нужно суметь «отдать себя» без ограничений, полностью душой и телом, этому пути. Я могу отдаться духом, но остальное не хочет идти следом, остальное хотело бы сказать «чёрт возьми», растянуться на циновке у маленькой лампы, пока «это не истощится», или сбежать куда угодно, лишь бы прекратить этот болезненный конфликт. Таков мой «случай», Бернар. Видишь ли ты решение?

Так что я пребываю во власти капельки воды, которая может переполнить налитую до краёв вазу, и готов сбежать в Японию или на Камчатку. Бангалор ближе, и я спрашиваю себя, не должен ли я просто без всякого «плана» или окончательного решения на недельку отправиться к тебе, чтобы сменить атмосферу. (…)

Для полноты картины должен тебе сообщить, что в данный момент Ашрам под воздействием того, что называют «атакой враждебных сил», и я не единственный, кто затронут.

Обнимаю вас обоих,

Б.

6 ноября [1955]

Клари

Дорогая подруга, я очень жалею, что не написал тотчас же после получения вашего письма из Женевы, ощущение, что я оставил вас без помощи, ибо вы в письме просили по крайней мере дать вам знак дружбы и поддержать, вы кажетесь весьма дезориентированной... Сейчас мне трудно отвечать на письмо, пришедшее месяц назад, так как ясно, что ваше состояние уже изменилось и я промахнусь с ответом.

Я только что пережил довольно жестокую внутреннюю бурю, поэтому был неспособен писать вам, ибо хотел бы помогать вам, а не тянуть вниз. Возможно, рассказав вам о пережитом мною опыте, я смогу помочь и вам. Всё шло из рук вон плохо, месяц назад я решил покинуть Ашрам. Было так, будто некий цунами вышвыривал на поверхность сознания все виды формаций прошлого, которые я считал разрушенными. Жестокий мятеж охватил всего меня целиком, и я буквально не мог больше «дышать» в Ашраме. Мне казалось, что я находился в стороне от жизни, что я погрузился в чистую субъективность и своими руками уродовал весь свой жизненный динамизм. И даже все те светоносные опыты, которые я пережил, как будто затянуло пеленой: казалось, что всё это были грёзы другого. И я вновь оказался довольно грубо выдернутым из самого фундамента моего существования, лишённым этого внутреннего существа, чьего присутствия я больше не ощущал, и возвращённым к мучительной ситуации 1949 года, когда я покинул Индию не зная, зачем, отправившись в некую неправдоподобную Гвиану. Но в этот раз у меня не было вариантов, даже надежды обнаружить что-то. Мне казалось, что уже нечего обнаруживать, а нужно лишь исчерпать эту своего рода зыбучую тоску, сбежать в дорогу, далеко и надолго, пока не утихнет эта абсурдная лихорадка существа. Я решил отправиться в Японию. В «таких случаях» Япония стоит Южного Полюса или Туркестана. Мне оставалось оплатить билет на нижней палубе до Японии или, возможно, не доходя один-два порта до Японии. Прежде чем сесть на корабль в Коломбо, я решил провести несколько дней в Бангалоре, чтобы немного отдышаться у Б. д'Онсие (покинувшего Дели, чтобы мирно осесть на Юге с женой-индианкой — кстати, весьма милой — и своей трубкой: он только что получил небольшую часть своего наследства, то есть несколько лакхов рупий). И вот тогда я и получил довольно мощное переживание. Я не покидал Ашрам два года, и внезапно вновь оказался погружённым в то, что называют «жизнью» — в ту самую «жизнь», к которой я взывал всеми своими силами, ибо мне казалось, что я медленно умирал в Ашраме, исчезал в отрицающей пустоте. Но вместо жизни я обнаружил повсюду, у всех людей, которых я встречал, только видимость жизни, симуляцию. Я не заметил, как два года в Ашраме отточили мою чувствительность, достаточно очистили меня, чтобы сделать более восприимчивым к вещам, к существам — словно первый стакан джина после долгого воздержания, и я оказался не пьяным, но в состоянии постоянного мандража, будто приёмник, получающий весь диапазон волн, испускаемых существами; казалось, сам мой взгляд был отточен, как лезвие, и было впечатление, что я вижу сквозь людей, сквозь их мысли, их молчание, их жесты. Как вам описать, подруга, это могущественное впечатление, этот неопровержимый опыт моих чувств, который я пережил? Мне действительно показалось, что я попал в другой мир, населённый другим человеческим видом — видом без содержимого, без субстанции, столь мелким,— крохотное завихрение, довольно болезненное, трясущееся и вертящееся от одной крохотной идеи до другой, от одного желания к другому, от одного занятия к другому, от одного сожаления, голода, жажды до другого. Безостановочные движения, как у паруса на ветру. Я действительно чувствовал, будто оказался среди весьма болезненных детей, ещё не сформированных — которые, возможно, не сформируются никогда,— детей, играющих в жизнь, но так её и не уловивших; они мечутся от радости к боли и в этих метаниях черпают ощущение того, что они живут; существование, подвешенное на тонкой нити — нити их удовольствий, их забот, их болей, которые они должны непрерывно умножать и менять, боясь узреть, как всё внезапно стирается в молчании и неподвижности, во внутренней пустоте, которой они страшно боятся. Воистину, подруга, это не было образом; я чувствовал всех этих существ как маленькую, очень тонкую корку, покрывающую пустоту, это были как будто мёртвые-живые тела, дрейфующие в потоке времени. Во мне не было презрения, о, конечно, нет, но лишь невыносимая боль от нахождения там, в бессилии перед этими маленькими детьми, тонущими без пользы, напрасно. Ибо я видел не просто «поверхностных» людей, я видел также людей искренних, людей, действительно пытающихся жить, но даже в отношении них мне казалось, что вся архитектура их домашних очагов, их трудов, их любви имела опору в пустоте, или скорее, вообще не имела опоры; все эти жизни не имели фундамента, основы, реального глубинного корня,— простое болезненное и спазматическое движение, оседающее на фрагментах времени. Думаю, вы понимаете, что я хочу сказать: все эти люди были никем, они не являлись личностями. Они пока ещё не стали кем-то. И на самом деле, именно они жили в чистой субъективности, ибо они не были ничем кроме своего движения; ничем, кроме того, что они думали о себе; ничем, кроме того, что другие думали о них; и ничем, кроме тысяч уз, которые они трудолюбиво соткали вокруг себя. Отделите их от среды, от их работы, от их любви, и не останется НИЧЕГО, существующего само по себе. И возможно, вы считаете меня слишком требовательным, но я должен рассказать вам об опыте так, как я его пережил: посреди этих существ без истинной реальности я чувствовал себя — или, скорее, я чувствовал в глубинах себя — как будто СКАЛУ могущественной, вечной реальности, за пределами, по ту сторону всех движений этих существ, за пределами самого моего тела, находящегося там, среди других. Казалось, я единственный находился в сердце истинной реальности мира. И поймите, подруга, что не было и речи о «впечатлении», или «идее», или «рассуждениях»; воистину, это было словно жгучее пламя где-то в середине груди, нечто мучительно острое, почти разрывающее лёгкие, как после быстрой пробежки; густая, плотная глыба неопровержимости, дающая вес даже моему телу, почти физическая плотность в существе, которое в противном случае просто исчезло бы в вихре абсурда. В глубине моего сердца было живое СУЩЕСТВО, почти чуждое мне самому, и однако, это был я сам; существо, которое кричало мне, провозглашая свою несомненную очевидность, которое кричало мне — и его я слышал яснее, чем все эти запутанные голоса, извергающие потоки слов — оно кричало о своей вечной реальности за пределами всех форм, всех движений, за пределами занимаемого мной в пространстве физического положения, за пределами моей собственной маленькой материальной действительности. Подруга, я действительно почувствовал, что означает «Я есть». Именно это СУЩЕСТВО родилось и медленно выросло во мне на протяжении двух лет Йоги, и оно пришло сказать мне: «Ты видишь, я здесь, дурачок, я существую, я — реальность этого мира, я — реальность твоего существа, а ещё я реальность всех тех существ, которые пока не нашли меня; это ради меня все они мечутся и страдают, чтобы однажды прийти ко мне». Подруга, никогда ещё у меня не было такого интенсивного понимания существ, понимания мира, понимания предназначения всех этих жизней. Подруга, я ВИДЕЛ, я слышал, я коснулся тайной реальности, мучительно острой. Я понял, наконец, истинный смысл моей жизни, всей жизни. Именно это существо мы должны обрести в себе, это внутреннее существо, на котором базируются все вещи, которое укореняет наши жизни, которое «выворачивает*» наш разум и дух и заряжает смыслом наше существование, которое иначе явля<

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒